Эта жестокая земля

Саундтрек:

Circles — Hollywood Undead

Gilded Lily — Cults

      Драко бродил. В этой проклятой камере было совершенно нечем заняться — отойти от одной стены на три больших шага и развернуться на триста шестьдесят градусов, чтобы оказаться в прежней точке. Единственное развлечение. Ботинки гулко стучали по каменному полу, заглушая звуки безнадёжного воя, когда он подходил к двери, и завывания ветра, когда поворачивался к окну.       Окно — вот как они, должно быть, проникали внутрь. По крайней мере, Драко так думал. Попав сюда, он ни разу не видел, чтобы открывалась дверь. Еда появлялась раз в день, если это можно было назвать едой. Даже та зелень, которую варганила Француженка, была лучше чёрствого хлеба и чашки грязной воды, которая превращалась в лёд, если он не сразу выпивал.       Иногда он пил. Иногда его отвлекала фальшивая Грейнджер — без его воли воспроизводила в голове разные ужасные детские воспоминания, например, как отец однажды отвесил ему пощёчину за непрекращающийся плач, и мутная вода застывала. Жажда беспокоила не так сильно, как всё более частые мысли о том, что фальшивая Грейнджер становилась такой же — ледяной и непробиваемой.       Чёрт, как он ненавидел это место. Драко замедлился, дойдя до решётки. Если дементоры проникали в камеры таким образом, то, возможно, у него получится выбраться этим же способом. Он ухватился за два прута, ощущая ладонями холодное железо, и попытался… оттянуть их. Ничего не произошло.       Шмыгнув носом, Драко встряхнул руками, пытаясь немного разогреть их в надежде, что на этот раз у него получится хоть немного их сдвинуть. Он размял пальцы, снова обхватив прутья. Сделав несколько глубоких вдохов, он сосчитал до трёх и повторил попытку.       Один.       Два.       Три.       Почувствовав, как напряглись мышцы шеи, Драко со всей силы дёрнул в стороны, уговаривая себя не сдаваться, не… Шрамированная кожа натянулась. Руки дрожали, вены набухли…       — Сука! — отпустив, Драко пытался отдышаться.       Так, вот теперь он начинал злиться. Он торчал здесь уже несколько недель и немного потерял мышечную массу, но хоть что-то же должно было произойти. Верно? Верно.       Херня какая-то. Он был лучше этого. Он был Драко Малфоем, мать его.       За спиной что-то фыркнуло. Что-то — потому что, как бы сильно она ни была похожа на его девочку, она ею не была. Не могла ею быть. Его Грейнджер никогда не была такой… злой.       Она уже несколько секунд смеялась. Это был не тихий перезвон голоса, приятный слуху, а что-то жестокое и холодное. Что-то, походящее на неё.       — Только не говори, что это твой план.       — Заткнись.       — Надеюсь, ты не считаешь себя первым заключенным, который пытается это сделать. Очевидно же, что они магически укреплены. Это видно любому идиоту.       Драко стиснул зубы, когда голос стал ближе. Почему она была здесь? Почему именно сейчас?       Что-то упало и покатилось по полу.       — Упс, — с фальшивым беспокойством охнула фальшивая Грейнджер: грязная вода разлилась по полу.       Драко уставился на лужу. Если она была только в его мыслях, то не могла ничего опрокидывать. Или… это сделал он, когда отошёл от решётки? Драко пытался вспомнить, но вопли, доносившиеся снаружи камеры, отвлекали. Бессчётное «нет, пожалуйста! Извините! Простите! Не-е-ет!»       — Я думала, тебе нравится, когда люди умоляют.       Драко надвинулся на фальшивую Грейнджер.       — А знаешь, что мне не нравится? Ты. И твое тявканье мне в ухо, когда я пытаюсь…       — Что пытаешься? — усмехнулась она. — Сломать себе руки?       — Съебись, — прорычал Драко.       — Оу, это всё, на что ты способен?       Драко сжал челюсти.       — Я покажу, на что я, блядь, способен, — он повернулся обратно к окну, схватился за решётку и дёрнул.       В ушах шумела кровь. Шрамы на напряжённых мышцах вновь туго натянулись, только на этот раз давило и на грудь, и на живот. Драко продолжал тянуть, полный решимости что-то изменить, показать ей, показать себе, что… что…       Что это не бесполезное занятие. Что он не никчёмный.       Что он не нарушит ещё одно обещание, данное своей девочке.       Драко стискивал прутья до предела. Шрамы были на волоске от того, чтобы полопаться, и, даже учитывая это, он не отступил, усилив хватку. Бисеринки пота катились по лицу, охлаждаясь порывами ветра.       — Ничего не выйде-ет, — нараспев предупредила она его.       Драко издал рёв, и руки разжались.       — Блядь! Блядь! — он стиснул решетки и стал их трясти. — Блядь!       Фальшивая Грейнджер закатила глаза.       — Ты закончил?       Драко прислонился к стене, отчего холодный камень остудил разгорячённое тело. Через несколько секунд он уже дрожал, а пот на коже пробирал до костей. Драко пожалел, что не осталось воды. От тяжелого дыхания во рту пересохло, а мышцы рук и спины до сих пор подёргивались. Новую чашку он получит только завтра. Может, тогда попробует ещё раз.       Но был ли в этом хоть какой-то смысл? Он застрял здесь нахуй. Заперт. Нужно быть чудовищем, чтобы согнуть эти прутья. Даже если бы и получилось, пережить падение было просто невозможно. Что он делал, если не обманывал себя? И тратил время на глупые идеи? Если дверь не открывалась, то как, чёрт возьми, он вообще выберется и вернётся к ней, к… Гермионе.       — Я здесь, — если бы не эти слова, он бы даже и не понял, что произнёс её имя вслух.       Тяжело дыша, Драко прикрыл веки, после чего поднял на неё взгляд. На секунду она показалась ему слишком высокой, а кудри, обрамлявшие её лицо, бросали на него тень, оставляя видимыми лишь глаза. Не тёплые и глубокие, какими они должны были быть, а остекленевшие, серые и…       Это была не она, не его Гермиона, не то чтобы, но… настолько приближённая её версия, насколько это было для него возможно. Хотя бы сегодня.

