Fire on Fire

Вернувшись домой к половине двенадцатого, Слава машинально проверил карманы, не обнаружил привычных сигарет и зажигалки и устало скинул отвоеванную куртку. Он сразу понял, чьих рук дело, и усмехнулся. За столом Мирон сидел напряженный, хмурый и старательно избегал смотреть в глаза. Подросток чересчур остро воспринял их маленький конфликт. Слава мог бы и помягче объяснить, почему им не стоило страстно сосаться — он как учитель не должен склонять Мирона к сексуальным действиям. Или поддаваться на его соблазнительные провокации. Это противоречило всем моральным нормам. «А разве мне всегда было не похуй на общественную мораль? Я даже учитель ненастоящий. Если всплывет правда, турнут, и похуй. Мне все равно не особо нравится учить спиногрызов. Программисты сейчас в цене, стану ебучим фрилансером. Бля, воспитатель традиционных нравственных ценностей выискался. Ну хочет мальчик, чтоб его трахнули, сложно мне, что ли? Вон он как сильно расстроился, когда я его отшил», — думал Слава, стоя под горячим душем и мягкими движениями растирая избитое тело. Его организм естественным образом отреагировал на воспоминания о горячих губах, трогательно неумелых, но жарких поцелуях Мирона, его тонком и чувствительном теле, быстрых движениях руки и вырывающихся стонах, самых странных, что Слава слышал за всю жизнь. Они были какими-то беззащитными и только сильнее распаляли желание. У Славы отменно работали природные инстинкты, и Мирон, сексуально неопытный, но провоцирующий, вызывал жгучее влечение и ни капли отторжения. Слава даже не назвал бы это притяжение гомосексуализмом. Ему по-прежнему было плевать на всех парней, кроме Мирона. Привычно орудуя правой рукой, он представлял, как подросток прижался бы к нему теплым пахом, беззастенчиво тычась хуем в руку, и кончил за три минуты. «Блять, Мирон, ну почему ты такой, а?» — мысленно вздохнул Слава, вытираясь полотенцем и натягивая свою любимую кринжовую пижаму — розовую, в неровных алых сердечках и пушистых, похожих на облака, белых зайчиках. Андрей, однажды увидев Славу в этой пижаме, дико ржал и до сих пор подкалывал при случае. А Слава только усмехался и отвечал, мол, в жопу маскулинные смехуечки, эта «девчачья пижамка» постиронична просто пиздец. Расправив постель и развалившись на диване, он открыл телегу и написал Мирону. Gnojnyj: Маленький воришка, спиздил мои сиги. Тебя не учили, что лазить по чужим карманам нехорошо? Поставил смеющийся смайлик, показать, что он не злится. «Так почему я не могу быть с Мирошей, если осознал, как до одури его хочу? Это не мораль, не страх перед осуждением и не гомофобия, мать ее. Мирон такой сложный, болезненно реагирующий, похожий на меня в юности. Но влюблен ли я? Блять… нет, наверное. Я не хочу просто использовать мальчишку, если взамен мне нечего дать ему, ждущему романтики и любви. Не хочу быть очередным мудаком в его жизни. Хотя он уже так и думает. Ну и все», — прояснив для себя главное, Слава вырубил телефон и свет. На утро ответа от Мирона не было, а Славино сообщение в телеге так и осталось висеть непрочитанным. В зеркало было страшно глянуть. «Бля, краше в гроб кладут», — подумал Слава, пристально рассматривая распухшее после вчерашней драки лицо. Работу никто не отменял, а как идти с разбитым ебалом в школу, он не представлял. Полчаса провозившись с маскировкой синяков и ссадин, Слава чуть смягчил страхоебищность на лице, но, если приглядываться, все равно было заметно, как нехуево его помяли. По школе Слава шел, нацепив похерфейс и темные очки, несмотря на хмурый питерский октябрь за окнами. С ним даже не здоровались ученики, видимо, не узнавали. Он поднялся на свой этаж и направлялся в кабинет, когда навстречу ему вынырнул из-за угла