***
И всё погасло. Сменилось беспросветной мглой и холодом. Мир был ужасен и жесток, и именно в нём Ацуши учился выживать, учился понимать и видеть, двигаться вперёд и верить. Он бегал от людей в форме с другими сиротам, с ними же он спал, в одной куче, в ворохе тряпья и соломы, дрожа от холода и сражаясь со ставшим привычным голодом. Даже так, Ацуши все ещё был жив, хоть и знал, что лёгкое мановение может стереть его, как стираются следы под дождём. Так ему открылась собственная слабость. Убегая и прячась, он трясся и скулил, и снова бежал от судьбы, от страха, от мира, другого ему не дано. Ацуши был жалким и ничтожным маленьким оборванцем, коих не счесть, и даже так в его мире всё же оставалось место чему-то хорошему. Вечерами в лунном свете старшие ребята рассказывали истории, легенды о волшебных лесах, о древних кронах деревьев магического острова, что спят при луне, летнем дожде, и дальних холмах, бескрайнем океане и звёздах, смеющихся на незнакомом небе. Сказки стали для Ацуши новой колыбельной, фантазии окрашивали всё вокруг, делая невыносимое существование лишь глупой шуткой судьбы; тогда дышать становилось легче, а плечи переставали так сжиматься, и мальчик смеялся и улыбался, когда ему удавалось стащить булку хлеба или даже кусок сыра; когда дул на ледяные руки, придвигаясь к своему случайному соседу; когда смахивал боль, потирая ушиб или ссадину. Он жив, а значит, должен идти вперёд, такие мысли цвели в нём, несмотря на страдания, что ни на миг не исчезли. Кто-то болел, кто-то умирал, кого-то ловили, а выжившим не оставалось ничего, кроме как ронять горькие, словно полынь у дорог, слёзы. И всё же… Ацуши видел, как длинные деревянные ящики несут по тропинке из ягод рябины и еловых веток, из красных цветов и увядших венков, что всё ещё пахли теплом. Их зарывали в землю и усыпали листвой, а после шли по пыльным тропам обратно в свои жилища, никто не скорбил, никто не вспоминал. Не могли. Иначе стало бы ещё хуже. Имена просто замирали на губах и, подобно их владельцам, никогда больше не появлялись на этой земле. И всё же… Ацуши видел это, и боль прожигала его грудь создавала внутри него океаны, которые осушались лишь в ночной темноте. И всё же… Хоть он и бродил над бездной по краю суровой реальности, Луна каждый раз выплывала из сосен, и под её материнским взором всё казалось прекрасным. В один такой раз, когда сон решил не посещать его головы, когда звёзды, пугаясь, попрятались с небосвода, мальчика нашёл молодой священник, что обходил те места, собирая с прихожан пожертвования для своего бога. Он проходил этой дорогой столько раз, что Ацуши уже давно запомнил серые одежды и пронзительный взгляд мелких глаз-бусинок, но тогда в нём нечто изменилось, и тот ребёнок, которого он видел десятки раз, оказался достойным помощи. Так в стенах старого монастыря дитя обрело себе новый дом, и он был действительно невероятен. Храм тянулся далеко в высь, рассекая небо на части, а разноцветные стёкла играли в блеске лучей, вырисовывая причудливые узоры на каменном полу. Пристанище, достойное создателя, но в нём было всё и для спокойной жизни человека. Сухие соломенные подстилки для сна, тяжёлые двери, укрывающие от сквозняков, свежий хлеб и чистая вода. Изобилие всех благ застилало Ацуши глаза, медово шепча ему на ушко тихую ложь. Но за всё приходится платить. За кров и пищу, кроме обязанностей, накладываемых церковью, юнцы обязаны были помогать, отмывая просторные залы и скамейки, стирая бельё, готовя и поддерживая порядок, строя и ремонтируя то, что сломано. И работа эта была непосильно тяжёлой для семилетнего ребёнка, но нельзя «быть неблагодарным Всевышнему». За непослушание и проступки присуждались телесные наказания. Из комнат в подвале, где под надзором священника проводили экзекуцию, глубокой ночью доносились крики, и даже с наступлением гробовой тишины