***

      Гермиона примостилась на краешке дивана. Несмотря на то, что она спала здесь уже неделю, странные ощущения не исчезали — словно она вторглась в дом Лавгудов.       Это был прекрасный дом с множеством открытых окон, через которые мягко дул летний ветер. Занавески бесшумно скользили по полу, а на двери звенели колокольчики, напоминая Гермионе о пении птиц. Они и пели — громко и часто на рассвете. Иногда даже залетали в дом, что она сочла бы очаровательным, если бы они время от времени не пытались вить гнезда в её волосах.       Он был совсем не похож на другие волшебные дома, в которых она бывала. Он не был таким захламлённым, но уютным, как Нора, и не был ветхим, но оживленным, как Гриммо. И уж точно не походил на Малфой-Мэнор, за что Гермиона вроде как должна быть благодарна, хотя теперь понимала, что… ей в некотором смысле его не хватало.       Как бы Луна ни уговаривала Гермиону чувствовать себя здесь как дома, она всё же с трудом ощущала должный комфорт. Ксенофилиус был занят «Придирой», перебравшейся в новый офис, поэтому занятий Гермионе здесь осталось не так много: например, ознакомиться с несколькими странными книгами, которые он хранил на изогнутых полках.       При беглом взгляде по содержанию она поняла, что это была по большей части макулатура: теории о нарушении законов Гэмпа, которые не могли воплотиться в реальности ни по какой логике, заговоры различных магических правительств, скрывающих способности странных растений и животных, названия которых она никогда даже не слышала и большинство из которых казались фантастическими даже для волшебного мира.       Поэтому вскоре она их отложила и вернулась к стопке бумаг и кипе книг по магическому праву. Но даже работая, Гермиона с трудом погружалась в изучение информации, что было ей несвойственно в обычное время. Чаще она нервно мялась на краю дивана.       Замерев. Застыв.       Гермиона подумала о Драко, что находился в одиночестве в холодной камере, и зажмурилась. Она наклонилась, почти касаясь головой колен. Прижала ладони к глазам, запустив пальцы в копну запутанных кудрей. Оставаясь в таком положении три секунды, Гермиона сделала глубокий вдох и заставила себя выпрямиться. Открыла глаза и наткнулась взглядом на стоящую напротив Луну.       — Годрик милостивый! — Гермиона схватилась за сердце, подпрыгнувшее к горлу. У Луны была странная привычка передвигаться по дому бесшумно. Если бы она почти всё время не напевала себе под нос, Гермиона бы даже не замечала её присутствия. Рассеивало внимание и то, что в последнее время мысли были забиты чем-то другим: с одной стороны, встречи в различных отделах Министерства, с другой — закрытые судебные дела, которые ей нужно было поднять, чтобы попытаться обжаловать приговор Драко.       — Я подумала, что ты проголодалась, — Луна протянула ей сколотую тарелку, на которой лежал толстый кусок тоста, намазанный апельсиновым джемом. При виде еды у Гермионы скрутило желудок от голода. Эти несколько дней она была так занята, что уже и не помнила, когда в последний раз ела. Наверное, вчера… скорее всего… Гермиона задумчиво прикусила губу, пытаясь вспомнить.       — Гермиона? — тихо спросила Луна.       — Что? О! Да, — быстро отозвалась она. Луна передала ей тарелку и села рядом. — Спасибо, Луна. Не хочешь напополам? — спросила она, ощущая некоторое неудобство, что настолько сильно воспользовалась гостеприимством Луны.       Глаза Лавгуд очертили лицо Гермионы.       — Было два ломтика.       Это… не было ответом, но… Гермиона всё же приняла его. Она откусила тост и едва сдержала стон. Он был мягким, но хрустящим, и по языку растеклось растопленное масло, а после рецепторов коснулся сладковато-терпкий вкус апельсина.       — Боже, — пробормотала Гермиона, глотая. — Это так вкусно!       Луна как-то маниакально улыбнулась, и уголки губ Гермионы тоже немного приподнялись. Она не смогла открыто улыбнуться в ответ, но по сравнению с предыдущей неделей, когда она столкнулась с Луной в Косом переулке, пытаясь подавить приступ паники, чтобы не расплакаться на публике, это был большой шаг. Пока она пыталась оспорить дело Драко, меньше всего ей нужно было выглядеть неуравновешенной.       После короткого разговора Гермиона выселилась из номера в дешёвом маггловском отеле и переехала в гостиную Луны.       — Я рада, что тебе понравилось, — сказала Луна со странным и мечтательным выражением лица, когда Гермиона откусила второй, а затем и третий кусок тоста. — После вчерашнего тебе нужны силы, — она отвернулась и уставилась в окно, начав тихо напевать какую-то мелодию.       Гермиона с трудом сглотнула и опустила тост. Внезапно еда начала отдавать горечью.       Вчера были… похороны. Спустя почти год после погребения Дамблдора они провожали в последний путь души павших в битве за Хогвартс. На организацию ушло немало времени, потому что хоронили многих. Часть территории Хогвартса превратили в кладбище, чтобы никто из отдавших жизнь за мир и тех, кому негде было упокоиться, не был забыт.       Обсуждалось, где похоронить Гарри. Очевидным местом была Годрикова Впадина, а Молли Уизли предложила похоронить его вместе с семьей Уизли, но Гермиона настояла, что настоящим домом Гарри был Хогвартс, поэтому он должен быть упокоен на почётном месте между Минервой и Ремусом.       Внутренний двор был полон людей, пришедших отдать дань уважения павшим и попрощаться с близкими. Гермионе выдалась возможность сделать это на поле боя, и внутри заклубилось странное чувство тревоги, едва она ступила на территорию школы. Пока Элфиас Дож произносил речь о храбрых героях, отдавших свои жизни, она не могла не думать о Драко, который не потерял жизнь, но потерял будущее, отдав столько же, сколько и все остальные.       А она потеряла его. По крайней мере, пока не сможет освободить.       Гермиона отложила недоеденный тост на тарелку и задумалась о том, что сегодня ел Драко и ел ли вообще.       Луна пригласила её в Нору после церемонии, но Гермиона отказала, аргументировав это большим объёмом работы, что, в общем-то, не было ложью: навалилось многое, но главной причиной всё же стало нежелание скрывать своё истинное состояние, чтобы не расстраивать мрачностью Рона и семейство Уизли.       После похорон Гермиона догнала Кингсли, попытавшись снова поговорить с ним о Драко. Она знала, что сейчас было не лучшее время и даже не самый подходящий момент, но если это поможет, то рискнуть стоило. Однако Кингсли лишь отмахнулся от неё, сказав, что для обсуждения официальных дел Министерства ей нужно записаться к нему на приём.       — Я пыталась, — возразила Гермиона. — Мне постоянно говорят о плотном графике и отправляют в Отдел магического правопорядка, с которым я общалась уже дюжину раз…       — Понимаю ваше негодование, но я не могу встречаться с каждым неравнодушным гражданским лицом, мисс Грейнджер.       — Я не просто неравнодушное гражданское лицо, я была членом Ордена! — закричала Гермиона, не обращая внимания на то, что вокруг стало тихо. — И Драко помогал Ордену! Если бы не он, мы бы сегодня похоронили ещё больше людей!       Рядом с Гермионой материализовалась миссис Уизли, похлопав по руке.       — Пойдём, дорогая. Сегодня день траура, чтобы почтить память тех, кто погиб, и то, за что они погибли.       Гермионе не нужны были утешения, и она отошла от миссис Уизли, снова встречаясь взглядом с Кингсли.       — Да, мы должны чтить их память, — она по очереди указала на могилы Гарри, Минервы и Ремуса. — Построив мир, в котором мы не допустим несправедливости! Если бы они сейчас здесь стояли, то не согласились бы с этим приговором — и ты это знаешь. Не после того, что он сделал…       — Что он сделал?!— взорвался Кингсли. — Ты была там! Ты слышала, что он говорил в зале суда! Что говорил судьям! — Кингсли потемневшим и проникновенным взглядом посмотрел на могилы своих друзей. — Если бы они были его судьями, тогда, возможно… но их больше с нами нет. И что ещё мне оставалось делать? — Кингсли нахмурился. — Я знаю, что сделал Драко Малфой, всё знаю… Но мальчик сам себя проклял. У меня не было выбора.       — Гермиона, пойдём. Сейчас не время, — тихо повторила миссис Уизли и обняла Гермиону за плечи, чтобы увести.       — Хватит, не надо! — вскрикнула Гермиона, пытаясь не выдать истерических нот в голосе, и во второй раз отстранилась от миссис Уизли. — Не трогайте меня!       Сначала миссис Уизли выглядела шокированной, но потом её взгляд сменился на… обиженный, и внутри Гермионы всколыхнулось чувство вины.       — Я… Я просто пыталась помочь, — тихо сказала она.       Тогда помогите мне, хотелось ответить Гермионе, но миссис Уизли нервно теребила в руках толстый свитер с вышитой спереди буквой «Ф», и яма глубоко внутри разверзлась, угрожая поглотить девушку целиком. В памяти всплыл образ Гарри, которого опускают в землю, и горло сжалось до такой степени, что она едва могла дышать, не говоря уже о том, чтобы извиниться за срыв на миссис Уизли.       — Пойдём, мам, — Джинни потянула мать за руку, уводя её за собой. Гермиона всего на миг поймала её взгляд, но увидела в нём неодобрение, и младшая Уизли покачала головой, блеснув длинными волосами в лучах яркого летнего солнца.       Гермиона была благодарна Луне за то, что та не стала упоминать о случае на похоронах и об отклонении приглашения в Нору, сказав лишь:       — Я принесу пудинг.       Закрытый пудинг оказался на столе перед диваном около тарелки с недоеденным тостом. Но внимание Гермионы поглотил лежавший рядом и до сих пор запечатанный свиток, о котором она во всём этом эмоциональном затишье почти забыла.       Её выследил один гоблин, когда после неудачного разговора она решила прогуляться по берегу озера.       — Извините, извините! — гоблину пришлось повысить голос, дабы Гермиона повернулась. У неё не было настроения… ни на что, кроме как смотреть на прохладные, спокойные воды озера. — Мисс Гермиона Грейнджер? — прохрипел он и ткнул её в бок свитком, запечатанным серебряным воском со знакомой эмблемой семейного герба Малфоев.       Гермиона перевела взгляд с печати на чёрные глаза, увеличенные большими очками, что подпирались бородавкой размером почти с его нос. Она не смогла с улыбкой поприветствовать его, поэтому просто кивнула, подтверждая, что он не обознался.       — Это вам, — он сунул свиток ей в руки. Гермиона лишь моргнула в ответ на действия гоблина, который вздохнул, подтянул брюки за пояс и пояснил: — Это завещание Драко Люциуса Малфоя.       Боже… Кровь отхлынула от лица, и Гермиона покачнулась.       — Он… Он… — едва слышно выдохнула она.       — Нет, нет, — гоблин махнул когтистой рукой, — и оно не вступит в силу, пока он не умрёт, но довольно много наших клиентов проведут остаток своих дней в Азкабане. Поэтому пришлось внести коррективы. Если в завещании указаны наследники или бенефициары, ответственность за наследство возлагается на них.       — Простите, — выдохнула Гермиона. — Поместье?       Гоблин страдальчески вздохнул.       — Все земли и титулы, а также вещи и золото, принадлежащие роду Малфоев.       Гермиона во все глаза уставилась на него. Драко упоминал об изменении завещания, но в тот момент она не осознавала точных масштабов его действий.       — Но я не Малфой, — запротестовала она. — Я не могу…       — Я просто передаю, поскольку это мои фидуциарные обязательства, — перебил он её. — То, что вы можете или не можете, хотите или не хотите, меня не касается. Если у вас есть вопросы по поводу хранилищ…       — Хранилищ? — повторила Гермиона. — Их много?       — Пожалуйста, запишитесь на приём к Хоркаку Костолому. Он работает с клиентами высокого уровня безопасности уже… — Гоблин замолчал и сморщил нос, отчего бородавка дёрнулась и очки чуть не упали с лица. Нацепив их обратно на горбинку носа, он продолжил: — А теперь прошу меня извинить, меня ждут другие клиенты.       — Подождите! — крикнула она, но гоблин уже доставал из портфеля очередной свиток и направлялся к следующему человеку. Гермиона последовала за ним в толпу, но он был намного ниже её ростом и при этом почти вдвое быстрее.       Она огляделась, видя водоворот незнакомцев и людей, которых знала много лет. Они омывали её, как вода камень, и внезапно она почувствовала себя очень… одиноко.       Гермиона прижала свиток к груди, наблюдая, как люди находят утешение в друзьях, семьях, любимых. Но у неё не было такой возможности, потому что человека, которого она любила, нет. Его забрали. И она сжигала все мосты, пытаясь вернуть его, но… будет ли этого достаточно? А если нет, то что ей делать?       Что она сможет сделать?       Гермиона вернулась к Лавгудам одна, поскольку Луна отправилась в Нору, а Ксенофилиус печатал специальный выпуск «Придиры» с некрологами ушедших. Она в тишине уселась на диван, на то же место, что и сейчас. Слишком нервничала, чтобы открыть свиток и посмотреть, что Драко… отдал ей. И что именно это означало.       Ты получишь всё, когда я умру. Мэнор, имущество, всю эту херню. И хранилища. Они уже не те, что были когда-то, но не волнуйся, я заполнил их достаточным количеством кровавых денег, чтобы ты чувствовала себя комфортно в течение нескольких жизней.       Глубоко вздохнув, Гермиона принялась приводить в порядок мысли, складывая их в стопки, которые с каждым днём становились всё выше. Но у неё не было времени на нормальную организацию, потому что, когда она не была полностью сосредоточена на деле Драко, её засасывало в холодную чёрную дыру на дне, видимо, собственной души. Иногда там пропадали мысли, и Гермиона оглядывалась по сторонам, понятия не имея, что она прочитала и зачем вообще вошла в комнату.       