***
Вечером был ужин, где присутствовал не только сам хозяин замка, но и его гости: Бриан де Буагильбер со своими оруженосцами, старый Бодуен и еще несколько воинов, сопровождавшие сенешаля во владения Мальвуазена. Пажи, равно как и слуги, прислуживали хозяину и его гостям. Среди них был и Тибо, который ничем не выделялся и никак не проявлял своей принадлежности к знатному дворянскому роду норманна. Мальчик не знал ни кто его отец, ни кто его мать. После смерти возлюбленной Филиппа, еще в очень раннем возрасте Тибо отослали во Францию — сначала в отдаленный монастырь, находившийся в одной из небольших деревень, что были в землях Мальвуазенов; а спустя несколько лет, когда мальчик немного подрос, за ним приехал Бодуен и забрал в замок. Тибо мог видеть своего отца только несколько раз в год, во время каких-нибудь важных праздников, либо, когда наступала Рождественская неделя и Филипп сам приглашал своего любимого воспитателя, а также сына. Тибо, как и несколько других пажей, принесли клятву своему господину де Мальвуазену в возрасте шести лет и уже не считались детьми. Они выполняли тяжелую работу наравне со взрослыми слугами. Этим вечером у высокого стула каждого гостя, помимо слуг, стоял паж, призванный подносить кувшин с вином и закуски, а также исполнять небольшие поручения, пока гости и хозяин ужинают. Тибо стоял рядом с почетным местом во главе стола. Рядом, с теми самыми креслами, где сидел его отец и храмовник. По правую руку от Мальвуазена располагалось такое же высокое место для Бодуена. Далее сидели прибывшие рыцари и оруженосцы. Тибо держал большой кувшин в руках и по требованию своего господина наливал вино в большой серебряный кубок, украшенный драгоценными камнями. Этот кубок был приветственной чашей и обходил всех гостей по очереди. Элвина и я также прислуживали за столом, как и невольники де Буагильбера. Гости вели беседу, а Филипп все расспрашивал своего воспитателя о том, о сем и внимательно поглядывал на Бриана и приехавших воинов. Беседа затянулась за полночь и Мальвуазен отпустил Бодуена и остальных спать, а сам остался вместе с храмовником, по всей видимости, поговорить о чем-то своем, что не предназначалось для ушей остальных. Бодуен и остальные низко поклонились своему господину, а после, отправились по своим комнатам. Филипп отпустил слуг, оставив при себе лишь пажа Тибо. — Славный был ужин. — говорил Буагильбер, отпивая немного вина и протягивая ноги ближе к горящему камину, слегка потягиваясь. — Наслаждайся моим гостеприимством, Бриан, пока можешь. Вскоре, нам предстоит ехать в Йорк и как я полагаю, будет лучше, если я поеду с тобой, захватив добрый отряд своих воинов. — ответил Мальвуазен, также протягивая ноги к огню. — Не думаю, что теперь Ричард вновь осмелиться… — продолжил Бриан, протягивая кубок в мою сторону. Я вновь налила ему вина из кувшина, продолжая стоять подле его высокого кресла. — Ему нужны деньги — много денег и он намерен попросить их у ордена. Английская казна пуста как живот его бравых воинов, тех жалких остатков, которым посчастливилось вернуться из Палестины. Вот только сейчас ему придется преклонить колени перед Храмом и его магистром. — То есть, перед тобой. — закончил Филипп, усмехнувшись. — Недурно придумано, подобное унижение Ричард вряд ли бы стерпел. — Он получит то, что заслужил! И это небольшое неудобство Ричард переживет. — рассмеялся Бриан. — А если и не переживет, кто же о нем заплачет? Я, как и многие добрые христиане, только лишь добавлю к похоронной мессе — туда ему и дорога. В Англии не найдется ни одного здравомыслящего человека, кто бы добровольно согласился поддержать очередную резню, в то время как ее население чуть ли не умирает от голода, большая часть купцов разорена поборами, остальные спят и видят — как бы переправиться на континент, доблестные воины, в ком еще осталась мужество держать в руках меч — присягают на верность Филиппу Августу французскому королю. Но я хотел говорить с тобой о другом, друг мой. Ричард будет мстить тем, кто принял сторону принца Джона. То, что он простил своему брату — он не простит остальным. Я боюсь за тебя, Филипп. Как никогда еще не боялся за дорого моему сердцу друга. Ты храбрый и сильный воин, но подлость Ричарда и его людей может сыграть злую шутку… — Что же тогда ты не печешься о моем брате? — усмехнулся Филиппа, вновь жестом приказывая наполнить его кубок вином. — Альберт сейчас выполнят какую-то миссию ордена и торопится с каким-то посланием через леса и дороги? — Это так, но Альберт — рыцарь Храма. — отвечал Буагильбер, допивая вино. — Его неприкосновенность ему дарует орден. Покушение на него равносильно покушению на весь орден Храма и будь то простой крестьянин, либо