♠
Чан целует мокрую от пота подколенную впадинку, вызывая у младшего улыбку. Блондин прижимает к себе полные бёдра, вбиваясь в извивающегося на постели Чанбина, который свешивает голову с дивана, чувствуя, как она раскалывается. — Хён, мы ведь семья? — неожиданно, сквозь рваные вздохи и шлепки о кожу. — Конечно. Всегда были и ей останемся, — и раздвигает острые колени, наклоняясь к брюнету и перемещая его обратно на подушку. И шёпотом на ухо, зная, что младший прикусит свою ладонь, чтобы обратить стон и услышать его. — Ты — всё, что у меня осталось, малыш. — Осталось? Было что-то ещё? — Чанбин кидает на него взгляд безумный, подёрнувшийся мутной кисеей похоти, и тут же прикрывает глаза, чувствуя, как Бан ускоряется. Он раскрывает пухлые губы, чтобы закусить нижнюю и промычать низким грудным стоном. Чан смотрит на него внимательно, продумывает правильный ответ, а на грудь сваливается ещё одна галька, к сотнями таких же тяжёлых камней. Когда-нибудь блондин рухнет за ними, прямо сейчас, когда сильные руки тянут его ближе, на самое дно, намного глубже, чем просто отсутствие морали. Собственный младший брат дерёт его спину, умоляя взять его ещё грубее, даже без… Без того, без чего раньше нельзя было. И блондин сдаётся. — Нет. Только ты у меня и был всегда. На красном от давления и смущения лице расцветает довольная улыбка, настолько родная и сводящая с ума, что блондин тянется её сцеловать, принимая в поцелуй и оглушающие стоны. В эту ночь они первый и последний раз ночуют вместе, рассыпаются пеплом и целуются весь долбанный час, который не могут уснуть. Чанбин засыпает с мыслью, что из хёна вышел бы отличный хирург. Утро начинается с трели звонка, и Чан недовольно сопит, накидывая на себя случайно футболку младшего. Он поднимается, трёт глаза, пытаясь сообразить, почему он в гостиной, и натыкается взглядом на хмурящегося после очередного, нарушающего сладкий сон звона Чанбина. Брюнет во сне надувает мягкие щёки, а болезненные пятна исчезают с умиротворённого личика, и Бан проклинает утренних гостей, гладит черные волосы и садится на корточки перед младшим, прижимаясь к холодным из-за слюны губам. Чанбин прикосновения чувствует, коротко мычит и тянется навстречу, прикусывая нежную плоть и отказываясь отрываться, но хён хмыкает и всё-таки отстраняется. — Не выходи из комнаты, — режет по ушам, и Чан скрывается за дверью, а младший хмурится, открывая наконец сонные глаза. Он поднимается, потягивается и вздрагивает, слыша знакомый бас. Нет-нет-нет. Чанбин подбирается ближе, встаёт у двери, чтобы слышать происходящее там лучше. — Оу, Феликс, наш новый сосед, да? Я болтал с твоей матерью вчера. Приветствую, офицер Ким. С чего бы такой ранний визит? — приторно, приторно, приторно, даже Чанбин чувствует недоверие в звонком голосе. Офицер? — Здравствуй, Чан, — Чанбин этот голос помнит смутно. От фамильярного обращения со стороны полиции становится капельку спокойнее, но… — Молодой человек утверждает, что он видел Чанбина. Я понимаю, ты не очень хотел бы это обсуждать. — По-твоему, это повод для шуток? — перебивает, явно обращаясь к младшему. И брюнет прикусывает губу, слушая стук сердца и охладевший мигом голос. — По-моему, тебе стоило об этом позаботиться раньше. Я знаю, что Чанбин здесь, и ему однозначно нужна помощь, — Феликс настаивает, заглядывая в чёрные глаза. Старший перед ним давит одним видом, требовательно обводит его взглядом, складывая руки, на груди, мол, валяй, доказывай. — Мне совершенно не нравится этот разговор. Вы пришли ко мне, чтобы снова напомнить о прошлом? Если у тебя, парень, нет сведений о Чанбине, то я хочу попросить не упоминать о моём брате в таком контексте, — офицер Ким, мужчина лет 45, знает Бана совсем недавно, он хмурится пристыженно, зная