***
Во тьме лишь можно видеть свет. Зажигая свечу, будь готов к тому, что она отбросит чёрные танцующие тени. Под руку с благодетелью добра, плеская ядом, бредёт разрушительный тлен зла. Чувства людей переменчивы и непредсказуемы, а жизнь в зависимости он них — полна опасностей и угроз. Ведь суть человеческая столь же противоречива, сколь неравнозначен этот мир.***
Годы тянулись своим привычным чередом, сменялась морозная зима и жаркое лето, рассвет за рассветом серебрил горизонт, играя с синевой, что пропадала в туманах, оседающих на зелёной траве росой. Ацуши расцветал, становясь крепче, красивее и желаннее. Так странно: блеск в глазах оставался столь же ярок, голос сохранил звонкость горного ручейка, а душа пела ту же заоблачную мелодию, под мотив которой, Рюноске уверен, плясали нимфы на водной глади, скрываясь ветвями винограда от чужих глаз. Но изменения — неизбежная часть потока времени: юноша вытянулся, почти сравнявшись в росте с Акутагавой; лицо, хоть и не полностью, утратило былые детские черты, но преобразилось, оставшись наполненным тонкой красоты и природного изящества; сменились предпочтения и поведение, былой запал теперь скрывался дивными манерами и искусной игрой слов, что всегда оставались чисты и искренни; яркое мальчишеское проявление радости, сопровождаемое подпрыгиванием и взмахом рук, сменило озарение, написанное на всём его существе трепетом нежной сирени в сказочных глазах, отчего взор становился глубоким и фиолетовым. И все эти моменты так нравились Рюноске, что внутри раз за разом просыпалась буря эмоций, кружившая над вершинами гор, стремящаяся утонуть в светлом небе. Было в этом нечто прекрасное, как в наблюдении пейзажа или вечных картин, только объектом восхищения был тот, кто стал для демона целым новым миром. Акутагава ловил с восхищением каждый отзвук, каждое цветное колебание его милой души, зачарованно наблюдая, как она тут же меняется и снова плещется уже иной эмоцией. И их было так много, что казалось, они заполняют собой каждый миг, каждую частичку, все лёгкие и всю голову, делая их невесомыми, как пушистые облака. Реальность в такие мгновения уходила из-под ног, хотя и пёрышка на сильных крыльях не обдавал ветер. А ведь она любит напоминать о себе… Тогда, в слишком уж солнечный день, был в самом разгаре один из этих весёлых фестивалей, что заставляли трепетать Ацуши и Рюноске вместе с ним. Демон млел под мягкое мерцание аметринов, что мелькало в перерывах на то, чтоб хозяин розового румянца перешёл от одной палатки с развлечениями и вкусностями к другой, как вдруг в толпе танцоров юношу утянула в пляс черноволосая барышня, одежды которой ещё пару дней назад развевал восточный ветер, а народ славился шелками и пряностями. Утянула и закружила, пытаясь пленить доброй улыбкой и ритмом громких барабанов. Именно тогда, под шёпот иноземных мотивов и застывших мыслей, то, что могло быть сердцем, болезненно сжалось в груди Акутагавы, обвивая дух его колючей клеткой из терновника. Наверное, это был первый раз, когда чувства демона пошли вразрез с человеческой душой. Пела она очень сладко, а Рюноске хотелось с криком выхватить Ацуши из толпы, вновь разделяя с ним небо и горизонт. Хотелось не видеть, как его улыбку забирает незнакомка, хотелось занять её место, хотелось забрать каждый отнятый взгляд и вздох. В момент, когда парень наконец вернулся к своему спутнику, тот был чёрен, как ворон, что несёт своим появлением недобрую весть. Ацуши опешил. — Рюноске, с тобой всё в порядке? Ласковый, словно котёнок, он вёл по острым плечам, касался бледной щеки и хмурил свои белые брови, и, пока его мягкие ладони осторожно сметали с демона тьму, Акутагаве казалось, будто он зверь, загнанный в угол. — Что-то случилось? Демон обречённо мотнул головой. Может, уйти? Метнуться ввысь? Лишь бы укрыться от этих пронзительных