король, нанесший нашей святой братии такой вред — он ответит по всей строгости нашего устава и предстанет на суд самого Папы. Кстати, твой брат должен вскоре прибыть в Йорк. Надеюсь, он успеет к рождественской службе. А ты сможешь повидаться с ним. — Да, я был бы рад видеть его. За меня не волнуйся, если Ричард и попытается обрушить на меня свою немилость — меня поддержат другие бароны и те воины, которые присягали мне на верность как своему сюзерену и господину. У меня достаточно людей, припасов и крепкий замок, чтобы выдержать осаду в несколько месяцев. — отвечал Мальвуазен. — Тибо, помоги снять сапоги. — Филипп впервые за весь вечер обратился к пажу. Тибо поспешно поставил кувшин на стол и присел рядом с Филиппом, стаскивая с хозяина высокие сапоги из прекрасно выделанной кожи. — Филипп, отпусти мальчишку спать, он уже падает от усталости. — улыбнулся Бриан, ласково потрепав пажа по темным чуть вьющимся волосам. — Да, пожалуй, стоит дать отдохнуть и нашим слугам. Ступай в мои покои и выспись хорошенько. Вино, хлеб и оленину можешь взять с собой. И еще, Тибо, запри дверь изнутри. Я приду чуть позже, когда закончу беседу со своим другом. Ключ у меня есть. — Филипп небрежно протянул Тибо небольшую миску с несколькими кусками оленины с овощами, приправленной травами и чесноком. Паж низко поклонился, поставив сапоги Мальвуазена поодаль от горящего очага, и, подхватив миску, а также небольшой каравай хлеба и остатки с вином, вышел из большого зала. — Как он вырос. Даже не узнать. — кивнул Бриан в сторону уходящего пажа. — Когда ты ему скажешь? — Когда сможет сам сесть на коня… Еще рано, хоть Тибо и подрос. Ему еще рано садиться на коня. — как бы в раздумьях, ответил Мальвуазен. — Пожалуй, нам тоже стоить отправиться спать, Бриан. — Пожалуй ты прав, доброй ночи, Филипп. — храмовник встал со своего места и взял кувшин из моих рук. — А ты, мой сладкий птенчик, пойдешь со мной. — шепнул он мне на ухо и схватив за руку, потащил вон из большого зала. — Доброй ночи, Бриан! — отозвался Мальвуазен, саркастически хихикнув. — Хотя, с твоей бойкой служанкой, это у тебя вряд ли получится! — Посмотрим! Мне приходилось укрощать и не таких… — ответил Буагильбер, также рассмеявшись.***
— Куда ты меня тащишь? И зачем? — сопротивление было бесполезно, а попытка вырвать руку из цепкой хватки храмовника, только вызывала ноющую боль. — К себе в покои, моя сладкая. Ты не перестала быть моей служанкой, а вернее, рабыней, и исполнять свои обязанности. — буркнул Бриан, крепко держа меня за руку и вовсе не собираясь отпускать. — Поможешь мне… Скрасишь мне вечер… Войдя в комнату, я почувствовала очень приятный запаха, витавший в воздухе и наполнявший все вокруг. Завораживающий, глубокий и окутывающий аромат. Он словно заворачивал меня во что-то теплое и заставлял расслабляться уставшее тело. Большой очаг был уже разожжен, Амет принес чистую одежду, а Абдалла приготовил купальню, наполняя широкую дубовую лохань, отваром трав. Их запах смешивался с тем самым ароматом, который наполнял покои Буагильбера. — Сегодня ты останешься у меня. — как ни в чем не бывало проговорил Бриан, стаскивая с себя плащ и расстегивая наручи. — Искупайся, пока вода горячая и переоденься. Твоя новая одежда там. — храмовник указал на небольшой сундук, располагавшийся неподалеку от кровати с плотным пологом. — После, я жду тебя в постели. И не вздумай мне перечить. Я не намерен больше слушать твои упреки, мой птенчик. Сопротивляться или перечить храмовнику было бессмысленно — ошейник то и дело напоминал о скором решении всяческих споров. Я медленно поплелась в купальню, которая была отгорожена плотной занавеской от той части, где стояла большая бадья с отваром из трав, предназначенная, по всей видимости, для самого де Буагильбера. Вода действительно была еще горячей и я, не теряя времени, скинула с себя одежду и мигом очутилась в деревянной конструкции с высокими стенками, напоминавшее широкий бочонок только гигантских размеров. Аромат, который раньше привел меня в неописуемый восторг, казался еще сильней и шел прямо от воды. Видимо, кто-то из сарацин добавил какое-нибудь масло, привезенное с Востока, чтобы предать купанию не только пользу, но и приятные ощущения. Я закрыла глаза и погрузилась в воду с головой, задержав дыхание на какое-то время. Теплая вода расслабляла, а загадочный запах окутывал и снимал усталость. Вынырнув, я услышала тихий голос Абдаллы, который расположился за плотной шторой вместе со своим господином и, судя по звукам, помогал ему раздеться и искупаться. Я прислушалась и не смогла подавить любопытство, осторожно приоткрывая занавесь. — Еще немного, мой господин, стоит потерпеть еще. — говорил Абдалла, помогая Буагильберу забраться