***
Бриан и Айвенго поскакали на свои места. Перед тем как надеть шлем, храмовник бросил мимолетный взгляд на Альберта. Тот по-прежнему стоял рядом с ристалищем, неподалеку от Монфише. Гуго тщательно застегивал последние крепления на боевом вооружении Буагильбера, заметив, что лицо Бриана, которое было все это время пепельно-бледным, теперь покрылось багровым румянцем, а когда его хозяин чуть наклонился к нему и что-то прошептал ему, оруженосец поднял на храмовника изумленные глаза, но тут же принял прежний смиренный вид и быстро закончил все приготовления. Когда все приготовления были закончены, а рыцари стояли на своих местах, магистр произнес роковые слова: — Исполняйте свой долг, доблестные рыцари! Начинайте! Зазвучали трубы, герольды выстроились по бокам ристалища, а рыцари, пришпорив коней понеслись на друг друга во весь опор. Удар. Осколки копья Уилфреда разлетелись в стороны, а сам рыцарь и лошадь упали на землю, не выдержав меткого и сильного удара храмовника. Исход был очевиден, а силы были неравны. Уилфред с трудом высвободил ногу из-под лошади и поднялся на ноги, вынув меч из ножен, решив испытать удачу в пешем бою. Храмовник медлил и развернул своего разгоряченного коня, чтобы вновь направить свое копье на противника, но по правилам состязания ему тоже следовало спешиться и продолжить схватку на мечах. Покачнувшись в седле, Бриан с трудом спешился и выхватил из ножен меч как и его соперник. Это не укрылось от зрителей. По толпе прошел гомон, все ахнули, когда храмовник, пошатываясь, направился к середине ристалища, чтобы вступить в схватку. — Что с ним? — обеспокоенно спросил Бомануар, обращаясь к Мальвуазену. — Не знаю, мой преподобный отец, Буагильбер все утро провел в молитвах и приготовился к поединку с саксом не хуже, если бы речь шла о тех язычниках в Палестине, от которых он так рьяно защищал наш святой крест. — промолвил Альберт, сам не время в свои слова. А тон его голоса выражал неподдельное волнение. — Прикажете остановить поединок? — Нет. Еще рано. Стоит проучить этого сакса, ведь задета честь нашего ордена, пусть продолжают. — ответил Бомануар, внимательно следивший за каждым движение рыцарей. Но Мальвуазен заметно нервничал, когда вновь и вновь Айвенго, даже будучи раненым и ослабевшим после долгой дорого, отвечал ударом на мощный удар храмовника. Бриан же, казалось, нападал на него с неохотой или в пол-силы, будто играя как кошка с мышью. Поединок явно затянулся, но магистр не спешил останавливать бой или переносить состязание на другой день. Бомануар должен был отбыть во Францию через день, поэтому ему самому не хотелось затягивать подобное дело. Остальные же просто ждали, когда Бриан разделается со злосчастным саксом и проявит свою удаль и ловкость лучшего бойца ордена Храма. Но сам рыцарь то и дело спотыкался, отражая удары Айвенго, а на какой-то момент чуть было не потерял равновесие и не свалился на ристалище. Удар и еще один, вновь рыцари сшиблись в смертельном танце. Храмовник по-прежнему то напирал на Уилфреда, то отступал, но вот, казалось, он самого измотать своего соперника и, изловчившись, нанести роковой удар, который бы приходился между панцирем и плечевым креплением кольчуги, но Бриан промахнулся, а его меч лишь слегка задел плечо сакса, касаясь твердой брони. Один наплечник слетел и обнажил плечо с одной лишь кольчугой. Улучив момент, Буагильбер вновь нанес удар и на этот раз меч пришелся как раз по незащищенному месту противника. Айвенго застонал и зажал рану, но, отойдя чуть дальше, вновь встал на изготовку. Первая кровь пролилась, а трибуны раздались приветственными криками. — Добей его! Слава Буагильберу! — кричали некоторые рыцари, не взирая на присутствие магистра. Да и сам Бомануар просиял, когда увидел, что саксонский рыцарь ранен и не так крепко теперь может держаться на ногах. Никто из ликующих зрителей даже не мог помыслить сколько стоило усилий Буагильберу сражаться в это раз. Глаза его застилал туман, пот градом лил с его лба, он почти не видел того, что происходит перед ним, машинально отражая и нанося удары, словно слепой, тыкаясь о твердую