Сны

      Неделя прошла, как в тумане.       Несмотря на все еще твердое решение не поддаваться на все уловки Малфоя и не играть с ним в его безумные игры, Гермиона чувствовала, как с каждым днем все плотнее затягиваются нити паутины, растянутой для неё. Он, словно паук, плел свои сети, добавляя по одной-две ниточки, расставляя свои ловушки в самых разных местах, так, что она терялась, не зная, откуда в следующий раз ждать очередного меткого, точного удара. И все-таки ждала. Нет, не с ужасом и страхом - с каждым днем в этом было все больше сладкого, томительного предвкушения и взволнованного трепета.       Временами Малфой замирал, будто хищник, наблюдающий за своей жертвой, и не предпринимал никаких действий. В такие моменты они могли просто молчать за одним столом, или болтать о какой-нибудь ерунде, либо вести беседы о ерунде посерьезней. Драко оказался на удивление разговорчивым и интересным собеседником. Его ум и эрудиция ни в чем не уступали её собственным, и Гермиона часто забывала обо всем, уже в процессе бурного обсуждения ловя себя на том, что гувернантке, черт побери, не полагалось бы разбираться в корреляции между таможенными пошлинами на ингредиенты и ценами на импортные готовые зелья, или вопросах независимости современной судебной системы в магическом мире и её отличиях от маггловской. Но эти разговоры всегда начинались так просто, так невинно, постепенно разрастаясь до масштабов настоящей дискуссии, в которой ни один из них не хотел слишком быстро сдаваться и признавать правоту оппонента, и в ход шли все более и более изощренные аргументы, что Гермиона теряла всякую осторожность.       В попытках сохранить свою легенду, которая уже трещала по швам, она не заметила, как стала начинать разговоры сама, чтобы задать нужное ей направление – рассказывая ему о планах на день, или успехах Скорпиуса, или новых книгах, которые они прочли. И если невинный обмен любезностями за завтраком имел мало шансов перерасти во что-то большее, поскольку Малфоя все-таки ждала работа, то вечерами за ужином они почти неизбежно сталкивались лбами в бесконечных спорах о том, кто достиг больших успехов в литературе – маги или магглы, имеет ли смысл до поступления в Хогвартс юным волшебникам изучать школьные предметы и нужно ли ввести в программу обучения курс знакомства с традициями чистокровных семей в противовес ставшему обязательным в последние годы маггловедению.       Скорпиус слушал их беседы, широко раскрыв глаза и уши. Он никогда не видел, чтобы обычно холодный, сдержанный и скупой на слова Драко Малфой когда-нибудь говорил с кем-то с таким жаром, так увлеченно, так самозабвенно. До этих ужинов он и понятия не имел о том, насколько умен и образован его отец, как много он знает, какого мнения придерживается по тому или иному вопросу, поэтому, даже не понимая зачастую и десятой части их разговоров, все равно впитывал все сказанное, как губка, а на следующий день заваливал Мию вопросами, вынуждая её отодвинуть тетради в сторону и с головой погрузиться в основы экономики магического общества или механизм работы общественных институтов, старательно подбирая слова так, чтобы пятилетка её понимал.       Но, несмотря на все это интеллектуальное пиршество, ранее неведомое Гермионе, Малфой не давал по-настоящему расслабиться, продолжая играть с ней, словно огромный кот с маленькой глупой мышкой, и она с ужасом осознавала, что с каждым днем эта игра нравилась ей все больше, захватывая все её существо. Она сопротивлялась - просто потому, что не могла иначе, но и обманывать себя, внушая, что происходящее её ни капли не трогает, было выше её сил. Каждым взглядом, каждым жестом, каждым своим поступком Малфой почти открыто показывал, насколько она была желанна для него, и было бы чудовищной ложью с её стороны делать вид, что это для неё неприятно, оскорбительно и неприемлемо. Впервые мужчина так сильно, так неприкрыто хотел её - и это новое, незнакомое доселе ощущение пьянило её сильнее любого шампанского. Если бы сейчас кто-нибудь спросил у Гермионы, хотела бы она, чтобы он остановился и все прекратил - только остатки морали и принципов заставили бы её солгать и дать утвердительный ответ. Чувства же и желания нашептывали совсем иное.       На следующее утро после его бесстыдного шоу с клубникой Гермиона на всякий случай прибыла раньше аж на полчаса, чтобы с гарантией избежать встречи наедине у камина, как накануне.       