Саундтрек: Alone Made of Ice — Maldito Orpheus — Vincent Lima
Драко всегда думал, что смерть будет ассоциироваться с холодом, но было… не так уж плохо, по правде говоря. Даже уютно. Ему было тепло — телом и душой. Странно, но он не чувствовал себя так уже… уже… Чёрт. Он не помнил. Нет, помнил. Он помнил последнюю ночь, проведённую с ней, перед битвой, перед освобождением магглорождённых, перед Азкабаном и… перед тем, где находился сейчас. Драко хотел, чтобы Грейнджер была здесь, — не умерла, нет, конечно, — просто чтобы была рядом. Как в ту ночь, сливаясь с ним. Полностью его — его… единственная. Драко выдохнул. Странно. В загробном мире что, всё равно нужно дышать? Раздражение уже подкатывало к горлу. А сердце тоже продолжало биться? Вроде он чувствовал его тяжелый ритм. Привычный, за исключением тех случаев, когда… — Привет, Драко. Тихо и далеко, но это была она. Он узнал бы её голос где угодно. Даже в аду. Даже после смерти. — Когда ты вернёшься? Вернётся. Он почти забыл. Нежась в тепле и уюте, Драко даже не задумывался о том, что таким образом он начинает пробуждаться, начинает… превращаться. Он не хотел — не хотел возвращаться. Если это означало стать одним из тех мёртвых существ. Драко ещё глубже погрузился в темноту. Он просто хотел её. Гермиону. Она должна была быть где-то здесь. Она никогда не оставляла его надолго. — Пожалуйста, Драко, — на этот раз голос был тише, едва слышный шёпот. — Ты обещал… Он обещал. Обещал служить Тёмному Лорду при жизни и после смерти. И если это она была. Он будет бежать так долго и упорно, насколько хватит сил. Гермиона сказала оставаться в безопасности, и именно так он и собирался поступить. У него не было выбора. Если он воскреснет, то вообще не будет в безопасности. Она тоже. Не откликнувшись на её зов, Драко погрузился в глубины своего сознания — дальше. Темнота сомкнулась вокруг, как саван. Он отдалился от неё, пытаясь спрятаться. Пока мог. Пока… Пока не услышал ещё один знакомый голос. Он был приглушённым, но это явно была его мать. Какого хрена она здесь делала? Он точно сдох. — …не знаю, почему… почему он в таком состоянии. — А… ваш муж? Когда… выбрался? Драко помнил отца после Азкабана — одна оболочка. Безумец, а не человек. Он не хотел быть похожим на него — сломленным и потерянным. Драко видел худшее в своём отце и всё равно пошёл по его стопам. Всё-таки это было у него в крови. — С ним такого не происходило. Я видела его в разных… состояниях, но большую часть времени он был в себе, — голос матери звучал отдалённо, и Драко приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. — У Люциуса были ужасные сны, которые он порой не мог отличить от реальности, но… но он был в сознании. Тишина — оглушительно громкая. И наконец: — Драко тоже будет. Странно, что Грейнджер надеялась на это, ведь, оказавшись в сознании, он будет… подобен отцу. Снова. Он слышал, как они разговаривают, но больше не понимал смысла, так как был слишком далеко. Драко вертелся в темноте, разрываясь между желанием услышать голос Грейнджер и желанием спрятаться под деревянной дверью. Однако устоять перед ней было невозможно, и Драко поймал себя на том, что снова блуждает в поисках их голосов. Это заняло гораздо больше времени, чем он думал, но наконец он снова мог разобрать суть разговора. — Хотите чаю? — О да, было бы чудесно. Спасибо. Серьёзно? Он вернулся ради чаепития? Да. Он обещал Грейнджер вернуться за ней, и вот он это сделал — единственным доступным ему способом. — Мисс Грейнджер… — Пожалуйста, зовите меня Гермиона. Драко фыркнул бы, если бы мог. Его мать была не из тех, кто легко пренебрегает формальностями, тем более с кем-то маггловской крови, кого она считала ниже себя. Нарцисса Малфой могла быть овдовевшей женой опального Пожирателя Смерти, но она никогда не теряла гордости. Чашка с тихим звоном клацнула о блюдце. — Я хотела поблагодарить вас за помощь моему сыну. Если бы не вы, он до сих пор был бы… в том месте, и неизвестно… — она замолчала, и послышался резкий вдох. Кровать скрипнула. Должно быть, Грейнджер встала. Драко удивился, когда у него промелькнула эта мысль, но не успел он понять, что это значит, как снова услышал её голос. — Ох, миссис Малфой, пожалуйста, не плачьте! — Драко затаил дыхание, ожидая услышать продолжение. — Драко… самый целеустремлённый, решительный, упрямый человек, которого я знаю. Если кто и мог выжить в Азкабане, то это он. Мог, но не выжил. Будь он жив, сидел бы в той камере, а не болтался бы здесь, в этом чистилище — в херовом промежутке. — Из-за вас. Ради вас. Драко практически видел, как Грейнджер после этих слов покраснела. Чёрт, как же хотелось увидеть это воочию. Увидеть румянец на её щеках и потупившиеся глаза, которые через пару секунд возвращались к нему — невинные и такие большие. — Его отец тоже — раньше, — его мать вздохнула. — Хотя сомневаюсь, что он был бы рад услышать это. Драко закатил глаза. Ни хрена, мам. — Я знаю, что их отношения были… напряжёнными, — призналась Грейнджер. Нарцисса шмыгнула носом. — Так было не всегда. Когда Драко был маленьким, они были близки. Да, пока отец не стал слишком занят. Пока не вернулся Тёмный Лорд и всё не испортил. Пока отец не отправился в Азкабан, оставив Драко расхлёбывать его ёбаные ошибки. — Каким он был в детстве? — голос Грейнджер был тихим, но пытливым. — О, он был хорошим мальчиком, таким… сладеньким, — Драко захотелось рассмеяться. — Ему всегда нравилось резвиться на улице, бегать с гончими Люциуса, а потом уже и летать по территории Мэнора. Он постоянно поднимался слишком высоко, и я очень переживала, но его это никогда не останавливало. Он просто продолжал задуманное. — Похоже на Драко, — прозвучало так, словно Гермиона улыбалась. Ему хотелось видеть. — Он был умным и амбициозным. Мне было приятно это видеть, потому что я очень многого для него хотела. Будучи матерью, ты всегда хочешь для своего ребёнка всего лучшего, а я — больше, чем большинство. Драко мог делать… всё, что хотел. Во мне была такая ненависть, когда… когда он был вынужден… — она запнулась, и Драко почувствовал облегчение, что она не закончила предложение. Он не хотел слышать, что теперь думает о нём его мать. — Стать Пожирателем Смерти? — продолжила Гермиона. Ещё меньше хотелось слышать, что о нём думает Грейнджер. Он подвёл её. Она просила попытаться, а он не смог. Может, и хорошо, что он умер. Хотя бы теперь он перестанет разочаровывать её. Разочаровывать их обеих. — После этого для него всё изменилось, — голос матери был напряжённым, но ровным. — Ему было непросто без отца, да и с ним тоже, если честно, но именно после того, как его заставили служить, я с трудом начала узнавать в нём своего сына. Он больше напоминал мне… каким был его отец в возрасте Драко. А чего она ожидала? Это она вышла замуж за этого ублюдка и родила от него ребёнка. Не вина Драко в том, кем был его отец. Едва ли не единственное, в чём не было его вины. Каким же разочарованием, должно