Закон крови

Командир не сразу отозвался, когда Мио и Адариэль явились к нему. Поначалу он как будто не заметил их, не слышал, стоя спиной, - и лишь спустя долгие несколько мгновений обернулся. Смерил обоих жутким каким-то, совсем нехорошим взглядом – и вдруг жестом указал в сторону. - Ай’кар Адариэль, встаньте сюда. Ай’кар Мио, - и снова жест рукой, - подойдите ко мне. Они переглянулись – и оба послушались. - В чём дело? Голос Мио снова дрогнул, и Адариэля это встревожило. Командир, однако, мальчику не ответил – и обратился к нему первому, прищурившись – как будто желая лучше его рассмотреть. Как будто выискивая слабое место. - Ай’кар Адариэль, верно ли, - произнёс ничего не выражающим голосом, - что вы и этот юноша достаточно... часто ведёте беседы о прочитанных книгах? Впрочем, можете не отвечать. Верно ли, что в большинстве книг, о которых до вас ай’кар Мио не имел понятия, говорится о тех, кто поклоняется Богине-женщине? «Женщине», - повторил про себя Адариэль. Он сказал просто – женщина, даже не Матерь! В иное время это вызвало бы лишь глухую тоску – значит, снова на его пути возник человек, который не испытывает к ней должного уважения, и что ему докажешь? Однако сейчас он разговаривал не просто с незнакомцем – перед ним стоял командир. Он вызвал его – вызвал их обоих. И такое обращение принесло скручивающую в жгут, болезненную тревогу. - Мы... говорили о Богине-матери, это так, - Адариэль всё же не сдержался – и назвал верное её имя. – Я много читал о святых, которые избирали её путь, и делился знанием. Разве мы не имеем права на подобное? Командир ответил не сразу – он как будто какое-то время обдумывал услышанное. И лишь глаза его сощурились ещё сильнее, а бледные губы вытянулись в нить. - Имеете, почему же нет, - наконец, отозвался он. – Знание – это прекрасно. Только вот любым знанием нужно уметь пользоваться, не находите? Он не дождался ответа. - Знание должно быть уместно, - продолжил, всё ещё в упор глядя на Адариэля. – Бывает так, что оно вовсе бессмысленно, если не может пригодиться в данный момент. Поможет ли мужчине знание о том, что какой-либо святой совершил чудо и превратил воду в вино, когда он выходит в бой? Что оно даст ему? Адариэлю не нравился этот разговор. Он чувствовал, будто идёт по полю, усыпанному старательно подготовленными ловушками, и каждый его шаг может обернуться бедой, и поэтому нужно сохранять здравый рассудок... и это вдруг начало выводить его из себя. Командир проверял его – а ведь знал уже, что он не силён в спорах. А может быть... может быть, и не были ему так уж важны эти ответы. Может, он уже сделал свои выводы. - Оно... вселит в него надежду, - Адариэль всё же попытался ответить. – Он будет знать, что чудеса возможны, и... - Вот именно, - неожиданно перебил командир. – Вот именно. Выдержал несколько мгновений молчания. - Верно, что мужчина имеет право помолиться перед боем. Верно, что молиться он может кому захочет – хоть Богу-мужу, хоть его возлюбленной. Так он приводит свой разум в состояние покоя. Но. В самом бою он обязан рассчитывать только на себя. Он не имеет права думать о том, даже допускать такую мысль, что, если он допустит ошибку, чудо спасёт его. Меч – продолжение его руки. Это всё, о чём он должен помнить. Иначе... это трусость. Адариэль вдруг заметил, что Мио устало закатил глаза. Верно, эту фразу командир произносил каждую тренировку – должно быть, мальчик просто устал слышать её, да и понимал ли по-настоящему её смысл? Но... - Слушать меня! – и вдруг командир повысил голос. – Я не закончил. Только женщина имеет право испугаться. Её тело слабо – и она должна беречь его, чтоб выносить дитя, и потому она может убегать от опасности, потому может думать лишь о себе. И именно затем Богиня хранит её – чтобы она продолжила род. Чтобы потом заботилась о ребёнке, как о себе самой. Мужчина же не должен думать о себе. Он – защитник. Его удел – сражаться за свой род и свою землю. И на помощь женщины, будь она хоть трижды богиня, он рассчитывать не может. - Но... это не так. Слова сами сорвались с губ, и Адариэль уже понял – зря не промолчал. И всё же – раз уже начал, нужно продолжать. Ради Богини. Ради того, чтобы снова не предать её. - Не женщина слаба, - произнёс медленно, не повышая голоса. – Человек слаб. Никто не может противостоять стихии. Никто не может выстоять в одиночестве. И именно тогда Богиня приходит на помощь. Тогда, когда наступает самый тёмный час. Ей неважно, кто силён, а кто слаб – для неё и слов таких нет. Она любит