среди тех стен всё равно слышались стоны, будто сами кирпичи впитали в себя отзвуки и отголоски. Холод этих мест пронзал сквозь любую одежду, был невыносимо страшен, порой Ацуши думал, что кара от надзирателя будет намного более жестокой, чем то, что приготовил ему за грехи восхваляемый бог. А потом Ацуши уронил бутылку вина. Ноги его заплетались от голода, ведь его лишали ужина уже третий день. Нервно собирая осколки бутылки, он был уверен, что собирает части собственного сердца. Удар раскалённой кочергой пришёлся по правому боку и наполнил его такой болью, малыш даже не представлял, что подобное может испытывать человек. Он думал, что уже умер, что оглохнет от своего крика, что больше никогда не увидит белого света, что больше никогда не услышит в тишине той мелодии, что мир сейчас разорвётся на лоскуты, из которых был сшит, и свернётся в нечто бесконечно вечное и очень далёкое… Пробуждение оказалось не таким приятным, жар не спадал несколько дней, тело ужасно ныло, скованное слабостью. Блуждая в дымке бреда, Ацуши видел кошмарные образы всего самого пугающего: ему представал священник под Луной, что приглашал его в храм с красивыми окнами, пожар, спаливший дотла родную деревню, и тень со светящимися алыми глазами, скользящую в темноте окна. С тех пор день изо дня проходил в страхе, который служил лучшим десертом на завтрак, обед и ужин, проникал в сны, делая из них кошмары, путал мысли, лишал приятных чувств, перерастая в настоящий ужас от одного упоминания наказаний. Существовать так было невозможно, казалось даже более отвратительно и жалко, чем жизнь, будучи одним из множества сирот на улицах, потому к своему восьмому дню рождения Ацуши превратился в ходячую тень, что днём была тише, чем оседающая на дорогах пыль, а ночью приобретала человеческую форму и бежала на луг или ютилась у конюшен, разделяя свою непокорность с их дыханием свободы, ища хоть что-то живое, что могла оставить судьба в этом месте. Эти вылазки были редкостью, дух захватывало от смеси чувств, что приносил с собой ветер, он остужал горячую голову, уводил в глубь мыслей, которые уже не включали в себя холодные стены. Но даже так колыбельная никак не возвращалась, оставляя в груди неопределённую пустоту. Однажды, возвращаясь в постель после очередной бессонной ночи, Ацуши заметил птенца, выпавшего из гнезда. Крохотный и плачущий, совсем беззащитный, которого мальчик не мог просто бросить. Но гнездо было слишком высоко, так что, слезая с дерева с чувством, которое приносил лишь настоящий героический поступок, малыш надломил достаточно крупную ветку. Было тихо. Даже слишком, хотя стук сердца был громче барабанов. Никто не пришёл за ним тогда. Вечером, забрав ребёнка с ужина, его повели в тёмный подвал… Ночные прогулки на этом закончились. Не то чтобы мальчик вообще мог встать. Долгое время Ацуши лежал не шевелясь, тускнеющие аметрины застилал бледнеющий жёлтый, в дымке которого отражался серый потолок. Это было не так красиво, как звезды, но на нём можно было воображением нарисовать в темноте маленькие огоньки. Они сверкали разными цветами, плясали в танце под завывание дудочки и расплывались от наступающих слёз. Но что ему оставалось? В храме в то время время стали гулять тревожные слухи. Пропадали люди, все боялись, что из леса пришли хищники, из-за холода предыдущих зим, что оставили в их владениях слишком мало мелкой живности… — Демоны, — выдыхая клубочек дыма, сказал один из мальчиков, обнимая себя руками, чтобы успокоить непрошеную дрожь. — Что? — Демоны. Он отдаёт их демонам и получает за это золото. Ацуши опешил, не до конца понимая, что же он имеет в виду. — Мне мама рассказывала, что демоны пожирают человеческие души, а ещё, что они могут становиться точно как люди. Даже не поймёшь, что перед тобой монстр! А он удостовериться, что ты вкусный… А потом нападёт! В его