***
С тех пор прошло чуть меньше недели. Я уже могла вставать с постели и уверенно держаться на ногах, хоть и по-прежнему принимала целительный отвар каждое утро. А еще несколько раз в день лекарь смазывал мою спину каким-то едким бальзамом от которого кожа словно горела, после — на мне вновь красовалась свежая повязка. Боль постепенно притупилась и уже не так досаждала. Элвине действительно не хватало дополнительной пары свободных рук и я, особо не рассиживаясь дольше в покоях храмовника, приступила к своим обязанностям и помощи с ранеными. Филипп также пришел в себя и понемногу выходил во двор прецептории в сопровождении Тибо и еще одного из послушников. Каждый раз он разражался отборной бранью и отбрасывал в сторону копье, служившее ему в качестве трости и своеобразной опоры. Рыцарь был еще слаб и ходить без посторонней помощи ему было трудно. Некогда красивое лицо де Мальвуазена с правильными чертами, теперь было обезображено — один глаз лекарям так и не удалось спасти и на его месте теперь красовалась темная повязка. Второй глаз постепенно стал как прежде, когда отек спал и Филипп мог видеть все, что происходило вокруг, но только одним единственным глазом. Тибо же старался быть с отцом как можно чаще, будто пытаясь наверстать все то упущенное время с рождения и до сего дня. Казалось, что несмотря на поражение и столькие жертвы, Филипп был счастлив — счастлив тем, что отныне мог открыто проявлять все свои чувства по отношению к сыну. Но вот то, что поведал ему Буагильбер привело Мальвуазена-старшего в бешенство. Разговор был не из приятных. — И это ты говоришь мне о том, чтобы я ни о чем не волновался? — рычал Филипп, отталкивая послушника в сторону, в тот момент, когда Бриан пытался пояснить своему другу каким образом ему удалось спасти Филиппа и какую цену придется еще заплатить. — Послушай, Филипп, у меня не было выхода. Это лучшее, что я смог сделать, чтобы спасти тебя и твои земли, да вдобавок, ту жалкую ободранную горстку крестьян и воинов, которые величают себя твоими людьми! — вторил Бриан. — Мои люди… Большинство из них погибло! — выкрикнул Филипп, швырнув копье в сторону и поднимаясь со скамьи с большим трудом. — Мои люди — цвет рыцарства и одни из лучших рыцарей Храма — оставили свои жизни там, в лесу, спасая ваши шкуры! Проклятье… Филипп, я не лишаю тебя земель. — продолжал храмовник. — Отныне, в этих землях будет монастырь и прецептория. Ее будет возглавлять твой брат — Альберт. Я уже распорядился. Когда он прибудет из Рима… — Лучше бы ты дал меня повесить, друг. — с трудом злобно процедил Филипп. — Чем я заслужил такое «спасение»?! Как?! Мои земли, мой замок, мои леса и поля теперь принадлежат ордену Храма?! — Такова цена и тебе, и твоим людям придется уехать из Англии… — отвечал Бриан, но Мальвуазен вновь перебил его. — Уехать? — норманн застыл и вновь присел, обхватив голову руками. — Понимаю тебя, Филипп, но другого выхода у тебя нет, особенно, если ты хочешь уберечь своего сына. Ричард отступился, но не надолго. В моей власти лишь сберечь твои земли. — храмовник присел рядом. — Мои земли… Мои люди… — простонал Филипп. — Твои владения во Франции и кое-что из подвалов замка вполне окупят потери, друг. — вторил Бриан, открыто намекая на тот самый тайный лаз и подвалы, где барон хранил золото и прочие ценности до которых Ричарду так и не удалось добраться. — Откуда тебе… — зашептал Мальвуазен. — Арно помог. Не беспокойся — твои сундуки стоят в подвалах прецептории. Все в целости и сохранности. Да и Бодуэн с Тибо будут рады твоему возвращению. Поедешь на нашем корабле. Орден даст тебе охрану, наши корабли. Никто не посмеет напасть на тебя и твоих людей. Франция ждет тебя, Филипп и примет с распростертыми объятиями. — речь Буагильбера была убедительной, но Мальвуазен пребывал в досаде и сомнениях. — И когда