всех. Она защитит всех. Верно, что Бог-муж покровительствует смелым – и нужно всегда стремиться к тому, чтобы не оплошать перед ним. Однако это не значит нападать на каждого. Ведь даже его усмиряет его возлюбленная. Она хочет, чтобы не было войн, чтобы она и её муж всегда жили в мире, и ему не приходилось биться... - Приказываю прекратить! Голос командира прозвучал так грозно, что Адариэль отшатнулся. - Именно это мальчишка и сказал мне. Не нужно войн, сила ничего не значит. Так думают женщины! Женщины, которые страшатся потерять своих мужей, потому что тогда сами останутся без защиты! Именно поэтому женщина не может быть воином – из-за страха. Именно поэтому Оррен-завоеватель так легко справился с теми дикарями – ведь там женщины воевали наравне с мужчинами, и, конечно же, в последний миг они просто бросились прочь. И вы, - он шагнул вперёд, к Адариэлю, но сразу остановился, - вы сами ведёте себя как женщина, но вам этого мало. Вы пытаетесь сделать из моего племянника девицу. Это насмешка над моим покойным братом. И это непростительно. Он сжал кулаки. - Однако... с вами мы поговорим чуть позже. Ай’кар Мио, посмотрите мне в глаза. Мио послушался. Поднял взгляд – и замер; и Адариэль не мог понять, видит ли в его глазах страх. - Я предупреждал вас, что этот человек не может принести вам ничего хорошего, - командир чуть слышно усмехнулся. – Однако вы не стали меня слушать. Тогда я сказал – думайте своей головой. Вы не сумели и этого. Вы просто стали повторять за ним, как пустоголовая птица! - Неправда! – Мио резко шагнул вперёд, даже не дослушав. – Я всегда говорю только то, что думаю сам. Он рассказал мне... - Достаточно. Командир сделал предупреждающий жест – и снова на миг замолчал. А потом приказал – очень спокойно и очень жутко: - Выставить вперёд ладони. Адариэль вздрогнул, и его словно обдало холодом. Этого... не может быть? Он был уверен, что Мио возмутится первым. Что вскрикнет что-нибудь дерзкое – и потому сам приготовился говорить, кричать, защищать его любой ценой. Но... мальчик как будто растерялся. Посмотрел на командира, чуть склонил голову набок, не понимая, чего от него хотят. И – поднял руки ладонями вверх. И только потом его глаза округлились не от ужаса даже – от удивления, когда он увидел в руках командира гибкий прут. - Нет!.. Адариэль оказался между ними, диким зверем рванувшись вперёд. - Нет! Стойте! Как вы смеете! Не подходите!.. Слова срывались с языка резко, зло, и он забыл о том, как грубо и дерзко они звучат. А если бы и помнил – не думал бы, потому что нельзя, нельзя, нельзя допустить, и будто бы снова заныли шрамы, и пусть это меньшая боль, чем причинили ему, – он не допустит даже такой. И бросил – первое и единственное, и самое отчаянное, что пришло в голову: - Я... вызываю вас на поединок. Сказал – и крепко сжал кулаки, понимая, что назад дороги нет. Сначала ему показалось, что командир как будто бы ожидал этого. Ожидал, что он рванётся, сорвётся, выкрикнет что-то гневное ему в лицо. Однако стоило Адариэлю произнести эти слова, как тот едва ли не впервые за всё время удивлённо вскинул брови и произнёс одновременно возмущённо – и почти растерянно: - Что?.. Спустя пару мгновений от этого первого удивления не осталось и следа. Командир снова стал собой – невозмутимым, жёстким... страшным. - Я прошу прощения, - негромко усмехнулся. Очень холодно, как будто повеяло зимой. – Я не стану просить вас повторять ваши слова. Они прозвучали – и этого достаточно, потому что сказанное не воротишь назад. Однако... я всё ещё старше вас по званию и опытнее. Я понял достаточно о ваших навыках, и для меня не будет честью победить в бою человека, который едва способен удержать в руках меч – думаю, вы и так это знаете, а значит, я не стану думать, что вы хотели оскорбить меня этим. Право выбора дано мне, и вот что я скажу. Мы проводим бой прямо сейчас, но... не станем использовать оружие. На этот раз Адариэль сам растерялся. Его вызов принят? Он даже пропустил мимо ушей оскорбление – что ж, он и сам знал, что владеть оружием так и не научился. Но что он... Командир отступил на шаг – и вдруг бросился на него, молниеносным движением ударил его в живот. Адариэль не удержался – опустился на колени, согнулся пополам, как будто забыл, как дышать. Попытался встать – и следующий удар был по лицу, и его оглушило, и тут же – снова, как будто мир померк. А затем тяжёлые кулаки обрушились на него лавиной, и он уже даже перестал успевать предпринимать попытки встать. Каждый раз – всё равно