глазах блеснул огонь, и Ацуши понял, что это не шутка, хотя смысла в истории было немного. Сказки мальчик безумно любил, вот только в жизни не было фей и ведьм, троллей и колдунов. Он даже ангела ни разу не видел, а ведь так усердно соблюдал все предписания, что диктовали ему священники! Так что и демоны казались лишь вымыслом, однако дитя готово было поклясться, что некоторых людей точно можно было назвать адскими созданиями, несущими лишь боль и разрушение. По сравнению с ними любое мифическое существо — лишь мираж, отображение злой действительности. Ацуши вздохнул, выходя из глубины своих мыслей. Снова ночь скребётся окно своими когтями. И тут на душе стало тревожно, словно бы его внутренний голос твердил ему, что сейчас произойдёт нечто страшное, нечто ужасное, будто сама смерть кралась беззвучно и медленно шагала за спиной. Он схватился за всё ещё больной бок, невесомо сжимая трясущиеся пальцы. «Может, я снова в чём-то провинился, и за мною сейчас придёт священник? Нет! Не хочу снова в ту комнату! Это не он, это всего лишь ветер, всего лишь…» Вспышка молнии отразилась в испуганных глазах воспоминанием о горящей жёлтым длинной и чёрной… Гром ударил по всему телу, выбивая подавленный крик. Тело казалось ужасно тяжёлым, его бросало то в жар, то в холод, сквозь гул, что стоял в ушах шумом водопада, Ацуши слышал лишь сменяющие друг друга раскаты, и они казались просто невыносимыми. Весь мир превратился в один большой кошмар, стойкое пережитое в прошлом горе застряло в груди, руки стали непослушны, ног мальш вообще не чувствовал. И, когда паника полностью охватила его, на ум пришло: «Бежать. Нужно бежать. Куда угодно, только подальше». Все уже должны спать, так что никто его не заметит, верно? Если сейчас он уйдёт, до этого всё равно никому не будет дела, за пропавшими не отправят погони, все сочтут его мёртвым, попавшим в лапы голодного зверя. Эта навязчивая идея поглотила его разум, петляя в дымке подвешенного состояния. Ему было уже всё равно, что может произойти, даже если сейчас он совершит самую большую ошибку на свете. Лучше так, чем остаться в этом монастыре до конца своих дней и молиться этому злому богу. Лучше, чем терпеть ужасные муки лишь за то, что «ты никчёмное создание, которое спасли лишь из жалости». Громкий выстрел прозвенел финальным аккордом. Мальчик сорвался с места, шатающейся походкой прошмыгнул в дверь и, задыхаясь от холодного воздуха и впивающихся дождевых капель, по грязи помчался к высоким воротам. Старая яблоня на его пути уныло нагнулась, грустно качая ветвями. Порыв оглушающего ветра принёс с собой и другие едва различимые тревожные звуки. Шаги, тихие, слишком лёгкие, плывущие. Ацуши, дрожа от холода и удивления, нырнул за ближайший куст, спрятавшись и затаив дыхание. По спине змеёй пробежал страх… Это была встреча двух людей… Один из них был знакомым ему священником, в серой рясе с золотой цепью, другой… Вовсе не был человеком. Высокий, прямой, как шпиль их храма, он улыбался совершенно по-зверски, сверкая алыми, словно рубины, глазами. Его спутанные и намокшие коричневые волосы ниспадали на бледное лицо, исказившееся в угрожающем оскале, от которого в голову ударило новым потоком тёмных дымчатых мыслей, а тело подкосилось. Ацуши точно видел, как два огромных цветка мака обратились на него нечеловеческими острыми зрачками… Злой крик священника… И… Потом… Его поймали…***