Малфоя нигде не было видно – и она, облегченно выдохнув, прошла в столовую, где её ждал сюрприз: все стулья вокруг большого стола были убраны, кроме трех: во главе стола, по правую и левую руку от него. И, если еще вчера Гермиона сидела на противоположном конце стола от Малфоя, то теперь у неё не оставалось другого выбора, кроме как занять место рядом с ним. Если, конечно, она не решится демонстративно переставить стул обратно – что едва ли было поступком, на который способна благовоспитанная гувернантка.       Весь завтрак она сидела, плотно сжав колени и отводя их в сторону, чтобы даже случайно не соприкоснуться с ним. Однако Малфой вел себя предельно вежливо и корректно – и тем сильнее обожгли её его пальцы, которые, едва дотрагиваясь, легко пробежались вверх от её плеча к шее, прямо по коже, обнаженной в вырезе платья, когда он проходил за её спиной, окончив завтрак. О черт, Гермиона была уверена, что он выстраивал этот короткий маршрут от выступающей косточки на плече до линии волос в своей голове десятки раз, каждую минуту, когда был якобы занят едой!.. И потом весь день раз за разом прокручивала его в своей памяти, время от времени пытаясь повторить, заменяя его пальцы собственными - но и близко не получая той дозы острого, пряного наслаждения, которое он подарил ей этим легким, почти невинным касанием.       Меню ужина Гермиона узнала заранее, убедившись, что на этот раз её не ждут сюрпризы в виде, к примеру, устриц на льду или глазированных шоколадом бананов. Хотя наверняка даже маркиз де Сад едва ли мог вообразить, что способен вытворять Драко Малфой с абсолютно любой едой только ради того, чтобы добиться от неё смущения и пунцовых от неловкости - и возбуждения - щек.       За ужином он не сделал ничего.       Кроме того, что все время, не отрывая и не скрывая потемневшего взгляда, смотрел на её рот, пока она ела маленькой ложечкой чертово крем-брюле, с тающей во рту сахарной корочкой и нежной, кремовой сердцевиной, наслаждаясь текстурой и вкусом, не будучи в силах заставить себя отказаться от этого удовольствия. И Гермиона не смогла отказать себе и еще в одной малости - зная, что он смотрит, видя, как он смотрит, она смаковала каждую ложку, даже не думая скрывать того наслаждения, которое получала - и от десерта, и от его жадного, восторженного взгляда.       На следующий день Малфой оказался в столовой раньше неё, и было так естественно с его стороны, как воспитанному джентльмену, подвинуть для дамы стул, когда она садилась. Впрочем, протокол едва ли предусматривал то, как он на мгновение склонил голову к её шее, и, обдавая горячим дыханием, от которого она с ног до головы покрылась мурашками, спросил бархатным баритоном возле самого уха, едва не касаясь его губами: “Вам удобно, мисс Спэрроу?..”       Черт, ей не было удобно в его присутствии, никогда. Она против воли думала о нем постоянно – его якобы случайных прикосновениях, длинных пальцах, обволакивающем шепоте, соблазнительных губах. Гермиона не могла бы с точностью сказать, в какой момент начала кожей ощущать его присутствие в комнате еще до того, как он позволял себя заметить. Когда начала постоянно бросать короткие, полные предвкушения взгляды на его руки в ожидании очередного запретного мимолетного прикосновения. Зачем во время трапезы то и дело смотрела на его рот, отмечая каждую деталь: то, как его нижняя губа плотно обхватывает край чашки, когда он пьет кофе, как приоткрывается его рот во время еды, как точно и аккуратно край салфетки скользит по его губам, стирая с них влажный, манящий блеск. Она смотрела, как двигаются мышцы его челюсти, когда он жует. Смотрела, как он глотает пищу, провожая внимательным взглядом каждое движение его кадыка. Она смотрела. И не могла перестать.       