Fire on Fire

Всю рабочую неделю Мирон провел дома, маясь дурью, переписываясь с чуваками на форуме и читая конспирологические книжки про масонов. Тайное братство манило со страниц, но внутри все равно было как-то пустовато от одиночества. Больше года он под ником Миф создавал темы на hip-hop.ru, где зависали русскоязычные любители хип-хопа. Живя за рубежом, Мирон плотно подсел сначала на агрессивный немецкий, потом на саркастичный американский рэп, а затем и вовсе погрузился в быстрый лондонский грайм. На форуме он чувствовал себя куда увереннее, чем в реальности. Мифыч, как звали его сетевые приятели, был классным, продвинутым пацаном, шарящим за все виды хопа и за заокеанский лайфстайл и культуру. Он острил, язвил, выебывался, как мог, и даже выдумал «Партию алкоголиков», в которую тут же принял всех желающих форумчан, а себя скромно провозгласил ее лидером. Однако внезапно виртуал и реальность сошлись вместе, и ему стало уже не до выебонов. Паника накрыла Мирона с головой, когда «партия», состоящая из одиннадцати парней, включая его самого, почти единогласно проголосовала за встречу в Питере с великой целью «нажраться в слюни». Он как идейный вдохновитель и номинальный лидер не мог облажаться и не прийти. Историческую сходку наметили на субботу. Один из «партийцев», местный парень двадцати трех лет с говорящим ником Бес, растрезвонил, что у него есть кореша, готовые поделиться убойной травкой и пустить всех в хату на выходные. И все радостно, блять, согласились потусить. Намечалась вписка. От одной мысли, что он, такой самоуверенный, свободный и остроумный на форуме, совсем скоро окажется нос к носу с реально способными нажраться и накуриться в хлам парнями, почти все из которых были старше него, у Мирона потели ладони, а в горле застревал тревожный ком. Он вообще не был уверен, что его, вот стыд-то для шестнадцатилетнего лба, выпустят из дома с ночевкой в эту субботу. Накосячил же недавно. С четверга, когда стало известно о встрече, он вел себя идеально: сделал уборку, постирал, приготовил ужин, родители даже удивились, с чего вдруг их обычно равнодушный к быту сын взялся за ум. В пятницу вечером, когда тянуть кота за хвост дольше было нельзя, Мирон подошел к отцу. Тот сидел на диване и читал толстенную книгу, когда сын кашлянул, привлекая внимание. — Ты что-то хотел? — поднял голову Федоров-старший, смотря на подростка сквозь очки. — Я собрался завтра с друзьями встретиться, — осторожно начал Мирон. — И? — проницательно продолжил отец. — И я останусь у них ночевать, — выдохнул Мирон, встречаясь глазами с задумчивым взглядом родителя. — Зачем? — не понял тот. — Пап, ну как зачем? Так принято, мы друзья, собираемся вместе, ночуем, веселимся, — не сдавался подросток. — Социализация важна в моем возрасте. — На прошлых выходных ты уже и социализировался, и повеселился. Может, хватит? Мы думали, тебе до сих пор стыдно за свое поведение, но нет, по новой собрался куда-то. Матери говорил? — холодно обрубил отец. — Ты же знаешь маму, она распереживается, начнет думать плохое. Но ничего такого не будет, обещаю. Я не собираюсь напиваться и буду вести себя в рамках приличий, — упрашивал Мирон. — Уговоришь маму, иди, я не против. Но если она не пустит, тогда нельзя, — снял с себя всю ответственность Ян Валерьевич. — Блин, пап, че ты как каблук? Мама не поймет, — убито признал Мирон. — Что ты сейчас сказал?! Поговори мне и еще неделю из дома не выпущу, — грозно нахмурился отец. — Все, ладно, не напрягайся так, — быстро ответил Мирон и ретировался из комнаты. Он обосновался в коридоре и стал ждать, когда мама вернется из магазинов. Подросток и сам хотел сходить, но Ольга Владимировна его не пустила, сказала, сама по ходу решит, что ей нужно. Видимо, эту домашнюю обязанность она любила больше других, раз никому не доверяла покупку продуктов. Через минут двадцать, когда Мирон уже задолбался наматывать круги по коридору, наконец раздался звонок в дверь. Он тут же бросился открывать и забирать у дышащей ему в лицо уличной свежестью мамы тяжелые пакеты из супермаркетов. — А что ты тут караулишь? — подозрительно спросила она вместо приветствия. — Я не караулю, просто мимо проходил, а