быть, он оказался в глазах матери, когда она узнала, что он совершил не только те же грехи, что и отец, но и худшие. — У нас с Люциусом было… нестандартное начало, и я рано увидела, на что он способен. Я старалась сделать всё возможное, чтобы Драко не унаследовал те же черты. Я… я думала, что он другой. Я думала, что он… — Миссис Малфой, — тихо перебила Грейнджер. — Драко… Драко был противоречивым, да, но то, что он делал, это было… из любви. То, что он делал в школе, было ради его отца и… ради вас, полагаю. Я говорю это не для того, чтобы вызвать в вас чувство вины, я говорю, чтобы вы знали, какого человека вырастили. Драко стало плохо, когда он услышал это. Или это его тело менялось? — И после… Я не могу сказать, что его поступки были правильными, но Драко делал всё это лишь… из-за меня. — Вас? — в голосе матери слышалось потрясение. — Он искал меня, — тихо ответила Грейнджер. — Когда нашёл… всё усложнилось, но… он пытался поступить правильно. Я хочу, чтобы вы знали… Драко никогда не хотел быть Пожирателем Смерти. Он просто хотел её. Грудь сдавило. Лёгкие затвердели, а сердце забилось с такой скоростью, что он был уверен: оно прорвётся сквозь шрамы, растянувшиеся по коже. Кроме тепла, это было первое, что он почувствовал со… смерти. Так вот каково это — возвращаться. Дерьмо. Он старался не двигаться, чтобы остановить то, что происходило в теле. Драко мысленно сосчитал до трёх. Пока ещё мог. Один. Два… …Три. — Мне… — Нарцисса прерывисто вздохнула. — Приятно это слышать. Блядь, он бы это и сказал, если бы она не влепила ему пощёчину, приправив удар словами о том, что он больше не её сын. А после — какая разница, что она о нём думала? Стоило потерять любовь матери, чтобы Грейнджер осталась с ним и была в безопасности. Будь у него такая возможность, он бы повторил, только на этот раз заперся бы вместе с ней в клетке, окружающую кровать, и выбросил ключ, чтобы они никогда больше не разлучались. Грейнджер прочистила горло. — Я знаю, вы считаете, что он был похож на своего отца, и… может, в какой-то степени так оно и было, но… думаю, что в Драко есть что-то — много — от вас. Драко напрягал слух до звона в ушах. — Он мог быть… хорошим, когда хотел. Или, полагаю, когда чувствовал, что может. А как он любил… так глубоко, это… это иногда шокировало меня. Он относился к любви так, будто это… факт, а не чувство. Конечно, это блядский факт. Уж кто-кто, а Грейнджер должна была знать, будучи такой умной. Даже он, полный ублюдок с практически отключившимися мозгами, ещё знал это. Драко любил Гермиону. И даже смерть не могла этому помешать. — Такое не происходит по щелчку пальцев, как просто проснуться с этим, — продолжила распыляться Грейнджер, как происходило всегда, когда она что-то объясняла. — Такое нужно испытать, чтобы понимать… понимать, что, несмотря ни на что, любовь… не умрёт. Что она не закончится, — заключила она, ловя ртом воздух от попыток успеть облечь все свои мысли в слова. Драко представил, как она кусает губу и смотрит на чашку в своих руках, сопротивляясь желанию поковырять пальцы. Тишина. Они либо неловко переглядывались, либо… — Вы вырастили хорошего человека, миссис Малфой. И я… я позабочусь о нём. Обещаю. Был только один способ перестать являться Пожирателем Смерти. И Грейнджер тоже его знала. Она поступит правильно. Всегда поступала. — Спасибо за эти слова, — голос матери растворялся, становился всё дальше, но… нет. Он не хотел уходить. Не сейчас, пока нет. — …вы сделали. Я… я и не думала, что у меня когда-нибудь появится шанс снова увидеть его… или попрощаться. Вот, значит, как. Он действительно был мёртв. Блядь. Блядь… По крайней мере, она сожжёт его. Он не умрёт от холода, поэтому уже что-то. И если её целью было… уничтожить его, маловероятно, что будет так же больно, как с рукой. Грейнджер сделает всё быстро. Она не захочет, чтобы ему было больно. Но он хотел. Он был готов на пожизненное круциатусом и вечность адского огня, лишь бы провести хоть одну чёртову минуту с ней. Его девочкой. Его единственной. Гермионой. Ему стало казаться, что грудная клетка проваливается внутрь, отчего возникли проблемы с поступлением воздуха в лёгкие. Вероятно, потому, что они перестали функционировать. Продолжит ли он дышать, будучи инферналом? Сомнительно, что в этом была необходимость, поэтому то, что сейчас уже не получалось… начало пугать. Он не хотел умирать. Он не хотел оставлять её. Он хотел открыть глаза и распахнуть руки, поймав в них Гермиону. Он хотел обнять её, поцеловать и… провести с ней остаток своей блядской жизни. Это должны были быть годы, десятилетия, но остались секунды — мгновения. Если это всё, что у него осталось, то он хотел провести их с ней. По-настоящему, но… он не мог выбраться. Он не мог добраться до неё. Что-то удерживало его, затягивая глубже во тьму. Он чувствовал, как темнота снова поглощает его, задавливая, пока это напряжение не вынудило его отключиться. Он знал это чувство. Он знал… её. Внезапная тяжесть осознания обрушилась на него, словно камень, сдавив грудь. Это была она. Это, блядь, была она. Это всё ещё была она. Она не бросила его. Она удержала его. И теперь он никогда не оставит её. Его тело могло сгореть, но душа принадлежала ей. Она забрала её. Он был… её. Но разве не всегда было так? Грейнджер что-то говорила, но он не слышал из-за шума крови в ушах, вызванного, вероятно, последним ударом сердца. Это казалось правильным — то, что его последний удар позволяет услышать её голос. — Пожалуйста… — прозвучало очень приглушённо, и Драко захотелось крикнуть, что он сделает всё, что бы она ни сказала… — Зовите меня Гермиона. Гермиона.***
Нарцисса отбыла через несколько дней. Гермиона с удивлением поняла, что… в каком-то смысле скучает по матери Драко. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но у них было нечто общее, и Гермиона не знала, как бы она пережила эти пару недель в одиночку. Конечно, был Драко, точнее… Нет. Он был здесь. Она знала. Она чувствовала. Как небесное тело, вращающееся вокруг неё, — недосягаемое, но видимое. Равная, но противоположная сила притяжения. Она удерживала её на месте. И Гермиона держалась. Что бы Нарцисса ни увидела в голове Драко, это определённо было ошибкой. Всё же она сказала, что не является сильным легилиментом — лишь просматривает чужие мысли и защищает свои. Но когда Гермиона надавила, Нарцисса только сказала, что видела обломки. Гермионе было слишком трудно продолжать расспрашивать Нарциссу о деталях. Потому что отчётливо помнила белые руины, которые видела в сознании Драко. Впрочем, они говорили и о другом. Гермиона поведала Нарциссе о войне и битве за Хогвартс. Она не ожидала, что Нарцисса так расстроится, когда она перечислит потери среди Пожирателей, например, Драко не испытывал особой любви к своим соотечественникам. Однако это были знакомые Нарциссе люди, бывшие для неё семьёй. Она тяжело восприняла новость о смерти Беллатрисы, но не так остро, как Люциуса. — Как