Закон крови

«О, Матерь милосердная, обрати ко мне свой лик. Направь же меня, вразуми, защити моё сердце от чужих жестоких стрел...» Оставшись наедине с собой хотя бы ненадолго, Адариэль читал молитву тайком, едва шевеля губами. Он знал, что мужчине не пристало помногу обращаться к той, что сама прячется за широкой спиной Бога-мужа. Однако что-то в нём тянулось именно к ней – всегда, ещё с тех пор, как он только начал читать священные книги. К доброте её, к тихому милосердию. Может быть, она не стала бы обвинять его в трусости. Поняла бы, как сильно он не хочет проливать чужую кровь... Если бы только он мог посвятить свою жизнь служению ей! А ведь он часто раздумывал об этом, ещё когда учился в церковной школе, когда с восторгом и благоговением слушал истории о святых, что избрали её своей покровительницей. Ведь среди них были не только женщины, но и мужчины, пусть и реже... Бог-муж – он силён и грозен, хотя и веселье ему не чуждо, а она – совсем другая, у неё душа болит за всё живое на свете. Таковы же и её служители, и как же Адариэль мечтал стать хоть немного похожим на них! Успокаивать чужой гнев своими плавными и мудрыми речами, дарить любовь всем, кто оказывается рядом, а если жизнь готовит испытания – выдерживать их с честью. Ведь не раз случалось, что, неся свою веру людям, эти святые попадали в плен к варварам – и всё равно не отказывались от своих воззрений. И в сердцах их не разгоралась ненависть – они оставались чистыми, что бы им ни пришлось пережить... «О, богиня, прости мне мой гнев и мою слабость. Я готов к испытаниям – только не оставь меня...» От супруги великого Бога мысли Адариэля обращались к его собственной матери. Скучал ли он по ней? Он не мог понять даже этого, хотя никогда раньше не был в разлуке с ней так долго. Нехорошо они расстались с ней, хотя сама она, может быть, и не поняла этого; не так Адариэль представлял себе их прощание. Думал, что, может быть, мать даже расплачется, начнёт его отговаривать, просить всё-таки остаться. Он, конечно, не поддался бы на уговоры, как бы ему этого ни хотелось, и всё же, всё же... Она только обняла его – и, улыбнувшись, пожелала ему удачи. И сказала, в который уже раз: «Не разочаруй же отца». Неужели настолько погружена она была в свои мечты? Настолько, что ей было всё равно, что он, её сын, чувствует? Мечты были с ней всегда. Сколько Адариэль помнил себя – она всегда делилась ими с ним... «Твой отец – один из младших князей, - говорила она. – Я верю, что он не забыл нас и однажды снова одарит своим вниманием. Ах, если бы выбраться из этого города!.. Однажды, мальчик мой, наша жизнь вновь обернётся к лучшему». Однако Адариэль не чувствовал себя несчастным даже в городе. Квартал, где они жили с матерью, не считался таким уж бедным, а сама она владела пекарней, и дела шли в гору: несмотря на свою мечтательность, она всё же крепко стояла на ногах. Адариэль помогал ей, как мог, а про отца особенно и не думал – среди ребят, с которыми он бегал по улицам, было немало таких же бастардов, и мало кто из них питал иллюзии, что за ними однажды вернутся и возьмут в богатый дом. Поэтому слова матери всегда были для него чем-то вроде сказки на ночь – сказки, про которую он уже понимал, даже в детстве, что она едва ли может сбыться. Мать, впрочем, злилась, если Адариэль пытался возразить ей в ответ на её мечты. «Не смей говорить об отце плохо! – восклицала она. – У него достаточно забот, но это вовсе не значит, что он не вспомнит о нас. А если не вспомнит – это всё только потому, что ты окажешься недостаточно для этого хорош! Так что не позорь меня; а я буду верить и молиться». Адариэль чувствовал, какие мать возлагает на него надежды – они звучали даже в его имени; она назвала его в честь одного из великих