***
— … Г-господин Чжун Ли, Вы с-слышите…? Солнце уже восходило к своему зениту, когда до его ушей донесся слабый, взволнованный голос. В глубинах разума, будто под толщей воды, он звучал так далеко и так тихо, что едва ли мог разбудить Чжун Ли от неожиданно блаженного сна в тепле одеяла. Тем не менее, он распахнул глаза, что-то почувствовав. Тепло рядом пропало. На постели был только он. Обрывки воспоминаний, память — мутное стекло, надорванное и саднящее горло, образ Чайльда над ним, странная и непривычная боль внизу спины, ощущение… Чего-то чужого, постороннего? Было жарко, душно, мокро, хотелось разорвать когтями, пронзить клыками, избавиться от тягучего желания… чего? Чжун Ли понимал, что произошло. Или думал, что понимал. Он возлег с юнцом, решил ублажить его желание перед расставанием… Или все же, желание было его собственным? Нечто жадное и разрушительное, желание, которого он никогда не испытывал — пугающее чувство голода самой драконьей души. Спросить было не у кого. Странная приятная сытость и всепоглощающее чувство ленивого расслабления… Он же не съел его, обернувшись драконом…? — Господин Чжун Ли!!! Голос снаружи стал громче и увереннее, требовательней, тревожным набатом бил в спутанные мысли. — Что… такое…? Чжун Ли с трудом успокоил вырывающееся из груди сердце и выдавил из себя слова — говорить было до боли тяжело, голос едва заметно, но дрожал. И страшнее всего было слышать, вслушиваться в чужой ответ. — Ваш з-завтрак готов… И ванная тоже. — Ча… Господин Тарталья… Где… он? — О-он уже покинул чайник, еще ранним утром, господин. — Вот как… Чжун Ли облегченно выдохнул, расслабляясь всем телом. Самое ужасное, что могло произойти, все-таки не случилось. Вода обволокла приятным теплом, обещая окончательно смыть беспокойство и нервозность. Непривычно и неприятно. Человеческое тело было липким, усеянным алыми пятнами вокруг шеи и на груди, отметинами на талии и бедрах, кожа саднила, а мышцы изнывали — ноги совсем слабые и ватные. Особенно неприятно было, когда из тела вытекла белесая жидкость… Чжун Ли знал, что подобного стоит ожидать, если занимаешься сексом с мужчиной, но все равно был не готов. Не был готов к тому, что он сам же и сделал. В голове всплыли образы, достаточно четкие и яркие. Горячее молодое тело под ним, накаченные пресс и грудь, которые было так приятно скоблить когтями до кровавых полос, тяжелое дыхание, гортанные стоны и лицо… Лицо Чайльда, выражавшее одновременно и усталость, и наслаждение, прилипшая ко лбу рыжая челка, мутный взгляд синих глаз, похожий на бушующее в непогоду море, искусанные до крови губы… Чжун Ли провел пальцами по губам. Он до сих пор ощущал вкус Чайльда и жар его тела. И теперь уже никогда его не забудет. Как и многое другое в своей бесконечно долгой, насыщенной жизни. Чистый и аккуратно одетый, он не спеша проходил мимо разрушенных домов, оценивая ущерб. Его удивляло то, насколько же целыми они остались, и то, что горные пики все еще гордо возвышаются к небесам, не рухнувшие и не расколотые. Местный дух постарался на славу, защищая имущество своего хозяина. Стоило отдельно поблагодарить его за проявленную… Храбрость. Сладить с силой Верховного Адепта было непосильной ношей для мелкого духа карманного подпространства, и он сделал все, что было в его силах, ставя само свое существование под угрозу. Итэр мог гордиться своим дворецким… — И? Не хочешь ничего сказать? Путешественник сидел в обеденном зале, словно давно ожидал — угрюмый, совсем не притронувшийся к своему завтраку… Или уже обеду? — Доброе утр-… — Это не то, что я хочу услышать. Хозяин дома недовольно сверлил взглядом поморщившегося Чжун Ли, севшего за стол. Наверняка он хотел получить извинения за произошедшее… которые все никак не хотели слетать с приоткрытых в нерешимости губ. Что именно ему стоило сказать? Извиниться за наверняка испорченный его поведением вечер или за разрушения, которые он учинил в неконтролируемом порыве…? В молчаливой тишине Чжун Ли мог лишь задумчиво разглядывать накрытый к трапезе стол и