***
Вечером в замке был ужин, охота удалась на славу, а запах свеже зажаренной дичи разносился по коридорам и вел в большой трапезный зал, украшенный многочисленными щитами с гербами предком де Мальвуазена, а также самого нормандского дома. По стенам висело оружие, охотничьи трофеи и те, что Филипп добыл в Палестине. Все было развешано и расставлено с особым изяществом, призванным подчеркнуть вкусы хозяина замка. Филипп, как и его брат Альберт, обожал охоту, вот почему, среди трофеев можно было заметить искусно выделанные шкуры животных, головы оленей и кабанов. Несколько чучел сколов — по всей видимости, некогда любимых охотничьих птиц Мальвуазена-старшего — красовались в ряд и располагались между щитом с гербом самого рыцаря и бердышом прекрасной и редкой дамасской работы, который когда-то достался Филиппу на одном из турниров. На длинном дубовом столе были выставлены яства, многочисленные закуски и сладости. Шербет, вино и эль подвали отдельно в высоких серебряных кувшинах. Множество свечей осветили большой зал в этот вечер, а гости и сам хозяин были в приподнятом расположении духа. Филипп шутил, а Буагильбер то и дело вспоминал то Палестину, то турнир в Эшби, то заговаривал о предстоящем визите в Йорк. Рождественская служба должна была состояться в главном йоркском соборе, а после — всех важных гостей ждал прием в замке. На этот раз Ричард Львиное Сердце, английский король, вернувшийся из плена, вновь сел на престол. Он простил своего младшего брата Джона, сделав его своим наследником. Для поддержания своих новых честолюбивых замыслов, плененный соблазном нового похода, Ричарду понадобились деньги. А еще долг, с которым он никак не мог расплатиться… Долг ордену Храма. По возвращению, английский король начал с того, что установил новый налог, а также выпотрошил все золото и серебро евреев, торговцев всех мастей и увеличил пошлины на зерно. Но этого было не достаточно, вот почему Ричард вновь решил пойти навстречу с орденом и вот почему его противник, который теперь стал магистром ордена Храма, Бриан де Буагильбер, на этот раз стоял куда выше монарха. Это и грызло Ричарда, он должен будет пойти на уступки, а то и вовсе преклонить колено перед Храмом. Мальвуазен не был расположен говорить о делах, поэтому разговор перетек в любимое русло и речь пошла о соколиной охоте. А еще, Филипп ожидал гостей, но пока мне было неизвестно, кого именно дожидается на Рождество хозяин замка. Я, как и другие слуги, должна была прислуживать за ужином. На этот раз все было как положено и за стол меня никто не приглашал. Для старших слуг был накрыт другой стол в зале, что располагался рядом и был чуть меньше. Остальные младшие слуги ели в кухонном зале вместе с поворами и помощниками. Именно там было мое место. Но для нашей трапезы время еще не настало — прислуживать гостям, подавая вино и кушанья, нужно было до тех пор, пока хозяин сидел за столом. Ужин закончился поздно и гости стали расходиться по своим покоям. Выполнив свои обязанности, я было уже направилась к себе, но дорогу мне преградил храмовник, которому удалось схватить меня за руку в темном коридоре замка. Я неспешно покидала большой зал с большой корзиной в руках. Элвина вручила мне эту корзину, полную разнообразных закусок, и небольшой кувшин вина, щедро добавив вдогонку увесистый кусок жаренной оленины. Такого пира мне бы хватило дня на три. — Я вижу ты вновь возвращаешься в полном одиночестве? — его низкий голос заставил меня вздрогнуть. — Да. Возвращаюсь. К себе. В мою жалкую лачугу. — ответила я с ехидной улыбкой, вовсе не собираясь показывать свой страх Буагильберу. Каждый раз его голос заставлял меня дорожать, сомневаться или приготовиться к борьбе. А еще мне захотелось сбежать или провалиться сквозь каменные плиты пола. Сбежать было трудно, большая корзина не дала бы мне такой возможности, она была тяжелой с неудобными жесткими ручками, да и бросить столько еды, означало обречь себя на довольно скудный рацион до следующего празднества или пира. Все же приближалось Рождество и мне тоже хотелось устроить маленький праздник. — Как