Сны

- Доброе утро, мистер Малфой, - как можно незаметнее прочистив горло, поздоровалась Гермиона и достала волшебную палочку, не желая тратить лишнего времени. - Доброе утро, Скорпиус. - Доброе утро. Что вы собираетесь делать? - нахмурился Малфой. - Несколько следящих заклинаний, мистер Малфой, - пожала плечами Гермиона. - Обычная предосторожность, все-таки это незнакомое для Скорпи место, и довольно многолюдное... - Я вас понял, - прервал её Драко, кивнув в знак согласия.       Наложив все необходимые чары на переминающегося с ноги на ногу от нетерпения мальчика, Гермиона нервно закусила губу и повернулась к его отцу. С одной стороны, Малфой запретил применять к нему магию, да и заклинание было не из тех, знание которых ей хотелось демонстрировать, но в прошлый раз именно оно спасло ситуацию, и рисковать она не могла. - Если позволите, мистер Малфой, я хотела бы наложить на вас со Скорпи связывающие чары. Ему они не будут мешать, но вы сможете почувствовать, если он отойдет от вас слишком далеко.       Драко опять кивнул, но, едва кончик её палочки вычертил нужную руну, его глаза изумленно расширились.       Он предпочитал не вспоминать лето девяносто восьмого года, но, как ни старался, забыть некоторые вещи было невозможно. И те минуты, когда за ним в камеру пришли авроры, чтобы отвести на последнее заседание Визенгамота, которое должно было решить его судьбу, врезались в память особенно ярко. Лица его сопровождающих, загнутый воротничок рубашки у одного из них, металлический лязг решетки... и заклинания, которые накладывали на арестанта, чтобы предотвратить побег. - Откуда вы знаете это заклинание, мисс Спэрроу? - хрипло спросил он, выныривая из одного из самых страшных своих кошмаров.       Гермиона поняла в ту же секунду. И то, насколько сильно она просчиталась, и то, откуда Малфой мог узнать заклинание. Черт, он знал. Конечно же, он знал. Суды над Пожирателями смерти шли несколько месяцев подряд, и Малфоев беспрестанно таскали на них – не только в качестве обвиняемых, но и свидетелей. И если Нарциссу оправдали одной из первых по настоянию Гарри, то Драко и Люциус провели в Азкабане почти три месяца. И, если бы не их с Гарри вмешательство, остались бы там на годы.       Воспоминания затопили её, накрывая с головой. Их первая серьезная ссора с Роном в статусе пары: он совершенно осатанел, когда узнал о её желании выступать в защиту Малфоя-младшего. Драко в зале суда: похудевший до состояния скелета, обтянутого мучнисто-белой кожей, измученный, прикованный железными цепями к жесткому стулу, с щетиной, отросшей до уродливой бороды и серыми, а не белыми волосами, в грязной тюремной робе - но по-прежнему с гордо поднятой головой. Тогда она впервые испытала восхищение им: мальчиком, которого ломали все, кто только мог, но так и не смогли сломать окончательно. Её пылкую, горячую речь в его защиту “Ежедневный пророк” цитировал потом в течение нескольких недель, Рита Скитер развела целое море инсинуаций о “запретной любви простой магглорожденной волшебницы и чистокровного мага”, Рональд уничтожал её попеременно то игнором, то ссорами на пустом месте, а её мотивы едва ли кто понял, кроме Гарри, который тогда, на суде, встал рядом с ней, плечом к плечу, и поддержал во всем до последнего слова.       Она не была влюблена, как трепали злые языки – ей было отчаянно, до боли, до слез, его жаль. И когда Драко Малфой вышел из зала суда свободным человеком, она знала, что поступила правильно. Ей никогда не было стыдно за тот свой поступок.       Но ей до сих пор было отчаянно стыдно за Министерство, за Визенгамот, за ревущую толпу, которые были готовы уничтожить юного волшебника, Мальчика-у-которого-не-было-выбора, за чужие ошибки. Он и близко не совершил ничего, сравнимого с тем, что творили Лестрейнджи, Кэрроу, Макнейр, Долохов, и уж тем более Сивый. Но многие из настоящих, преданных Волдеморту ПСов были убиты в последней битве, а толпа жаждала отмщения. И Малфои просто подвернулись под руку. Никто не спрашивал, хотели ли они, чтобы в их поместье поселился Волдеморт. Никому не было интересно, что Люциус лишился палочки еще в августе 1997 года, а потому просто не мог ничего сделать. Никого