и да, не влюбиться не получилось.

До первого часа ночи засидевшиеся перед телевизором, они еле добираются до кровати, попутно выключая свет во всей квартире. Петя лениво заползает под одеяло, щекой прижимаясь к подушке, Игорь заваливается прямо так, растягиваясь звездой в одних трусах. Ему в этой квартире слишком жарко, и мерзлявый Хазин во сне вечно жмется ближе, неосознанно подкатывается к горячему боку, и тогда становится совсем невыносимо. Но Гром возражать не смеет, сопящий в ключицу Петя — удовольствие, ни с чем не сравнимое. Пока он спит — он хотя бы не бухтит и не ноет, а делать это начинает, едва разлепив глаза. То солнце светит слишком ярко («Игорь, бля, закрой шторы»), то одеяло на пол сползло, и ему по ногам, видите ли, сифонит, хотя окно Гром открыл на кухне. В один момент это соседи и «их дурная собака», с которой гулять выходят чуть раньше, чем в шесть утра, в другой — сабвуфер на старой колымаге с попсовым хитом. Если Петю разбудить до того, как он соизволит проснуться сам — Его Величество будет ненавидеть все вокруг себя и найдет причину доебаться. Обязательно найдет. Сегодня таковой становится раздражающая мелодия громовского мобильника, подпрыгнувшего на тумбочке и прервавшего великолепный сон (нихуя Хазину не снилось, но для красивого словца можно приукрасить). Игорь выпутывается из оплетших его чужих конечностей, с трудом отцепляя сжавшую бок ладонь. Ох ты ж, блять, до синяка схватился. Петя мычит протестующе и упрямо зажмуривается, тая надежду провалиться обратно в сладкие грезы. Если Гром вот сейчас замрет, ляжет обратно на подушку и снова запустит пальцы в русые волосы, мягко перебирая, то вполне есть шанс остаться в кровати еще на несколько часов. А лучше дней, до понедельника проспят. Такой план его вполне устраивает. Но мечты рушатся под аккомпанемент вновь раздавшегося звонка. — Рот ебал тех, кто трезвонит с утра пораньше, — сонно бормочет Петя, ослабляя хватку, чтобы его избавили уже от дающей по мозгам трели колокольчиков. Можно же другое было поставить? — Ответь. Игорь усмехается, потянувшись к мобильнику. Чужая способность угадывать время суток с закрытыми глазами поражает. — И передай звонящему, что я ему телефон в очко засуну, — бормочет майор, устраиваясь на груди полусидящего с подушкой за спиной Грома, притянувшего его ближе за плечи. — Это Дима. — Тогда подумаю. Не особо вслушиваясь в разговор, Петя продолжает игнорировать суету вокруг себя. Ему не хочется просыпаться и не хочется вставать. Ему нравится так: среди мягких подушек, под теплым одеяло и в объятиях Грома. Нравится слушать стук его сердца, прижиматься ближе и, не беспокоясь, посылать на хуй всех слишком заинтересованных в их личной жизни. Хазин теперь чаще задумывается, а можно ли происходящее между ними назвать отношениями? Для этого есть все предпосылки. Например, они ходят на свидания. Ну ладно, не ходят. Но пиво с поцелуями на крыше ведь можно таковым считать? А вечер, убитый на не увенчавшуюся успехом попытку пристрастить Игоря к «Нарко», пасту кампанелле на двоих и белое вино, можно? «Прогулку» в парке, когда на часах было без пяти минут одиннадцать вечера, горели только фонари, и Хазин у самого выхода внезапно понял, что потерял один из аирподсов, можно? Даже если нельзя, было весело. Петя проебанный наушник крыл матом, а когда обнаружил, радовался почти до слез. Мог бы новый купить, но самому найти-то приятнее. На сайте, что Хазин, будучи слегка под кайфом, отыскал совершенно случайно, в подробностях перечисляли маст-хэв идеальных отношений. До идеальных им, конечно, далеко, но с пунктами можно свериться. И сейчас он припоминает следующий — физический контакт. К удивлению Пети, Игорь оказался просто до голодного тактильным. Он любую возможность использует, чтобы коснуться хоть как-то. Руку может на плечо положить, пока они в управлении, и случайно своими пальцами чужие задевает, передавая кофе. В машине, не стесняясь, ладонь на колено кладет и по ходу движения на бедро поднимает так, что к концу поездки Петя уже ни о чем, кроме жара этих касаний сквозь джинсы или брюки, думать не может. Майор