скучно звучит. — выдохнул он в ответ, обдавая мое лицом винными парами. Я отвернулась, но Бриан был куда сильнее и заставил меня опустить корзину на холодные плиты пола, перехватив мою руку. — Уж лучше бы ты провела эту ночь в моих покоях. Амет наверняка уже разжег камин и приготовил теплую купальню. Ты согреешься и отдохнешь, засыпая в мягкой постели, в моих объятиях… — Сэр рыцарь, кажется ты принял меня за кого-то другого. — ответила я, уверенно высвобождая руку из его ладони. — Неужто самому великому магистру ордена Храма следует бегать за служанками? Мои слова вновь заставили Буагильбера покраснеть. — Ты права. — ответил Бриан, улыбнувшись через силу и подавив в себе нарастающий гнев. — За служанками бегать дворянину вовсе не стоит… А Гуго следует отрезать язык. Уж слишком он болтлив для будущего рыцаря Храма. Пойдем, я провожу тебя до твоей лачуги. Мне нужно поговорить с тобой. С этими словами он поднял тяжелую корзину с припасами и как ни в чем не бывало побрел вниз по лестнице, спускаясь во двор замка. Я молча шла рядом, не находя в себе сил или желания заговорить с Буагильбером, да и по-правде, мне вовсе не хотелось вновь чем-либо привлекать его внимание. — Прости мою несдержанность. Это все вино… Слишком крепкое… Отменное вино… У Филиппа чудесные запасы… — вновь усмехнулся он, дойдя до дома и опустив корзину перед дверью. — Вино и впрямь было слишком крепким, сэр рыцарь. — кивнула я, в надежде, что теперь-то храмовник отправится к себе. В это мгновение, когда я думала повернуться и войти в дом, Бриан схватил меня и крепко прижал к себе, впившись в губы жадным горячим поцелуем. Довольно грубо, бесцеремонно и не обращая никакого внимания на мое сопротивление, он продолжал так стоять, не выпуская меня из своих объятий и не отнимая своих губ. — Я не хотел предлагать тебе что-то дурное. — пошептал он, наконец-то отпуская меня. — Разве не лучше было бы тебе добровольно стать моей любовницей и положить конец этому бессмысленному, глупому сопротивлению? Я не смог бы предложить тебе союз, даже в том случае, если бы не был рыцарем Храма. Ибо, мое благородное происхождение… Впрочем, теперь, это все не так уж важно… Клянусь, ты бы и дня не пожалела о том, что согласилась. Я занимаю такое положение, что многие короли могут позавидовать тому могуществу и власти, которые находятся в моих руках! Если бы ты хоть на минуту забыла о своей дерзости, непокорности и презрении ко мне… Для тебя эта была бы лучшая участь, чем то жалкое существование, которое ты вынуждена влачить. Это убогое жилище… Разве ты сможешь в нем выжить, когда начнутся холода? А эти горшки? Разве это то, на что способны ты и твой пытливый ум? Сколько монет ты можешь откладывать на черный день, продавая горшки и миски на ярмарках и рынках Йорка, когда заработка едва хватает, чтобы не умереть с голоду? Твое платье давно следует сменить… Хотя бы на что-то теплое… Проклятье! На что ты надеешься? Что со временем сможешь привыкнуть к такой жизни и однажды выйти замуж за какого-нибудь конюха или кузнеца? — Во что ты себя превращаешь? И все из-за чего? Чтобы досадить мне или дать очередной отпор моим просьбам, продолжая корчить из себя неприступную гордость? — продолжал Бриан, глядя на меня словно змей-искуситель. — Лучше быть женой кузнеца, чем любовницей короля! — выпалила я, не сдержавшись от нахлынувшего негодования, не опасаясь больше прогневить вспыльчивого рыцаря. — Уж лучше делать горшки и быть обязанной своим счастьем или нуждой себе самой, чем просить милости у такого негодяя как ты! — Как скучно ты поешь, мой маленький птенчик. — усмехнулся храмовник. — Так пусть тебе станет со мной скучно! Пусть надоест! И я наконец-то смогу спокойно жить, пусть так — в жалкой лачуге, зарабатывая себе на жизнь лепкой горшков и мисок. — ответила я, хватая корзину. — Только бы больше никогда не исполнять ничьи прихоти и безропотно сносить тот ужас и беззаконие, что чинят такие как ты! — Ты еще горько пожалеешь об этом! Я все еще твой господин и не намерен отпускать свою добычу. — ответил Бриан, словно протрезвев, поглядев на меня