не волновало, что Драко так и не убил, несмотря на прямой приказ Волдеморта и угрозу жизням родителей – он опустил палочку тогда, на Астрономической башне, и больше никогда не поднял с целью убийства вновь. Все знали это, но всем было удобно обвинять Малфоев. Втаптывать самую могущественную когда-то семью в самую мерзкую грязь. Им не хотели прощать, потому что кто-то должен был заплатить по счетам, выставленным обществом, покорно склонившим головы перед Волдемортом, а их падение было слишком ярким, и оттого заманчиво притягательным. Оно будто оправдывало их в собственных глазах – их всех, испугавшихся, смирившихся, промолчавших.       Гермиона это знала, Гарри знал, Визенгамот знал – казалось, все вокруг были в курсе, но, когда она осмелилась произнести все это вслух на публичном слушании, из этого слепили сенсацию, пряча за спиной грязные руки и выставляя напоказ нарочито изумленные лица.              И именно за это вранье, эту показуху Гермионе было стыдно. До сих пор. Перед Нарциссой, даже перед Люциусом – и Драко. Особенно перед ним. С тех пор прошли годы, и память об этом общем для них эпизоде оказалась погребена под множеством событий последующих лет, но не стерта. И сейчас она вытащила её на поверхность затейливым росчерком палочки, вновь накрепко связавшим руку Малфоя – только на этот раз не с конвоиром, а с собственным сыном, одновременно напоминая этим и о том, что было, и о том, как все изменилось.       Гермионе Грейнджер хотелось провалиться сквозь землю под испытующим, разрезающим её на кусочки взглядом серых глаз. Но здравый смысл настойчиво зудел, что Миа Спэрроу не сделала ничего такого. Она не знала всего этого, как и большинство волшебников. Не могла знать. И ей, в отличие от Гермионы, нечего было стыдиться. - Мне показал его как-то один знакомый, он учился на аврора, - как можно ровнее ответила она наконец. - Оно очень удобно, когда отправляешься с маленькими детьми в людное место, особенно, если их несколько. Что-то не так, мистер Малфой? Мне снять чары? - Нет, оставьте, - сказал он с непроницаемым лицом. - Потом покажете мне контрзаклятие. А сейчас нам пора отправляться, насколько я понимаю.       Знакомым уже путем они переместились в “Дырявый котел”, за дверьми которого их ожидал роскошный автомобиль. Малфой оценил одну из последних моделей “Бентли” одобрительной ухмылкой, и с души Гермионы скатился камень – кажется, чертов сноб счел это средство передвижения достойным своей аристократической задницы, и недавний эпизод был оставлен позади.       Когда они подъехали ко входу в зоопарк, водитель учтиво протянул визитку со своим номером телефона, сообщив, что будет ожидать на парковке, и по звонку подаст машину к выходу. Малфой перехватил глянцевую карточку, к которой Гермиона уже протянула руку, и забрал себе, при этом отпустив водителя до двух часов дня. Это приятно удивило девушку – значит, он не собирается сбежать отсюда при первой возможности, и настроен на полноценную прогулку. Это обнадеживало.       От сопровождения гида он ожидаемо отказался, но отчего-то согласился на услуги фотографа, предупредив, однако, беднягу, чтобы он не показывался на глаза и делал свое дело незаметно. Это стало еще одним сюрпризом: Гермиона ни на мгновение не допускала мысль, что Малфой согласится на его работу. В самом деле, зачем ему замершие, неподвижные маггловские фотографии? Уж точно это не то, что он станет показывать своим чистокровным друзьям или родственникам.       Свой путь они начали точно так же, как и в прошлый раз: Скорпи был счастлив блеснуть своими знаниями, беспрестанно утягивая отца то в одну сторону, то другую, высматривая среди ветвей знакомых ему птиц и с жаром о них рассказывая. Первое время Гермионе удавалось придерживаться своего плана, следуя за блондинами на некотором отдалении, чтобы не вмешиваться в эту идиллию, но, как только они миновали ту часть парка, что была уже знакома Скорпи, он спохватился и мертвой хваткой вцепился в её ладонь, не выпуская при этом руки отца. Так они и шли дальше, словно семья из маггловской рекламы майонеза или стирального порошка: молодые, красивые парень с девушкой, между которыми, держа их обоих за руки, подпрыгивал очаровательный ребенок. И если Малфою это не доставляло ни малейшей неловкости – вероятно оттого, что он понятия не имел о стереотипах в маггловской рекламе, то Гермионе было не по себе.       