его печальную историю. — Я всё прекрасно понимаю, только я должен проверить, раз появилось заявление. Феликс достаточно подробно описал и внешность Чанбина, и обстоятельства встречи, — Чан снова переводит взгляд на младшего, пренебрежительно вздёргивает аккуратный нос. — Это какой-то абсурд. И что он описал? Чёрные волосы и нос с горбинкой? Чанбину было 17, он выглядел так же, как все подростки, — только взгляд у блондина спокойный чересчур, и он им прожигает смутившегося Ли, а сам коротко хмыкает и подросток по этой ухмылке читает всё. Последние сомнения рассеиваются. — Он ведь просто манипулирует! Мы должны осмотреть его дом, Чанбин точно заперт в одной из комнат, — Феликс волнуется, отводит взгляд и снова обращается к господину Киму. Тот вздыхает, явно нехотя соглашаясь. — У меня нет ордера на обыск, но ты позволишь? — Чан на это кивает, молча указывая на лестницу на второй этаж, и офицер оборачивается на Феликса, мол, вот видишь. Ли эта ситуация бесит и пугает, он неверяще качает головой и пытается понять, что происходит: — Если он так свободно пускает нас на второй этаж, значит, Чанбин на первом. Например, здесь, — и указывает пальцем на дверь за спиной Бана. Чан вскидывает брови надменно, почти заставляя Ли трястись от злости. Он стискивает челюсти, нагло направляется прямо в сторону гостиной, почти хватаясь за ручку двери, когда его тонкую кисть сильно сдавливают. Чанбин слышит приближающиеся шаги, испуганно моргает, не зная, как поступить. Если он спрячется, то хён не будет ругаться, даже похвалит, только Феликсу явно не поздоровится. Хён не останавливается ни перед чем, когда злится, а Чанбин совсем-совсем не хочет делать Феликсу больно, потому что тот ничего плохого не хотел. А если он не спрячется, то… то что? Феликс докажет, что он здесь, а что тогда будет с ним и с хёном? Хён всегда говорил, что никому и никогда нельзя показываться, и Чанбин только сейчас об этом жалеет, когда голоса слышатся совсем рядом. Толчок происходит раньше, чем подростка с силой оттягивают от двери. Только та открывается и… Феликс с удивлением пялится на пустое помещение. Он же был уверен, что Чанбин здесь… — Чанбин! — зовёт, растерянно оглядываясь, но хмурясь от железной хватки на запястье. Сосед с силой разворачивает младшего обратно к себе, заглядывая в напуганные, блестящие искренней ненавистью глаза. — Парень, тебе не кажется, что этого достаточно? Это мой дом, и если ты хочешь чего-то в нём найти, предоставь хоть какое-то право на это, — у блондина колотится сердце, он не перестаёт хмуриться, но понимает, что проигрывает. Человек не может быть настолько спокойным, нет. Чан безумец, он животное, к тому же, хищное, Феликс уверен. Подросток вырывает руку из чужой ладони, в оглушающей пустоте пялится на мелькнувшую на розовых губах улыбку. Победоносную, хитрую, от которой Ли приходит в ярость, выкрикивая имя брюнета снова. В ответ — едкая тишина. — Этого правда хватит, — кивает офицер, наблюдавший за представлением молча. Он хлопает Феликса по плечу, разворачивая к выходу. Чанбин закрывает лицо ладонями, не в силах справиться с волнением, с пульсацией в голове, с тошнотой в груди. Решение уже принято. Феликс опустошённо мечется взглядом, пытается найти ещё зацепки, ещё поводы остаться, придумать, как помочь другу, только уже спускается по крыльцу. Всё рухнуло. — Феликс! — обрывается, когда Чанбин чувствует на шее, под челюстью, холодный металл. Ли оборачивается, а офицер тут же поднимает оружие, пытаясь поймать блондина на прицел. — Чанбин, ты… — Феликс замолкает, зная, что это лишнее. У выскочившего на крыльцо в одних спортивках младшего на лице гримаса жалости, а на теле намного больше гематом, чем Ли себе представлял. — Чанбин, это правда ты? Чан, немедленно