темными глазами в которых сверкнули искры гнева. — Добрый ночи, сэр рыцарь. — ответила я напоследок, стараясь предать своему голосу более равнодушный тон, словно не замечая угрозы. И, скользнув в дверь, быстро заперла ее изнутри. Буагильбер стоял еще какое-то время прямо у входа в мою лачугу. По ту строну двери я могла слышать его тяжелое дыхание. — Доброй ночи, мой маленький птенчик. Жаль, что ты никак не хочешь принимать меня по доброй воле… Что ж, Бриан де Буагильбер умеет отступить на какое-то время, но отказаться от своей цели — никогда! Ты еще уступишь мои желаниям! Он с досадой пнул стоящий рядом пустой бочонок, а после — развернулся и пошел прочь, сопровождаемый звуками собственных шпор.***
Холодное утро новое дня началось с тренировки воинов. Филипп и Арно, раздевшись до пояса, стояли по середине двора и уже успели размяться к тому времени, когда я, по дороги затягивая кожаный камзол, спешила к ним. Мальвуазен был намерен научить меня обращаться с коротким мечом, так как мои успехи с метанием ножей его радовали, а борьба на палках была лишь подготовительным этапом. Здесь же был и Буагильбер, чья привычка, проводить каждая утро в тренировках и показных боях с другими рыцарями и оруженосцами, никуда не делась. Храмовник, по всей видимости сделал небольшой перерыв, сидел на каком-то бревне, лежащим рядом с колодцем и картинно заглядывался на каждую проходящую мимо служанку или крестьянку, что прислуживали в замке Филиппа. Гуго, который встал на изготовку рядом с Арно, подмигнул мне, словно подбадривая. — Давай быстрей! — прикрикнул Филипп, впервые вручая мне короткий меч. — Сегодня обойдемся без палок. Ты готова? — Да. — кивнула я, покосившись на храмовника, который продолжая сидеть как ни в чем не бывало, отпивая холодную воду прямо из ведра, которое он ранее наполнил из того же колодца. — Прекрасно. — улыбнулся Мальвуазен. — Для начала я покажу тебе как нужно обращаться с клинком. Любым. Я уверен, подобное умение еще не раз пригодиться… Филипп был жестким и даже жестоким учителем, но он всегда действовал в пол-силы, каждый раз отводя клинок в сторону, чтобы не оставить, ненароком, шрамов на моем лице. Именно так он объяснял свою «мягкость», когда просто сбивал меня с ног, делая обманчивый пирует и приставляя острие своего меча мне к горлу. А Буагильбер все сидел и наблюдал за нашей схваткой и первым уроком. На этот раз я еле держалась на ногах и каждый выпад давался мне с большим трудом. Филипп же верно истолковал причину моей внезапной слабости и неуверенности. — Бриан, не хочешь ли присоединиться к нам? Или продолжить с моими молодцами, пока я даю первые уроки твоей служанке? — крикнул он, обращаясь к своему другу, прекрасно понимая, что именно пристальный взгляд храмовника выводит меня из равновесия. — Пожалуй, я не стану мешать! Из тебя вышел хороший учитель, Филипп! — отозвался Бриан, улыбнувшись. — Пусть хоть кто-то преподаст урок этой упрямой девице! Если бы я был на твоем месте, то давно бы снес ей голову или лишил её глаза! Гуго, подай вина! Гуго принес небольшой кувшин, а храмовник продолжал наблюдать за нами. — Не в моих правилах, Бриан, драться или соперничать с женщиной! — рассмеялся Филипп и вновь уронил меня на холодную землю. — Но научить ее бороться и защитить свою жизнь, вполне! Шутливые слова Мальвуазена больно «ударили» по самолюбию зазнавшегося храмовника. Он метнул презрительный взгляд на своего друга и меня, продолжая наблюдать за нашей схваткой, задумавшись о чем-то для него интересном.***
