Эта жестокая земля

Саундтрек: Exile/Vilify — The National (Matthew Koch) The Devil’s Backbone — The Civil Wars

      — Такое совершенно неправомерно!       — Мисс Грейнджер…       — Это так новое Министерство относится к людям? Арестовывает их по ложным обвинениям и держит в изоляции? Годрик, он сотрудничал с нами!       — Вы должны подумать о…       — А кто подумает о Драко? Скажи мне, Кингсли! Во время ареста он был серьёзно ранен — ему вообще кто-нибудь оказал помощь?       — Уверяю…       — Мне не нужны твои уверения! — закричала Гермиона. — Мне нужно увидеть Драко Малфоя. Немедленно!       Кингсли Бруствер хлопнул ладонями по столу и приподнялся.       — Что ты от меня хочешь? Этот мальчик — Пожиратель Смерти. Из-за него погибли люди, в том числе и твой лучший друг.       При упоминании Гарри Гермиона едва не сделала несколько шагов назад, но смогла сдержаться, уперевшись ногами в пол, и отпустила на волю всё свое возмущение.       — Это Волдеморт убил Гарри, а не Драко!       — Гермиона, пожалуйста, — Кингсли потёр виски. — Я понимаю, что ты очень переживаешь по этому поводу…       — Ты бы тоже переживал, если бы раскрыл себе глаза на правду! — горло сдавило, но Гермиона постаралась не выдать голосом своих эмоций. — Драко передал Ордену важную информацию, которая помогла спасти жизни, а ты позволишь забрать его, потому что он был вынужден принять метку! Он тогда был ещё несовершеннолетним и сделал это только по принуждению! Он не… — Гермиона тяжело дышала, совершенно не заметив, что во время своей тирады израсходовала весь воздух. — Он не хотел быть Пожирателем Смерти, и в конце концов, Кингсли, он им не стал!       Она сжала руки в кулаки, чтобы они не дрожали перед новым министром магии. Меньше всего ей хотелось, чтобы её заклеймили как чрезмерно эмоционального подростка, — хотя нет, на последнем месте стояло другое. Совершенно неважно, что о ней будут думать, лишь бы Драко остался на свободе.       — То, что на нём больше нет тёмной метки, не освобождает его от ответственности за совершённые преступления, — Кингсли, видимо, заметил ухудшение её состояния, потому что его ответ был дан ровным и дипломатичным тоном, но эти слова возымели совершенно противоположное действие: они не разубедили, а лишь ещё больше разозлили Гермиону.       Она не хотела успокаиваться. Она хотела Драко.       Гермиона глубоко вздохнула, готовая, если понадобится, разразиться очередной тирадой.       — Это я понимаю. Но не понимаю, почему никто не прислушивается к доводам, объясняющим, почему он всё это делал!       Кингсли поджал губы.       — Зло можно совершать во имя добра.       — Прекрасно знаю, — Гермиона скрестила руки на груди. — Это не первый случай, когда Министерство приговаривает человека к Азкабану, не выслушав всей правды. Ты ведь тоже работал на них, да, Кингсли?       Гермиона встретила тяжёлый взгляд Кингсли и не отводила свой, пока он, наконец, не покачал головой и не опустился в кресло. Она понимала, что это был удар ниже пояса: Кингсли тесно сотрудничал с Сириусом по делам Ордена, когда Блэк был ещё жив. Было не совсем справедливо прямо говорить Кингсли о тюремном заключении Сириуса, но то, что происходило сейчас с Драко, тоже было несправедливо, и Гермионе не хотелось быть доброй.       — В этот раз всё по-другому, — попытался объяснить он. — Они не прятались и не действовали из тени. Они захватили власть, и мы все знаем, кем на самом деле являются Пожиратели. Риск того, что кто-то… — Кингсли повернулся к ней с помрачневшим лицом. — Погибло достаточно людей, я больше не буду рисковать жизнями ради одного из них.       — Он один из нас, — сказала Гермиона с придыханием. Них… но Драко не был одним из них, он был… он был её Драко. — Я знаю, что каждый Пожиратель Смерти отправится в Азкабан, но Драко… Драко другой!       Когда всё закончилось, Министерство испытывало трудности. Во время войны многие бежали или скрывались, и не все пока вернулись. Те, кто это сделал, пытались наладить свою жизнь, как и реформировать Министерство после Волдеморта, который переделал его работу по своему усмотрению. После битвы многие Пожиратели были захвачены в плен, в том числе и Драко, и, как и все военнопленные, они не имели права на суд.       Было решено, что у пособников состоятся слушания, но любой с тёмной меткой должен был провести остаток своей жизни в Азкабане.       Кингсли глубоко вздохнул.       — Мы этого не знаем.       — Я знаю! — закричала Гермиона.       — Что я должен сказать людям, которых он пытал? Или людям, которых он продал? А их семьям? Что мы не будем привлекать его к ответственности? Произойдёт ещё одно восстание, а Министерство и так едва функционирует. Правила должны соблюдаться всеми: Драко Малфой — Пожиратель Смерти, и он будет отправлен в Азкабан, как и остальные…       — Таким прецедентом ты хочешь начать работу нового Министерства?! Показать, что у людей нет прав? Что их министр может делать всё, что ему захочется? — существо в груди Гермионы взревело. И она никак его не остановила, хотя знала, что должна была. — За что мы вообще сражались на войне? За что умер Гарри?! Так поступил бы Волдеморт, а не ты.       Тёмные глаза Кингсли вспыхнули, и Гермиона практически увидела, как он сдерживает то, что на самом деле хотел сказать.       — Драко помог нам победить его, — тише сказала она, при этом сохранив твёрдость в голосе. — Я не говорю, что все его поступки были правильными, Годрик видит, я знаю это лучше всех, но… и не все его поступки были неправильными.       Кингсли провёл рукой по голове. Гермиона затаила дыхание, когда он опустил её, касаясь лица. Он выглядел уставшим: под глазами залегли тёмные круги, а щеки заросли щетиной. Гермиона почувствовала жалость — когда в последний раз Кингсли выходил из этого кабинета?       Она могла понять, насколько он был истощён. Она и сама почти неделю не спала. Каждая свободная секунда была посвящена попыткам освободить Драко или хотя бы добиться разрешения навестить его. Если не получится… Гермиона почувствовала, как сдавило горло. Она не знала, что будет делать.       У неё заканчивались варианты, а у Драко заканчивалось время.       Сглотнув, Гермиона снова хотела пойти в словесный бой, но Кингсли взмахнул палочкой, наколдовывая сияющую серебряную рысь, которая выпрыгнула из древка и направилась к двери. Вздохнув, Кингсли проследил, как патронус скрылся у неё за спиной.       — У Драко Малфоя состоится слушание, — сердце в груди Гермионы подпрыгнуло. — По всем его преступлениям, — Кингсли многозначительно посмотрел на неё. — И его приговор будет вынесен Визенгамотом.       Со следующим ударом сердце рухнуло обратно. Теми же людьми, которые решили, что все Пожиратели должны быть приговорены к Азкабану? Что это даст?!       — Но…       — Это не обсуждается.       — Почему? — огрызнулась Гермиона.       — Ты хотела справедливости? Вот и ответ, — решительно произнёс Кингсли. — Предлагаю тебе пойти домой и немного отдохнуть. Ты кричишь на меня уже больше часа. Думаю, нам обоим нужно успокоиться, пока мы не сказали что-нибудь, о чём потом пожалеем, — он сел, пододвинул стул и больше не смотрел на неё.       Гермиона чувствовала мучительную беспомощность. Хотелось плакать. Хотелось кричать. Хотелось вытащить бузинную палочку и приказать всем слушать её. Она бы так и сделала, будь древко у неё, но когда забрали Драко, палочку тоже забрали — видимо, её поместили в недра Министерства, как и его. Его боярышник оставался у неё, и это было настоящим везением, потому что многие потеряли свои палочки, так и не найдя их. Но во время войны она потеряла гораздо больше, чем просто оружие… С их стороны было неправильно забирать у неё древко, но Гермиону больше волновал Драко, чем самая могущественная палочка в мире.       Её можно будет вернуть, когда она вытащит его. Драко уже было не место внизу, с другими заключёнными. Он сражался за них! Он уничтожил чёртов крестраж! Он был уже не тем человеком, который совершил все эти ужасные вещи. Или… был? Гермиона всегда считала, что все эти поступки с остальными людьми творила малфоевская сторона его натуры, но именно Драко, человек, который любил её, совершил худшие вещи, например, оставил Рона умирать и увёл Гарри в лес. Гермиона прикусила губу. Лучшая часть него совершала худшие поступки. И да поможет ей Годрик, она любила его за это. Она любила его целиком.       Кингсли схватил перо, записывая что-то на листе пергамента. Он вёл себя так, словно не они только что грызлись друг с другом.       Взяв себя в руки, Гермиона спросила:       — Можно я хотя бы увижу его?       — За пределами Аврората заключённым запрещены встречи.       — Всего несколько минут, — Гермиона поймала себя на том, что… умоляет. — Я прошу только об этом. Я не видела его со… — со смерти Гарри. Со смерти Макгонагалл. Со смерти Хагрида, Фреда и бесчисленного множества других людей. Она хотела увидеть Драко, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, но в то же время эгоистичной части неё хотелось увидеть его, чтобы почувствовать собственное душевное равновесие.       Она потеряла слишком многих. Драко был последним… единственным, кто у неё остался.       Кингсли прекратил писать и тихо сказал:       — Мне жаль, мисс Грейнджер. Правда.       — Нет, не жаль, — дрожащим голосом ответила Гермиона. — По крайней мере, пока.       Перед тем, как развернуться в намерении выбежать из кабинета, Гермиона поймала метнувшийся к ней взгляд Кингсли. Она потянулась к двери, но та без её воли распахнулась, и на пороге появился Рон, одетый в новенький аврорский костюм.       — Гермиона.       — Уйди с дороги, Рональд.       — Он сопроводит вас, — послышался голос Кингсли у неё за спиной.       — Мне не нужно сопровождение!       Рон наклонился к ней.       — Не устраивай сцен, Гермиона. Это только ухудшит ситуацию.       Рон хотел взять её за руку, но Гермиона отпрянула.       — Тронешь меня, и я устрою тебе похлеще всяких сцен, — предупредила она.       Рон нахмурился, густо покраснев.       — Угроза аврору — это преступление.       Она горько рассмеялась, сверкнув глазами, в которых плескалась злость.       — Арестуешь меня, Рональд?       Рон ничего не сказал, лишь посмотрел на неё недовольно, как постоянно смотрел в коттедже «Ракушка». Гермиона вздёрнула подбородок и уставилась на него в ответ, можно сказать, беря на слабо.       — Нет, — наконец пробормотал он. Его новые ботинки заскрипели, когда он неловко начал переступать с ноги на ногу.       — Первое разумное решение, которое ты принял за последнее время, — язвительно сказала Гермиона. Затем, бросив взгляд на Кингсли, добавила, вновь обращаясь к Рону: — И значок у тебя на груди означает, что ты только проходишь курсы. У тебя пока есть время принять ещё одно разумное решение, перед тем как начать работать в этом фарсовом правительстве.       Рон выглядел так, словно ему дали пощёчину.       — Гермиона, мы пытаемся всё исправить.       Она не отрывала от него тяжёлого взгляда.       — То, что тебе дали форму, не значит, что приказы, которые тебе дают, верные.       Веснушки на его носу затанцевали, а лицо вспыхнуло, приобретая знакомое сердитое выражение.       — Ему ты тоже это говорила?       — Уизли! — выкрикнул Кингсли. — Не положено обсуждать заключённых с гражданскими лицами. И тебе это прекрасно известно. Проводи мисс Грейнджер в атриум, а затем доложи своему начальнику.       Рон коротко кивнул.       — Да, сэр.       — Не утруждайся, — резко сказала Гермиона. — Иди отполируй значок, Рональд. Вдруг, если будешь долго смотреть на него, увидишь, каким лицемером ты стал.       Она развернулась, желая поскорее уйти отсюда и оказаться подальше от людей, с которыми совсем недавно сражалась бок о бок. Она не могла понять, почему её просто не послушают! Драко этого не заслужил. Гарри бы принял её точку зрения, и у Гермионы сжалось в груди при воспоминании о нём. Он бы тоже этого не потерпел, и, по крайней мере… по крайней мере, она была бы не одна. По крайней мере, у неё оставался бы друг.       — Гермиона, подожди, — Рон сомкнул руку на её плече, едва она дошла до конца тёмного кафельного коридора. Гермиона резко повернулась. Несколько выбившихся из причёски локонов упали ей на лицо, и она откинула их назад, воспользовавшись таким положением дел, чтобы скрыть, как вытирает горячие, злые слёзы с глаз.       — Что? — отрезала она.       Рон огляделся, дождавшись, пока несколько ведьм удалятся в кабинет, и сделал шаг к ней. Гермиона выдернула руку из его хватки и заметила на его лице непонятное выражение, которое быстро развеялось, стоило ему наклониться.       — Ты помнишь, где мы спрятали тех, в кого обратились с помощью Оборотного?       — Конечно, — ответ быстро сорвался с её губ, и на лице Рона практически промелькнула тень улыбки, как будто он вспомнил ту юную девушку, которая чуть ли не подпрыгивала с вытянутой рукой, чтобы ответить на вопрос профессора. Гермиона почувствовала, как смущение заливает щёки, и быстро отвела взгляд.       — В четверг у меня ночное дежурство. У моего напарника ненадолго будет перерыв. Я могу оставить тебе мантию Гарри, — сказал Рон после паузы. — Встретимся в полночь.       Гермиона сканировала взглядом его лицо, пытаясь понять, к чему он клонит.       — Для чего?       Щека Рона дёрнулась, отчего яркие веснушки, как обычно, заплясали.       — Я могу отвести тебя к нему.       Рон… Рон… помогал ей? Помогал… Драко?       Гермиона прищурилась и повторила вопрос:       — Для чего?       Рон посмотрел на свои ботинки и вздохнул.       — Когда Гарри… Ну… — он взглянул на неё из-под светлых ресниц. — Послушай, ты хочешь его видеть или нет?       Гермиона вперила взгляд в своего когда-то лучшего друга. Рон очень изменился, но… изменилась и она. Осталось ли в них хоть что-то прежнее? Остались ли те дети, которые находили утешение лишь друг в друге? Если кто-то в мире и мог понять, что она чувствовала после смерти Гарри, то это был Рон. Может… может, именно поэтому он это делал.       — Я буду, — прошептала Гермиона.       Рон сжал губы, затем сделал шаг назад и, прочистив горло, сказал:       — Не опаздывай.

