***
Покидать единственное место, в котором чувствуешь себя в безопасности, всегда походило на вызов. Самому себе, в первую очередь. В сердцах поклявшись никогда больше не переступать порог собственной комнаты, юноша, конечно, погорячился, так как потребности организма давали о себе знать. Впрочем, даже их восполнение Фушигуро сводил к минимуму, чтобы не сталкиваться с отцом, который за целую неделю так и не вышел из дома. Словно все важные сделки и договоры стали головной болью для других людей, а ему посчастливилось взять внеплановый отпуск, к сожалению сына. Мегуми внимательно прислушивался всякий раз, когда хлопала дверь, и пытался распознать в ней входную на пару со звоном ключей в замке. Ему так не терпелось, чтобы Тоджи свалил хотя бы на денек и дал спокойно выдохнуть без его навязчивого присутствия. Пускай мужчина и не заходил в его комнату, но даже его нахождение за стеной уже сильно действовало на нервы. Он ощущался чем-то неправильным, неверным, выходящим за рамки всяких норм морали, внаглую занимав чужое место и изводив этим людей вокруг. И каждый раз, выходя за пределы спальни и замечая его силуэт в гостиной, Фушигуро лишь сильнее в этом убеждался. — Мегуми, подойди сюда, — донеслось из зала. Парень по обычаю проигнорировал услышанное и потопал на кухню. Включать лампочку не стал. Глаза так отвыкли от света, что совершить нечто подобное было сравни акту мазохизма. По памяти прошагал до холодильника и открыл дверцу. В кой-то веки здесь появилось что-то большее, чем замороженные полуфабрикаты и просроченные продукты. Понемногу откусив от разных овощей и фруктов, чтобы заглушить голод, юноша раздраженно цокнул языком, вновь услышав чужой голос. Дверца холодильника громко хлопнула. Заткнись. Закройся, уже наконец. — Мегуми! Голос стал жестче и теперь звучал в приказном тоне. Он все отчетливее вырисовывал до боли знакомую грань, через которую переходить было себе дороже. Не стоило играть с огнем. Мальчишка повторял себе это снова и снова, но совладать с разумом было чертовски сложно. Эмоции внутри полыхали, обжигая нутро и напрочь затуманивая голову. Вот-вот и сорвется. Не сдержится и вряд ли будет об этом сожалеть. Навязчивые мысли с трудом были заглушены здравым голосом. Мегуми не позволил себе идти на поводу у чувств, хотя до безумия хотелось. Свет в гостиной также не горел. Казалось, весь дом был погружен во мрак, несмотря на людей, живущих в нем. Отец сидел на полу, скрестив ноги и сжимая клинок в руке. Остальное оружие лежало на кофейном столике сбоку от него, прикрытое шелковой тканью. Там же стоял и небольшой светильник, благодаря которому грубые ладони совершали резкие движения точильным камнем, не боясь потерять парочку пальцев. Собирался на дело? Если так, то Мегуми обязательно порадуется где-нибудь в глубине души. — Садись, — сухо произнес Тоджи, взглядом указывая на место напротив него. Сын не дернулся ни на миллиметр, застыв у края дивана. Он молча рассматривал лезвия, что покоились на столике и будто пытался найти в них какой-то скрытый смысл. Объяснение тому, о чем мужчина решил поболтать дальше. — Садись, говорю. Надо кое о чем поговорить. Реакций, как и ожидалось, не последовало. Его слова ничуть не убеждали паренька подойти поближе, а взгляд его все чаще посматривал на дверь в спальню. — Это о твоей матери, Мегуми, — негромко добавил отец, нутром чувствуя, как атмосфера постепенно накалялась. Для них обоих это была больная тема, однако если одного тревожила неизвестность, второго же тянула вниз суровая истина. Настоящее, которое с таким усилием пытались заменить более приемлемой, лживой картинкой. И чего таить, Тоджи нес на плечах этот тяжелый груз столько лет, сколько смог всеми правдами и неправдами урвать у жизни. К несчастью, судьба нагнула его в самый неподходящий момент из всех, которые только могли произойти. Потому все обернулось тем, что родной сын, сидевший напротив, готов был вцепиться ему в глотку и разорвать на части. Тоджи видел его насквозь. Подобную ненависть сложно было скрыть даже за привычным каменным лицом, а сжатый до трясучки кулак был тому лишним подтверждением. Фушигуро был на грани. Он закипал, переполняемый злобой и болью, причиной которым мужчина считал только себя. В конце концов, за ошибки прошлого Тоджи ненавидел себя точно так же. — Тв… — Не смей даже произносить ее имя, — проскрипел юноша. Он бы не выдержал того, с каким спокойствием отец бы произнес его. Удивительно, но мужчина действительно прислушался, задумываясь над тем, что сказать, пусть говорить и давалось с трудом. — Помнишь времена, когда мама забирала тебя из школы? Вроде тогда ты еще ходил на уроки. По пути домой вы обязательно заглядывали на детскую площадку и болтались там до вечера. Тебе всегда удавалось найти подход к ней и уговорить погулять еще немного. — К чему это вообще? — огрызнулся сын. Напускное. Тоджи увидел, как дрогнул его кадык. — Ты ведь скучаешь по тем временам, когда она была рядом? — вопрос заставил сердце пропустить удар. Фушигуро молчал, поджав губы, и упрямо посмотрел на отца, прищурив веки. Видимо, свет от лампочки был чересчур ярким. — Я тоже, Мегуми. Плоский камень продолжал взмахами оттачивать сталь в мертвой тишине. Холодный металл отдавал приглушенным блеском на тусклом свету. Звук действовал на и без того потрепанные нервы. Юноша чувствовал себя незащищенным, будто слова Тоджи резали его без ножа, слой за слоем, пробираясь в