не нарочно прижимается со спины, когда Хазин тянется к верхней полке, и притягивает к себе за талию, если они выходят на балкон. Один покурить, второй — с целью прочитать лекцию о пользе здорового образа жизни и получить по лбу после. Поцелуев тоже хватает. Тайных, будто два школьника скрываются, но зато каких! От одних воспоминаний жгучей дрожью перетряхивает. Целуются они буквально везде, где могут и где знают, что останутся незамеченным. Особенно любят в Петином кабинете (не считая квартиры), когда под слишком холодное «буду занят» Хазин щелкает замком и оказывается прижат к скрипнувшей двери. Губы у него мягкие, податливые, Игорю их ласкать — сплошная радость. Жарко, настойчиво, почти вгрызаясь в рот, слишком пошло и безудержно. Да, так хорошо. Он может и по-другому. Если у обоих день не суперский выдался, работа доебала и в целом весь мир, Петя предлагает «серик посмотреть» или в фифу сыграть. Тоттенхэм или Челси? И пока он выбирает себе нападающих, Игорь уходит на кухню за пивом, а возвращается и не может взгляд отвести от по-домашнему растрепанного, уютного Хазина, вновь забравшегося на диван с ногами. Бутылки ставит на журнальный столик, а сам наклоняется к застигнутому врасплох майору с геймпадом, ладонью оглаживает скулу и целует. Долго, жадно, мучительно-нежно, чтобы до обжигающей боли в легких и тихого скулежа. Пете очень нравится, что Игоря в общем-то не ебет их общая половая принадлежность и факт общественного порицания. Тот даже как-то быстро свыкся с мыслью, что они — двое мужчин, которые не должны бы делать все это, но делают. Гром вообще раскрывается человеком простым и ко многому терпимым. Хоть они вместе и не живут, Петя начинает думает, что съехался бы с удовольствием. Настолько ему в кайф с кем-то под одной крышей находиться. Две недели уже прошли, как это нечто между ними образовалась, третья — на исходе. Вот сегодняшнее воскресенье истечет, и получается, без семи дней месяц вместе. Быстро время идет, но без напряга, который то и дело всплывал в предыдущих отношениях. — Все понял. Да, пока, — посерьезневший голос внезапно прерывает мысли. — Че он хотел? — потирая глаза, интересуется Петя. Смирившийся с неизбежным подъемом, он садится на постели и натягивает одеяло повыше. — Дело есть, людей не хватает, — сообщают безрадостно, а ладонь невесомо касается согнутой спины. — Ты тоже поедешь. — С какого хера? — Хазин, обернувшийся резко, глядит, нахмурившись, через плечо. Не бесится, просто не хочет портить их прекрасное воскресение наличием трупов или чего-то еще. — С передозировкой тема, — скривившись на мгновение, поясняет Игорь. Да, он не в восторге от наркоконтроля и не скрывает. Петя знает, но никак не комментирует. Он тоже любви особой к своей работе не питает. — Посмотришь, скажешь, вдруг из твоих стукачей. Следствию, короче, поможешь. И Димке. А мне скучно не будет, — и подмигивает, зараза, обаятельно. Хазин глаза закатывает на это, отворачивается. Матрас прогибается, когда Гром наконец встает. Потягивается, разминая затекшие мышцы, и, склонившись, отрывисто касается губами светлой взлохмаченной макушки. — Потом все, что захочешь. Вслед удаляющейся заднице, шикарно обтянутой темно-синими трусами, хочется швырнуть подушкой. Или чем-то поувесистее. Петя с жалобным стоном падает обратно, по самые уши завернувшись в одеяло. В машину они садятся всего лишь через полчаса, и это Хазин еще долго одежду под настроение подбирал. Оно вообще-то было из разряда «пошли все на хер», и выбор стоял между черным (наркоманским, как его прозвал майор дежурно-оперативного отдела) худи и такого же цвета свитером, но Игорь внезапно сунул в руки кремовый бадлон, севший идеально и вписавшийся в образ слишком уж хорошо. Петя несколько раз крутанулся перед зеркалом и привычно кинул ключи от ауди Грому, тот их легко поймал. — Все-таки, — с блаженством на лице откусывая прихваченный в ближайшей к дому кофейне миндальный круассан, недовольный и не выспавшийся снова открывает рот, — почему мы не можем ни одни выходные нормально провести? — С тобой, — сосредоточенный на дороге Игорь усмехается, окинув