***

      Драко сидел, прислонившись к стене, в самом дальнем углу. Время от времени, когда кто-нибудь из заключённых подходил слишком близко к решётке своей камеры, темнота озарялась потрескивающим голубым сиянием. Или когда спускались авроры, выводя кого-нибудь. Драко наблюдал, как камера за камерой, день за днём пустело.       Он запрокинул голову, сглотнув, отчего кадык подскочил. Даже со всем этим количеством заключённых камеры не были такими переполненными, как в последний визит Драко сюда. Эти клетки были ему знакомы — в них держали магглорождённых. Их помогал заполнять он сам.       Интересно, чувствовали ли они себя так же: напуганно и одиноко? Надеялись ли выбраться? Или понимали худший исход событий при возможности побега?       Он закрыл глаза, стараясь не думать ни об этом, ни о том, скольких он сюда привёл.       Не то чтобы он хотел, но, кажется, теперь это не имело значения. Как и то, что он передал херовому Ордену информацию и помог Поттеру спланировать кражу чаши. Или что убил чёртову змею и… На всё было поебать. Всё это он сделал ради неё — Гермионы, — а… а они забрали её у него.       Последним воспоминанием, когда его оттаскивали, были руки Вислого на ней. А потом он очнулся здесь, в камере, под звуки криков и воплей. Бросившись к решётке, Драко попытался выглянуть наружу, но оказался ослеплён ярким бело-голубым светом. Ослеплён, но не ранен.       Драко опустил взгляд на руку, что обхватывала решётку, — по ней бегала молния. И он ни черта не чувствовал.       Он отпустил прут и отскочил, тяжело дыша. Его рука представляла собой блестящее, обожжённое месиво из свежих шрамов. На неё было наложено заклинание быстрого заживления, запечатывающее израненную плоть. Смотря на новую, всё ещё измазанную пеплом кожу в слабом освещении темницы, Драко был рад, что ничего не чувствовал.       Грейнджер сделала это — она удалила метку, но, похоже, это никого не волновало. Последние несколько дней рука продолжала восстанавливаться, но на ней образовывались шрамы. По мере заживления остатки чернил просачивались сквозь ткани, оставляя на новой коже странные узоры. Он часами разглядывал их в полумраке.       Драко никогда не думал, что увидит свою руку без метки, и она выглядела… да, выглядела дерьмово, но… снова принадлежала ему. И больше всего он хотел обнять ею свою девочку, почувствовать, что Гермиона в безопасности с ним. Именно ради этого всё это было, именно поэтому он находился здесь, но всё, что у него осталось, — это медленно расползающаяся по телу боль, когда сожжённые нервы начали срастаться, а на плоти образовывались белые шрамы с серыми полосами.       Чем больше заживало, тем хуже становилось.       Он мог терпеть боль — он привык к тому, что рука постоянно болит, хотя и от бутылки огневиски он бы не отказался. Или от ящика, если честно. Но чего он не мог вынести, так это пустоты в груди, медленно заполняющейся едким ядом, что обжигал совершенно не так, как её адский огонь. Он был холодным, разъедающим и горьким.       Так он чувствовал себя без неё. Таким был в прошлом году. Вот почему он находился здесь. Драко вытянул руку, и новая, до жути гладкая кожа болезненно заблестела в слабом свете. Да, метка исчезла, но под ней оставался он. Такой же израненный неудачник, каким всегда и являлся.       — Теперь не такой симпатичный, да, симпатяжка? — спросил Сивый, находившийся в камере напротив Драко.       Его серебряные клыки были вырваны, а язык, с которого капала слюна, болтался за пределами рта.       Драко скривил губы.       — И всё равно выгляжу лучше, чем ты, собака.       Оборотень вскочил.       — Не будь я в клетке, перегрыз бы тебе за это глотку.       — Место, мальчик, — Драко закатил глаза. — Сидеть.       Из груди Сивого вырвался утробный рёв.       — Грёбаный…       — Я уже знаю, кто я, — Драко посмотрел на свою руку и прошептал: — Никчёмный.       На следующий день Сивого забрали.       Он не вернулся.       Вообще никто из тех, кого забирали, не возвращался.       Он услышал лишь слова «транспортировка» и «Азкабан», как у него зазвенело в ушах и на теле выступил холодный пот. Перед глазами промелькнул образ отца: налитые кровью глаза и тонкая кожа с вытатуированными на ней цифрами, символами и рунами. Драко опустил взгляд на правую руку, где находился малфоевский перстень — тяжёлый и холодный. Он сжал пальцы в кулак и саданул им по стене.       Семейную реликвию окрасила кровь, затекая в узоры, вдавленные в металл. Красная жидкость заполняла каждую трещину, пока перстень не перестал блестеть. Зудящее онемение распространилось до плеча. Это было лучше, чем ничего, и лучше, чем агония, усиливающаяся с каждым днём. Наверное, это было большее, о чём он сейчас мог просить.       После этого Драко устроился в углу камеры и попытался сдвинуть разрушенные стены разума, надеясь нагромоздить обломки друг на друга настолько, чтобы абстрагироваться от всего остального. Цепенящая боль резонировала в сознании, сотрясая основания каждой стены, которую он силился воздвигнуть. Даже простые, беспалочковые болеутоляющие чары не помогали, поэтому Драко сидел в темноте и старался не считать всё, что он потерял. Свою свободу, свою магию… Свою девочку.       Время от времени, когда авроры менялись сменами, они проходили между клетками и светили ему в лицо зажжёнными палочками. Иногда обзывали его. Иногда смеялись над ним. В основном же просто игнорировали, приходя с одной лишь целью: вывести нового Пожирателя и освободить очередную камеру.       Драко просто прижимал обожжённую руку к груди и сильно жмурился. Он пытался считать до трёх, чтобы успокоиться, но в мыслях продолжала находиться лишь она.       Гермиона. Гермиона. Гермиона.       Она билась в черепе, как кровь.       — Малфой.       Блядь.       Всё.       Его время вышло.       Драко понимал, что должен бороться, понимал, что должен сделать всё возможное, чтобы его выслушали, поняли, но… он был напуган. Сильно.       Он видел, что Азкабан может сделать с человеком. Как он мог разъебать сознание до состояния овоща, превратив тебя лишь в тень того, кем ты был раньше. Азкабан оставлял шрамы — шрамы на душе.       Драко не мог пошевелиться. Не мог вздохнуть. Грудь сдавило настолько, будто что-то обвилось вокруг неё, желая переломать пополам. На миг сердце забилось в ушах, отчего он слышал только его удары, а потом…       — Поднимайся.       Драко вскинул голову и из-под тяжёлых век стал искать окликнувшего его. Когда он понял, кто это был, глаза сузились до мелких щёлок. Его волосы были короче, а плечи скрывала аврорская форма, но на его испещрённом тёмными пятнами лице было всё то же тупое выражение.       — Уизли.       — Да, — напряжённо произнёс он. — Это я.       Драко слегка наклонился вперёд, надеясь, что это немного ослабит давление в груди.       Нихуя.       — Попросился самолично увести меня отсюда? — Драко усмехнулся. — Держу пари, это лучшая ночь в твоей жизни: наконец-то ты избавишься от меня, — лицо Уизли начало краснеть, и он отвёл глаза в сторону, после снова повернулся и окинул Драко злобным взглядом.       Малфой коротко и неглубоко дышал. А при произнесении следующих слов даже услышал напряжение в собственном голосе:       — А хочешь услышать о лучшей ночи в моей жизни? Ой, подожди, ты её застал, помнишь? Я тогда был по самые яйца в…       — Достаточно, Драко Малфой!       Драко ударился спиной о стену, когда в воздухе появилась бестелесная голова Грейнджер: локоны обрамляли её лицо, а на круглых щеках виднелся самый охуенный в мире румянец.       Он некоторое время не мог прийти в себя: не получалось ни думать, ни дышать, ни… ничего делать вообще не получалось — лишь глазеть на её лицо. Затем появилась остальная часть её тела, и она перекинула мантию-невидимку Поттера через руку.       Грейнджер была… здесь.       Она была здесь.       Она была…       — Гермиона!       Он вскочил на ноги, точнее, попытался это сделать. На самом деле Драко возил пятками, а после и коленями по полу, в какой-то момент поморщившись, когда случайно перенёс вес на левую руку в попытке подняться. От резкого движения по ней прокатилась волна боли, да такой силы, что перед глазами помутнело, но Драко было плевать. Лишь бы почувствовать Грейнджер в своих объятия хотя бы ещё один раз.       — Тише! — сурово прошептав, Уизли оглянулся, чтобы убедиться, что никто ничего не услышал.       — Драко… — Грейнджер произнесла его имя так тихо, что Драко почувствовал, как по прожилкам его мраморных стен побежали трещины, угрожая рассыпать их.       Он потянулся к Грейнджер, желая — нуждаясь — прикоснуться к ней, почувствовать её, но когда рука приблизилась к решёткам, они заискрились, атакуя завитками голубой магии.       Драко зашипел и отпрянул. Боль пронзила нервы, и перед глазами появились белые пятна.       — Рон, можешь отключить это? — спросила Грейнджер, на краткий миг оторвав от него взгляд, и Драко придвинулся к решётке так близко, как только мог.       Уизел постучал палочкой по железным прутьям, и голубые искры потухли. В ту же секунду Драко просунул руки сквозь решётку, схватил свою девочку и притянул её к себе. Неважно, что одна рука была пиздецки обожжена, а другая покрыта засохшей кровью. Важно было только то, что она находилась в них. Драко глубоко вдохнул и почувствовал, как защипало в глазах, когда в нос ударил сладкий запах корицы и ванили.       — Чёрт…       — Драко… — прохрипела Грейнджер. — Драко, ты меня раздавишь.       В этот момент он почувствовал, как холодные железные прутья впиваются в шрамы на груди. Драко отпустил её, но руки не убрал, только вскинул их, обхватывая ладонями лицо Грейнджер.       — О, сладкая… — голос дрожал, как и руки.       Грейнджер улыбнулась ему.       Сгорбившись, Драко притянул её к себе и прильнул к желанным губам, подавшись вперёд. Он постарался, чтобы решётка упиралась не в её лицо, а в его. Он не хотел причинять ей боль, а для него… что значит ещё немного боли?       — М-м, Драко, — промычала Грейнджер ему в губы, и он снова захватил их в плен своих. — У меня не… много времени, — её руки коснулись его груди, отчего сердце в ней забилось до боли. Она издала тихий стон, сомкнув пальцы с левой стороны, и Драко усмехнулся, почувствовав, что она снова улыбнулась.       Оставив последний поцелуй на её губах, он отстранился.       Грейнджер провела руками по его телу, и Драко выдохнул, расслабившись от тепла её прикосновений.       Она сдвинула брови к переносице, и между ними залегла милая маленькая морщинка беспокойства. И тут он заметил, каким осунувшимся и усталым выглядело её лицо. Драко провёл большими пальцами по её щекам, надеясь хоть немного разгладить хмурость.       — Как… как ты? — большие глаза Грейнджер практически впивались в него. У Драко перехватило дыхание, пока он пытался впитать в себя каждый дюйм её лица. Чёрт, как же он скучал по ней. — Как твоя рука?       Он посмотрел вниз, на череду шрамов, которые заменили метку. Если раньше он считал, что с грудью всё было хреново, то сейчас это не шло ни в какое сравнение с предплечьем. Чернила поблекли до серого цвета, обвиваясь вокруг бугристой плоти, как прожилки в мраморе. Некоторые участки оставались красными и воспалёнными, и Драко надеялся, что ей не слишком противно то, как он сейчас выглядит.       Внешняя сторона наконец-то соответствовала внутренней. Уродливая, покоробившаяся и разрушенная.       Грейнджер хотела дотронуться до него, но отстранилась, прикусив губу. Драко буквально видел десятки мыслей, что проносились в её голове.       — Сильно болит?       Он должен был солгать ей. Должен был сказать то, что она хотела услышать, не давая понять, насколько всё плохо. Грейнджер поджала губы, и Драко вспомнил, как целовал их. И обещал ей.       Больше никакой лжи.       — Ну… — лицо Драко вытянулось. — Большую часть времени я, эм, практически не чувствую её, — он опустил ту часть, что от учащённого пульса при виде неё рука так сильно начала гореть, что он почти… сдох.       Глаза Грейнджер вспыхнули, пока она искала на его лице ответы на свои вопросы. На самом деле Драко не хотел вдаваться в подробности. Он не то чтобы планировал сегодня разговаривать с Грейнджер, но раз уж она была здесь… он решил, что обязан сказать ей правду. Или хотя бы столько, сколько сможет, не сломавшись сам.       Драко старался не обращать внимания на Уизли, переминавшегося с ноги на ногу где-то сбоку.       — Может, свалишь, а? — прорычал он.       Лицо Уизли вспыхнуло, и Драко ответил усмешкой.       — Я, кажется, говорил тебе, — Уизли поднял палочку, — не указывай мне, что делать.       — Рональд, пожалуйста!       От подобных слов Грейнджер в сторону другого мужчины у Драко по венам разлился холодный яд, затягивая шрамы, отчего они заныли. Он крепче сжал её лицо, возвращая на себя взгляд больших карих глаз.       — Быстрее! — рявкнул Уизли, но, по крайней мере, он отвернулся.       Лицо Грейнджер стало серьёзным.       — Что значит, не чувствуешь?       