медленно приступать к еде — блюдам за авторством Сян Лин… влетевшей в зал с подносами в руках и крайне неожиданной фразой. — Я знала! Я всегда знала, господин Чжун Ли! Каждый раз, когда вы приходили в мой ресторан, я наблюдала за вами, и я была права! Вы любовники с господином Тартальей, да?! Чжун Ли поперхнулся, откашливаясь в кулак. Любовники… Конечно же нет. Дни шли один за другим. Из головы все никак не хотело уходить слово, которое придумали и использовали только смертные. Что оно значило? Чжун Ли жил долго — достаточно, чтобы увидеть жизнь людей во многих её аспектах. Он множество раз видел людей, которые клялись друг другу в вечной любви до последнего вздоха, тянулись за поцелуями, соприкасались обнаженными телами и задыхались от близости. Он все видел. Поэтому и знал. И никогда не думал, что сам потянется к человеку, будет с жадностью касаться его, льнуть ближе, желать его ласки… Но они не были любовниками. Чжун Ли так не считал. Понимал, почему Сян Лин употребила именно это слово, но не соглашался. Она действительно могла так подумать, ведь они с Чайльдом часто заходили в её ресторан вместе. Это было бы хорошим объяснением происходящего для нее. Но на деле тогда… Чжун Ли было просто интересно. Интересно рассказывать Чайльду об Ли Юэ, собственном детище, и получать любопытные вопросы о нем. Интересно было слушать в ответ рассказы о Снежной и невероятные истории о его приключениях в рядах фатуи, почти ничем не приукрашенные. Интересно было наблюдать, как Чайльд пытался скрыть свое недовольство каждый раз, когда разговор уходил не туда, куда он хотел. Интересно было видеть его раздражение и нахмуренные брови, когда палочки в очередной раз выпадали из рук. Интересно было изучать его теплеющий взгляд, когда он упоминал о своей далекой семье. Интересно было… Чжун Ли в очередной раз остановился на дороге и остался далеко позади своих спутников, задумчиво вглядываясь в горный пейзаж у Мондштадта. Прошла неделя с тех пор, как Чайльд вернулся на родину. Сквозь собственные мысли Чжун Ли иногда чувствовал, замечал, как внимательно ему в спину смотрели две пары любопытных глаз. Словно малые дети, Сян Лин и Итэр бросали робкие взгляды, полные интереса и иногда перешептывались между собой. И среди их тихого шепота особенно громко звучало слово — любовь. А что такое любовь? Чжун Ли знал ответ — он уже любил однажды. Любил свои земли, своих друзей и соратников… Любил один единственный взгляд в своей жизни, те глаза… Блеск и жизнь в которых медленно угасали у него в руках. … У Чайльда был похожий взгляд. Безжизненный, блеклый, сказал бы любой про него. Но Чжун Ли видел, что все это было лишь ширмой. За темной синей пустотой скрывался океан — эмоций, чувств, желаний и страхов. Под спокойной поверхностью бурлила жизнь со своими собственными течениями глубинных вод. И где-то там, на самом дне, была сокрыта тайна, причина, по которой этот совсем молодой смертный успокоил, разгладил свои волны. Удивительно, как слепы могут быть люди — увидев ширму, пустышку, они принимают её за истину, подлинное отражение души… Почему только Чжун Ли видел это? Было ли дело в его несоизмеримо долгой с человеческой жизни? И почему он вообще вспомнил об этом? Он больше никогда не увидит его. Юноша получил то, чего хотел, насытил свой плотский интерес и вернулся к своей обычной жизни. У него не было причин возвращаться, а у Чжун Ли не было причин вспоминать о нем больше. Слишком многих смертных он уже повидал, с которыми разошлись его пути, и слишком щедро он уже отплатил ему… На секунду… В его груди стало больно. Постоянный шепот за спиной пропал сразу, как Сян Лин отправилась домой спустя еще несколько дней. Её путешествие с ними было окончено, новые рецепты и ингредиенты найдены — Чжун Ли с нетерпением ждал новых кулинарных изысков от знаменитого повара, желал ей успехов и немного грустил — дальнейшее странствие с Итэром обещало быть уже не таким вкусным. Но все еще любопытным и богатым на события. В очередной, несчетный раз они набрели на лагерь агрессивно