же ты советуешь мне убраться со своей земли и из Англии? А Арно следует укоротит язык… Пожалуй, стоит. — спросил Филипп, но уже спокойным тоном. — Не раньше, чем ты вновь сможешь носить кольчугу и уверенно сидеть в седле. Месяца два придется подождать. Сейчас все равно зима… Период штормов не самый удачный для дальних путешествий. Да и твоим людям стоит залечить раны и набраться сил. Здесь, в этой прецептории тебя никто не отыщет. Набирайся сил и благодари Господа. Это все, что я смог для тебя сделать. — ответил тот, внимательно поглядев на своего друга. Бриан был уверен, что Филипп уедет во Францию как только поправиться и встанет на ноги. И чем скорее, тем лучше. Ричард мог продолжить охоту на него и жестоко отомстить. Выхода у Мальвуазена не было — Франция была теперь его новым домом и единственной возможностью выжить. Впрочем, Филипп должен был вернуться вовсе не на голую землю, а в свой родовой замок, старые владения. Оставалось только навести кое-какой порядок и обустроить своих людей на новом месте. Мне же, в отличии от тех же крестьян и слуг де Мальвуазена, каждый день приходилось ждать, какое наказание придумал Буагильбер, ведь слов на ветер рыцарь не бросал. Этим же вечером храмовник послал за мной своего сарацинского слугу. К тому времени я только что закончила помогать Элвине. Пришлось послушаться, ибо деваться было некуда, как было некуда спрятаться или сбежать.***
Вечером Буагильбер долго сидел у горящего камина и никак не хотел отпускать меня. Он все расспрашивал о нашем с Тибо спасении, а сам как будто бы и не слушал мои ответы. Темные глаза рыцаря все чаще задерживались на моей шее. — Что ж, наверняка уже за полночь. День был непростым. — продолжила я, стараясь намекнуть храмовнику на то, что пора бы отправиться восвояси. — Налей мне еще немного вина. Пожалуйста. — ответил Бриан, словно опять не замечая мое неловкое положение. Мне ничего другого не оставалось как исполнить его просьбу. Как только я поставила кубок с вином перед ним, храмовник осторожно потянулся ко мне и неожиданно взял меня за руку. Его прикосновение было легким, а тепло давало какое-то успокоение. Странно, но Бриан не был таким прежде. Вернее, я никогда не знала другого Бриана до этого момента. Буагильбер продолжал глядеть на меня, не отводя своих горящих глаз, а на мою осторожную попытку убрать свою руку, он только крепче сжал пальцы. Стоило вырваться и убежать, ведь дверь храмовник еще не успел запереть. Но его пальцы сжались еще сильней на моем запястье. Вот оказывается, так просто взять и захлопнуть капкан? Пламя все сильней разгоралось в камине, оно отражалась на каменных стенах и в глазах Буагильбера. Еще мгновение и храмовник одним движением притянул меня к своей мощной груди. Кубок так и остался стоять на столе нетронутым. Теперь все стало на свои места и было ясно почему Бриан задержал меня. Сердце мое сжалось в предвкушении новой борьбы за свою честь. Неужто заставит расплачиваться подобным образом за наше спасение? Мысли у меня были не радужные. Усталость давала о себе знать и мешала сопротивляться. Рана все еще отдавалась нощей болью, а силы изменяли как и мое тело. Бриан осторожно прижал меня к своей груди, легко прикасаясь к волосам и поглаживая меня по голове. От него исходит приятный аромат — наверняка Амет вновь расстарался и вытащил из своих запасов еще одну соблазнительную вещицу в виде чудесного масла. Аромат и впрямь кружил голову и расслаблял. Захотелось утонуть в этом покое, теплоте и объятиях. Объятиях? Боже, о чем я? Буагильбер был и остался моим врагом. Человеком, надевшим на меня рабский ошейник будто на охотничьего пса. Эта мысль заставила меня дернуться. — Тише, мой маленький птенчик. Все хорошо, я вовсе не собираюсь причинить тебе боль или неудобство. — голос храмовника приобрел на удивление нежные и тихие