YAM

— Один латте для Хоби и медовый раф для Гуки! Чонгук чувствует, как его щёки наливаются жаром от собственного прозвища, произнесённого звонким голосом баристы на всю кофейню. Он неловко подходит к стойке выдачи заказов, невнятно бормочет тихое смущённое «спасибо» и, слегка поклонившись и взяв две чашки с горячими напитками, спешно семенит к выходу. Хосок занял один из небольших деревянных столиков под уличными зонтиками прямо у окон заведения. Он читает что-то в телефоне, параллельно с этим не глядя потыкивая в свой яблочный штрудель десертной вилкой. Лёгкий летний ветерок слегка развивает его кудрявые волосы, а солнце падает на правое предплечье так, что кажется, будто кожа переливается золотом. Чонгук чувствует разливающиеся внутри тепло и нежность и, наконец отмерев и проморгавшись, преодолевает последние несколько метров до столика и садится напротив. Хосок поднимает на него взгляд, солнечно улыбается и прячет телефон в сумочку. — Спасибо, — мурлычет он, двигая кружку с латте ближе к себе. Тонкие пальцы изящно обхватывают стеклянные бока и подносят к лицу. Губы очаровательно выпячиваются, и Хосок слегка дует на воздушную пенку. Сделав пробный глоток, он шипит и отставляет кружку обратно, вновь берясь за вилку. Чонгук засматривается на белые следы, оставшиеся над его верхней губой и закрывшие собой ту самую чудесную родинку. — Хён, — зовёт он смущённо. Хосок поднимает на него вопросительный взгляд. — У тебя здесь… — и показывает пальцем себе под нос. Хосок ойкает и трогательно скашивает глаза, будто может так хоть что-то увидеть, а потом беззаботно хихикает и облизывает верхнюю губу языком. У Чонгука спирает дыхание. — Так лучше? — интересуется старший. В другой реальности Чонгук бы приблизился к его потрясающему лицу и сам сцеловал бы сладковатую молочную пенку. В реальности, в которой они существуют, однако, у Хосока самому получилось слизать всё с первого раза. Чонгук не знает, почему снова краснеет. Он кивает и опускает взгляд на свой кусочек морковного торта. Слышит, как Хосок слегка посмеивается: его смех мягкий и тёплый, прямо как ласкающий их кожу ветерок. — Так что, — говорит Хосок. Сладость торта приятно растекается во рту. — Как там у тебя в школе дела? Чонгук пожимает плечами и запивает десерт таким же безумно сладким рафом. И всё равно по ощущениям ничего из этого не слаще сидящего напротив парня. — Во вторник был тест по математике, — нехотя делится Чонгук. Ему не нравится говорить о школе. По крайней мере с Хосоком. Это всегда будто бьёт его прямо в живот: ты ему не ровня, ты ещё маленький, ты ему не интересен, ты для него лишь очередной глупый ребёнок. Но, подняв взгляд, Чонгук видит, с какой нежностью смотрит на него хён. Что ж, может, он по сравнению с Хосоком и ребёнок ещё, но Чонгук бы ни на что на свете не променял возможность с ним общаться. Пусть даже о нелюбимой школе. — Получил восемьдесят три балла. — Ух ты! — искренне восхищается Хосок и неосознанно чуть склоняется над столиком, чтобы быть к Чонгуку поближе. — Ты молодец! Правда, это очень-очень здорово! Так держать. Он снова улыбается: тепло и искренне. Так сладко, что Чонгук вновь тянется к приторному рафу, чтобы запить. — Нужно больше, если хочу поступить в сеульский, — говорит после глотка, отставляя кружку с кофе и вилкой отламывая ещё кусочек от торта. Хосок напротив фыркает: — У тебя ещё два года на это есть, не парься ты так, успеешь. Чонгук не может остановить себя от скривленного лица. Он знает, что Хосоку тяжело даётся поддержка, он не всегда может найти подходящие слова. Но Чонгук очень ценит, что тот пытается, правда. Может, будь Чонгук чуть меньше зациклен на их разнице в возрасте и навязчивых мыслях, что хён видит в нём младшего брата, а не друга, то не загонялся бы так сильно из-за сказанного. К сожалению, сейчас он может только сморщить нос и подумать: «Два с половиной», — и от этого лишь сильнее нахмуриться. — Нет, серьёзно, ты огромный молодец, Гуки! — по-своему понимает его недовольное лицо Хосок. — Я верю, что у тебя получится поступить туда, куда ты сам захочешь. Вот как пить дать! Ты один из самых… — Чон Хосок? Хосок тут же замолкает, и