настроенных хиличурлов неподалеку от Драконьего Хребта. Пока Итэр разбирался с шаманами и лучниками на хлипкой башне, Чжун Ли был полностью погружен в сражение с несколькими противниками на земле. Кровь на лезвии копья. Один удар перетекал в другой, плавно, расчетливо. В привычной для себя манере и темпе боя, Чжун Ли атаковал противников — нарочно вяло, без спешки и энтузиазма. Так у существ перед ним был шанс опомниться, бросить оружие и спастись бегством… Которого не последовало. С небольшой тяжестью на сердце он перешел к активному нападению — следовало еще помочь Итэру разобраться с прибывшим подкреплением. Навыки хиличурлов были ужасны. При всем желании, даже остервенело набрасываясь на свою цель раз за разом, они не могли его победить. Совершенно не обращали никакого внимания на каменные колонны вокруг, ломились в атаку даже сквозь смертельно опасную дрожь в теле… … А вот Чайльд сразу понял, что к колоннам не стоило подходить. Удивительно, но он сообразил, что те были на грани распада даже быстрее, чем это сделал сам Чжун Ли. Тогда он атаковал их, разрушил, выбивая себе шанс на ответные действия. И каким красивым был его ответ… Могучая, высокая волна, несущаяся вперед, готовая снести любую преграду перед ней, погрести под собой, утянуть на самое дно. Стихия воды так подходила ему, дополняла его характер. Он был звонким, журчащим ручейком в повседневном общении, когда с улыбкой расспрашивал Чжун Ли о чем-либо. Он был обманчиво тихим и спокойным омутом, когда скрывал собственное раздражение и недовольство. Он был яростным, бушующим океаном в шторм, безжалостным и жестоким к своим врагам, разбивавшим их жизни как хлипкие лодки. Он был теплым морем в ночи, нежными приливами волн омывавшем песчаные берега, зазывающим отправиться навстречу таинственной глубине его вод… — Чжун Ли! Беспокойный крик Итэра резанул по ушам раньше, чем выпущенная в него стрела коснулась щеки. Мгновение — и она разбилась об золотой щит, разлетевшись осколками в воздухе. Еще несколько стрел мчались прямо в него, и всем им было суждено разбиться точно также… Но этого не случилось. Тонкий барьер золотой энергии дрогнул в такт сердца, треснул и пропустил стрелы, впившиеся в плечи Чжун Ли. Сразу после вынужденного отступления и телепортации они оказались на окраине Ли Юэ. Раненный Чжун Ли осел на землю и спиной прислонился к камню, опустевшим взглядом всматриваясь вдаль. — Дай посмотрю! Что случилось, почему ты…?! Голос Итэра был беспокойным, громким. Он задавал какие-то вопросы, но Чжун Ли не слышал его. Прямо сейчас он вслушивался в самого себя, пытаясь понять… Почему он не заметил этого раньше? Энергия в его теле давно начала движение, концентрировалась, смещалась. От кончиков ослабевших пальцев, она собиралась в одном месте, билась, пульсировала, подобно биению его сердца… Второго сердца. День за днем его силы понемногу уходили, делились надвое. Энергия слабела, слабел золотой щит и истончался, колонны осыпались быстрее. И все это было именно из-за этого. Из-за сгустка энергии в его животе, постепенно набирающего силу. Боль от стрел была ничем для него, а раны от них вскоре должны были затянуться, но вот слабая пульсирующая боль в животе, обещавшая становиться только сильнее день ото дня, заставила его испытать смешанные чувства. Он взглянул на паникующего спутника и тихим, но полным жизни голосом позвал его. — Итэр… Ты был мне хорошим другом все это время, и ты сможешь понять. Мне… Мне нужна помощь. Сквозь боль на его лице пробивалась странно счастливая улыбка.***
Среди заснеженных равнин, где кроме снега и льда не было ничего, ни даже самого низкого и хрупкого куста, ни крохотного камня, встал лагерем отряд фатуи, возглавляемый Тартальей. У слабого огня костра, потрескивающего тлеющими ветками, собралось несколько фатуи — лучших подчиненных из всех, вверенных Тарталье. Он сидел, закрываясь от холодного ветра под несколькими слоями зимней меховой одежды. Руки промерзали до костей, иней собрался кучками на ресницах и бровях, но он продолжал вглядываться в бушующую метель, желая как можно скорее двинуться дальше в путь, в погоню по исчезающим на снегу следам. Еще немного… Совсем скоро он найдет искомое, преподнесёт Царице на сверкающем блюдечке и озвучит свое желание. — Подожди меня еще чуть-чуть… Завывающий ветер подхватил его теплые слова, унося с собой в снежные дали.***