Петю многозначительным взглядом, — и нормально? Ты дрыхнешь до обеда почти. Петя цокает и, когда перед ними на красном тормозит светлый ниссан террано, протягивает руку с круассаном, чтобы Гром тоже мог откусить. Кроссовер спокойно пересекает большую часть пути, пробок утром воскресенья не так много. На маршрут им везет. Игорь с чужой машиной управляется, будто со своей. Сворачивает плавно и разгоняется без рывков — Хазин смотрит на сжимающие руль пальцы, подвисает немного и отворачивается к окну. Очертания улиц начинают постепенно закрепляться в памяти. И вроде приятно, приживается типа, а вроде грустно. Бывший чужим город становится ближе. И не только он. Недавно, когда Пете звонила мама, она не забыла в разговоре поднять тему «холостяцкой жизни». Спросила, может, появился кто? На что самый честный сын на свете выразительно молчал с минуту и коротко ответил, что нет. Нет, мам, не появился, какие отношения, когда у меня работа? Комичности ситуации добавил тот факт, что это было в семь вечера на диване в гостиной, а на расстоянии вытянутой руки сидел Игорь, отчаянно старавшийся не заржать. Хазин злобно зыркал в его сторону и чуть не засмеялся сам. — Ну ты даешь, — сказал Гром тогда. — Матери врешь и не краснеешь. Он, конечно же, шутил. Знакомиться с генеральской четой Игорь не готов, да и желанием не горит, поэтому и к Пете с типичными для его прошлых отношений вопросами «а папуля знает?» не пристает. Папуле хазинскому об этом знать точно не надо. В лучшем случае инфаркт схватит, в худшем — Петю от дома отлучат, станет позором семьи, а Грома из органов турнут. Клеймят их позорным «пидор» на лоб, и будут до конца жизни побираться. Зато вместе, смеется Игорь, но его веселья не разделяют. — О, быстро вы! Дима выглядит так, будто не спал сутки, но все еще полон энтузиазма и желания докопаться до правды. Он пару недель назад решил переквалифицироваться на следователя. Успешно сданные экзамены и учеба на вечернем юридическом позволяют брать некоторые дела для самостоятельной работы. Игорь за него рад ужасно, хоть и не показывает это больше, чем ободряющей улыбкой и похлопыванием по плечу. Помогает, как может, если попросят, и не упускает возможность осчастливить Юлю очередной историей о Диминых успехах в расследованиях. — Спешили, — Петя хмуро оглядывается. Скептичный взгляд Дубина на себе ему не нравится. Парень точно о чем-то догадывается, но тактично молчит. И спасибо ему за это. Хазин со стыда бы сгорел, отвечая на компрометирующие вопросы. А тут Игорь со своим «да мы бухали просто» любую ситуацию спасает и уводит разговор в другое русло. И неважно, что они не выглядят как заядлые (судя по количеству раз, когда эта отмазка была использована) друзья-бухальщики.  — Что здесь? — меняя тему, Гром сразу переходит к делу. — Изнасилование. Девушка не сопротивлялась практически, сил не было. Она приняла, либо накачали ее, но умерла от удара по голове. Никаких документов при себе, телефона тоже нет, ничего. Виктор Палыч после осмотра сказал, что она в тот момент, когда… — Дубин мрачнеет на глазах и опускает коробящие его слова, — неживая была уже. Ужасный случай, — он чувствительный, и то, как каждое дело через себя пропускает, поражает. — Тело, — кивает в сторону двух сотрудников бригады перевозки, потому что именно для этого Петя здесь. — С тобой пойти? — серьезно спрашивает Игорь, прекрасно зная, что сколько на трупы ни смотри, менее пугающими они от этого не становятся. — Сам справлюсь. Когда он оказывается слишком далеко, чтобы услышать, Дима не выдерживает. Кашлянув, обращает на себя внимание, и все-таки осмеливается: — Что между вами? — А что между нами? — тем же тоном отзывается Игорь. — Не отшучивайся хотя бы сейчас. Я же вижу, чт— Но договорить не успевает, потому что Гром в ту же секунду срывается к покачнувшемуся Пете, вовремя подхваченному сотрудником под локоть. По цвету Хазин сам походит на покойника и крепко цепляется за оказавшегося рядом майора. Его нещадно трясет, пальцы сжимаются на кожаной куртке, еще немного — и, кажется, порвут. Он глядит неотрывно на труп, впитывает детали, запоминая