падал, падал на колени, падал ничком. И лишь в какой-то момент, как будто вдалеке, услышал отчаянное: - Остановитесь!.. И стало тихо. Командир отступил резким шагом назад; Адариэль выставил руки, снова рухнул вниз, но тут же в последний раз попытался подняться. Звенело в ушах, но боль как будто отступила – от страха и осознания, когда он понял, что ничего так и не смог сделать. - Мой отец не наказывал даже слуг, - в голосе Мио пылал гнев, и Адариэль теперь уже ясно его слышал, - но... но... – он сжал кулаки – и проговорил сквозь зубы, - я готов принять наказание. Только... прекратите. Не бейте его больше. - Нет! Поднялся – каким-то нечеловеческим усилием; отстранил мальчика мягким жестом – и встал впереди, заслоняя его. - Ради Бога и Богини... не трожьте его. Выражение лица командира невозможно было прочесть; он мог как снова наброситься на него – так и просто рассмеяться, мог снова начать спор, в котором уже знал, что победит, мог позвать помощников – Адариэль боялся уже гадать. Лишь знал, что не станет защищаться. И, наконец, тот заговорил. - Юнцы, - произнёс холодно, но всё же без усмешки. - Вы думаете, ваши слова что-то значат. Что они могут быть сильнее меня. Поверьте, если я прикажу, вы ничем не сможете сопротивляться. Вот вы. Я созову своих помощников – и они свяжут вам руки и бросят в яму, и сил вам не хватит противиться, и никого вы больше не закроете собой. А вы, самый юный ай’кар... Мио резко шагнул вперёд – и Адариэль инстинктивно дёрнулся. Готовился снова защищать его, что бы там командир ни сказал. Пока ещё стоит на ногах. Пока может хоть что-то. - Я сбегу! – вдруг воскликнул мальчик. – Сбегу в лес! Я не собираюсь терпеть от вас унижения, и вы... вы не найдёте... - Найду. Командир не двигался с места; взгляд его по-прежнему был каким-то туманным – пустым. - Отряды прочешут весь этот проклятый лес, если так будет нужно. Но этого не потребуется, потому что вы сами вернётесь, когда вас окончательно замучает голод. И что ж, тогда вам и впрямь придётся принять наказание; ваш отец завещал мне воспитать вас – и я это сделаю, и – надо же, - вдруг он всё-таки чуть заметно усмехнулся, – в этом ваши судьбы схожи. У Адариэля заныло сердце – даже сильнее, чем всё тело. Этот человек был прав. Можно было драться, можно было сколько угодно вызывать на себя его гнев, отвлекая от мальчика, - нет ничего в этом лагере сильнее его власти, и он может сделать, что хочет. Может наказать. Может причинить любую боль – хуже самой страшной смерти. В одиночку против него не выстоять... Молчание. И – снова резкий голос. И совершенно неожиданные слова. - Но... пока – я, пожалуй, прислушаюсь к вам. Пока моя задача – воспитать, а не сломать. Сломанному не стать великим воином. И кто знает, - вдруг добавил командир, - может быть, однажды хоть один из вас станет способен защищать родные земли так, как сейчас вы вступаетесь друг за друга. Поэтому... будьте свободны. Но стойте радоваться. Командир окинул взглядом обоих. - Отныне вы не имеете права подходить друг к другу ближе, чем на пятнадцать шагов. Обещайте же. И стоит вам нарушить обещание – я сделаю всё, о чём только что говорил. Ступайте прочь. Молча. Через полчаса тренировка. Адариэлю показалось, что его снова оглушили. Он не мог даже осознать смысл последних слов, самого горького приказа – в голове вертелось другое. Командир... услышал их? Заметил, как они защищают друг друга? Он... даже не стал больше смеяться над этим? Посмотрел на Мио. Мальчик был бледен, как будто вмиг лишился всей крови, всех сил. Едва слышно шепнул: - Дари... Сжал его руку – и тут же отпустил. И, вскинув взгляд, произнёс – мучительно выдавливая из себя единственное слово: - Обещаю. Адариэль кивнул ему. Положил ладонь ему на плечо – и тоже тут же отстранился. И повторил: - Обещаю. Командир снова окинул взглядом их обоих – и вдруг опять взял в руки прут. Повертел в руках, как будто забыв, что хотел сказать. Адариэль всё ещё закрывал Мио собой – и ждал. Резкое движение – и командир хлестнул его по щеке. И, отступив на шаг, сломал прут пополам и отбросил в сторону. - Пятнадцать. Адариэль почувствовал – сквозь боль – как Мио на миг прижался к нему, задрожал, так, словно это ударили его самого. И тут же, испугавшись, отстранился – и, не говоря ни слова, выбежал из шатра. От удара на глазах выступили слёзы, и Адариэль торопливо смахнул их ладонью. И вдруг подумал – тренировка через полчаса. Теперь все узнают, что он снова был наказан. Есть ли разница? Тоже не сказал ни слова – и вышел прочь.