Закон крови

В лагерь прибыли вовремя – никто даже не сказал ни слова. Мио тут же юркнул прочь, бросив на Адариэля тоскливый взгляд; сам он отправился к остальным. Целитель обрабатывал раны, бранился на командира – мол, и далась ему эта первая кровь. Серьёзных, впрочем, не было – кто бы в здравом уме их нанёс? Кто-то и вовсе вернулся ни с чем – чуть не заблудился в лесу и даже не встретил никого из товарищей, которых должен был считать врагами. Были те, кто вернулся совсем поздно – уже с другим отрядом. Командир выслушивал их. Делал выводы. Отчитывал тех, кем был недоволен, и почти никого не хвалил. Чему удивляться... - Ну и денёк, а? – кто-то окликнул Адариэля, он устало кивнул, не глядя. – Слышь! А расслабиться не хочешь? Сначала думал просто уйти, не оглядываясь, но голос не звучал насмешливо или зло, поэтому всё же обернулся. Несколько ай’каров сели полукругом у лежака, с которого сняли одеяло, а один из них – тот, что обращался к Адариэлю – вертел в руках какую-то небольшую вещицу. Подбрасывал её на ладони – а остальные раскладывали на лежаке ещё несколько таких же. Адариэль присмотрелся – и отвёл взгляд, узнав камушки для игры в тири-рек. Это была совсем простая игра. Камушки плоские, и на одной стороне каждого из них выбит символ – вроде бы они означали определённое количество очков, но Адариэль уже не помнил подробностей. Нужно было бросить горсть камешков так, чтобы они легли символами вверх. У кого больше – тот и победил. Просто... а сколько звонких монет проигрывали так, оставаясь ни с чем? Однажды ему довелось самому сыграть в эту игру – впрочем, без всяких монет, потому что это было в глубоком детстве; один его сосед по улице стащил мешочек с этими камушками у отца. Сначала они с ребятами пристально рассматривали их, сортировали, старались ни одного не потерять – ведь мешочек нужно было потом, так же тайком, вернуть на место в целости и сохранности. Потом решили всё-таки сыграть. Адариэль запомнил это пьянящее чувство, когда делаешь бросок – и ждёшь, сколько же тебе выпадет; считать, конечно, умели тогда только до десяти, и всё же, всё же!.. Однако потом следующий из ребят стал точно так же, как сейчас ай’кар, вертеть камушки в пальцах – и с глупой улыбкой прошептал молитву Богине, чтоб она даровала ему удачу. Шутил, конечно, знали все: Богиня за подобное не отвечает. Но... Так противно стало от этого Адариэлю, так горько. Может быть, в первый раз в жизни тогда он столкнулся с подобным кощунством – и потому запомнил так ярко, как захотелось встать и уйти, бросить игру, бросить навсегда. Не ушёл, конечно – боялся остаться один. Но ни одного броска больше не сделал – только наблюдал. Да и то – было это гадкое ощущение, что причастен к чему-то дурному. Вот и сейчас... - Нет, - отказался мягко, но решительно. – Не увлекаюсь. Лучше посплю. Ожидал насмешек, но, похоже, ай’кары были так взбудоражены предстоящей игрой, что им было не до него. Заметил среди них Сарэна, отвёл взгляд снова. И ведь знают, что это строго запрещено. Может быть, это добавляет им азарта? - О? Ну давай, давай. Приятных тебе снов... ...заснуть долго не удавалось. Лежал, теребя угол жёсткой подушки, думал обо всём, обо всех: о Мио, о командире, о товарищах из отряда, которые, в общем-то, не были ему товарищами. Всё не мог понять – косятся ли на него в лагере с презрением, или, может быть, недоумевают, кто он, что здесь забыл? Правильно ли он вообще ведёт себя, может быть, весь вид его говорит о том, что он осуждает их? Мать не раз упрекала его в высокомерии... но ведь и сама она всё пыталась втолковать ему, что он лучше других, раз отец его был столь велик! Впрочем, Адариэль давно убедился – ничего не зависит от того, чья кровь в тебе течёт. У всех она, как говорят старшие, одинаково алая. Вот если бы эту кровь никому не приходилось проливать! Если бы все-все разом бросили оружие, отказались идти в бой – ведь нельзя было бы казнить всех! Однако – случись война, и на обеих сторонах будут те, кто силой захочет доказать свою правоту. У кого-то это выходит лучше – значит, это и есть их путь? Значит, не стоит стоять на этом пути, доказывая, что он неверен сам по себе? О, Богиня, помоги