нотки. Он словно ласкал и окутывал. Уже не показалось мне все это? Как? Неужели свирепый и жестокосердный воин сэр Бриан де Буагильбер способен на подобное? Все оказалось реальностью. Храмовник продолжал осторожно гладить меня по голове, то и дело спускаясь к плечам, прижимая меня к себе все крепче. Он что-то шептал, а я чувствовала его горячие дыхание на своих щеках и жар его тела. Аромат неизвестного масла, привезенного из восточных стран, приятно кружил голову. — Ты все еще боишься меня? — спросил Буагильбер, приподнимая мой подбородок и заглядывая мне в глаза. Сам же он неотрывно следил за моей реакцией и словно ожидал чего-то в ответ. Но вовсе не слов… Золотая цепь на шее храмовника поблескивала и отражала бушующее в камине пламя. — Дело не в этом. Хватит! — я резко прервала идиллию, не без оснований опасаясь, что еще несколько таких мгновений и Бриан может зайти слишком далеко. А я? Я впервые за все это время позволила дать волю слабости. Что со мной? Я дернулась и попыталась оттолкнуть рыцаря от себя, но силы были неравны. Неловкая попытка освободиться разозлила бы храмовника, но не в этот раз. В попытке вырваться, платье сползло с плеча, обнажая плоть. Предательская повязка тоже поползла вниз. Бриан вновь притянул меня к себе, прижимая не так крепко как прежде, но достаточно, чтобы удерживать меня одной рукой. Другой — он аккуратно поправил повязку и слегка прикоснулся к плечу. Словно невзначай, случайно. Но его прикосновение отозвалось молнией по всему телу. Его теплые руки продолжали гладить мое измученное тело. Его грудь вздымалась, а шумное дыхание храмовника красноречиво говорило о том, что смирение подходит к концу. — Хочешь уйти к себе? Сейчас? — голос Бриана был низким, ласкающим и странно спокойным. Такого раньше слышать не приходилось. Но его руки вновь сжали меня сильней и плотно стиснули в объятиях. — Да. Я хочу уйти к себе в комнату. Пусти. — твёрдо и четко ответила я, но мой голос отчего-то тоже стал низким. Это было вовсе не из-за страха или гнева. Я и сама не могла объяснить то, что со мной сейчас происходило. — Я и не держу, мой птенчик. — ласково и нежно промурлыкал Буагильбер, но не разжимая своих объятий. — Иди. — шепнул он, наклонившись и чуть было не дотронувшись до моих губ. Лишь горячие дыхание обдало лицо. Я все же оттолкнула Буагильбера, который, сказать по-правде, сам позволил мне это сделать, и убежала прочь. Щеки мои горели будто от стыда. Что со мной? Почему именно сейчас тело отдавалось сладкой негой, а тепло рук храмовника было столь приятным и желанным, что хотелось утонуть в этой теплоте. О чем я? Он мой враг, который чуть окончательно не погубил меня. Разве можно простить ошейник? Плен? Все те опасности и лишения, которым он меня подвергал? Я влетела в свою комнату разгневанная и раздосадованная на саму себя за то, что поддалась простой телесной слабости. Холодный воздух и не растопленный камин немного отрезвили. Буагильбер все еще видит во мне свою добычу, несмотря на то, что все-таки приказал снять с моей шеи проклятый ошейник. Это ничего не меняет! С такими мыслями я кое-как заснула, зарывшись в теплые одеяла с головой. За окном шел снег и гудел ветер.***
Жизнь смешная штука. Тяжелая и странная, а многие вещи оказываются вовсе не такими, какими мы их представляли раньше. Парой самые простые вещи оказываются неимоверно сложными, а самые трудные — решаются незаметно и легко. Каждое утро начиналось со звуков хоралов, доносящихся из соседнего монастыря. Храмовники жили отдельно от женщин, детей и остальных людей Филиппа. В другой части прецептории, где располагался госпиталь и палаты врачевания, была небольшая часовня, где проводились собрания старших членов ордена во главе с магистром. Бриан, как и остальные братья-рыцари начинал свой день в четыре утра с пения хоралов и молитвы. После