Воздух в комнате заволокло пластами ароматного дыма благовоний, слегка кружащим голову и задурманивающим разум. Стены украшали длинные полотна роскошного на вид и на ощупь расписного шелка, обшитого золотыми нитями. Дорогие украшения из нефрита и золота, горы моры, разбросанные по полу. Тусклый огонь свечей, нечеткая тень на большой и дорогой ширме, скрывающей кровать от излишне любопытных глаз… Но вокруг ни единой души, кроме одного обнаженного тела на красном шелке постели. Чжун Ли давно потерял счет времени. День или ночь, новая неделя или еще старая — все это было абсолютно неважно в вечном полумраке комнаты. Тонувший в роскоши и одурманенный запахами, он поджав ноги лежал на своем ложе, опутанный дорогими тканями. Длинный драконий хвост был аккуратно поджат ближе к телу, а когтистые руки с осторожностью обнимали столь драгоценное для него крупное яйцо — величайшее сокровище, которое только мог оберегать дракон. Все это время он нежно смотрел на темную ребристую скорлупу и ждал. Ждал первой трещины на ней. Его разум был одновременно здесь и где-то далеко, в прошлом, о котором никто кроме него уже и не вспомнит. Буквально, вся жизнь, проплывающая образами перед глазами. Его жизнь в образе дракона, властителя гор, небес и морей тогда еще не существовавшего Ли Юэ, бесчисленные людские жизни, брошенные к его ногам в поклонении и мольбе, верные последователи и друзья, адепты — семья… которая давно перестала существовать. Бесконечные реки крови, сражения, пережитая боль утрат когда-то самых близких ему существ, разорванные великой войной узы. Тяжесть вины и робкая надежда в светлое будущее. Время приливами волн сточило монумент его воспоминаний, отшлифовало чувства, сгладив до неузнаваемости. Тот Дракон, тот Адепт, тот Моракс — это все еще он или разные личности, что сменяли друг друга в одном необъятном разуме? Стал ли он Чжун Ли или был им всегда, не открытым миру человеком под слоями собственной скорлупы, разбитой под давлением времени? Сердцевиной драгоценного камня, проявившей себя только сейчас, под тяжестью долгих лет жизни? Он будто издалека смотрел на свою жизнь, как наблюдал за жизнями людей на его земле. Все их печали, радости, их мысли и чувства — он знал их, видел и слышал, но не мог понять, ощутить, испытать на себе — он давно потерял способность чувствовать, так он думал. Бренный скиталец, странник без настоящего дома и истинных привязанностей — всего лишь слоистый камень на обочине мира куда большего, чем можно было представить. Но прямо сейчас, вопреки всему, законы его привычного мира разбились осколками мутного стекла, сковавшего его взор и сердце на долгие и долгие столетия. Он четко видел яйцо в своих руках, ясно помнил смертного, бесконечно похожего на него и бесконечно далекого одновременно, чувствовал взволнованный стук в груди и тепло, разливающееся по телу сладкой негой. Он осознавал любовь, вновь расцветшую в его сердце. Болезненная зависимость, заставлявшая его веками лелеять и заботиться о землях и народе Ли Юэ, уступила место новому, личному и сокровенному чувству, казалось, никем и ничем не навязанному — желанию оберегать и сохранять хрупкое яйцо. И странному, но приятному чувству — желанию утонуть в море синих глаз, которые смотрели на него с нескрываемым восхищением, гневом, боязнью, смущением и вожделением. Теперь, когда остался только Чжун Ли, он мог позволить себе это? Мог забыть о своем прошлом и прикоснуться к настоящему, как это делают смертные, лишенные божественной вечности? Подобно треснувшей скорлупе яйца в когтистых руках, треснули и последние оковы в его душе — он стал по-настоящему свободен, волен выбирать как долго ему жить, где и с кем. А главное… Ради чего.