в бадью с водой и травами. — Я стал таким слабым… Проклятье, не могу обойтись без вас обоих… — Бриан с трудом устроился поудобней и постарался расслабиться. Горячая вода сделала свое дело. — Ничего, мой господин, как говорят мудрецы — и это пройдет, но не стоит сидеть в теплой воде слишком долго. Меня беспокоит та рана на бедре. Остальное заживает как надо. Абдалла между тем, успел отдать одежду храмовника Амету, а сам стал готовить какую-то смесь в каменной ступке. Потом, второй сарацин принес льняные длинные отрезки ткани, чем-то напоминающие бинты и какой-то небольшой сверток. — А еще лучше, — добавил Амет. — Если наш господин не будет ездить на охоту и побережет себя… — Знаю, знаю, ты как всегда прав. — с трудом выдохнул Бриан и провел по лицу мокрыми руками, улыбаясь и откидываясь назад на бортик бадьи. — Через день мы едем в Йорк, так что, вам обоим придется потрудиться и привести меня в божий вид. Может мне и на коня не стоит садиться? Амет, тогда ты понесешь меня на своей спине? Воистину мы насмешим и удивим не только весь собравшийся сброд, но всю королевскую «стаю»! Магистр ордена Храма верхом на сарацине! А? Буагильбер вновь рассмеялся, плеская водой в сторону своих сарацин. Амет покачал головой и передал сверток Абдалле. Вскоре сарацин полностью смешал в ступке какое зелье из мешочка и тех загадочных ингредиентов, что были, а затем настоятельно попросил своего хозяина закончить купание. — Рана еще не зажила. — ворчал Абдалла. — Это меня очень беспокоит, прошел уже месяц с тех пор… — Сам знаю — огрызнулся Бриан, выбираясь из купальни. — Не могу же я превратиться в свинью лишь из-за этой царапины. Моему взору предстала пугающая картина. Весь торс и грудь рыцаря были испещрены ранами, а некоторые из них, хоть и зажили, все равно красноречиво говорили о том, что Буагильбер подвергся нелегкому испытанию и мог погибнуть. Страшная и плохо поджившая рана на бедре причиняла храмовнику сильное беспокойство и изматывала рыцаря. Сердце мое невольно сжалось, глядя на него и то беспомощное состояние в котором сейчас прибывал Буагильбер, опираясь на помощь своих верных слуг. Он не позволял никому другому ухаживать за собой или помогать. Никому — кроме сарацин. — Господин перенял не мало наших обычаев, но мой долг беречь твою жизнь. — Абдалла помог храмовнику присесть, завертывая его в чистую простынь по пояс. — Как странно — продолжал Бриан, глядя на то как проворные смуглые руки сарацина обрабатывают его раны. — Вы оба когда-то были моими врагами, я сделал вас своими рабами, лишив вас свободы и вашей страны, но вы оба стали для меня самыми близкими и верными слугами. Парой, я даже не уверен так в себе самом как в Амете или тебе, Абдалла. Сарацин низко поклонился и вновь продолжил колдовать над ранами храмовника. Мне стоило поторопиться с мытьем, вода уже начинала остывать, да и Абдалла заканчивал возиться с Буагильбером. Когда я вышла из купальни, в комнатах никого не было, кроме горящего камина и сидящего на постеле храмовника, который успел зажечь несколько свечей и читал какое-то послание. Я, завернувшись лишь в одну простыню, переминалась с ноги на ногу, тщетно ища глазами чистую одежду. — Наконец-то, ты, соизволила выйти. — улыбнулся Бриан, оторвавшись от чтения послания. — Ну, иди же сюда, моя сладкая… Так недолго и простудиться… Глаза храмовника вновь вспыхнули нетерпеливым огнем желания. " — Неужели даже раны не мешают его похоти?» — подумала я, вовсе не желая подчиняться. — Иди сюда, я жду. — сказал Буагильбер, устремив на меня немигающий взор. — Нет. Ты обещал не трогать меня! — ответила я, заворачиваясь в простынь как можно тщательней. — Зачем ты привел меня сюда? Я вовсе не собираюсь развлекать… — А тебя, мое солнышко, никто о твоих желаниях не спрашивает. Иди ко мне, немедленно. — перебил храмовник, поднимаясь на ноги. Длинная просторная туника из плотной светлой материи, доходящая чуть ли не до щиколоток Бриана, была расшнурована около ворота. По всему было видно, что храмовник собирался вовсе не читать молитвы. Я беспомощно обернулась, словно ища спасение или выход, но двери были заперты. Тяжелый засов — тоже. Неожиданно мой взгляд упал на длинный обоюдоострый кинжал Буагильбера, который лежал на столе рядом с поясом и ножнами. Мне вовсе не хотелось повторения горького опыта, случившегося в Эшби, поэтому, сорвавшись с места, я подскочила к столу и схватила клинок, выставив его перед собой. Это случилось так быстро и неожиданно, что даже храмовник растерялся на какое-то мгновение. — Узнаю, мой птенчик, былой запал. М-м-м, вижу, твою усталость как рукой сняло. — ухмыльнулся Буагильбер и медленно направился ко мне. — Не подходи ко мне! — крикнула я, сжав клинок. — И что ты