следовали обязательные тренировки и легкий завтрак. Состязания проходили каждый день на небольшом участке, который когда-то давно служил ристалищем. Именно оттуда раздавался звон мечей, копий, смешки и шутки храмовников. Окрики старших братьев-сержантов и ржание лошадей. А в другой части прецептории жили остальные. На помощь служанкам и крестьянкам, которые варили еду, ухаживала за ранеными, штопали одежду, было выделено несколько послушников по приказу самого магистра. Братья-лекари трудились от рассвета и до заката, сменяя друг друга по очереди. Еще несколько лекарей-госпитальеров прибыло спустя неделю нашего прибивания в прецептории. С их помощью дела пошли на лад и никто не умер. Филипп также появлялся на площадке для тренировок, но только, чтобы поглядеть на своего друга и на тех воинов, которые составляли цвет рыцарства ордена Храма. Золотая цепь вновь красовалась на шее опального барона. Сюда же часто прибегали дети, которые с любопытством наблюдали за утренними состязаниями рыцарей и висели на низкой ограде, широко раскрыв глаза, словно виноградные грозди. — Значит, ты просишь за нее… — говорил Бриан, возвращаясь с утренней разминки, подавая Филиппу копье на которое тот опирался при ходьбе. — Да. Я выкуплю ее — забирай любой сундук с моим добром. — кивнул Мальвуазен. — М-м-м-м. Что же ты будешь с ней делать? — спросил храмовник, стараясь не показывать вспыхнувшей так ни кстати ревности. Губы его слегка дернулись, а темные глаза блеснули нетерпеливыми огоньками. — Я дам ей свободу. Бриан, если ты не продашь ее мне — отпусти сам. — продолжал Филипп, хромая рядом. — Нет. Я ни за что на свете не соглашусь расстаться с ней. Ни серебро, ни золото здесь не помогут. Попроси чего-нибудь другого, друг мой! — Бриан рассмеялся, но этот смех был лишь маскировкой все нарастающей ревности и сомнений. — Она спасла моего единственного сына. Твоя рабыня достойна лучшей участи, чем просто подавать тебе вино и греть постель. Хотя бы не наказывай ее за побег. — фыркнул Филипп. — Ты прав, она достойна лучшего обращения. Если я и отпущу ее — то сам подарю ей свободу. А может и нет. Все, Филипп, я больше не собираюсь говорить с тобой об этом как впрочем, с кем-либо еще. — Буагильбер начинал злиться, его верхняя губа дернулась, что свидетельствовало о явном раздражении и нарастающем гневе. — Что ж, в любом случае — она твоя рабыня и тебе решать ее участь. Все же, ты слишком жесток, Бриан. Это не приведет ни к чему хорошему, а твое непомерное честолюбие когда-нибудь сослужит тебе дурную службу. Друг. — говорил Филипп, рассуждая больше с самим собой, чем с храмовником. — Вот именно, Филипп — МОЯ рабыня. Была ей и ей останется! — не сдержавшись, Бриан пошагал перед, сплюнув на землю и нахмурившись. — Как бы эта рабыня не стала тебе поперек горла. — усмехнулся норманн, глядя в след своему другу. — Кто бы мог подумать? Мой честолюбивый и жестокосердный друг так ослеплен страстью к какой-то рабыне… Впрочем, не ты один, Бриан, не ты один кода-то попался на задумчивый взгляд черных очей… Ох и обломаешь ты об нее зубы, друг мой. Просьбу Мальвуазена никто выполнять не собирался, впрочем как и просить за меня какой-либо барыш. Продавать меня Буагильбер не хотел. Все чаще и чаще слышались разговоры про отъезд во Францию, и все чаще у меня на душе скребли даже не кошки, а волки, что когда-то преследовали нас в лесу. Ведь, если Филиппу не удастся выкупить меня у храмовника, надеяться на то, что Бриан сам меня отпустит было бесполезно. Но испытать удачу все же стоило. Впереди было еще почти два месяца, чтобы что-нибудь придумать.***