князей прошлого – и Адариэль немного стеснялся этого. Слишком необычно звучало его имя для местных, слишком громко и длинно. Некоторые дразнили, некоторые – просто сокращали, чтобы не выговаривать. Дáри – так называли его соседи, и мать морщилась, когда это слышала. Впрочем, и не поправляла. Видно, понимала, что засмеют... Однако, как бы там ни было, тихая была у Адариэля жизнь, мирная. Он даже представить себе не мог, что однажды она может измениться. Всё должно было идти своим чередом – когда-то он станет совсем взрослым, будет уже сам заботиться о матери, возьмёт хозяйство в свои руки. Пока он слабо представлял себе подобное – но ведь это будет потом, когда он окрепнет и наберётся опыта. А пока – до этого ещё так далеко... ...и именно поэтому он был так поражён, когда, нарушив спокойное течение его жизни, вести от отца всё-таки пришли. Сначала было письмо – сдержанное, скупое, совсем короткое. Там говорилось о том, что он, Адариэль, должен будет под руководством опытного наставника расширять свои знания, ибо негоже сыну князя, пусть и внебрачному, быть необразованным. Мать зачитала письмо вслух, и Адариэль никогда до этого не видел, чтобы её глаза так сияли. «Он вспомнил о нас. Слышишь, он хочет, чтобы ты был его достоин!..» Когда же учитель действительно прибыл, он оказался вовсе не старцем, как сначала думал Адариэль; в волосах его уже была проседь, однако лет ему можно было дать не больше сорока. Именно от него Адариэль и узнал, когда подслушал его разговор с матерью: законная жена его отца никак не может родить ему детей, поэтому тот вспомнил о своём сыне, живущем вдали от него, и подумывает о том, чтобы сделать его законным наследником. Это было тайной, и, возможно, потом учитель пожалел, что открыл её, потому что спешно добавил, что ничего ещё не решено. Однако этого было достаточно, чтобы мать переполошилась; впрочем, тайну она соблюдала – она ни разу прямо не сказала о том, какое будущее может ждать Адариэля. Однако и не оставляла его в покое. «Я прошу тебя, - говорила она, - учись усердно. Тебе нужно много знать – видишь, твой отец пожелал этого. Не подведи же теперь, мальчик мой, - не разочаруй его». Сначала Адариэль испугался. Как же это так, он – и станет наследником самого князя, пусть и одного из младших? В это просто невозможно было поверить. Он же такой обычный, такой... неуместный для этого. Он привык к своей тихой жизни, к пекарне, к городским улицам. Неужели теперь он всего этого лишится? И таким одиноким он вдруг почувствовал себя, поняв, что не может даже ни с кем поделиться тревогами. Ведь он вообще не должен был знать об этом разговоре! Иногда он даже думал признаться матери, что всё знает, повиниться, что подслушивал. Но... слишком было страшно. Не потому, что она разозлится за то, что он узнал тайну, пока не предназначенную для его ушей. Нет, поговорить с ней – это означало бы полностью принять бремя, которое ложилось на его плечи. Пока Адариэль не мог на это решиться. Пока – только слушал учителя... И вдруг, когда начались эти уроки, совершенно новый мир открылся перед ним. Теперь он мог посещать городскую библиотеку, и учитель требовал, чтобы он пересказывал прочитанное в книгах. И какими же они были удивительными, эти книги!.. Были там и новые истории о святых, которых Адариэль раньше никогда не слышал, были – о моряках, о путешественниках, а ещё – о великих полководцах и доблестных воинах. Одно печалило – этих, последних, было больше всего. Ни о чём не говорилось в книгах так же часто, как о войнах – казалось, они вовсе никогда не прекращались. И чем больше Адариэль читал, тем тяжелее ему становилось отвечать уроки – не лежало его сердце к стратегии и тактике, потому что понимал он, сколько боли и крови за всем этим