Каждая его выходка, будь то небрежный росчерк кончиками пальцев вдоль её бедра за ужином, или мимолетный намек на оральный секс с ягодами винограда или вишни за завтраком, распаляла её воображение, и одновременно – злость на его глупые игры и то, как он бесподобно в них хорош. Малфой балансировал на грани приличия, никогда не пересекая её чересчур грубо, не заходя слишком далеко или хотя бы достаточно, чтобы дать ей повод к резкой отповеди. А если бы такой повод и появился - Гермиона отдавала себе отчет в том, что навряд ли бы стала возражать даже тогда. Но пока все его прозрачные намеки оставались в той серой зоне, когда при желании их можно было бы списать на её собственное разыгравшееся воображение, и тем позволяли ей делать вид перед ним и самой собой, что ничего особенного не происходит, молча разрешая Малфою продолжать эту игру, с головой поглотившую их обоих. Разум настойчиво советовал ей сжаться в комок и зажмурить глаза как можно крепче в его присутствии, но Гермиона почти не могла сопротивляться желанию поддаться на все уловки, придвинуться чуть ближе, смотреть еще внимательнее, словно она была безмозглой бабочкой, которая продолжала лететь к манящему огоньку, наплевав на то, что он непременно сожжет её крылья дотла.       Апофеозом наглости с его стороны стала небольшая книжка, которую он передал Гермионе за завтраком в продолжение их беседы накануне о литературе, с просьбой ознакомиться во время уроков Скорпи или в его дневной сон, чтобы они могли обсудить её вечером.       Книга, в первые пятнадцать страниц притворявшаяся довольно занятным детективом с интригующей завязкой, на поверку оказалась настолько откровенной эротикой, что от прочтения всего нескольких абзацев у неё запылали щеки, словно у первокурсницы, в чьем присутствии впервые произнесли слово “член”. Она хотела отшвырнуть её в самый дальний угол библиотеки, а еще лучше – в камин, но... за два часа прочитала до конца, временами забывая, как дышать. Красноречивые, пошлые, подробные описания абсолютно развратных вещей возбуждали все больше по мере того, как предательское воображение живо рисовало картинки того, как это могло бы быть с ней и... Малфоем.       Разумеется, за ужином он завел легкий разговор о сортах эльфийского вина, превосходстве французских сыров над швейцарскими и тому подобной ерунде, которая была как нельзя кстати за столом.       О книгах и литературе не было сказано ни слова, но Гермиона отчетливо видела, как черти пляшут в его серых глазах, а по губам то и дело пробегает легкая усмешка.       Он, черт побери, знал, что она прочитала эту проклятую книгу. И мысль об этом заводила его с полоборота, а вкупе с её розовеющими щеками и тем, как она то и дело закусывала свою пухлую нижнюю губу, скользя взглядом по его пальцам, обвивающим ножку высокого бокала, просто взрывала сотни фейерверков у него внутри. Но упрямая девчонка продолжала делать вид, что не замечает происходящего, и он ждал, с каждым днем распаляя её все больше и больше, и сгорая в этом пламени сам, давно позабыв о первоначальной цели всех этих игр и о том, была ли она вообще.       Малфою и в голову не приходило, что у их взрывоопасной игры есть безмолвный наблюдатель – и был это вовсе не Скорпиус, который по детской невинности и наивности не видел никакой двусмысленности ни в их голодных взглядах, ни в случайных прикосновениях, ни прозрачных намеках.       Блейзу Забини не стоило ни малейшего труда догадаться о том, что в личной жизни друга происходит что-то чрезвычайно интересное, и притом никак не связанное с Асторией, которая отбыла во Францию.       В соответствующем направлении его мысли подтолкнул счет - с виду самый обычный оплаченный счет, который Малфой небрежно бросил среди других бумаг на своём столе. Сперва внимание Забини привлекла сумма, которая отлично смотрелась бы на бланке ювелирного магазина - но никак не на квитанции от службы доставки. Присмотревшись получше, итальянец усмехнулся: счет был выставлен за доставку корзинки клубники с другого конца планеты. Клубники. В сентябре. Чрезвычайно любопытно! Мог бы купить её в обычном супермаркете, особенно если учесть, что Скорпиус не очень-то и любит эту ягоду. Так к чему столько усилий?.. Или точнее - ради кого?..       С того дня Забини стал с интересом следить за каждым движением Малфоя, и очень скоро утвердился в своих подозрениях. То, как периодически темнели его глаза, как он рассеянно касался кончиками пальцев или пера своих губ, и периодически впадал в задумчивость, жмурясь словно кот на солнышке, говорило только об одном – Драко Малфой то ли нарушил свой многолетний добровольный целибат, то ли вот-вот сделает это. Последние сомнения окончательно развеял его поход в книжный магазин с очень специфической литературой, где Малфой проторчал добрых полтора часа, перебирая романы весьма фривольного содержания – о да, Блейз не побрезговал незаметно последовать за ним и туда, хвала создателю дезиллюминационных чар. А отсутствие в его окружении новых девушек и то, как он каждый вечер спешил домой, не оставляли большого выбора вероятных претенденток.       