сделаешь? — Бриан сделал еще несколько шагов в мою сторону, наблюдая за мной. — Убьешь меня? Ах, да, я и забыл, что Филипп был прекрасным учителем, вложив тебе в руки не только нож и кинжал, но и короткий меч. Храмовник приближался и казалось, вовсе не боялся получить удар своим же кинжалом. — Не подходи! — вновь выкрикнула я, беспомощно и слабо, вовсе не желая никого убивать, но защищаться в случае нужды. Уверенности во мне поубавилось, когда Буагильбер подошел почти вплотную и между нами оставался только шаг. — Я убью тебя! Убью! — Тогда, мой птенчик, нужно бить вот сюда. — храмовник взял меня за руку и сам приставил кинжал к своей груди. — Только, чтобы поразить противника сразу, нужно бить чуть ниже и снизу вверх. Ну же, бей! Если действительно желаешь меня прикончить! — добавил он, проведя своей рукой невидимую линию. Руки мои задрожали, когда первые капли крови проступили на тунике храмовника. — Вижу, Филипп сослужил тебе медвежью услугу, давая послабления и жалея тебя. — усмехнулся Бриан и с силой перехватил мое запястье. Я закричала от боли. Храмовник вырвал кинжал и плечом придавил к каменной холодной стене. — Но ведь враг жалеть не будет! — Он заберет твое оружие! Вот так! — клинок, который только что был у меня в руках, теперь оказался у моего горла. — А потом перережет тебе глотку или сломает тебе ребра! Вот так! — продолжал он, одним движением придавив меня к стене еще сильней и не давая продохнуть. Простынь, которая была мне единственной защитой, полетела на пол. — Или сделает с тобой, что-нибудь омерзительное… — прошептал Буагильбер, наконец-то отпустив меня. — Ступай в постель, иначе простудишься и заболеешь. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то дурное. И я позвал тебя вовсе не для того, чтобы развлекаться. Храмовник наклонился и подал мне упавшую простынь. Мне ничего не оставалось делать, как покориться на сей раз, и последовать приказу де Буагильбера. — Тогда зачем… — начала было я, но меня тут же накрыли одеялом, а поверх первого пришлось и второе из теплой толстой шерсти. — Я скучал по тебе. — тихо ответил Бриан, присаживаясь рядом и стягивая с себя тунику. — Разве, тяжело просто побыть рядом со мной и больше не приписывать мне ту жестокость, которую я был вынужден проявить к тебе накануне… — А разве этот ошейник — не жестокость? — я вновь невольно дотронулась до серебряного обруча на шее. — У тебя кровь… Я помогу… — Ерунда. Я сам справлюсь. Зачем волноваться о насильнике и жестоком негодяе? А? — Буагильбер поглядел на меня с некоторым лукавством. — Впрочем, не скрою, мне принята даже такая твоя забота. Ты не привыкла причинять истинную боль, мой птенчик, как не привыкла убивать… Да и никогда никого не убивала… Вот что, послушай, тому, чему тебя научил Филипп… Это все неплохо, но для того, чтобы осадить какого-нибудь подвыпившего слугу или воришку, надумавшему на какой-нибудь очередной ярмарке в Йорке запустить свои грязные ручонки в твой кошель или тебе под юбку. Но для настоящего боя или сражения — все это никуда не годиться. Да и ногами ты не так проворно орудуешь, как должно. Сбить тебя с ног, не составит никакого труда, а уж там, много не надо будет, чтобы тебя прикончить. — И еще. Никогда и не под каким предлогом не бери чужое оружие, моя красавица. — с этими словами Бриан вновь взял кинжал и как-то повернул его рукоять. Тонкий, похожий на иголку, стилет, мгновенно выпрыгнул с обратной стороны. — Плохой сюрприз, не так ли? Я удивилась и даже застыла, глядя на орудие. — И как же мне быть? Если будет такая нужда в защите? Или у рабов нет и этой возможности? — растерянно спросила я. — Хорошо. Я постараюсь объяснить суть моего поступка… Я и позабыл, что ты то редкое создание, что принадлежало совсем другому миру. — храмовник заговорил мягко, возвращая кинжал на место, а потом разматывая одну из повязок. — Как тебе быть… Лучше бы Филипп научил тебя сносно сидеть в седле. Ты еще не умеешь обращаться с лошадью, не так ли? — Да, пока плохо получается. — кивнула я, взглянув на Бриана, который вновь надел тунику, как только закончил с повязкой. — И забываешь перчатки. — тихо проговорил Буагильбер, притронувшись к моей руке и осторожно поглаживая ладонь. — Однажды, ты сдерешь руки, неумело хватаясь за поводья, что неделю-другую даже кружку с водой держать не сможешь. С этими словами Бриан наклонился и поцеловал мою ладонь, а потом проворно перешел на запястье и уже хотел обнять меня, как я попыталась отодвинуться. — Ты дал слово, что не тронешь меня больше. — твердо сказала я. — Хорошо, хорошо. Я нехотя стал заложником моего собственного слова… Какая досада! — улыбнулся храмовник, выпуская мою руку. — Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе почему надел на тебя ошейник. Потому, мой птенчик, что только так я могу защитить тебя. Да, как свою собственность, как свое имущество или любую другую вещь… Как моих сарацин… Только так, зная, кому ты принадлежишь, появиться небольшой шанс на то, что никто не осмелиться тебя трогать. Шанс не велик, но вряд ли кто-то захочет связываться с твоим хозяином. Понимаешь, о чем я? Если бы ты была мужчиной, все было бы куда проще… Но Господь сотворил тебя женщиной, прекрасной женщиной… Очень мужественной и смелой. На свою беду… Я боюсь за тебя. Хотя бы так, этот ошейник сможет защитить от этих ублюдков, что служат не только у Филиппа. Сама понимаешь, посягнуть на тебя может любой. Любой стражник может взять тебя, когда пожелает. Тот же Арно, который не церемонился никогда не только с женщинами, но и вообще с кем-либо… А заявить о насилии или подобном поведении не может даже знатная дама, даже дворянка. Ибо, насилие нужно доказать и выдвинуть обвинение таким образом, чтобы у тебя был настоящий защитник в бою. Тот, кто не побоится за тебя сражаться. Иначе, любое подобное обвинение обернется против тебя — тогда не жди милости! Тебя сожгут, либо удушат. Да и удушат только в том случае, если будет чем заплатить палачу… Подумай, кто вступиться за тебя, служанку, рабыню? Если не каждый решиться на бой ради знатной и богатой госпожи. Стоит тебе раскрыть рот, обвинив даже слугу или стражника, либо наемника того же Филиппа, не говоря уже об оруженосцах, тебя скорее повесят, чем поверят в твой позор или заступятся, разделив твою обиду. Слова Буагильбера были жестокой правдой и по законам того времени — правда была на стороне сильного, а женщине было проще пережить позор и поскорее забыть о страшном событии, чем обвинять в этому мужчину. Доказательства должны были быть такими же каменными и несокрушимыми, как и стены замка де Мальвуазена. — Так что, радость моя, не только лишь одна ревность или право хозяина возбудили мою кровь и я отдал этот приказ. — продолжал Бриан, поглаживая меня по плечу, а потом по щеке, воспользовавшись моей задумчивостью. — Поэтому тебе лучше быть со мной, быть моей и только моей. Ты будешь всегда под моей защитой и покровительством. — Твоей… — почти неслышно повторила я. " — А чем я буду кормить наших ублюдков, когда я тебе надоем?» — подумала я про себя, но не сказала вслух. — Да, моей. Зато никто не посмеет тронуть или обидеть тебя. Плоды любви — я разумею. — улыбнулся Бриан и, не удержавшись, обнял меня, аккуратно прижимая к своей груди и поглаживая по щеке. — И лучше никогда не брать в руки оружие, никогда не вступать в бой и никогда, слышишь, никогда не вспоминать все то, что было в твоем мире. А теперь, тебе лучше поспать. — Неужели же мне не будет никакой иной радости, кроме как быть твоей игрушкой, вещью и забавой? — я резко отняла руку Бриана от своего плеча и забилась под одеяло. — Ты сможешь читать книги. Знаю, Гуго в тайне таскает тебе те, что есть у Филиппа. Обещаю, я не буду строг к твоему интересу. — улыбнулся храмовник и встал с постели. — Но теперь уже поздно, стоит дать отдых нам обоим. Мы обязательно еще поговорим и о книгах, и о цене свободы, и о многом другом, мой птенчик. Спи, доброй ночи. Буагильбер приблизился вновь и еще с минуту смотрел на меня, словно хотел чего-то, но не осмеливался сделать, а потом резко развернулся и задернул полог кровати, а сам расположился в большом кресле у горящего камина с тем самым посланием, которое он читал до моего появления в комнате. Усталость все же взяла свое и я быстро заснула, погрузившись в божественный неизвестный аромат, все еще витавший в воздухе, и мягкие теплые одеяла.***
На следующее утро я принялась за свою работу. Гончар торопил меня, скорый отъезд в Йорк должен был состоятся уже на следующий день. Проворно складывая горшки и расписные плошки, кувшины и миски, я невольно оглядывалась на площадку во дворе замка, где каждое утро Филиппе де Мальвуазен и его люди тренировались. Теперь он проводил утро вместе со своим другом-храмовником, в окружении оруженосцев и нескольких воинов, которые сопровождали Бодуена. Я тоскливо вздохнула, так как отныне, утро было безрадостным — храмовник и близко бы не подпустил меня к площадке, а за все это время мне удалось настолько привыкнуть к нашим состязаниям, что уже с вечера предыдущего дня я с нетерпением ждала утра и того момента, когда в моих руках вновь окажется выструганная жердь, перевязь с ножами, либо короткий меч. Мне нравилось постигать науку обороны и защиты, владение мечом и кинжалом, а еще — именно в эти редкие моменты стиралась грань между мной — рабыней и жалкой прислугой, и господином де Мальвуазеном, который вовсе не чурался учить меня как подобает равной. Издалека