На другой день Бриан вел себя как обычно и казалось, даже не замечал меня. Элвина, как и некоторые другие служанки, и я, помогали выхаживать раненых, а по вечерам собирались в большом кухонном зале прецептории и болтали о новой жизни. Кто-то был рад, что господин де Мальвуазен возьмет их с собой во Францию, кто-то и вовсе не представлял как будет теперь складываться их жизнь. Я же все больше укреплялась в мыслях о том, что мне стоит уехать вместе с людьми Филиппа и вновь начать жизнь с чистого листа. Мне было не привыкать. Да, многое бы пришлось начинать заново, но кое-какой опыт у меня был и теперь все казалось не таким страшным как прежде. Все лучше, чем до конца своих дней служить подстилкой храмовника, пока привычка и старость не сделают черное дело. Образ Ульрики никогда не выходил у меня из памяти, а по прошествии стольких месяцев только укрепился в моей голове. Терять было нечего и стоило оставить позади многие страхи. Да, остаться с Буагильбером и окончательно отдать себя в его власть было легко и просто. Меня бы ждала сытая жизнь, лишенная серьезных проблем, в достатке и холе, но какой ценой? Ведь дальше спальни этот человек вряд ли бы позволил сделать хоть шаг. Так чего же мне терять? Свою свободу и жизнь, настоящую жизнь. И ради чего? Чтобы остаться в постели магистра ордена Храма? Нелестная перспектива, не так ли? Бриан в последнее время был мягок и обходителен, но насколько бы хватило его терпения и приличия в те моменты, когда двери его покоев закрывались за моей спиной, а темные сумерки сгущались за окном? Стоило оставить позади легкие соблазны и начать жить. С такими мыслями я сидела в кругу служанок, которые доедали остатки капустного пирога и весело болтали, пока за мной не пришел Амет. — Господин просит тебя принести ему вина. — сказал Амет непримиримым, но спокойным томном. Для меня же такая просьба означала только одно — Буагильбер хочет видеть меня. Ничего другого не оставалось, кроме как взять поднос с вином и отправиться вслед за сарацином. Гадать о цели визита долго не пришлось. Как только я вошла в покои храмовника, Буагильбер тут же отпустил Амета и запер дверь. Я молча поставила вино на стол, ожидая очередного приказа, но в этот вечер мне почему-то хотелось поскорее убежать в свою комнату и спрятаться подальше от этого горящего взгляда, которым наградил меня хозяин монастырских покоев. — Проходи и спасибо за вино. Я как раз закончил все нужные дела и бумаги… Амет быстро разыскал тебя. — говорил Буагильбер как ни в чем не бывало. В его голосе слышались лёгкие и даже игривые нотки, но вот его пристальный взгляд говорил об обратном. — Может, хочешь немного вина? — Нет, это ни к чему. Благодарю. — ответила я, стараясь сохранить присутствие духа. С недавних пор мне отчего-то было неловко оставаться с рыцарем наедине. Еще бы! Храмовник будто расставлял передо мной ловушки, во всю пользуясь своим положением и тем, что сбежать я больше не могла. Мои силы физические и моральные были на исходе. Бриан понимал, что в таком состоянии я вряд ли решусь на новый побег. — Что ж, тогда присядь. — он любезно подвинул кресло и жестом пригласил меня присесть. Я ничего не ответила и продолжала стоять, стараясь не смотреть Бриану в глаза. Уж слишком пристально и внимательно он смотрел, а его темные глаза метали искры. — Что-то случилось? Ты дрожишь. Тебя что-то тревожит? — спросил рыцарь и подошел ко мне чуть ближе. — Да. Один вопрос. Что ты со мной сделаешь: прикажешь заковать в кандалы навечно или продашь на невольничьем рынке, а быть может подаришь одному из своих друзей? Или убьешь? — вопрос был не кстати, но мне было все равно. Я устала мучится в догадках, чего-то ожидать и предполагать какой каприз Буагильбера будет для меня окончательным приговором. — Что? Продам? Убью или прикажу заковать? — Бриан рассмеялся, так заливисто и звонко, что невольно захотелось последовать его примеру. Он удивленно поднял брови и подошел ко мне еще ближе, но протянул руку к кувшину с вином и кубку. — Поверь, мой птенчик, тебе нечего опасаться. Я вовсе не