опусти оружие, — объявляет намеренно громко господин Ким, прицеливаясь. — Тебе конец, — шипит Бан, стискивая покрытое синяками плечо, обхватывая младшего крепче. Чанбин замирает, хватается за бока старшего. Совершенно ненужная, только вредящая связь, потому что брюнет должен вырваться, оттолкнуть, но он перебирает футболку руками, будто бы… будто бы успокаивая. Чан это движение чувствует, поглядывает на брата, и в груди что-то ломается с треском. Но брюнет этого не видит, только крепче держится за хёна. Его трясёт внутри, но снаружи он дышит ровно, кивает едва-едва, касаясь ножа самостоятельно, но замечая, как тот отдаляется. Всего на пару миллиметров, издалека не видно, но Чанбин прикусывает губу, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, потому что ему, на самом деле, страшно невыносимо, хотя от неуверенности хёна с души падает камень. — Хён, всё в порядке, — неуместное, неверное, совсем-совсем неправильное. Феликс втягивает носом воздух, следя, как офицер целится в блондина и Чанбин что-то произносит, что не достигает их ушей, но тот улыбается, поворачивая к старшему голову и замирая от увиденного. Почему? — Должно быть, у парня шок, — предполагает полицейский, а Ли про себя мотает головой, неотрывно следя за братьями. Мужчина хочет громко что-то напомнить Чану, но подросток касается его плеча, прося ещё подождать. Но офицер хмурится сильнее. Ждать нельзя. — Блять, почему, Чанбин? — надломленно, и брюнет поджимает побелевшие губы, прекрасно зная, как себя чувствует хён. У возлюбленного в самой душе трагедия и крушение похлеще самого Титаника. И Чанбин знает, что ему сказать и где его нужно коснуться, чтобы смягчить, только Бан оглядывается на офицера, а сильный удар приходится в бок. Брюнет оборачивается тут же, не успевает подойти к оттолкнувшему его Чану, когда звучит выстрел. Феликс обхватывает его плечи, оказавшись рядом, сжимает в объятиях, разворачивая обратно, и брюнет уже не видит, но слышит глухой удар, звон упавшего у его ног ножа и повисшую после тишину. У него в груди что-то обрывается тихо, без шума волны и треска дерева. Просто порвавшаяся нить, просто последняя нота. Зелёная трава вянет от жары, но ещё блестит под губительными лучами, горит, теряя сочность. В ней стрекочет пара одиноких букашек, полуденное солнце обогревает, но жжётся, от него прячутся под тенью от ограждений ленивые кошки, желающие погреться. Чанбин не отталкивает подростка только потому, что в дрожащих руках не хватает сил, а в голове не остаётся ни одной мысли. Брюнет не может зажмуриться, потому что картина на блестящие от слёз глаза хёна совсем не желает выходить из головы. И Чанбин её ни в коем случае не выкинет, ведь за спиной нет никакого движения, ни одного звука, и внутри у него больше ничего не тянет. Связь с миром пропадает окончательно, даже слёзы застревают в горле, пересыхают там, больно впитываются, расходясь по организму слабостью. Брюнет теряет сознание, когда краем глаза замечает обильно стекающую по серому крыльцу, уже намочившую ему голые ступни и кроссовки Феликса алую кровь.♠
— Он мог скрыться, использовать брата в качестве щита, но он оттолкнул его. — Думаешь, защищал? — офицер поднимает глаза на блондина, который пустым взглядом пилит деревянный стол, за которым сидит. — Однозначно, — кивает Феликс всё так же безжизненно. — Сообщишь об этом Чанбину? — Ни в коем случае. Он и без этого слишком сильно был привязан. А уж когда правда раскрылась… Ну, про его анализы, про документы. Не знаю, как он справится. — Не бросай его, он много натерпелся, — будто бы просит. Феликс хмыкает презрительно, мол, про Чана говорили то же. Но кивает, чтобы успокоить господина Кима, и расписывается, где тот указывает. Мама находит ему другую квартиру, а Чанбина