и да, не влюбиться не получилось.

Квартира обрастает вещами Игоря с поразительной скоростью: сперва приходится выделить ему отдельный бельевой ящик в комоде и полку в шкафу, а потом на штангу с вешалками между хазинских сорочек устраиваются громовские. Как выясняется, майор умело пускает пыль в глаза, таская неприметные свитера с потертыми джинсами. Петя фыркает удивленно, помогая развешивать, и мечтает увидеть Игоря в белой рубашке и брюках. От мимолетно промелькнувшей в голове картинки перехватывает дыхание. Хазин тащит его в торговый центр, вынуждая пройтись не только по продуктовому, но и побывать в магазинах из категории «все для дома». Наверное, так и выглядит совместная жизнь, когда один из вас не может не обустраивать домашний уют, а второй только удивляется, куда все это ставить. Петя с энтузиазмом складывает в корзинку коробочки ароматических диффузоров (Игорь все никак не может понять, какой от них толк — все равно же сигаретами с балкона тянуть будет) и даже присматривает новый комплект постельного белья. На тапочки Гром решительно мотает головой, нахуя они ему? Петя по полу обычно в носках, сам он — босиком. Ванная пополняется еще одним шампунем, хотя Игорь начинает «подворовывать» чужой с привычным тягучим ароматом сандала. В матовом керамическом стакане появляется второй бритвенный станок, в подставке — зубная щетка, а на полках в навесном шкафу — несколько новых махровых полотенце. У Игоря за неделю входит в привычку обнимать вечно занятого какими-то делами майора со спины, когда тот в явно хорошем настроении, и утыкаться носом в шею, утопая в запахе самого Пети, смешавшемся с осевшим на коже мускатно-шафрановым ароматом его парфюма. Хазин в его руках всегда заметно расслабляется, успокаивается и разрешает опустить подбородок себе на плечо при условии «не пиздеть под руку». А если его пробивает на непонятную нежность, то и пальцы в короткие темные волосы может запустить, ласково почесывая за ухом. Петя явно преуменьшает, заявляя, что «умеет готовить». Он делает это довольно часто при наличии желания, и, хоть и не спрашивает, но следит за выражением громовского лица, пока тот жует. А для майора дежурно-оперативного что не лапша с кипятком — все кулинарный шедевр. Он с удовольствием ест даже убежавшую утреннюю кашу, активно уплетает вполне обычный суп, облизывается после рагу из свинины и переживает гастрономический оргазм на жульене, рецепт которого Петя выбирал несколько часов, молча усевшись рядом на диване и привычно подтянув колени. Несмотря на вновь зарождающуюся идиллию, Игорь все же живет в постоянных противоречивых чувствах. Они условились на определенную дату, вместе выбрали число, с которого все — конец, связи с наркотиками прекращаются. А пока Петя продолжает употреблять, чтобы ломать не начало раньше. Он старается делать это незаметно, зная, что Грому неприятно — под утро сбегает в ванную или же вечером запирается там. Выходит бодрым и посвежевшим, улыбается всегда, но его самого уже не вставляет. Осознание собственной никчемности и зависимости угнетает. В середине октября Хазин действительно берет отпуск. Прокопенко, нахмурившись, подписывает заявление без особого энтузиазма. Петр Юрьевич, считай, и полгода не отработал, а уже сваливает. Его, как хорошего, продуктивного сотрудника и вполне справедливого руководителя отдела, отпускать не очень хотят. Но в прищуренных глазах развалившегося на стуле генеральского сына сверкает готовность в любой момент продемонстрировать наличие связей в вышестоящем руководстве. Федор Иванович судьбу не испытывает, предупредив, что будет ждать. О подбирающихся прелестях «Отмены» Петя начинает узнавать уже через двое суток после финальной дозы. Сперва он без особых причин срывается на Игоре. Тот в воскресные семь утра притаскивает отвратительным звуком пиликающий айфон в спальню и говорит: «тебе мама звонит». Хазин, вертевшийся большую часть ночи и не выспавшийся, раздраженно просит ответить за него и на вполне логичный вопрос «а че мне ей сказать?» выдает целый список черновых ответов родителям парней, с которыми спишь, матом кроет, уткнувшись в подушку, и советует почитать книжки какие-нибудь, «глядишь, словарный запас пополнится». Из комнаты Петя выползает спустя, кажется, год, проходит мимо сидящего на диване Грома и даже не извиняется, запираясь в ванной и будто специально хлопая дверью, чтобы на него обратили внимание. Он смотрится в запотевшее после получасовых водных процедур зеркало, мокрым пальцем обводит свое