Вальс для тюремщика

Мелисса свернула за угол и вышла на плохо освещенную улицу, на которой плотно кучковались низкие, будто съежившиеся от страха, дома. Когда-то это был один из самых оживленных кварталов Парижа – здесь даже по ночам не прекращалось веселое, хаотичное, бессмысленное движение людских потоков. Сейчас пространство вокруг освещало лишь два тусклых фонаря – остальные возвышались мертвыми столбами, напоминавшими надгробные стелы, и скалились осколками разбитого стекла, похожими на острые зубы какого-то хищника. Освещенных окон в домах тоже почти не было. Здания стояли, слепо глядя черными квадратами оконных проемов на тех немногочисленных прохожих, что находили в себе смелость гулять здесь ночью. Мелисса быстро шагала по мокрой щербатой брусчатке. Дробный, острый стук ее каблучков резко диссонировал с окружающей мертвой, кладбищенской тишиной. Промозглый ночной ветер, неожиданно, словно внезапное подкрепление в бою, налетавший время от времени, заставлял ее нервно ежиться и зябко кутаться в легкий пиджачок. Воздух вокруг был пропитан запахами бензина, дыма и сырости. Размытые, уродливо искаженные тени домов причудливо ложились на дорогу, и Мелисса терялась в них, растворялась, становясь совсем незаметной. Тени будто укрывали Мелиссу от всех любопытных взглядов, от всех опасностей, которые могли поджидать ее на улице ночью. Иногда она представляла себе, что ее – маленькую, беззащитную девочку – охраняют и берегут сказочные чудовища или персонажи древнегреческих мифов – циклопы, гарпии, сторукие великаны - гекатонхейры… Хотя представлять ничего и не требовалось. Она и на самом деле была маленькой девочкой, охраняемой чудовищами. У этих чудовищ были черные мундиры, орлиные головы и волчьи когти, которые не причиняли ей вреда, но и не давали вырваться. Она тряхнула головой. Сейчас не время было предаваться странным фантазиям. Ее ждали. У ограды городского парка – теперь пустого и практически заброшенного – стоял горбатый черный «фольксваген», практически невидимый в вязкой, будто клей, темноте. Как только она подошла к машине, дверь заднего сидения гостеприимно распахнулась. Мелисса боязливо оглянулась по сторонам и, помедлив секунду, забралась в автомобиль, осторожно закрыв за собой дверь. В салоне было куда теплее, чем на улице, и она почувствовала приятную дрожь в теле. Она чуть улыбнулась и расслабленно откинулась на спинку кресла. Перед собой Мелисса видела бесстрастный и до боли знакомый ей затылок солдата, замершего за рулем с идеально выпрямленной спиной. Его кепи было нахлобучено на самые глаза, а из-под него смешно торчали оттопыренные уши. Казалось, шофер всем своим видом хотел показать, что его – живого человека, совсем еще юного паренька по имени Марвин Мюстер – здесь нет. Есть только робот, который умеет водить машину, и которому совершенно нет дела до того, что происходит за его спиной. Мелисса едва слышно вздохнула и повернулась к своему спутнику – коротко стриженому мужчине лет сорока пяти. В его бледно-голубых, льдистых глазах искрилась неподдельная радость, он слегка улыбался Мелиссе, кривя тонкие губы. - Ты опоздала, - ухмыльнулся он. - Я надеюсь, ты не прикажешь расстрелять меня за это? – огрызнулась она. - Нет, что ты. Я никуда не тороплюсь, - он ласково погладил Мелиссу по руке. Она вздрогнула. - Зачем ты попросил меня прийти, Герман? – устало спросила она. – И почему ты в штатском? - Не хотел привлекать к себе лишнее внимание, - усмехнулся Хольц. - Да, машина шефа гестапо, разъезжающая по Парижу, точно не привлекает ничье внимание, - фыркнула Мелисса. – Ты не ответил на первый вопрос. Хольц сделал едва уловимое движение рукой, и машина плавно тронулась с места, постепенно набирая ход. Теперь в темноте, царившей за окном, совсем ничего нельзя было различить – там будто на огромной скорости прокручивали кинопленку, на отдельных кадрах которой изредка попадались засвеченные пятна – свет уцелевших фонарей или белесые точки звезд. - Я хотел сказать тебе спасибо, - помолчав, проговорил Хольц. – За Мота. - Герман, - Мелисса запнулась, произнося это имя. – Герман, пожалуйста, скажи мне, что он жив. - Он жив, - пожал плечами Хольц. – Жив и даже не покалечен. Я не собираюсь его убивать, Мелисса. Мне, конечно, плевать на этого мальчишку, но ради тебя… Нам просто нужны сведения. - Я не знаю, получишь ли ты их, - покачала головой Марс, невидящим взглядом буравя затылок шофера. - Получу, будь уверена, - Хольц чуть приоткрыл окно и достал из кармана пачку сигарет. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо, и в этом неверном свете правильные черты его лица казались искаженными. Мелисса подумала, что в такие моменты он больше всего похож на Мефистофеля – такого Мефистофеля, каким она всегда себе его представляла. Вот он – предводитель ее чудовищ. - Ты тот, кто вечно хочет зла… - с грустной улыбкой прошептала она. - …и зло исправно совершает, - иронично перефразировал Хольц, затягиваясь. Он осторожно коснулся кончиками пальцев ее бедра, целомудренно поглаживая его. Мелисса устало прикрыла глаза. - Я не могу понять одного, - задумчиво пробормотал Хольц, дотрагиваясь до ее плеча. – Ты ведешь двойную жизнь. Ты не отдаешь предпочтение ни нам, ни им. Днем ты против меня, ночью – ты со мной. И, кстати, я в курсе, что нападение на унтерштурмфюрера Шульца – твоих рук дело. Мелисса вздрогнула и почувствовала неприятную слабость в ногах. - Я не сержусь, - хрипло засмеялся Хольц. – Иногда приходится пожертвовать пешкой, чтобы взять в плен ферзя. Шульц – это ерунда. С его гибелью я получил даже больше, чем хотел. Теперь твой авторитет в глазах Морана вырос, а это мне только на руку, - он сбил пепел с сигареты и задумчиво нахмурился. – Но мне интересно другое. Тебе ведь плевать и на французов, и на немцев – ты просто хочешь остаться в живых. Тобой не движет ни патриотизм, ни ненависть, ни убеждения. Ты помогаешь тем, кто предложит тебе больше или кто сильнее на тебя надавит. Так почему ты тогда так беспокоишься за этого мальчика, Флорана? Разве тебе не все равно, что я с ним сделаю? Мелисса молчала, не открывая глаз. - Ты любишь его? - Нет, - отрезала она. – Я не люблю его, Герман. Пойми, я просто не хочу его смерти. - Ну разумеется. Ты никого не любишь, - Хольц затянулся в последний раз и небрежным щелчком выбросил окурок в окно. – Твоему равнодушию к окружающим можно только позавидовать. Даже Ратке бывает и то более чуток. Я не доверяю тебе, Мелисса, - улыбнулся он. – Но ты мне нравишься. И ты бываешь полезна. Жаль только, что ты не хочешь окончательно склониться в сторону лучшей жизни. - Лучшая жизнь – это жизнь с тобой? - Хотя бы, - Хольц склонил голову набок. – Тебе еще не надоело метаться между двух огней? Я не отпущу тебя, надеюсь, ты это понимаешь. Ты запуталась в собственной паутине, Мел. Как ты будешь выкарабкиваться? Мелисса молчала. Ей нечего было ему ответить. Этот человек пугал ее, подчинял себе, заставляя покорно опускаться перед ним на колени каждый раз, когда он хотел этого. Но остатки гордости, любви к стране и ненависти к оккупантам иногда расшевеливали ее, и тогда она пыталась вырваться из того заколдованного круга, в который заключил ее Хольц. Тогда она приходила к Морану и выкладывала все те крупицы сведений, которые ей с огромным трудом удавалось отыскать в идеально вылизанном кабинете начальника парижского гестапо. Но сегодня он нанес ей удар под дых. Оказывается, даже в этих жалких порывах раскаяния Хольц контролировал ее, позволяя ей узнать только то, что можно было узнать. Сегодня он лишил ее последних остатков самоуважения. Теперь она чувствовала только удушающее презрение к себе, стыд и липкий страх, заставляющий ее съеживаться в комочек на сидении. Хольц протянул руку и ласково погладил ее по голове, нежно отводя от ее лица выбившиеся из прически пряди. Потом он придвинулся к ней ближе и осторожно обнял за плечи, целуя ее в висок. - Не бойся, - тихо проговорил он. – Скоро все это закончится, слышишь? Я обещаю тебе. Мелисса тихо заплакала.