потемки души и втыкая раскаленные спицы в измученное и незажившее спустя много лет. Он нашел новый способ поиздеваться или же говорил начистоту? Фушигуро сомневался. Верить отцу было, пожалуй, последним, на что бы парень осмелился в жизни, как бы иронично это ни звучало. Даже стремный Годжо с тараканами в голове вызывал больше доверия, чем тот, чья кровь текла в его венах, а имя навсегда было высечено над его макушкой. Мегуми был, в первую очередь, сыном Тоджи, заправского ублюдка и расчетливого наемника, а лишь потом уже самим собой. Будь его воля, Мегуми бы с удовольствием отказался от имени и фамилии, от связей и знакомств, от всего, к чему когда-либо прикоснулась рука отца. — Я не понимаю, — едва слышно проговорил юноша. В ту же секунду на него вопросительно уставились измученные черные глаза. — Я не понимаю, как у тебя вообще язык поворачивается говорить такое. Это ведь был ты… Ты убил ее. Уголки губ предательски дрогнули. Мегуми любил мать настолько же сильно, насколько ненавидел отца. И сейчас он был твердо убежден в том, что Тоджи среди живых не место. — Наоя так сказал? — сын на мгновение осекся, набираясь духа парировать, однако в следующий момент мысли, желавшие вырваться на свободу, растворились подобно сигаретному дыму. — Не думал, что когда-либо скажу такое, но этот гандон абсолютно прав. Я правда позволил этому случиться, Мегуми. Я убил твою мать. Вокруг будто рушился стеклянный купол, возведенный для защиты. Он был изрешечен пробоинами и увит цепочками трещин, однако стойко продолжал держаться, ограждая парня от печальной истины до сего момента. Искалеченный и разбитый, Фушигуро сам не знал как, но таил где-то глубоко-глубоко крохотную, еле заметную надежду на лучшее. Глупую веру в то, что хуже быть не могло, что все услышанное и увиденное не существовало в реальности, а было лишь плодом больного воображения из-за адреналина и боли. Но на лице отца не дернулась ни одна мышца. Не нарисовалось ни самодовольной ухмылки, ни язвительной насмешки, а сам мужчина и вовсе не собирался прекращать идиотский розыгрыш, зашедший слишком далеко. Одно дело — услышать правду со стороны, другое же — смотреть в глаза того, чьими руками было совершено непоправимое. И Тоджи не спешил оправдываться или раскрывать столь изящно придуманную ложь. Он лишь молчал, держа в руке наточенный клинок. — Я не мог поступить иначе. — Да что т-ты, блять, несешь? — хрипло прошептал Мегуми, поражаясь настолько безобразной отмазке. Даже в детские годы мальчишка и то придумывал отговорки получше за мелкие промашки. Слова мужчины звучали настолько нелепо, что к горлу подступал нервный смешок. Дерганная улыбка расплывалась по бледному лицу, выпуская дрожащий звук. Трудно было разобрать, что пытался сказать сын, если там вообще было нечто, не лишенное смысла. — Если бы мы погибли вдвоем, то следом пришли бы и за тобой. У твоей матери была всего одна просьба — любой ценой защитить тебя. И, как видишь, я до сих пор верен данному ей тогда обещанию. Я поклялся по гроб жизни, потому что безумно любил эту женщину. И даже спустя столько лет моя любовь слабее не стала, Мегуми. Клинок в последний раз провели по точильному камню и отложили в сторону, принимаясь за новый. Повисшая тишина, казалось, издавала мерзкий назойливый писк, заставлявший мозг буквально закипать. Рука дрогнула, будто обожженная жарким пламенем. То не был страх или боль. Последняя совсем не чувствовалось. Она отходила на дальний план, уступая место ярким импульсам. Мощным вспышкам, затмевавшим трезвость разума. В голове пролетали воспоминания, давние и почти что забытые. Мегуми видел словно наяву тот злосчастный день, когда за ним пришли двое незнакомцев, яро убеждавших, что они от Тоджи. Мальчишка вспомнил, как весь следующий месяц жил в компании странных напарников, которые всячески избегали разговоров на тему его отца. «Скоро вернется», — говорили они и старались увести беседу в другое русло, а Мегуми с каждой попыткой разузнать правду все больше задумывался, хотел ли услышать точный ответ. В какой-то момент паренек поймал себя на мысли, что лучше бы Тоджи и вовсе не возвращался. Однако, когда это убеждение твердо укрепилось в черепной коробке, мужчина завалился на порог временного пристанища и сказал собираться домой. Он не вдавался в объяснения того, почему так долго пропадал. Тоджи просто-напросто делал вид, будто жизнь протекала своим чередом, привычно, как и раньше, всеми силами стараясь не обращать внимания на пустующую половину кровати и накапливающуюся посуду в раковине. Мужчина только изредка кривил губами, которые пересекал свежий рубец, как только сын задавал один и тот же избитый вопрос. Сначала с диким воплем и истерикой, потом со слезами на глазах, а в подростковые годы и его голос уже дрожать перестал. Насколько же удивительно Тоджи было вновь увидеть эти детские намокшие глаза напротив. За долгие годы ему наконец-то удалось разглядеть в темной радужке нечто, кроме приевшейся ненависти и злобы. В сердце неприятно кольнуло. Больно. В тусклом свете настольной лампы сверкнула сталь. Острый конец клинка едва коснулся старого шрама на губе. Ладонь, державшая оружие, сильно дрожала от прилива адреналина, потому мужчине не составило труда перехватить чужое запястье в последний момент. И все-таки нож слегка зацепил кожу на рубце, откуда на подбородок потекла тонкая струя крови. Безрезультатные попытки надавить ни к чему не