Она смотрела на белокурых, таких похожих отца и сына, и внутри неё вновь поднимала голову ноющая, тянущая ко дну боль. Они были воплощением её несбывшейся, разбитой вдребезги мечты – о семье, любви и счастье, милых и смешных детях, у которых могли бы быть её глаза. Ей было всего двадцать пять – расцвет и по меркам человеческой жизни, что уж говорить о волшебниках. Она была умна, красива и успешна. Вот только слишком поздно она поняла, что все это сыграло с ней злую шутку: развод поставил крест на всех надеждах на личное счастье, крест настолько же жирный и нестираемый, как и её известность и успех. Никто бы, наверное, не обратил большого внимания на обычную ничем не примечательную ведьмочку. Но героиня войны, будь она проклята, ярчайшая ведьма своего поколения, часть Золотого трио не имела права на подобную ошибку. Нет, к ней все еще проявляли интерес волшебники-мужчины, вот только интерес вполне определенного сорта, и он был совершенно не тем, что ей нужно. Ни гордость, ни чувство собственного достоинства не позволили бы ей стать чьей-то любовницей – тайной или явной. А на другие, серьезные отношения, волшебница, о чьем позоре знал весь магический мир, отныне рассчитывать не могла.       И сейчас, когда Скорпи крепко держал её за руку так, как мог бы её собственный, родной ребенок, а с другой стороны от него шел красивый молодой мужчина, Гермиона остро, как никогда, ощущала свою ущербность. Её душа не была сухой и черствой, как страницы учебника, вопреки словам Трелони. Если бы она знала, чем это обернется, она бы ни за что не согласилась тогда на свадьбу с Роном, которая, по сути, была ей не очень-то нужна. А теперь... теперь уже поздно мечтать о том, как все могло бы быть.       Гермиона ощущала себя запертой меж двух огней.              Предаваться своим мыслям было невыносимо, но стоило ей вынырнуть из них в реальный мир, как взгляд будто магнитом притягивало к Малфою. Толстовка давно была сброшена, и он небрежно повязал её поверх плеч, будто не догадываясь, что так выглядит еще привлекательнее. Прохладный осенний ветер играл с его белыми прядями, которые он то и дело откидывал с лица движением, от которого захватывало дух. А когда он подхватывал Скорпи и сажал себе на плечи, чтобы тот мог получше разглядеть кого-то, край белой футболки задирался, совершенно бесстыдно обнажая рельефный живот и потрясающе очерченные косые мышцы. Обтягивающие бедра джинсы сидели на нем так низко, что, если присмотреться, можно было заметить, как пушок внизу живота собирается в светлую дорожку, уходящую вниз... но она не смотрела. Конечно же, не смотрела.       Он – её работодатель. Отец ребенка, которого она должна защищать. Чистокровный лорд. Женатый мужчина, в конце-то концов.       В тщетных попытках вынырнуть из водоворота мыслей, каждая из которых уничтожала её, Гермиона усиленно пялилась на животных в вольерах, высматривая что-то, известное ей одной, и почти не реагировала на окружающий мир, лишь с преувеличенным старанием отвечая на редкие вопросы Скорпиуса – основной их поток все же доставался Малфою, и ему приходилось что-то вещать, не замолкая ни на минуту.       Поэтому, когда они наконец добрались до небольшого вольера с детенышами, где Скорпиусу позволили самому покормить маленького тигренка, оставшегося без матери, молоком из специальной бутылочки, парень с облегчением повис на ограждении, внимательно следя за сыном и работником зоопарка, и явно наслаждался тишиной, которая, впрочем – он знал точно – будет недолгой.       От него не укрылось странное состояние гувернантки. И если то, как она старательно отводила от него глаза, не замечая, как розовеют её щеки, было ему более чем понятно, и почему-то вызывало легкий трепет в груди и довольную усмешку на губах, словно у влюбленного мальчишки, на которого смотрит понравившаяся ему девочка, то минуты, когда она уходила в свои мысли, и на её черты набегала тень, разжигали его любопытство. Какие мысли приходили в эту прелестную головку, что лицо искажала такая тоска и безысходность, что щемило сердце от одного взгляда на неё? Что такого произошло с ней, такой юной, избежавшей того ужаса, через который прошли почти все его сверстники? Бросил парень, и это стало вселенской трагедией мирового масштаба? Это вряд ли – барышни с разбитым сердечком не бросают такие взгляды на мужчин, какими исподтишка одаривала его она. Тогда что?       