стоит. Богиня-матерь никогда не одобряла войны. Она желала, чтобы всё улаживалось миром... «О, богиня, сбереги...» - Что ты там бормочешь? – вдруг раздался совсем рядом хрипловатый голос. – Говорят, болтать с самим собой – это признак безумия, разве не слышал? Адариэль обернулся – он не заметил, как в шатёр зашёл кто-то ещё. Сейчас, когда тренировки закончились, ай’кары были предоставлены самим себе – и многие предпочитали поиграть в кости или провести шутливый кулачный поединок. На зрелище всегда сбегались и все остальные, поэтому в такие часы Адариэль мог насладиться краткими моментами одиночества. Однако – не уследил в этот раз. Вошедший – его имени Адариэль не помнил – принялся копаться в вещах, но поглядывал на него с ухмылкой. - Я говорил не с собой, - Адариэль вспыхнул. – Я читал молитву. Ай’кар ответил не сразу – однако теперь уставился на него с интересом. - Молитву? – тихо усмехнулся. – Значит, трепетно веруешь в богов, раз не забываешь их даже здесь? И к кому же больше лежит твоё сердце, к Богу или к Богине? Сдаётся мне, - помолчал, как будто о чём-то задумался, - что такие, как ты, скорее обратятся к женщине, чем к Богу-мужу. Я прав? Адариэль уже пожалел, что заговорил – ему совершенно не хотелось вести с этим человеком бесед. Вера лежала глубоко в душе его, и он всегда чувствовал, что это не предмет для праздной болтовни. К тому же его тревожило, как нехорошо ай’кар усмехался, говоря с ним. О чём он думает? - Да, - всё-таки отозвался Адариэль. Не мог солгать, когда речь шла о Богине. – Я молился Матери. - Вот как, - ай’кар снова задумался, потом покачал головой. – Значит, Матерь. А я вот что тебе скажу на это. Когда-то я говорил о вере со своим отцом, и он передал мне то, что рассказывал ему его дед. Знаешь же, что сто лет назад была война с Севером? Так вот, те, кто сражался в ней с нашей стороны, рассказывают, что тогда Матерь отвернулась от нас и подарила свою силу какой-то девице-северянке. И та якобы творила чудеса и приносила своим землякам удачу; мы же остались тогда ни с чем. Слышал ли ты о подобном? Адариэль не успел ответить – он снова покачал головой и продолжил: - Не отвечай. Думаешь, сейчас я спрошу: как, мол, ты поклоняешься ей, если тогда она поддержала их, а не нас? – нахмурился, помолчал недолго. – А я не скажу. Потому что не так это важно, кого она поддержала. А дело в том, что, если боги принимают в человечьей войне чью-либо сторону, то, выходит, они ничуть не мудрее нас. Так почему же в таком случае я должен почитать их? Ай’кар снова усмехнулся – и внимательно посмотрел на Адариэля. Он был поражён. Кажется, впервые за всю свою жизнь он слышал такие грубые слова о Богине-матери – и вдруг понял, что не может ответить. Адариэль удивился сам себе, но он не ощутил даже гнева – только какую-то тоскливую безнадёжность. Может быть, если бы он был хоть немного похож на тех святых, о ком читал столько книг, он бы подобрал правильные слова, чтобы объяснить этому человеку его неправоту. Однако он был обычным мальчишкой – и потому лишь понял, что говорить сейчас – это всё равно что зря биться о каменную стену. Если в сердце человека нет веры, как ему объяснишь? Он всё равно найдёт, что возразить. И – только посмеётся... И всё же Адариэль ответил – просто потому, что счёл это своим долгом. Промолчать – значит испугаться. Значит, предать Богиню, не сделав всего, на что способен, чтобы донести до людей её слово. - Возможно, всё это человеческая ложь, - тихо начал Адариэль. – Кто знает, была ли вообще та северная девочка? А если даже и была... кто знает, откуда взялась её чудесная сила? – помолчал, отчаянно пытаясь говорить спокойнее и увереннее. – Однако, даже если Богиня и впрямь вмешалась в ход войны, не нам судить её. Мы, люди, не способны