приводили. Тоджи держал намертво, сводя на нет каждый бездумный рывок. Лишал единственной возможности сделать мир чуть справедливее, и от такой бесчестности глаза Мегуми сильнее заливались слезами. Крупными и горячими. Влага стекала по рдеющим от прилившей крови щекам, а пальцы и не думали выпускать ловко схваченный со стола клинок. Поражение было очевидно, но назад пути уже не было. — Я убью тебя, — цедил сквозь сжатую челюсть сын. — Урою суку! И вновь отчаянный взмах. И снова провал. После очередного рывка мужчина подскочил на ноги и с силой откинул мальчишку в сторону, выхватывая из онемевших пальцев кинжал. Адская боль пронзила все тело. Фушигуро крепче стиснул зубы и зажмурил глаза, только вот это никак не помогло остановить вырвавшийся наружу жалобный вой. Горло сдавливал кашель и слезы. Ладонь царапала пол. Боль не уходила, разрастаясь по каждой клеточке организма. — Я не прошу тебя принять это, Мегуми, — голос отца был спокойный. Он контрастировал с тишиной в комнате и прерывистым плачем парня. Его присутствие за спиной ощущалось холодком по позвоночнику и размеренными шагами в паре метров от сына. Тоджи не рвался помочь, несмотря на жалкий вид ребенка. Глупого, наивного и свято верующего в то, что где-то в нашем мире существовало чертова справедливость. Будь она реальна, то мужчина бы давным-давно зажил размеренной и счастливой жизнью. Ведь ему, как никому другому, хотелось, чтобы праведный гнев действительно существовал. Возможно, тогда бы его душа не так сильно кровоточила. — Я лишь хочу, чтобы ты понял, почему мой выбор был именно таким. Он не был правильным, но благодаря ему ты все еще живой. Не обесценивай ее жертву, Мегуми, ведь твоя мать не шла с улыбкой на смерть. Она наверняка хотела бы пожить подольше и узнать, каким вырос ее любимый сын. Как думаешь, ей бы понравилось увиденное? Зубы впивались в нижнюю губу до крови, а ладонь скребла короткими ногтями по паркету. Перед глазами все плыло то ли от удара, то ли от бесконечных слез. В голове ярким клеймом выжигались слова отца. Насильно. Грубо. Фушигуро не был готов к этому, потому пытался собрать остатки воли в кулак и встать на ноги, прибитый к полу жестокой правдой. Вкус у нее и правда был паршивый. Ничуть не лучше, чем у победы, которой юноша посчитал долгожданный ответ на вопрос, терзающий его столько лет. Он горчил на окровавленных губах и вызывал приступ кашля. Стоило ли оно того, Мегуми пока не задумывался, однако принимать желаемое было неимоверно больно. Всхлипнув и проморгавшись, парень с трудом поднялся и на трясущихся ногах побрел в прихожую. Накинул куртку на плечи, не застегивая ее. Вступил в ботинки, не зашнуровывая их. Последний раз глянул в сторону отца, так и не шелохнувшегося с места. Тоджи стоял к нему спиной, устремив взгляд в окно, ведущее на задний двор. Молчал, пока сын, громко шмыгая носом, кряхтел рядом с тумбочкой в поисках денег. Нагло и напоказ. Только вот мужчина не проронил ни слова, уловив краем уха шелест купюр. Скрипел зубами. Сжимал до белеющих костяшек массивные кулаки. Запрокидывал голову кверху и хмурил брови. Но молчал, тем самым заставляя Мегуми трястись еще сильнее. Он не знал, что могло последовать за таким непривычным поведением, оттого быстрее сгребал свои вещи в карманы, то и дело озираясь в гостиную. Громкий хлопок входной двери вызвал у Тоджи усмешку. Дерганную. Кривую. Нарочито лживую. Босыми ногами он бесшумно прошел на кухню и достал из холодильника жестяную банку. Холодное пиво должно было помочь с нагретым мозгом. Вернувшись в гостиную, мужчина вновь подошел к окну и приоткрыл дверь, что вела на террасу. Ветер был морозный. Он пробирался под одежду и заставлял поджилки напрячься. Пока одна ладонь сжимала жестянку, пальцы второй мертвой хваткой держались за подоконник, едва не вырывая его. Внешнее спокойствие скрывало разрушительную бурю внутри, сметавшую все живое на своем пути. Давно такого не было. Тоджи передернул плечами, скинув дрожь на зимний воздух. Смотря вдаль, он не мог перестать видеть детские глаза, в которых плескалось чистое и невинное. Наивность. Обида. Злость и надежда. И в этом бурном коктейле из нахлынувших чувств была отчетлива видна невыносимая боль. Она сливалась со страхом, образуя смертоносную бомбу. И Фушигуро понимал, что она готова была взорваться. Замедли мужчина хоть на секунду, в его руке бы не тлела подожженная сигарета. Ее пепел опадал на ткань штанов и паркет, однако Тоджи это не заботило. Его разум волновали совсем другие вещи, от воспоминаний о которых невольно поджималась челюсть, а в горле першило. Зенин Наоя. Имя, которое невозможно было забыть и на смертном одре. Оно впечатывалось в подкорку мозга, постоянно ныло и напоминало о себе, стоило назойливому ощущению пропасть. Даже спустя столько лет Фушигуро отчетливо помнил его лицо с привычным звериным оскалом, когда тот входил в кураж, с крайней жестокостью расправляясь с неугодными. Казалось, в такие моменты ему напрочь сносило голову, иначе объяснить резкую смену настроения мужчине было не под силу, несмотря на годы, проведенные в компании этого подонка. Помнил Тоджи и дьявольский задор его глаз в их последнюю встречу, когда они столкнулись взглядами. В них читался вызов. Зенин провоцировал и брал на слабо, зная, что в Фушигуро человеческого явно побольше, чем в нем самом. И чтобы получить желаемые эмоции, Наоя не скупился на реалистичность декораций. Крики разрывали барабанные