YAM

Хосок уже завязывает верёвочки на своих широких шортах, когда Юнги в постели вдруг начинает шевелиться. Он, наверное, почувствовал отсутствие тёплого тела под боком, потому что проснулся он точно не от шума: Хосок, если нужно, может быть удивительно тихим и незаметным. Юнги начинает громче дышать, двигает под одеялом ногами и не глядя шарит рукой по пустующей половине кровати рядом. А потом бурчит в подушку, даже не поднимая от неё головы: — Сделай мне кофе. Хосок отмирает, до этого надеясь, что Юнги подумает, что он уже ушел, и вернётся ко сну. Он тихонько посмеивается, подбирая свою футболку со стоящего рядом стула. — Сейчас пять утра, мой хороший. Юнги не показывает никаких признаков бодрствования на протяжении секунд двадцати, после чего всё-таки отлепляет лицо от подушки. Он выглядит очень забавно со всё ещё закрытыми глазами, лохматыми волосами и отпечатком подушки на щеке. Чем-то напоминает разбуженного недовольного кота. Он тянется длинными пальцами к телефону на прикроватной тумбочке, раскрывает один глаз ровно на миллиметр, чтобы увидеть цифры на дисплее, и, отбросив телефон обратно и снова завалившись лицом в подушку, страдальчески бурчит: — Ну и какого хрена ты так рано подскочил? Хосок в ответ задорно хмыкает и натягивает на себя футболку. — Окинава. Помнишь, я говорил? Ничего удивительного в том, что Юнги сам об этом не вспомнил, будучи всё ещё где-то на границе сна в возмутительные и слишком уж ранние для него пять утра. Учитывая ещё и то, что вчера они встретились в большей степени для секса, чем для душевных разговоров, а обмен стандартными «как дела?» и «что нового?» был скорее ради приличия. Хоть они всегда слушают друг друга с предельной внимательностью даже во время шаблонной пятиминутной болтовни, хосоков небольшой рассказ о планах его семьи на выходные определённо отошёл на десятый план прямо в тот момент, когда Юнги предложил его вылизать. В этом нет ничего удивительного или обидного: такие вещи ожидаемо забываются, если не касаются тебя самого. Особенно после охуенного секса, нескольких часов крепкого сна и непривычного для организма подъёма рано утром. — Вылет в девять утра, — продолжает Хосок, когда Юнги никак не реагирует на его слова, — в аэропорт нужно приехать пораньше, так что родители убьют меня, если, зайдя в мою комнату в шесть, не обнаружат меня собирающим последние вещи. Иногда Хосоку хочется прикинуться, что его бесит факт финансовой зависимости от своих родителей. Юнги старше его всего на два года, но у него уже есть работа в перспективной компании, своя небольшая квартирка и достаточно денег, чтобы время от времени водить Хосока в хорошие дорогие рестораны. С другой стороны, хён добился всего этого исключительно сам: с едва наступивших восемнадцати горбатясь сразу на нескольких низкооплачиваемых работах и на пару лет затягивая с поступлением в один из самых дешёвых колледжей столицы. Хосок же выращен в тепличных условиях состоятельных родителей, которые с самого детства окружали его любовью, заботой и всеми необходимыми материальными благами. Он никогда по-настоящему не задумывался, чем хочет зарабатывать на жизнь и кем в принципе хочет быть. Так что сейчас, оканчивая очередной семестр в самом престижном университете страны (который, конечно же, полностью оплачивают родители), Хосок даже не уверен, что будет работать по получаемой специальности. А если начинать зарабатывать деньги самому с самых низов, работая каким-нибудь доставщиком еды или посудомойщиком в забегаловке… да Хосоку претит одна только мысль об этом. Конечно, он уважает труд людей на рабочих местах данного типа, но. Подводя итог, Хосок, может, и хотел бы жить в собственной квартире и тратить деньги, которые не принадлежат его родителям, но его также вполне устраивает, что предки не особо с ним строги и даже зовут с собой на курорты несколько раз в год. Хосок пару секунд смотрит на сильнее зарывающегося лицом в подушку Юнги, если тот вдруг решит как-то прокомментировать хосоковы слова. Но тот лишь еле слышно пыхтит и, вновь найдя удобное положение для сна, замирает. Ни слабого кивка головой, ни тихого угуканья, ни уж тем более каких-либо речей — типичный Юнги, немногословный и «берегущий энергию для более важных действий». Хосок усмехается, обходит кровать и останавливается прямо над, он знает, всё ещё не заснувшим вновь парнем. — Я напишу, как приземлимся, — шёпотом обещает он и наклоняется к лохматой макушке. — Извини, что разбудил так рано. Губы в нежном коротком поцелуе касаются чужих чёрных волос, и Хосок, вновь не получив никакого ответа, уходит из юнгиевой квартиры.