Драко вдохнул.       — М… неприятно, но на грани с онемением. Я понимаю, что она при мне, и время от времени ощущаю, как она горит… — он замолчал, не желая, чтобы она чувствовала вину за то, что сделала с ним.       — Тебе нужно к целителю!       С губ Драко сорвался резкий смешок.       — Ага, и какова вероятность, что он здесь окажется? Я сомневаюсь, что когда-нибудь снова увижу дневной свет, что уж говорить о целителе, — Драко сухо сглотнул и с трудом выдавил: — Ты знаешь… когда меня заберут?       Больше не приходили ни к кому, но, возможно, визит Грейнджер означал, что его время пришло. Камеры пустели с каждым днём.       Грейнджер покачала головой, отчего её кудри рассыпались по плечам.       — Ты никуда не пойдёшь.       В груди Драко вспыхнуло нечто сильное и яркое.       — Что?       Глаза Грейнджер заблестели, как жжёная корица.       — Я говорила с Кингсли… — Драко сжал челюсти, чтобы не покрыть проклятиями нового министра. — И у тебя будет слушание.       Драко моргнул.       Кажется, Грейнджер воспряла духом.       — Ты сможешь рассказать свою версию событий перед всем судом! И когда они узнают обо всём, что ты сделал, они ни за что не…       — Отпустят меня на свободу, — с горечью закончил Драко.       — Не говори так! — возразила Грейнджер. — Ты сражался за нас. За меня!       — Да, а ещё… — Драко взглянул на спину Уизли. — Я делал ради тебя много других вещей, котёнок, и как только они обо всём узнают, повезёт, если меня не приговорят к поцелую дементора, — глаза Грейнджер стали ещё больше обычного. — Суд только усугубит ситуацию, поверь.       — Почему ты не доверяешь мне? — Гермиона отстранилась. Руки Драко соскользнули с её лица. — Почему ты не… — она кинула взгляд на его руку, испещрённую шрамами, затем снова подняла к его глазам. — Почему ты даже не попытаешься?!       — Я пытался! — закричал Драко. — Как думаешь, чем я, блядь, занимался, когда ты сказала, что любишь меня? Я пытался всё исправить — всё! — он не хотел кричать на неё, но… сомневался, что сможет сказать это как-то иначе, не потеряв контроль. — Я только и делал, что лажал во всём! Почему ты думаешь, что на этот раз будет по-другому?!       Нижняя губа Грейнджер задрожала, и Драко до боли захотелось поцеловать её, чтобы провести выпавшие им несколько мгновений по максимуму. Ведь… возможно, только это у них и осталось.       Он опустил взгляд на решётку, отделявшую их друг от друга. Всё, что он сделал после того, как они покинули Мэнор, не имело никакого значения по сравнению с тем, что он совершил до этого. Единственный хороший его поступок — это то, что он нашёл Грейнджер и обеспечил её безопасность. По крайней мере, когда в клетке была она, они были вместе.       Но теперь…       Потерять Грейнджер он боялся больше, чем оказаться в Азкабане. Он не хотел, чтобы она сидела в зале суда и выслушивала список всех его преступлений, обвинения в которых выдвигали против него… Хотел бы он, чтобы она запомнила его таким? Или так она решит забыть всё, что было между ними, потому что правда о всех его деяниях будет невыносимой?       Да, Грейнджер была сильной, но у каждого есть свой предел. Драко уже давно достиг своего и не хотел подталкивать к краю и её. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя… так.       — Грейнджер.       — Нет, — она снова покачала головой.       — Просто послушай…       — Ничего не хочу слышать! — её глаза наполнились слезами, заблестев в темноте. — Я знаю, что ты сделал, всё знаю. И я знаю почему. Если… — она сделала глубокий вдох, отчего её грудная клетка сильно расширилась. — Если ты виновен, то я тоже.       Сердце Драко забилось немного быстрее, и непонятно, то ли от нервов, то ли от радостного волнения.       — Так что ты должен попытаться, Драко, — тихо сказала она. — Потому что… Я не смогу сделать это без тебя. Ты… Только ты у меня и остался.       Уизли прочистил горло.       У Драко пересохло во рту.       — Пожалуйста, — просила Грейнджер своим сладким голосом. — Просто… говори с ними так, как говорил бы со мной.       Она стала объяснять, что его ждёт утром, сказала быть честным, признаться во всех поступках и объяснить их причину, а также раскаяться и извиниться.       — Ты помог Гарри, — голос Грейнджер дрогнул на имени Поттера. — Без тебя он не смог бы зайти настолько далеко, и… ты… ты спас меня. Ни один Пожиратель не получил шанс на слушание, только ты. Это многое значит. Значит, что шанс есть, поэтому ты должен попробовать, Драко! У тебя есть такая возможность.       Драко сморщился.       — Да, конечно, «извините, что продал душу Тёмному Лорду и покалечил кучу людей, я просто хотел вернуть свою девушку. Я могу теперь идти домой? Обещаю впредь вести себя хорошо», — закончив, Драко надел маску безэмоциональности, а Грейнджер скрестила руки на груди.       — В общем, да.       Драко поднял глаза к потолку.       — У меня ни единого шанса. Что ж, и в аду люди живут.       Затем он почувствовал руку Грейнджер на своём лице, что повернула его голову обратно в её сторону.       — Но не все из него выбираются, Драко. А мы смогли. Не сдавайся сейчас.       Почему? Он стал предателем крови и сделал то, о чём его просил чёртов Орден, а они всё равно бросили его в эту блядскую клетку. А хуже всего было то, что он уже тогда знал, что они это сделают. Ему ничего не обещали за помощь — ничего, кроме возможности побыть рядом с Грейнджер ещё немного, а теперь, когда он больше не нужен, они сделают всё, чтобы он никогда больше не находился с ней.       Чёртовы решётки. Драко хотелось нормально её обнять. Может, тогда он не чувствовал бы себя таким… напуганным. И одиноким.       Стоп… она тоже себя так чувствовала? Чёрт, если да… Драко заглянул в невинные глаза Грейнджер. Он столько раз причинял ей боль и… не простит себя, если сделает это снова. Его никогда не выпустят, никогда не оправдают. Но он сказал что угодно, он сказал всё.       Так что он попытается. Даже если на это уйдёт остаток его жалкой жизни, он попытается выбраться, вернуться. К ней. Ради неё. Ради них.       — Хорошо, — хрипло произнёс он. Глаза Грейнджер загорелись. — Хорошо, сладкая.       Вытянув руки, Грейнджер просунула их сквозь решётку, обхватывая его шею, и потянулась, чтобы поцеловать.       — Пусть они увидят, какой ты человек, — человек, которого я люблю, — выдохнула она ему в лицо. — Всё будет хорошо, Драко.       Он кивнул.       — Знаю.       — Я люблю тебя, — прошептала она.       Уизли постучал палочкой по стене.       — Время вышло, Гермиона. Надевай мантию.       Сердце Драко подскочило к горлу, мышцы которого захватили его в свои тиски.       — Ты сказал, что у нас будет больше времени! — голос Грейнджер повысился.       — Десять минут уже прошло, — Уизли защёлкнул часы и сунул их в карман формы. — Деббинс вернётся с минуты на минуту.       Грейнджер повернулась обратно к Драко и прикусила губу.       — Если тебя поймают, Гермиона, мы оба окажемся в здешних камерах, — предупредил Уизли и протянул ей мантию Поттера. — Может, тебя это и устраивает, но меня — точно нет.       Грейнджер поколебалась, и Драко почувствовал, как сжалось в груди.       — Всё в порядке, сладкая. Уже поздно, и ты устала, — Драко ненавидел себя за эти слова, но… он ненавидел себя по многим причинам. Однако любовь к Гермионе не входила в их число — больше нет, — и как бы Драко ни было любопытно видеть Уизли страдающим за решёткой, он не позволит никому посадить его девочку в клетку. Не снова.       — Но… — взгляд Грейнджер метался между ними. — Я только пришла, а слушание уже завтра утром! Я не смогла поговорить с ним о…       — Расскажешь мне завтра, ладно? — Драко сменил взгляд на, как он надеялся, ободряющий. Кажется, Грейнджер даже не заметила, и её нижняя губа немного оттопырилась в милой задумчивости. — После… после, хорошо?       Он старался не говорить многого, потому что горло сжималось и он не был уверен, какие слова вырвутся оттуда дальше.       Не оставляй меня здесь.       Прости.       Спаси меня, пожалуйста.       — После, — повторила она, и это слово замерло у неё на губах.       Драко отрывисто кивнул, и только его плечи напряглись, как Уизли накинул на неё мантию-невидимку, скрыв всё, кроме лица.       Грейнджер поднялась, посмотрев на них обоих, и Драко немного ободрился, когда её взгляд задержался на нём дольше, чем на Уизли.       — Но… Драко…       Она должна была уйти, пока он не сломался и всё, что он пытался сдержать в себе, не вылилось к её ногам.       Драко приподнялся на колени.       — Вот, — он стянул с пальца серебряный малфоевский перстень, поморщившись, когда он задел распухший сустав, и протянул ей.       Уизли у неё за спиной нахмурился. Хорошо. Пусть этот придурок видит, что он тоже может надеть на неё кое-что — и это «кое-что» поважнее старой мантии одного мёртвого идиота.       Грейнджер в замешательстве опустила взгляд на перстень, затем перевела его на Драко.       — Считай это обещанием, — Драко сделал всё возможное, чтобы придать голосу бархатистость. — Пока… — он заглянул в её большие карие глаза. — Пока я не смогу подарить тебе твоё.       Она ахнула, мило приоткрыв рот, и Драко всеми силами пришлось сдержаться, чтобы не потянуться вперёд и не схватить её.       Она осторожно взяла его.       — Извини за кровь, — криво улыбнулся он, не в силах растянуть губы нормально.       Грейнджер поднесла перстень к лицу и поцеловала.       Не будь он уже влюблён в неё, влюбился бы прямо сейчас.       — Я люблю тебя, — тихо произнесла Грейнджер.       Драко ничего не ответил, понимая, что если откроет рот, то скажет слишком много. Он просто встал, давая ей понять, что с ним всё в порядке, что всё будет хорошо. По крайней мере, ещё какое-то время.       — Тебе правда нужно идти, — сказал Уизли, в голосе которого теперь звучало лёгкое отчаяние. — Вверх по лестнице, первая дверь налево. Помнишь, где выход?       Она кивнула. Конечно, она помнила, Драко был уверен, что при желании она смогла бы нарисовать весь план Министерства. Грейнджер знала всё.       Кроме, может, того, что произойдёт завтра. Ведь знай она, то не оставила бы его здесь.       — Иди, — подбодрил её Драко. — До утра со мной здесь ничего не случится.       Это не было ложью. Драко не сомневался, что это была последняя ночь, которую он проведёт в этой клетке.       Грейнджер ещё раз сжала его руку, затем накинула капюшон и исчезла. Через несколько секунд дверь с громким лязгом открылась и закрылась.       Драко выдохнул, чувствуя, как под грязной, разорванной рубашкой отпускает грудь.       — Не будь она Гермионой Грейнджер, её бы арестовали за то, что она сделала, пока пыталась добиться твоего слушания, — сказал Уизли, продолжая глядеть на дверь. — Могу сказать только, что надеюсь, это того стоит.       Драко какой-то миг оглядывал его.       — И это ты думаешь, что у меня есть шанс? Серьёзно?       Уизли медленно повернулся к нему.       — Я привел её сюда попрощаться. С Гарри не получилось, поэтому… Я хотел, чтобы у неё была такая возможность.       Так вот в чём было дело.       Ему назначили суд или слушание, или как эта херня называется, чтобы успокоить золотую девочку, которая контролировала бузинную палочку. Это не имело никакого отношения ни к нему, ни к тому факту, что он помог Ордену, убил змею и отдал свою блядскую палочку блядскому Гарри Поттеру. Может, реши Избранный избрать какое-нибудь другое заклинание, а не экспеллихуярмус, это бы ему и помогло, но в ситуации, в которой он оказался, ничего не имело значения.       Не имело значения, почему он вообще принял метку или почему дал её сжечь.       В нём всегда видели только то, кем он был и кем он всегда будет.       Уизли постучал палочкой по решётке, и Драко отпрыгнул, когда по ней пробежала молния.       Малфой вперился в него суровым взглядом и поймал в ответ такой же от Уизли.       — Думал, я забуду, что ты пытался здесь со мной сделать? — он подошёл к решётке, и яркий свет странно отразился в его голубых глазах. — В тот день я увидел, какой ты на самом деле, и это не метка сделала тебя Пожирателем Смерти, Малфой.       На секунду Драко показалось, что Уизли сейчас его проклянёт. Здесь никто не мог его остановить, и у Драко не было никакой защиты, даже беспалочковой магии. Поэтому оставалось лишь отступить на шаг от решётки.       Уизли только усмехнулся и сказал:       — Надеюсь, что завтра к тебе проявят столько же милосердия, сколько ты проявил ко мне. Ты этого заслуживаешь, — он направился к двери, а Драко просто смотрел вслед, желая выкрикнуть в его адрес дюжину различных оскорблений, но понял, что для этого у него не хватает воздуха в лёгких.       Когда дверь снова захлопнулась, Драко подошёл к решётке и оглядел пустые камеры.       Стиснув зубы, он обхватил рукой один из железных прутьев, наблюдая, как потрескивает голубой свет, озаряя шрамированную кожу в месте, где недавно находилась метка.       Они хотят Пожирателя Смерти? Ладно, они его получат.