перепонки. Тела, что уже бездвижно лежали вокруг, остывали и покрывались переплетением черных вен, а брызнувшая в разные стороны кровь была еще теплая. Жуткое зрелище, участником которого Тоджи стал внезапно, однако вполне ожидаемо. Зенин не любил неудобных людей, торчавших в горле подобно застрявшей рыбной кости. Они создавали проблемы, а их мужчина привык решать быстро. Ему бы ничего не стоило отрубить себе гниющую руку, если бы она начинала доставлять неудобства. Также и с любым подопечным, полезность которого Наоя просчитывал постоянно. Несмотря на приближенность к главе банды, привилегии Фушигуро растворились в одночасье, стоило кому-то из доносчиков уведомить верхушку о человеке, что был повязан с их членом группировки. Об их связи, скрываемой так тщательно, не должна была знать ни одна живая душа, сидевшая на поводке у клана Зенин. И Тоджи свято верил в безопасность скрываемой тайны, так как находился с главой на короткой ноге, ведь с чего бы Наое сомневаться в преданности старой и верной дворняги. Такие никогда не кусают кормящую их руку. На таких несомненно можно положиться. К сожалению для Фушигуро, Зенин не привязывался даже к старым псам, покорно несших службу много лет. Это, пожалуй, и отличало его от предыдущего главы, место которого Наоя забрал кровавым путем. Тоджи помнил, что произошло, когда малолетний выскочка семьи Зенин получил настоящую власть. Он столкнулся лицом к лицу с последствиями смены верхушки, память о которой навсегда была запечатлена бледным рубцом на губах и сквозной дырой в груди, не своей, иначе бы болело не так сильно. И снова эта идиотская усмешка, которой он мог вывести Наою из себя за считанные секунды. Безмолвная, но значащая гораздо больше, чем ворох из мыслей и слов. Она говорила о многом, что чувствовал в тот момент Фушигуро, стоя на коленях перед главой в луже чужой горячей крови. — Прости меня. Губы слегка поджали. Очередная затяжка получилось чересчур долгой, отчего на глазах проступила влага. Тоджи видимо купил не те сигареты, потому давился неприятным вкусом отвратного табака. Он так сильно ругался на себя и мысленно смеялся до слез, вспоминая недавно купленную пачку. Она точно отправится в мусорное ведро.***
Телефон никак не хотел работать на морозе, игнорируя попытки провести пальцем по экрану. Надпись с неверно набранным паролем с каждой секундой все сильнее давила на воспаленное сознание мальчишки, и он все жестче надавливал на дисплей, раздраженно скалясь. Мегуми редко когда жаловался на свою предусмотрительность, но сейчас его настойчивое желание защитить личное пространство от посторонних длинным набором букв и цифр издевалось над ним самим. После множества попыток промерзшие кончики пальцев удачно набрали последние три знака и высветился главный экран. Юноша облегченно выдохнул, залезая в телефонную книжку и мотая историю звонков до нужного номера, подписанного не особо лестным словом. Зато от души, как говорил один его знакомый, совершенно не подозревая о том, что сам записан в телефоне у мальчишки ничуть не лучше. Долгие гудки. На той стороне никто не торопился брать трубку, заставляя Фушигуро из раза в раз сбрасывать звонок и вновь набирать. Это было слишком важно, чтобы просто сдаться, поэтому гудки продолжали отсчитывать секунды молчания. Наконец монотонный звук оборвался. — Солнце мое, надеюсь, ты отвлекаешь меня по очень срочному делу, — тараторили в телефоне. Речь частично прерывалась громким шумом на фоне. — Что-то случилось? — выпалил Мегуми, настораживаясь ноткам раздражения в голосе. — Издержки профессии, — сказали в ответ. — Твой папаша нас по горло загрузил своей работой. И пока он там прохлаждается, мы тут за него во всех смыслах жопы рвем. Не бойся, все в порядке. Гето немного потрепало, но он живой, так что давай ближе к сути. Мне его еще к доку отвозить. — Ты ведь все знал? — тихо произнес парень. — О чем ты говоришь? — нетерпеливо пробубнил Сатору, попутно ругаясь и занимаясь чем-то посторонним. Это было понятно по его невнятной манере речи. — Блять, да сиди ты ровно… Это не тебе. — Ты ведь все знал и скрывал? — повторил более вкрадчиво Фушигуро. — Про Тоджи. Про то, что десять лет назад… — Конечно знал, — шикнул Годжо и после едва слышно добавил: — и скрывал. У нас с твоим отцом была договоренность, так что не обессудь. Если бы я проболтался, то Тоджи бы снова пришел по мою душу уже с серьезными намерениями. Да и было не время рассказывать тебе о прошлом. Давай обсудим это позже? Сейчас правда херовый момент для воспоминания былых времен, Мегуми. — Ладно, — юноша кратко кивнул. — Что-то еще? — Номер Юджи, — голос предательски дрогнул. Пришлось спихнуть это на плохое самочувствие. — Он ведь есть у тебя? — Тебе срочно? Я немного занят, — в трубке послышалось грозное шипение и последующий мат, прилетевший в Сатору, на что последний вернул в двойне. — Как можно быстрее. — Тц, ладно, жди. Вышлю через пару минут, — на этих словах звонок сбросили. Сообщение пришло почти что моментально. Быстрый набор. И снова этот долгий мучительный гудок.***