— На сегодня хватит! Вставай! — смеялся норманн, когда я вновь оказалась на земле, отплевываясь от попавших кусков соломы, служившей своеобразной подстилкой в том месте двора, где каждое утро Мальвуазен и его люди тренировались. — Неужели я перестарался? Всем отдыхать! Филипп наклонился ко мне и, со всей присущей ему галантностью, подал мне руку, чтобы помочь подняться. Но подскользнувшись на проклятой соломе, которая к тому времени уже была мокрая от грязи, я чуть было вновь не упала навзничь, если бы не Мальвуазен. Он ловко подхватил меня за талию и уберег от падения. Я невольно взглянула на него. Филипп улыбался. Его лицо, разгоряченное схваткой, окрасилось румянцем и в этот момент было на редкость веселым, а лукавое выражение внимательных глаз заставило меня улыбнуться в ответ. — Вот так боец! — говорил норманн, смеясь и поднимая меня на ноги. — Если так и дальше пойдет, придется сменить Арно, а вместо него назначить тебя командиром моей стражи! Крепкие сильные руки Филиппа мигом подняли меня, но минутная задержка и его смеющийся взгляд были превратно истолкованы Буагильбером. С каждой минутой его темные глаза разгорались, а рука так стильно сжала кувшин, что тот рассыпался на куски. Красные струйки потекли на землю. — Что ж, Бриан, предлагают позавтракать… Разминка получилась веселой! — шутливо бросил Филипп, обращаясь к своему другу. — Ты больше не будешь ее учить. — ответил Бриан, не спуская с меня глаз. — Отчего же? У нее неплохо получается, только не следует забывать про ноги… — начал Мальвуазен, но храмовник перебил его. — Она моя служанка, не стоит тратить на нее столько времени. Ее место вовсе не… — язвительно хмыкнул Бриан. — Отпусти ее или продай. — продолжал улыбаться Филипп, прибывая в приподнятом настроении. — Уж не тебе ли? — возразил Буагильбер, с трудом подавляя нарастающий гнев. Лицо его вновь побагровело. — Брось, Бриан, ты же знаешь, что я не интересуюсь прислугой. Да и лишний рот — лишние заботы, но с другой стороны, твоя малютка недурно лепит горшки. Она приносит неплохой доход, а ее изделия отлично расходятся на рынке в Йорке. Мой гончар в восторге от такого подмастерья! — но улыбка постепенно сползла с лица Филиппа, когда он заметил насколько разозлился его друг. Бриан вскочил на ноги, опрокинув ведро с водой, судорожно сжимая руки. Лицо и глаза храмовника пылали яростью. — Она принадлежит мне и только мне решать, что с ней делать! Ни тебе! Ни кому либо другому! — его низкий громкий голос заставил замолчать не только Мальвуазена, но и остальных, кто был во дворе. Я обернулась на этот возглас, опасаясь, что вот-вот и Буагильбер наброситься на Филиппа. — Пойди сюда! -крикнул Бриан, жестом подзывая меня к себе. — Оставь ее Бриан, по крайне мере сейчас, она никуда не денется из моего поместья. Нас ждет вкусная еда и доброе вино! Я жду тебя в большом зале! — Филипп был не на шутку удивлен подобным поведением своего друга, ведь дело касалось простой служанки. Он подмигнул Бриану и, присвистнув, направился в замок, полагая, что хорошая трапеза смягчит буйный нрав храмовника. — Если еще раз я увижу тебя здесь, во дворе…! — прошипел Бриан, хватая меня за руку. — То что? — спросила я, не выпуская короткого меча и вытерая другой свободной рукой пот со лба. — Думаешь, Филипп ведет себя серьезно? Он играет с тобой как с собачонкой. — продолжал Буагильбер. — Оружие — не женское дело! — По крайней мере — он дал мне возможность жить и дышать. — ответила я, глядя в глаза Бриану. — Значит со мной ты чувствуешь себя иначе? Значит ты полагаешь, что мое мягкое с тобой обращение, сродни варварскому? — глаза его налились кровью, а гнев окончательно вырвался наружу. Бриан сжал мою руку так крепко, что я взвизгнула от боли. — Пусти! Мне больно! — выкрикнула я. — Отпусти сейчас же! Ублюдок! — Я твой хозяин! — заорал храмовник, тряхнув меня со свей силы, да так сильно, что я выронила клинок и в голове зазвенело, будто к заутрене в ближайшей церкви. — Я свободный человек! — продолжала я, совершенно обезумев от той боли, которую причинял мне рыцарь. — Я вижу, ты так ничему и не научилась. — сказал Буагильбер, понизив голос и толкая меня в сторону. — Что ж, настало время преподать тебе урок не хуже, раз и навсегда! — Заковать! Надеть на ее ошейник! Ошейник! — прорычал Бриан, сверкая глазами, сжимая кулаки от бессильной злобы и ревности. — Нет! Не надо! Пожалуйста… Прошу… Нет… — крик застыл у меня в горле, когда руки проворных слуг схватили меня за плечи. Я была готова согласиться на что угодно, лишь бы сохранить себе свободу, но увы, ревность Буагильбера сыграла со мной злую шутку, предав мою судьбу во власть жестокого и себялюбивого