***

      Гермиона дёргала кожу на пальцах, провожая взглядом ведьм и волшебников, которые вливались в зал суда. На некоторых была маггловская одежда, на других — длинные, старые мантии, но у всех были серьёзные лица, и они шептались друг с другом, наклоняя головы. О слушании дела Драко было напечатано в «Ежедневном Пророке» — заметка вызвала возмущение и ажиотаж во всём волшебном сообществе.       — Что за нелепое представление! Он Пожиратель Смерти, им уже вынесен приговор. Это пустая трата времени и ресурсов.       — Лично мне не терпится посмотреть, как он будет отвечать за все свои поступки. Знаете, Абернати до сих пор не может найти кузена; прошло уже столько недель, а он как сквозь землю провалился! Так, по крайней мере, люди смогут получить хоть какие-то ответы.       Пара прошла мимо, заняв места на верхних ярусах зала суда, и Гермиона уловила ещё один разговор двух проходящих мимо волшебников.       — Говорят, он во время войны передавал информацию Ордену.       — Чушь какая-то. Даже если и так, шпионам всё равно нельзя доверять. Надо бросить его дементорам вместе с остальными.       Лев в груди Гермионы зарычал, и, не успев остановить себя, она вскочила.       — Вы не знаете, о чём говорите! — сказала она довольно громко. — Информация, которую передавал Драко, была жизненно важна для победы над…       — Прошу воздержаться от обсуждения дела в зале суда! — с сильным ирландским акцентом произнёс охранник в форме, и щёки Гермионы вспыхнули от негодования. Она оправила юбку и села обратно.       Волшебник окинул её странным взглядом и отошёл на некоторое расстояние, вскоре заняв место. Гермиона снова погрузилась в тревожное молчание. Голова раскалывалась, а нервозность с каждым быстрым ударом сердца лишь увеличивалась. Она не сомкнула глаз после расставания с Драко, только ворочалась с боку на бок всю ночь, размышляя, правильно ли поступила. На ум приходили разные мысли, но чем больше она думала об этом, тем сильнее трещал череп.       И мысли было уже не остановить.       Она снова потянулась к пальцам, но рука так сильно дрожала, что кожа возле ногтя оказалась оторвана. Там выступила тонкая красная полоска. Гермиона сунула палец в рот, посасывая его. В этот момент двери наконец захлопнулись, и от сильного шума она едва не подскочила.       — Прошу встать, — объявил охранник, приставляя палочку к горлу. Зал суда был битком набит людьми, и Гермиона чувствовала толчки со всех сторон. — Для приветствия многоуважаемого собрания Визенгамота!       Двойные двери в приподнятой части зала отворились, и к своим местам устремились ведьмы и волшебники в сливовых мантиях. Не заметить пустые места было невозможно. По меньшей мере половина состава суда не вернулась или не пережила войну. Стук в голове усилился.       Гермиона почувствовала слабость — несмотря на то, что ноги твёрдо стояли на полу, она всё равно ощущала их дрожь. Последним вошёл сам Кингсли Бруствер, и её несильно уколола вина из-за его состояния. Он выглядел ещё более измождённым, чем несколько дней назад. Фиолетовые круги под глазами стали темнее, больше походя на синяки, а шляпа была помята, как будто он спал в ней.       — Можете садиться, — сказал охранник, когда Кингсли уселся в кресло, едва не рухнув в него.       Министр разложил перед собой несколько листов пергамента, затем прочистил горло.       — Сегодня мы рассматриваем дело Министерства магии против Драко Люциуса Малфоя. Он обвиняется в том, что является Пожирателем Смерти, сторонником лорда Волдеморта… — при упоминании этого имени по круглому залу пронёсся тихий шёпот.       — Тишина! — крикнул охранник и выпустил из своей палочки несколько красных искр.       — Спасибо, Тэкери, — тихо отозвался Кингсли, когда ропот стих. Он продолжил: — В обвинения входят похищение, торговля людьми, пытки и убийство. Кто выступает по данному делу от имени Министерства?       — Я, — раздался знакомый гнусавый голос. Гермиона быстро повернула голову, устремляя взгляд в другой конец зала, где стоял Перси Уизли, приглаживая ладонью ярко-рыжие волосы. — Я, Персиваль Игнатиус Уизли, выступаю по данному делу в качестве представителя Министерства.       У Гермионы пересохло во рту, и, возвращая взгляд к Визенгамоту, она наткнулась им на взгляд Рона. У него хватило порядочности выглядеть слегка пристыженным: в конце концов, мог бы и сказать ей, что его брат будет предъявлять обвинения Драко.       Рон ведь не стал бы… давать Перси личную информацию о Драко или сообщать о том, что он сказал ночью? Гермиона не знала. Мальчик, с которым она дружила в школе, не предал бы её подобным образом, но… после войны… она не знала, на что был способен Рон.       Он первым прервал зрительный контакт и, стиснув зубы, перевёл взгляд на старшего брата, пока Гермиона была уверена, что на её лице отражались все мысли и эмоции, которые она испытывала. Перед визитом к Драко Рональд сказал ей, что хочет попытаться наладить между ними отношения — ради Гарри. Но если он действительно имел это в виду, то как он мог не сказать ей? И как он мог…       — Поднимите заключённого, — устало сказал Кингсли, и внимание Гермионы переключилось на центр зала, где заскрипел и начал раздвигаться пол.       Послышался лязг цепей и скрежет металла, затем снизу показалась верхушка… Боже, клетки.       Белые волосы Драко были грязными, но всё равно безошибочно узнаваемыми. Его голова была наклонена вперёд, плечи опущены, а запястья скованы тяжёлыми цепями. Сердце Гермионы дрогнуло, врезавшись в рёбра, и сильно забилось, словно пыталось прорваться наружу. Она взглянула на его руку, которая хотя бы была забинтована. Было ли это сделано для сокрытия раны, чтобы не вызвать сочувствия, или отсутствия метки, Гермиона понятия не имела.       Вчера она выглядела… ужасно. С ожогами и шрамами — Гермиона не могла без боли взглянуть на его руку, зная, что это она сотворила с ним. Но метки больше не было, это было хорошо, и… на ней уже начали образовываться рубцы, но они были… Годрик, она никогда ничего подобного не видела. Жутко гладкие и белые шрамы с завитками чернил, выцветшими до серого цвета в нескольких местах обожжённой красной плоти, покрытых запёкшейся кровью, они тянулись по всему его предплечью.       Она всё ещё была похожа на его руку, которой он столько раз обнимал её, но теперь… действительно выглядело так, словно он был высечен из камня. Чернила растекались по рубцовой ткани и проступали сквозь неё, как линии на мраморе. Это, конечно, невозможно, но… каким-то образом так в её глазах он выглядел… ещё красивее.       Клетка со скрежетом остановилась и зафиксировалась цепями. Волосы Драко скрывали от окружающих серые глаза, а его голова, когда Кингсли обратился к нему, оставалось опущенной.       — Назовите суду своё имя, — сказал министр, что-то записывая на пергаменте.       Драко молчал. И не двигался — он просто сидел, а его грудь медленно двигалась во время долгих, глубоких вздохов.       Кингсли поднял голову.       — Назовите своё имя, — произнёс он настойчивее.       Драко по-прежнему не двигался, и на коже Гермионы выступили небольшие капельки холодного пота, а стук в голове ускорился.       Кингсли посмотрел на охранника Тэкери и кивнул. Тот прошёл вперёд и постучал палочкой по решёткам. Они вспыхнули голубыми искрами, вынудив Драко оставить согнутое положение и выпрямиться. Гермиона прикрыла рот рукой, чтобы подавить крик, когда цепи загремели и сильно затряслись.       Всё закончилось так же быстро, как и началось, а Драко продолжал прижиматься к спинке стула, хватая ртом воздух.       Голос Кингсли при повторении просьбы был спокоен:       — Назовите суду своё имя, — он хотя бы не получал удовольствия от происходящего, чего нельзя было сказать о других присутствующих, часть из которых даже аплодировала. У Гермионы в желудке всё болезненно сжалось.       Драко откинул с лица светлую прядь волос и устроился поудобнее, вытянув перед собой длинные ноги и положив предплечья на подлокотники, чтобы всем открывался отличный вид на цепи.       Кингсли поднял руку, чтобы снова подозвать Тэкери, но Драко, нацепив на лицо злобную ухмылку, заговорил ровным, как бархат, голосом:       — Драко… ёбаный Малфой.       Годрик… Что он творил?!       Драко пренебрежительно стукнул зубами друг о друга.       По залу суда пронёсся сердитый ропот, и Гермиона помрачнела. Начиналось всё не лучшим образом.       Кингсли постучал палочкой по краю трибуны.       — Начнём.