Сегодня ночью передавали снег. Он тонким покровом лежал на пушистом меху, в котором затерялся нос Итадори. Казалось, вокруг него образовался прочным вакуум, ограждавший от всего остального мира. Пропала боль в груди и жжение в горле, исчезли звуки города, испарились запахи и вкусы. Юноша мог лишь чувствовать, осязать. Оттого ближе жался к напарнику, желая убедиться в том, что это не было плодом его больного воображения или навязчивой фантазией, которую мозг решил воплотить в довольно точную подделку реальности. Руки обхватывали парня под грудью, цепляясь в замок за его спиной. Под щекой Юджи чувствовал не только холод, исходивший от чужого лица, но и нечто, похожее на грубую ткань. Не придав этому большого значения, он притянул друга крепче, однако тишину пронзило резкое шипение. Итадори тут же отпрянул. В спешке глаза совсем не заметили подвоха. — М-Мегуми. Парня словно ударило током. Он замер с широко распахнутыми глазами не в силах сказать что-либо. Лишь наблюдал, осматривал, впивался взглядом в то, что предстало перед ним. — Херово выгляжу, да? Усмешка напротив наполовину скрывалась под бинтами, как почти и все лицо. Нетронутыми остался лишь один глаз, подбитая скула и дрожащий уголок губ, что был чуть порван. Из-под меха выглядывали светлые перевязки, обвивающие шею и крепко фиксирующие левую руку в сгибе. Загипсованная конечность частично скрывалась под накинутой наспех курткой. Видны были только самые кончики покрасневших обмерзших пальцев. Фушигуро то и дело переносил вес с ноги на ногу, будто держаться ровно ему давалось трудновато. Что же произошло после того, как Мегуми утащили из той комнаты? Юджи всерьез задумался над тем, хотелось ли ему вообще знать об этом. Он так сильно желал увидеть его. Тысячи раз проигрывал в голове их диалог и множество вопросов, которыми он обязательно завалит друга при встрече, однако как только Фушигуро стоило появиться перед ним, все мысли испарились в мгновение ока. Словно они стали бесполезны и неуместны. Словно их ценность пропала вместе с догадками, как там поживал напарник. Итадори мысленно кивнул себе, что ему достаточно было одного его присутствия. Это было самым главным и неопровержимым доказательством того, что Мегуми удалось вернуться живым после встречи с главой Шибуи. — Извиняй, раньше позвонить не мог. Надо было кое-что решить. — И как оно, удалось? — Более чем, — ответил Фушигуро, склоняя голову к земле. — Присядем? Не сговариваясь, парни опустились на промерзлый тротуар, опираясь спинами на мостовое ограждение. Другу пришлось помочь присесть, придерживая его под здоровую руку, но даже так Юджи слышал сдавленное шипение. — Как жизнь? — внезапно кинул Мегуми, не оборачиваясь на собеседника. Он смотрел куда-то вдаль, через дорогу, наверняка высматривая нечто, за что можно было бы зацепиться взгляду. — Идиотский вопрос. — Знаю, — усмехнувшись, промямлил Фушигуро. Он смолк, откидываясь затылком на железную ограду и прикрывая глаза. От быстрого бега легкие горели огнем. Какого черта он вообще понесся сломя голову, если потом самому же пришлось ждать? Вопрос заставил юношу мысленно ухмыльнуться. Дышать было тяжело, однако каждый вдох морозного воздуха казался жизненно важным и спасительным от боли, сопровождавшей Мегуми на протяжении долгого времени. Тело ныло, ноги сводило. Раны под бинтами жгли и пульсировали, а в груди будто зияла огромная сквозная дыра. Плевать. На всех и все. Сейчас он наконец-то чувствовал себя как никогда лучше, и от понимания этого ему сносило крышу до одури и приятного покалывания в пальцах. Но за приливом беспочвенной радости последовала и тревога, ставшая уже неотъемлемой частью его жизни. Уголок губ, выглядывавший из-под бинтов, опустился вниз. — В районах становится опаснее, — серьезным тоном начал Фушигуро. Он говорил еле-еле, с усилием преодолевая моральную и физическую усталость. — Шибуя намеревается брать под контроль соседние территории. Синдзюку еще даст отпор, но вот остальным может быть тяжеловато. До отца дошла информация, что Ассоциация уже готовит план атаки на опережение. Не знаю, правда это или нет, но если слухи верны, то резня будет кровавая. Поверить не могу, что из-за одного ублюдка они собираются опять устроить Судный день. — О чем ты вообще? — Ты никогда не слышал о нем? — удивленно поднял бровь Мегуми. — Хоть я и был мелким пиздюком, до сих пор помню, как по новостям почти неделю крутили новости о массовой расправе в Мэгуро. Вот здесь, — парень образно покрутил поднятым кверху пальцем вокруг своей оси. — убивали всех причастных к группировке клана Зенин. Они тогда еще ошивались тут, в Мэгуро. В их верхушке в то время творился полный ад, но Наоя смог взять главенство в свои руки и подмять под себя бывших помощников, а всех неугодных отправить на тот свет. Его не остановило даже то, что бывшим главой клана был его собственный отец. Наоя зарезал его на глазах у подопечных, чтобы никто больше не осмелился усомниться в его силах. Каким был гандоном, таким и остался, — раздраженно сплюнул Фушигуро, потирая лоб большим пальцем. — Самоуверенности ему было не занимать, поэтому он попытался взять Мэгуро полностью под контроль и расширить свое влияние на ближайшие территории. Только вот Ассоциация его наполеоновских планов не оценила. Свое недовольство они высказали весьма ясно. Убивали всех: от приближенных к Наое до шестерок. Вырезали целые конторы, работавшие на его клан. Клубы, бары, гостиницы, игорные дома, подпольные клиники. Под расход шел каждый, получивший из кровавых рук Зенина хотя бы одну ебаную монету: наемники, дилеры, мошенники, проститутки и даже обычные бухгалтера, которые сидели в обороте денежного потока. Тогда действительно погибло много человек, но остатки банды вместе с Наоей под шумок сбежали в Шибую и до недавних лет