директор. Увидев учителя в расстегнутой куртке, черном худи с капюшоном на голове, вызывающе белых кроссах, да еще и в темных очках, Ноздрев нахмурился и остановился возле Славиного кабинета. — Вячеслав Валерьевич, я как раз собирался с вами поговорить. Что это такое, почему вы в очках? — холодно сказал директор вместо приветствия, оглядывая неформального Славу с головы до ног. — Добрый день, Валерий Михайлович! Извините, торопился на урок, забыл снять их, когда вошел, — спокойно ответил Слава, двумя пальцами стаскивая очки и пряча их в карман. Директор скользнул взглядом по его лицу и нахмурился еще сильнее. — Что с вашим лицом? Как вы вообще додумались прийти в школу в таком виде?! — возмутился Ноздрев, начиная багроветь пятнами от злости. — А что, так заметно? Я вообще-то замазывал синяки перед выходом. Просто упал неудачно, со всяким может случиться, — пожал плечами Слава. — Пройдемте в мой кабинет, поговорим, — строго велел директор, разворачиваясь. Слава на ходу выудил двумя пальцами и снова нацепил очки. — Вячеслав Валерич, здрасти, классный стиль, — подмигнул ему радостный Алишер в кожаной куртке и узких черных джинсах со свисающей с ремня металлической цепью. Он неспеша брел по коридору с тремя одноклассниками, имен которых учитель сразу не вспомнил. — Спасибо, — слегка усмехнулся в ответ Слава. — Твой тоже ничего. Ноздрев и Слава спустились на первый этаж, свернули в дальний от кипящей школьной жизни проход и зашли в директорский кабинет. Слава едва успел опять спрятать очки. Валерий Михайлович сел в комфортное кресло с высокой спинкой, Славе же достался неудобный стул «просителя». Он сел, задрав ногу на ногу и выставив колено в сторону, вышло нагло и слишком вальяжно. Стремно, но иначе девать ноги было некуда. Начальник сверлил его недобрым взглядом. — Вячеслав Валерьевич, вы еще очень молодой специалист. Иногда мне кажется, что я взял на работу вчерашнего школьника. И я в который раз повторяю, отнеситесь к работе серьезнее, — вздохнув, начал он. — Валерий Михайлович, я не отношусь к ней несерьезно. Просто эти правила для меня довольно новы. И у меня туп… просто нет классической одежды, подходящей под ваш негласный дресс-код. Мне говорили, это необязательно, и я могу ходить в привычном виде, — опустив глаза, объяснил Слава. — Дело не в одежде, а в вашей самоподаче. Вячеслав, вы как будто говорите школьникам: «Я один из вас». Вы додумались прийти в школу в темных очках, скрывающих фингал под глазом. А вести уроки вы как собирались — тоже в них, или светя синяком перед учениками? — Я думал, его особо не будет видно под тонаком, — повинился Слава, поднимая глаза на директора и едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. — Вот об этом я и говорю. Отмазки как у старшеклассников, ей-богу. Да, синяк на вашем лице прекрасно видно. И такое странное поведение несмотря на то, что вы работаете в школе всего полтора месяца и должны зарекомендовать себя с лучшей стороны, — напомнил Ноздрев. — Я хочу, чтобы в моей школе работали мужчины, работали современные молодые специалисты. В информатике и программировании важно, чтобы учитель шел в ногу со временем. Мне порекомендовал вас Валентин Александрович как талантливого программиста и сисадмина. Я не разбираюсь в вашей специальности, но я понимаю педагогику, и это ваше равнение на молодежь ничем хорошим не закончится. Вы должны стать для подростков старшим авторитетом, завоевать уважение, а не позволять им панибратствовать и высмеивать вас. Вы — учитель, они — ученики. Между вами должна быть субординация и некоторая дистанция. Вы сейчас для них пример того, как можно и как нельзя вести себя в социуме. А своей демонстративной безалаберностью вы подрываете разумные основы уважительного