он забирает с собой, потому что тот с того дня не говорит ни слова целую неделю. Молча на всё кивает, а смотрит пусто, и Ли правда не знает, как ему помочь. В один из бесконечных понедельников Феликс заходит в интернет, проверяя новости, замечает по телевизору репортаж и в газете у сидящей в парке возле его дома бабули. «Была раскрыта тайна исчезновения 17-летнего мальчика, семья которого попала в аварию. В полицию поступило заявление, в котором было сказано, что 19-летний Со Чанбин находится в собственном доме, в плену своего старшего брата, 22-летнего Бан Чана. Заявление было написано соседом, который узнал о мальчике и которому удалось поговорить с ним. Пострадавший был в тяжёлом состоянии, ничего не помнил, кроме собственного имени, и категорически отказывался покидать дом. Экспертиза показала, что в крови Чанбина были обнаружены небольшие дозы различных наркотических веществ амфетаминовой группы. Следствие доказало, что преступник на постоянной основе травил младшего брата наркотиками, купленными на деньги, оставшиеся им в наследство. Напомним, что почти два года назад случилась ужасная авария, где погибли родители этих мальчиков. Старший, к сожалению, оказался её свидетелем — он был в перевернувшейся машине и видел смерть собственными глазами, но от помощи психиатра он отказался. Неделю спустя он обратился в полицию с заявлением, что его младший брат исчез, подробно описал обстоятельства его побега и утверждал, что хотел бы взять мальчика под свою опеку. Никто до сих пор не знал, что Чанбин все эти два года не выходил из дома, поэтому его поиски и не увенчались успехом. Бан Чан погиб при задержании. Участвовавший в задержании офицер Ким Сххх был вынужден смертельно поразить опасного преступника, т.к. он угрожал пострадавшему, подверг его жизнь опасности. Со Чанбину была предоставлена психологическая помощь, ему больше ничего не угрожает. Надеемся, вскоре он оправится от кошмара, в котором жил эти два года». Феликс не хочет давать читать статью старшему, но, когда возвращается с работы, обнаруживает, что Чанбин уже узнал, что их драма вышла за рамки следствия. Они это не обсуждают, Ли садится на диван рядом, крепко обнимает брюнета и весь вечер гладит его по спине, со слезами на глазах слушая нестихающие всхлипы. Чанбин ходит по врачам и к психологу, по его совету — в церковь тоже. Через несколько дней он предлагает Феликсу встречаться, и тот не отказывается, надеясь хотя бы этим вызвать у старшего улыбку. Только Со не позволяет заходить дальше поцелуев и объятий, а Ли не настаивает, прекрасно всё понимая. Он не покупает больше сладкого, замечая, как старший брезгливо морщится при виде десертов. Чанбин думает, что жизнь налаживается. Проходит четыре недели с того утра, и он вдыхает свежий воздух, прогуливаясь по полупустой улице. Он, конечно, знает, что впереди ещё много нового, много трудностей и много счастья, просто… Хочется уже сейчас, быстрее, на несколько дней вперёд. Ни в коем случае не из-за пустоты в широкой груди. Девочка, качающаяся на качелях, крепко держится за ручки, прижимаясь к ним локтями и плечами, когда взлетает в воздух. Строение конструкции не даст ей сделать «солнышко», но поднимается она высоко, а когда падает вниз, её длинные пушистые волосы развеваются, пропуская через себя режущий ветер. Чанбин засматривается на тёмные локоны, чтобы прикрыть глаза и ожесточенно потереть лицо ладонями, пытаясь прийти в себя. Следователь искренне сочувствует парню. Он передаёт ему ключи от дома, сообщая, что следствие окончено и что по закону недвижимость теперь принадлежит ему. Хотя тихонько советует туда вообще не возвращаться — продать поскорее. Когда ему вручают небольшую вазу, Чанбин не плачет. Миловидная девушка, стоящая у дверей, из