в мельчайших подробностях бесцветное лицо, расслабленные губы и неприкрытые, будто специально, глаза. Игорь это замечает и, недолго думая, встает между машиной и Петей, мешая обзору и кивая ребятам, чтобы закрыли двери. В заметавшихся ореховых глазах столько эмоций, бурлящих, расплескавшихся, затапливающих радужку и… При взгляде на Грома их перекрывает резкий испуг. — Петь, — зовут обеспокоенно, отводят в сторону, — нормально все? Они стоят в той части двора, где никого нет, все заняты аркой — там тело и нашли. Высокие стены дома, находящегося всего в нескольких минутах от того самого, где Хазин вчера успел побывать, давят. Еще в машине он почувствовал себя хуево, в голове сразу же представился примерный вариант развития событий. Сейчас какого-нибудь нарика найдут, а там и зиплок с отпечатками. И все, пиздец, придется объясняться. Или не придется — сядет просто по «народной». Но когда судмедэксперт расстегнул чехол и сделал шаг назад, чтобы не мешать «опознанию», ему захотелось убежать. Впервые стало так страшно, почти как в детстве, когда отец рассказывал про ужасные дела, расследуемые под его эгидой. Изнутри прошиб холодный пот, и в горле пересохло, руки дрогнули. Безвыходность накрыла тяжелой волной. Хазин смотрел на бледный труп, а бывшие ярко-голубыми, но уже не живые и затянутые мутной пеленой глаза смотрели в ответ. В самую душу смотрели, наизнанку ее выворачивая. — Ни-на, — еле разлепляя губы, говорит он на грани слышимости. Грому приходится наклониться и переспросить: — Кто? — Нина, — без лишних пояснений отвечает Петя, прижавшись к стене позади. — Это, — и мотнув головой в сторону белого фургона, покручивает в руках протянутую бутылку воды, — Нина. — Какая Нина? — не унимается Игорь, но на него вдруг такой выразительный взгляд поднимают, что остается только заткнуться и принять факт. Факт, что это — холодное тело и посеревшее лицо в обрамлении светлых волос — это Нина. — Она же…ну… Она это в первый раз, — дрожащим от шока голосом продолжает Хазин, пластиковая бутылка падает на землю. — Она никогда раньше… Никогда не употребляла. И не должна была. — Ты откуда знаешь? Петя утыкается в собственные ладони и качает головой, сжав пальцами волосы: — Это я. — Ты? Что ты? — Игорю пиздец как не нравится ситуация. Хазин в одно мгновение перестает дрожать, подбирается весь, вытянувшись гордо и уверенно. Внутри холодеет от ужаса, лицо нечитаемо, но глаза полыхают безумным раскаянием, словно его вот сейчас поведут на эшафот. Голос ледяной, и ни капли не сомневающийся в произносимом: — Это я ей продал. — Плохая шутка. Хотелось бы так думать, вот только Петя на шутника не похож, а за дилера вполне сойдет. — Блять. Ты… Ты, блять! Нахуя ты это сделал? — по Игорю даже непонятно, чего в нем сейчас больше: злости, непонимания или обиды. Хазин пожимает плечами. Он не знает, как рассказать об истинной причине. Если за одиночную (в глазах Грома) продажу его не убьют, то за участие в целой схеме наркосбыта — похоронят. И уверенность в том, что Игорь сделает это собственными руками, не отпускает. К наркотикам он относится плохо и об этом говорил достаточно, чтобы можно было запомнить раз и навсегда. Петя запомнил еще с разговора в туалете клуба, после которого ему разбили нос. Но выскочить из мутной темы живым и невредимым нельзя. Так не бывает. Ценой победы в такой войне будет значиться жизнь и в лучшем случае твоя собственная. — Когда? — глухо спрашивает Игорь, приняв молчаливый ответ. — Что когда? — Хазину теперь неуютно, стыдно и даже страшно. Однако все это отходит на задний план, уступая место осознанию, что он, косвенно, но убил человека. — Когда ты, блять, в последний раз употреблял? Только не пизди мне, прошу. — Пятница. Петя видит знакомую картину: ладони Игоря сжимаются в кулаки, которые, он уверен, чешутся съездить ему по ебалу (и он даже против не будет, заслужил), но майор вдыхает поглубже, выдыхает медленно и расслабляет руки. Он не хочет бить Хазина. Не может. — Никогда больше, — Гром спокоен, но сквозящая в голосе сталь способна вскрыть Петины вены, — не говори со мной, — и уходит. Лучше бы избил.