общения между людьми, — разошелся Ноздрев, вскочил и начал прохаживаться по кабинету, периодически поглядывая на провинившегося Славу. Тому стало неудобно, и он даже убрал выставленную ногу, неловко пряча ее под стул. — Я вас понял. Мне не стоило приходить на уроки в таком виде. Признаю, я был не прав, такого больше не повторится, — кивнул Слава, спокойно встретившись глазами с директором. Тот больше не злился, а к его гипертоническому лицу вернулся почти здоровый розоватый оттенок. Слава некстати вспомнил, как школьники между собой иногда называли Ноздрева «свиной ноздрей», и едва удержался от усмешки. «Вот она — сила старшего авторитета, субординации и уважения в действии», — язвительно подумал он. — Надеюсь, я не хочу начинать наше сотрудничество с выговоров в личном деле. Вам придется взять несколько дней за свой счет, пока лицо не придет в норму, — сказал директор, возвращаясь в кресло. — Хорошо, — просто согласился Слава, думая, что на этом выволочка кончится, и его отпустят, но надежды не оправдались. — А теперь к делу. У меня учителя и завучи сейчас массово болеют и сидят на больничных. И, чтобы не срывать культурную программу учеников, мы привлекаем к работе не только классных руководителей. Младших и средних школьников я вам не доверю, но со старшеклассниками вы должны справиться. Скажем, с 10 «Б», Синицкая болеет, на следующей неделе поведете их в Эрмитаж на экскурсию, проследите за порядком, расскажете немного об искусстве. — Валерий Михайлович, я — расскажу об искусстве? Да я в нем разбираюсь, как свинья в апельсинах, я же информатик, — не поверил Слава своим ушам. — Образно выражаетесь, значит, точно сможете. У вас будет время на досуге изучить маршрут. Считайте, что это — ваш последний шанс реабилитироваться за неуместное поведение. Мне завуч сказал, что информатика у 10 «Б» во вторник третьим уроком и как раз на это время у класса запланирован поход в Эрмитаж, вот вы и поведете, — отрезал директор. — Хорошо, я понял. Я могу идти? — мрачно спросил Слава, вставая со стула. — Да, идите. — До свидания. По пути к выходу он зашел к завучу, написал заявление на отпуск за свой счет и двинул домой. Вести класс Федорова в музей ему совсем не улыбалось, но куда деваться. Остаток дня Слава провел, читая в интернете о коллекции и маршрутах Эрмитажа. Было немного стремно, но за годы жизни в Питере он так и не дошел до этого символа города и вообще, честно признаться, не особо любил музеи, считая все выставки скучной обязаловкой. От разглядывания репродукций на экране ноута его отвлек звонок телефона. Замай. — Здарова, Андрюх! Да никуда я не пропал. Просто дела, то да се, — Слава старался говорить пофигистичным тоном с легкой иронией в голосе. Выслушав новости и предложение Замая встретиться, он сразу выдохнул и согласился. — В нашем баре? Седня в восемь, пойдет? Пересечемся тогда, бай. Слава слегка нахмурился, глядя на свое мутное отражение в потухшем экране телефона, затем вошел в телегу, но его сообщение Мирону так и висело непрочитанным. В небольшой андеграудный бар на Лиговке, где они с Замаем любили зависнуть, выпить и поболтать, Слава пришел в начале девятого и нашел друга сидящим на их месте — за стильно пошарканным деревянным столиком в самом углу, удачно спрятанным за колонной, где их нельзя было толком увидеть из зала. Андрей выглядел свежим, гладковыбритым и веселым — сразу видно, как минимум несколько дней не бухал человек. — Привет, давно сидишь? — спросил Слава, снимая куртку и устраиваясь напротив него на стуле. — Да нет, минут десять. Еще даже выпивку не заказывал. Что будешь? — Андрей прищурился, разглядывая друга в полумраке, и присвистнул. — Кто это тебя так отмудохал? — Выпью пару пива. Бля, долгая история, сейчас