они с Чонгуком одновременно поворачивают головы в сторону источника голоса. В паре метров от них, в ярких солнечных лучах полуденного солнца стоят трое молодых людей. На первый взгляд возраста они примерно такого же, как Хосок, одеты в какие-то странные модные шмотки, но язык их тела и позы, в которых они стоят, довольно комичны. Один из них, тот, что с коротко стриженными волосами с вкраплением красных прядей, приподнимает солнечные очки и удивлённо, но с не самой приятной усмешкой смотрит прямо на Хосока. Чонгуку почему-то думается, что, будь сейчас с ними Тэхён, непременно бы скривился, как от самого крепкого кофе, и отвернулся от незваной компании в противоположную сторону. — Это правда ты, вау! — восклицает один из них и все трое подходят чуть ближе. Чонгук переводит взгляд на хёна и немного теряется. Он видит, что тому жутко некомфортно: он опустил взгляд на свой десерт, его небольшие ладошки еле заметно подрагивают, а сам он как будто бы сжался и выглядит теперь ещё меньше и беззащитнее, чем обычно. — Не думал, что шлюхи зависают в таких милых местах. Чонгук поворачивает к незнакомцам голову так быстро, что у него почти хрустит шея. Он смотрит на них с распахнутыми в шоке глазами, в которых начинают появляться искры недовольства и возмущения. — Что, надоело трахаться с незнакомцами и ребятами из универа и решил подцепить ребёнка? — говорит другой, который до этого молчал и лишь гаденько ухмылялся. На его слова двое других смеются — громко и так же гадко. — Осторожно, парень, — прокуренным голосом хрипит третий, смотря Чонгуку прямо в глаза, отчего последнего передёргивает от омерзения, — эта шлюха разобьёт твоё маленькое сердечко. Чонгук не смотрит на хёна, но он знает, насколько тот чуткий и ранимый. Наверняка он прикусывает внутреннюю сторону щёк, чтобы не заплакать. Сам Чонгук лишь сейчас замечает, с какой силой сжаты его собственные кулаки. Он вроде как пацифист. Ещё одно слово от этих отморозков в сторону его хёна — и Чонгук влезет в свою первую настоящую драку. — Он спит со всеми подряд, ты в курсе? — тоже переключает своё внимание на Чонгука обмудок с красными прядями. Как же хочется их повырывать и засунуть ему в рот, чтобы заткнулся наконец. — Я бы на твоём месте хорошенько подумал о том, стоит ли к нему приближаться. — Ну так и валите отсюда, — не выдержав, шипит Чонгук. Троица, кажется, такого не ожидала. Они уставляются на парня своими тупыми взглядами. — Что? — Мне тошно от вас и ваших мерзких ограниченных умными мыслями рож, так что съебите отсюда, пока я не выблевал на вас свой завтрак. Если быть полностью честным, Чонгука и правда подташнивает от чужой гнили. Насколько же убогими нужно быть, чтобы вот так оскорблять других людей. А зная Хоби-хёна, он ни единого произнесённого этими недалёкими слова не заслужил. Незнакомцы хмурятся, рассматривая Чонгука. — Ребёнок, мы просто пытаемся тебя предупредить, что этот… — Вы бы лучше попытались подумать остатками своих крошечных мозгов, стоит ли вам приближаться к Хосоку и марать его образ своей грязью и гнилью. — Ты чё, на драку нарываешься? — восклицает один из них, но двое других придерживают его и слегка оттягивают назад. — Мы не будем избивать ребёнка, Ю, — говорит и смотрит на Чонгука с жалостью. Себя бы пожалел, идиот. — Этот шлюховатый ему, бедному, уже мозги промыл, наверное. — А вам стоит промыть рот. С мылом, — улыбается в ответ Чонгук. Он знает, что его улыбка сейчас больше похожа на оскал. Никто из незнакомцев больше не говорит ни слова: один лишь качает головой, а другой сплёвывает себе под ноги. Все трое молча уходят туда, откуда, должно быть, и пришли. Такие индивидуумы горазды только болтать. Выбирают себе в жертву тех, кто на всякие подобные выпады не отвечает, а лишь терпит и впитывает, и начинается: гаденькие шуточки, оскорбления, унижения. С какой-то стороны Чонгук даже рад, что они не увидели в нём соперника — лишь ребёнка, которого какие-то там личные принципы или дурацкое кредо мешают избить. Он, конечно, сомневается, что эти три придурка вообще влезают в драки: нет, их призвание — досаждать словесно, а потом сбегать, если жертва отвечает или кто-то