стену, он продолжал двигаться. Ноги его становились все тяжелей, а сердце билось с неимоверной силой, задавая бешеный ритм. Рыцарь еле переводил дыхание, но не сдавался, нанося все новые и новые удары. Наконец, преодолев накатившую слабость, храмовник извернулся будто змея и ловко, сделав пирует в воздухе своим мечом, ударил со всей силы, сшибая противника с ног. Не теряя ни единой минуты, он наступил Айвенго на грудь и занес над ним роковой клинок. — Вот и пришел твой конец, саксонский щенок. Молись! — проговорил Бриан глухим голосом. Уилфред перекрестился и произнес короткую молитву, приготовившись к последнему удару и принимая свою участь с достоинством проигравшего. — Буагильбер! Босеан! За Храм! — доносилось со всех сторон, а Лука де Бомануар поднялся со своего места, чтобы объявить поединок законченным и присудить победу Бриану де Буагильберу, как вдруг случилось странное. Бриан пошатнулся и схватился за голову, срывая с себя шлем. Лицо его пылало, а из горла и носа хлынула кровь. — Остановите бой! Поединок окончен! И позовите лекаря! Быстрей! — приказал Бомануар, который теперь был обеспокоен состоянием Буагильбера. Герольды тут же выскочили на арену, оттеснив Айвенго, а магистр, прецепторы и еще несколько рыцарей поспешили на ристалище. Бриан упал на землю, а подбежавший к нему Альберт стал расстегивать крепления на его панцире и кольчуге, давая рыцарю воздуху. — Ты отравил меня… Друг мой… — прошептал Бриан, глядя Мальвуазену в глаза. — Клянусь… Я не делал этого, Бриан… Уже послали за лекарем. Ты победил. Слышишь? Ты победил! — глаза Мальвуазена взирали на Буагильбера с неподдельным беспокойством и страхом. Но Бриан уже ничего и никого не слышал. Его глаза закрылись, а его лицо по-прежнему пылало ярким румянцем. Спустя немного времени на ристалище показался лекарь и приказал унести рыцаря в палаты врачевания. А в это время, прозорливый Гуго, воспользовавшийся всеобщим замешательством, уже покидал место поединка и устремился с ближайший лес, который находился рядом с прецепторией, в надежде принести спасение своему господину.***
— Своевольные грабители! — кричал принц Джон. — Если я когда-нибудь стану английским королём, я буду вешать таких ослушников на подъёмных мостах их собственных замков! Джон негодовал и разозлился не на шутку, когда узнал о том, что его сторонники не прибыли вовремя в Йоркский замок, но хуже того, вести о гибели барона Реджинальда Фрон де Бефа и бегстве де Браси уже расползались по всей округе. «Фиц-Урс сам сообщил принцу об этом слухе, прибавив, что считает его очень правдоподобным, так как у рыцарей был совсем небольшой отряд, с которым они собирались напасть на Седрика и его спутников. В другое время принц счёл бы подобное насилие очень забавным, но на этот раз такой поступок задерживал выполнение его собственных замыслов, а потому он стал порицать его участников. Он горячо толковал о соблюдении законов, о нарушении порядка и неприкосновенности частной собственности, словно его устами говорил сам король Альфред.»* — Я не раз говорил вам, мой принц, что поддержка таких людей как Фрон де Беф и де Браси будут стоить вам куда больше, чем звон серебра или золота. — Фиц-Урс был озабочен и другими вестями. — Боюсь, что вместо пира и рождественского приема в большом замке Йорка, нам придется держать оборону от вашего брата. — Что?! — заорал Джон, запуская в слугу поднос с фруктами и краснея от негодования. — Как? Как это возможно?! Как это возможно… Что это… Неужели мой брат… Неужели Ричард здесь в Англии? Но как…? Почему я узнаю об этом последний?! Джон лгал, он был прекрасно осведомлен о том, что Ричард покинул австрийскую тюрьму. Тайное послание от французского короля Филиппа Августа уже неделю назад пересекло Ла-Манш: «Будь осторожен. Дьявол на свободе». Картинное возмущение, было ничем иным, как проверкой своих сторонников на прочность и верность. Джон понимал, что немногие бароны и те, кто решил примкнуть к нему сразу после того, как Ричард отправился в Палестину, будут с ним до тех пор, пока он, принц Джон, будет поддерживать и «кормить"их из своих собственных