Все это нравилось и не нравилось Блейзу одновременно.       С одной стороны, он был рад тому, что друг, кажется, наконец-то потихоньку отпускал свое помешательство на одной кудрявой гриффиндорке, и был готов двигаться вперед, и это обнадеживало. С другой стороны, эта девушка, гувернантка Скорпи – а итальянец был практически уверен, что предметом интереса Малфоя стала именно она, чем-то его смущала. Для того, чтобы развеять свои довольно-таки безумные подозрения или, в худшем случае, убедиться в их справедливости, ему нужно было увидеться с ней еще раз, но, заглянув в мэнор пару раз вечером, чтобы навестить крестника, мисс Спэрроу Блейз так и не встретил: у неё тоже был вполне определенный рамками здравого смысла рабочий день, а в мэноре она, в отличие от предыдущей гувернантки, не жила. Во всяком случае, пока – поэтому Забини не оставалось ничего другого, кроме как продолжать наблюдать за Малфоем и ждать, когда все происходящее переполнит его настолько, что ему придется с кем-то поделиться всем этим. И он очень надеялся, что они не совершают роковой ошибки – ни Малфой тем, что делает, ни он тем, что не делает ничего.       Между тем неделя подошла к концу, и Гермиона тихо радовалась, предвкушая два дня передышки от Малфоя – старшего, разумеется, младший представитель этой фамилии по-прежнему не доставлял ей никаких хлопот. Однако её размышления о том, успели ли испортиться продукты, которые она купила еще в воскресенье и которые с того дня ей ни разу не пригодились, были прерваны вопросом Драко, заданным самым невинным и бесхитростным тоном, на который он, по-видимому, был способен. - Вы же придете завтра, чтобы посмотреть, как Скорпиус летает?..       Гермиона замерла, а на неё одновременно уставились две пары хрустально-серых глаз в ожидании ответа.       Не то чтобы она была против. Скорее наоборот, она была бы рада присутствовать при каждой попытке Скорпи взобраться на метлу – эротические грезы с Драко в главной роли все же не окончательно изгнали из её ночей все прочие, не столь приятные, сны. Но при мысли о том, на что способен Малфой в саду, пользуясь тем, что мальчик отлетел в сторону и не может их увидеть, горло перехватывало, а пульс забывал о всякой размеренности и пускался в бешеную скачку. Поэтому ей понадобилось намного больше двух секунд, чтобы собраться с мыслями и изобразить должный энтузиазм, принимая их предложение.       В субботу утром Гермиона собиралась так, как будто отправлялась в логово вампиров, не меньше. Высокий воротник свитера крупной вязки закрывал её горло чуть ли не до мочек ушей, широкие брюки струились в пол, не обтягивая её ноги нигде даже на миллиметр, и завершало это все пальто с воротником-стойкой, который, впрочем, в последний момент не застегнулся из-за свитера. Однако менять что-либо было уже поздно, и, решив, что все её самые чувствительные места надежно защищены от любых посягательств, она оставила две верхние пуговицы расстегнутыми. Волосы пришлось собрать в простой узел на затылке, чтобы они не цеплялись за одежду и не привлекали лишнего, ни капельки не желанного внимания.       Когда девушка появилась в мэноре, Скорпи уже ждал её, нетерпеливо покручивая рукоятку метлы, за которой уже успел сбегать сразу после завтрака. Они как раз обсуждали разные модели этого волшебного транспорта, в которых, как ни обидно было признавать, пятилетка разбирался куда лучше неё , когда мистер Малфой соизволил, наконец, почтить их своим присутствием.       Гермиона подняла на него взгляд – и обомлела. Паршивец как будто собирался на фотосессию для “Ведьмополитена”, куда его пригласили в качестве самого сексуального отца года, а не на прогулку в собственном парке, где его никто не увидит, кроме сына и домашних эльфов. И её.       