это случилось? — тон Нарциссы был удивительно безэмоциональным, что настораживало. Гермиона поджала губы. — Не уверена, я знаю только то, что рассказал Драко, хотя его тоже не было при… кончине Люциуса. Лишь после. — Тёмный Лорд убил его? — спросила Нарцисса, и её голубые глаза стали ледяными, стоило Гермионе кивнуть. Она сидела напряжённо, почти болезненно, и наконец сказала: — Я рада, что он побеждён. Жаль только, что мальчик Лонгботтом не покромсал его, прежде чем отрубить голову. Было бы хорошо начать с конечностей и постепенно при этом подниматься. Да. Драко, безусловно, пошёл в свою мать. Гермиона нервно заламывала пальцы, понимая, что ей придётся признаться в том, что она сделала с Люциусом. Убедившись, что кочерга далеко, она всё же решила затронуть эту тему. Гермиона умолчала о том, что Драко сделал с телом своего отца. Он уже достаточно заплатил за все грехи; хватит осуждений за вынужденные действия. Нарцисса невозмутимо слушала рассказ Гермионы о добыче малфоевской крови, пока последняя, в свою очередь, ожидала… любых действий со стороны матери Драко. Она не была готова к тому, что Нарцисса похлопает её по плечу. — Вы спасли его. Вы… спасли их обоих. Гермиона не до конца понимала своих ощущений, но, поразмыслив над ситуацией немного позже, она пришла к выводу, что утешилась этими словами. Особенно если спроецировать их на произошедшее с Азкабаном и с оставшимися там узниками. Их было немного. Ища Драко, Гермиона пару раз заглядывала в ближайшие камеры, и увиденное приводило её в ужас. Большинство заключённых представляли собой фрагменты себя прежних; оболочки человеческих тел, лишённые… душ. Она слишком долго простояла у камеры Сивого. Он втянул носом воздух и повернул в её сторону голову. У Гермионы спёрло дыхание при виде его отвисшей челюсти и высунутого языка, на кончике которого болталась застывшая сосулька слюны. Не успела она пошевелиться, как он бросился на дверь, вцепившись в неё когтями. Гермиона тут же отскочила, врезавшись в грубую стену напротив камеры. Заледеневшая дорожка слюны сорвалась с языка и разбилась о пол при его попытках заговорить, но из-за отсутствующих зубов, сломанной челюсти и… безумия из его горла вырывался лишь жалобный и болезненный вой. В нём уже не осталось ничего от человека, но волк продолжал сидеть внутри, будучи голодным и одержимым. Возможно, сейчас он мёртв — из-за неё, — но хотя бы больше не был таким. Всё-таки иногда каждому в своих действиях требовалось немного слизеринской рациональности. Гермионе — больше других, потому что, хоть она и испытывала угрызения совести по отношению к заключённым, она точно не сожалела о том, что сделала. Так она относилась ко многим вещам, и ушло больше планируемого донести всё это до Нарциссы, которая, в свою очередь, слушала так же внимательно, как Гермиона на любой лекции. В ответ на длинный рассказ о том, как закончилась война, как попал в тюрьму Драко и как Гермиона пошла на измену, спасая его, Нарцисса поведала, каким образом она оказалась на острове за полярным кругом. — Люциус сделал бы всё, чтобы мы были в безопасности. Тогда я думала… — Нарцисса взглянула на спящего Драко. — Он отверг имя Малфоев и совершённое… Я думала, что мой сын потерян. Я не знала, что… что он нашёл… — её взгляд упал на перстень с печаткой, висящий на шее Гермионы, а затем их глаза пересеклись. — Я не знала, что он нашёл то, за что стоит бороться. Нарцисса объяснила, что после того, как Гермиона забрала Драко из Мэнора, Люциус раскрыл свой план по спасению своей семьи — или того, что от неё осталось, — от войны. Сначала Нарцисса не соглашалась оставить сына, несмотря на ту, как она думала, слепую преданность Тёмному Лорду. И только когда Люциус обманом переместил её сюда, подсыпав снотворное, он пообещал вернуться за Драко. Правда это или нет, они никогда не узнают. Тёмный Лорд добрался до него первым. Но, судя по тому, что Гермиона знала из его воспоминаний, и тому, как Люциус путал свои мысли, чтобы не допустить Тёмного Лорда, она была уверена, что его отец не собирался рассказывать Драко. Но кто же тогда, если не отец, послал ему кольцо? Долго гадать над этим вопросом не пришлось, поскольку Нарцисса объяснила, как целый остров переместился через континент. Похоже, гоблины были искусны в перемещении огромных массивов суши. С точки зрения стороннего наблюдателя, в этом был смысл. Гермиона читала об их обширных колониях, например, в Германии и об огромных цитаделях, которые они строили глубоко под землёй. Очевидно, что перенести остров из Средиземноморья в Арктику было им по плечу. К тому же это удовольствие не из дешёвых. Люциус опустошил хранилища за услугу по транспортировке острова через, как объяснила Нарцисса, сложный переход с использованием древних вулканических шахт под землёй. В голове Гермионы всё гудело от любопытства и вопросов, поэтому приходилось прикусывать губу, чтобы не перебивать рассказ каждую секунду. — Но… почему? — наконец вымолвила Гермиона. — Гоблины были нейтральны в войне, и, если уж на то пошло, им не нравилось отношение к ним со стороны чистокровных, стоящих у власти. Конечно, они хотели не только золота. У гоблинов его предостаточно. — Умно, мисс Грейнджер, — коротко ухмыльнувшись, сказала Нарцисса. Гермиона сжала губы, чтобы не засиять. — У Люциуса был… один контакт, который имел связи с некоторыми влиятельными гоблинами. За него в качестве одолжения замолвили словечко. — Должно быть, это был близкий человек, раз он пошёл на что-то подобное, — прокомментировала Гермиона, с трудом веря в это. Выражение лица Нарциссы было загадочным, но Гермиона уловила в нём… что-то знакомое, не получившееся определить. — Она была семьёй. Является семьёй, — поправила себя Нарцисса и махнула рукой, чтобы сменить тему. Гермиона быстро усвоила, что, когда Нарцисса Малфой заканчивает говорить о чём-то, разговор окончен. Но Гермиона была не из тех, кто легко сдаётся. Гриффиндорская гордость не позволяла ей этого. — Вы бы хотели снова увидеться с ней? Поблагодарить за помощь? Нарцисса настороженно посмотрела на Гермиону. — Конечно. Я бы многое хотела сделать, если бы могла выбраться отсюда. — А почему не можете? Нарцисса пару секунд гипнотизировала её взглядом, отчего Гермиона почувствовала прилив смущения. — Вы сюда добрались по воздуху, и то… приспособление давно глубоко под водой. Как вы предлагаете мне выбраться? Аппарировать в океан и надеяться не утонуть, пока буду вплавь добираться до суши? Сомневаюсь. Гермиона лишь кивнула на камин. — Не такой роскошный, но вы всегда можете воспользоваться камином. Среди множества вещей, которые Гермиона упаковала в расшитую бисером сумку, где-то завалялся контейнер с каминным порохом. Ушёл почти час распаковки и сортировки вещей, но он нашёлся вместе с небольшой библиотекой книг, различными зельями и настойками, а также несколькими предметами, которые она постаралась спрятать от греха подальше. Однажды Нарцисса уже видела Гермиону