Она беспокоилась, что Драко тоже туда провалился, потому что всякий раз, когда у неё хватало смелости выбросить рассеянные мысли из затылка, где он обычно прятался, она находила… пустоту. Словно Драко, который жил в её голове в прошлом году, тоже забрали.       Тем больше причин работать усерднее и не останавливаться на достигнутом. Сегодня Гермионе нужно было снова пойти в Министерство, чтобы отправить запрос на получение из архива копии дела тысяча семьсот сорок восьмого года, по которому одна ведьма была ошибочно заключена в тюрьму. Она надеялась найти какую-нибудь информацию о процессе апелляции, который, как вычитала Гермиона, занял тринадцать лет до полной отмены приговора.       Снаружи подул тёплый ветер. Июнь закончился, и Драко провёл в Азкабане уже больше месяца. Она не хотела ждать тринадцать лет, пока Визенгамот отменит приговор.       Гермиона не знала, протянет ли Драко тринадцать лет. Ведьма в том деле была невиновна, как и Сириус, который просидел в тюрьме двенадцать лет, и не нужно было вспоминать, в каком состоянии он вышел.       Сириус говорил, что только надежда на свободу и мысль о несправедливом заключении не давали ему сдаваться все эти годы, но Драко был далеко не невиновен.       Гермиона перевела взгляд на предплечье с грубо вырезанной на коже буквой «М» и провела по ней пальцем, вспоминая ликующий блеск в глазах Беллатрисы, когда та приставила нож к её руке. Беллатрисой двигало нечто большее, чем пуристские взгляды — безумие толкало Беллатрису на те ужасы, которые она совершила. Безумие, рассадником которого являлся Азкабан.       Гермиона поёжилась, несмотря на тёплый день.       — Ох, — мечтательно произнесла Луна и обернулась. На её лице наконец появилась широкая улыбка. — Она здесь.       Глаза Гермионы расширились, но не успела она спросить, кто такая «она», как дверь распахнулась. Гермиона вскочила, схватив палочку из боярышника, и выставила древко перед собой. Она не хотела, но тело само собой приняло оборонительную стойку, готовое атаковать того, кто…       — У тебя привычка проклинать соседей? — спросила Джинни, заходя в гостиную. — Всё в порядке, но если планируешь остаться здесь, хотелось бы знать.       — Джинни! — облегчённо выдохнула Гермиона. — Годрик, я подумала… — но она прикусила язык, не желая заканчивать предложение. Она не хотела, чтобы Луна и Джинни знали, что днём она шарахалась от теней, а ночью убегала от кошмаров в виде длинных холодных коридоров.       Луна обошла Гермиону, приветствуя Джинни: она приподнялась на цыпочки и поцеловала свою девушку. В груди кольнуло. Гермионе было немного стыдно, что она не заметила этого раньше, но стоило увидеть их вместе после битвы и то, как они утешали и поддерживали друг друга… а она была совсем одна — как и сейчас.       Гермиона стояла с опущенными руками, пока они обнимали друг друга.       Брови Джинни сошлись на переносице, отчего между ними образовалась складка. Она посмотрела на Гермиону.       — Это не твоя палочка.       — Оу, — Гермиона сместила взгляд вниз. — Знаю. То есть моя… моя сломалась и… — она не знала, почему ей было так трудно сказать, что произошло, но…       Джинни мотнула подбородком, отчего свет странно заиграл в её карих глазах.       — Чья она?       Гермиона крепче сжала палочку.       — Теперь моя.       — Хм.       Гермиона поддерживала с Джинни зрительный контакт, пока не заговорила Луна, отвлекая внимание рыжей.       — Идём покажу сливы-цеппелин! У папы теперь не так много времени заниматься садоводством, потому что он постоянно занят «Придирой», но в его отсутствие они пошли ещё лучше. Теперь почти достают до окна моей спальни!       Лицо Джинни дрогнуло, смягчившись, и она кивнула, следуя за Луной к окну.       — Видишь, вон там? Это моё окно, — пояснила Луна, указывая на второй с половиной этаж, и Гермионе всё ещё казалось странным, что в доме есть половинчатый этаж, даже если это волшебный дом, но, наверное, это было частью его очарования.       На Джинни смена темы определённо подействовала, и она, пошевелив бровями, ответила:       — Я знаю, где оно.       Они с Луной тихо захихикали, и напряжение, висевшее в комнате, улетучилось в открытое окно, отчего несколько крупных слив ударились друг о друга.       — Я могу… — Гермиона тихо откашлялась. — Я могу оставить вас наедине.       — Что? Нет! — Луна покачала головой. — Не говори глупостей, Гермиона.       — Да, — подхватила Джинни. — Ты пропала после… — похорон. Грудь снова кольнула острая боль. — И не пришла вчера в Нору, — Гермиона ожидала увидеть в лице напротив расстройство, даже злость, но Джинни выглядела… грустной. — Нам тебя не хватало.       — Я… — она не знала, что сказать, и с каждой секундой становилось всё труднее и труднее заставить себя ответить.       — Джинни, ничего страшного, если Гермиона не захотела приходить. Каждый переживает плохие моменты по-своему.       Гермиона никогда ещё не была так благодарна Луне. Хотелось выразить, насколько она признательна ей: за то, что тихо сидела с ней, за то, что предложила крышу над головой, и за то, что заступилась за неё сейчас, но Гермиона оказалась способна лишь ещё раз коротко улыбнуться, надеясь, что этого окажется достаточно.       — Всё в порядке, правда, — заверила их Гермиона. — В любом случае мне сегодня снова нужно в Лондон, — она собрала свиток и ещё несколько бумаг, — и вам, между прочим, тоже нужно уже начать собирать вещи и строить планы.       — О, да! — светлые глаза Луны заблестели. — Совсем скоро мы окажемся в прекрасных джунглях Таиланда. Уже не могу дождаться.       Гермиона была рада за друзей — действительно рада. Они прошли войну, и вместо того, чтобы существовать, постепенно восстанавливая эмоциональный фон, они решили жить на полную катушку. Джинни и Луна планировали путешествовать, начав с Таиланда. Они хотели исследовать мир и искать различных существ, наверняка вымышленных, но… если так они будут счастливы, то она была только за.       Кто она такая, чтобы судить?       — Тебе правда уже нужно уходить? — спросила Джинни. — То есть… Я только пришла. Куда ты так спешишь?       Гермиона вздохнула, попыталась улыбнуться и кивнула.       — Я могу остаться ненадолго.       Джинни заметно расслабилась и села. Луна со вздохом опустилась рядом, а Гермиона примостилась в кресле напротив, продолжая крепко сжимать свиток, чтобы хоть куда-то направить нервозность.       — Как… Как всё вчера прошло? — спросила Гермиона, пытаясь растопить лёд.       Джинни откинула голову на спинку дивана, который Гермиона использовала в качестве кровати последние полторы недели.       — Неприятно.       Гермиона кинула взгляд на Луну: она ни о чём таком не упоминала, когда вернулась.       — Я же говорила, — спокойно сказала Луна, пододвигаясь к Джинни, — Рон зол не на тебя. А на всё, что произошло.       Гермиона шаркала ногами по полу и перебирала пальцами пергамент, не зная, что сказать.       — Он не должен вымещать своё настроение на мне! — сердито ответила Джинни. — Я… Я тоже скучаю по Гарри.       Гермиона замерла и подняла глаза: Джинни глядела в пол, а Луна поглаживала её по спине.       — Мы все скучаем, Алое соцветие.       Джинни улыбнулась Луне, своей девушке, с непролитыми слезами в карих глазах.       Они обменялись нежным, но сладким поцелуем, и Гермиону захлестнули эмоции, угрожающие проломить высокие стопки с книгами, в которые она их все сложила. Это было слишком. Упоминание о Гарри, о Роне, то, как счастливы Джинни и Луна, и скребущее чувство вины из-за того, как… она им завидовала.       Она должна была сидеть с Драко и находить утешение в его объятиях, чтобы не сломаться. Гермиона крепче сжала свиток.       — Рон постоянно ведёт себя как придурок, — продолжила Джинни. — Это он подбил Гарри… держаться от меня подальше, а теперь думает, что моё отсутствие каким-то образом подтолкнуло его… — она тяжело вздохнула и откинулась на спинку дивана. — Я даже не знаю! Он порвал со мной, как я тогда вообще могла ему изменять?!       Гермиона подавила вздох.       — Гарри так не думал, — заверила её Луна. — Когда я рассказала ему… Он был рад, что ты счастлива. Он сказал, что мне очень повезло быть с тобой, но он никогда не считал, что ты предала его.       Гермиона прикусила губу, вспомнив их разговор на берегу. Гарри был расстроен, но не зол и не обижен. И он выразил пожелание, чтобы она тоже была счастлива — что хотя бы кто-то из них должен быть счастлив. Но теперь Гарри не стало, а Гермионе до счастья было, наверное, как до луны.       — Всё и так сложно. Я не хочу разбираться с ним вдобавок к… — Джинни запустила руки в волосы.       — Можешь остаться здесь на пару дней, если хочешь, — весело предложила Луна. — До нашего отъезда осталось всего ничего, и папа не будет против. Он любит тебя, и вообще, в последнее время он очень занят «Придирой», потому что «Пророку» больше никто не доверяет.       Джинни фыркнула.       — Не без оснований.       Гермиона не удержалась и слегка улыбнулась, поймав взгляд Джинни, которая медленно улыбнулась в ответ.       — Сколько понадобилось? Всего четыре года и один злой волшебник, чтобы понять, что «Пророк» печатает только то, что одобрено Министерством?       — Они снова взяли Риту Скитер, — в качестве примирения произнесла Гермиона.       — Нет! — воскликнула Джинни, и Гермиона кивнула, снова почувствовав что-то вроде старого духа товарищества.       — Папа называет его Просрок, — хихикнула Луна. — Поняли, да? Просрок? — она начала безумно смеяться.       Джинни снова поймала взгляд Гермионы и расхохоталась. Гермиона прикрыла рот, чтобы заглушить смешки, но не смогла.       Смех медленно стих: дольше всех смеялась Луна, а щёки Гермионы уже болели от улыбки. Когда в комнате настала тишина, Джинни схватила Луну за руку и ярко ей улыбнулась.       — Я так люблю тебя, Лунный лучик.       Лицо Луны озарилось, и Гермиона поняла, почему Джинни выбрала для неё именно это имя. Ее голубые глаза сверкали, как звёзды, и она сама сияла, улыбнувшись Джинни в ответ.       Сердце Гермионы наполнилось радостью, а затем заныло. Боже, как она скучала по Драко. Мысли, как всегда, вернулись к нему. Ей нужно было заняться делами.       Гермиона кинула взгляд на часы на каминной полке, чтобы проверить время. Они были перевёрнуты, и одна стрелка двигалась назад, а другая хаотично вертелась. Они были совершенно бесполезны.       — Ой, посмотрите на время! — воскликнула Гермиона немного громче, чем нужно. — Мне правда нужно идти.       — Идти? Куда? — Луна перевела на неё мечтательный взгляд.       — Эм, в Министерство, — Гермиона отвернулась от них, взяла сумку и запихнула в неё несколько бумаг.       — Зачем? — спросила Джинни.       Именно это она надеялась не обсуждать с Джинни.       — Запрос из архива на копию судебного заседания.       — Зачем? — повторила Джинни более твёрдо и, когда Гермиона застегнула сумку и обернулась, уже стояла.       Гермиона вздёрнула подбородок.       — Потому что мне нужно.       Она знала, что Джинни знает. Она не пыталась скрыть попыток освободить Драко, но не была уверена, как Джинни к этому относилась. Нет, это было неправдой. Гермиона прекрасно знала, как Джинни к этому относилась. Она потеряла брата на войне — нелегко простить того, кто сражался на другой стороне, даже если Драко делал это по своим причинам.       Возможно, Гермиона слишком поторопилась, решив, что Джинни тоже простила её.       — Только не говори, что ты до сих пор пытаешься для этого урода добиться…       — Хватит, — Луна вскочила, опустив ладонь на плечо Джинни.       Рот Джинни распахнулся.       — Луна, ты лучше других знаешь, что натворил этот мудак! — по шее и лицу девушки пополз румянец. Сходство между ней и Роном было слишком явным, и в груди Гермионы разгорелись противоречивые эмоции.       — Да, — голос Луны оказался более приземлённым. — Знаю, — её рука упала с плеча Джинни. — Я находилась в его подвале несколько недель. Я видела, как Драко вёл себя в роли Пожирателя Смерти. Я видела, что он делал, — она сократила между ними расстояние. — И я видела, что он мог сделать и чего не сделал. Более того, я видела почему.       Гермиона чувствовала на себе их взгляды. Она не хотела этого слышать. Не хотела слушать мнения других о Драко, когда не они решали, мог ли он вернуться… домой или нет.       Дом… Как бы ни была добра Луна, позволив ей остаться здесь, это был не её дом, и, если её присутствие могло создать проблемы между ними с Джинни, она не хотела оставаться.       Луна прошла через многое. Джинни прошла через многое, и… Гарри хотел, чтобы они были счастливы. Меньшее, что она могла сделать, это не мешать им.       — Попрощайся, и мы пойдём.       Именно это ей и нужно было сделать. Гермиона перекинула сумку через плечо.       — Всё в порядке, Луна. Поговорим позже, — пробормотала она, проходя мимо них. Она вернётся, поблагодарит Луну за… всё, а потом уйдёт. Луне нужно сосредоточиться на своей жизни и на том хорошем, что в ней есть, а Гермионе нужно сосредоточиться на… исследованиях и работе.       Как и всегда. Это была единственная часть её жизни, которая казалась статичной в беспокойном урагане, в котором она терялась большую часть времени.       Перед тем, как открыть дверь, Гермиона обернулась и набрала полную грудь воздуха.       — Я рада, что смогла увидеть тебя, Джинни. Правда.       На какую-то долю секунды Джинни выглядела шокированной, но затем… кивнула, блеснув медными волосами в свете лучей.       — Я тоже.       Гермиона сунула свиток в сумку и вышла за дверь.