рядом заступается. И всё-таки хорошо, что никакой драки не случилось. Ведь, говоря откровенно, Чонгук действительно ещё всего лишь ребёнок. Вот был бы он выше, сильнее, старше, ответил бы не только словами. Да уж, никакой он, оказывается, не пацифист: за своего Хоби-хёна готов всем ублюдком носы переломать. Чонгук провожает разъярённым взглядом их удаляющиеся спины, а после опускает плечи, разжимает кулаки и переводит взгляд на хёна. И внутри у него всё распадается на тысячи маленьких осколков. Потому что Хосок выглядит таким печальным и разбитым, что хочется плакать. — Хён? — осторожно шепчет Чонгук и медленно накрывает подрагивающую руку Хосока своей: так, чтобы тот заметил и, в случае чего, избежал касания. Но старший не двигается, и Чонгук, чуть посмелее, нежно поглаживает мягкую кожу его руки. — Я мерзкий, — выдавливает Хосок еле слышно. Чонгук с ужасом замечает слезу, что скатывается к кончику острого носа. — Что? Хён, нет, ты… — Я отвратительный, — перебивает его Хосок. — Всё, что они обо мне сказали — правда. Вот, что по-настоящему разбивает Чонгуку сердце — плачущий, поверивший в чужие грязные слова Хоби-хён. Он осведомлён о личной жизни Хосока. Знает, что тот любит секс и не боится развлекаться так часто, как хочет. В курсе, что моногамные отношения не для него. Чонгук был в шоке, когда Тэхён рассказал, что по уши втрескался в парня, у которого, как многие считают, слишком уж активная половая жизнь. «Какая разница, — пожал тогда плечами Тэхён, — главное — что он счастлив. И в безопасности. А он никогда не пренебрегает безопасностью, если ты понимаешь, о чём я». Главное — что Хосок счастлив. Главное — что ему это нравится. Главное — он живёт так, как ему самому хочется. Так сейчас считает и Чонгук. — Послушай, хён, — тихо и вкрадчиво начинает Чонгук, — ты один из самых светлых и добрых людей, что я знаю. Ты один из лучших, и ты достоин всего самого лучшего в этом мире. Нет абсолютно никакой разницы, с как многими людьми ты спишь, если тебя самого и тех людей это устраивает. В… — Чонгук на секунду запинается и чувствует, как краснеют его щёки: ему всё ещё почему-то неловко говорить такие слова, — в сексе нет ничего плохого. Ты сам это прекрасно знаешь. Не давай тупым безмозглым идиотам вроде этих диктовать, как тебе жить. Хосок поднимает на него заплаканные глаза и всё ещё дрожащим голосом спрашивает: — Ты не считаешь меня мерзким? — Ты самый чудесный и прекрасный, — Чонгук хмурится и аккуратно подносит чужие тонкие пальцы к губам, оставляя на них короткий нежный поцелуй. Хосок воздушно хихикает и утирает слёзы другой рукой. — Прости, что расплакался. — Слёзы — это нормально, — убеждает Чонгук. Хосок в ответ активно кивает и шмыгает носом, а потом опять смеётся и тянется за салфеткой из бежевой коробочки посреди столика. Чонгук отпускает его руку и с любовью наблюдает, как старший вытирает лицо. — Начну ходить в спортзал, обзаведусь мышцами и стану твоим телохранителем, чтобы ни один придурок даже не думал к тебе приближаться. Хосок в ответ заливисто смеётся: открыто, солнечно, сладко. Чонгук не может не улыбнуться тоже. — Один мой одногруппник тоже качается, — сообщает хён и, отложив использованную салфетку в сторону, вновь тянется за своим кофе, — познакомлю вас, будете вместе ходить. Он очень крутой. А ещё очень умный. Я слышал, что он все экзамены на высший балл сдал. А математика у него — любимый предмет! — вдруг вспоминает Хосок и смотрит на Чонгука горящими глазами. Младший уже знает, что тот хочет сказать. — Хочешь, договорюсь с ним, чтобы позанимался с тобой немного? Чонгук с нежностью улыбается и берётся за свою десертную вилку. — Я был бы очень благодарен, — кивает он. — Тогда замётано! Чонгук отламывает кусочек торта и медленно пережёвывает, пока Хосок напротив занят своим штруделем. У него внутри всё немного беспокойно ворочается, когда он всё-таки решается и окликает: — Хён? Хосок поднимает на него вопросительный взгляд. — Сходишь со мной на ещё одно свидание? Во второй раз, оказывается, не настолько страшно, как в первый. Он всё ещё жутко боится услышать отказ, но Хосок лишь счастливо улыбается и: — С радостью, Гуки.