рук, щедро раздавая не пустые посулы, а земли и те привилегии, ради которых многие бы постарались поработать мечом и кинжалом. — Простите, мой принц, но этот слух носит на своих устах людская молва, об этом говорят на рынках и больших базарах… — Фиц-Урс пытался оправдаться, но выходило у него это неловко и даже странно для такого умелого интригана, метившего в первые министры. — Мне плевать о чем болтают дурные языки на рынках и базарах! С каких это пор людская молва стала превыше королевского слова?! — принц не унимался, выплескивая все негодование и нетерпение, а также досаду и разочарование в своих союзниках на Фиц-Урса. — где граф Лестер и его люди? — Он отбыл за пределы Йорка, забрав с собой двести вооруженных всадников, мой принц. — ответил Фиц-Урс, стараясь не глядеть в глаза Джону. — Без моего дозволения… Так… — как бы рассуждая сам с собой говорил принц. Он повернулся к окну, нетерпеливо барабаня пальцами о резному столику со стоящим вином и фруктами. — Удвоить охрану, выставить дополнительный караул у въезда в замок, а также в Йорк и проверять всех новоприбывших в город! И еще Фиц-Урс, — добавил принц, резко развернувшись к своему советнику и хватая его за шиворот. — Если ты попытаешься предать меня… — Что вы, мой принц! Я верно служил и служу лишь вам. — заговорил Фиц-Урс, хватаясь за ворот богато вышитой туники. — Тогда сделай все, чтобы мой старший брат не скоро появился в Йорке, а еще лучше — пропал бы по дороге… Все же знают характер Ричарда, его буйный нрав, его горячность и любовь ко всякого рода сражениям… Все еще может статься… Как известно, Англия также не безопасна, как и любая другая страна для одиноко странствующего рыцаря. — сказал принц Джон, отпуская ворот своего советник и сменив гневный тон на спокойный и уверенный. Фиц-Урс молчал. Дело приобретало страшный оборот. В случае удачного покушения на Ричарда — все бы сложилось для него удачно, но если такого не произойдет, его, Фиц-Урса ждет виселица и конфискация всех земель. Исполни он вероломный приказ Джона. Если он помедлит и не станет препядствовать возвращению Ричарда Плантагенета, тогда принц Джон прикажет убить его как лишнего свидетеля, которому принц как самому близкому советнику, доверял свои тайные дела. Положение Вальдемара было шатким и рискованным. — Ну же, ступай, мой любезный друг. Послужи своему господину. И упаси тебя бог, ослушаться моего приказа. — бросил принц Джон. при этом слово «любезный» было произнесено с нескрываемым презрением. — Да, мой принц. Все будет сделано. — Фиц-Урс поклонился и поспешил покинуть покои принца, а его мысли как и ноги в этот момент, мелькали с такой же скоростью, с какой Вальдемар пролетал лестничные пролеты Йоркского замка. Медлить было нельзя. Надвигалась буря и хитрый советчик вовсе не хотел участвовать в той кровавой игре, которую затеял принц Джон.***
Тем временем Гуго тайно покинул прецепторию Темплстоу, под страхом сурового наказания, и отправился прямиком в ближайший лес, где все это время находился Амет и еще двое преданных Буагильберу слуг. Гуго рисковал, не просто своим положением в ордене, либо навлекая на себя суровое наказание за самовольную отлучку без дозволения старшего или самого магистра, но и собственной жизнью. Он, как и его хозяин, которого унесли без сознания в госпиталь для рыцарей-храмовников при прецептории, не знал кто мог стоять за столь подлым поступком. Гуго помнил и догадывался, что след тянется еще из Палестины, и что его господин не зря опасался шпионов и доносчиков. Если ему и удалось убить несколько соглядатаев, да и Абдала вовремя замечал тех, кто был слишком близко к Буагильберу, выслеживая то одного, то другого и при надобности убирая их без лишних свидетелей, то на этот раз все пошло не так, как ожидал его хозяин. Теперь главным было не упустить время и забрать нужное средство против яда, которое всегда возили с собой сарацины. Гуго торопился, перебегая от одного куста к другому, прислушиваясь к каждому шороху. Лошадь он не взял, чтобы не привлекать внимание. Абдалла вышел ему навстречу из-за кустов, загорелое лицо сарацина было сосредоточенным, а