расскажу. — Я тоже не в настроении нажираться, — кивнул Замай. К ним подошел юный официант, и они попросили несколько бокалов светлого пива и вяленую рыбу. — Давай, — усмехнулся Андрей, пристально рассматривая разбитое Славино лицо. — Что, бля, реально так сильно заметно? — спросил Слава и громко застонал, когда друг кивнул в ответ. — Этим фонарем можно осветить полбара, — поддел его Замай. — Сука… Меня сегодня с ним директор спалил. Заставил отгулы брать и провел «воспитательную беседу» о том, какой я никудышный педагог. Как будто я это и без него не знал, — засмеялся Слава. — Значит, ты теперь свободен не только вечером, но и днем? Это хорошо. Дело есть, но об этом позже, все, не перебиваю, — сказал Андрей и выжидательно замолчал. Им принесли заказ, Слава сделал большой глоток пива и рассказал другу всю историю о том, как вступился за ученика, которого шантажировали гопники, как их побили, ну и вкратце пересказал содержание проповеди Михалыча. Умолчав, конечно, о главном. Он до конца еще сам в себе не разобрался, чтобы посвящать Замая в свои пидорские тайны. Вряд ли кореш, нормальный мужик, воспримет такое спокойно. Андрей и так считал Славу не в меру ебанутым, хотя и сам был не лучше. — Да, братан, наворотил ты, конечно. Учитель из тебя и правда хуевый, — признал Андрей, внимательно выслушав рассказ. — Ну, нормально, не уволили же, это главное. Отведешь детей в музей и получишь индульгенцию от вашего Михалыча. А что ты так с этим мальчиком, Мироном-то, сдружился? — поинтересовался Замай. Все-таки он бил не в бровь, а в глаз, хотя никак не мог подозревать в Славе гейские замашки. — Сложно так сразу объяснить. Нравится мне этот пацан, смешной он, задиристый и жутко умный, типа интеллектуал, философские книжки читает и говорит так иногда, будто сто лет прожил и все на свете познал. В общем, чем-то меня в юности напоминает, хоть он и не такой распиздяй. Интеллигентный еврейский мальчик, — как можно аккуратнее пояснил Слава. — Неужели мне скоро придется делить друга с малолеткой? — рассмеялся Замай в ответ. — Ты его полюбишь, он классный. Я познакомлю вас как-нибудь, — заулыбался Слава. — Он классный, реально, это ты говоришь, мужик? Про меня ты обычно говоришь знакомым, что я — вечно пьяный мудозвон, — съязвил Андрей, продолжая посмеиваться. Слава даже внутренне напрягся, боясь снова выдать свое нездоровое влечение к Мирону неосторожным словом. — Ну не могу же я школьников обзывать. Ебаная как ее… во, субординация. Выучил наконец это свинцовое слово, оно вечно меня к земле гвоздями прибивает. Типа нехорошо младших обижать, и я пиздец какая правильная теперь училка, — сам высмеял свой косяк Слава и поспешно опустил голову к пивному бокалу. — Тем более, что тебя я не менее часто называю богом в разговоре с другими, — окончательно подстебал он. — Понял, познакомишь, значит, потом со своим Мироном, — спокойно согласился Андрей, и Слава внутренне расслабился — пронесло. — А у тебя что происходит? — перевел разговор Карелин. — У меня помимо того, что с Аней все на мази, еще и созрела одна идейка. Хочу создать движение «Антихайп», — поделился друг. — Это что-то типа движения против наркозависимости? — не понял Слава. — Кто о чем, а торчок о дозе. Нет, все проще, я не про тот хайп, что про наркоту. Я про хайп, шум, в медийном пространстве. Хочу объявить войну распиаренным пустышкам и параллельно создать движение нон-конформистов-нигилистов. — А, въехал. Но нахуя нигилистов прям? Надо в противовес топить за что-то дико непопулярное, чтобы у всех глаза на лоб от ахуя повылазили, — усмехнулся Слава, прихлебывая пиво из второго бокала. Он вгрызался в рыбу, пока Андрей задавал уточняющие вопросы, кивая или отрицательно мотая головой в ответ.