собираюсь наказывать мою спасительницу и сам хотел отдать приказ, чтобы с тебя сняли ошейник на другой день. Но, как мы оба знаем, ты сбежала… — говорил храмовник, наливая себе немного вина. Голос его был низким и плавным, он словно нарочно растягивал каждое слово. Мне почему-то захотелось выбежать из комнаты прямо сейчас, но дверь в этот вечер была заперта. — Ты же сама прекрасно понимаешь, что я не могу отпустить тебя просто так. — голос храмовника прозвучал почти шепотом, в то время как он бесстыдно оглядывал меня с головы до ног. Теперь понятно, почему Буагильбер запер дверь и все вернулось на круги своя. Чего же другого мне стоило ожидать от него? А между тем Бриан приблизился ко мне вплотную и вовсе не собирался скрывать свои намеки. Боже, как мерзко и когда все это закончится! Так и хотелось отвесить ему очередную пощечину — да только она бы ничего не решила. — Негодяй… — процедила я сквозь зубы. — Ты никак не можешь уступить и вести себя по-человечески. Да как ты смеешь?! — Смею, мой маленький птенчик, еще как смею! — возразил Бриан, отставляя кубок, а в его голосе появились жесткие нотки. — Хоть мы и отдали друг другу долг. Ты обязана мне жизнью и своим спасением. Ты моя добыча и ей осталась, и я распоряжаюсь тобой и твоей жизнью в полной мере. Я отвернулась к окну. Только бы не видеть эти темные пылающие глаза. Это было не выносимо. — Перестань. — храмовник немного смягчился и сменил гнев на милость. — Я не причиню тебе вреда. Я лишь хотел, чтобы ты как всегда помогла мне раздеться и подать перед сном вина и фруктов. Подойди и помоги мне переодеться. Приказ есть приказ и деваться мне было некуда. Я подошла к храмовнику и стала расстегивать завязки на рукавах его туники. Предательские шнурки, а их было много, были словно нарочно сильно затянуты и мне пришлось немало повозиться, прежде чем удалось их развязать. Бриан не мешал действу, но и не помогал. Он лишь присел в кресло и откинулся назад, наблюдая с некоторым упоением за моими попытками развязать шнурки и расстегнуть плотные застежки его остального облачения. Храмовник просто упивался этим зрелищем, превратив мои обязанности на сегодняшний вечер в настоящий спектакль. Он издевался надо мной и не скрывал этого, то и дело разглядывая мою шею и грудь. Временами он невольно облизывался, чем приводил меня в бешенство. Но деваться мне было некуда и как только я справилась с порцией завязок, как Бриан тут же попросил снять с него верхнюю тунику и подать ему новую чистую нижнюю рубашку. Я открыла сундук и выудила как раз то, что было нужно, но как только я повернулась — Бриан оказался прямо передо мной с обнаженным торсом. Он будто делал вид, что ждал рубашку, но на самом деле коварный совратитель подгадывал удобный момент. Проклятье! Стоило мне повернуться, как храмовник схватил меня за руки и притянул к себе, прижимая к своей груди. Его широкие теплые ладони вновь гладили меня по голове и спине, словно убаюкивая и успокаивая. Нежно, осторожно, но сомнений не было — стоило мне попытаться вырваться и хватка вновь станет стальной как прежде. — Чего ты боишься, мой птенчик? Неужели я все еще внушаю тебе ужас? Я очень скучал… — проговорил Бриан, прижимая меня к себе еще крепче. От его волос исходил запах чего-то пряного и терпкого. Запах был великолепным, хоть и довольно сильным. Неужели я все чаще и чаще поддаюсь на уловки этого жестокого человека? — Что последствия для меня будут гораздо хуже, чем от меча или стрелы… — выдохнула я, боясь посмотреть ему в глаза. Буагильбер глубоко вздохнул и немного ослабил хватку, но отпускать не собирался. Он даже усмехнулся, заметив мои пылающие щеки. — Поцелуй меня, моя маленькая… Я не могу спокойно спать… Я не могу не думать о тебе. О! Если бы ты знала, какая это пытка… — прошептал Бриан в самые губы. Дыхание согревало лицо, а его