глаза то и дело рассматривали дорогу до прецептории, которая была видна из леса. Гуго еще не успел раскрыть рот, чтобы объяснить свое присутствие в лесу, как верный раб, будто прочитав мысли, достал откуда-то из складок одежд маленький серебряный сосуд, конец которого был на толстой цепочке. — Передашь хозяину, да смотри в оба, чтобы никто не увидел. — скала сарацин на ломаном местом наречии. — Господин будет болеть еще три дня, а потом излечится, но только, если успеешь дать ему лекарство. Когда он принял яд? Сколько прошло времени? — Что? Принял яд? Да его отравили! Что ты такое говоришь?! — удивился оруженосец. — Я тебя спрашиваю, сколько прошло времени с тех пор, когда мой господин почувствовал себя плохо? Когда его кожа стала бледнеть, а жизнь покидать его тело? — сурово и спокойно повторил сарацин, сверкая глазами. — Не уверен, но сегодня, после поединка его унесли к лекарю. — ответил взволнованно Гуго. — Тогда дашь выпить все, понял? Только никому ни единого слова. Никому. — предостерег Абдала. — И лекарю? — переспросил оруженосец. — Никому. — повторил Абдала и нахмурился. — Хозяин заснет, болезнь пройдет через три дня, но до этого времени, будь начеку, он будет беспомощен — тебе придется охранять нашего господина. Все снадобья, что будет давать ему лекарь — выбрасывай в колодец. Не подпускай к нему никого. Если понадобиться — убей. Как только ваш магистр уедет — откроешь окно в палатах врачевания и сбросишь мне веревку. Только так мы сможем его защитить. А теперь торопись, возвращайся обратно, да так, чтобы ни одна живая душа не узнала о том, что ты покидал прецепторию. Если разболтаешь кому — я сам отрежу тебе твой болтливый язык. Иди! — Ладно, ладно, Абдала. Сделаю все, что будет в моих силах. Завтра магистр покинет прецепторию, вечером, после вечерней молитвы и трапезы, как только все уснут, я спущу тебе веревку. Скажи только одно — что тебе известно? Почему ты сказал, что на господин принял яд? Неужели он это сам сделал? — торопливо проговорил Гуго и быстро надел цепочку с сосудом на шею, тщательно пряча за своей нательной туникой под кольчугой. — Мы долго готовились к этому. Еще в Палестине… Все началось там, под Акрой. Мой господин и я стали принимать яд понемногу. Тогда на него велась целая охота и немало храбрых воинов погибло, защищая нашего господина в боях и стычках. На него покушались и другим способом. Каждый раз, пробуя его пищу, я и Амет рисковали жизнью. Ты избежал этой участи, потому что был тогда только послушником и не был одарен той великой честью, чтобы служить ему. Тогда-то я и стал потчевать нашего господина малыми дозами, чтобы смягчить возможное действие отравы, ведь не раз и не два были на него покушения. Наш господин слишком лакомая добыча для многих… Особенно теперь… Пусть он будет мертв на какое-то время для своих врагов, а по истечение трех дней все решиться. Правда сама выйдет наружу и мой господин сам увидет, кто его предал… Ну, иди же, теперь не до разговоров, каждое мгновение на счету. — ответил Абдала, то и дело озираясь по сторонам. Через мгновение он и сам будто испарился в воздухе, также незаметно как и выскочил ранее из кустов. Гуго ничего не оставалось как быстрей вернуться тем же способом, каким он покинул прецепторию. Все это время Буагильбер находился под неустанным наблюдением лекаря Темплстоу и второго лекаря с помощником, который сопровождал магистра во время его путешествия в Англию. Гуго стоило не мало усилий, чтобы пробраться в ту часть большого помещения, что была отведена для тяжело больных рыцарей-храмовников, улучив момент, когда все, даже лекари, были на вечерней мессе. Его хозяин лежал там, на узкой твердой постеле, застланную полотняными простынями, в полном одиночестве. Лицо его больше не пылало тем пугающим пунцовым румянцем и казалось, что храбрый рыцарь и вовсе покинул этот суетный мир. Одинокая горящая свеча стояла в изголовье его постели, а рядом на небольшом грубо сколоченном деревянном столе было несколько склянок с травами и большой кувшин с каким-то настоем, коим его потчевали оба лекаря, но, видимо, безуспешно. Гуго