мне понять... - Адариэль! Эй, проснись уже! Сквозь дрёму почувствовал, как кто-то трясёт его за плечо; даже так удивился – надо же, назвали по имени, не стали придумывать новых прозвищ... Приподнялся, осмотрелся растерянно. - Там этих-то за игрой застали! Твой мальчишка их там защищать пытается. – тихая усмешка. – Ну, давай уже, выходи, сейчас весело будет. Незнакомый ай’кар снова встряхнул его – и торопливо поднялся, и вышел, даже не задержавшись. Адариэль какое-то время бессмысленно смотрел ему вслед, пытаясь понять смысл услышанного. «Весело будет...» - прозвучало в голове эхом. И, может быть, из-за этого беззаботного тона не сразу стало ясно, в чём дело, а потом – как будто по телу прошла молния. Застали... защищать... Мио! Уже вскочив с постели и выбежав из шатра, Адариэль подумал – может быть, беспокоится он не за то. Командир просто не станет слушать слов мальчика – а вот тех, кого поймали за запретным развлечением, неизбежно накажут. И всё же... Пошёл быстро-быстро к центру лагеря – слишком знакомое место. И уже издалека услышал звонкий голос – услышал сквозь голоса толпы ай’каров. - Но это неправильно! – мальчик почти кричал. – Они не причинили никому боли своей игрой – так почему должны сами так расплачиваться за провинность? Просто отнимите у них эти проклятые камни и выкиньте в реку – неужели этого недостаточно?! Повисло молчание, и Адариэль был уверен, что его нарушит командир – однако прозвучал совсем другой голос. Тоже знакомый. - Э, нет, малыш, - Сарэн повёл плечами – стоя на коленях, готовясь к наказанию... и как он может говорить так беззаботно, так насмешливо? – Камушки уже в надёжном месте. В них ещё мой братец обыгрывал всю деревню – ха, будто я отдам их просто так, они мне дороги как память! Кто-то в толпе тоже рассмеялся, кто-то бросил одобрительно: «А он хорош». И вдруг Адариэль подумал: а ведь он нисколько не раскаивается, что совершил нечто неподобающее. Может быть, не раскаивается вовсе никто из игроков. И если командир думает, что наказанием отвадит их от дурных вещей... нет, он просто причинит им боль. Сейчас это неизбежно – и потому никто уже не пытается оправдаться и юлить. Зато потом они просто будут скрываться лучше. Если же кто-то и прекратит, так не потому же, что раскаялся – а лишь из страха перед новым наказанием. Так зачем же... - Хватит разговоров, - командир отступил на шаг. Кивнул помощникам: - Приступайте. Адариэль ещё раз взглянул на Мио – и вдруг от ужаса перехватило горло. Увидел, как двое ай’каров оттащили мальчика прочь, когда командир сделал им жест рукой, - и вспомнил, как сам стоял на коленях здесь, как его схватили за волосы – и заставили смотреть, как он вздрагивал после каждого удара, уже не заботясь о собственной участи. Неужели с ним будет так же... - Нет! Остановитесь! Вы... вы позорите память моего отца! Вашего брата! Так нельзя!.. Однако командир в этот раз поступил иначе. Только бросил на мальчика суровый взгляд – и одновременно усталый какой-то, пустой. И отдал ещё один приказ, коротко и просто: - Уведите его прочь. И вдруг Адариэль понял, что мальчика никто не поддержал. Все уже привыкли к наказаниям, к крови, к зверствам; для них это лишь событие, разбавляющее рутину – и потому все собираются здесь. Кому-то даже интересно посмотреть, кто-то радуется, что в этот раз накажут не его. Что он становится как будто бы чуть выше тех несчастных – зрителем, а не провинившимся. Можно смеяться, радуясь, что под кнут поставили не тебя. Можно кричать и свистеть... Первый удар – и Адариэль дёрнулся, и отвернулся. И пошёл прочь, к шатру, чтобы упасть на кровать лицом в подушку. И такая пустота вдруг случилась внутри – страшнее, чем после того, как он поддался гневу на тренировке. Видел ли его Мио в эти минуты – и понял ли, что на этот раз он не сумел поддержать его? Отчасти – боялся, что это станет нарушением запрета, что потом мальчику придётся из-за этого хуже – и, может быть, лучше промолчать. Но... не только в этом была причина. Просто не было ни в чём смысла. Покричит он – и что с того? Командир просто прикажет ему замолчать. Может быть, его тоже оттащать прочь, а может, заставят смотреть, как в прошлый раз. Но что от этого изменится? Кому он поможет? И всё же билось внутри больное: «Испугался...» Пусто, пусто, пусто и холодно. ...