в цепях и кружевах, необязательно подпитывать эти воспоминания. Несколько раз меняя свою позицию, мать Драко всё же решилась. В их нынешнем положении они мало что могли сделать для Драко. Он либо очнётся, либо… нет. Впрочем, неважно. Гермиона уже давно сделала свой выбор, и она не планировала снова оставлять его. Ни сейчас, никогда. Но иметь связь с внешним миром было бы полезно — ради помощи Драко или банального пополнения истощающихся припасов. И кто знает? Если Драко очнётся, тогда, возможно, они смогут… Не вернуться — они этого уже не могли сделать, — но Нарцисса говорила о своём друге во французском Министерстве магии, который смог бы предоставить им статус беженцев. По крайней мере, попытаться стоило, поэтому Гермиона, выслушав метания женщины, высказала свои мысли, и Нарцисса, как ни странно, прислушалась к её словам. Но всё же её окончательное решение не было связано ни с Драко, ни с Гермионой. — Мне нужно похоронить мужа, — вот что заставило Нарциссу передумать. Гермиона сказала ей, что его тело было сожжено в конюшне, и она восприняла новость вполне приемлемо. Может, от боли у неё отключились все чувства. Может, она похоронила мужа уже задолго до этого. Но по какой-то причине Нарцисса считала своим долгом почтить его останки. И Гермиона понимала. Если бы до этого дошло, она бы сделала то же самое для Драко. Она беспокоилась, что Драко не просыпался только потому, что его что-то останавливало. Гермиона выжгла метку с его руки, но она не знала, достаточно ли этого, чтобы предотвратить его превращение в инфернала после смерти. Каждый раз, думая об этом, она бросалась к Драко и проверяла его дыхание, пульс и все жизненные показатели, отчаянно нуждаясь убедиться, что он жив. Его мышцы сокращались, но больше ничего не происходило. Однако это её не останавливало. Гермиона держала его за руку, проводила большим пальцем по шрамам на его запястье и надеялась, что он вернётся к ней. Даже если нет, Гермионе не к кому было возвращаться. А вот Нарциссе — было. Она молча попрощалась с сыном, положив руку ему на голову и закрыв глаза. Гермиона заняла себя организацией книг в углу, не желая мешать. Нарцисса прочистила горло, и её каблуки зацокали по деревянному полу: она направлялась к камину. — Будьте осторожны, — предупредила Гермиона Нарциссу, когда та наносила помаду, или, точнее, помада, паря в воздухе, наносилась самостоятельно, окрашивая её сжатые губы. — Если вас узнает не тот человек… — Я способнее, чем кажусь, мисс Грейнджер, — надменно произнесла Нарцисса, захлопнув зеркальце. — Вообще-то я урождённая Блэк. Если эта фамилия и должна была вызвать какие-то ассоциации, кроме обычного списка из «Священных двадцати восьми», то Гермиона не поняла. Видимо, быть Блэк для чистокровных что-то значило. Что-то хорошее или… плохое. Она не стала спрашивать. Но сделала нечто другое. — Вы должны взять её, — Гермиона протянула палочку Драко. На несколько долгих секунд задержав взгляд на ней, Нарцисса переместила его на лицо Гермионы. — Это палочка Драко… — Я знаю, что это, — прошипела Нарцисса. — Я… — она осторожно коснулась ладонью своих волос, приглаживая идеальную прическу. — Я купила её для него. Мы перепробовали почти две дюжины палочек, пока он не нашёл эту, — она кивнула на древко в руке Гермионы. — Как только он прикоснулся к ней, она выстрелила… — Красными искрами, — закончила за неё Гермиона, и Нарцисса кивнула. — Он всегда так делал, когда был… раздосадован. — Да, в тот день он определённо был раздосадован, — взгляд Нарциссы смягчился, и на её лице появилась тоска. — Он хотел пойти посмотреть на новую гоночную метлу, Нимрод или Нимбулус… или как-то так. В любом случае, я ему не разрешила, и он сильно на меня обиделся. Сердце Гермионы зашлось в быстром ритме. Это было очень похоже на Драко. Он любил квиддич так же сильно — если не больше, — как Гарри с Роном. Как раз из-за того, что она оскорбила его способности, он впервые назвал её грязнокровкой, чего она никогда не забудет. Но… именно на их первом… свидании, если это можно было так назвать, Драко взял её с собой полетать. И тогда он впервые… Гермиона покраснела, не желая сейчас думать об этом. Нарцисса взяла руку Гермионы, державшую палочку, в свою и сжала. — Оставьте её себе. На случай, если он проснётся. Гермиона не знала, что ответить, да и сомневалась, что сможет это сделать из-за кома в горле, поэтому просто кивнула. Нарцисса одарила её невыразительной улыбкой, которую Гермиона истолковала как знак взаимопонимания между двумя женщинами. Гермиона стояла в изножье кровати, пока Нарцисса куталась в белую накидку. — Вероятно, вам также сможет помочь Блейз Забини. Найти его не составит труда, — она поковыряла кожу на пальцах. — Я разрешила ему и Невиллу Лонгботтому использовать Мэнор в качестве штаб-квартиры Ордена. Она почувствовала на себе пристальный взгляд Нарциссы. — Мой дом… — Они помогли мне, — перебила Гермиона. — С освобождением Драко. Они заслуживают. Нарцисса не стала делиться своими мыслями, а просто кивнула, соглашаясь с мнением Гермионы по этому вопросу. — Слева за скалами есть дровяной сарай, — проинструктировала Нарцисса. — Я отправлю припасы, как только смогу, но вам должно хватить ещё на несколько недель. Если любите чечевицу. — Пока это не брюссельская капуста, всё хорошо, — пошутила Гермиона. Нарцисса не рассмеялась, но странно посмотрела на неё, ответив: — А я-то думала, почему эльфы столько её готовили. Я считала, у нас просто хороший урожай, и они пытались… — она покачала головой, приглаживая светлые волосы, хотя ни одна прядь так и не выбилась из причёски. — Честно говоря, я не знаю, чем занимаются эльфы. Гермиона поджала губы из-за очевидного неосознанного превосходства Нарциссы над волшебными существами, которые делили с ней дом. Она не хотела, чтобы ее последний разговор с матерью Драко перерос в перепалку. Она уже была сыта подобным по горло. — Мы поссорились, — объяснила Гермиона. — Драко и я, — она перевела дыхание. — Он знал, что она мне не нравится, поэтому… Нарцисса скосила взгляд на Драко, а затем слишком по-матерински покачала головой. — Что ж, обязательно исключу её из посылки, мисс Грейнджер. Они стояли бок о бок, в течение нескольких спокойных секунд наблюдая за спящим Драко. Хоть Гермиона и не могла представить себе, что оставит Драко, но она понимала, как тяжело будет его матери сидеть и наблюдать за своим единственным сыном. Нарцисса чувствовала необходимость что-то предпринять, и Гермиона не хотела ей препятствовать. — Перчатки, — резкий тон Нарциссы прервал мысли Гермионы. — Мне нужны перчатки! — она стала осматриваться, выдвигая ящики и судорожно разбрасывая подушки в их поисках. Гермиона шокированно наблюдала за происходящим, но быстро пришла в себя, как только Нарцисса опрокинула стопку книг. — Я должна найти их! — воскликнула она. — Я должна… я не могу уйти без них! Гермиона начала оглядываться по сторонам, хотя не особо понимала, почему пара перчаток