***

      Она не знала, куда ещё пойти, поэтому пришла сюда. Выглядело по-прежнему — великолепно в своём мрачном величии, но, едва она переступила порог, на неё словно стена обрушилась. Это место было тронуто — нет, не просто тронуто, оно было заражено — тёмной магией.       Гермиона зажгла кончик палочки Драко и вытянула древко перед собой, вновь входя в стены Малфой-Мэнора.       В остальных частях поместья она бывала не так часто, но, когда выпадала такая возможность, Гермиона запоминала каждый шаг, заучивала каждый поворот, чтобы в случае успешного побега она смогла выбраться из дома. Было странно прокручивать в голове карту в обратном направлении в попытке найти дорогу в комнату Драко.       Преодолев лестницу, Гермиона прикусила губу.       Их комната.       Потому что это… всё это… теперь принадлежало ей. Или находилось под её ответственностью.       Проведя почти четырнадцать часов в архивах Министерства, Гермиона всё-таки открыла свиток с похорон. Глаза были сухими, но это не помешало им расшириться, когда она читала его. Она прошлась по строчкам три раза, убеждаясь, что буквы сложились в эти слова не от недосыпания, а от того, что это было… реально.       Драко сказал, что изменил завещание, но она не верила, пока не прочитала написанное чёрными чернилами и не увидела печать его перстня, вдавленную в воск в нижней части свитка. Он не просто оставил ей золота для безбедной дальнейшей жизни, как утверждал, — он оставил ей всё.       Гермиона вгляделась в цифры, складывая в уме счета в семи хранилищах, которыми владели Малфои. Драко говорил, что его отец опустошил их, и это были остатки? Не говоря уже о Мэноре, земли, на которой он находился, и… недвижимости во Франции, относящейся к какому-то наследству по линии Блэков.       Тут было слишком… много. И всё же для неё это было ничто. Она бы променяла всё, лишь бы ещё раз увидеть Драко.       Архивы Министерства медленно пустели, а Гермиона продолжала молча сидеть на месте. Она вертела на пальцах малфоевский перстень, вновь и вновь обводя серебряную букву «М», пока разум обрабатывал то, что всё это значило.       Она понятия не имела, сколько времени прошло, когда у неё всё же появилась мысль — нет, смелость осуществить задуманную мысль, что пришла в голову, как только она прочитала завещание Драко в первый раз, — отправиться в Малфой-Мэнор и…       И просто побыть там. Потому что если она не могла быть с Драко, то это был единственный лучший вариант, верно?       В любом случае Джинни до вечера, может, даже дольше, останется у Луны, и Гермиона не хотела им мешать. Как бы она ни была благодарна за предложенное приглашение, она чувствовала, что ей нужно какое-то время побыть одной, а… а Драко сделал всё, чтобы у неё не было дома, куда можно вернуться, — хотя бы того, который не принадлежал бы и ему.       Завернув за угол, Гермиона увидела знакомый коридор. С каждым новым шагом со спине бежала новая волна мурашек. Она бывала здесь десятки раз, но почти всегда во снах — мчалась к кричащему от боли и ужаса Драко. А потом увидела это наяву: Драко пытали, в его серебряных глазах плескалась боль, и он выкрикивал её имя…       Стараясь не думать об этом, Гермиона поспешила вперёд, подходя к двум большим двойным дверям, которые вели в покои Драко.       Они были открыты.       Толкнув одну чуть дальше, Гермиона вошла и замерла. Всё было почти так же, как она помнила, за исключением книг, что были сбиты с полок, и ящиков письменного стола, что оказались открытыми. Она глянула в угол, и глаза обожгло воспоминание, как Люциус Малфой ударил Драко тростью. Тогда она бросилась из спальни, не думая ни о чём, потому что он лежал на полу, и его светлые волосы пропитывала кровь.       Гермиона сомкнула веки, не позволяя воспоминаниям овладеть ею. Она осторожно прошла в другой конец комнаты. Рука славы валялась на полу, и она подняла её, положив на его стол. Гермиона старалась не думать о том, как Драко прижимал её к этому самому столу и шептал ужасные и прекрасные вещи, которые хотел с ней сделать. Или как она, прикованная к нему цепями, сидела на полу рядом с ним, пока он работал, и тоже придумывала нечто ужасное, что никогда не осмеливалась бы высказывать вслух.       Не из-за страха перед этим, а из-за страха проникнуться.       Гермиона отвернулась и встала лицом к двери спальни. Та же самая ручка: гоблинская работа, зачарованная открываться лишь при определённом заклинании, но стоило коснуться её кончиком палочки, как она распахнулась. С их ухода дверь ни разу не запиралась.       Внутри колыхнулась тревога при возвращении в комнату, в которой она провела несколько месяцев пленницей.       Даже в этом хаосе здесь было приятнее всех её предыдущих мест жительства и уж точно лучше той камеры, в которой сейчас сидел Драко. Гобелен на стенах был порван. Шкаф — распахнут, а зеркало валялось на полу тысячами сверкающих серебряных осколков. Одно из окон было разбито, отчего медленно трепыхались занавески, подбираемые ночным воздухом. Повреждений было много, но больше всего её внимание привлекло то, из-за чего сердце болезненно сжалось.       Кушетка — та самая, которую Драко наколдовал в Выручай-комнате, та самая, на которую она отказывалась садиться до той роковой ночи, выпив заначку Драко и… снова впустив его, — была сломана практически пополам.       Набивка была выдрана, а мягкий бархат обуглился от какого-то заклинания, что и раскололо прекрасный предмет мебели. Гермиона провела по ней пальцами, вспоминая моменты, когда она была целой и невредимой.       Горло сдавило от нарастающего комка. Гермиона не знала, чего ожидала, когда вернулась сюда, но… ей было больно видеть, как ощутимый кусок её жизни с Драко был настолько грубо разрушен.       Всё тело болело. Каждая мышца ныла от сдерживаемых горя, грусти и абсолютной агонии, в которых она пребывала… слишком долго. Гермионе лишь хотелось, чтобы кто-нибудь обнял её, сказал, что всё в порядке, что всё наладится. Что о ней заботятся и… и любят. Что она не одинока. Что она не проведёт остаток жизни с ощущением, будто её переломили пополам, а сердце вырвали из груди.       Она отвернулась, не желая видеть кушетку такой. И здесь никто не увидит, как и она разваливается на части.       Не думая, Гермиона поддалась импульсам тела, действующего так, как оно того требовало, и забралась в постель Драко. Свернувшись под разорванным одеялом, она схватила подушку с его стороны кровати и зарылась в неё лицом. В ноздри ударил слабый пергаментный запах его кожи, и на секунду показалось, что он рядом.       Обнимал её, позволяя уткнуться лицом ему в грудь, и шептал на ухо грязные обещания вперемешку с самыми сладкими напутствиями. Задыхаясь, Гермиона села, вглядываясь в окружающую темноту. В огромном доме царила гнетущая тишина, но почему-то этого было недостаточно.       Она взмахнула палочкой Драко, и дверь заперлась — сложный механизм встал на место. Гермиона прикусила губу, затем решилась на второй взмах.       Железные прутья взметнулись вверх от основания кровати, заключая её в клетку.       Сколько раз она лежала здесь, в постели Драко, мечтая коснуться его, притянуть к себе и забыть обо всём, пока не останутся только он и она, как и должно быть.       Если бы она могла вернуться в прошлое, поступила бы иначе?       Сегодня она могла. Гермиона моргнула в темноте и в третий раз медленно взмахнула палочкой. Одежда испарилась, оставив её в кружевном платье, в котором она была здесь в последний раз. По телу пробежал холодок, который ничуть не остудил разгорячённую кожу.       У неё уже давно, невероятно давно не было энергии, чтобы испытывать хоть какое-то сексуальное желание, кроме того, мысли о Драко обычно сопровождались всепоглощающей тревогой, которая постоянно нарастала, грозясь окатить волной, руша и так хрупкое моральное состояние. Она уже столько раз могла сломаться, но не позволяла себе. Ради Драко она должна была оставаться сильной и решительной.       Но сегодня она хотела сделать что-то для себя. Уже столько недель Гермиона не чувствовала себя собой и… скучала по этому. Скучала по той девочке, которой она была, и по той женщине, которой стала во время войны. Драко изменил её, открыл потайные двери и выпустил наружу то, что всегда пряталось внутри. Будучи уже в бегах, она пыталась запереть распахнутые грани, но они вернулись в виде сгорбленной фигуры, которая, сидя в глубине сознания, глядела серебряными глазами.       Только теперь Гермиона не хотела его присутствия в голове. Она хотела, чтобы он был здесь, перед ней, на ней. Рука прошлась по подолу кружевного платья, дюйм за дюймом приподнимая его. От скольжения мягкой ткани по коже побежали мурашки, а, когда платье оказалось на бёдрах, соски затвердели, отчего ощущения стали ещё… ярче.       Опуская руку, Гермиона царапнула ногтями кожу, и тело выгнулось. Сердце забилось чуть быстрее, посылая по телу приятный тремор, который отозвался пульсацией между ног. Она развела пальцы и, дрожа, просунула один между складок.       Гермиона ахнула, и спину обволокло мурашками. Она вытянулась, тело уже реагировало даже на малейшее прикосновение. Сделав глубокий вдох, она постаралась не думать о том, что в последний раз к ней прикасался Драко. Нет. Это был не последний раз. Гермиона не хотела в это верить. Он сказал, что, если она подождёт, в этот раз он придёт за ней.       И да поможет ей Годрик, она верила ему. Даже после всей той лжи она продолжала верить. Верила, что он любит её. Верила, что они будут вместе. Верила, что оставалась его девочкой и всегда будет оставаться его девочкой…       Гермиона отпустила простыни, которые стискивала свободной рукой, и схватила перстень с печаткой, висевший на шее, притянув его к ожогу от адского пламени, что находился на ладони, и сжала до боли.       Глаза закрылись, ресницы поцеловали небольшой участок щёк, губы разомкнулись, вбирая воздух. Клокотание закручивалось внутри, поднимаясь всё выше, быстрее, почти захлёстывая…       Драко всегда знал, как в подходящий момент усилить удовольствие болью, и Гермиона тихо всхлипнула, отпуская кольцо, и провела рукой вниз. Погрузив пальцы внутрь, прикусила губу. Она знала, как снять напряжение, растущее в ней.       Гермиона до боли сжала губу и раздвинула ноги чуть шире, пытаясь нащупать синяк от укуса, который Драко оставил на коже, но…       Но его не было.       Гермиона распахнула глаза.       Можно было и догадаться: прошло почти два месяца, как Драко сказал, что никогда не позволит ране зажить. Со всеми этими событиями у неё не было времени вспоминать о нём. Прошлым летом она наложила заклинание, но после битвы голова была забита лишь попытками добиться отмены его приговора и… и…       Гермиона отдёрнула руку, в последний момент сорвав оргазм. Тело запротестовало, но она не хотела. Она не хотела ничего, кроме Драко, здесь, с ней — сейчас. Почувствовать его объятия, услышать его слова поддержки, понять, что он обо всём позаботится. Что позаботится о ней.       Она свернулась на боку, давая волю слезам, которые больше не было силы сдерживать.       Боже. Боже. Боже.       Ей было так одиноко.       Гермиона уткнулась лицом в подушку Драко и плакала, дрожа всем телом. Она подтянула ноги к груди, обхватив себя руками. Она столько времени держала всё это в себе, но сегодня эмоции вырвались наружу, и Гермиона не смогла бы обуздать их, даже если бы попыталась. Она плакала, пока не заныло тело и не заболели глаза. Пока горло не начало гореть, а грудь не заскребло от частых вдохов.       Даже невероятно, что в таком опустошённом человеке оставалось столько всего.       Она так и лежала свернувшись — в клетке, — пока в окна не заглянули серые тени раннего утра. В конце концов дыхание выровнялось, а солёные дорожки на щеках высохли. С каждой секундой темнота всё больше рассеивалась, заставляя встречать ещё один день, которого она не хотела.       При свете дня комната предстала в полном беспорядке. Слишком напоминало то, что творилось у неё в голове. Гермиона поднялась с кровати и подошла к одному из порванных гобеленов. На нём так и виднелся пробел от недостающей нитки, которую она сдёрнула, чтобы играться с Живоглотом.       Острая боль пронзила грудь, и только Гермионе показалось, что она вот-вот снова разрыдается, как послышался шелестящий звук хлопающих крыльев, за которым последовал требовательный визг. Влетев через разбитое окно, Кэликс приземлился на верхнюю часть шкафа. Он снова закричал, взволнованно махая крыльями.       — Ох! — Гермиона поспешила к нему и подхватила перевёрнутую жёрдочку. Как только она оказалась в вертикальном положении, Кэликс подлетел к ней, удобно устроившись на перекладине, и взъерошил перья. — Хочешь пить?       Кэликс быстро щёлкнул клювом, и Гермиона поспешила в ванную, чтобы наполнить маленькое серебряное блюдце. Постучав палочкой по крану, она набрала в ёмкость прохладную, чистую воду. С магией, конечно, здесь было легче существовать. В прошлый раз она…       Гермиона потеряла ход мыслей. На тумбочке лежала зелёная зубная щётка — там, где она её оставила.       Интересно, осталась ли в «Ракушке» красная, которой пользовался Драко, или… её выбросили?       — Блин! — пробормотала Гермиона, заметив, что вода переливается через край. Снова постучав по крану, она вытерла руки и вернулась к Кэликсу, который резко вскрикнул, словно говоря ей поторопиться.       — Прости, прости! — бегло сказала Гермиона, ставя блюдце рядом с ним.       Кэликс сделал несколько больших глотков, и Гермиона нежно погладила его по перьям.       — Ты не худший филин в мире, — задумчиво произнесла она. Кэликс поднял голову, затем тряхнул ею, отчего вода слетела с его клюва и попала ей на лицо. — Однако тебе не помешали бы хорошие манеры.       Он надменно ухнул.       — Ты голоден?       Кэликс захлопал внушительными крыльями и снова закричал, подняв лапу с засохшей кровью на когтях.       — Что ж, — Гермиона постаралась не сморщить в отвращении нос. — Я рада, что ты завтракал.       Он сделал ещё глоток и принялся чистить перья, потеряв к ней всякий интерес.       — Не за что, — пробормотала Гермиона, но не успела она расстроиться из-за ужасных социальных навыков Кэликса, как в разбитое окно ворвался не по сезону прохладный ветер. Осторожно переступая через стекло, Гермиона окинула взглядом территорию поместья Малфоев. Она простиралась… до самой границы горизонта. Вероятно, дальше. И теперь ей придётся присматривать за ней.       Как у неё получится, если она едва могла уследить за собой? Чем дольше Гермиона смотрела, тем более… тихо казалось снаружи. Даже обширные пастбища были пусты. Что-то в этом тревожило. Как ощущение, что здесь до сих пор витала тёмная магия.       Многое нужно было сделать. Начнёт она с кабинета Драко — так ей будет где поработать над его апелляцией, перебравшись из архивов Министерства. И кто знает? Может, среди разорванных пергаментов она найдёт что-нибудь полезное. Это было маловероятно, но она уже достаточно отчаялась.       Гермиона подошла к маленькой, расшитой бисером сумочке, с которой не расставалась ни на шаг, и вытащила сменную одежду и… мантию Драко, которую он дал ей во время битвы. Она надела её и начала закатывать рукава, после чего сунула палочку Драко — свою палочку — в карман.       — Ты будешь сегодня здесь? — спросила она Кэликса, который в ответ лишь моргнул большими оранжевыми глазами. — Хорошо, — Гермиона откинула волосы назад, — я буду.       Будучи уже у двери, она обернулась и произнесла:       — Обещаю.