Вокруг его шеи был небрежно обернут серо-синий шарф удивительного оттенка грозового неба, отражавшегося в его глазах, которые приобрели от этого соседства точно такой же цвет. Укороченное черное пальто составляло резкий, яркий контраст с кипенно-белыми волосами и доходило ровно до середины бедра, едва прикрывая ягодицы – и она сглотнула, осознав, что, как только он оседлает метлу, оно не будет прикрывать ничего. Светло-серая ткань обтягивала его ноги так плотно, что можно было без труда рассмотреть, как под ней играют и перекатываются мышцы в то время, как он спускается по лестнице, и голова девушки закружилась, стоило ей только подумать о том, насколько же сильно эти штаны обтягивают его задницу. Интересно, он сбросит пальто, разгоряченный полетом? Повернется ли к ней спиной, позволяя облизать жадным взглядом свои ягодицы, узнать, настолько ли они округлые, какими кажутся в строгих костюмных брюках?.. Или ограничится тем, что раздразнит её любопытство, заставляя её фантазировать о нем?.. Картину завершали высокие черные кожаные сапоги и такие же перчатки, глянцевый блеск которых почему-то напомнил ей о коротком черном стеке, который мог бы так уверенно лечь в его руку... Черт, её воображение в тандеме с прочитанной на днях книгой определенно заводило её слишком далеко. Раз десять напомнив себе о том, что у её визита есть вполне определенная цель, и она здесь именно за этим, а вовсе не для того, чтобы пялиться на Малфоя, каким бы великолепным он ни был, Гермиона чертыхнулась и пошла вслед за отцом и сыном в парк.       Блондины оседлали метлы сразу же, как только вышли из дома, синхронно взмыв в небо и оставив девушку наедине со своими мыслями. То, как маленькие ручки Скорпи обхватили рукоятку метлы, мгновенно смыло морок имени Драко Малфоя. Гермиона нащупала свою волшебную палочку в кармане, убедилась, что сможет извлечь её одним движением и поспешила вперед, стараясь ни на секунду не упускать из вида детскую макушку, которая стремительно удалялась от неё, превращаясь в лишь едва различимый проблеск на фоне низкого серого неба.       Именно поэтому она первой заметила, что с его метлой творилось что-то неладное. Малфой поднялся чуть выше, оставив Скорпи разминаться над безопасной поляной, пока он сделает круг побольше, но, несмотря на небольшую высоту, Гермиона продолжала неотрывно следить за мальчиком. В один момент глаза её расширились, а руки задрожали: тело осознало увиденное на несколько мгновений раньше мозга. Она уже видела это, давным-давно, на первом курсе. И, помоги ей Годрик, она знала, чем это закончится.       Гермиона судорожно оглянулась вокруг, помня о собственных словах тогда: для такого колдовства нужен зрительный контакт. Конечно, тогда она была лишь излишне самонадеянной первокурсницей, многого еще не знала, и в тот раз ошиблась с исполнителем, но все же не с самим фактом: метла Гарри действительно была заколдована. А сейчас с метлой Скорпи происходило то же самое, что казалось невозможным, учитывая, какое количество защитной магии вливали в такие дорогие модели их производители. Но ни одной живой души, кроме них троих, поблизости не было.       Малфой пока еще ничего не замечал и был слишком далеко, чтобы увидеть её сигнал, а кричать она боялась – это могло отвлечь Скорпиуса, и тогда взбесившаяся метла сбросила бы его вниз. Гермиона побежала к нему, не сводя глаз с детской фигурки в небе. Небольшая вибрация перешла в рывки, которые резко, рвано поднимали Скорпиуса все выше и выше, а Малфой все еще ничего не видел. Задыхаясь от быстрого бега, Гермиона продолжала следить за мальчиком, поэтому только услышала рассерженный окрик Драко, который велел Скорпи немедленно спускаться вниз. О, Мерлин, если бы он только мог!..       Амплитуда рывков все возрастала, и небо рассекла черная линия – Драко наконец понял, что происходит что-то плохое, и понесся к сыну на максимальной скорости, но детская метла уже разошлась настолько сильно, что он никак не мог подлететь ближе, не рискуя задеть её и сбить окончательно, поэтому он был вынужден спуститься чуть ниже и нарезать круги, повторяя траекторию полета Скорпи, чтобы в случае чего успеть подхватить его.       Гермиона была уже недалеко от них, когда метла вдруг накренилась, под невероятным углом взлетая еще выше, и перевернулась вокруг своей оси. Она не могла этого разглядеть с такого расстояния, но точно знала, как разжались маленькие детские пальцы, выпуская древко, и мальчик спиной вниз камнем понесся к земле, пролетев всего на несколько дюймов мимо расставленных рук Малфоя. Тот одним толчком развернул свою метлу и направил её почти отвесно вниз, но Гермиона видела, что он не успеет. Знала, что он не успеет.       Но она должна.       Палочка уже лежала в её руке и, направив её на детское тело, больше напоминавшее тряпичную куклу, она прицелилась и, молясь всем богам, выкрикнула: - Арресто Моментум!..