была настолько важна. Она с трудом могла поверить в странное изменение в поведении Нарциссы. Даже в эмоциональных ситуациях она была собранной, но сейчас едва ли не сходила с ума. Что-то ещё с громким стуком упало на пол. — Вот они! — Гермиона взяла их с прикроватного столика рядом с Драко. Нарцисса, должно быть, оставила их там, когда прощалась с сыном. — Они здесь, — она протянула их женщине. Нарцисса облегчённо выдохнула. Затем практически выхватила их и с трудом надела на трясущиеся руки. — Спасибо, — она не смотрела Гермионе в глаза. Нарцисса вытянула ладони в тёмных кожаных перчатках, слегка поблёскивавших змеиной кожей, на секунду сжав пальцы в кулак. Они сидели на ней идеально, из запястий торчал небольшой пучок меха, который выглядел таким мягким, что казался ненастоящим. Должно быть, они были сшиты на заказ, потому что выглядели как вторая кожа. Нарцисса лишилась большей части своих вещей, но всё же из-за какой-то пары перчаток поднялся такой шум. Даже если они выглядели так, словно стоили больше, чем весь гардероб Гермионы. — Очень красивые, — сказала Гермиона, надеясь, что комплимент расслабит Нарциссу и сотрёт настороженность с её лица. — Это подарок, — Нарцисса поджала губы. — От Драко. Ох. Тогда реакция Нарциссы стала более понятной. Гермиону кольнула вина за то, что она так сурово осудила женщину. Дело было вовсе не в перчатках, и, возможно, это было последнее, что осталось у Нарциссы от Драко. Гермиона коснулась перстня у себя на шее, проверяя, на месте ли он. Рука сомкнулась вокруг холодного металла, и она ощутила тепло. Но не отпустила. Нарцисса заметила это движение, и её глаза смягчились. — У него хороший вкус. Сердце Гермионы немного растаяло. Она не знала, что на это ответить, но всё равно оценила скрытый комплимент. Гермиона не подходила на роль человека, которого Нарцисса выбрала бы для своего сына, но то, что она уважала выбор Драко и… даже одобряла его, значило больше, чем Гермиона могла себе представить. — Берегите его, мисс… — Нарцисса коротко поджала губы, а затем медленно растянула их лёгкой улыбке. — Гермиона. Боже. Они перешли на имена. Это… это определённо уже что-то. Нарцисса не показалась Гермионе любительницей объятий, поэтому она просто глубоко вздохнула и дружелюбно улыбнулась женщине, вздёрнув подбородок. — Обещаю. Пламя вспыхнуло ярким зелёным оттенком, и Нарцисса грациозно шагнула в него. Вскоре единственным звуком в хижине стало потрескивание огня, который снова был оранжевым. Гермиона повернулась в сторону неподвижной фигуры. Не знай она, то подумала бы, что он высечен из камня. — Хорошо, Драко, — Гермиона сделала несколько шагов к нему, — мы вдвоём, — она присела на край кровати, частично обезумев от надежды, что он вдруг откроет глаза и снова станет её Драко. Когда этого не случилось, она взяла его за руку и осторожно сжала. — Как и должно быть.***
В камере было плохо; Драко впервые признал это. Но там хотя бы что-то было. Там он хотя бы видел её. Или одну из её версий, даже если она выглядела более мёртвой, чем он чувствовал себя сейчас. Здесь же не было… ничего. Меньше, чем ничего. Драко даже не хотел представлять, что это значило. Если фальшивая Грейнджер… сделала то, что обещала, и забрала его… его душу, это то, с чем он остался? Или это то… куда она его отправила? Он так долго был запутан, но единственное, что у него было здесь, во тьме, — это время. Время всё обдумать и попытаться понять, что за хуйня с ним случилась. Потому что отсюда было не выбраться. Он не мог даже попытаться, и, что бы это ни значило, Драко не хотел знать. Он ненавидел, когда ему указывали, когда его заставляли поступать так, как хотел кто-то другой. Драко почти физически ощущал, как его медленно выворачивало наизнанку. Каждый дюйм его тела, каждая его частичка хотела убраться отсюда. На выход. Выход. Выход. А он не мог даже попытаться. Что-то — кто-то — останавливало его. — Грёбаная Грейнджер, — проворчал Драко себе под нос. Она забрала его душу и засунула её чёрт знает куда, а… а взамен больше даже не показывала ему своё трусливое лицо. И Драко… скучал по ней. Не по фальшивой Грейнджер, не то чтобы, но он скучал по её лицу. Скучал по её голосу. Скучал… Он ведь чувствовал запах корицы и ванили? Этого не… Может, это были последние импульсы умирающего мозга. Он не видел, как перед глазами промелькнула его жизнь, да и неинтересно ему было, но Драко видел… Гермиону. По крайней мере, ему так казалось. Трудно было сказать, где кончалось безумие и начинались воспоминания. Именно та чёртова фальшивая Грейнджер сделала это с ним. Заставила его почувствовать, словно… словно он нашёл выход, хотя на самом деле просто умирал. Нахуй её. Нахуй её. Нахуй… Пучок нервов затрещал перед глазами, и давление в черепе возросло настолько, что, казалось, оставался только один вариант развития событий: он вот-вот взорвётся. Но он не взорвался. Он ничего не сделал. Он не мог. Драко мог лишь пообещать либо себе, либо Гермионе, хотя она никогда не узнает, но кто её знает? Она ведь пиздецки умная, как-нибудь выяснит. Драко собрал от себя всё, что мог, и поклялся, поклялся могилой Слизерина, поклялся собственной чёртовой могилой и поклялся, что только через его хренов труп он позволит этой суке выйти сухой из воды. Если она хоть раз — хоть один блядский раз — покажет своё лицо, он убьет её. Раньше он не хотел причинять ей боль, но фальшивая Грейнджер отняла у него единственный шанс быть с настоящей Грейнджер, его Грейнджер. Она вынудила его растоптать обещание. Поэтому Драко пообещал своей сладкой, красивой девочке, что вместо этого он растопчет её. Она хотела его душу? Пусть подавится ею. Вновь погрузившись в темноту, Драко стал ждать, когда она придёт к нему.***
Его душа всё ещё была там. Гермиона знала это, как знала список ингредиентов и инструкцию к оборотному зелью. Как знала правильное движение палочки для сотворения вингардиум левиоса. Как знала наизусть оглавление Истории Хогвартса. Даже больше, чем факты и цифры, потому что о них она лишь читала, а душу Драко чувствовала — та проникла в него обратно во время поцелуя. Она чувствовала её, и это придало ей больше уверенности, чем любой учебник или книга. Драко всё ещё был там. Просто нужно было… найти его. От белых стен осталось немногим больше обломков, но, когда она сотворила империус, он ещё был там. Если его разум был настолько разрушен, то… то где он был? Гермиона уставилась на пламя. Оно трещало и мерцало, выглядя более живым, чем всё остальное на этом тёмном острове. И было правда темно. Солнце в это время года уже не всходило, поэтому в тех редких случаях, когда Гермиона выбиралась на улицу за дровами из сарая, ей приходилось зажигать кончик палочки, чтобы разглядеть дорогу. Небо было чернильно-чёрным, усеянным мелкими звёздами, которые горели холодным светом. Снега было много, но он хотя бы был белым. Гермионе приходилось щуриться, когда свет палочки падал прямо на него, иначе он