человека. Храмовник никак не мог смириться с тем, что отвергнув него не единожды, я смогла не только начать жизнь с чистого листа без его помощи, но и обратить свой взор на другого человека. Именно этого он не мог и не желал простить. Ошейник, который через несколько мгновений должны были надеть мне на шею, являлся неотъемлемой частью раба — он указывал на принадлежность хозяину, а материал из которого он был изготовлен — подчеркивал положение и богатство господина. Мой ошейник был из серебра — легкий как перышко, мерцавший в лучах света, тонкий с извилистым диковинным рисунком… Пока еще не скрепленный на моей шее… Мой взор впился в этот предмет, будто ко мне поднесли ядовитую змею или нож, чтобы прикончить, перерезав мне горло. В каком-то смысле, так оно и было. Мое единственное сокровище — свобода — была приговорена к смерти. — Быстрей! Болдуин, помоги остальным! — низкий громкий голос Бриана вновь раздался на весь двор. Слуги и крестьяне собрались рядом небольшой толпой и смотрели на то, как кузнец разогревал щипцы, чтобы, когда нужно, закрепить концы ошейника. Я кричала и брыкалась, что было сил, как никогда, осознавая последствия злосчастной процедуры. — Не-е-е-т! Пустите! Пустите меня! Не-е-е-т! Пожалуйста… Нет… — мои крики не пробудили ни в ком жалости, только несколько крестьянок и Элвина перекрестились и прижали руки к груди. Мужчины угрюмо молчали и смотрели, словно хоронили меня заживо, понимая, что на этот раз моя настоящая жизнь на самом деле закончилась. Некоторые из них были рабами, пожизненно отданные во власть своему хозяину де Мальвуазену. Глаза их были спокойными, мутными или грустными, в них читалось явное смирение, покорность, обреченность и равнодушие. Живые мертвецы? Возможно… Болдуин крепко схватил меня, не давая повернуть голову. Тут же поднесли ошейник. Еще мгновение и прохладный тонкий металл коснулся шеи. Прикосновение чего-то холодного заставило вздрогнуть всем телом. Я заливалась слезами, а мой голос уже превратился в хрип. Кузнец поглядел на храмовника, как бы спрашивая глазами и принимая его последнюю волю. Глаза Буагильбера пылали яркими искрами, он лишь кивнул, отдавая приказ скрепить ошейник намертво. Кузнец быстро поднес раскаленные щипцы, а кто-то из слуг плеснул на ошейник немного воды. Серебряный ошейник слился воедино, оседая на шее рабской меткой. Отныне и навеки я принадлежу сэру Бриану де Буагильберу. Отныне на деле, а не на словах — я рабыня, я собственность, я — вещь, принадлежащая своему господину, имя которого красовалось на серебряном «украшении», отныне и навеки вечные, я — никто. Все стали потихоньку расходиться. Слуги по своим делам, а крестьяне — у них и так было полно работы, да и не первого раба клеймили или вешали ошейник словно собаке. — Тебе еще повезло, девица — шепнул Болдуин, отпуская мою голову, который вообще редко разговаривал со слугами и крестьянами, относя себя в полной мере к высшей знати. — Мой господин не стал клеймить тебя как многих других рабов, тех, кто пытался сбежать. — Что же мне теперь ему ноги целовать? — процедила я, голос оруженосца вернул меня к реальности. — Если мой господин прикажет — будешь. — кивнул он, поднимая меня на ноги одним резким движением. — Правда, сэр Бриан де Буагильбер никогда не обращался со своими рабами дурно и всегда заботился о своей собственности. Тебе повезло. Смирись, мой тебе совет. С этими словами де О’Лейл отошел в сторону и продолжил свой разговор с Арно как ни в чем не бывало. Бриан же бросил на меня злобный презрительный взгляд, не испытав ни единого проблеска удовлетворения от своего поступка. — Снимите… — жалко проблеяла я, продолжая стоять посреди двора. Но ответить было некому, а Элвина теперь даже не могла приблизиться ко мне — ибо так приказал Буагильбер, а Филипп, будучи близким другом, не стал противиться его воле. Отныне и навсегда ошейник стал неотъемлемой частью моей жизни. Снять его мог лишь хозяин, приказавший повесить его на шею раба. Этот серебряный обруч, блестевший изысканным узором, окончательно перечеркнул любые попытки и даже мысли обрести свободу.