отражение, просвечивающееся пятном, и кривится неопределенно. В носу намекающе зудит, и приходится прилагать усилия, чтобы игнорировать это чувство. Потом он весь день куксится по углам, стараясь избегать прямых контактов, и высовывается, только когда Игорь предлагает принести пожрать. А жрать Хазину хочется очень сильно, он готов съесть что и кого угодно. Отвратительное чувство раздувающегося желудка его не останавливает. Еда сейчас кажется единственной возможностью заглушить разрастающуюся пустоту внутри и занять не только рот, но и руки. Пока Петя жует под пристальным взглядом Игоревых глаз, его мозг генерирует миллиард идей и планов, которые обязательно нужно выполнить. Чтобы не поддаваться на провокации организма, он решает заняться уборкой. Блять, Грому даже вдуматься тяжело в смысл происходящего. А Петя, схвативший первую попавшуюся тряпку в ванной, протирает пыль, умудряясь залезть во все щели и на шкаф. Ему стремянка не нужна — с кухни притаскивает стул, до блеска натирая полки и переставляя книжки. Игорь наблюдает за всем этим издалека, чтобы снова не попасть под горячую руку, и старается контролировать ситуацию. Но в какой-то момент проебывается. — Хорош с цветами пиздеть, — говорит, застав Хазина у «веселой фермы» на подоконнике. — Статейки почитай, — отмахнувшись, он подносит лейку к горшку. — Они от этого лучше растут. — Они подохнут скоро. Ты их уже третий раз сегодня поливаешь. Петя так и замирает. Он… Он не знает, почему, но не помнит об этом. Или просто не может вспомнить, отчаянно желая найти себе какое-то занятие, чтобы о кокаине не думать. Ему казалось, что взять себя в руки будет действительно просто, тем более не в первый раз пытается это перебороть, так еще и Игорь рядом. Но подобное, оказывается, только добавляет ответственности. Навредить Грому хочется меньше всего, а он маячит молчаливо, не исчезая из поля зрения, и одним присутствием напоминает о данном обещании завязать с наркотой. В себя Хазин приходит, когда из его пальцев, вцепившихся мертвой хваткой, пытаются вытянуть маленькую железную лейку. Для него это ощущается, как ускользающие остатки здравого смысла. Если он не найдет себе занятие — точно ебнется. Но Гром настойчиво выдергивает лейку, отставляя подальше на подоконник, а Петя провожает ее угрюмым взглядом и подвисает. Руки майора, мягко спустившиеся по его плечам, ощущаются тяжелым грузом, но притянуть себя ближе Хазин все-таки позволяет. — Все нормально? Петя понятия не имеет, что сейчас можно подвести под «нормально», а еще чувствует себя ужасно слабым перед близящимся пиздецом. — Да, — нет, нихуя, но пока держится. — Давай кинцо глянем. Игорь выбирает фильм сам, потому что важный специалист в области не только наркотиков, но и кинематографа, имеющий собственное мнение по поводу любой картины, вообще ничего смотреть не хочет. Он ждет, пока включится какая-нибудь ерунда — «да что угодно, только давай быстрее» —, и сворачивается рядом на диване. Сперва прижиматься ближе не хочет, но от желания свои руки куда-то пристроить его аж распирает изнутри. И так уж выходит, что это оказываются чужие домашние штаны. — Ты че? — удивленно поворачивается Игорь. — Ниче, смотри давай, — взбодрившийся Петя фыркает, словно специально сжимая ладонью крепкое бедро. К середине он реально не выдерживает, сдаваясь на милость собственным чертям, и, закатив глаза, сползает на пол. Гром бы подскочил обеспокоенно, но его останавливают улегшиеся на колени горячие ладони. Хазин усаживается между разведенных ног, наклоняет голову и смотрит как-то странно, мутно, улыбаясь поджатыми губами. Говорить не дает, только просит приподняться и сдергивает с Игоря спортивки. — Петь, не надо… — Отвали. Ладонь он облизывает демонстративно, утопая в проникновенном взгляде и ощущая себя самой настоящей звездой на сцене. Хриплый выдох Грома, стоит взять в руку его напрягшийся член, ласкает слух, мотивирует продолжать. Петя хочет услышать больше, поэтому изворачивается, приподнимаясь, и склоняется над пахом, обдавая жарким дыханием кожу. Свободной рукой собирает с чужой кожи мурашки и усмехается, упиваясь властью над хмурым и непробиваемым майором Громом. Губы обхватывают головку. Странно, непривычно, но отвращения он не испытывает, смакуя на языке солоноватую смазку. Помогая себе ладонью, сжимая покрепче и скользя равномерно по стволу, Хазин опускает голову, вбирая наполовину. Больше у него просто не получится — подавится, и следом делает еще один вывод — умрет. От этой мысли пробивает на