руки гуляли по моему телу то вверх, то вниз. Еще мгновение и рыцарь не выдержал, прильнув своими горячими губами к моим. В этот раз поцелуй был мягким, полным нежности, которая была вовсе не свойственна Буагильберу, обладавшему довольно жестоким и вздорным характером. Его требовательность в движениях и грубые ласки сменились на аккуратные, осторожные, но властные прикосновения. Его теплые руки не переставали гладить меня. Стало так тепло и спокойно, что я и сама была удивлена тем новым чувствам, которые сейчас наполняли все мое существо. Тело постепенно предавало и отвечало на ласки храмовника. Я невольно подалась вперед, чем вызвала ответную реакцию мужчины. Бриан окончательно притиснул меня к себе и теперь уже не сдерживал свои порывы страсти, продолжая одаривать меня жадными поцелуями. Я задрожала, сама того не желая, приготовившись защищаться, в случае необходимости, до последнего. Но то ли повязка сползла, то ли храмовник слишком сильно сжал меня в своих объятиях, как я почувствовала боль. Рана хоть и была не столь серьезной, но еще не зажила до конца. Я всхлипнула. — О, сладкая моя. Прости, прости, я чуть было не забыл, что теперь ты требуешь особого обращения. Не могу от тебя оторваться… Моя сладкая… — храмовник отстранился, нащупывая повязку. — Пусти! Прошу… Хватит… Отпусти меня. А не то… — выпалила я и постаралась оттолкнуть от себя Буагильбера. — А не то, что? — улыбался он в ответ, продолжая удерживать меня одной рукой за талию. — Оторвешь мне голову или прирежешь кинжалом? Кажется, ты уже как-то пыталась это сделать. И? В его темных глазах была насмешка, а на смену пылающим искрам пришли задорные огоньки. Вырваться и убежать! Вот чего мне хотелось в эти злосчастные минуты. Но боль продолжала напоминать мне о том, что здесь моей власти нет и быть не может, а еще сильно закружилась голова — я все еще была слишком слаба. Прижав руки к лицу, я постаралась унять головокружение. Это не укрылось от Буагильбера. — Т-ш-ш-ш-ш. Что с тобой, малышка? О, все, все, пожалуй, я позволил себе лишнее. Тебе стоит отдохнуть. — Бриан неожиданно поднял меня на руки и отнес на свою постель. — Нет, нет. Пусти, я уйду к себе… Не надо… — мои жалкие сопротивления вовсе, казалось, никак не влияли на храмовника. — Тише, сегодня будешь спать у меня. Нечего расхаживать по монастырю. И потом, уже слишком поздно… Ночь на дворе. Тебе нужно отдыхать и набираться сил. Клянусь, я тебя не трону и буду смирно спать рядом с камином. — тихо ответил Буагильбер. А его глаза приобрели совершенно другое выражение — теперь они излучали нежность и даже какое-то тепло. — Но, если ты передумаешь — я готов дарить тебе наслаждение до самого утра. — шепнул храмовник, наклонившись совсем близко. И вновь в его глазах заблестели и заиграли задорные огоньки, а губы растянулись в привычной усмешке. — Ты… Ты смеешься надо мной? — я просто задохнулась от негодования. Каков подлец! Он просто играет со мной как кошка с мышкой. — Что ты, моя сладкая… — улыбнулся Бриан. — Я наслаждаюсь моментом и тобой. Согласись, тебе ведь тоже сейчас было приятно. И не вздумай это отрицать — я видел своими глазами и чувствовал как тебе было хорошо со мной… Почему не признаешься в этом, хотя бы себе самой? — Я… я… Пожалуйста, хватит… — тихо ответила я и закрыла лицо руками. — Что ж, доброй ночи, мой птенчик. — Бриан погладил меня по голове и ушел в другую комнату. Он сел за стол и еще долго что-то писал. А я? В эту ночь заснуть мне было трудно. Воспоминания о ласковых и теплых объятиях и страстных поцелуях отчего-то не давали мне сомкнуть глаз. Тело предательски отзывалось на каждую ласку Буагильбера, возможно еще и от того, что после всех ужасов и лишений, я наконец-то смогла найти относительный покой. Да и желание простого тепла и ласки, посещающие любого живого человека, никуда не делись.