сколько прошло времени – не знал. В шатёр никто не возвращался, хотя наверняка была уже глубокая ночь; а значит, наказание ещё не окончилось. И вдруг кто-то застонал совсем рядом – и Адариэля снова передёрнуло; он думал, что остался один, и голос показался ему голосом из самой тьмы. - Эй, ты... дрянной эльф, - так обращаться к нему мог лишь один человек – к счастью, произвище не подхватили. Но... в голосе не было злобы. Только что-то мучительное, усталое. – Иди-ка сюда. То есть... нет... за целителем сходи. Прошу тебя. - Хиссэ? – Адариэль поднялся, подошёл ближе. И произнёс, дрогнувшим голосом: - Ты в лагере не был, что ли? Целитель... будет занят. Человек откинул одеяло. Попытался перевернуться на другой бок, застонал. - Не знаю я, что там в лагере, - пробурчал, впрочем, не рассердившись. – Сходи, ну? Или ещё в обиде? Слушай... не могу я, живот болит, даже на ноги не встану. Сходи... - Ладно, - тихо вздохнул – и вдруг почему-то легче стало. – Я скоро. Странное было чувство – ничего ведь ещё не сделал, а как будто хоть что-то этим вечером стало правильнее. Вроде бы они были врагами – а он не отказал в просьбе, не рассмеялся в ответ. Впрочем, глупо любоваться собой... направился к шатру, как и обещал – поскорее. По сторонам не смотрел. Не хотелось никого видеть. - Я прошу прощения... Заглянул к целителю – и ответом ему был чужой стон. Так и знал ведь. Знал, что увидит... - Пошёл прочь, - целитель даже не оглянулся. – Как будто не знаешь, что не до тебя сейчас. В первый миг Адариэль действительно хотел уйти. Нехорошо это было – отвлекать тогда, когда стольким требовалась помощь, когда, может быть, хоть один человек мог немного облегчить их страдания. И всё же... что-то не позволило ему. Как будто что-то в голове зазвенело – подойди. Адариэль вошёл в шатёр, опустил занавесь. Прошёл между койками, где лежали наказанные. И – неожиданно для себя опустился около одного из них на колени. Боль, боль, боль. Ничего здесь не было, кроме боли, жгучей чужой боли. О, Богиня, если бы я мог забрать её себе. Если бы мог помочь им хоть немного, если бы хоть на миг им могло стать лучше – ничего бы не пожалел. Богиня, прошу, помоги, направь меня... - Эй! Ты что там делаешь?! Он поднял ладони – и поднёс их к чужой разгорячённой коже. Смотрел на страшные пересекающиеся рубцы, налившиеся кровью, не отводил взгляда. Богиня хочет, чтобы он был смелым, был сильным. Чтобы помочь кому-то, он должен чувствовать всё, должен отдавать себя без остатка, должен... Руки словно бы обожгло чёрным огнём. Адариэль тихо вскрикнул – скорее от неожиданности, чем от боли. Наказанный вдруг пошевелился – и тут же к нему подошёл целитель, почти подбежал, подхватив лампу и оторвавшись от своего занятия. Воскликнул: - Что за... В неверном свете Адариэль вдруг увидел, что раны на спине ай’кара затянулись. Он открыл глаза, всё ещё глядя растерянно и туманно, и – тихо сказал: - Ты как это сделал?.. Адариэль поднялся с земли. Посмотрел на свои ладони – боль пульсировала, казалось, в каждой прожилке линий. И – вдруг вмиг накатила слабость, такая, что он снова едва не рухнул вниз. Закружилась голова – и целитель, опытом наученный, заметил это и тут же подхватил его, позволил опереться на плечо. - Он вылечил его? – неожиданно раздался голос из другого конца шатра. – Эй! Пусть он и мне поможет! - Да!.. – ещё один полный боли возглас. – Прошу тебя... И тут же – отчаянные просьбы одна за другой. Всё ещё подкатывала дурнота, всё ещё не хватало сил – даже ответить; и отвечать было страшно – Адариэль вдруг понял, что не сможет, никого из них больше не сможет сейчас исцелить. Он сам не понял, как сделал это, но что-то подсказывало ему – всё. Он ещё может слишком мало. Мало надежды, мало веры, мало его самого – не хватит на всех... Почувствовал – как сквозь сон – как целитель тащит его к выходу. Услышал, как говорит: - Выметайся отсюда. Снова едва не упал, оказавшись снаружи. И всё же – в последний момент, едва ворочая языком, произнёс: - Постойте, - тяжело вздохнул. – Там, в шатре... там человеку плохо.