Разбудило Ацуши чьё-то присутствие. Невесомое, почти неощутимое, призрачное. Перед ним предстал молодой мужчина в красивой одежде с очень бледным лицом и выделяющимися на его фоне чёрными глазами, очень глубокими, как тот колодец у храма. И он был… Прекрасен? Никогда до этого не случалось сиротке встречать таких красивых людей: тонкие линии его черт были плавны и остры одновременно, спокойствие и хладность противостояли пылающему огню его чистого взора. Голос незнакомца был проникновенный, нежный и приятный. Чарующий. Он отвлёк от тревожных мыслей, от абсолютно незнакомого места и людей, нет, прислуги: дворецкие и горничные окружали темноволосого господина, выполняя каждый его указ. Кто этот человек? Он из знати? Прежде, чем Ацуши вспомнил о том, что случилось с ним в ночи, его привели в просторную комнату, в которой стоял стол из необычного красноватого дерева, полный такой еды, какую мальчик никогда жизни своей не пробовал. Невозможно… И безумно вкусно, настолько, что хотелось разрыдаться; счастье накрыло с такой силой, что весь мир стал похож на воплощение прекрасной легенды, где он был сытым, чистым, одетым в нечто столь тонкое, лёгкое и тёплое, будто и вправду было сплетено эльфами. Так хорошо, так приятно… Так… Странно. Тут в голову ударило тревожное воспоминание о пунцовом огне в кромешной темноте, о том, кто его поймал и зачем. А если так, то… Ацуши оглядел господина ещё раз. Внимательный, собранный, жёсткий, он действительно напоминал… Он… Он! Акутагава Рюноске. «Демон». Страшно. Вот она. Это его судьба. Его убьёт это существо. Когда? Сейчас? За что? Почему именно он? Ацуши же ничего не сделал, он был хорошим, был послушным, делал всё, что просили, терпел всё, что с ним делали, так за что?! А?!.. Словно хрупкий лёд, время застыло на часах, давая ребёнку мгновение навсегда запечатлеть это в своей памяти. Рука, тёплая и нежная, прошлась по его голове, и это было приятно, так, словно ему вовсе не хотели причинять боли, словно хотели помочь, укрыть, подарить заботу и безопасность. Что-то до дрожи знакомое встрепенулось в его груди, как цапля поднимает голову, балансируя на своих тоненьких ножках. Тот звук, что затих давным давно, снова вернулся. Мелодия пьяняще кружила своим лёгким ритмом вырисовывая узоры плавных штрихов на прозрачном воздухе. Ацуши был поражён до глубины души, ещё ни один взрослый на его памяти не был столь добр и заботлив. Как кто-то, вроде господина Акутагавы, может быть демоном? Ведь он похож скорее на мага, сурового, любившего закапываться в документы и пергамент, мага, что с лёгкостью мог превратить своих противников в жабу, а для дорогих ему людей колдовал защитные чары и варил лекарственные зелья. Его тёмные глаза порой не отражали ничего, забирая с собой тепло помещения, оставляя леденящее чувство одиночества, но, когда в них загоралась искра азарта, во мгле посыпались мелкие звёзды. Далёкие. Бесконечно прекрасные. Ему читали ровным тихим тоном сказки из настоящей книжки, обрабатывали раны, причём это делал настоящий доктор, его не оставляли одного, выделили большую комнату, как у какого-нибудь принца, его утешали, когда Ацуши лил слёзы, и водили по прекрасному, сказочному саду. А там… Тёплые, очень тёплые, такие же, как много много лет назад, когда он был счастлив и свободен, когда костёр в такт барабанам танцевал под открытым небом. Ах, руки этого демона были самым безопасным местом в мире, тем, где все печали и горести отступали прочь, где слышался вновь весёлый мотив колыбельной, где ты понимал, что нашёл дом. Выстрелы. Громкие, пронзающие от волос на голове до кончиков пальцев ног. Её снова забирают, направляя прямо в грудь стальную трубу, а его снова тащат по скользким ступеням в тёмный подвал, где яростные глаза священника стоят перед тобой до тех пор, пока всё не закроет алой пеленой боли. Рой ужасающих мыслей проснулся в голове, готовый защищать своё гнездо, жалил до оцепенения и жужжал, словно плачущее море. Сумрак за окном сгущался, прерываемый яркими вспышками молнии. Среди всего этого хаоса, прямо в леденящем мраке мерещился пунцовый взгляд смерти, вновь обретая над мальчиком полную власть. Горькие слёзы в холодной ночи были так ему знакомы. «Кто-нибудь… хоть кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите!..» На ум мог прийти только один «человек», что