глаз. Что он вообще хотел? Чтобы молодой юноша не отходил от него ни на шаг? Ересь! Но!.. Ацуши казался таким счастливым, кружась в танце, будто Рюноске стал ему вовсе не нужен. Будто не был нужен никогда. Тьма бунтует, тьма истерически смеётся и рвётся на части и частички, чтобы снова собраться, взвиться, вскружиться волнами сажи и копоти. В нос ударила гарь, что-то тлело, синело от пламени, металось и царапалось о грудную клетку, что-то шептало, набатом ударяя по ушам. Акутагава хотел вырваться из чутких рук, назвать парнишку предателем, бросить полный злости колкий взгляд, но одёргивал себя, не понимая, откуда в нём взялись эти желания. Просто было неприятно. Омерзительно. Нет, так быть не должно, он сейчас же возвращается в поместье, идёт в библиотеку и проводит там пару дней, не впуская никого, чтобы найти хоть какое-нибудь упоминание о подобном явлении. Демон, полюбивший человека — просто смешно! Он болен и, как только излечится, сможет отослать мальчишку подальше под предлогом путешествия, и всё вернётся к своим истокам, встав на свои привычные места. Вот только, кто же решил, как именно должны выглядеть их отношения? Каким обязан быть Рюноске, что он должен делать и чувствовать? А Ацуши? Он всегда был совершенно не таким, каким казался, прятал в себе огонь кометы и океан слёз, смешивал в своём существе, как в тигле, пламень и лёд, оставаясь невозможным. Кольцо рук обвилось вокруг талии Рюноске, передавая ему через одеяние тепло. Оно было неожиданным, обжигающе приятным, живым. Лицом Ацуши уткнулся в его спину, перебирая пальцами рюши рубашки на груди Акутагавы, подтягивая его, забирая, присваивая. Настоящий потоп: вода прорывается в хрупкие окна, заполняя всё помещение целиком, сталкивая серванты и маленькие столики с вазочками под небольшие букеты цветов, срывая картины со стен и поглощая все звуки, превращая всё в обломки и осколки. Но это не стихия. Это чувства, это порыв, это жар и страсть. Это любовь. — Тебе плохо? Или, может быть, я что-то сделал не так..? — Нет. — демон выпутывается из объятий, чтобы повернуться к своему прекрасному херувиму. — Я просто кое-что вспомнил. Ничего страшного. Пойдём дальше? Неважно. Предположения, догадки, предубеждения, люди смертны, значит, пока ещё можно, нужно жить так, чтобы потом не пожалеть о своём бездействии и глупости. Одна из самых человеческих мыслей, что вообще посещали Рюноске, но было в ней нечто связывающее его с Ацуши, и это делало её ещё более привлекательной. Что с того, что демон привязан, а воля его, словно смятая трава, гнётся всё ближе к чёрной земле? Зависимость никогда не давала нечисти преимуществ, но Акутагава влюблён, живёт человеком, и ему всё равно, что с ним не согласятся. Если то будет необходимо, он укроет, сбережёт и спрячет, разорвёт на клочки и заставит молчать, если получится, то однажды поведает всё Ацуши, расскажет так, чтобы больше ничто не смогло стеной разделить их, чтобы самая короткая дорога вела только к нему. Его существование и так не блистало смыслом, сейчас он был хоть в чём-то. Простой, земной, приземлённый, но самый настоящий смысл.***
Вечерний ветер потянул блуждающие по серому небу тучи, обрекая жителей долин и холмов на тревожную ночь, охваченную бурей и неистовой грозой. Хироцу подбросил дров в камин, запуская в развеселившееся пламя чёрную кочергу. Тихая походка его терялась в шуме дождя. Ацуши и Рюноске сидели в креслах рядом друг с другом, занятые чтением, когда мерное шуршание страниц прервал стук фарфоровых кружек и блюдец. Акутагава снял очки и внимательно присмотрелся к огню, улавливая потрескивающий звук горения, в то время как юноша рядом сильнее укутывался в плед и благодарил Рюро за поданный чай. Брюнет повернулся: — Ацуши… — Да? — оранжевый блеск от камина прошёлся по гранённым глазам юлой, звук души приятно колыхнул, поддакивая пламени. — В этом месяце нам следует посетить одно мероприятие… — демон так же взял поданую чашку в руки, его размеренную речь снова прерывали. — Бал? — предположил юноша, наклоняя голову к дымящейся жидкости. Его ресницы, казалось, трепетали в облаках тёплого пара. — …Верно. Пришёл крайний срок, и, если мы продолжим оттягивать твой дебют, то могут пойти неприятные слухи. — он внимательно следил за реакцией. И дело даже не в том, что Ацуши боялся скопления людей, нет, ярмарки и фестивали оставались любимыми праздниками юнца, но светское общество — нечто иное. Что будет делать восемнадцатилетний молодой человек без наследства и титула в окружении лицемерных господ и дам, настолько усталых от своей жизни, что готовых перемывать кости всем собравшимся? Акутагава не может не знать, его человек не любит такой атмосферы, до сих пор не привык к встречающейся в таких кругах надменности и притеснению ниже стоящих. Ему было некомфортно в компании придворных леди, явно перечитавших романов, в группе таких же юношей, что говорили лишь о дамах и деньгах, а вырастая в мужчин, они начинали твердить о традициях, войнах и землях. Зачем тащить в это место такого ангела, если Ацуши больше по душе общение с простым людом, купцами, учёными, музыкантами и художниками? Но совершеннолетие уже миновало, а за ним потянулись ещё два года, люди вспомнили про богатого графа и его прелестного подопечного, которому могут достаться все многочисленные владения. Коршуны взвились над полем. — Тогда нам лучше там повеселиться, да? — Ацуши улыбнулся, сонно моргая. Неожиданный раскат грома заставил его вздрогнуть, но, посмотрев на Акутагаву, юноша лишь посмеялся над этим, поднимаясь со своего места. — Спокойной ночи, Рюноске. Его фигура исчезла в дверях, а демон, уловивший небольшое возбуждение, походившее на озорной ветерок, что гулял по душистым лугам, остался. Скрипка взвилась следом, тихо выплакивая ритм.***
Дебют. Одна из тех пустых формальностей, совершенно не интересовавших Акутагаву на протяжение всего его обращения и вливания в человеческую культуру, что буквально пестрила фантасмагорией из правил и табу, ограничивающих поведение человека до однообразной нормы. Граф привык полностью игнорировать любые, идущие вместе с глупым пафосом статуса церемонии, отказываясь от пустой траты своего времени. Люди, составляющие верхушку общества, зачастую, как и гора сияющих в обрамлении лучей солнца золотых монет, были похожи друг на друга, отличаясь, разве что, годом чеканки. Эпоха за эпохой история повторялась, словно одним и тем же личностям стирали память и заставляли пройти свой путь заново, чтобы потешить волю бога, если тот, конечно, обратит своё внимание на гаснущий мир. Иногда Рюноске думал, что целью его было как раз наблюдение за медленным взлётом и падением в бездну. Возможно, это зрелище бы позабавило его, но демоны всё же являлись частью Вселенной и не могли в должной степени оценить такой судьбы, хотя многие из них утратили и эту цель, гоняясь за минутным насыщением гниющего разума. Прискорбная и, пожалуй, самая страшная для демона участь. Безумие. Колёса кареты завязали в грязи влажных лесов. Дорога довольно долго вилась лишь холмами и сырыми полями, но на подъезде к имению их встретил длинный туманный лес, чья земля век не видала солнечных лучей, скрываемых то ли густой короной деревьев, нависшим над ним белым плотным облаком. Поскольку выбор пал на единственный бал, проходивший в близлежащих землях, его пышность и популярность среди господ обоих путешественников не заботила, хотя, нужно отметить, что ночь обещала быть лихой и бессонной, а вечер — фееричным. Графа Акутагаву радушно приняли бы даже на королевской вечеринке, и причиной этому было богатство его небольших, но известных владений. Рюноске, как и большинство демонов в тёмное время, завоевал лакомую часть территорий, на которых впоследствии и осел, отвернувшись от остального мира, из-за чего позднее земля эта покрылась тайной сплетен и выдумками песен менестрелей. Так или иначе, изначальное природное изобилие вкупе с затворником-хозяином, что не ведёт войн и не тратит попусту деньги на большие приёмы, сделали своё — небольшое графство процветало, оставив позади другие дома, а легендарная неприступность границ, не раз спасавшая королевство, лишь приумножила влияние столь малого на столь большое. Наконец пред путниками стали открываться очертания башен, что акварельными красками вырисовывались из-за тёмно-зелёных деревьев. Герцог Фицджеральд славился баснословно дорогими мероприятиями, в этом не возникало сомнений, стоило хоть раз оказаться его гостем. Имение Френсиса напоминало тот самый замок с картинок, обвитый лестницами и террасами, окружённый садами, где розы перешёптывались с золотыми статуями о цвете небес, где аромат цветов опьянял, где мощёные дорожки вели уставшие ноги к заросшим виноградником беседкам, из которых открывался чудесный вид на искусственные ручейки и водопады, широкие клумбы и помпезные аллеи, уложенные мраморной тропой. Большие залы внутреннего убранства поражали воображение: используя все существующие минералы, дерево и металлы, каждая комната отличалась от другой, удивляя солнечно-жёлтым шёлком на стенах и лазуритом, тончайшим белоснежным барельефом и красными шторами на высоких окнах, целым рядом шедевральных картин, блеском янтаря и мраком малахита, восточными вазами и позолотой, что перетекала из помещения в помещение, слепя устающие от красок глаза. От такого количества различных вещей, буквально кричащих о своём положении в лестнице иерархии, даже Рюноске отдал должное титаническому труду архитекторов, строителей и садовников, пусть подобное и могло выглядеть нагромождёно и излишне, но такой одержимости прекрасным можно было отдать должное. Если хозяин окажется человеком благородным, конечно. Ацуши был поражён до глубины души. Поместье Акутагавы было великолепно, но содержало в себе больше классики и некой сдержанности, комнаты там действительно удивляли, но тех было не так много, теплота уюта и практичность главенствовали над холодом камней и металла. И даже сейчас воспоминание об этом родном месте приобретало новые краски, когда рубиновые и сапфировые коридоры сменял изумруд. Эхом эти чувства дошли до демона, и он, прикрыв глаза, повёл юношу по высокой лестнице из чёрного камня, опираясь на золотые перила. Огромный главный зал встретил их гомоном и шумом, почти все его стены были прорезаны огромными окнами в сверкающей оправе, огни свечей пестрили на каждом шагу, превращаясь воображением в тысячи светлячков. Дух захватывало от одного вида. По углам местились целый оркестр именитых музыкантов, одетых в чёрно-белые фраки, и бесконечные ряды столов, полных всеми возможными закусками, сладостями и напитками, которые на серебряных подносах предлагали слуги. Ацуши смущённо остановился у одного из них, бегая глазами по тарелкам, а Рюноске спокойно стоял рядом, понимая некоторое волнение парня. Но уже через мгновение к ним подошли любопытные леди и лорды, восторгаясь пышностью приёма и красотой замка, хвалясь, что у них могло бы быть ничуть не хуже, делая очевидный намёк на посещение уже их владений. Растерянный Ацуши мило улыбался, поддерживая беседу, цитировал книги, отсылался на вести странников и даже пошутил с одной пожилой дамой, чем вызвал неподдельный смех. Однако, стоило парню упомянуть своё имя, как он тут же стал центром всеобщего внимания, девы обвили его кругом из пышных юбок и цветастыми лентами, пленительной игрой ресниц. Каждая с большим старанием пыталась наигранно встретиться взглядом, пока другая, плавно качаясь, спрашивала «будущего графа» о его жизни. А не скучно ли вам в имении? Почему вы так долго не радовали нас своим присутствием? А чему «Его Высочество» любит уделять время? Вопросы могли и вовсе не закончиться, группа джентльменов даже успела три раза укоризненно покоситься в их сторону, — вот что бывает, когда из тебя делают повод для сплетен, — но тут раздался первый пронзительный рёв скрипок, что своим хором обратили на себя все глаза и уши. Столы с закусками вмиг опустели, и гигантский зал наполнился звуками музыки и топотом ног. Пары скользили по натёртому паркету, как множество разноцветных гвоздик и хризантем, звеня украшениями и качая перьями. Акутагава остался стоять на своём месте, открыто наплевав на наличие ужасно грустных леди, украдкой улыбавшихся ему. Он смотрел на Ацуши, которого, вопреки приличиям, быстро утянула с собой темноволосая девушка с голубыми глазами, на вид весьма сдержанная и суровая, несмотря на юность своих лет. Ноты спешно сходили со страниц, её светло-голубое платье взлетало бабочкой, мелодия расходилась, ударяясь об потолок и стекло окон, а потом резко стихла, вмиг забрав из помещения все звуки. Беловолосый юноша последовал к брюнету, переводя дыхание. — Вы о чём-то говорили? — неуверенно поинтересовался Рюноске, смотря на немного изменившегося в настроении Ацуши, поправляющего свою одежду. Душа его как-то странно отдавала морским бризом и лёгким ветром твердынь, что могли предвещать что угодно, от шторма до полного штиля. — Она спросила, есть ли у меня дорогой мне человек. Правда необычно? — смятенно проговорил он. — Весьма. И что же ты ей сказал? — Ацуши не ответил, устремляя взор в несуществующую точку где-то на узоре паркета под туфлями увлечённых людей. Демон почти мог ощущать движение его мыслей. У него самого в голове были слова, которые он, правда бы предпочёл бы отложить на потом, но это было не в его характере. — Знаешь, я… Рюноске прервали. Палочка дирижёра взвилась, и зал накрыла весёлая полька. Парень на сей раз остался стоять на месте, и оба застыли, не имея возможности ничего друг другу сказать в громе звуков. Музыка стучала по ушам, а их молчание, напротив, заставляло всё померкнуть, размывая границы всего, что не касалось визави. В момент, когда всё стихло, кислород шумно покинул лёгкие, давая наконец возможность вздохнуть. Акутагава предложил Ацуши выйти на террасу, с которой открывался вид на сад, утонувший в холодном мраке, где можно было спокойно говорить. Обогнув толпу, они дошли до высоких узких дверей и тенями шагнули наружу, запирая за собой. Ночной ветер был ласков в это время года, приятно освежал, былой шум доходил отрешённым и усталым, терялся в пути, тяжело просачиваясь сквозь стекло. — Я хотел бы узнать у тебя одну вещь, — демон вздохнул, наполняясь неприятной решительностью. Он должен когда-то спросить. — Как ты хочешь прожить ближайшие годы? Ацуши нахмурился, словно пытался найти причину таких расспросов в глазах Рюноске, но в них привычно гуляла лишь звёздная пыль. — Что ты имеешь под этим в виду? — всё же выдохнул он, чуть подрагивая на холоде, резко сменившем уже ставшую привычной духоту замка. — У меня есть возможность дать тебе всё, что ты попросишь. Свои собственные земли, поместье, путешествия по свету, много денег и разных предметов. Я дал слово, что ты будешь жить, но никогда не говорил, какой будет твоя жизнь, и теперь мне нужно знать, какое будущее ты желаешь? — брюнет говорил спокойно, тусклый свет падал на его лицо, силуэт Ацуши был очерчен жёлто-оранжевым, свечи за его спиной яростно пылали, а воск рыдал, беззвучно застывая каплями на драгоценном металле подсвечников. Юноша вздохнул, взгляд его закатных глаз отчего-то стал серьёзным и немножко снисходительным. За спиной снова взвыл вальс, точный ритм скрипок прошёлся по гладкой поверхности пола и скатился меж перил ограждения в прелестный сад. — Потанцуешь со мной? — улыбнулся Ацуши, и душа его заискрилась, словно бенгальский огонь. Яркие чувства бежали за мелодией, грустный вой струн, гонимых смычком, вёл его шаг за шагом, и вот уже два «человека» кружились в плавном порыве, изгибая тонкие черты спадающих от свечей и Луны теней, сливающихся в одно произведение искусства. Каждая нота отдавалась в размывающемся далёке, словно всё вокруг было погружено в воду, пылало и сверкало, как фейверк, словно огонь, словно звёзды. Ацуши вёл, каждый поворот кружил голову, и Акутагава уже не помнил, как он вообще согласился, но мысли блуждали, они заплутали в темноте и не находили нужной дороги, пока сладкий голос шептал на ухо: — Прости, я выучил только мужскую партию… — горячее дыхание щекотало, чёрные волосы плавились под ним. — Хех, тебе неизвестно, я никогда не рассказывал, но до встречи с тобой я… Был потерянным и сломанным ребёнком, что никогда бы не получил и капли того, что я имею сейчас… Ох, да я жил в чистом кошмаре, и так боялся, был так беспомощен, что почти и не жил вовсе, а лишь выживал… Тогда я… Действительно был лишь простым никому не нужным мальчишкой, что должен был исчезнуть так же, как и появился. Я почти уверен, что ни капельки не изменился с тех пор. Лаванда неспешно качалась на оранжевом ветру последних лучей, что испустило засыпающее солнце. Его взгляд так потеплел, что жар буквально обжёг существо Рюноске, чьё седьмое чувство уже осознало, к чему ведёт его человек, а разум пьяно петлял в забытье, предупреждая грядущее счастье. — …Но встреча с тобой помогла мне понять много, много важных вещей, каких не понять в одиночку. Не знаю, считаешь ли ты себя обязанным за то, что хотел сделать со мной, но… Те слова, что я сказал в тот вечер, я никогда не заберу их назад. Ты спас меня! И… — грациозные движения медленно струились, разрезая холодный ветерок; их одежды причудливо изгибались в такт музыке, только танцевали они уже не под вальс, что остался где-то за дверьми террасы, а под нечто иное. — Это, пожалуй, единственное моё желание, но я не хочу больше быть один, и потому… — свечи, сад, замок, гости, всё исчезло за покрывалом чёрных крыльев; оно обвивило двоих, перья зарепетали, в лунном свете блеснули витые рога. — Я хочу навсегда остаться с тобой! — и Ацуши притянул к себе Акутагаву, сжимая в объятиях так нежно, словно птенца, и его прикосновения отдались в груди бешеным стуком, откликом зова на зов, самым настоящим резонансом, в котором и раньше звучали их сущности, сплетаясь воедино. Песнь та звучала сквозь лабиринт галактик и созвездий прямо в чарующую пустоту вечности. — Тогда я всегда буду с тобой, — радостно прошептал Рюноске, готовый сейчас уничтожить мир и сотворить новый, где им можно будет жить вдвоём, ничего не скрывая и никого не боясь. С этой мыслью действительность и правда пропала, их губы соприкаснулись в первом искреннем подтверждении их сильнейшей связи. Она крепче стали и прочнее алмаза, она никогда не разорвётся, как бы ни дули ветра и ни повергали порядок в хаос бури и цунами. Ах, чувства пылают, кометами прорезая воздушный слой, каждое движение — маленький ураган, каждый вздох — рождение новой звезды, каждый стук сердца — удар в такт самому мирозданию. Они в одной Вселенной, в которой лишь небо и море встречаются в горизонте, радуясь своему воссоединению. Рюноске не верил, просто не мог; никогда он не чувствовал такого единства со всем, что его окружало. Всё, абсолютно всё это было столь невероятно бо́льшим, чем он сам, что казалось невозможным, что творится это безумие лишь между двумя существами. Столь необъятное и великое… Ацуши отступил, улыбаясь счастливо и нежно, один взгляд его аметринов высекал в неживой груди сердце, которое тут же заходилось быстрым танго. — Мой демон, — кажется, теперь у него есть душа. — Я люблю тебя. Ответ Рюноске смыл гул ветра, когда ночные крылья подняли их в высь.