тут ты вернулась, — не моргнув глазом, соврал Мирон, проходя на кухню — Купила что-нибудь интересное пожевать? — спросил он, залезая в шуршащий пакет и вытаскивая оттуда нарезной хлеб, сыр-косичку в упаковке, сдобные печенья, кроваво-красный шмат мяса в обертке, апельсиновый сок, копченую колбасу, гречку и свой любимый жевательный мармелад. Подросток сразу заграбастал пачку, раскрыл ее и сунул в рот пару кислых мармеладных червяков. — Что ты накинулся, как с голодного края, Мирош? — мягко рассмеялась мама. Она была явно в приподнятом настроении, медлить не стоило. — Мам, тут короче такое дело. Меня завтра друг пригласил на новоселье. Ему надо помочь вещи перетащить, потом мы немного отдохнем все вместе, пить не буду. Ну и, чтобы потом не тащиться домой поздно, я у него переночую, окей? Папа не против, просил только тебя предупредить, чтобы не волновалась. Вернусь утром в понедельник, — выдал мгновенно сочиненную историю Мирон, посмотрев маме прямо в глаза для пущей убедительности. — Тебя попросили помочь перетащить вещи? — c сомнением разглядывая хрупкого сына, уточнила Ольга Владимировна. — Ну да, а что такого? Там объемные коробки, но нетяжелые. Даже я справлюсь. Я вообще-то уже пообещал, — продолжал врать Мирон, беззаботно поедая мармеладных червяков. — Надо было сначала рассказать, а потом обещать, — слегка недовольным тоном ответила мама. — Угу, наверное, но ответ нужен был сразу: странно говорить, спрошу родителей, если отпустят, то помогу, — морщась от кислоты, пробурчал Мирон с набитым ртом. — Ладно, так и быть. Раз обещал — помоги, — вздохнула Ольга Владимировна, убирая продукты в холодильник. — Спасибо, мам. Я знал, что вы будете не против. Вы же у меня самые лучшие, — Мирон радостно рассмеялся, подбежал и обнял маму. — Все, не льсти, — окончательно растаяла она в объятиях сына. Довольный Мирон вернулся к себе и первым делом залез в шкаф. Рассматривая свой небогатый гардероб, подросток решил, что будет круче выглядеть, если оденется во все темное. У него даже была вызывающая толстовка с огромным средним пальцем на груди. Если надеть ее под куртку, дома не заметят, а пацаны с форума наверняка заценят охуительность фака. Он натянул толстовку и черные тренировочные штаны. Рассматривая себя в зеркале шкафа, Мирон оценил вид как небрежный, но вполне на стиле, в такой одежде нестыдно встретиться с пацанами. Только на голове пиздец. Раздирая спутанные кудри расческой и морщась от боли, он в который раз со злостью подумал: «Сука, когда-нибудь я побреюсь налысо, нахуй!» Его не поддающиеся гравитации вихры путались от малейшего дуновения ветра, от мизерной влаги, а утренние страдания с гнездом на башке просто невозможно было описать. Запершись в ванной, раньше подросток со слезами на глазах нередко материл свое лохматое отражение. Но даже сухарь Дима как-то сказал, что у него классные кудри, почти ласково потрепав по голове. Решив, что так он реально имеет больше шансов понравиться геям, Мирон терпел ненавистные лохмы, хотя всегда старался максимально их пригладить, чтобы не топорщились в разные стороны, как у лоха. В Германии его вечно стебали за дешевые старые шмотки, ебучий шнобель и «девчачьи локоны». Однажды, когда он имел неосторожность почесать голову на уроке, унизительно прозвали «вшивым». Эта кличка надолго прилипла к нему, как выброшенная жвачка к подошве кроссовка, и до сих пор снилась Мирону в кошмарах. Одноклассники сторонились его, одиннадцати-двенадцатилетнего, и ржали каждый раз, когда им случалось пересечься на переменах, а порой обзывали и на уроках, не стесняясь учителей. Мама тогда не разрешила подстричься, сказала, так намного лучше и «очень мило». В обществе злых немецких мальчишек, где тебя загрызут за любую слабину, выглядеть милым маменькиным сынком было самоубийственно, все равно, что ходить с мишенью на лбу. А Мирон был безобидным, хрупким коротышкой и мигрантом, то есть обитателем социального дна в глазах местных крутых пацанов и вообще третьесортным лошком. Они самоутверждались за счет него, как могли. «Я не подойду к вшивому, он заразный, посмотрите на его застиранную футболку, на ней блохи живут, ха-ха». «Че, бомжара, блох не вытравил