Ему стало интересно, и, хоть язык уже еле ворочался от количества ответов, которые он давал засыпавшему его вопросами Скорпиусу, он воспользовался полученной передышкой и рискнул завязать разговор. - Вы отлично потрудились, мисс Спэрроу. Я рад, что вы настояли на этой прогулке – давно не видел, чтобы Скорпи был в таком восторге. Разве что тогда, когда получил в подарок свою первую метлу. - О, - смутилась она. - Но ведь я не настаивала. Это было ваше решение, мистер Малфой, - она улыбнулась уголками губ, а зеленые глаза лукаво сверкнули.       Драко не выдержал и усмехнулся в ответ. Чертовка была права – она ведь действительно тогда смирилась с отказом, но почему-то сейчас у Малфоя появилось чувство, будто его обвели вокруг пальца, словно первокурсника. Он на мгновение задумался, прикидывая, как бы получше подобраться к интересующей его теме, но девушка его опередила. - Мистер Малфой, а почему раньше Скорпиус не бывал в подобных местах? Он очень развит и умен, особенно если учесть, сколько ему лет. Уверена, ему мог бы понравиться Музей Магии, или Британский музей, возможно, какие-нибудь концерты или спектакли... - Этот вопрос как-то не поднимался пока, - пожал плечами Малфой. - Мне казалось, Скорпиус еще слишком мал для всего этого, подобные развлечения для его сверстников не приняты. Да и многие поместья семей нашего круга, знаете, могут поспорить не с одним музеем, - он усмехнулся, но, вопреки обыкновению, в этой усмешке не было привычного высокомерия и снобизма, и Гермиона робко улыбнулась в ответ. - А что же его предыдущая гувернантка – она не высказывала столь крамольных идей? - Нет, вы единственная в своем роде, - Драко перевел взгляд вдаль, чтобы как-то сгладить двусмысленность того, что только что сказал. - Обычно гувернантки строго следуют указаниям нанимателя, и только. - Вы сами всегда выбирали тех, кто присматривает и обучает Скорпиуса, не так ли? - осторожно спросила Гермиона, не заметив его оплошности. - Нянь, учителей, гувернанток... или обычно это все же совместное решение?..       Она даже перестала дышать в ожидании его ответа. Это был рискованный вопрос, не очень-то логично вплетающийся в беседу, но другой возможности спросить могло и не представиться. - Нет, эти вопросы я решаю сам, - жестко произнес Малфой, и улыбка исчезла с его лица. Он слегка нахмурился и, подумав, добавил: - Я понимаю, что некоторые вещи могут удивлять вас. Вы не должны думать об Астории плохо. Скорпи... Ей было всего восемнадцать, она совсем не хотела становиться матерью так рано. И это её право, никто не может её осуждать. Я благодарен ей за сына, и не требую от неё того, что она дать не может. Мне кажется, я неплохо справляюсь, - смущенно улыбнулся он, бросив на нее осторожный взгляд. - О, вы не должны в себе сомневаться, - с жаром ответила Гермиона. - Вы один из лучших отцов, которых мне довелось встречать. Скорпи обожает вас безмерно, и видно, что это взаимно, - она коснулась его руки и легко сжала её в знак поддержки.       Этот жест был для неё привычным, естественным – такие прикосновения были обычным способом передать безмолвное “Ничего не бойся, я рядом, я с тобой, ты справишься, все будет хорошо”. Они часто, слишком часто обменивались ими с Гарри, реже – с Джинни, изредка и когда-то в другой жизни – с Роном... Не с Малфоем. Никогда с Малфоем. И от того, как легко и не задумываясь она сделала это сейчас, Гермиона на миг впала в ступор, так и не убрав руки, чувствуя, как кожу буквально жжет в том месте, где они касались друг друга, и замерла в ожидании резкой отповеди. Однако Драко в очередной раз поразил её – накрыв ее крохотную на фоне его собственной кисти ручку свободной рукой, он аккуратно перехватил её и оставил легкий, осторожный поцелуй в самой серединке ладони.