***

      — Ты ёбаная сука.       — Смотрю, мы пока не продвинулись ни на шаг.       Боль настигла Драко, и болело всё. Рука, спина… сердце.       Это выводило из себя.       — Смотрю, мы пока не продвинулись ни на шаг, — передразнил Драко высоким гнусавым голосом. — Иди нахуй! — и чуть не согнулся пополам, выкрикивая эти слова. Выпрямившись, он усмехнулся. — Моя Грейнджер пошла и после этого стала гораздо сговорчивее.       Фальшивая Грейнджер скрестила руки на груди.       — Ты отвратителен.       Драко пожал плечами.       — Ей нравилось.       — Правда? — наклонив голову, сладко спросила фальшивая Грейнджер. — Давай проверим.       Он застонал, чувствуя, что проваливается в очередное воспоминание.       Фальшивая Грейнджер прочистила горло, и Драко перестал закатывать глаза, разомкнув их. Они приземлились на квиддичном поле.       Замечательно. Он снова в этой дерьмовой школе.       Пиздецки прекрасно.       — Смотри внимательно, — огрызнулась она.       — Или что? — скучающе спросил Драко. — Уйдёшь? Круто. Выметайся нахер из моей головы.       Фальшивая Грейнджер лишь откинула волосы за спину и обратила внимание на дальний конец поля.       Драко с каждой секундой всё больше закипал. Он ненавидел её. Презирал. Больше, чем свою Грейнджер когда-то. Её он ненавидел за статус и положение, а не за личность, но в этой Грейнджер, от которой никуда не спрятаться, он ненавидел всё.       Но не более этого: когда она обернулась, его взору открылся взгляд безразличных, тусклых глаз. Мягкость её щёк не была окрашена в любимый вишнёво-красный, а губы были бесцветными и невыразительными. Драко предпочёл бы настоящую Грейнджер, ненавидящую его всем своим существом, чем её бледную имитацию.       — Смотри, — она указала на знакомые зелёные мантии, двигающиеся по полю.       Это был он. Мелкий, но уже довольно высокий, чтобы сливаться с остальной командой. Глаз Драко дёрнулся, когда он увидел зачёсанные назад волосы. Он уже и забыл, что раньше носил их именно так. Мать всегда говорила, что он красивый с убранными волосами, но на самом деле Драко считал, это потому, что так он меньше походил на отца. Отца, которого Драко в тот период своей жизни боготворил и который купил ему «Нимбус-2001», находившийся сейчас у него в руках. Это был подарок за попадание в команду. На самом деле, отец был настолько доволен, что купил каждому игроку по метле, предоставив сыну все преимущества для победы. Драко хмуро наблюдал за самодовольным собой, который ждал, когда команда Гриффиндора приземлится и приблизится к слизеринцам.       — Будешь говорить, что было неправильно прерывать их тренировку? — протянул он, уже находясь не в себе от мыслей об отце и будучи не в настроении выслушивать очередной урок морали от фальшивой Грейнджер. До сих пор она показывала ему воспоминания, как он пытал людей по приказу Тёмного Лорда, как бросал магглорождённых в клетки Министерства, и конкретное — как возвращался домой пьяный, а мать отчитывала его, пока он не отключился в кресле отца.       На самом деле он не помнил, что там конкретно произошло, так как совсем не соображал, но от этого смотреть воспоминания не становилось комфортнее. Очевидно, случившееся всё ещё жило где-то в голове — где-то там, куда прятались все ночи его пьяных припадков.       — Не перебивай, — сделала ему выговор фальшивая Грейнджер. — Смотри, — она снова указала вперёд, и у Драко от увиденного кровь застыла в жилах.       По полю маршировала Грейнджер — настоящая Грейнджер. Она… она была такой маленькой. Он почти забыл, какой низкой она раньше была. На секунду Драко задумался, не являлось ли это маггловской чертой, но потом вспомнил, что знал немало низкорослых волшебников. Но это точно не относилось к Уизли. Он плелся позади Грейнджер, неуклюже переставляя длинные ноги. Драко, и прошлый, и настоящий, с усмешкой наблюдали, как он занял место между Грейнджер и Поттером.       Теперь они спорили — маленькая Грейнджер и прошлая версия его самого, на которую Драко старался не смотреть. Но всё же по лицу расползлась лёгкая ухмылка. Грейнджер всегда была вспыльчивой. Он даже забыл, какой… раздражающей она могла быть и как… мило это выглядело.       — Твоего мнения никто не спрашивал, — выплюнул Драко из прошлого. — Поганая грязнокровка.       Эти слова оказались для Драко как удар под дых. Ему не нужно было смотреть на неё, чтобы увидеть в шоколадных глазах то, чего он никогда раньше в них не видел — смятение.       До этого момента Драко не понимал, что это было, а поняв, быстро отвёл взгляд.       — Знаешь, — сказала фальшивая Грейнджер привычным голосом всезнайки, — для неё это было впервые.       Драко перевёл взгляд на лишённое цвета и жизни лицо. Её руки были скрещены, а глаза неправильного цвета — тёмно-угольного, а не такого, как у настоящей Грейнджер, — гипнотизировали его зрачки.       Она продолжила, как этого бы не сделала Грейнджер, кивая на поле.       — Её впервые назвали грязнокровкой.       В груди болезненно сжалось. Драко… никогда раньше об этом не думал. В основном он помнил свои чувства тогда: унижение и… злость из-за того, что кто-то вроде Грейнджер, кто-то, кому не было дела до квиддича, когда для него это было практически всей его жизнью, из кожи вон лез, чтобы ткнуть в него тем, что он не заслуживал места в команде своего факультета.       Словно он не тренировался всё лето. Словно не изучал игры и стратегию по каждой книге и журналу, которые попадались под руку. Он заслужил своё место. На пробах он поймал снитч в два раза быстрее остальных. Грейнджер ничего не знала и не интересовалась подробностями, и это, пожалуй, был первый случай, когда она не стремилась что-то выяснить.       И его задело, что она сказала это, заступаясь за Поттера, в то время как никто из друзей Драко и его новых товарищей по команде, которые были обязаны ему за новые метлы, не сказал ей ни слова в его защиту.       И всё же, видя, как она стоит с огромными глазами, а все остальные перешёптывались после его слов, прикрывая ладонями рты, Драко возненавидел себя. Возненавидел того мальчишку, который секунду назад отнял у неё частичку невинности.       И возненавидел, что называл её так даже после того, как поцеловал много лет спустя, что использовал это слово как способ заявить о своём превосходстве над ней, чтобы она не понимала, как сильно волновала его, или как горела кожа везде, где она касалась, а ощущения пальцев и ладоней не отпускали ещё несколько часов.       Уизли направил кривую палочку на маленького Драко, и вдруг его отбросило. Едва успев перевернуться, он блеванул слизняком длиной в полфута.       В обычной ситуации Драко не отказал бы себе в удовольствии понаблюдать, как Вислый захлёбывается собственной рвотой, но невысокая Грейнджер бросила на него последний взгляд, словно говоря «как ты мог», и подбежала к рыжему.       — Верни меня, — хрипловато произнёс Драко.       Фальшивая Грейнджер склонила голову.       — Не хочешь посмотреть тренировку? Ты настолько быстро поймал снитч, что Маркус велел тебе притормозить, потому что это не давало потренироваться другим игрокам.       — Я сказал, — прорычал он, — верни меня.       Грейнджер мило улыбнулась.       — Как пожелаешь.       Открыв глаза, Драко уже сидел в своей камере, прищурившись от приглушённого света, что просачивался сквозь решётку окна. В нём не было тепла, хотя сейчас был примерно конец июля, — солнце было бледным и слабым.       — Я думала, тебе понравится, — послышался голос фальшивой Грейнджер из тёмного угла. — Быть у меня первым.       — Ты не знаешь, что мне нравится, — тихо отозвался Драко, глубоко вдыхая, чтобы комок в горле немного рассосался.       — Нет? — она сделала несколько шагов, но осталась в тени. — Может, тогда поделишься со мной?       Драко не слишком задумывался над ответом, он вообще старался не думать.       — Мне нравится причинять боль.       — Хм, да, — согласилась она. — У тебя в этом талант наряду с квиддичем, не считаешь?       — Ага, — Драко уставился в пустое небо. Бесцветное. Бесформенное. Никакое.       — Можешь сделать это сейчас, — прошептала она ему на ухо, отчего по правой стороне тела пробежал холодок. — Если хочешь.       Драко одним плавным движением поднялся. Он посмотрел вниз — на линию, отделявшую свет от тени, что проходила у носков его ботинок. Досчитав до трёх, переступил через неё.       Грейнджер улыбнулась, прислонившись спиной к стене.       — Сейчас, — сказала она тем же тихим шёпотом.       Сердце быстро билось; под шрамированной кожей, всё ещё натянутой от ожогов, бежала кровь.       Он сжал руку в кулак, и мышцы перекатились, затвердев в месте деформированных рубцов.       Когда он поднял взгляд, её уже не было, и Драко ударил кулаком в неумолимый камень стены.       Второй, третий — раз за разом, сдирая плоть с никчёмной руки. Он остановился только тогда, когда боль от соприкосновения кости с ледяной стеной заставила вскрикнуть и опуститься на колени.       Кровь текла по пальцам — впервые за несколько недель он почувствовал тепло. Даже слёзы были холодными. Драко прижал искалеченную руку к искалеченной груди, сгорбившись у стены. Стиснув зубы, он оторвал кусок ткани от низа рубашки и обмотал дрожащие пальцы. Не помогло, потому что кровь пропитала материал насквозь, едва он успел прижать потрёпанный конец к костяшкам.       Да и какая разница? Драко откинул голову и закрыл глаза. Кровь для него сейчас была такой же никчёмной, как и вся его жизнь. Он предал её, отойдя от своего чистокровного происхождения, и в ответ она предала его — магия исчезла. Даже если бы ему каким-то образом удалось отсюда вырваться, у него не было ни возможности добраться до Грейнджер, ни способа забрать её с собой.       А если бы и получилось, ей не было причин оставаться с ним.       Драко поморщился, разминая руку, и перед глазами заплясали чёрные точки. Он закашлялся из-за того, что холодный воздух ударил в грудь и оттолкнул его от тёмной грани забвения, куда почти окунула боль.       — Ну, — тихо промычала она, появляясь из одного из чёрных пятен и опускаясь перед ним. — Лучше? — провела пальцем по тыльной стороне его ладони, мягко обхватив и подняв для осмотра. Фальшивая Грейнджер с невинным любопытством оглядывала его кровоточащую руку.       На миг она стала сама на себя не похожа. Вокруг её головы висела темнота, а рука была холодной и… твёрдой. Он чувствовал каждую косточку. Это было… ненормально, это была не она. Казалось, в ней что-то изменилось — она смотрела на него по-другому и не была такой… агрессивной, как обычно. Черты её лица стали мягче, и она даже соблазнительно изогнулась.       Фальшивая Грейнджер поднесла костяшки пальцев к своим губам, запечатлев лёгкий поцелуй. Они оказались испачканы его кровью — единственный цвет, что окрасил её серость. И хотя Драко понимал, что это была не она — это была не она, — сердце всё же пропустило удар, когда красные губы сладко улыбнулись ему.       Драко медленно, прерывисто вздохнул.       — Да.       Она казалась довольной.       — Хочешь продолжить?       — А ты останешься, если я продолжу?       Она медленно кивнула, задев колыхнувшимися локонами щёки.       Драко с трудом встал. Голова кружилась, а тяжёлые веки не слушались, но он вытянул повреждённую руку, предлагая Грейнд… фальшивой Грейнджер. На миг задумавшись, она вложила тонкие пальцы в его ладонь, и Драко поднял её на ноги. Прижав к себе, он провёл большим пальцем по крови на её нижней губе и хрипло повторил:       — Да.

***

      Гермиона прижимала бумаги к груди, направляясь к лифтам, при этом стараясь не оглядываться через плечо вглубь коридора, где находились министерские камеры.       Не получилось, и она чуть не споткнулась, когда не смогла вовремя отдёрнуть голову. От падения спас только ремешок многострадальной сумки, который зацепился за дверную ручку. Распутавшись, Гермиона откинула волосы, раздражённо вздохнув, и поспешила к лифтам, успев на один из них перед самым закрытием решётки.       — Спасибо, — машинально поблагодарила она людей, столпившихся внутри. Никто не ответил. Гермиона огляделась, заметив блуждающие по стенам взгляды и осуждение, прорезавшее некоторые лица. Её попытки освободить Драко не остались незамеченными общественностью.       Но даже это не остановило её от работы над апелляцией, и впервые за последние недели, месяцы, Гермиона чувствовала… надежду. Потратив ещё два месяца на сбор всей доступной информации и заполнив просто невероятное число формуляров, Гермиона добилась встречи со старшими членами Визенгамота. Она изложила доказательства неправильного ведения прошлых дел, а также показала записи, сделанные в коттедже «Ракушка» Флёр, как основание готовности Драко помочь Ордену.       Не говоря уже о том, что он уничтожил крестраж и отдал Гарри свою палочку, когда тот противостоял Волдеморту, но на этом пункте не акцентировали внимание — в суматохе битвы никто не мог подтвердить, что это был именно Драко. Лишь её слова, и, к сожалению, большинство чиновников Министерства не слишком доверяли мнению недовыпускницы Хогвартса, которая пыталась освободить известного Пожирателя Смерти. Но она передала всю информацию трём членам Визенгамота.       — Мы примем это во внимание, — сказал волшебник самого почтенного возраста. Он проговаривал слова так медленно, что Гермионе едва не сошла с ума в ожидании, когда он произнесёт последний слог. Голова работала на пределе возможностей уже.… всегда, и пытаться замедлить ход всех шестерёнок сейчас было невозможно.       — Что это значит? — спросила Гермиона. — Точно? — добавила она, не желая получить от ворот поворот, как это было уже много раз.       — Ваша информация подлежит нашему обсуждению, — продолжил он, — а затем она будет передана целому Визенгамоту. Если большинство проголосует за возобновление рассмотрения дела, министр должен ратифицировать решение, и мы снова начнём заседание.       — Когда вы… — начала Гермиона, но была остановлена морщинистой рукой.       — В настоящее время мы рассматриваем дела коллаборационистов и спекулянтов, но… это дело будет добавлено в повестку дня.       Получить более точный ответ она в данный момент и не рассчитывала. Он означал, что Драко придётся пройти через ещё одно судебное разбирательство, но хотя бы это не было отказом.       Это не было отказом.       Ещё многое предстояло сделать, но если дело дойдёт до конца и Кингсли придётся его ратифицировать… Он сказал, что знает обо всех действиях Драко, включая освобождение магглорождённых и уничтожение крестража в Нагайне, верно? Записи Флёр, когда Билл допрашивал Драко, были переданы Кингсли. Он знал точную информацию. Это что-то значило, это значило… Это значило, что это не было отказом.       Это был край её возможностей, но даже такие мысли вынудили её приосаниться в ответ на тяжёлые взгляды. Когда двери в Атриум открылись, Гермиона сделала шаг вперёд, но тут же была оттеснена толпой, собравшейся в большом помещении.       Одни кричали на стоящих рядом, другие — на охранников. Несколько человек держали в руках плакаты и размахивали ими. Гермиона прищурилась, пытаясь прочитать надписи.       В большинстве своём взгляд цеплялся за такие слова, как «защита», «никогда» и «навсегда». Ни один из этих слоганов не вызвал у Гермионы чувства уверенности и безопасности.       Она старалась протиснуться сквозь толпу. Ей было известно, что общество находилось в состоянии беспорядков — Кингсли часто жаловался, и об этом писал «Ежедневный Пророк», просматривать который иногда выдавалась возможность, но из-за всех дел Гермиона даже не осознавала масштабы ситуации. Она никогда не видела людей такими — такими недовольными, такими… злыми.       Прижимая к груди бумаги всё сильнее, Гермиона пыталась пробиться к каминам на другой стороне Атриума. Она уворачивалась от локтей, когда люди поднимали кулаки, то ли соглашаясь, то ли вступая в конфронтацию с толпившимися у недавно установленной статуи ведьм и волшебников, которые держали волшебные палочки высоко над головой, что вообще-то должно было выглядеть как солидарность, но на самом деле походило на боевой строй.       Её засосало в водоворот бастующих, не дающих сделать ни шага в сторону. Едва Гермиона смогла убрать с лица непослушные локоны кое-как поднятой рукой, как у подножия статуи увидела Перси Уизли во всей красе, который с красным, как свёкла, лицом перекрикивал толпу.       — На этот раз мы не позволим им остаться безнаказанными! — прокричал он, поднеся к горлу палочку, чтобы усилить голос. — В прошлый раз Министерство отпустило виновных на свободу, и к чему это нас привело! — большая часть толпы поддержала его.       Охранники пытались усмирить протестующих, оттесняя их, но это привело лишь к тому, что толпа стала ещё плотнее. Некоторые выражали несогласие, но их быстро затыкали те, кто стоял рядом: одни перекрикивали, другие толкали, пока те не затихали.       — Нам нужен порядок! — воскликнул Перси, и ему ответили громкими возгласами. — Нам нужны законы! — Атриум вновь наполнился хором голосов. — Нам нужно правосудие!       Гермиона была потрясена увиденным. Она не была довольна тем, как Министерство справлялось с ситуацией, но… и это не было решением. Подстрекательство к негодованию ничему не поможет. Люди были просто напуганы, потеряны и… и опустошены тем, что случилось с ними и их близкими во время войны.       Нужно поскорее покинуть Атриум. Гермионе в последнюю очередь хотелось оказаться в эпицентре протеста, потому что не факт, что она сможет сдержать рёв существа в груди, и быть арестованной за нарушение общественного порядка, что могло перечеркнуть все её старания. Или не просто арестованной, если подберётся к Перси и нашлёт на него какое-нибудь заклятие.       Но попытавшись снова пройти вперёд, Гермиона поняла, что её толкают. Толпа становилась всё более неистовой, отчего её мотало в разные стороны. Некоторые бумаги выскользнули из рук.       — Блин, — Гермиона наклонилась за пергаментами, но они оказались затоптаны и разорваны бешеной поступью ног.       — Как они могут защитить нас, если не могут защитить даже себя?! — кричал Перси, указывая на охранников, которых теперь самих оттесняли назад, пресекая попытки добраться до подножия статуи.       Гермиона выпрямилась, бросив документы в надежде, что они не были важными. Вокруг было слишком много людей, слишком много шума. Крики, вопли, ор… Гневные возгласы — очень громкие. Гермиона вспомнила битву, и в голове тот хаос смешался с гамом в Атриуме, заглушая даже собственные мысли.       Выход, выход, выход. Ей нужно было сейчас же найти выход.       Гермиона в который раз попыталась протиснуться сквозь толпу и даже прошла несколько футов, но её грубо оттолкнули в сторону, и она чуть не упала: группа людей подошла к статуе, поднимая палочки точно так же, как каменные фигуры позади Перси.       Сначала Гермиона подумала, что они идут на Перси, но через пару секунд они развернулись и встали вокруг него — защищая.       — Гермиона? — она смутно услышала своё имя, но не могла сказать, с какой стороны оно доносилось. Гермиона попыталась повернуться, но в этой неразберихе было невозможно двигаться. — Гермиона!       Некто высокий просовывал руки сквозь толпу, пытаясь дотянуться до неё, и на миг она думала увидеть металлическую маску и сияющие серебряные глаза. Пришлось несколько раз моргнуть, и только тогда получилось разглядеть стоящего напротив мальчика — нет, мужчину.       — Невилл!       Гермиона посмотрела на его руку — ту самую, что держала меч Гриффиндора и отрубила голову Волдеморту. Она подняла на него взгляд, встретившись с зелёными, как у Гарри, но более тёмного оттенка и с карими прожилками, глазами. Она сжала мужскую ладонь, и Невилл потянул её на себя.       Он был гораздо крупнее неё, поэтому с завидной лёгкостью расталкивал толпу, пока она не начала редеть. Почувствовав свободу, Гермиона вздохнула полной грудью. Когда они достигли линии охраны, Невилл замедлил шаг. На секунду Гермиона подумала, что их не пустят, но когда охранник хотел остановить Невилла, тот просто проигнорировал его и быстро потянул Гермиону за собой.       Он бросился к первому попавшемуся камину, и Гермиона втиснулась рядом с ним. Бросив последний взгляд в центр Атриума, она увидела, как скандирует толпа, а Перси и ещё несколько человек поднимают палочки в такт радостным возгласам.       Когда Невилл крикнул «Косой переулок», её глаза расширились, а рот приоткрылся. Зелёное пламя взметнулось ввысь, окутав её прохладными струйками воздуха.       Они приземлились в «Дырявом котле». Невилл отпустил её руку, стряхивая пепел с волос, выходя из камина.       — Ты в порядке, Гермиона? — спросил он, когда она, кашляя и пряча лицо в рукав, вышла следом.       Гермиона кивнула, прочистив горло и смахнув немного сажи с бумаг, которые ей удалось не уронить. На их лицевой стороне размазалось чёрное пятно, и она нахмурилась.       — Да, спасибо, — сумела добавить Гермиона, когда поняла, что Невилл продолжал ждать ответа.       Их появление вызвало переполох, судя по взглядам, которые на них бросали посетители. Чувствуя себя не в своей тарелке, Гермиона потянула Невилла за рукав.       — Пойдём, — тихо произнесла она и направилась в сторону заднего двора, который вёл в Косой переулок.       Гермиона уже достала палочку, намереваясь постучать по кирпичам, чтобы стена пропустила их, но заметила, что Невилл был с пустыми руками.       — Невилл, — медленно сказала Гермиона. — У тебя… есть палочка?       Невилл скользнул ногой по разбитой брусчатке.       — Эм, — он прочистил горло. — Я потерял её. В какой-то момент во время битвы меня вырубило, типично, знаю, — он посмотрел на затянутое тучами небо и вздохнул. — Когда я пришёл в себя, её уже не было. Я забрал меч у Гарри после того… — он замолчал. — Ну, ты знаешь.       — Тебе не смогли её вернуть? — спросила Гермиона. Многие ведьмы и волшебники до сих пор были без палочек, а новые в данный момент не изготавливались, так что у безоружных оставалась лишь надежда на лучший исход, но даже в таком случае им придётся пройти гору бумажной волокиты, чтобы оформить возврат через Министерство.       — Я справляюсь, — сказал Невилл, когда они вошли в Косой переулок. — По крайней мере, лучше, чем некоторые.       Когда-то это была оживлённая улица, полная магических магазинов, но теперь одна половина витрин так и оставалась заколоченной, а в другой был проведён поспешный ремонт, и разбитые дверные проёмы были замазаны краской в попытках скрыть повреждения. Невилл осмотрелся, и его взгляд остановился на улочке, которая, как знала Гермиона, вела в Лютный переулок. Два года назад по этому пути она шла с Гарри, шпионя за Драко. Он был убеждён, что Драко станет Пожирателем Смерти, и… оказался прав.       Гермиона прикусила губу. Что, если бы она поверила Гарри? Была бы… была бы она сейчас здесь? А Гарри?       А Драко?       — Гермиона? — Невилл позвал её по имени, и она поймала себя на гипнотизировании тёмного извилистого переулка.       — Что? Ой, прости, — быстро сказала она. В последнее время она слишком много времени проводила в одиночестве и часто терялась в своих мыслях. После войны было слишком легко уйти в себя, и иногда Гермиона ловила себя на том, что уже целый час пялилась на один и тот же законодательный акт, даже не прочитав его. — Я рада, что у тебя всё налаживается.       Невилл одарил её простой, но ободряющей улыбкой. Они прошли ещё немного, и Гермиона заметила, что он снова оглянулся на тёмную улицу, ведущую в Лютный переулок.       — Невилл, — Гермиона подняла на него взгляд. — Чем ты занимался с… тех пор?       Его улыбка вернулась, только на этот раз она вышла нервной, и Невилл перед ответом несколько раз потёр затылок.       — Помогал бабушке по дому. После войны нужно было многое починить, — Гермиона сочувствовала другу. Она знала, каково это — пытаться наладить жизнь, от которой остались руины. — Но я смог установить небольшую теплицу из оставшихся материалов.       — Правда?       Невилл одарил её полуулыбкой.       — Без палочки травология — сложное хобби. Вместо левитации мне приходится поднимать пятидесятифунтовые мешки с удобрениями своими руками, но… — он пожал плечами. — Это выполнимо.       — Здорово! — сказала Гермиона, немного громче обычного, и Невилл по-дружески рассмеялся из-за её красных щёк.       — Рад, что тебя впечатляет то, как я таскаю мешки с драконьим навозом.       Гермиона коротко улыбнулась. Они прошли мимо магазина «Всевозможных волшебных вредилок», в витрины которого Гермиона намеренно не стала заглядывать, решив обратиться к Невиллу с очередным вопросом.       — Так ты надеешься сделать карьеру в этой области?       И снова Невилл немного виновато огляделся, задумчиво промычав.       — Эм, ну, я… в общем-то, да, — Гермиона приподняла брови, побуждая его продолжать. Невилл выдохнул, и его плечи опустились. — Послушай, обещай, что никому ничего не скажешь, но… — он огляделся, чтобы убедиться, что они одни. — Я работаю с новым сортом сопофорных растений и помогаю…       Гермиона замерла и уставилась на Невилла, который с каждой секундой чувствовал себя всё более неуютно.       — Помогаешь кому?       Невилл опустил взгляд, переминаясь с ноги на ногу.       — Забини.       Годрик. Из всех людей, которых мог назвать Невилл, Блейз Забини находился где-то в конце списка, так что Гермиона даже не подумала о его кандидатуре. Между ними завязался непростой союз на последнем году обучения в Хогвартсе, но Гермиона даже не подозревала, что Невилл и Блейз до сих пор общаются, не говоря уже о… совместном бизнесе.       Гермиона быстро сложила два и два. У Невилла всегда был талант к травологии. Во время правления Пожирателей линии снабжения были нарушены, и многие до сих пор ещё не удалось восстановить. Если у Невилла был доступ к определённым магическим растениям, это, безусловно, дало бы Блейзу преимущество на работе. Только она не могла понять, почему Невилл помогал Блейзу.       — Ты… э-э… ты могла бы никому не говорить, что я его снабжаю?       Гермиона хмыкнула.       — А кому бы я сказала? — она почти ни с кем не виделась, если только не встречалась в Министерстве. А когда Джинни и Луна уехали в Таиланд, у неё вообще не было причин покидать Мэнор. Даже получив свободу, Гермиона большую часть времени проводила взаперти в комнате Драко, сидя на его кровати в окружении книг и пергаментов.       — Рону? — предположил Невилл. — Он теперь аврор, и, если у него есть информация о торговле запрещёнными веществами, он обязан отреагировать.       Гермиона уставилась перед собой.       — Мы с Рональдом не разговариваем, — это был самый нейтральный вариант выражения их отношений.       — Оу, — тихо сказал Невилл. — Мне… мне жаль.       — Всё в порядке, — Гермиона слабо улыбнулась. — Ты не знал. Я не часто бывала рядом.       Некоторое время они стояли в уютной тишине, безмолвно подбадривая друг друга. По Косому переулку пронёсся прохладный осенний ветер, разметав по лицу Гермионы несколько локонов карамельного цвета. Она обхватила себя руками, чтобы согреться и успокоиться.       — Слушай, — Невилл снова потёр затылок, затем убрал руку, указав большим пальцем за спину, — Вообще-то я собирался к нему, и он пару раз спрашивал о тебе. Не хочешь… зайти поздороваться?       И тут она заметила, что его большой палец был направлен в сторону тёмной улочки Лютного переулка. Гермиона прикусила губу, а затем вызывающе вздёрнула подбородок.       — Вообще-то я не против. Давно не виделись.