***

      Этот судебный процесс, если его вообще можно было так назвать, являлся полнейшей чушью. Это была пустая трата времени, и, чёрт, пусть всё уже побыстрее закончится.       Унижение не входило в число его фетишей.       Драко находился здесь не для того, чтобы отстаивать свою правоту, не для того, чтобы умолять этих ублюдков, — он был здесь для примера. Министерству нужно было продемонстрировать власть и контроль, ведь они по щелчку пальцев потеряли их, когда Британию захватил Тёмный Лорд, и лучшим способом подняться в глазах людей было публично унизить того, кто олицетворял собой всё то, против чего они боролись, плюс его наследие было одним из проявлений коррупции, которая и привела к слабости Министерства.       Да, Драко был здесь, потому что он являлся Пожирателем Смерти, но ещё он был здесь, потому что являлся Малфоем.       Его отец за все эти годы нанёс миру столько же вреда, сколько и он, если не больше, и Драко воспитывали его наследником, который в будущем займёт его место. Только приход к власти Тёмного Лорда и поиски Грейнджер подтолкнули его отказаться идти по стопам отца. Но когда Драко обвёл взглядом заполненный зал суда, у него возникло неприятное чувство, что он всё равно отправится вслед за ним.       Прямиком в Азкабан.       Не удержавшись, Драко взглянул на Грейнджер, которая сидела в первом ряду, выпрямив спину и плотно сдвинув брови, что бросали тень на её большие глаза. Сердце болезненно сжалось, когда он увидел, как она прикусила губу. Грейнджер тут же отпустила её, попытавшись ободряюще улыбнуться, но это лишь погрузило его в ещё большую безнадёжность своего положения. Будучи уже не в состоянии выдерживать взгляд карих глаз, Драко опустил глаза на её колени, поверх которых в замке были сцеплены дрожащие пальцы.       Разжав их, Грейнджер открыла взору Драко его — серебряный малфоевский перстень. Он был слишком велик для её пальцев, но она покручивала реликвию его семьи, мягкими подушечками пробегая по глубоким линиям буквы «М». Она трижды провела по ней пальцем, после чего подняла руку и коснулась внутренней стороны предплечья, проделывая те же движения со шрамом, спрятанным под рубашкой с воротником-стойкой.       Драко перевёл взгляд на пылинку у подножия трибуны Бруствера, на которую пялился большую часть утра. Сторона обвинения привела так называемых «свидетелей», которые рассказывали душещипательные истории о том, как Драко забирал их брата, дочь или дедушку на допрос, после чего они уже не возвращались.       Драко закатил глаза. Не будь им начхать на этих людей, они бы отправились за ними. Ничто не помешало бы им вернуть любимого человека. Но они струсили и спрятались, а потом сбежали при первой же возможности. Даже если бы цепи с него упали, а клетка волшебным образом распахнулась, Драко не убежал бы. Если только рядом с ним не будет бежать Грейнджер.       И именно поэтому он находился здесь, в последний раз послав нахуй мир в попытке исчерпать все имеющиеся у него возможности, чтобы жить с… Гермионой.       Жаль, что он не называл её так чаще. Это было самое малое, что он мог сделать, чтобы показать… что он… что она… Но нет. Вместо этого он совершил всё то, за что его сейчас судили.       — Спасибо, миссис Байсон, — сказал Вислый Порни, провожая взглядом направившуюся на выход крупную женщину с сумкой ещё больше неё самой.       Естественно, его обвинителем был чёртов Уизли. Создавалось впечатление, что они были повсюду, как какой-то веснушчатый грибок или рыжая пушистая плесень.       Драко вздохнул и откинулся на спинку самого жёсткого в мире стула. Ноги свело из-за долгого торчания в клетке. Запихнуть его в эту штуковину было не более чем ещё одним способом пытки. Чёрт, вот у Грейнджер была даже целая кровать, на которой она спокойно могла растянуться.       Нет. Он не мог думать о ней в своей постели. Не сейчас. Не во время, когда… возможно, больше не увидит её в ней.       Это была настоящая пытка.       Внутри болезненно забурлила желчь, и Драко снова надел на лицо маску бесстрастия, за которой обычно прятался на уроках, пока его голову занимали мысли о починке шкафа и способах убить Дамблдора, а сердце — надежда, что Грейнджер не заметила на его лице ничего, что могло бы помешать ей снова с ним потрахаться. Он надеялся, что и сейчас ему удастся сохранить такое же самообладание.       Затем он увидел следующего свидетеля.       Блядь.       Блядь.       Кенна.       Она выглядела нервной, но довольно здоровой — по крайней мере, лучше, чем при их последней встрече. Её щеки снова округлились, и казалось, она регулярно принимала душ, что… было для неё в новинку. Хотя бы не придётся вдыхать мерзкий запах старой псины, пока он будет слушать её тявканье. Однако её глаза быстро бегали по комнате, а движения казались резкими, отчего создавалось впечатление, что ей было неуютно находиться в одиночестве за трибуной. Ей никогда не нравилось быть по себе.       — Кенна Макклеод будет давать показания против Драко Люциуса Малфоя… — Драко ощетинился, услышав свое полное имя, — с целью напомнить суду о её уступчивости и стремлению к сотрудничеству, когда состоится её слушание.       Кенна кинула на него быстрый взгляд, после чего опустила глаза. Вот тебе и херова преданность. Он спас её от пыток и смерти от рук Тёмного Лорда, и как она ему за это отплатила?       Тогда нахуй её.       Нахуй их всех.       — Расскажешь, как выслеживала по моему приказу грязнокровок? М, Кенна? — усмехнулся Драко. — И как получала за них деньги? Ну, за тех, кого не съедала.       Зал суда взорвался охами и возгласами отвращения. Бруствер постучал палочкой по трибуне, выпустив красные искры, и в помещении снова воцарилась тишина.       — Ты будешь говорить только тогда, когда тебе зададут прямой вопрос! — прошипел в лицо Драко Уизли номер… средний с покрасневшим от злости лицом.       — Тогда я жду вопросы, — фыркнул Драко. — Я уже несколько часов сижу здесь и выслушиваю постоянные стенания и плач. Могли бы оставить меня в камере. Там я хотя бы могу выпрямиться, — он ударил по решётке чёрным ботинком, и по его ноге пробежал разряд синей энергии. Это стоило того, чтобы услышать восклики людей, которые всё утро о нём шептались.       — Драко… — голос Грейнджер был тихим, но Драко всё равно услышал, почувствовав себя так, словно его переехал Хогвартс-экспресс. Посмотрев на неё, он даже пожалел, что этого не произошло на самом деле. Может, с ним уже всё понятно, но он не должен был ещё больше усложнять жизнь ей.       Он не хотел, чтобы в их последнюю встречу в её глазах блестели слёзы.       У него и так было навалом подобных воспоминаний.       Усмешка Драко потухла, и он откинулся назад, попытавшись скрестить руки, отчего цепи на запястьях натянулись.       — Если понадобится, я могу заткнуть тебе рот, — прошипел ему Порни.       — Не приплетай меня к своим наклонностям, — пробормотал Драко и снова уставился на пылинку, стараясь избегать глаз Грейнджер.       Драко снова и снова считал свои вдохи и выдохи, пока Кенна, верная своей чёртовой оборотнической природе, предавала его, спасая свою шкуру. Рассказывая всё об их охоте и, что ещё хуже, о том, что он сделал, когда Флетчер был в заточении в Мэноре.       Он не рассказывал Грейнджер о Флетчере, потому что не хотел, чтобы она знала, как он чуть не сошёл с ума без неё, но сейчас… сейчас он жалел, что не рассказал ей во всех подробностях о каждом поступке, который совершил ради неё, потому что, может, тогда она бы поняла, насколько важно было свалить нахуй из этого грёбаного Ордена, как только у них появился шанс! Но нет, теперь они находились здесь, и она всё равно всё это слышала.       Когда Кенну отпустили, Драко чувствовал полыхающую ненависть в десятках глаз, устремлённых на него. Но его волновали только те, с которыми он не мог заставить себя встретиться, какими бы обжигающими они ни ощущались на его лице.       Драко не хотел видеть, что скрывалось в их глубине, потому что ему было страшно. Потому что, если это была не ненависть, то разбитое сердце — а он сомневался, что сможет сдержать себя в руках, если увидит, что снова причинил ей боль.       Драко пялился на пылинку на полу, не желая даже моргать, несмотря на жжение в глазах.

***

      Гермиона поморщилась от боли в голове, пока Дин Томас выплёвывал в адрес Драко обвинения, приправленные оскорблениями.       — Да он пытал нас, чёрт возьми! Часами! Пытался выбить из нас имена остальных и всё время расспрашивал о Гарри и о том, где он. С самого начала это было его планом, — громко и отчётливо произнёс Дин. — Малфой хотел сдать Гарри, и он признался в этом! Во время битвы или никто не помнит? Потому что я, мать его, прекрасно помню!       По залу суда пронёсся негромкий гул, и Гермиона сильнее прикусила губу. Кингсли прочистил горло, но больше ничего не сделал.       — Не понимаю, зачем мы вообще здесь собрались, — продолжил Дин. — Мы все знаем, что он виновен! Только посмотрите на него, на этого грёбаного червяка — он даже не поднимает глаз! Он тоже это знает! К чёрту Азкабан… — Дин поднял взгляд на министра. — Отправь его в ад, Кингс. Сделай это ради Гарри.       В зале повисла напряжённая тишина, и сердце Гермионы сжалось. Дин был последним в длинной череде свидетельствующих против Драко. Все говорили что-то нелестное, но чем дольше всё это продолжалось, тем резче становились слова.       Гермиона почувствовала, как что-то мокрое скатилось по подбородку, и на миг ей показалось, что это слеза: она приказывала себе не плакать, потому что Драко нуждался в её силе, а если бы всё-таки не сдержалась, то не факт, что смогла бы остановиться. Но вытянув руку, чтобы вытереть подбородок, Гермиона увидела на пальцах красное пятно. Она так сильно прикусила губу, что из неё пошла кровь.       Быстро захватив кожу зубами, Гермиона провела языком по ранке и сглотнула металлический привкус, прогоняя ком, который весь день стоял в горле.       — И это всё? — аристократическая манера Драко растягивать слова привлекла к нему внимание всех присутствующих в зале суда. Он откинулся на спинку стула, делая вид, что тяжёлые цепи его совершенно не беспокоят. Он сделал так, чтобы на нём они выглядели… хорошо. Как будто он был хозяином этого места, что, впрочем, некогда так и было.       Но многое изменилось. Почему никто не видел, что Драко тоже изменился?       Дин смотрел на камеру так злобно, что Гермиона забеспокоилась, как бы у него не случился резкий выброс стихийной магии, хотя Драко, похоже, это нисколько не волновало.       — Да, — прорычал Дин, не отрывая взгляда от Драко. — Это всё, — когда он проходил мимо клетки по направлению к своему месту, он наклонился к ней, и Гермиона едва расслышала раздавшийся шёпот: — Теперь мы квиты.       Драко, надо отдать ему должное, лишь усмехнулся и передвинулся, облокачиваясь на другой край стула. Гермиона поймала себя на том, что неосознанно наклонилась вперёд, пытаясь сократить расстояние между ними, увеличенное им. Он даже не смотрел на неё, в то время как она едва могла отвести от него взгляд, боясь, что, если осмелится хотя бы моргнуть, он каким-то образом снова исчезнет.       Гермиона не знала, почему он притворялся, что её здесь нет, и, по правде говоря, ей это не нравилось. Драко годами относился к ней так, словно она была обычной грязью под его ботинками, а смотрел только в том случае, когда оскорблял, но даже тогда в его серебряных глазах было что-то озорное. Даже когда он запер её в своей спальне, он смотрел на неё, хотя его лицо оставалось пустым. Если только Драко не был пьян, да и тогда он смотрел на неё так, будто пытался разглядеть кружева, в которые самолично одел её.       Гермиона никогда не думала, что будет скучать по его… взглядам, но оказалось, что хуже внимания Драко могло быть только его полное отсутствие.       Почему он не признавал её сейчас? Ведь именно благодаря ей он получил шанс на слушание, а не оказался сразу в Азкабане, как любой другой носитель метки. Гермиона только хотела, чтобы Драко посмотрел на неё и одарил одной из тех ухмылок, которые уже стали ей родными, или хотя бы просто кивнул. Что угодно, лишь бы это дало ей понять, что они через всё пройдут.       — Драко! — шикнула Гермиона, и, как ни странно, он повернул голову в её сторону.       Она была настолько ошарашена, что не произнесла ни слова, оставив рот слегка приоткрытым.       — Сладкая, — Драко повернул к ней лицо, его голос приобрёл бархатные ноты. — Твоя губа…       Он опустил к ней взгляд, сдвинув брови к переносице, что затенили глаза, отчего они стали серыми, как грозовая туча.       — Всё в порядке, — поспешила ответить Гермиона, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Всё… нормально.       Его веки дрогнули, затем по лицу растеклась странная фальшивая улыбка.       — Да, верно. Всё будет нормально, котёнок. Не волнуйся.       Должно быть, Драко заметил перемену в её лице, потому что снова попытался изобразить фальшивую улыбку и даже подмигнул, а в это время Перси объявил о вызове следующего свидетеля.       — Прошу Визенгамот выслушать… — Гермиона подняла голову, чтобы посмотреть, кто будет следующим. — Пэнси Паркинсон, которая выступит от имени Министерства против Драко Люциуса Малфоя.       Пэнси? Но… почему? Почему она хочет давать показания против…       Годрик милостивый…       Пэнси села в передней части зала суда, держа на руках маленького ребёнка, завернутого в ткань, похожую на кашемир, но более мягкую. Ребёнок крепко спал, но Гермиона видела на его голове густые чёрные волосы, до боли знакомо вьющиеся…       — Мисс Паркинсон, можете сообщить собранию, по каким обвинениям у вас есть доказательства?       Пэнси вздёрнула нос, обращаясь ко всем судьям.       — Убийство.       Шёпот заполнил зал, и Гермиона перевела взгляд на Драко, ожидая увидеть, что он закатит глаза, но он побледнел. А это уже о многом говорило. Как будто кто-то высосал из Драко всю жизнь.       — Убийство кого? — продолжил допрос Перси.       Пэнси крепче прижала ребёнка к груди.       — Теодора Нотта.       О… Боже. Вот откуда Гермионе были знакомы эти кудряшки — и точно, Паркинсон и Нотт ведь встречались в течение прошлого школьного года. Когда Драко вернулся и сказал ей, что убил Тео, Гермиона даже не подумала о Пэнси.       Боже. Боже. Боже…       Знал ли Драко, что Пэнси была беременна? Даже если и знал, ничего бы не изменилось — в глубине души Гермиона знала, что он убил бы Тео тысячу раз, чтобы обезопасить её.       Гермиона перевела взгляд на маленькое сморщенное личико младенца и испытала тяжелое чувство стыда. Из-за неё он будет расти без отца. Она желала… она желала сказать, что ей жаль — очень жаль. Что она не хотела, чтобы всё произошло именно так; что она не хотела, чтобы что-то подобное случилось. Гермиона почувствовала, как холод проникает в грудь, опаляя морозом, отчего внутренности свело, а голова запульсировала.       Она посмотрела на Драко, который не отрывал взгляда от ребёнка, слегка позеленев. Это то, что он чувствовал сейчас? Так… он чувствовал себя, когда каждый выступал в качестве свидетеля и давал показания против него? Годрик, прошло уже несколько часов с начала, как он всё ещё держал себя в руках?       Гермиона думала, что худшее уже позади. Услышав рассказ Кенны о том, как расчётливо и методично Драко выслеживал и ловил магглорождённых, Гермиона была шокирована. Она знала — с самого начала она знала, но… услышать — совсем другое. А когда Кенна сказала, что он подчинил её волю империусом… Гермиона слегка возненавидела себя за укол ревности из-за того, что Драко завладел разумом кого-то ещё. Разумом другой девушки…       Пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от раздражающего покалывания в верхней части позвоночника. Это ничего не значило, и… ей даже не понравилось, когда Драко сделал это с ней. В тот момент. Но её размышления были прерваны, когда Кенна продолжила рассказывать Визенгамоту, что Драко отрезал палец Наземникуса и чуть не заставил её съесть его.       Как Драко оказался способен на такое? Неужели это был тот самый Драко, который обнимал её, целовал в макушку и шептал на ухо утешительные слова, когда она в этом больше всего нуждалась? Или абсолютно грязные вещи, когда ей хотелось их?       Конечно, да. Она долго верила в существование двух Драко. Один Драко, другой Малфой, но она слишком поздно поняла, что это был один и тот же человек. Человек, который без всяких причин притягивал её к себе на колени, запускал пальцы в кудри и впивался в её губы, вызывая на её лице улыбку, был тем же человеком, который бессердечно продавал магглорождённых, людей — живых существ — Министерству.       Тем же человеком, который хладнокровно убил своего друга. А теперь ей приходилось сидеть здесь и слушать, как Пэнси Паркинсон рассказывает суду о том, что он сделал. Потому что Гермиона попросила его об этом. Потому что она не хотела, чтобы он навредил её другу, и из-за этого он навредил своему. Стало ли от этого хоть немного лучше? Или хуже?       Или на её плечах вина лежала в той же степени, что и на Драко?       — Тео не был идеальным, — голос Пэнси дрогнул, и Гермиона поняла, что пропустила большую часть её слов. — Но он был вынужден делать то, чего… чего не хотел, — она крепче прижала к себе ребёнка. — И вы все слышали, что он был убит за попытку помочь гряз… магглорождённым, которых Драко…       — Лживая сука! — Драко дёрнул цепи. По помещению разнесся грохот, и Гермиона разглядела на лицах присутствующих мрачные выражения. Драко наклонился и с усмешкой посмотрел на Пэнси. — Он был грёбаным Пожирателем Смерти, — прорычал Драко. — Как я.       Перси прочистил горло, и Гермиона вздрогнула. Она совсем забыла, что это дело ведёт он.       — Перед судом предстаёт не Теодор Нотт.       — Да, потому что Драко убил его! — Пэнси обвиняюще подняла палец, и её ребёнок заплакал. Она склонилась над ним, убаюкивая маленькую фигурку, которая, вытянув руки, трясла розовым кулачком в направлении Драко.       Драко откинулся на спинку стула, выражение его лица с каждой секундой становилось всё более безэмоциональным, превращаясь в бесстрастную маску, которая была его спутником большую часть дня. Сердце Гермионы сжалось, ей столько всего хотелось сказать и сделать, но больше всего ей хотелось потянуться к нему и взять его за руку, дать понять, что она здесь, с ним, ради него.       — Благодарю, мисс Паркинсон, — сухо сказал Перси и отпустил её. Он повернулся к Визенгамоту, одёргивая пиджак, чтобы расправить. — Учитывая эти показания, можно сделать вывод, что Драко Малфой действительно совершил преступления, в которых его обвиняют, а также, что пошёл на это добровольно, без каких-либо чар и принуждения. Однако мы должны рассматривать его историю в целом, а не только отдельные события.       Гермиона заламывала пальцы, чувствуя нарастающее беспокойство, которое превращалось в тошноту.       — Малфой не просто ловил и продавал магглорождённых, не просто пытал и людей, и существ, не просто планировал убийство Альбуса Дамблдора в возрасте шестнадцати лет — все эти действия были совершены из-за врождённой приверженности ценностям превосходства чистой крови, которая привела его к союзу с Лордом… — Перси покачал головой, — Тем-Кого-Нельзя-Называть.       Гермиона была удивлена самообладанием Драко. Он выглядел совершенно спокойным, как будто просто слушал очередную лекцию по Древним Рунам, а не был закован в цепи, находясь на суде, который решал его судьбу.       — Мы выслушали его жертв, — Перси пролистал несколько бумаг, — всех, кроме… Стефани Тоулер, которая покинула Великобританию, отправившись в… Вену погостить у своей кузины, — закончил Перси, поправляя очки. — Она отказалась возвращаться и давать показания против Малфоя из-за, как она выразилась, «тяжёлой эмоциональной травмы».       Перси бросил на Драко тяжёлый взгляд, и Гермиона услышала новую волну перешёптываний.       — Что он мог такого сделать, что она отказалась возвращаться?       — Бедная девочка…       — Я бы даже согласился с вердиктом о поцелуе дементора, но, сомневаюсь, что от этого будет толк, потому что у него наверняка нет души.       Гермиона попыталась сглотнуть, но во рту слишком пересохло от судорожных вдохов.       — Министерство сегодня доказало, — продолжил Перси громче, но не пытаясь остановить шёпот, — что Драко Малфой не только решил стать Пожирателем Смерти…       Нет. Нет. Гермиона не позволит… судить Драко, когда не раскрыты все факты!       — Он стал им, чтобы спасти свою семью! — выкрикнула Гермиона. Помещение погрузилось в напряжённую тишину. Драко повернул в её сторону голову, и, на секунду встретившись взглядом с его серебряными глазами, она поднялась на ноги. От резкого движения голова разболелась сильнее, доходя до лёгкого головокружения, но Гермиона не позволит никаким препятствиям помешать ей высказаться.       Взгляды Визенгамота и аудитории оказались прикованы к ней. Гермиона собрала в кулак всю свою храбрость, заставляя себя сделать то, что нужно. Годрик, сколько здесь людей. Она видела их озадаченные лица и чувствовала на себе вопрошающие взгляды. Как Драко столько времени выдерживал всё это?       — Драко… — Гермиона набрала полную грудь воздуха. — Он хотел защитить свою семью. Он хотел помочь отцу, который умирал в Азкабане, — она бросила взгляд на Кингсли. — Но он никогда не хотел… делать всё это. Он не… — руки Гермионы дрожали, и непонятно, то ли от нервов, то ли от злости.       Как и не было понятно, изменит ли это что-нибудь, судя по взглядам, которые на неё бросали собравшиеся в зале люди. Все они уже составили своё мнение о Драко, возможно, ещё даже до начала суда, а целый день обвинений, доказывающих его самые ужасные поступки, лишь укрепили их позицию.       Но Гермиона знала, что он другой, знала, что он изменился. Он помог Ордену, он помог Гарри! И он… он спас её. Во многих отношениях. Лишь Годрик знал, где бы она сейчас была, если бы не он, поэтому Гермиона не отпустит его туда, где не сможет до него добраться. Где не сможет быть с ним. Любить его.       Ничего не закончится, пока она так не скажет. И этот суд тоже.       — Кто из присутствующих скажет, что не сделал бы ничего непростительного, чтобы спасти своих любимых?       Взгляд Гермионы зацепился за Рона, который сидел ссутулившись, сжав руки в кулаки. Она оторвала от него глаза, обращаясь к залу.       — Полагаю, достаточно, — Гермиона окинула толпу обвиняющим взглядом. — Я вижу здесь множество лиц, которых ни разу не видела на поле боя, но вы всё равно так легко осуждаете тех, кто на самом деле противостоял Лорду Волдеморту!       — Мисс Грейнджер… — низкий голос Кингсли был спокоен, но Гермиона отмахнулась от министра.       — Он уничтожил крестраж. Он вытащил магглорождённых из Министерства. Он сражался против Волдеморта, и… и, — Гермиона воззвала. — Драко изменился…       — А до или после того, как он попытался меня убить?       Гермиона снова посмотрела в сторону Рона. Его плечи по-прежнему были напряжены, а по шее из-под воротника аврорской формы полз румянец. Зал суда гудел от голосов, люди ёрзали на своих местах и пересаживались, чтобы переговорить друг с другом, больше даже не утруждая себя перешёптываниями, но Гермиона была сосредоточена лишь на глазах Рона, которые прожигали её, как два голубых пламени.       — Или ты забыла, Гермиона? — Рон фыркнул. — Он оставил меня умирать! Он вооружил Пожирателя, когда я попросил его помочь мне! — Гермиона застыла, только её глаза метнулись к Драко, который выглядел скучающим, будто ему было плевать на это представление, затем обратно к Рону. Последний покачал головой, и его медные волосы заблестели в слабом освещении зала суда. — Я был с ним при освобождении магглорождённых, и скажу тебе, что единственный человек, которого Малфой пытался спасти, был он сам.       Она не хотела сегодня спорить с Рональдом, но сейчас у неё не было выбора.       — Он спас меня, — тихо, но предупреждающе произнесла Гермиона. — Драко сражался с Беллатрисой Лестрейндж, когда она напала на меня, — сказала она немного громче. — Ему было всё равно, что я магглорождённая…       — Лишь потому, что он не смог доказать, что ты одна из них! — Рон хлопнул потрёпанным фолиантом в кожаном переплёте по перилам. Гермиона сразу узнала книгу: это был экземпляр «Священных двадцати восьми», принадлежащий Драко. Что… что он здесь делал?       Рон быстро пролистал до конца, к месту, где страницы были заполнены рукописными заметками.       — Малфой пытался связать твою семью с одной из их семей, — он поднял книгу. — Он не пытался спасти магглорождённую, он пытался дать тебе место в своём мире — в мире, который они пытались создать с Волдемортом!       Лев в груди Гермионы рычал и скалился, заглушая ропот и попытки Кингсли утихомирить зал суда.       — Драко было всё равно на чистоту крови! Он хотел оставить этот мир, потому что больше в него не верил!       — Не верил? — Рон пролистал страницы. — Малфой записал здесь всё то дерьмо, которое вытворяли его дружки-Пожиратели, и знаешь, что он написал под своим именем?       Ноги Гермионы словно окаменели. Нет. Нетнетнет.       Рон развернул книгу — на странице витиеватым почерком Драко было написано всего два слова.       — Предатель крови, — ответил Драко с ядом в голосе, и шёпот затих, а воздух наэлектризовался.       Рон кинул на него недобрый взгляд.       — Да. Предатель крови. И почему же это преступление оказалось достойным находиться в твоей книжке? Ох, точно… потому что для тебя и тебе подобных нет ничего хуже этого.       Гермиона чувствовала себя так, словно кто-то сжимает её сердце всё крепче и крепче в тиски, пока не стало казаться, что оно вот-вот разорвётся. Драко ничего не сказал, он только опустил голову, уставившись в ту же сторону, куда смотрел большую часть дня.       — Драко Малфой никогда не менялся, — Рон захлопнул книгу. — И никогда не изменится. Это у него в крови.       — Достаточно! — прогремел Кингсли. — Все, кто начнёт говорить вне очереди, будет удалён из зала и задержан уже до собственного слушания, где ему будет предъявлено обвинение в неуважении к суду!       Гермиона села оттого, что закружилась голова, и только тогда она поняла, что не дышит. Сделав несколько глубоких вдохов, она почувствовала, как грудь наполняется тысячей различных эмоций, ни одну из которых не получалось охарактеризовать, потому что они сменялись молниеносно. И, честно говоря, она сомневалась, что хотела знать их происхождение.       Визенгамот тихо переговаривался между собой. Некоторые судьи кивали или бормотали что-то вроде: «эта семья — потомственные Пожиратели Смерти» и «Абраксас был одним из первых последователей Тёмного Лорда», затем, наконец, «он сын Люциуса».       — Я ничей сын, — Драко сердито оглядел судей, обращаясь к ним впервые после того неуважительного представления, произошедшего в начале слушания.       Кингсли постучал палочкой по трибуне, призывая зал к порядку.       — Драко Малфой, если вы того пожелаете, у вас есть право обратиться к Визенгамоту. Решив им воспользоваться, вы должны говорить со всем уважением и откровенностью, которых требует их положение.       Губы Драко скривились не то в ухмылке, не то в насмешке. У Гермионы внутри что-то оборвалось, когда Драко начал вставать. Цепи звякнули друг о друга, и он поднялся, слегка сгорбившись, — клетка, в которой он был заперт, оказалась недостаточно высокой, чтобы он мог стоять в полный рост. Тем не менее, он выглядел настоящим наследником Малфоев, воспитанным по всем традициям.       Гермиона понятия не имела, хорошо это или плохо — по крайней мере, пока Драко не открыл рот.       — Эта клетка… маловата для меня, а я бы хотел говорить стоя, — Драко обратился непосредственно к Кингсли. — Ведь… высокопочитаемый суд требует моего уважения, верно?       Услышав ровный, глубокий голос Драко, Гермиона поняла, что внутри поднимается клокотание. Она не до конца разобралась, это были просто нервы или… что-то, что было совершенно неуместно чувствовать в зале суда, но видеть Драко таким спокойным и собранным перед лицом невзгод было… Годрик. Ей нужно взять себя в руки.       Гермиона скрестила ноги и сжала колени пальцами. Сильно.       Драко поднял руки ладонями вверх, демонстрируя цепи, свисающие с запястий.       — Вы выиграли войну. Чего ты боишься, Бруствер?       Гермиона покрутила на пальце малфоевский фамильный перстень, пытаясь избавиться от тревожности, накопившейся внутри за это время. Кингсли несколько напряжённых секунд сжимал губы, затем кивнул двум охранникам, которые осторожно подошли к клетке.       Драко хрустнул шеей, когда они начали колдовать над замками. Он выставил ногу, пододвинув массивный ботинок к одному из охранников, который от неожиданности оступился и выронил палочку.       — Не волнуйся, — протянул Драко. — Не укушу. Точно не таких, как вы, — серые глаза метнулись к Гермионе, и она словно оказалась придавлена к месту всей тяжестью его взгляда. По лицу Драко скользнула ухмылка. — Я прав, котёнок?       Дорогой Годрик! Глаза Гермионы расширились, и ухмылка Драко стала ещё шире, обнажив блеск его белых зубов. Клокотание внутри практически вытеснило весь воздух, отчего голову повело. Это… это было неправильно, но… он хотя бы не избегал её.       — Мистер Малфой! — резко сказал Кингсли, когда с запястий и лодыжек Драко упали цепи. Он глубоко вздохнул и потёр шрамы от ожогов на левом запястье. Гермиона почувствовала вспыхнувшую вину, которая болезненно заглушила поднявшуюся волну клокотания. — Их сняли, чтобы вы проявили должное уважение, и если вы не сможете…       — Да, знаю. Сразу в тюрьму, — насмешливо произнёс Драко. Он застонал, потянулся и встал.       Вау. Он… он всегда был таким высоким? Лицо Гермионы вспыхнуло, когда Драко опустил голову, чтобы она не ударилась о верх клетки, и вышел из неё. Он был… да… очень высоким. Даже сейчас, грязный и растрёпанный, он властвовал в помещении, и Гермиона подумала, не совершил ли Кингсли ошибку, выпустив его из клетки. Что-то в нём было… И Гермиона слишком поздно поняла, что он держал себя так, как в моменты, когда она стояла перед ним на коленях.       Её глаза расширились, и она сжала перстень в руке чуть сильнее — до боли.       Драко какой-то миг смотрел на неё, уголки его губ приподнялись, как будто он точно знал, о чём она думала, — просто по тому, как она прикусила губу, и… возможно, так и было.       Его взгляд смягчился. Гермиона не смогла удержаться от выдоха, после чего она немного съехала на стуле, как будто внутри всё таяло. Черты его лица стали немного отчетливее, выражая, как Гермиона могла только подумать… раскаяние. Настоящее и истинное. Такое она видела всего несколько раз и никогда в присутствии других.       Гермиона подалась вперёд. Что-то было не так.       И вдруг так же внезапно, как появилось на лице Драко, оно исчезло, превращаясь в привычную скучающую аристократическую маску. Он обратился к Кингсли и Визенгамоту.       — Я хотел сказать, — он сделал глубокий вздох, — что мне жаль.       Сердце Гермионы пропустило удар. Боже.       — Мне жаль, что я не сделал большего. Мне жаль, что я… выбрал не ту сторону., — он повёл плечом.       Гермиона не могла в это поверить. Не наблюдай она за ним сейчас настолько внимательно, подумала бы, что это какое-то заклинание, а не Драко.       — Мне жаль, что Поттер умер, — Драко опустил глаза, но потом резко поднял их, и они стали твёрдыми, как гранит, и острыми, как сталь. О нет. — Он пожертвовал собой, чтобы дать всем шанс построить лучший мир, а… все присутствующие просто положили на это болт.       Ох.       Ох… Боже…       Драко тяжело шагнул вперёд по направлению к Визенгамоту, который, даже находясь на возвышении, отступил назад под глухой стук ботинок Драко, раздавшийся в тишине.       — Если бы я мог вернуться, я бы сказал Поттеру, чтобы он съебался и оставил вас всех Тёмному Лорду, — прорычал он, и по залу пронеслась волна вздохов и возмущённых возгласов. — Вы это заслужили! Я бы хотел, чтобы он вернулся и закончил то, что начал!       Гермиона вскинула руки, чтобы прикрыть рот, но на самом деле ей хотелось заткнуть уши. Она не желала этого слышать. Она знала, что Драко не всерьёз это говорил, что он просто был… зол и раздражён, но… Боже, как он мог сказать такое?!       Драко скривил губы, опасно обнажая зубы.       — Я бы выследил каждого из вас, только сейчас сделал бы это ради собственного развлечения.       Люди повскакивали на ноги, начав выкрикивать в его сторону разные вещи, пока Драко просто насмехался в ответ над своими жертвами и их семьями. Кто-то швырнул в него ботинком. Он приземлился перед ним, и Драко плюнул на него, вызвав новую вспышку негодования.       Кингсли приказывал охранникам создать защитный барьер вокруг Драко, едва несколько человек бросились на него. Гермиона оглядела разъярённые лица и трясущиеся кулаки. У неё перехватило дыхание, когда один из охранников грубо оттолкнул Дина Томаса.       Гермиона никогда ещё не была так счастлива, что в зале суда решили запретить пользоваться палочками. Это сделали «из соображений безопасности», но она отнеслась к такому правилу скептически, списав на чрезмерную осторожность, но, видя реакцию Драко… Возможно, это было правильным решением.       Гермиона сидела потрясённая. Почему?.. Как он мог такое сказать? Всё, что они сделали, всё, за что боролись… он бы… отказался от этого…? Нет… Не… Не её Драко. Но… это были его слова.       Он грозно смотрел на судей, и его глаза сияли, как отточенное серебро, как во снах, где он был её Пожирателем Смерти. Она удалила метку, но… он остался таким же, каким был всегда. Она помнила, что сначала Драко не верил в возможность победы Ордена, но думала, что его мнение изменилось. Думала, что он изменился…       Гермиона столько раз прощала его и готова была простить снова: за то, что он увёл Гарри в лес, за то, что произошло между ним и Роном, за то, что он сказал Волдеморту, пытаясь спасти её, но… говорил ли он серьёзно? Что выбрал не ту сторону? Что Гарри… погиб ни за что?       Её раны были ещё свежи, поэтому, когда они снова открылись, стало больнее. Ведь сейчас это сделал Драко. Причинил ей боль. Снова. Сердце заколотилось и остановилось, от нарастающего давления оно стало трещать.       — Драко… — тихо произнесла она, но он не услышал её из-за суматохи.       Драко поджал губы. Он потянулся к левой руке, сорвал с неё повязку и поднял, показывая обожжённую и шрамированную плоть в месте, где раньше находилась метка.       — Я бы снова поклялся в верности Тёмному Лорду, — его голос был низким, холодным и до тошноты знакомым, — просто чтобы посмотреть, как он уничтожит вас нахуй — одного за другим.       — Драко! — воскликнула Гермиона, и он резко повернулся к ней. Как он смел такое говорить? После того, как она решила удалить его метку, чтобы спасти его — вместо… вместо Гарри. Она могла помочь ему, сразиться с Волдемортом, сделать… что-нибудь. Но она осталась с Драко. Гермиона выбрала его.       Она должна была смириться с этим решением, и она могла, если это означало, что… у неё останется он — её Драко. Но услышать от него слова о том, что он сделает всё это снова, — после всего, от чего она отказалась, после всего, что потеряла…       Ещё немного, и сердце Гермионы разорвётся на части.       — Пожалуйста, не… делай этого.       Суровость с его лица исчезла, а глаза стали дождливо-серыми. Его грудь тяжело вздымалась.       — Я уже это сделал.       — Охрана! Схватить его! — прокричал Кингсли, и они побежали в его сторону.       Гермиона вскрикнула, когда Драко увернулся от одного заклинания, попав под луч другого: оно угодило ему в раненое плечо, и он ударился головой о прутья клетки, отчего они заискрились, отозвавшись на прикосновение инородного тела. Рыкнув, он повернулся обратно, по его лицу текла кровь, капая на грудь.       Гермиона вскочила на ноги. Не понимала, как и когда, но понимала, что ей нужно что-нибудь сделать. Она не могла просто сидеть на месте и быть сторонним наблюдателем, но… как и сказал Драко, это уже произошло. Тяжесть в груди не давала сдвинуться с места.       Драко набросился на охранников, распахнув клетку и прижав одного из них к прутьям двери. Они вспыхнули яркими голубыми завитками магии, посылая импульсы по телу волшебника, отчего он начал содрогаться. Второй охранник вскинул палочку, но Драко схватил его за запястье, выкручивая руку и отправляя заклинание в толпу. Люди закричали и разбежались в разные стороны, хотя некоторые попали под удар и рухнули на свои места.       — Гермиона, — Драко произнёс её имя словно молитву, и она почувствовала, как острый осколок её сердца, вонзившись в мягкие ткани, расцарапал всё внутри. Одним широким шагом он оказался перед ней, руки обхватили лицо, а рот впился в губы в грубом поцелуе. Гермиона почувствовала на языке резкий привкус его крови и, не успев понять, что происходит, уже отвечала ему. Драко отстранился, тяжело дыша, и сказал: — Ты же знаешь, я не всерьёз.       Гермиона хотела покачать головой, хотела отстраниться, но Драко не отпускал её, пряча в своих руках.       — Драко… — она потянулась к его ладоням, чтобы убрать их от своего лица, но Драко, воспользовавшись возможностью, крепко сжал обе её руки в своих.       — Нет, нет, — повторил он, на секунду оглянувшись, когда послышался топот большего количества охранников. Вернув внимание к ней, Драко поднял её ладони и поцеловал их — по её пальцам обильно потекла кровь. — Я люблю тебя. Ты знаешь. Я люблю тебя. Но это… это было бесполезно. Меня бы никогда не отпустили.       Поэтому он сделал только хуже?! Что за чистокровная логика?       — Драко! — вскрикнула Гермиона, увидев главного охранника, Тэкери, у него за спиной. Драко махнул локтём, попав ему в горло, и Тэкери выронил палочку, отшатнувшись и захрипев.       