интереса спрашивает, кем он приходится усопшему, а он молчит несколько секунд, тяжело вздыхая и глотая режущее горло «собственность». Кажется, потому, что сам в это не верит. Феликс просится сходить с ним, но старший отрезает, что идёт один. В доме оказывается бесконечно холодно, ещё горит свет, и Чанбин буднично напоминает себе заплатить за электричество в конце месяца. Он ставит урну на стол в кухне, спокойным взглядом ведёт по беспорядку на столе, заглядывает в холодильник, где завалялись недопитая бутылка газировки и пара шоколадок, припасенных Чаном для поощрения, и брюнет без колебаний хватает одну, раскрывая шуршащую упаковку по дороге в ванную. Вытаскивает скисшее бельё из машинки, без разбора выкидывая сразу в мусорку, туда же бросает сиреневое мыло и станки, которыми постоянно резался. В коридоре почему-то перестали оглушающе тикать чёрные часы, и Чанбин подходит посмотреть на них, задерживаясь всего на пару секунд, чтобы постучать по циферблату, но чуда не случается — они не заводятся снова. Со должен злиться, должен выбросить всё, что напоминает об ушедшем хоть немного, должен поскорее покинуть этот дом, но он терпеливо складывает валяющиеся в комнате Чана кофты, футболки и спортивки, собирает разбросанные листы стопкой, чтобы выкинуть в мусорку под рабочим столом, но находит там кучу таких же, смятых или мелко разорванных. На верхней бумажке кривоватое «to my lovely boy», что Чанбин замечает случайно. Он задыхается, видя под заглавием собственное имя. Читать нет сил, но в обилии несвязных фраз, в словесной рвоте выцепляет рваное «извини». И ещё одно, ещё и ещё, почти на каждой строчке. Берёт другой лист, с испугом оглядывая огромную стопку и дрожащими руками проверяет каждый лист. Бан писал что-то каждый день, каждый чёртов день в этом… месте. Язык назвать адом не поворачивается, хотя стоило бы повернуть. Листы он сжигает, не находя сил выкинуть. Протирает покрывшееся пылью пианино, закрывая крышкой, и ставит на полку книжки. Прикрывая за собой дверь, лепит на дверь стикер: «Выкиньте все эти вещи, пожалуйста~». В своей комнате срывает серые шторы, убирает тонкий матрас, открыв нараспашку небольшое окно. Смотрит в зеркало с уродскими, почерневшими узорами на раме, поправляя джинсы и дотрагиваясь до пластыря на шее. У двери собирается два мусорных пакета, и Чанбин устраивается на полу под источником шума, прикрывая глаза. Он почти слышит лязг ключей, чувствует запах пота и руку в своих волосах. А ещё улавливает давно забытый голос матери, которая всегда целовала его в лоб на прощание. И в тот вечер поцеловала, а ещё отец пообещал приехать пораньше, а Чан… Чан кинул на него заботливый взгляд, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой, с ямочкой на розовой щеке, и помахал ему широкой ладошкой, поправляя каштановые волосы. Чанбин почти не помнит Чана после этого. Не помнит, в какой момент старший пришёл домой с завивкой, почему впервые поцеловал его, когда впервые трахнул, накачав наркотиками по самое не хочу. Чанбин ничего не помнит, искренне не хочет этого помнить. Он давится второй шоколадкой, запивая приторным напитком, смотрит на бежевый потолок. Брюнет тысячу раз его видел. В тысячу первый он не может смотреть, будто в груди собираются все чувства и ощущения с предыдущих случаев. Верёвка давит на чувствительную шею, пальцы оттягивают волосы на затылке, десятки ладоней стискивают заляпанные кровью бёдра и мокрые от воды запястья, а горячие губы оставляют крупный засос ровно на солнечном сплетении, и Чанбин подрывается, резко вдыхает воздух и вылетает из дома, спотыкаясь на бетонном крыльце, с которого не оттирается больше кровь, и падая на мощёную дорожку. Он опирается на колени и ладони, серьёзно не ударяется, но мелкие царапины на