еще?» «Не подходи ко мне, бля. Вши перепрыгнут, уебу». «Сходи уже помойся, вшивый еврей!» «Кто это сегодня опять грязный?» Разумеется, все подъебки были ложью, но легче не становилось. Эти нескончаемые издевательства и демонстративное презрение сверстников осели глубоко в душе, лишили его покоя и загнали самооценку под плинтус. А сколько раз Мирон выдирал из волос жвачку, незаметно прилепленную кем-то из блядских одноклассников! Однажды трое главных недругов, все обеспеченные полудурки из благополучных бюргерских семей, поймали Мирона после школы, двое держали, а еще один уебок, силой нагнув к земле, жестко лохматил ему волосы кулаками. Они дико ржали и орали: «вшивый, вшивый, где твои вши?» Немецкие пацаны были значительно здоровее и крепче него, и они всегда ходили дружной стаей, а он вечно был один. И никто никогда не заступался за него и даже не сочувствовал. Максимум, прятали усмешку, те, другие непопулярные пацаны и девчонки из их класса. Про себя он прозвал их «овцы». У них не было ни личностей, ни мнений, они были серой, не выделяющейся массой, негодной даже для насмешек, как он. Когда Мирон разрыдался, немцы потыкали в него кулаками, поприкалывались над его поросячьим цветом лица и хлюпающим носом и свалили, толкнув на землю свою униженную и напуганную жертву. С тех пор, когда кто-то чужой прикасался к его волосам, у мальчика замирало сердце и потели ладони от страха. Хотя прошло целых четыре года. У Мирона были все основания ненавидеть свою прическу, но решимости ее сменить пока не хватало, поэтому он старательно приглаживал волосы перед зеркалом, стремясь придать им нормальный вид. Он всегда был классической «белой вороной», ни в одном коллективе так и не смог нормально прижиться. Встреча с новыми людьми напрягала, но очень хотелось вписаться в компанию. Стать в кои-то веки не всеми третируемым изгоем и лошком, а нормальным «своим» пацаном. В его понимании «быть крутым» — это вызывающе носить средний палец на толстовке, цинично шутить и не показывать реальных чувств ни в коем случае. И чтобы ебучие кудри идеально лежали. Справившись с последним, Мирон ободряюще улыбнулся своему оробевшему отражению, раздевшись, убрал в шкаф завтрашние шмотки и пошел в душ. Перед сном он зашел в телегу. В общем чате их сходки было уже тринадцать человек и кипело бурное обсуждение бухача. Bes (t): Народ, пишем все о тусе здесь и знакомимся по ходу, если кто не знаком. Nastya: Привет, мальчики!)))) Лось: Ты кто? Tara: Хай, я с форума, а Наська — моя сис😊 Andr: О, телки будут, круто! Nastya: Сам ты телка, на хуй иди! Рестор: Бля, не засоряйте чат. Собираемся у меня завтра в 4-5 вечера. Не забудьте бухло, я вас поить не буду. Bes (t): Санек, здаров. Окей, причалим. Хуй с бугра: С меня дурь. Буду к семи где-то. Рестор: И че нам, трезвыми два часа сидеть? Хуй с бугра: Ну бля, закинетесь спиртным для раскочагарки! У меня поезд с Новосиба в 17:45 прибудет только. Пока доберусь. Bes (t): с меня водка, пять пузырей тащу. Грин: Если б было, море водки…. Ахахах. Бабы, вы водку пьете? Tara: Легко! Тебя перепьем, Гринуля:) Грин: Хуй вам! В смысле, дам Bes (t): где наш питерский интеллигент? Миф, але, колонки притаранишь, как обещал? Mifodelic: Всем хай! Дамы, салют! Я не интеллигент, я интеллектуал, нахуй. Да, я с колонками подъеду. Мы в парке на Ваське встречаемся? Bes (t): Да, в парке. Так, нас чисто 13 рыл. Лишних чуваков с собой не брать, хата не резиновая. Nastya: Сам ты рыло, Бес. Мы, кстати, принесем кулинарные изыски с Тарой. Bes (t): Дамы, сорян. 11 рыл и 2 прекрасных женских лица. Что за еда? Nastya: Бес, не подкатывай в надежде на больший кусок пирога. Не прокатит😊 Bes(t): Ну если только лишний кусочек Американского, как ты понимаешь^)) Tara: Мечтай, Бес. Ладно, разобрались, завтра в 15:30 в парке, не опаздывайте, засранцы! Грин: ♥ Мирон вышел из общего чата и увидел сообщение от Славы. Gnojnyj: Маленький воришка, спиздил мои сиги. Тебя не учили, что лазить по чужим карманам нехорошо? «Смайлик поставил, надо же, подлизывается!», — усмехнулся Мирон, перекатываясь на живот. Злость и обида на Славу уже успели выветриться, и он быстро напечатал ответ. Mifodelic: Это репарации, чувак! ♥