ещё недавно так приятно водил руками по спине и волосам. Безумно хотелось снова оказаться в том мгновении, когда ничего не угрожало и не пугало, когда можно было спокойно дышать. Ацуши не запомнил свой путь до покоев самого опасного существа на земле, лишь тяжесть тела и нечёткость блуждающего взгляда. Его спаситель и его палач лежал на шёлковых простынях и перьевых подушках, окружённый потухшим белым оттенком. Может, так пожелала Фортуна? Ацуши мог решиться прийти к кому-то другому, мог остаться в своей комнате, мог просто не проснуться от начавшейся грозы, но всё же он здесь. Вновь в объятиях, которые ему ещё никто и никогда не дарил прежде, и это так будоражит, что почти забирает всё плохое и страшное, так радует, что дитя почти безоговорочно счастливо. Стоило только довериться, сделать шаг, и всё окутала густая темнота, дружелюбная и безопасная, в ней не было никаких призраков, не было кошмаров, подстерегающих на каждом вздохе, лишь тень, лишь неизведанные звёзды, дарующие умиротворение каждому очевидцу их рождения и жизни. В тот момент Ацуши подумал: что, если это самое прекрасное чувство в его жизни? Он больше не был одинок, с ним рядом был Рюноске, самый добрый и ласковый, самый умный и справедливый. Лучший. Даже если он притворяется, даже если всё вокруг может снова оказаться обманом, если этот демон и дальше будет таким, если всё останется таким невыносимо прекрасным, как сейчас, то ему всё равно, что произойдёт потом. Так, утопая в жарких объятиях нечисти, Ацуши решил, что готов смириться даже с тем, что душу его могут съесть в любой момент, лишь бы до самого конца эти руки оставались такими же тёплыми.***
Дни сменяли друг друга, сказка не заканчивалась, с каждым новым рассветом становясь всё более нереальной и пленительной. Его, бывшего бродяжку, учили грамоте и арифметике, разным наукам и ремёслам, знакомили с картой мира, его странами и их культурами, его кормили, одевали, не били, не наказывали, даже когда он бил чашки или неправильно играл на рояле, когда не справлялся с первого раза, Акутагава всегда оставался привычным собой. Серьёзный и молчаливый, он любил читать мрачные истории и романы, часами мог гулять по саду или сидеть в своём кабинете, и всё же, когда Ацуши удавалось заставить демона улыбнуться, мальчик и сам не мог сдержать своей радости. Словно он действительно был простым графом, немного угрюмым и нелюдимым, словно он любил мальчика, а не… Библиотека была большой, в ней нашлась и секция, посвящённая существам мифическим и людям неведомым. Книги о демонах стали запретным плодом, прикасаться к их обложкам было страшно, и в то же время безумно интересно. И несмотря на это, Ацуши прочёл их все от корки до корки; никакой практичной информации они не несли, лишь истории, что и так передавались от языка к языку в народе, но была там и одна интересная мысль. «Демоны — создания самого мироздания, воплощения греха, что поджидают людей в скользкой тени ночи. Они прекрасны, но далеки от человечества. Их сущность подобна первородному огню, который может согреть, но чаще всего сжигает всё без остатка, развеивая пепел по ветру. Дарованное им бессмертие можно назвать проклятием, судьбой вечных скитальцев, странников без цели, что не могут заполнить гнетущую пустоту внутри. Для них мир — скучное место. Всё уже видели их глаза, всё уже испробовали тела, да только от невыносимой нужды нет лекарства. Может, поэтому демоны пожирают человеческие души? В надежде хоть на мгновение ощутить что-то в огненной груди, найти и в своём существе каплю света. И здесь всё просто: чем невиннее и счастливее человек, тем вкуснее будет пиршество». В сердце кольнуло, словно игла вонзилась ему в грудь, убивая последнюю надежду. «Я должен «быть счастлив», чтобы стать более вкусной трапезой для Рюноске. Это причина, почему меня не убили сразу? Всё так просто! