Лакомство на чёрный день

      После завтрака Акутагава вздохнул и отправился выполнять свои обязанности графа, которые отложил ненадолго лишь из-за взбунтовавшегося демона.       Ацуши снова направили в его комнату, заботливо приставив к нему пару горничных, что могли бы принести ему нужные книги и, возможно, обед, потому что, пока в поместье ещё оставались гости, Рюноске предпочёл не давать им возможности прикоснуться к парнишке. Усталый Рюро долго ходил за господином, пока они проверяли запасы, количество ещё не разъехавшихся господ, состояние комнат и всё остальное, что было весьма утомительно и заняло слишком уж много времени.       Под конец, осведомившись о местонахождении вчерашнего нарушителя покоя и о том, что Дазай всё же решил задержаться в имении ещё на пару дней, Акутагава отпустил бедного дворецкого и направился к Эйсу, оставив важный разговор с другом на потом.       Комнаты подземного этажа поместья отличались от остальных помещений отсутствием богатого убранства: скромные коридоры с блеклыми стенами, громоздкие и увесистые двери, на которых весели уж слишком толстые цепи со стальными замками. Всё это было нужно демону раньше, но что сейчас это место выглядело брошенным и скорее одиноким, чем пугающим.       Тусклый свет проскользнул в тёмную коробку темницы, ниткой падая на лицо сероволосого гостя, чей взгляд был полон чистой ненависти. Эйс походил на загнанное в угол дикое животное, желающее лишь впиться в шею своего пленителя, лишив его жизни почти мгновенно.       Глаза, налившиеся кровью, с опаской наблюдали за каждым шагом явившегося хозяина.       Каблуки туфель звонко топали по твёрдому полу, даже непроницаемое лицо Акутагавы не могло полностью укрыть его гнева и подступающего азарта. Он давно не наслаждался чужими страданиями, это казалось слишком скучным и простым, мелочным; теперь в нём играл огонёк его сущности, рога отдавали холодным блеском, а крылья светились от переполняемой их силы.       Ледяной взгляд пронзал насквозь дрожащее тело жертвы. Пленник уже догадался, с кем имеет дело, но осознание неизбежного явилось ему лишь сейчас, когда грозный повелитель предстал пред ним в своём истинном обличии и великолепии. Дверь с тяжёлым металлическим лязгом захлопнулась за высшим демоном, гарантируя, что любой звук останется в пределах четырёх стен пыточной.       И наказание заняло довольно долгое время...

***

      Осаму улыбался по-лисьи, добавляя сахар в свою чашку ложку за ложкой; такими действиями он обычно любил играть с людьми и низшими демонами: делал вид, что не слушает, повторял одно и то же действие, доводя его до абсурда, иными словами — строил из себя шута, хоть таковым и не являлся.       Дазай вообще был самым умным демоном из всех, что встречал Рюноске на своем веку, точнее, веках, поэтому сомнений, что такое поведение могло уже войти в привычку, у него не возникало.       Зачем напрягаться, если все вокруг дураки и разводить их намного интереснее, чем пытаться найти общий язык? Недаром говорят, что самые опасные бесы те, что безобидны на первый взгляд.       Когда в чай полетела десятая ложка, Акутагава отмер, пытаясь подобрать нужные слова. Да, он мог быть весьма грубым, но с Дазаем его связывало нечто намного большее, чем пара столетий. Они уважали друг друга и в целом любили, как демоны, у которых получилось отыскать что-то, напоминающее друга. Хотя дружбой их отношения назвать нельзя, но, с учётом характеров нечисти, у них получалось проводить весело время, не перегрызая друг другу глотки, так что это было приемлемо.       — Ну что, как дела с твоим подопечным? Я слышал, на него вчера напали, обычно такое оставляет неизгладимое впечатление на людей, — одиннадцатая. Рюноске морщится, а его гость улыбается ещё шире, игнорируя более серьёзный тон своего голоса.       — Всё хорошо. Его не успели тронуть и...       — Ты хотел поговорить о нём, верно? — этот взгляд, глубокий и пронзительный. Ему интересно.       Может, он с самого начала знал, что случится, если кинуть в демона доброго мальчика с чистой душой и сказать наполнить его счастьем? Или нет. Такие демоны, как Дазай, часто сходили с ума от скуки, превращаясь в совсем уж безобразные создания. Осаму могло иногда клинить, в основном такое Рюноске ему прощал.       — У меня пара вопросов, — Акутагава остался привычно холоден и спокоен. Игры играми, но для него дело было серьёзным. — Может ли демон ощущать душу, не вырывая её из человека, в смысле, через оболочку чувствовать эмоции?       — Зачем ты спрашиваешь то, на что уже знаешь ответ? Ты хочешь знать не возможность чего-то подобного, а причины, — двенадцатая. — Эххх! Очень сложно вести разговоры о том, чего не имеешь сам. Душа — большая загадка. Она делает людей столь интересными и непостижимыми, такими живучими и столь отвратительными, человечными и живыми. Так чего удивительного в том, что тот, кого ты спас, открывает тебе двери в самые сокровенные её места? — глаза собеседника блеснули ярким янтарём. Глубокий цвет напомнил коньяк, плескающийся в хрустальном стакане.       Акутагава потупил взор, его немного задевал тот факт, что собеседник считает его настолько заржавевшим. Будто он даже не способен сложить небольшую цепочку из известных ему переменных.       Неужели для Ацуши было важно лишь то, что Рюноске взял его к себе? Ладно, если Осаму не хочет выкладывать всё ему известное, то заставить его не способна ни одна из известных этому миру сил. И всё же...       Мысли мальчика для Акутагавы — тернистые дебри, что ночами заключают чёрными кривыми ветвями Луну в клетку. Ацуши очень догадлив и умён, умеет скрывать, но сомневаться в его искренности глупо, ведь Рюноске сам чувствует, как весело трепещет его душа, как сливаются в ней пламень и лёд, взвиваясь узорчатой дымкой и плавно расплываясь, словно маленький шторм на тихом море, когда бирюзовые волны пеной лижут ноги, утопающие в песке.       Это чувство так необычно прекрасно, самое яркое и нежное, коим вообще делилась драгоценная душа.       На самом деле, Рюноске уже пытался разобрать сигналы, что подавал человек. Первую эмоцию, что напоминала пронзительный шёпот грома, танец языков костра, дикий и глубокий, мимолётный и облегчённый, он определил как удивление.       Вторая была более спокойной и плавной, полный радости полёт зефира, тишина деревьев и медленное падение закатного диска за горизонт. Это было умиротворение, облегчение. По отдельности они не вызывали вопросов, так же, как искромётная радость, или тот липкий и холодный ужас, но их смесь.       Что же может означать и лёгкость и трепет одновременно? Вряд ли демон может знать ответ на такой человеческий вопрос.       Поразмыслив ещё немного, Акутагава тряхнул тканями одежд, прощаясь с Дазаем, чей бред сумасшедшего свёлся к подробному описанию каждого дня его любимой рыжей собаки, самой прекрасной в мире обладательницы сапфировых глаз и забавной шёрстки, что радует его каждый день.       «Снова придумал себе дурость».       Рюноске и бровью на это не повёл — не самое странное из всего, что делал его непоседливый товарищ.       Дел на сегодня было столько, что смотреть было страшно, и пусть демон мог лишь щелчком пальцев заполнить все бумаги и осведомиться о протекании работ, не выходя из кабинета, но бедные слуги такими способностями не обладали, а значит, особняк ещё долго будет шумен, отходя от пышного приёма. Тем более Акутагаве придётся засесть в четырёх стенах, дабы не привлекать внимания: годами создаваемый образ строгого графа следовало поддерживать, хотя раньше это было лишь плюсом, ведь никто его не тревожил. Все поголовно знали: хозяин — трудоголик, к ниму лишь с необходимым.       Коридор завернул за поворот, сменяя паркет, укрытый мягким ковром, на мрамор. Брюнет хотел обыденно приступить к своим обязанностям, но... В проёме арки мелькнул силуэт в белом, лёгкий ветерок взъерошил рюши фиолетовой шёлковой рубашки, а гранёные аметрины так манили к себе, не давая возможности сбежать.       Как прикажете делать вид, что ты работаешь, когда тебя так сладко и упрямо увлекает в причудливый лабиринт сказочная душа, в присутствии которой даже слепой способен разглядеть красоту этого мира? И Акутагава поддался, сам не замечая, как тянется за столь призрачным и мимолётным. В мыслях кружилась огромная стопка документов, тишина кабинета, его слегка спертая влажность и уединённость, вот только всё это рушилось под железным аргументом в виде прекрасного визави, чей взгляд так сверка аметистом и золотом.       — Господин Рюноске, вы уже закончили разбирать бумаги? — засмеялся юноша, удивляясь. Его улыбка солнцем осветила сад, который в новых красках показался демону раем.       Ангел перед ним должен был вот-вот расправить свои белые, словно лепестки ромашек, крылья и улететь, но любезно делился своей чудесной силой, наполняя всё вокруг смыслом и светом. В голову невольно закралась мысль:       «К работе можно будет приступить и позже».       — Да, но осталось ещё одно дело, — теперь они шли вместе по аллее из маленьких кипарисов, доходя до дивных розовых кустов; фарфоровые пальцы в шутку погладили бархатные лепестки, и Акутагава сам был готов затрепетать от того, как при этом подрагивала душа в радостном нетерпении. С какого момента всё стало так похоже на сон?       — Так что же это за дело? — спокойно спросил Ацуши, белоснежные ресницы которого подрагивали, словно пушистые пёрышки на ветру.       К тому моменту демон, видимо, сошёл с ума, потому что снова принял свое истинное обличие, распуская длинные крылья чёрными облаками, накрывая ими обоих собеседников. О, как же приятно от того, как пульсирует разлившееся море, блестя лазурью вод, что движутся иными ветрами!       Ацуши нравилось, что ему доверяют такую страшную тайну, музыка струилась, очаровывая Акутагаву ещё больше. Что же сейчас он чувствует? Это невозможно описать словесно. Это как...       — Я же обещал, что покажу тебе всю прелесть полёта, верно? — почти прошепчал демон, желая уловить весь спектр следующих за этими словами эмоций.       Его ударило током, бросило в настоящее блаженство, столь невинно и неистово, что каждая частичка его существа готова была петь. Подобное вообще может чувствовать нечисть? Неважно.       Рюноске держал тонкие руки Ацуши в своих, пригласительно взмахнув крыльями, тёмные перья искрились на солнце, рога отливали фиолетовым, в бездне глаз начали просыпаться звёзды. Ацуши доверительно кивнул ему, подходя ближе, звучание мелодии накрыло с новой силой, мир замер и заплясал одновременно. Акутагава вздохнул, прижимая юношу ближе, и в одну секунду взмыл в воздух.       Линия, отделяющая небо от земли, пошла ходуном и стёрлась, играя переливами разных красок. Чёрные перья остались где-то на земле, застряв в ветвях сиреневых кустов, но их хозяин уже давно был в месте далёком, осталось только в действительности достать седьмое небо, донеся до него парнишку на своих плечах, чтобы вечно кружить в танце души и сущности, растворяясь в неведомых ранее чувствах.       Ацуши поначалу зажмурился в страхе перед неизвестной небесной гладью. Когда он все же решился приоткрыть глаза, пред ним открылся невероятный вид, в котором смешались реальность и быль.       Лучи закатного красного солнца приятно оглаживали двоих летунов, ветер покорно принимал их в свои объятия, его потоки напоминали водяные ручьи, что текут в спокойных лесах близ графских владений. Дыхание застыло, чтобы потом наружу вырвался заводной хохот, спугнувший птиц с соседнего дерева; их стая, нахмурившись, удалялась прочь. Акутагава никогда ещё не испытывал такую радость от полёта. Вещи вокруг всегда казались ему лишёнными смысла, слишком обыденными и простыми, даже привычные демону бесчинства утратили былую толику привлекательности, а сейчас он летел, парил, готовый кричать от нахлынувших эмоций. Он смотрел на мир глазами Ацуши, улыбался ему, ловя ответную улыбку, искрившуюся оранжевыми отблесками заката. Ох, если бы у него была душа, он смог бы так же дать юноше почувствовать, как счастлив сейчас?       Неизвестно, сколько времени они провели в небе, но в конце концов Рюноске опустил Ацуши на землю, оглядывая довольное лицо. Как же светились сейчас его глаза!       Акутагава засмотрелся на танец благоухающей на равных полях лаванды и жарких подсолнухов, наблюдал, как лепестки фиалки случайно падают в золотистый чай, как мёд заливает спелую сливу, как звёзды пронзают мрак бесконечности в поисках друг друга. Ацуши с непривычки не смог устоять на ногах, белая голова опустилась на грудь демона, расслабленно прижимаясь.       — Это невероятно! Просто какое-то безумие, я не могу подобрать слов, чтобы описать нечто подобное. Это. Это..! — и тут юноша почему-то замер, прислушиваясь. — Странно... Вроде бы вы только секунду назад летали, но сердце у вас стучит так спокойно... — Акутагава в бреду уставился на Ацуши. Может, не стоило нестись так быстро, раз у парня теперь звенит в ушах?       — У демонов нет сердец, — спокойно произнёс он, рассматривая человека на предмет повреждений и плохого самочувствия. Белый шёлк всколыхнулся, когда глаза поднялись и взглянули прямо в тускнеющие ониксы Рюноске.       — Тогда что это? Такое... — он снова наклонился, стараясь расслышать. — ... Тихое и... Спокойное?       Акутагаву от этого прикосновения накрыло, потому что душа оказалась так близко, что её пульсация буквально проникла в само его существо. Что он вообще сейчас делает? Млеет от объятий человеческого мальчишки. Все инкубы и суккубы смеялись бы над ним, стоило им это увидеть.       — Действительно! Слишком тихое, вот и спутал, это похоже на звуки скрипки... Это тоже особенность демонов? — звенит под ухом, и Рюноске нежно и безысходно проводит ладонью по светлым волосам, снова выпадая из мира.       — Нет. Я сам не знаю, что это. Удивительно. — спокойный голос звучит где-то на периферии. Реальность медленно скрипела, балериной подпрыгивая, виртуозно обманывая время, отвлекая внимание от его течения к милым мелочам. Тихое звучание голоса, мимолётный взгляд и приятное тепло в груди.       Рюноске, честно, не помнил, как провёл юношу до его покоев, когда успел вернуть себе прежний облик и как вновь оказался в саду. Сознание медленно выныривало из дымчатой пелены, пытаясь вытащить из себя ответы, на что Луна свысока усмехнулась над демоном, лукавя и зная, что теперь гложет его чёрное естество больше всего.

Стоя посреди молчаливых фонтанов и мёртвых статуй, Акутагава всё ещё ощущал себя парящим над облаками с Ацуши на руках. Душа. Её оставили там, далеко, за множеством дверей особняка, а он здесь и всё равно всё вокруг играет звёздным красками.       Демон попытался отойти подальше, удаляясь в глубь зелёного лабиринта, но это чувство не желало покидать его, нагоняя и туманя действительность. За ним следовало и желание вернуться, снова зажимая человека в объятия.       Поморгав, брюнет опёрся о близстоящий дуб, пытаясь вернуться с небес на землю. Только сейчас до него стало доходить, что именно произошло.       Он почувствовал зов души на расстоянии, на котором прежде даже не ощущал её присутствия, и так был увлечён дивной песней, что очнулся лишь спустя время. Холодный воздух обдавал свежестью, обжигая лёгкие и открытые участки тела. Мысли вернулись и прокатились по обрыву сознания, подбирая всё новые и новые.       «Раньше такого не случалось».       «Это аномалия, или так теперь будет всегда?»       «Это будет мешать» .       «Подобное вообще нормально?»       «Может, вызвать Ацуши врача, или отправить его куда-нибудь развеяться, пока эта странность не пройдёт, или...»       Делая глубокий вход, Акутагава потянулся рукой к месту, где у людей должно находиться сердце, и сжал. Такое звенящее и приятное, смешавшее в себе блаженный покой и заводной трепет чувство. Почему никак не уходит?       А хочет ли Рюноске, чтобы оно исчезло? Выдох. Ацуши слишком далеко, чтобы чувствовать его душу здесь, тем более в такой поздний час он, верно, спит и ощущает лишь умиротворение от сновидений. Тогда может это быть лишь остаточным осадком от слишком ярких эмоций? Нет. Слишком сильно и реально. Словно причина покоится внутри самого демона. Словно он сам...       «Действительно! Слишком тихое, вот и спутал, это похоже на звуки скрипки... Это тоже особенность демонов?»       У демонов нет душ, нет сердец, и человеческие чувства им неведомы. Свои особенности, свои тела, свои приоритеты.       Сколько Акутагава не пробовал людской еды, ему всегда был непонятен её вкус, не нравилось, что лимон мог быть только кислым, а сахар только сладким; было непонятно, зачем вообще употреблять её демонам, если в этом нет необходимости. Но с Ацуши он завтракал, обедал и ужинал с небывалым удовольствием, лишь краем сознания отмечая, что наслаждается блюдами. Иногда он подхватывал увлечённость юноши, вовлекаясь в абсолютно абсурдную и ненужную для себя ранее чушь.       Бывало, даже перенимал что-то от его поведения, например, привычку украдкой улыбаться. Но раньше это ничего не значило. Лишь случайность, связанная с необычным поведением души.       «Вы привязались к нему, Ваша Светлость?»       «Да, но разве это настолько серьёзно? Разве это может как-то повлиять на меня? Быть не может, чтобы подобное могло значить для меня так много?...»       «Зачем ты спрашиваешь то, на что уже знаешь ответ?»       «И всё же надо проверить. Нельзя просто заявить подобное и потом отказаться от своих слов».       Рюноске тенью шагнул в тихую комнату, нависнув над Ацуши, мирно спящим в коконе из простыней и одеял. Тихая колыбельная окутывала его, лёгким шёпотом звеня во мраке ночи. Демон с непроницаемым лицом достал из-под ткани нежную руку, заключая её в своих, пытаясь понять, нет, подтвердить совершенно невероятное, невозможное предположение. В глазах его радостно заплясали звёзды, полностью выдавая то, что до слуха его донеслась медленная, успокаивающая мелодия, которой вторило проникновение скрипки.       — Быть того не может.       Шёпот рассёк тишину ударом грома. Сам Рюноске вздрогнул, направляя обречённый взгляд на белое лицо и смягчая его, проводя кончиками пальцев по мягкой щеке.       Он не привязался к человеку. Он в него влюбился.