слышался их смех и звонкие удары мечей и копей. Я видела как Буагильбер ловко орудовал бердышом, а Арно и Филипп нападали на него одновременно, нанося удары в полную силу. Наконец, уложив все изделия в повозку и накрыв из плотной холщовой тканью, я уже собиралась продолжить свой день, взяв высокую плетеную корзину для сбора хвороста, но мена окликнул Филипп. — Пойди сюда, не бойся, иди! — позвал Филипп. Я нехотя поставила корзину и подошла к собравшейся толпе мужчин. Некоторый стояли и молча глядели на меня с неподдельным интересом, другие посмеивались и шепотом делали ставки, один лишь Гуго был мрачен и с опаской глядел на своего господина. — Вот так неожиданность. — молвил храмовник. — Ты не сказал, кого станешь выставлять против меня. Я не буду с ней драться! Ты с ума сошел?! — Тише-тише, друг мой, уговор состоялся и ты сам принял мое предложение. — Филипп хитро усмехнулся. — Зачем вы меня позвали? — робко спросила я, оглядывая недоверчивым взглядом большую компанию воинов. — Видишь ли, девица, мы с моим доблестным другом сэром Брианом де Буагильбером поспорили на двести золотых, что сэр храмовник сразиться с одним из моих воинов, которых я тренирую сам и обучаю воинскому искусству. — лукаво продолжал де Мальвуазен, знаком приказывая подать мне мой кожаный нагрудник и наручи. — Но ведь ты тоже в каком-то роде мой ученик, хоть и женщина, и рабыня. Это отнюдь не мешает обучению, не так ли, сэр храмовник? — Проклятье, Филипп, какого…? Какого дьявола тебе пришла на ум такая затея? Я готов сразиться против пятерых твоих людей, но мужчин! — глаза Бриана выражали неподдельный гнев и удивление. — Но ведь ты сомневаешься в ее способностях, а значит и в моих успехах как учителя? Этот небольшой поединок будет легким развлечением и окончательно разъяснит наш спор. Да и двести золотых мне не помешают. — вновь улыбнулся Филипп и приказал затянуть на мне нагрудник и наручи. — Если ты еще не заметил, она моя рабыня и служанка, я вовсе не намерен, по глупой случайности лишиться своей добычи. — проворчал храмовник, нахмурившись и складывая руки на груди. — Я ведь могу случайно убить ее! Я не привык драться в пол-силы, даже, если дело касается всего лишь легкой утренней разминки. — Двести з-о-л-о-т-ы-ы-ы-х! — пропел Филипп и кивнул в сторону одного из оруженосцев, чтобы тот принес нам то орудие, которые мы выберем для поединка. — А тебе, солнышко — шепнул Мальвуазен мне на ухо и подмигнул. — В случае победы, я подарю дом, не тот, в котором живут крестьяне, а вон тот, с каменными стенами и большим камином. — А если я проиграю? — также шепотом спросила я. — Тогда, обещаю, отпеть тебя в часовне, что при замке и… Ты еще не начала бой, а уже сдаешься, так не годиться! Слишком легко! — рассмеялся да Мальвуазен. — Ты сумасшедший! — крикнул Бриан, выбирая оружие. — А какое оружие могу выбрать я? — также робко озираясь, вымолвила я. Грянул взрыв хохота и улюлюканья. — Молчать, собаки! Вам велено следить за ходом боя и за соблюдением всех правил! — рявкнул Филипп, прервав гогот собравшихся воинов и оруженосцев. — Можете драться на палках. А ты, солнышко, можешь выбрать для себя что-то привычное, не стесняйся! — вновь обратился ко мне Мальвуазен, с любопытством наблюдая за реакцией друга. — Вот уж никак не ожидал от тебя такого, Филипп, что наш спор превратиться в фарс для сборища ржущих «жеребцов»! Или ты решил посмеяться надо мной?! На палках… Проклятье! — недоумевал Буагильбер, но был вынужден взять в руки такую же обтесанную жердь как и я. — Сэр рыцарь, наш уговор был закреплен и ты согласился сам, похваставшись тем, что выступишь против любого моего воина. Чем же плоха твоя малютка? Или доблестный Бриан де Буагильбер испугался своей собственной служанки? — не унимался Филипп, с интересом продолжая наблюдать ту комедию, которую сам затеял. — А я могу оставить ножи здесь? — отчего-то спросила я и смутилась. Вновь раздался хохот среди воинов и слуг, но уже более сдержанно. — Конечно, солнышко. — кивнул Филипп. — Дайте ей хотя бы рукавицы, а то храмовник ей все пальцы переломает! — выкрикнул Арно, который с не меньшим удовольствием как и его хозяин наблюдал за происходящим. — Нет, спасибо, они куда тяжелее, чем этот шест, что у меня в руках… Да и в них совсем неудобно, все из рук валиться, они очень… Как бы это сказать… — замялась я, чем вызвала еще одну бурю хохота и шуток. — Толстые и слишком большие для тебя, мой птенчик! — насмешливо процедил храмовник и встал на изготовку, жестом приглашая меня встать напротив него. — Пусть дерется как ей удобно. — кивнул норманн, понимая, что лучше я буду уверенно держать своеобразное орудие голыми руками, чем при первом же взмахе оно выпадет у меня из рук и шлепнется на землю. — Черт с тобой, Мальвуазен! Но, если я снесу ей голову или покалечу, ты купишь взамен двоих! — усмехнулся Бриан, кажется догадываясь о том, что заведомо поставил в себя в смешное положение. — Так и быть, Бриан! Куплю тебе троих взамен! По-рукам! Начинайте! — крикнул Мальвуазен и махнул рукой. Я встала напротив Буагильбера, предчувствуя что-то явно нехорошее. Как и обещал храмовник, он не стал драться в пол-силы и сразу же обрушил на меня сильный удар, который, хоть мне и удалось вовремя отразить, словно заставил вибрировать все мое тело. — Ноги, мой птенчик, ноги! — выпалил Бриан, нанося еще один мощный удар, который пришелся бы мне прямо по голове, не уклонись я вовремя в сторону. Большая жердь или выструганный длинный кол, напоминавший древко копья, не раз проходился над моей головой в то утро. Но потом, словно найдя определенный ритм, мне удавалось уворачиваться от ударов храмовника гораздо быстрее. — Не убей ее раньше времени! — кричал кто-то. — Он точно прибьет ее. Глупая затея. — ворчал один из оруженосцев, что был по-старше остальных. — А я поставил две монеты серебром на нее! — сказал кто-то из собравшейся толпы воинов. — Считай, ты их уже проиграл. — отвечал Арно. — Уж лучше бы ты на них напился, да взял девку в йоркском кабаке, куда больше было бы пользы! — махнул рукой Болдуэн. До определенного момента все шло неплохо, я даже успокоилась и уняла дрожь в руках, но как выяснилось чуть позже — рано. Буагильбер отлично видел мои слабые стороны — я не очень проворно владела ногами, а еще моя рука — она хоть и зажила, но действовала не так хорошо, а при каждом движении вверх, она отдавалась небольшой тупой болью и тем самым сдерживала весь ход удара. Еще один выпад и храмовник, обнаружив мое слабое место, сбил меня с ног, больно ударив концом жерди по колену. Боль сильная и пронзительная заставила меня упасть и почти свернуться беспомощным клубком. На какое-то мгновение даже показалось, что колено сломано. — Ну, вот и все, мой птенчик. — усмехнулся Бриан, медленно приближаясь и ловко перекидывая орудие из одной руки в другую. — Я же говорил, Филипп не преподал тебе должного урока, пожалев тебя. Ничего, зато я смогу исправить его оплошность! С этими словами, подобравшись ко мне уже слишком близко, Бриан собрал вновь обрушить на меня удар. На этот раз тяжелая деревяшка пришлась бы не прямо на спину, если бы не моя смелость откатиться прямо под ноги храмовнику, тем самым сбив его с толку. Преодолевая сильную боль в колене, я во всей силы сделала поворот и быстро повернулась на спину, нанося удар. Буагильбер не ожидал от меня такой ловкости, ведь до этого он видел только сжавшийся от боли клубок. Получив неожиданной ответный удар, храмовник отскочил в сторону, тем самым мне удалось выиграть немного времени и подняться на ноги. Бой продолжился. Колено ныло, было обидно до слез, а еще ужасно больно, но раздумывать и жалеть себя было некогда. Бриан вновь атаковал, но на сей раз я уже была научена суровым приемом и, извернувшись, я вновь ударила храмовника, что было сил. Мой удар пришелся как раз в бедро — то место, где была плохо заживающая рана, которая так тяготила рыцаря. — Проклятье… — процедил Буагильбер, зажав одной рукой больное место, не сводя с меня глаз. — Враг ведь не будет жалеть, не так ли? — сказала я, вновь становясь на изготовку и сжав деревянную жердь в руках. Проворство постепенно улетучивалось. — Верно, мой птенчик… Верно. А ты быстро учишься! — глаза храмовника сверкнули досадой и злобой. Мы вновь продолжили бессмысленный и беспощадный спор. Слуги, которые были заняты делами до сего момента, тоже присоединились к остальным, чтобы поглазеть на диковинную битву магистра ордена Храма и служанки. Не привычная к долгой битве, не будучи особо выносливой в подобных делах, я стала уставать в отличии от своего противника, привыкшему к изматывающим многочасовым сражениям. И вновь Бриан воспользовался моей слабостью и усталостью, проделав ложный поворот, он вновь сбил меня с ног и обрушил сильнейший удар мне на голову, словно бы в его руках был настоящий меч. Единственно, что спасло меня от тяжких последствий подобного развлечения — стала моя реакция. Я вовремя подставила свою палку, постаравшись отразить удар, и постаралась вновь отклониться немного в сторону, но моя жердь переломилась надвое. И опять раздались возгласы и крики толпы. Я лишилась своего единственного оружия. Храмовник хотел было еще раз ударить меня, но я, сжавшись и оттолкнувшись со всей силы, откатилась так далеко от него как только могла. Так я каталась по грязи, смешанной с соломой, по всему двору, стараясь избегать многочисленных ударов Буагильбера. Все молчали и никто не спешил бросить мне хотя бы что-нибудь, взамен жерди. Наконец, Бриану надоела эта игра и он решил покончить со всем и сразу. Наступив ногой на край моего камзола, он уже был готов вновь ударить меня по ногам, как мне удалось одной рукой нащупать отлетевшую часть сломанной жерди. В тот же миг я схватила спасительный обрубок… Следующий удар пришелся прямо в лицо хамовнику. Рассеченная бровь и проклятья — это все, что я увидела, вновь откатившись в сторону и встав на ноги. Храмовник выругался, но теперь, его злость сменилась чем-то другим. — Ты так и будешь кататься как свинья в грязи или будешь драться? — его низкий голос сейчас был спокойным, но его темные глаза пылали гневом. Я унизила его и не просто при его друге и товарищах по оружию, но перед всеми слугами, рабами и крестьянами. В собравшейся толпе послышались смешки. Да, не каждый день они могли увидеть магистра храмовников с расквашенной физиономией. Использовав небольшое замешательство Бриана, я искала хоть какую-нибудь замену моей жерди, поединок еще не был закончен. Неподалеку была стойка с щитами и высокими копьями, какие предназначались для стражи. Но, не успев заметить хоть что-то напоминающие оружие, я вынуждена была вновь защищаться от напористой и опасной атаки Буагильбера. На этот раз, презрев все правила боя, храмовник схватил короткий бердыш, отшвырнув жердь в сторону. — Эй, храмовник же убьет ее! — кто-то крикнул в толпе. И этот кричавший был прав. Храмовник словно озверел и бросился на меня безоружную с бердышом. — Точно, прихлопнет как муху! Жаль девку… — заметил другой. Да, жаль, но мне не приходилось выбирать ни хозяев, ни их злой воли. — Бриан! Стой! Остановись! Хватит! Это же глупо! Она всего лишь… Стой! Ты же убьешь ее! — заорал Филипп, хватая копье, чтобы, в случае необходимости парировать удар, осознавая свою глупость и горячность храмовника, но было слишком поздно. — Нет, друг мой! Поединок еще не закончен! — возразил тот. Бриан будто охотник бросился на меня, загоняя свою «дичь» ближе к замковой стене, тогда бы отступать мне было бы некуда. — Ну, что, мой птенчик, сдавайся по-хорошему. Мне бы не хотелось портить твое милое личико, тем более такое нежное… — прошипел он со злобой, его темные глаза пылали какой-то странной ненавистью и злобой. — Но, как я погляжу, ты так и не захотела признать за мной право победителя… Право первого… Я просто убью тебя! Я отучу тебя смеяться надо мной, мерзавка! Жаль, что я не надел на тебя ошейник еще раньше! — Что за чушь ты мелешь?! — воскликнула я, отступая назад и все ближе оказываясь у стены. — Неужели, из-за какой-то глупой забавы, ты готов снести мне голову, чтобы доказать толпе зевак свое превосходство и первенство? Я безоружна! Неужели же твоя рыцарская честь… — Ты вновь забыла то, о чем я тебе говорил — враг жалеть не будет! Никогда! Читай молитву, если знаешь! — с этими словами Буагильбер замахнулся на меня уже не деревянной жердью, а своим бердышом. — Бриан! Не сходи с ума! Хватит! — вновь закричал Филипп, понимая, что дело зашло слишком далеко. Но храмовник будто никого и ничего не слышал. Преодолевая боль в разбитом колене, страх быть убитой, скользкую грязь с соломой под ногами, я все же сделала последнее усилие и упала под ноги храмовника, выставив свои ноги вперед и таким образом сшибая его самого. После, перескочив через него, я, прихрамывая, побежала к стойке со щитами, схватив первый попавшийся, а уже через мгновение в мою сторону полетел бердыш… Он вонзился прямо в щит, крепко застревая в щите. Бриан попытался встать, но подскользнулся и вновь упал прямо в грязь. А я, воспользовавшись моментом, стала вытаскивать бердыш. Дело оказалось непростым, сил понадобилось много. Только оперевшись о щит обеими ногами, мне все же удалось вытащить оружие. Но, теперь я не стала дожидаться новой атаки и сама кинулась на Буагильбера, завопив что-то во всю глотку. Мой удар парировал Филипп и положил конец этому бессмысленному бою. Гуго и еще несколько оруженосцев и слуг бежали к нам, чтобы сдержать пыл храмовника и мой разгоревшейся запал. Я кричала что-то и сыпала проклятиями, а Буагильбера кое-как сдерживали сам Филипп и Гуго. Он также осыпал всех и вся отборной бранью, и поносил Мальвуазена, который затеял, как он полагал, гадкую игру и унизил его как никогда. Но объектом истинного гнева были не собравшиеся поглазеть крестьяне и слуги, даже не его друг Филипп, а я. Немного успокоившись я отошла в сторону и бросила бердыш прямо на землю, развязывая грязными руками кожаный камзол. Нога ныла, а колено было сильно разбито. В это безрадостное утро мне удалось заработать на новый дом с каменными стенами, а Филипп получил свои двести золотых. Свой спор он выиграл, а вот я, похоже, свою жизнь проиграла.