осторожно, почти на цыпочках, прокрался к постеле Бриана, взяв его за руку. Рука была холодна как лед. Оруженосец стал судорожно шарить в поисках спасительного пузырька, который дал ему Абдала. Медлить было нельзя. Прозвучал колокол, призывающий к вечерней молитве. Гуго одним движением сорвал цепочку со своей шеи и уже было намеревался влить все содержимое в рот Буагильберу, как вдруг рядом с залом госпиталя послышались шаги. Гуго заметался в поисках хоть какого-нибудь укрытия, но кроме других постелей, располагающихся неподалеку — ничего не было. Тогда отчаяние само подсказало путь храброму оруженосцу. Гуго ничего другого не оставалось как забраться под кровать на которой лежал Бриан. Как только он успел спрятаться, в это же самое мгновение в палату кто-то зашел. Поступь была неторопливой, а звук стучащих по каменным плитам рыцарских шпор раздавался на весь зал, отдаваясь звонким звуком в каждом уголке. Гуго затих, крепко сжимая в руках серебряный пузырек и стараясь не выдавать себя ни единым звуком. Кто-то приблизился. Суда по длинным ниспадающим складкам белого плаща — это был рыцарь ордена Храма, но лица Гуго разглядеть не смог. Фигура медленно приблизилась к постели и новоприбывший наклонился к Бриану. — Господь милосердный, друг мой, вот как довелось нам проститься… Я всегда был на твоей стороне и видел нашим магистром тебя. — голос, который тихими нотками нарушил тишину, принадлежал Альберту де Мальвуазену. — Это не я… Не я тот гнусный отравитель, что побоялся вступить в открытый бой с тобой… Не моя рука поспособствовала твоей гибели… Бриан… Прости, что так и не смог отыскать твоих убийц, но даю тебе слово, данной на краю пропасти, темной адской бездны — мы с Филиппом отыщем их! Прощай мой доблестный и достойный друг… Прощай. Сказал эти слова, рыцарь поспешил уйти, ведь уже звонили к вечерней молитве. Гуго выдохнул, вылезая из-под кровати, стряхивая паутину и засохших жучков, чтобы наконец-то осуществить задуманное, как опять раздались чьи-то шаги. — Проклятье! — прошептал Гуго, вновь прячась в свое укрытие. — Пресвятая Мария, за что ты так наказываешь своего доблестного воина и его слугу? Вот же нелегкая опять кого-то несет… На этот раз тяжелая громкая поступь, раздавшаяся на весь зал, также принадлежала рыцарю-храмовнику. Его белоснежный, слегка подбитый овечьей шерстью, плащ развивался, а длинное светлое одеяние доставало до самого пола. Гуго замер. Ведь такие одежды мог носить сам магистр Храма, либо кто-то из второе лицо в ордене. Как неужели? Неужели же это сам Лука де Бомануар? Впрочем, в этом не было бы ничего удивительного, ведь желание проведать рыцаря в палатах врачевания было вполне естественным для магистра, но вечерняя месса ужа началась и она требовала присутствия не только прецептора Темплстоу, но и магистра. Пришедший молчал, а Гуго слегка расслышал только его дыхание. Время шло, но странный посетитель все не уходил. Пот выступил на лбу верного оруженосца, он кусал губы в нетерпении, ведь дорога была каждая минута. Каждое мгновение для Буагильбера могло стать последним! — Я должен был так поступить. — раздался тихий шепот, наконец-то таинственный посетитель подал голос. — Бриан, ты бы и сам на моем месте поступил бы также… Наверняка… Прости… Такова та цена, которую он требует за мою семью… Я не смог отречься от них… Проклятый Ричард и позорный мир слишком дорого обошлись… Но лучше ты уснешь бесконечным сном, чем погибнут они… Знаю, что душа моя попадет в адское пламя, но и ты ничем не лучше меня! Ты такой же убийца, вор, насильник и грешник как и я! Как и все мы… Все, кто носит крест на груди… Крест, красный от крови и бесчинств. Прощай, Бриан и да смилуется над тобой Господь. Гуго замер, скорчившись под кроватью, стараясь даже не дышать. Он узнал голос — он принадлежал ближайшему советнику Бомануара — Конраду де Монфише. Не даром ходили слухи, что верный приспешник гроссмейстера не так прост как кажется. Да и судьба выдалась у него нелегкой. Мало кто из братии смог бы пожелать участи страшней, чем та, которая постигла Конрада. Ходили слухи, что еще там, на Востоке, в тайне от