смех, плечи его трясутся. С хуем во рту сдохнет — вот бы отцовское лицо увидеть, когда причину смерти огласят. — Бля, Петь… Из-под прикрытых ресниц Петя замечает, с каким остервенением жесткие пальцы впиваются в края дивана, Игорь вздрагивает от накатывающих эмоций и закусывает губы. А если бы ладонь его сейчас себе на затылок, и пусть прижмет, в волосы вцепится до боли, оттянет, зафиксирует и трахнет в глотку так, что Хазин аж давиться будет, жмуриться, упираться руками в бедра, слюнями и смазкой весь перепачкается и до самого конца пропустит, чтобы головка в заднюю стенку горла уперлась. Закашляется, скорее всего, замычит протестующе, и как только ему в рот спустят — сам кончит. Петю дрожью пробирает от этих фантазий, но он старательно их отгоняет — потом как-нибудь обязательно — и губами плотнее обхватывает ствол. За несколько движений подводит к грани, проходится напоследок языком от яиц до уздечки и выпрямляется, немного пошатнувшись — ноги затекли. Под вопросительным взглядом он пальцами хватается за резинку собственных штанов. Игорь подается вперед, помогая их стянуть, и, кажется, все понимает. Откидывается на спинку дивана и с удовольствием сжимает ладонями бедра забравшегося на его колени Хазина. — Это хуета какая-то, — сбивчиво бормочет Петя, нервно облизываясь. — Но я хочу попробовать. И если ты хоть что-то скажешь, я— — Я скажу, что разложил бы тебя прямо сейчас. Гром проталкивает язык меж возмущенно распахнувшихся губ и встречается с диким, кружащим голову ответом. То ли от смущения, то ли от с новой силой заигравших чувств Петя отстраняться не желает, целуя взахлеб, но позволяет горячим рукам, шарящим по его телу, вытворять, что вздумается. Он Игорю верит. И когда ладони, до тихих стонов заласкавшие чувствительную поясницу, соскальзывают на ягодицы, сжимают их и разводят, Хазин лишь прерывисто выдыхает ему в рот. Он этого хочет. Чужой желанный стояк под задницей — последнее, что Петя предвидел в своей жизни, однако, это не мешает с уверенностью об него тереться и до боли стискивать плечи зашипевшего Грома. Собственный член удивительно быстро прижимается к животу, хотя возбуждение охватило еще на отсосе, и, если бы в таком духе продолжил, мог бы без прикосновений прям в штаны… Фу, пошлятина какая, думается Хазину, и он вздрагивает, резко перевернутый и грудью вжатый в диван. Сверху наваливаются тяжело. — Охуел? — забившись и задышав часто, спрашивает в раз напрягшийся Петя. — Ты че исполняешь? — Спокойно, — Игорь приподнимается на руках, чтобы было полегче, целует в шею осторожно. — Хочу сделать нам обоим хорошо. Ты мне доверяешь? Хазину требуется несколько долгих секунд на раздумье, но он все-таки кивает. Причин не верить нет, а нутро выкручивает от накатившего осознания уязвимости. Ладони, с нажимом огладившее бедра, вздергивают за них, давят, намекают прогнуться, подставиться по-блядски. Петя прячет горящее лицо в диванной думке — засмеют же — и по-настоящему плавится, когда кожу на плечах засасывают, оставляя темнеющие пятна, а языком обводят проступающие позвонки. Он правда расслабляется, прикрывая глаза и задумываясь, в какой период жизни горячие, настойчивые прикосновения другого мужчины стали чем-то невероятно возбуждающим. Без предупреждений Игорь вжимается влажной головкой между ягодиц — Хазин от неожиданности задыхается. Сжимается весь, рванув вперед, но упирается в подлокотник, и, зажмурившись, отдышавшись, понимает, что трахать его никто не собирается. Гром гладит заботливо по плечу свободной рукой, носом утыкается в затылок и просит не зажиматься. Член просто трется о ложбинку, и от этих касаний жалящие импульсы удовольствия расползаются по всему телу. Ощущение странное, но в паху приятно тянет и сводит. Петя опускается ниже, растекаясь по дивану, подпихивает подушку себе под грудь для удобства. Он сглатывает тяжело и просовывает руку между ног, обхватывая член ладонью и, к собственному удивлению, отмечая, что с него пиздец капает. В голове шумит немного, а чужое сорванное дыхание оседает на коже мурашками. Тело потряхивает в предвкушении разрядки, и Гром, приноровившийся и вошедший во вкус, сжимает ягодицы ладонями, толкаясь резче, быстрее. — Б-блять, ебаный твой хуй, — кусая губы, задушено хрипит Хазин и сам подается навстречу движениям. — Что такое? — беспокойство в этом голосе звучит слишком умилительно. — Я щас кончу… Игорь улыбается облегченно (он-то переживал), рукой ныряет под Петин живот и поверх его ладони устраивает свою, сжимая покрепче и подстраиваясь под один темп. Зубы прихватывают кожу на подставленном загривке не сильно, лишь царапают слегка, но задрожавшему Хазину этого достаточно. Он подбирается, шипит что-то в подушку, лбом ткнувшись в свое предплечье, и позволяет Грому дрочить себе так, как тот считает нужным. Судорогой сводит бедра, между ягодиц размазывается чужое, вязкое и теплое, приглушенный стон срывается ему в шею. — Давай в ладонь, а то придется химчистку вызывать, — запыхавшись, предупреждает Игорь, пальцами сжимая под головкой и заставляя кончить. Петя сваливает в душ прямо так, больше не стесняясь своей наготы перед другим мужиком, и без возражений отступает, когда следом за ним в стеклянную кабинку заходит Гром. Скользнувшим по телу рукам он не противится, тем более они гладят осторожно, обвивают. Хазин после любой близости, пусть даже обычной дрочки, становится охуенно податливым и спокойным, разрешает то, что в обычные дни находится под запретом, и откидывает голову на плечо, сжимая пальцами волосы Игоря, безмолвно требуя и тут же получая: под струями воды целоваться неудобно, она попадает в рот и стекает по лицу, но обоим так похуй. — Ты правда в норме? — спрашивает отстранившийся Гром, но ладони с живота не убирает. — Пока да, — честно признается Петя, накрывая его запястья и прислушиваясь к ощущениям. — Жрать очень хочется. Среди ночи Игорь просыпается от невозможно тяжелого дыхания, включает ночник со своей стороны, и переворачивает вцепившегося в одеяло Хазина на спину. По бледному лицу струится пот, губы пересохли от частых вдохов. Гром убирает налипшие на лоб волосы и зовет осторожно. Но Петя подрывается, как испуганный, садится на постели, закашливаясь, и успокаивается только после того, как на грудь ложится теплая ладонь, мягко толкнувшая обратно на подушки. — Тише-тише, — прерывая нарастающую панику, говорит Игорь. — Я за водой схожу, лежи. Свободных, чистых кружек в сушилке не обнаруживается — они все загружены в посудомойку —, и приходится залезть в дальний шкаф со всей остальной посудой. Гром хватает первый попавшийся стакан и в приглушенной кухонной подсветке замечает торчащий из-за стопки блюдец зиплок. Вытаскивает его оттуда — на вид порошка больше, чем стандартный грамм. Игорь вздыхает тяжело. Не заметил Петя или специально оставил для подстраховки, или еще для чего — он не знает, но избавляется от кокаина по пути в спальню, смыв его так же, как и предыдущие «запасы». Обсуждать это они не будут. Хазин пьет большими, жадными глотками, двумя руками вцепившись в стакан. С подбородка капает, стекает на мокрую от пота футболку, но он не замечает. Игорь сидит на краю постели, медленно гладит его ладонью по взмокшей спине, витая в собственных мыслях. Ему утром нужно на работу, а Петя останется один. И если сейчас ему нехорошо, то что будет потом, что будет через несколько дней, когда состояние достигнет апогея. Гром по воле судьбы пару раз оказывался в притонах, где люди в агонии метались по грязным матрасам, раздирая себе руки ногтями, лишь бы избавиться от пожара в венах, и от воспоминаний его до сих пор дрожью пробирает. — Спасибо, — шепчет привалившийся к его плечу Петя, пустой стакан выскальзывает из пальцев на одеяло. На прозвеневший без пяти шесть будильник Хазин даже не обращает внимания. Он спит, как убитый, хотя обычно сразу открывает глаза, недовольно ворча. Не желая его беспокоить, Игорь осторожно вылезает из кровати, прихватив вещи, и скрывается на кухне. Доев оставшиеся с вечера макароны, которые Петя готовил уже после душа, раздраженно подсыпая соль в воду, он еще раз осматривает все полки. Доверяй, да, но проверяй. Больше наркотиков не находит, но понимает, что в квартире полно других мест, а держать кокаин исключительно в зиплоках — бред. В спальню заглядывает перед самым выходом. Осторожно, практически невесомо касается ладонью влажного лба — чуть теплый. Игорь качает головой, а Петя льнет невольно к этому прикосновению и приоткрывает глаза, устало глядя в ответ. — Ты будешь в порядке? — если только Хазин скажет «нет», он останется. Позвонит Федору Ивановичу, придумает что-нибудь и будет рядом. Но Хазин говорит: — Буду, — и снова закрывает глаза. — Возьми машину, — не предлагает — настаивает, зевая. — Иди уже, не заебывай. Я спать хочу. — Будь на связи, Петь, пожалуйста. Петя обещает, что позвонит, если вдруг надумает помирать, но это нихуя не успокаивает. В ауди Игорь садится с терзающим душу беспокойством и каждую свободную минуту проверяет телефон, боясь не услышать звонок.