тихонько там отсиживалась, зализывая раны. Ты правда не слышал об инциденте в Мэгуро? Он ведь и получил свое название только потому, что так без остановки вещали в новостях. — Не уверен, — понурив голову, ответил Итадори. Он нервно перебирал пальцами, с молниеносной скоростью пролистывая детские воспоминания и безуспешно пытаясь уловить что-то знакомое. — Помню только давным-давно отец внезапно решил, что нам нужно переехать из Мэгуро по какой-то непонятной причине, так что я мало чего знаю. Да и спросить некого. Отец исчез сразу же, как только мы переехали в Минато. Я без понятия, где он сейчас. Брат возможно и знает о нем что-то, но ни в жизнь не расскажет. А в то время у нас и телевизора не было. Так что… думаю, ребенку простительно что-то не помнить. — А когда вы переехали? — Лет десять назад, около того, — проговорил Юджи. — А что? — Ничего, — отозвался напарник. — Ты прав. Ребенку простительно что-то не знать. Наступившая тишина продержалась не больше минуты. Погрузившегося в воспоминания Итадори из мыслей вывел чужой голос. — Можно тебя спросить кое о чем? — Юджи неуверенно кивнул головой. — Ты бы хотел вернуться в прошлое? Ответ пришел не сразу. Молчание юноши томительно долго витало в морозном воздухе, пронзаемое клубами горячего пара при выдохе. Ладонь потянулась в карман куртки в поисках сигарет. Там еще должна была оставаться парочка на крайний случай. Выудив одну из пачки, Итадори предложил ее Мегуми. Напарник придерживал фильтр меж зубов здоровой рукой, пока Юджи, прикрыв от ветра кончик сигареты, поджигал ее. Затем парень и сам закурил, выпуская вместе с теплым воздухом столб сизого дыма. Он не помнил, чтобы Фушигуро баловался курением, во всяком случае, не при нем. Однако стоило вспомнить причину собственной первой сигареты, как удивление напрочь пропало. В его жизни также наверняка случилось то еще дерьмище, куда страшнее искалеченного переломанного тела. — Я мечтаю об этом каждый ебаный день. В его словах не было ни капли лжи или недомолвки. Итадори на самом деле грезил этой несбыточной мечтой со дня похорон Джунпея. Юноша тщательно продумывал в голове столько вариантов событий, сделай он что-либо иначе. Задерживайся он подольше в гостях или посещай чаще школу, Ёшино бы не пропал из поля зрения, оставаясь в мнимой безопасности. Возможно, тогда бы и друг не посчитал получившийся исход правильным решением, отложив столь отчаянные меры куда подальше. Вернись Юджи еще дальше в прошлое, спасти бы удалось и брата, попадание которого в больницу знатно подкосило обоих. Младший бы обязательно что-то придумал, отговорил Чосо идти на работу. На крайний случай, запер бы в квартире и спрятал ключи, пускай и выглядел бы как полный идиот. А если бы парень смог отмотать еще дальше, то никогда бы не прогуливал школу и обязался бы прилежно учиться, чтобы поступить в университет, на который Чосо тайком откладывал денежный взнос. Итадори готов был продать душу, лишь бы вернуться в то время, откуда их жизнь пошла наперекосяк, только вот он так и не понял, где же наступил тот самый переломный момент. Когда мальчишка впервые пришел с разбитой губой и разодранными кулаками? Или же когда принес первый заваленный тест? А может быть все дело в самом его существовании? Не появись он на свет, мать бы не ушла из дома. Наверное бы и отец не последовал ее примеру. А Чосо бы рос в полной любящей семье и не задумывался о взрослой жизни в столь юном возрасте. Картинка счастливой семьи, что ненароком вырисовывалась в воображении, вызывала тяжесть на душе и дрожащие уголки губ. Чосо на ней выглядел таким счастливым. Давно младший не видел его столь радостной улыбки, задумываясь над тем, замечал ли он ее вообще когда-нибудь. Так в какой же момент все пошло наперекосяк? — Я натворил столько дел, что уже и не знаю, как выбраться из последствий. Кажется, я с ними не справляюсь, — горько усмехнулся Юджи. Руки снова начинал брать тремор, оттого курить становилось проблематичнее. Те самые последствия отдавали болью под бинтами, назло не давая забыть о себе. — Если бы я мог вернуться в прошлое, то сейчас бы не сидел по уши в параше. — Но тогда и мы бы не познакомились, — вклинился в чужую речь Мегуми. Однако видя растерянный взгляд Итадори, не стал взваливать на него ответственность за последующие слова. — Хотя честно говоря, думаю, так было бы даже лучше для нас обоих. Юджи лишь кратко мотнул головой, давая полное согласие. Эта случайная встреча действительно принесла за собой много неприятностей для каждого из них. И как бы ни хотелось с этим соглашаться, парни прекрасно осознавали, что привело к подобному исходу, ведь изначально судьба не предвещала ничего хорошего, всячески об этом намекая. Не было ничего хорошего в связи бедствующего мальчишки и юнца, связанного с криминалом. К сожалению, они оказались слишком слепы, чтобы заметить это чуть ранее. В сознании Итадори пронеслись слова Тоджи, отчего в груди неприятно защемило. Губы изогнулись в разбитой ухмылке. Он был совершенно прав. Хватит уже с них обоих. — Прости за тот поцелуй, — неожиданно прошептал Фушигуро. — Я не нашел тогда другого способа тебя успокоить. — Не надо, — едва слышно донеслось со стороны, заставляя напарника повернуть голову на бок, чтобы убедиться в достоверности сказанного. — Не извиняйся. Юджи не смотрел на Мегуми. Он разглядывал противоположную сторону улицы и редких прохожих, которые брезгливо косились на двух оборванцев. — Как