всех, презрев данные обеты, Монфише завел себе возлюбленную, спрятав от посторонних глаз. Проведя в Палестине много лет и сражаясь за Храм господень, он вел двойную жизнь, удачно скрывая свою семью от всех бед и напасти, а его прекрасная возлюбленная родила ему двоих сыновей. Когда наступило перемирие и храмовники жили с сарацинами бок о бок, а торговля с Саладином процветала, Конрад и вовсе перестал таиться как было раньше, но потеряв бдительность однажды, он подставил под удар не только себя, но тех, кто был ему всего дороже. Люди Ричарда донесли… А сам английский король использовал любые средства влияния, чтобы поставить на место короля Иерусалимского своего человека, но орден вновь встал у него на пути и тогда Ричард не стал гнушаться последним средством. Пленив тайную семью Конрада и его детей, прибегнув к грязному шантажу, Ричард заполучил в стане врага верного человека, не оставляя попыток поставить на место нового магистра ордена Храма того, кто был выгоден Плантагенету. Но Бриан де Буагильбер смешал и разрушил все планы Львиного Сердца, перейдя ему и его людям дорогу еще под Акрой, защищая де Монссерата и его сторонников. А Монфише? Ему ничего другого не оставалось, как презреть последние клятвы и обеты, стать игрушкой и покорным рабом в руках Ричарда. Дело оставалось за малым — уничтожить будущего магистра ордена Храма Бриана де Буагильбера любым способом, расчищая для ставленника Ричарда, взамен на свободу для своей семьи. Конрад развернулся и быстрой поступью вышел вон из зала, чтобы присоединиться к вечерней молитве в церкви Тепмлстоу. В его холодных и бесстрастных до сей минуты глазах, вспыхнул огонь ненависти и сожаления, а его руки сжались в кулаки от беспомощности. Как только шаги растворились в дальних коридорах прецептории, Гуго вылетел из-под кровати, немедленно наклонившись к своему господину. Бриан не подавал никаких признаков жизни. Гуго наклонился и прислушался, положив голову ему на грудь. Сердце храмовника еще билось, но слабо, а жизнь пока еще теплилась в его теле. Поднеся спасительный пузырек, Гуго стал осторожно вливать содержимое в рот Буагильберу, аккуратно придерживая его голову и заставляя хозяина все же проглотить неизвестную жидкость. Закончив, Гуго со вздохом, сполз рядом на холодные плиты, обхватив голову руками. Он успел. Успел… Теперь, оставалось лишь ждать и караулить покой своего господина. Оставалось продержаться три дня.***
Спустя неделю магистр ордена Храма Лука де Бомануар умрет по дороге во Францию. Конрад де Монфише созовет новый капитул, на котором должен будет провозглашен новый гроссмейстер. А Ричард Львиное Сердце соберет сторонников новой войны с неверными на Востоке, он простит своему младшему брату Иоанну Плантагенету все обиды и притязания на английски престол, назначив его своим наследником. Он разгромит непокорных баронов, настроив нормандскую знать против себя, нещадно вещая и предавая разграблению их поместья и земли… Доблестный рыцарь Уилфред Айвенго в сопровождение Исаака отправится в Йорк, получив тяжелую рану в бою с храмовником, так и не узнав о судьбе своей возлюбленной леди Ровены. Исаак вернется в Йорк, где его будет ждать любимая дочь Ребекка. Оставаться в Англии после возвращения Ричарда им будет опасно и они все же решат отправиться в Испанию — новые налоги на новую войну коснуться не только английских крестьян. Филипп II Август встанет на сторону притесняемых баронов, а некоторым из них позволит принести присягу верности и окончательно перейти на его сторону, тем самым заполучив себе цвет и мощь рыцарства, и военной мощи. Сам же Ричард Львиное Сердце будет настолько нуждаться в деньгах, что презрев всякую гордость вновь склонит голову перед орденом Храма, выступив перед новым избранным магистром с просьбой о большом залоге… Но все это будет потом, а пока, храбрый оруженосец Гуго, незаконнорожденный сын нормандского дворянина, сидел у кровати своего умирающего господина, сэра Бриана де Буагильбера, на каменных плитах прецептории и молился Господу, моля о праведении и спасении. Моля его о настоящем божьем суде. Продолжение следует…