Вновь обхватив её ладони, Драко притянул их обратно к своему лицу. Гермиона с ужасом наблюдала, как кровь с его подбородка стекает на их сцеплённые руки.       — Они не смогут разлучить меня с тобой. Ничего не сможет, — Драко наклонил голову, заглянув ей в глаза, и прядь светлых волос упала ему на лоб. — Мы будем вместе. Просто… Дождись меня. Не убегай в этот раз. Пожалуйста, сладкая… — охранников становилось всё больше. Сердце Гермионы бешено колотилось, с каждым ударом разбиваясь всё сильнее. — Дождись меня. Я вернусь за тобой. Обещаю.       Гермиона хотела ответить ему, сказать… но не знала что. Она не… Она не… Горло пересохло, слишком, не пропуская ни одного звука, поэтому Гермиона отвечала Драко беззвучными слезами, бегущими по щекам, смешивающимися с его кровью и собирающимися в ладонях.       — Обещай, — его голос был таким глубоким и повелительным, что Гермиона неосознанно разомкнула губы, но не смогла произнести ни слова. — Гермиона? — охранники схватили его за руки, и Драко зашипел, когда они задели обожжённую кожу. Гермиона смотрела на Драко, мысли проносились в голове со скоростью света, чтобы ухватиться за одну и озвучить. Его потянули назад, но он продолжал держаться за неё.       — Гермиона? — снова спросил он, пока его утягивали. Теперь голос Драко звучал напряжённо. Гермиона встретилась с ним взглядом, желая сказать слишком многое, но не имея на это времени. Расстояние увеличивалось — он оставлял её. Снова.       Из-за крови и слёз их руки разъединились, но Драко продолжал тянуться к ней, пока на его запястьях снова не защёлкнули цепи.       Только когда Гермиона увидела, как Драко заталкивают обратно в клетку, она смогла свести вихрь в голове к одной мысли.       — Нет!       Драко тут же застыл на месте, словно превратился в камень. Он уставился на неё, даже не дыша, и в его глазах сверкнула молния. Затем выругался, схватился за решетку и стал трясти её, несмотря на то, что вокруг его руки вспыхивали раскалённые белые искры.       — Гермиона! — Драко выкрикнул её имя с отчётливой болью в голосе.       Гермиона с расширенными от ужаса глазами следила за клеткой, что начала опускаться обратно в пол.       — Нет! — она протиснулась мимо нескольких человек, пытаясь пробраться к центру, и… и она не знала. Но это было неважно. Важно было лишь добраться до Драко.       — Пожалуйста! — выкрикнул он ей, когда его скрыли практически до макушки. — Дождись меня! На этот раз я приду, клянусь! Клянусь, Гермиона!       Гермионе казалось, что голова сейчас взорвётся, — этого не могло происходить. Это не могло быть правдой. Она сейчас проснётся и поймёт, что всё это было одним из её ужасных кошмаров, потом перевернётся на другой бок и уткнётся носом в шею Драко, который обнимал её и…       Шестерёнки громко заскрежетали, постепенно скрывая клетку.       — Обещай мне! — закричал Драко, отплёвываясь кровью. — Гермиона!       Клетка исчезла, и пол закрыл отверстие, но голос Драко всё ещё был слышен, исчезая в глубине. Он эхом разносился по залу, пока Кингсли выносил окончательный вердикт Визенгамота. Судьи даже не совещались. И не нужно было. Все знали конец истории — все, кроме неё и её глупого, полного надежд сердца.       — За совершённые преступления Драко Люциус Малфой приговаривается, — низко произнёс Кингсли, и у Гермионы затряслись колени, — к заключению в тюрьме Азкабан…       — Нет! — всхлипнула она, понимая, что это бесполезно, но оказываясь не в силах удержать себя в руках.       — Где он останется, — продолжил Кингсли. Гермиона затаила дыхание, ожидая услышать, насколько долгой будет её разлука с Драко, — до конца своих дней, — закончил Кингсли.       Вокруг воцарился хаос, полнейшая неразбериха. Одни аплодировали, другие выкрикивали что-то нецензурное. Не желая принимать то, что сейчас произошло, Гермиона с дрожащими красными ладонями стояла посреди зала суда, приговорившего к пожизненному заключению человека, который этого не заслуживал. Кулаки были сжаты, и в ожог на ладони впивалось что-то твёрдое.       Разомкнув пальцы, она увидела перстень Драко Малфоя, залитый его кровью. Гермиона оглядела Визенгамот, который принял решение ещё до того, как вошёл в этот зал, и закрыла глаза рукой, сглатывая слёзы. Она была так… так зла. На судей, на людей. На Драко и… больше всего на себя. За мысли… за веру в то, что… что на этот раз всё будет по-другому.       Распахнув веки, Гермиона больше не плакала, но её рука оставалась сжатой в кулак.

***

      Окно.       Драко бы этому удивился, будь он в состоянии хоть что-то чувствовать, но его словно парализовало оцепенением как внутри, так и снаружи, и он просто стоял, пока ледяной ветер кусал открытую кожу лица. Дверь со скрипом захлопнулась, и лёгкие перестали качать воздух. Вдохнуть хотелось, но мышцы груди не реагировали.       Интересно, у трупов идентичное ему состояние?       Драко посмотрел в окно. На ржавые прутья, покрытые коркой инея и соли. Всё это место было таким. Его провели через тюремные ворота и заперли их на засов, как только он оказался на территории Азкабана. Драко был закован в кандалы на лодыжках и запястьях, а по обе стороны от него стояли авроры. Даже если бы ему каким-то образом удалось сбежать от них и освободиться от цепей, ему некуда было идти. Он находился на острове, а лодка, на которой они приплыли, управлялась магией.       А Драко больше не мог колдовать.       Он ничего больше не мог — лишь сидеть и стискивать челюсти до хруста костей и зубов, пока его пытались заклеймить рунами, помечая как заключённого и изгоя.       Тёмная метка хотя бы показывала его принадлежность к определённой группе, а эти символы означали, что он никогда не сможет вернуться.       Успокаивало лишь то, что в полной мере заклеймить его чернилами мешали шрамы, оставленные Поттером. Как бы они ни старались, — а старались они отменно, — тюремные руны только расплывались по бугристым тканям на его груди. Без возможности что-либо исправить. Драко торжествующе усмехался и продолжал бы делать это дальше, если бы тюремщик не закрыл бутылочку с чернилами и не заговорил.       — Плевать. Всё равно никогда отсюда не выйдет. Просто бросим его в камеру Малфоя-старшего, и дело с концом.       В камеру отца. Ладно, хотя бы придерживался традиций. Может, умом тронется через год, как и его дорогой папа. Он бы рассмеялся над жестокой иронией, если бы был в состоянии сделать это.       Драко с самого прибытия на эту скалу чувствовал, как его тело постепенно покидает тепло, и хотя он ещё не видел ни одного дементора, но ощущал их присутствие: они наступали и просачивались под кожу, пытаясь найти ту часть души, которая ещё оставалась в нём.       Удачи, блядь.       Его привели в камеру и втолкнули внутрь. Драко обвёл взглядом стены — глаза отца были такие же бледно-серые. Он помнил их широко раскрытыми и дикими, устремлёнными в никуда, пока он лежал на вилле, а Драко на пляже пытался затопить вином разбитое сердце.       Но здесь не было солнца, которое могло бы сжечь его, только ледяной ветер, соль и камень. Очередной порыв воздуха ворвался через зарешечённое окно. В этом месте разум отца… треснул. Здесь он перестал быть Люциусом Малфоем, превратившись в сломленное несоображающее ничтожество, на которое Драко когда-то променял своё будущее.       Из-за этого он едва не потерял Грейнджер, а потом поклялся сделать что угодно, всё, лишь бы вернуть её, и по иронии — у судьбы явно ужасное чувство юмора — именно поэтому он оказался в месте, где был далёк от неё как никогда. Он просил её пообещать ему, хотя знал, что его собственное обещание было всего лишь ложью.       В голове Драко пульсировала кровь, аккомпанируя скрежету двери — прочной и каменной.       Он никогда не покинет эту камеру.       Он никогда не выберется.       Он никогда не…       Резкий порыв ветра ворвался в окно, внезапно наполнив лёгкие Драко холодным воздухом.       Как бы сильно он ни хотел дышать, Драко как можно скорее вытолкнул из себя весь воздух, сокращая мышцы настолько, что казалось, будто осколки льда вонзаются ему в грудь. Он привыкнет и к этому чувству. Ему предстояло мёрзнуть до конца своих дней. Он никогда больше не почувствует тепла. Да и как, если Грейнджер находилась за сотни миль от него?       Их разделяло не только расстояние, не только решётки, стены, океан и грёбаные дементоры.       А всё, что он совершил. Всё, кем он являлся.       Это была его вина, и перед глазами до сих пор стояли слёзы на её лице, когда их разделили, уводя его.       Его девочка. Его вина.       Он умрёт здесь.       В этой чёртовой камере.       В одиночестве.       Нет. Нетнетнет. Он проклял себя не для того, чтобы в конечном итоге оказаться запертым одному в этой камере. Драко зажмурился, мысленно возвращаясь к руинам мраморных стен. Он перелопачивал осколки, копаясь в них, пока руки не начали кровоточить, пока он не добрался до…       Драко приподнял дверцу люка, которую удерживал носком ботинка, и снизу показалась копна вьющихся волос. Это была она. Скорее… то, что у него осталось от неё.       Драко выдохнул, но когда она выбралась наружу, его лицо опустело. Это была не его девочка. Это была не его Гермиона.       Она… Это… было чем-то неправильным.       Она подняла голову, заглядывая ему в лицо. Не тёплыми карими глазами, похожими на жжёную корицу, а пустыми, бесцветными, некоторым образом напоминавшими ему потускневшее небо за окном.       Она прищурилась.       — Ты заслуживаешь быть здесь, но зачем ты затащил меня в это… — она оглядела разбитый мрамор. — Боже, что за херовое местечко.       Драко застыл, находясь в шоке, с одной стороны, из-за того, что она произнесла эти слова, с другой — что действительно была здесь. Даже если это и происходило у него в голове.       — Я думал, ты хотела быть со мной, — наконец сказал он.       Фальшивая Грейнджер рассмеялась.       — Быть с тобой? — она сморщила нос. — Зачем?       — Затем что ты любишь меня, а я… — он втянул в себя ледяной воздух. — Я люблю тебя.       Подойдя, она встала прямо перед ним и запрокинула голову, чтобы установить зрительный контакт. Драко почти представил, как от их близости на её щеках появился бы лёгкий румянец, но, посмотрев вниз, заметил лишь бледность кожи.       Но её голос звучал в точности как и тогда:       — Я не хочу, чтобы кто-то вроде тебя любил меня.       Драко словно дали пощёчину. Его руки сжались в кулаки, отчего новая, тугая кожа на левом предплечье неприятно натянулась. Он не хотел чувствовать то, что чувствовал тогда из-за неё. Драко закрыл глаза, пытаясь сбежать от неё и воспоминаний о тех словах, но, когда его веки распахнулись, она продолжала стоять напротив.       В его камере.       Перед окном.       С ним.       Пробивающийся сквозь решётки свет рассеивался вокруг неё, и Драко впервые смог ясно её разглядеть. Все краски с неё сошли. Она была бледной, как призрак. Драко оглядел её, пытаясь представить нормальный цвет волос, но, как бы ни старался, они безучастно оставались пепельно-серыми.       Нет. Нет. Нет. Он не мог. Не мог видеть её такой. Не мог вынести этого — ни одной ёбаной минуты. Драко думал, что разлука будет худшим, через что ему придётся пройти, но быть с… этой искажённой версией девушки, которую он любил… Именно это был настоящий ад.       Он развернулся, попытавшись похлопать по двери. Сказать, что здесь посторонний. Что они должны вернуться и… и…       С той стороны слышались крики полдюжины других заключённых — некоторые уже просто вопили, даже не пытаясь соединять звуки в слова. Драко попятился от двери, и вскоре его плечи упёрлись в оконную решётку.       — Здесь только ты и я, — слащаво произнесла фальшивая Грейнджер. — И больше никого. Как ты всегда и хотел, — она улыбнулась, но в её улыбке не было теплоты, и по телу Драко пробежали мурашки от дуновения холодного ветра. — Ты наконец получил то, что заслужил, Малфой, — Драко напрягся, сильнее вжимаясь в железные прутья. На каждый его шаг назад Грейнджер делала шаг вперёд, в итоге оказавшись прямо перед ним. Она запрокинула голову, глядя на него своими большими глазами. — Меня.       Это была не Гермиона. Это был какой-то придуманный им образ, но… она была права, как, впрочем, и всегда, мать его. Драко заслуживал наказания. Он ожесточил своё сердце по отношению к остальному миру, чтобы Грейнджер в нём оставалась в безопасности, и кто ещё мог мучить его, как не единственный человек, способный вырвать пульсирующий орган изнутри?       Она могла выдёргивать его сердце из груди каждый день, а ему оставалось только сидеть здесь и продолжать любить её. До самой смерти.       Возможно, и после тоже.       Ведь, даже когда он умрёт, он всё равно останется здесь, в аду… с ней и без неё.