пожелаешь. Сегодня ночью передавали снег. Он тонким покровом лежал на асфальте, смешиваясь с пеплом истлевших окурков. Недалеко от сожженных сигарет покоилась подрагивающая рука Фушигуро. По ней иногда словно проходил небольшой разряд тока, заставляя раскрытые пальцы чуть сжиматься в кулак. Ладонь у Мегуми была холодная. Даже слишком. Чересчур. Бледная и будто неживая. Она лежала на промерзлом асфальте и изредка подавала признаки жизни. Ее ведь еще не поздно было согреть? Пускай слова Тоджи, впившиеся мертвой хваткой в сознание юноши, теперь не отходили на второй план, и Итадори почти что с ними согласился, мысленно он все-таки просил у судьбы небольшую отсрочку. Бережно огибая окоченевшие на морозе пальцы, Юджи слегка их сжал в попытке укрыть от холода. Он аккуратно проходился по ним подушечкой большого пальца, запоминая каждый порез и стертость на коже. Парень чуть сильнее сдавливал чужую руку, когда ее вновь пробирала дрожь. Мягко проходился по ранам, что так и не затянулись до конца, вспоминая, насколько та самая ладонь оказалась теплой. Тогда, когда Мегуми пытался привести его в чувства. Тогда, когда отрезвить воспаленный разум смогли только родной голос и трепетные касания. Видимо, наступил черед Итадори убеждать, что все будет хорошо, насколько бы нелепо это ни звучало в данной ситуации. Первый снег в этом году. Ждав его так долго, теперь же Юджи ненавидел его всем сердцем. Внутри звенела ледяная пустота, а в своей ладони он так отчаянно старался согреть чужие холодные, совсем окоченевшие пальцы. На его старания Фушигуро лишь криво улыбнулся и даже хохотнул. Искренне, но слишком горько. Бесполезно. Его прошибало током всякий раз, когда он прикрывал веки, а воспоминания оживали яркой и красочной картинкой. Мегуми почти привык к бесконечному кино из обрывков того дня, всплывавших так внезапно. Сложность лишь оставалась в том, чтобы заставить сердце перестать екать всякий раз, как только перед глазами опять предстанет образ Наои, а слух уловит звон тяжелых ржавых клещей. Ему осталось всего лишь убежать из этого кошмара наяву, продолжавшегося после окончания фильма. Где скрываться, Фушигуро не знал, однако рядом с человеком, чья ладонь была обжигающе теплой, он уже чувствовал себя в правильном месте. — Пойдем, Мегуми, — чуть потянув чужую руку на себя, сказал Юджи. — Куда? — Пойдем домой.***
Крохотная квартира встречала холодными объятиями после долгой разлуки. Брошенная и никому не нужная, она терпеливо ждала, когда в коридоре вновь загорится тусклая лампочка. Ее стены навевали необъятную грусть и чувство одиночества, которое проходилось холодком по оголенным позвонкам бледной спины. Фушигуро вздрагивал от малейших прикосновений горячих пальцев, что контрастировали на фоне прохладного воздуха в комнатке, однако молился всем известным богам, чтобы они не переставали до него дотрагиваться. С бережностью и любовью. Искренней, чистой и заранее обреченной на провал. Мегуми упрашивал судьбу побыть таким, слабым и беззащитным, наслаждаясь неведанной легкостью на теле и сердце. Другого шанса уже не выпадет, так что парень безмолвно упрашивал жизнь пойти ему на уступки хотя бы на этот раз. Сидеть с закрытыми глазами. Не говорить ни слова. Только слушать успокаивающее бормотание рядом с собой и чувствовать кожей каждое бережливое прикосновение, словно он подобен хрупкой хрустальной статуэтке. Итадори же, не понаслышке знакомый с игнорированием судьбы всех его просьб и молитв, скрупулезно обрабатывал ушибы и ссадины, скрытые под снятыми бинтами. Не было ни единого живого места, куда бы не осмелились посягнуть. Руки и плечи были покрыты глубокими порезами и ожогами. Спина и живот были затянуты огромными темными пятнами, под которыми ныли ушибы и переломы. Если взглянуть на увечья целиком, то Юджи не припомнил бы не единой стычки с Накано, которая бы закончилась для него настолько же плачевно. Потому его очень удивляло, как при таких увечьях у Фушигуро еще оставались силы строить эту дурацкую кривую улыбку, выглядывающую из-под бинтов лишь наполовину. И пусть напарник старался держать лицо, невольное шипение все же проскальзывало сквозь сжатые челюсти. — Потерпи, — мягко повторял Итадори, размазывая по синякам и ссадинам заживляющую мазь. Мегуми молча кивал головой и запрокидывал ее кверху, опираясь здоровой рукой позади себя на постель. Они сидели на краю матраса уже порядочно времени, однако едва ли заканчивали с верхом. Парень был готов поклясться, что Юджи обрабатывал раны столь же тщательно, как это делал Нанами или же Сёко, но все же опыт у последних брал свое, и если они справлялись с перевязками довольно быстро, то Итадори шел к цели уверенно, но в весьма неспешном темпе. Жаловаться, конечно же, было бы некрасиво, однако Фушигуро держался из последних сил, чтобы не откинуться на спину и не забыться крепким сном. Сегодняшний денек его изрядно потрепал в моральном плане. — Да спроси уже, — проворчал Мегуми, в очередной раз заметив, как любопытный взгляд опять полоснул его по лицу. — Насколько все серьезно? — негромко спросил приятель, задерживаясь на скрытой части лица, куда напарник лезть настрого запретил, отчего желание узнать правду распирало изнутри еще сильнее. — Пока без понятия, — начал Фушигуро. — Док задвигал что-то про рассечение роговицы. Глаз-то остался на месте, — повезло же мне в последний момент дернуться, — но видеть я им уже вряд ли буду. Точнее Нанами