руках горят, а в ушах звенит так, будто он услышал несколько отчаянных воплей, молящих о помощи именно его. Брюнет забирает урну из кухни, в кладовке находит лопату и всё так же, без слёз, закапывает керамический сосуд на углу забора, падает на колени и только тогда по бледным щекам стекают пара солёных капель. Они падают на уже наспех утрамбованную продрогшими ладонями землю, расползаясь тёмными кругами. Звеня ключами, Чанбин закрывает дверь, заранее вытащив мешки с мусором. Он уже знает, что ему делать, и тихо, невесомо целует холодную дверь на прощание, облизывая горькие от грязи губы. К Феликсу он возвращается с улыбкой, пряча в кармане серебряную серёжку и пачку сигарет старшего брата.♠
Чан молча прикрывает дверь, которая закрывается с недовольным скрипом. Чанбин встречает старшего, спускаясь с лестницы, и хмурится, чуя запах алкоголя и сигарет. Потрясающий набор. Брюнет хочет пройти на кухню, но брат перехватывает тонкое запястье, прося остановиться. Со не сопротивляется, когда тот толчком впечатывает его в стену. — Мне так жаль, — шёпотом, и блондин щёлкает пальцами по шприцу, выпуская пузырьки воздуха, и целует младшего в плечо, уже привычным движением попадая в набухшие вены. Младший едва хмурится от боли, а Бан поднимает его руку, коротко целует ещё и впадинку локтя, прежде чем отстраниться. — Сейчас станет лучше. — Урод, — рычит Со, зная, что через пару минут совсем перестанет соображать. Так и происходит: Чанбин заваливается в гостиную к старшему через 10 минут. Он падает на диван рядом, жмётся к брату, прося объятий. Чан не отказывает, потому что колючий младший всегда становится любвеобильным в такие часы. Он позволяет сесть на свои колени, перехватывает чужое тело по диагонали вдоль спины, прижимая к себе, и ласково гладит Со по лопаткам, слушая тихое хихиканье довольного брюнета. Его чёрные волосы неприятно режут щёку, забиваются в рот, но Бан не отталкивает, прикрывая глаза и вдыхая родной запах. Это всего пятая доза младшего, Чан уже почти жалеет о том, что решился, но жить с трупом, смотреть на потерявшего всякий интерес к жизни, к существованию брата, вытаскивать брюнета из петли больше нет сил. Чан раскачивается вперёд-назад, убаюкивая, почти засыпая, когда на его шею ложится сухая ладонь, а губ касаются чужие теплые губы. Блондин открывает глаза, хмурится, отстраняясь, и смотрит на витающего в своём сладком мире на той стороне век Чанбина. Тот не открывает глаз, тянется снова, слепо тычется в щеку, в потрескавшийся уголок, и от его очарования у Бана щемит сердце. Он несколько нагнетающих секунд пялится на младшего, что-то решая в своей полутрезвой голове, и больше не уходит от ласки, позволяет брату накрыть его губы своими и провести по ним нетерпеливо языком, слизывая сигаретный дым и чмокая его блядски, отвратительно приятно. У Чана рамки морали трещат уже давно, а сейчас начинают рассыпаться, прогнив окончательно. Он требовательно тянет младшего за волосы, углубляя поцелуй и слушая мурчащий стон. Чанбин просыпается в холодном поту, с трясущимися руками, и закрывает лицо ладонями, пытаясь не разбудить спящего рядом парня. Феликс радуется, когда Чанбин не идёт в церковь, с лёгкой улыбкой сообщая, что он больше в этом не нуждается. Следующей ночью он целует его перед сном, а брюнет отворачивается, моментально засыпая. Во сне пижамные штаны сползают, и Ли замечает на теле старшего белый пластырь. Утром он говорит, что это сюрприз, гладит парня по белым волосам, а вечером Феликсу звонят из полиции, просят приехать на опознание висельника с «lovely boy» на боку, мягко перетекающем в бедро, а зеваки-соседи перешёптываются, мол, у парня на шее не только борозда от верёвки была, но и фиолетовые следы пальцев, что, конечно же, сладкая ложь.