понять божественного замысла. Может быть, она сочла, что, прими она сторону Севера, война окончится скорее... Этого людям не дано знать. Мы знаем лишь одно: Богиня желает нам только лучшего, ибо она – воплощение добра. Как Адариэль и ожидал, ай’кар только махнул рукой. Однако – не рассмеялся. - Вижу, ты читал много святых книг, - сказал он. – Что ж, есть те, кто верит им, и вера их тверда. Я не привык полагаться на богов – я рассчитываю только на себя; но если с верой в сердце жить легче – что ж, почему же нет. А ты, - вдруг добавил он, - добрая душа. Если тебя научили этому боги, то честь им и хвала. Если они помогут тебе здесь выжить – и вовсе цены им не будет. Храни свою душу, мальчишка. У тебя ещё вся жизнь впереди. Сказал это – и вышел из шатра, снова оставив Адариэля в одиночестве. «О, Матерь... он действительно говорил это? Мне?» Адариэль застыл, не в силах поверить услышанному. Он готовился к новым насмешкам, готовился слышать что угодно – и вдруг к нему оказались обращены добрые слова, едва ли не впервые за всё время его пребывания в лагере. И вдруг прорвалась наружу затаённая боль, такая, что на глаза наворачивались слёзы. Значит, с ним можно – так? Значит, кто-то и впрямь верит, что он добр и должен быть сильным, чтобы таким и остаться? «О, Богиня...» Он вспомнил встречу с отцом – свою первую и последнюю встречу. Вспомнил, как ничего не испытывал к этому незнакомому мужчине – ни трепета, ни любви; что бы ни говорила о нём мать – его, Адариэля, это почему-то вовсе не трогало. Он лишь надеялся, что не ударит в грязь лицом. Что хотя бы выдержит его взгляд... И как же прозвучали тогда его слова! Как приговор... «Что ж, я вижу, что мой сын успел набраться знаний, и это прекрасно. Однако знания не значат ничего, если тот, кто обладает ими, не имеет собственного опыта. Вот что я скажу тебе, сын мой. Чтобы стать моим наследником, ты должен доказать свою воинскую доблесть. Ступай на службу нашего государя – и не высоким а’эйро, а простым ай’каром. Когда пройдут три года – я приму тебя здесь, как если бы ты был рождён от моей законной жены». В тот момент Адариэль не смотрел на мать – и даже понял лишь потом, что думал тогда только о ней. Человек, стоявший перед ним, призывал его перечеркнуть собственную душу – и взять в руки оружие, так противное ему. Но если он откажется... «Что, если я не соглашусь на это?» Адариэль всё-таки поднял взгляд – и увидел то, что и ожидал. В самой глубине глаз отца, которого он ни за что не должен был разочаровать, - презрение. «В таком случае, - он заговорил медленно, выговаривая каждое слово, - ты должен будешь исчезнуть с моих глаз, отправившись жить к самым границам. Ты навсегда покинешь эти земли – вместе с той, что дала тебе жизнь. Таково моё слово – услышь его». Голос затих – и Адариэлю показалось, что в коридорах звучит его гулкое эхо. «Я... должен подумать», - тихо ответил он тогда. Однако он уже чувствовал, что всё решено. Мать стояла рядом с ним – и, даже когда она ничего ещё не успела сказать, Адариэль понимал, что вся жизнь её повисла на тонком волоске. Он не может просто так взять и разрушить все её мечты. Не может обречь её на изгнание. Просто не имеет на это право – после того, как она вырастила его, воспитала, дала ему всё, в чём он нуждался... «О, Матерь...» Это был не его выбор – но он подчинился. - Адариэль!.. Его одиночество закончилось. На этот раз его окликнул один из самых младших ай’каров – невысокий, чуть растрёпанный, робкий, в отличие от тех, кто был в лагере давно. Он немного запыхался – должно быть, спешил поскорее выполнить поручение. А что это за поручение – Адариэль догадался сразу. - А я всё думал, где ты, - ай’кар тряхнул головой, убирая со лба непослушные пряди. – Тебя вызывает командир.