отражался, ослепляя её на холоде на несколько секунд. А на счету была каждая секунда. Она куталась в большую чёрную мантию Драко и накладывала на себя согревающие чары, но даже с бузинной палочкой Гермиона мало что могла сделать против лютого мороза. Тягаться с природой было невозможно. И она не любила пропадать дольше положенного. Мало того, что у неё уходило несколько часов, чтобы согреться, так ещё она боялась оставлять Драко одного. Конечно, он не шевелился и не подавал никаких признаков пробуждения, но каждый раз, когда Гермиона закрывала за собой дверь хижины, в ней зарождалась тревожная паника, что она не сможет вернуться к нему. Она понимала, что это иррациональный страх, но… не могла избавиться от этого чувства. И это было единственное, что она могла делать в этой хижине — чувствовать. Мысли наседали до невозможности сдерживать их, и Гермиона была вынуждена переживать прошлый год, да и ещё раньше, о чём совершенно не хотела думать. Она игнорировала свои эмоции задолго до начала войны. Ей всегда нужно было к чему-то готовиться, что-то изучать и получать больше информации. С самого поступления в Хогвартс Гермиона всегда помогала Гарри, когда его пытались убить. Она не замечала, как редко находила время, чтобы разобраться со своими проблемами и мыслями. Теперь же у неё не было другого выбора, кроме как столкнуться со всеми теми вещами, на которые она не позволяла себе отвлекаться. И, как истинная гриффиндорка, она встретилась с ними лицом к лицу. Бойко усевшись со скрещенными ногами на пол перед камином и вооружившись чашкой дымящегося чая, Гермиона заглянула в пламя и в себя. Она делала это каждый день. То, что называлось днём. Без восхода и захода солнца легко было потерять счёт времени. Даже дней. Здесь не было ни часов, ни календаря, поэтому Гермиона начала вести подсчет на небольшом клочке пергамента, который она прикрепила к стене. Очнувшись, Драко спросит, как долго он был без сознания, и Гермиона хотела иметь возможность ответить ему. Когда он спрашивал, предполагалось, что она отвечала. Гермиона сделала глоток чая, но была слишком погружена в свои мысли, чтобы насладиться его вкусом. Она без остановки перебирала в памяти всё упущенное, искала то, что могло помочь, но в итоге… ничего не находила. Если обычно всплывали какие-нибудь давно хранимые фрагменты информации, то теперь на том месте была просто… чернота. Темнота. Пустота. Она понимала, что это неправда, просто не могла… найти. Это бесило. Книги, упакованные в расшитую бисером сумку, проливали мало света на состояние Драко. Она прочитала всё возможное о заколдованном сне и сверила написанное с маггловскими медицинскими текстами. Когда в прошлом году Рона расщепило, у неё даже не было полевого справочника, инструктирующего, как залечить его физические, человеческие раны, и на этот раз она не хотела повторять те же ошибки. Рука и синяки Драко заживлялись достаточно легко, к тому же она продолжала давать ему целебные и укрепляющие зелья вместе с отварами и большим количеством воды. Это помогало. С каждым днём Драко выглядел крепче и превращался обратно в себя, но… именно этого ему пока не доставало — себя. И боже… как она скучала по нему. Это было ужасно — быть так близко к нему, находиться рядом и в то же время не чувствовать его. Однажды холодной и одинокой ночью Гермиона забралась к нему в постель, желая ощутить комфорт его тела. От него пахло так же — свежим пергаментом, а его кожа была прохладной на ощупь, но она уже привыкла. Но Гермиону удивило то, что его мышцы были напряжены и постоянно сокращались, хотя он их совсем не использовал. Задрав его белую рубашку, она увидела шрамы, туго натянувшиеся на торсе. Он снова набрал вес, и его телосложение стало прежним — стройным и атлетичным. Словно он вернулся в норму. Только он вовсе не вернулся. Лишь его тело. Тем не менее это было доказательством жизни, того, что в нём ещё что-то работало, но… почему он всё-таки был таким… твёрдым? Она достаточно часто спала рядом с Драко, чтобы знать, что для него это ненормально. Чувствовать, словно он каменный. Высечен из мрамора. Она боялась, что он тоже расколется. Как долго он сможет оставаться в таком состоянии, пока не… треснет? Следующие два дня, как она полагала, Гермиона не спала. Она была слишком взвинчена, чтобы расслабиться и отдохнуть. В итоге она отключилась от изнеможения. Проснувшись, Гермиона сделала новую пометку на клочке пергамента и вновь принялась разводить огонь. Единственное, что оставалось делать. Она поставила перед собой чашку с чаем и запустила пальцы в густые кудри. Гермиона была уверена, что они выглядели ужасно, и её действия не помогали, но ей ничего другого не оставалось, кроме как… ждать. Терпением Гермиона не особо отличалась. Ей нравилось проявлять инициативу, изучать, задавать вопросы, что-то делать. Год назад Драко запер её в своей спальне, приковав цепями с клеткой. Тогда она ненавидела это: ожидание его появления, бесконечные часы безделья, панические мысли о том, всё ли в порядке с Гарри… и с Роном. Она никогда не чувствовала себя такой… загнанной. Быть запертой в клетке с Драко каждую ночь — это худшее, что случалось с ней, но теперь она считала, что худшее — быть запертой от Драко. Он сказал, что вернётся к ней. Он обещал. И она… Она верила ему. Она доверяла ему. Где бы Драко ни был, он придёт за ней. Гермиона опустила голову на колени и закрыла глаза. Она даже не поняла, что заснула, пока в затуманенном разуме не начал вырисовываться сон. Битый мрамор, испещрённый серыми прожилками, был потрескавшимся и валялся в каждом уголке. Когда-то это были широкие стены — крепкие и толстые. Некоторые обломки были острыми, словно разбились о землю, тогда как другие — раздроблены на кусочки размером едва ли больше гальки. Пробираясь через разруху, Гермиона старалась не наступать на них. Как… как это вообще произошло? Если в голове Драко творилось такое, как он вообще мог функционировать? Возможно, именно поэтому не мог. Гермиона приложила ладонь к одному из камней, ощутив его прохладную гладкую поверхность. Она надеялась, что, прикоснувшись к нему, она почувствует… что-то, но он ощущался… безжизненным. Гермиона обходила завалы медленно, не торопясь и наслаждаясь тишиной. Не то чтобы в хижине было шумно, но здешняя тишина была другой — словно отсутствие отвлекающих факторов. В ней чувствовалась цель, пронзительность. Жаль, что не получилось увидеть всё это в целости, но и сейчас перспектива вернуть прежний вид не казалась невыполнимой. Просто нужно было немного прибраться. Не то чтобы сейчас у неё было много дел. Гермиона принялась разбирать осколки мрамора, прокладывая себе путь вперёд. Она не хотела возвращаться. Особенно в ту тёмную хижину и бесконечную ночь. Она хотела остаться здесь, с… если Драко появится. Должно быть, он годами создавал это место — то, куда можно было убежать от… всего. Даже несмотря на разрушения, Гермиона была поражена. Драко кирпич за кирпичом