скажет после того, как снимет повязку и пересмотрит лечение. С рукой повезло чуть больше, если вообще можно, блять, назвать это везением. Взгляд Юджи машинально опустился на загипсованную конечность. — Эта сука пальцы мне нормально так раздробила, но док смог собрать их в нечто более-менее адекватное. Каллиграфией я, конечно же, уже заняться не смогу, как и прицел ровно держать, но зато она хотя бы будет функционировать. И снова эта идиотская улыбка, которая идет вразрез со всем сказанным. Итадори не находил ни единой причины для радости. Разве ему нравилось то, что он может навсегда остаться калекой? Разве ему по душе терять прежние умения и способности? Неужели Мегуми видел во всем этом нечто большее, чем увечья и шрамы, оставшиеся с ним до конца жизни? Задаваясь подобным не озвученным вопросом, Юджи старался отыскать в черной радужке ответ, но кроме блеска уставших глаз ничего не находил, будто приоткрывшийся недавно напарник вновь стал самой главной загадкой мироздания. Необъяснимой. Странной. Но притягивавшей сильнее, чем когда-либо. Непонятное чувство разрасталось внутри, которое Итадори никак не мог для себя охарактеризовать. Его оставалось лишь ощущать в районе груди непривычным волнением и на кончиках пальцев приятным покалыванием. — Обопрись на меня, — откашлявшись после долгого молчания, попросил Юджи, подставляя крепкое плечо и помогая снять штаны. Наивно было ожидать, что хотя бы ниже пояса тело не тронули. Ноги были также перевязаны бинтами в районе бедра и голени до самых стоп. Бинты здесь изрядно поизносились. Видимо, самостоятельно Фушигуро лечением не занимался, игнорируя ослабевшие повязки и начавшие гноиться раны. Особое внимание привлекла рваная рана на бедре, которая своей формой напоминала след от пули. Осознав это, Итадори невольно округлил глаза и поднял их наверх, ожидая незамедлительный ответ, но и тут он наткнулся на чертову улыбку, которая, казалось, расползлась еще шире. — Откуд… — Можешь считать, что полевые испытания ты кое-как прошел, — с усмешкой перебил его Мегуми, не сводя взгляда с шокированных глаз. — Только целься в следующий раз в чужую голову, а не мне между ног. Дважды меня удача так не убережет. На осознание потребовалась секунда, а потом удивление сменилось настоящим ужасом и невольно приоткрытым ртом. Юджи провел ладонью около раны, все еще не веря в свою причастность к ней, однако обрывки памяти предательски напоминали ему на нажатый курок во время потасовки между группировками на заброшенном складе. От стыда опустив глаза в пол, юноша впервые благодарил свою криворукость и дернувшуюся за долю секунды в сторону ладонь, иначе бы Фушигуро вряд ли припоминал этот случай с таким позитивом. — Я собираюсь уехать из города, — выпалил Итадори, резко подняв голову. Видеть, как быстро уголки губ опадали, было невыносимо, и все-таки парень считал необходимым сделать это прямо сейчас. — Как только раны затянутся, то свалю отсюда навсегда. — Зачем ты мне говоришь об этом? — хриплым голосом спросил приятель. — Посчитал, что должен тебе сказать. Так будет правильно. Ты ведь понимаешь? — Как скажешь, — перешел на шепот Мегуми. Куда-то пропала его усмешка в голосе, а блеск в радужке тут же потух. Не осталось ничего, кроме тяжелой усталости и опустевшей бездны. В скором времени квартира погрузилась во мрак, наполненный давящей тишиной. Двое молча всматривались в лица друг друга, несмотря на кромешную темноту. Жадно разглядывали в надежде высечь в памяти малейшие знакомые черты. Чтобы не забыть. Чтобы не превратиться через некоторое время в смутный силуэт без голоса и имени. Соприкасались ладонями под одеялом и запоминали исходившее от кожи обжигающее тепло. Ловили каждую мелочь: биение сердца, частоту дыхания и слова, обрывавшиеся на первом звуке в горле. Пальцы Фушигуро высвободились из объятий и невесомо опустились на щеку приятеля. Она была мокрая. Не прошло и мгновения, как руку опять накрыли мягкие пальцы, прижимая ближе к лицу. — Прости, — тихо-тихо прошептал Юджи, накрывая чужие губы своими. Боязливо, но отчаянно. С трепетом и желанием. Мягко. Тепло. И немного солоновато из-за влаги, что стекала по щекам. — Не надо, — также чуть слышно говорил Мегуми. — Не извиняйся. Чертово дежавю, однако этот раз они оба хотели бы оставить в альбоме памяти наряду с остальными совместными воспоминаниями. Короткими. Не всегда приятными. Но такими ценными. Перевернувшись на другой бок, Фушигуро до крови закусил губу. За мимолетной эйфорией пришла суровая реальность со своими планами. Долгожданное душевное спокойствие сменилось тревогой и болью, засевшей глубоко в груди. Ее оттуда не достать, даже если исполосовать все тело вдоль и поперек. Она приросла, слилась в единое целое с разумом и сердцем, отравляя организм. Яд не был смертельным, только вот даже пару секунд нахождения его в крови вызывали нечеловеческие страдания, на которые Мегуми добровольно согласился. Разразившуюся бурю немного смогли утихомирить разве что аккуратные объятия из-за спины и зарывшийся в затылок кончик носа с кратким поцелуем. На мгновение вновь стало легче, но этого мгновения было слишком мало, чтобы сделать без боли даже вдох. Она нахлынула с новой силой, которая была смертоноснее и мучительнее. И Фушигуро, скрипя зубами, опять на нее давал молчаливое согласие, укладывая ладонь на руку, что мирно покоилась на его животе. Теплая. Очень была такая теплая. — Спасибо тебе за все.