***

      Гермиона и не задумывалась, где и в каком положении надеялась найти Блейза Забини, но увидеть его растянувшимся на бархатном диване и с двух сторон подпираемым девушками она совсем не ожидала. Он же один из молодых ведущих целителей в больнице Святого Мунго, а посреди дня находился в тёмном клубе Лютного переулка, где по ушам долбила громкая музыка, от которой точно мог испортиться слух, если оставаться в эпицентре продолжительное время. Не говоря уже о том, что он пил нечто ядовито-зелёное и настолько крепкое, что даже издалека она чувствовала этот приторный вкус.       Гермиона стояла рядом с Невиллом и ждала, пока Блейз поднимет взгляд из-под невероятно длинных ресниц.       — Давно… — начал он, но внезапно замолчал, когда увидел Гермиону. Она скрестила руки на груди. — Грейнджер.       Глаза сузились при упоминании её фамилии. Или от того, что сердце сжалось из-за знакомого звучания.       — Какого чёрта ты здесь делаешь?       — Могу спросить тебя о том же! — Гермиона пыталась перекричать грохочущую музыку.       Блейз опрокинул напиток, поморщившись, и облизал губы.       — У меня сегодня выходной.       — И как продуктивно ты его проводишь, — съязвила она.       Он одарил её странной улыбкой, определение которой Гермиона не могла дать со стопроцентной точностью.       — Я мог делать вещи и похуже.       — Ты должен мне золото, Забини, — вмешался Невилл, и Блейз перевёл на него взгляд, задержав на несколько долгих секунд, после чего вздохнул, выпрямился и убрал руки с девушек.       — Десять минут, — громко произнёс он, и Гермиона не поняла, к кому он обращался: к девушкам или к ней с Невиллом. В любом случае его спутницы скрылись, а Блейз указал на места напротив. Гермиона нерешительно села. Как только она устроилась, Блейз поднял палочку, направив прямо на неё.       Через секунду она выхватила свою, но не успела покрепче перехватить древко, как Блейз шевельнул губами и гнетущая музыка, которая всё это время вибрацией проносилась по телу, стихла, став приемлемого уровня. Отведя руку, он проделал то же самое и с Невиллом, который напрягся, когда палочка оказалась направлена на него, но, будучи уже точно осведомлённым, что произойдёт, сразу же расслабился.       Блейз убрал палочку обратно в карман.       — Грейнджер, я исцелил тебя, а ты всё ещё не доверяешь мне? — цокнув, он покачал головой.       Гермиона положила палочку Драко себе на колени, решив не убирать.       — А ещё оставил меня прикованной к кровати, — огрызнулась она, и у Блейза хватило здравого смысла прервать зрительный контакт. Его ноздри раздулись, и Гермиона сжалилась. — И я говорила тебе, — её голос немного смягчился, — называть меня Гермионой.       — Что он сделал? — спросил Невилл, впервые повысив голос.       — Это был не он, — объяснила Гермиона. — Это был… — боже, когда-нибудь станет легче говорить об этом? — Драко. А Блейз действительно исцелил меня, и очень хорошо.       Невилл настороженно посмотрел на слизеринца, но принял ответ Гермионы.       — Поэтому ты здесь? — спросил Блейз, наклонившись. Такое плавное движение вызвало у Гермионы ассоциацию с большой кошкой. — Поговорить о Драко?       — Нет, — Гермиона не до конца понимала, почему находилась здесь, но… но она чувствовала, что именно с Блейзом она могла поговорить. — Хотя мне бы хотелось узнать, почему ты не вступился за своего лучшего друга, когда у него был суд.       Блейз поднял палец.       — Технически это было слушание.       — Мы оба знаем, чем это было на самом деле, — возразила она. Если бы только она узнала раньше. — И ему могла понадобиться твоя помощь.       Блейз вздохнул.       — Нет, не могла, — и откинулся на спинку плюшевого дивана. — Что я мог сказать? Что он бился с оборотнями и вместе с этим нанимал их? Что несколько месяцев держал тебя взаперти в своей спальне? — Невилл промычал, чувствуя себя неуютно. — Что он миллион раз и с огромной силой проклинал свою руку, что с тем же успехом мог просто отрезать её? И да, Драко был моим другом, но Тео тоже был моим другом. Мне не нужно выбирать сторону, Гермиона, мы больше не на войне.       Гермиона хлопала ртом. Она полагала, что поступкам Драко не было другого объяснения, кроме того, что… он сделал это ради неё. Блейз мог рассказать о его самоистязательных привычках, но, судя по тому, что творилось в толпе, они, наверное, были бы только рады такому исходу.       — Насколько плохо было с его рукой? — решилась спросить она.       Блейз пристроил маленькую металлическую сетку поверх стакана и призвал со стола кусочек сахара, кладя на неё. Прежде чем заговорить, он исподлобья посмотрел на Гермиону.       — Ты видела, насколько плохо. Удивительно, что она ещё двигается.       Годрик, это… Кровь ударила в голову, отчего она закружилась. Гермиона вручила ему бузинную палочку, и он не использовал её против авроров после битвы. Даже после обезоружения охранников в зале суда Драко не попытался воспользоваться их палочками, чтобы освободиться. Драко не пытался использовать магию, потому что… потому что не мог. Уже не мог.       Когда наложил на себя круцио, чтобы спасти её.       Драко отказался от своей магии, расколол её ради неё.       Казалось, что сердце снова разрывается на части.       Блейз полил ярко-зелёной жидкостью кусочек сахара, давая ему раствориться, и пододвинул напиток к ней.       — Никто из нас ничего не смог бы сделать.       — Тогда — нет, но… сейчас — может быть, — на выдохе произнесла Гермиона. Она удивилась, что слова вообще вылетели изо рта, потому что грудь будто сдавливало кулаком.       Блейз нахмурился.       — О чём ты?       Гермиона вытащила из-под рубашки серебряную цепочку и положила перстень с фамильной печаткой Малфоев на стол.       — Ты можешь помочь мне найти его мать.       Блейз вперил взгляд в перстень, а Невилл в это время спросил:       — Прости, но как мать Малфоя сможет помочь?       — Не Нарцисса, а где она находится, — поправила Гермиона. — У семьи Драко есть остров…       Невилл выдохнул.       — Конечно, у них есть остров.       — Ой, не строй из себя такого удивлённого, Лонгботтом, — неприязненно протянул Блейз, но его лицо было игривым. — Ты тоже чистокровный. Не делай вид, будто у тебя нет никакой недвижимости.       Невилл густо покраснел.       — Да, но… только одна. В Палермо. За его пределами, правда, — добавил он. — И определённо не остров.       — Почему ты никогда не говорил, что у тебя есть дом в Италии? — почти обиженно воскликнул Блейз. — Parli Italiano?       Невилл напряжённо моргнул.       — Эм, нет.       Блейз пренебрежительно махнул рукой и вернул внимание к Гермионе.       — Это Драко тебя подговорил?       Она удивилась его вопросу.       — Что? Конечно, нет.       Блейз не сводил с неё пристального взгляда.       — Он попросил меня найти её — Нарциссу.       — Что? — выдохнула Гермиона.       — Когда он написал мне. За день до битвы, — Блейз кивнул на Невилла, — он сказал мне не отправляться в Лондон и остаться в школе. Не думаю, что он считал, что Сами-Знаете-Кто нападёт именно там, так что Лондон всё же был бы более безопасным местом. Но я ушёл от темы, — продолжил Блейз, когда Гермиона и Невилл посмотрели на него непонимающими глазами. — Он попросил, чтобы я попытался найти его мать, если с ним что-нибудь случится или если его больше не будет рядом. Он знает, что у меня есть связи в Италии, а их вилла находится недалеко от побережья, поэтому он подумал, что мне может повезти.       Гермионе оставалось только надеяться, что её рот не слишком широко раскрылся. Она почти забыла о коротком разговоре Драко и Блейза в Большом зале, подумав… что Драко всё ещё хранит от неё секреты. Боже, если бы у них было больше времени на разговор, многие проблемы были бы решены.       Но разговоры — это не то, к чему их тянуло, когда они оставались наедине. Даже сейчас, если бы у них было всего пять минут, большинство её предложений включало бы «да, Драко, пожалуйста».       — Хорошо, хорошо, — вмешался Невилл, и Гермиона была ему за это благодарна. Она снова начала кусать губу. Сильно. И, судя по лукавой улыбке Блейза, он догадывался почему. — Как Нарцисса Малфой или… их остров поможет добиться отмены приговора Малфою?       Блейз рассмеялся во весь голос и хлопнул в ладоши.       — Ох… Надо было в школе дружить с большим количеством гриффиндорцев. Вы такие бунтари, — Невилл выглядел недовольным, но наклонился, чтобы услышать продолжение, когда Блейз понизил голос. — Гермиона — умная девочка. Она не поставит всё на один плюй-камень.       Гермиона затаила дыхание и снова прикусила губу.       Тёмные глаза Блейза сверкнули.       — Ей нужно где-то спрятать его, если она вытащит его… другими способами.       Невилл обеспокоенно посмотрел на неё, но Гермиона поспешила успокоить друга.       — Драко нужно будет где-то восстанавливать силы, и… его мать могла бы выступить от его имени.       — Ясно, — ответил Невилл, ища её взгляд, а Блейз снова начал смеяться.       — Рада, что у нас получилось тебя развлечь, особенно с учётом того, что тебе пришлось отпустить своих друзей, — Гермиона указала на двух девушек, ожидавших у бара, — и освободить место для новых — гриффиндорцев, — ухмылка Блейза никак не хотела сходить с его лица. Она осторожно продолжала. — И раз уж у тебя такое хорошее настроение, может, согласишься мне помочь?       Блейз взглянул на серебряный перстень, затем снова на Гермиону.       — И что я получу в обмен на свои услуги?       Переговоры. Гермиона хорошо знала эту часть.       — Ты в долгу перед Драко. Любое слово, опровергающее холоднокровность его сердца, было бы кстати. Не говоря уже о том, что ты уже согласился помочь найти мать Драко, но не слишком продвинулся в этом деле, я смотрю.       Гермиона кивнула в сторону девушек, и глаза Блейза сузились.       — И ты в долгу передо мной, — добавила она, когда Блейз поднял палец, чтобы привести контраргумент. Он хотел переговоров? Хорошо, последние четыре месяца она изучала судебные дела и спорила с членами Визенгамота — после этого справиться с Блейзом Забини для Гермионы было легче лёгкого. — Я так понимаю, что одной из причин, по которой ты хранил молчание, было желание не запятнать доброе имя, которое ты заработал себе во время войны? Помогая Отряду Дамблдора, ты, безусловно, вернул себе несколько очков, которые потерял, будучи слизеринцем.       Блейз поджал губы, но продолжил слушать.       Гермиона откинула волосы назад.       — Не думаю, что людям было бы интересно узнать, что ты лечил пленённую Пожирателем грязнокровку и не подумал никому об этом рассказать.       — Да, да, — съязвил Блейз, явно не желая останавливаться на этой теме. — В этом и проблема, когда играешь по обе стороны баррикад — иногда ты падаешь.       — И… — продолжила Гермиона, желая закончить с достоинством. — Невилл даст тебе двадцатипроцентную скидку на следующую партию запрещённых веществ для зелий.       — Эй! — воскликнул Невилл.       — Ты сказал ей?! — прошипел Блейз. — Чёртов Салазар, Лонгботтом! Может, в Гриффиндоре этому не учат, но нельзя рассказывать всем подряд о… — он быстро мотнул головой в сторону Гермионы, — о нашем деле!       — Да, он мне сказал, — продолжила Гермиона. — Так ты поможешь или нет?       — Я не дам ему скидку, — твёрдо сказал Невилл.       Гермиона обернулась к нему.       — У тебя дом в Палермо. Ты можешь себе это позволить, — она вернула внимание к Блейзу и выжидающе подняла брови.       — Хорошо, но не здесь, — сказал Блейз и обвёл их взглядом, остановившись на малфоевском перстне, что продолжал покоиться на столе. — И убери эту хреновину, пока её никто не узнал. Я пришлю сову, чтобы согласовать время.       Гермиона нахмурилась.       — Почему не сегодня?       — Сегодня мой первый выходной за месяц, — он мотнул головой в сторону бара и двух девушек, которые, похоже, только что купили бутылку за его счёт. — И у меня планы. Кстати, об этом… — он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда мешочек с золотом, бросив Невиллу.       Невилл быстро спрятал деньги.       — Я принесу в лабораторию утром.       — Уж постарайся, — серьёзно сказал Блейз. Всё легкомыслие в его голосе исчезло.       Гермиона внимательно наблюдала за ними, всё ещё не совсем понимая их действий, но в данный момент она была не в том положении, чтобы судить. Но если у Блейза не было выходного уже месяц, вдруг ей придётся ждать его совы ещё столько же?       — Тогда почему не сегодня? — она не хотела сдаваться, не сейчас, ещё нет.       — У меня сегодня свидание, — просто ответил Блейз.       Гермиона нахмурилась.       — С одной из тех девушек?       — Нет, — Блейз одарил её ослепительной улыбкой. — А что? Только не говори, что ревнуешь.       Гермиона фыркнула.       — И как долго мне придётся ждать?       Блейз прижался к спинке дивана и вытянул ноги, широко расставив их.       — О, я обязательно добавлю тебя в ротацию.       — Не волнуйся, Гермиона, — тепло заметил Невилл. — Забини трудно выловить, но он иногда выходит на связь.       — Спасибо за такую блестящую поддержку, Лонгботтом, — сухо произнёс Блейз. — Смотрю, я произвёл на тебя большое впечатление за время наших деловых отношений.       — Я просто пытался помочь, Забини, — Невилл напрягся. — Возможно, ты и сам захочешь это попробовать. Если то, что сказала Гермиона о… цепях, правда, тогда тебе стоит меньше беспокоиться о своей… ротации и больше — о том, чтобы загладить вину перед ней.       Блейз поджал губы.       — Я предложил ей выбраться. Она осталась. И я не вступился за Драко, потому что это ни к чему бы не привело. Я хороший целитель, но даже я не стану без причины бросаться на амбразуру.       Гермиона не хотела, чтобы кто-то из них отвлекался на споры друг с другом. Она пришла сюда не просто так и не уйдёт, пока не добьётся своего.       — Если ты мне не поможешь, — Гермиона подвинулась на край и положила руку на палочку из боярышника, лежавшую на коленях, — тебе понадобится целитель получше, чем ты сам, Забини. Война, может, и закончилась, но я ещё не закончила сражаться. И со времён школы мои знания проклятий удвоились.       Глаза Блейза вспыхнули, и Гермиона гордо откинула волосы назад. Она знала, что он помнит её угрозу применить к нему все известные ей проклятия — он тогда узнал о её связи с Драко. Она так и не воплотила её в жизнь, потому что после того дня, когда она увидела метку, эта связь оборвалась.       Но как только он вновь окажется рядом, всё вернётся на круги своя. И если для этого ей придётся угрожать Блейзу, так тому и быть.       Гермиона услышала тихий вздох Невилла.       — Ладно, — буркнул Блейз. — Я пришлю тебе сову утром, хорошо?       Гермиона прищурилась.       — Уж постарайся, — спародировала она его тон.       Блейз подвинул к себе нетронутый ею бокал и опрокинул его в себя, с неудовольствием проглотив. Со стуком опустив его на деревянную поверхность, он снова указал пальцем на Гермиону.       — Надеюсь, это сработает, — сказал он, резко выдохнув. — Потому что ты и Драко… вы стоите друг друга.

***

      Было даже забавно.       То, что он всегда называл Грейнджер грязнокровкой, — даже когда овладел ею. Но, несмотря на скромное происхождение, теперь она управляла бузинной палочкой, самой могущественной из всех существующих, а он… он был никчёмным и бесполезным. Его магические силы иссякли, сгорели. И плевать, что его кровь была чистой, — тело и душа были слишком слабы.       И забавно, что после нескольких месяцев бурь, дождей и низких температур выглянуло солнце. Драко сидел на коленях перед маленьким окошком, купаясь в лучах бледного света. В нём не было тепла, но и неважно. Лучшего он не чувствовал с тех пор… с тех пор…       С тех пор, как поцеловал её.       И она не поцеловала его в ответ.       Драко глядел на солнце, свет которого ослеплял, обжигая сетчатку глаз, но пока он смотрел, то не видел серую фальшивую Грейнджер, таящуюся в тёмном углу. Он не знал, находилась ли она здесь на самом деле или сидела в его голове, но плевать. Остались последние часы дневного света, и он впитает в себя их все без остатка.       Драко хотелось, чтобы тот, кто кричал, заткнулся к херам. Это продолжалось уже несколько часов. Он постоянно слышал крики, стоны и маниакальные, животные звуки из других камер, но эти были громче. Наверное, кричали где-то рядом. Драко чуть было не закричал в ответ. Намереваясь сказать, чтобы он завалился, пока ему не дали настоящего повода для воплей.       Забавно, что пережив все воспоминания о пытках, Драко понял, что сходит с ума не от них, а от воспоминаний о ней. Достаточно было увидеть большие глаза Грейнджер, полные слёз, когда он толкнул её в грязь, или прижимал к стене своей спальни, или насмехался над ней с другого конца Большого зала, и ему самому захотелось кричать. Но хотя бы удалось увидеть её настоящей, а не фальшивкой с мёртвыми глазами, что преследовала его каждый день.       Теперь она никогда не оставляла его. Она зарылась настолько глубоко, что он уже не знал, каково это — без неё.       Грейнджер.       Гермиона.       Драко запрокинул голову, чтобы свет падал на лицо, и уголки губ приподнялись при воспоминании о ней, а из горла вырвался тихий, странный смешок.       Вот бы только этот ублюдок заткнулся!       И тут до слуха донеслось её тихое хихиканье.       — О, Драко, — промурчала она и шагнула чуть ближе к нему, всё же стараясь держаться на расстоянии от линии света, в которую он вжимал колени. — Не слышишь себя?       Он старался игнорировать её, но было слишком трудно пропустить мимо ушей вопрос, вертевшийся в голове, пока бесконечные крики эхом отражались от каменных стен.       Драко отвёл взгляд от белого солнечного света. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он смог разглядеть бесцветную фигуру. Фальшивая Грейнджер печально качала головой. Её всклочённые волосы подпрыгнули, и она вошла в поток света, опустившись перед ним.       Она коснулась его щеки ладонью, и та оказалась… холодной.       — Это ты.       Драко нахмурился. Что за хрень она несла? Почему она не могла дать ему хотя бы минуту покоя, чтобы насладиться солнечным светом?       Вот только… его больше не было. Там, где недавно был свет, лежал лишь… снег.       Он был свален кучей на подоконнике и разбросан по полу. Драко моргнул, и снег упал с его ресниц. Фальшивая Грейнджер грустно улыбнулась и вытерла их, и тогда он заметил, что его щёки были… мокрыми от холодных слёз.       Но… он не плакал… он улыбался!       Верно?       Конечно, улыбался. И, наверное, улыбался бы до сих пор, не будь этих ужасных криков.       Фальшивая Грейнджер выпрямилась и вздохнула.       — Ты скоро себя измотаешь, — она пожала плечами и отошла обратно в угол. — Всегда так получается.       Драко уставился в серое небо, наблюдая за медленным танцем снежинок, кружащихся вокруг него. Уже несколько часов. Солнца не было — ни разу. Были только…       — Ты. Это я и пыталась тебе сказать, — язвительно произнесла она.       Истина снежным комом осела на плечах, и Драко разомкнул губы, точнее… разомкнул бы, если бы уже не кричал.