возводил безопасное пространство, чтобы… Внезапно мозг взорвался искрами, а тело оцепенело. Гермиона выронила из рук кусок мрамора. Безопасно. Камень упал на землю, прокатился несколько футов, а после глухо ударился обо что-то… полое. Она была слишком напугана, чтобы посмотреть вниз, даже её гриффиндорская храбрость пошатнулась, когда искра в голове вспыхнула ярким лучом надежды. Несмотря на то, что Гермиона боялась — до ужаса — мысли о вновь разбившемся сердце, она заставила себя опустить взгляд. Сквозь толстый слой воды, собравшийся на нижних ресницах, виднелась простая деревянная дверь. Боже… Боже милостивый… Сердце подскочило к горлу, и Гермионе пришлось прикрыть рот, чтобы оно не выпрыгнуло из тела и не юркнуло туда, куда вела маленькая реечная дверь. Она должна была… Она должна была знать. Должна. Вытянув руку, она открыла её и… И… Ничего. Нет, не ничего. Темнота. Настолько чёрная чернота, что она казалась нереальной. Даже при ярком свете Гермиона не видела дальше нескольких дюймов. Ничто не проникало внутрь. Словно это было твёрдое живое существо. Гермиона не дышала. Сердце билось один, два, дюжину раз в секунду. Она опустилась на колени рядом с отверстием. — Д-Д… — голос настолько сильно дрожал, что она едва могла говорить. — Драко? Всё тело готово было разлететься вдребезги, если… если он не ответит ей. Он должен был. Должен! — Драко Малфой, немедленно выходи оттуда! — закричала Гермиона. — Вернись… вернись ко мне, — добавила она тише, но это не было мольбой, — хотя она с радостью бы, — это больше походило на контроль. Что-то… что-то двигалось во тьме. Нет, не совсем верно. У Гермионы возникло странное ощущение, что она уже видела такое, когда… когда темнота двигалась до жути знакомым образом. О… Боже. И тут на неё уставилась сияющие серебряные глаза — глаза, которые ей всегда снились. Глаза Драко. Гермиона узнала бы их где угодно. Сердце забилось в горле, вытолкнутое клокотанием, завертевшимся внутри. Множество мыслей металось в голове, и ухватиться за одну не получалось, поэтому ей оставалось лишь замереть. Она хотела прыгнуть вниз вместе с ним, дотянуться до него, закричать, выкрикнуть его имя, но не успела она совершить хоть одно действие, как серебряные глаза опасно сверкнули и пустоту вокруг охватил полный ярости рёв, практически отбросив её в сторону. Гермиона проснулась. Она лежала навзничь на толстом ковре перед камином. В ушах звенело от свиста чайника и эха того ужасного рёва. Чем дольше он отскакивал от барабанных перепонок, тем больше… боли она в нём слышала. Гермиона приподнялась, быстро взглянув на Драко, который по-прежнему неподвижно, как статуя, спал, а после взмахнула палочкой, чтобы снять нагревающие чары, наложенные на чайник. — Фините инкантатем, — сонно произнесла Гермиона, но… удивилась, когда поток света, вылетевший из палочки, направился не к чайнику, а в угол хижины, где стояла кровать. И тут её поразило, как удар молнии. Две клетки слились в синапс, выстрелив ответом, который она всё это время искала. Гермиона сказала Драко оставаться в безопасности, не высовываться, и он именно так и поступил. Должен был. Потому что она наложила на него империус. Голова закружилась. Драко шёл только тогда, когда она ему говорила. Ловил себя только тогда, когда она ему говорила. Двигался только тогда, когда она ему говорила. А когда она не говорила, он оставался неподвижен, как статуя. Она ни разу не говорила ему проснуться. Она лишь просила его об этом. Умоляла. Всё это время он ждал, что Гермиона придёт к нему. Визг чайника затих сам по себе, но в голове остался странный звон. Гермиона без раздумий направилась к кровати, на которой спал Драко. Вот только Драко не спал. Его глаза были открыты, и он смотрел прямо на неё. Гермиона затаила дыхание, не веря в это. Точнее, до тех пор, пока он не нанёс удар. Он схватил её руки, с удивительной силой вжимая их в туловище. Её перевернули и бросили на кровать. Его теперь тяжёлое тело опустилось на неё сверху, не давая сдвинуться. Гермиона была шокирована его внезапным движением и ещё больше — жестокостью, скользнувшей по бледному лицу. Когда Драко открыл рот, из него вырвался глубокий скрежещущий звук, в котором прозвучало её имя. Не Гермиона, а рычащее… — Грейнджер.***
— Пришла прикончить меня? — Драко уставился на неё, скривив губы. Грейнджер смотрела на него снизу, и он старался не потеряться в её больших глазах. Блядь. Ей обязательно быть настолько похожей на неё? Шрамы на груди натянулись в ответ на участившееся сердцебиение. Она совершила ошибку. Она выпустила его. Она правда думала, что если держать его в том тёмном месте, то он успокоится? Будет делать то, что она скажет? Он по-прежнему чувствовал, как она властвовала над его разумом, с каким давлением удерживала его там всё это время. Ему нужно было действовать, пока она снова не взяла его под контроль. Ей нужно было напомнить, что это не так работает. — Драко, я… Он сильнее вдавил её в кровать, не давая и слова произнести. Её рот так и остался открытым — маленькие розовые губы, за которые зацепились глаза, прожигая дыру, и в голове тут же возникли мысли о том, каково это — целовать её. Она была тёплой. Она была настоящей. Она была… — Ты не она, — прорычал Драко, ожесточая своё сердце и отказываясь впускать её, как бы сильно она ни была похожа на его девочку. Его Грейнджер. Гермиону. Воспоминание о ней разрывало душу. Боль, которую он испытывал, отразилась в её глазах, наполнившихся слезами, отчего они стали похожи на лужицы растопленного шоколада. Драко усилил хватку на её руках, и из уголка её глаза скатилась слеза, потерявшись в спутанных кудрях. — Я знаю, что ты на самом деле, — усмехнулся он, скорее как напоминание себе, чем что-либо ещё. — О чём ты? — прошептала она, пытаясь сыграть на его эмоциях и манипулировать им, чтобы он доверился ей, приняв за… за настоящую Грейнджер. Но он не мог. Он не мог снова попасться на её ложь. Он не станет. Даже если хотел. — Ты. Не. Она. — выдавил Драко. — Не Гермиона. В её глазах читалось замешательство, но после что-то изменилось. Хорошо. Значит, она наконец поняла, что происходит. Что он собирался покончить с ней раз и навсегда. Грейнджер под ним расслабилась, её тело обмякло, и… она перестала бороться, отдав ему контроль. Как она делала всегда. Как ему было нужно. Как он любил. Драко попытался вспомнить, каково это — ненавидеть её. Кислота, жгущая вены, смятение, затуманивающее разум… страх, пронзающий сердце, — вот как чувствовалась ненависть к Гермионе Грейнджер. Любовь к ней ощущалась практически так же. Если уж на то пошло, последнее было хуже. В нём была прожжена дыра. До самой души. И Драко ненавидел то, как сильно он это любил. Руки скользнули к её горлу, легко обхватывая гладкую кожу. Её глаза расширились, и глубоко в них мелькнула вспышка. Драко ожидал страха, но вместо этого с удивлением следил, как осторожно опустились её веки, обрамляя ресницами тёмные расширившиеся зрачки. Инстинктивно он склонился над ней, оставив между их лицами едва ли дюйм. В её глазах мерцали отблески огня, придавая ей вид… вид… Вид точь-в-точь Гермионы. — Думала, что сможешь держать меня там, как какую-то блядскую зверушку? — он зарычал ей в лицо. — О нет, сладкая. Это не так работает. Ты не указываешь мне, что делать. — взгляд Драко пылал злостью. — Ты просишь. Грейнджер приподняла подбородок, отчего стало удобнее её держать, и приоткрыла губы, словно приглашая его поцеловать её. — Драко… пожалуйста… Драко чувствовал под ладонью стук её пульса, отбивающий чёткий ритм сердца. Один. Два. Три. Собственное сердце с такой силой сократилось в груди, что он испугался, как бы оно не раскололось, словно камень. Каждый мускул в теле напрягся. Кроме единственного, что оставалось нерушимым, — хватка на её шее. Драко контролировал давление, но этот контроль распространялся не на неё. А на самого себя. Ему нужно было. Должно. Он уже убивал ради неё, он сможет повторить. Верно? Драко ответил на свой вопрос, как и на её, одним словом: — Нет. Как бы сильно ему ни хотелось раз и навсегда избавиться от этой фальшивки в виде девушки, которую любил, он не мог. Не мог, сука. Он неудачник. Каким был всегда. Руки задрожали, и Драко отлетел от неё, забившись в самый дальний угол кровати. Он не хотел прикасаться к ней, не хотел чувствовать её. Но он ничего не мог с собой поделать. Она прожгла в нём дыру, и он был… пуст. Без неё всё казалось каким-то вымыслом. Злость, ненависть… всё это ничто без её любви. Он — никто. Никчёмный. Драко согнул длинные ноги, подтянув их к вздымавшейся груди. Он тяжело ловил ртом воздух. Не имея возможности замедлить дыхание, даже когда оно стало настолько отрывистым, что лёгкие едва ли получали кислород. Драко обнял ноги, пытаясь взять себя в руки, как тогда, в камере. Грейнджер приподнялась на локтях, и рубашка туго натянулась на её груди. Драко закрыл глаза, чтобы не смотреть на изгибы её тела. Это была не она. Это была не она. Это была не Гермиона. Он всегда терпел неудачу и… больше не хотел. Это было нереально. Но реально было то, что фальшивая Грейнджер… его Грейнджер изобрела новейший способ мучить его. Потому что она была его Грейнджер — Грейнджер, которую он выдумал в своей голове. Которую заслуживал. Она была его адом. Потому что он был её. Кто позволит ему быть счастливым после всего совершённого? Драко всегда знал, что он проклят. Вот почему он так упорно боролся за то, чтобы Грейнджер, пока это было возможно, оставалась с ним. Откуда ему было знать, что это только отдалит их друг от друга? Он должен был. Он всегда так поступал. Отталкивал от себя всех, кто проявлял к нему хоть каплю доброты. Это давало чувство контроля, которого не хватало в жизни, — возможность причинять боль людям за то, что они заботились о нём. Это был его первый акт самоистязания. И вкусив, он уже не мог остановиться. Никогда не мог. Особенно когда дело касалось Гермионы. Именно это он и пытался сейчас сделать. Но с ней не работало. Чертовски умная. Нахуй её. Грейнджер что-то говорила, но Драко отказывался слушать. Он слышал её голос. Слышал её крики. Слышал её мольбы. В ушах стоял приглушённый гул, вероятно, из-за нехватки кислорода от отчаянного дыхания. Ему нужно было дышать. Один. Два. Ему нужно было… Протянув руку, она положила свою пиздецки тёплую ладонь ему на колено. — Это я. Это Гер… — она замялась. — Это Грейнджер. Драко… Это была не Гермиона. Он сделал выпад ногой в её сторону, намеренно промахнувшись, но сбросив её руку. — Не прикасайся ко мне, твою мать, — выплюнул Драко, стараясь не выдавать эмоций. Теперь сдерживать себя было труднее. Он больше не имел возможности прятаться за белыми стенами. Он был обнажён перед ней. Драко сделал единственное, что он умел, — единственное, что обещал никогда больше не делать. — Чёртова поганая г… Он не мог. Он не мог причинить ей боль. Но это уже произошло. Всё, блядь, произошло. Выражение её лица чуть не разбило ему сердце. Вероятно, так бы и случилось, если бы оно действительно было на её лице. Грейнджер перестала двигаться. Она только неотрывно смотрела на него, вынуждая его приковать к ней взгляд. На её глаза навернулись непролитые слёзы. Драко почувствовал, как решимость слабеет. Он снова ломался. Он не всерьёз. Нет, но… только это было способно… остановить её. Потому что если она не сделает этого, он тоже не сможет. — Ты не… — тихо начала она. — Ты не всерьёз. — О, я серьёзно, сладкая, — он наклонился, желая довести свою мысль прямо до её блядского фальшивого сердца. — Я отдаю отчёт каждому чёртову слову, когда говорю, что у меня, блядь, с тобой всё, — сказал Драко со всей ядовитостью, на которую был способен. — Пошла. Ты. Грейнджер не двигалась, даже не дышала. Единственным признаком жизни были её щёки, вспыхнувшие тем самым оттенком гриффиндорского красного, который он так любил. Фальшивая Грейнджер никогда раньше не краснела. Она никогда не была так похожа на его девочку, но, вероятно, она научилась каким-то новым фокусам. Или отточила свою грёбаную ложь, когда вышвырнула его из его собственной грёбаной головы и сослала в то чёрное пространство, выжженное Гермионой. Глубоко в душу. Надо было догадаться, что она заберёт её, — она принадлежала ей с самого начала. Удивительно только, как долго Драко сопротивлялся ей. Сейчас это уже было неважно. Он сдался. Он раскололся, посыпавшись вниз. Но внизу ему уже нечего было делать. Драко обещал, что вернётся к ней. Обещал, но он нарушил все обещания, которые ей давал. Кроме одного. Он до сих пор любил её. И он не позволит этой… чем бы она ни была, забрать это. Если у него остались лишь воспоминания о ней, он не позволит никому использовать их. Да, он не мог убить её, но мог игнорировать. Получалось же целых пять долбаных лет. Вечность не могла быть настолько длинной. Боль в её глазах сменилась огнём, и глубоко внутри Драко что-то вспыхнуло. Он как можно быстрее подавил это. — Если ты так считаешь, тогда ладно, — Грейнджер вытерла влагу с глаз и неуклюже поднялась с кровати, пересекла маленькую комнату и села перед камином. Драко смотрел ей в спину — неподвижную, за исключением периодического едва заметного подрагивания плеч, и повторял про себя — раз за разом — она не она. Она не она. Она не она. Она, сука, не она. Но он оставался им, и всегда им будет. И он любил её. Блядь, он любил её. Сильно, до боли. Драко вбирал в себя эту боль, желая почувствовать её каждой клеточкой за всё содеянное. Он хотел чувствовать её, пока не сгорит. Ощущалось как… любовь. И она ощущалась как… Грейнджер. Как Гермиона. Но она не была ею. И если он потеряет себя сейчас, то потеряет и её. Вынести пытки и безумие — пожалуйста, но это — отнюдь. Гермиона была его. И она останется его. Даже если ему придётся остаться таким. Драко зажмурился до белых пятен. Разбитый мрамор и остатки жизни, которую он проебал. Он плотно смыкал их, не желая проливать слёзы, которые скапливались под веками.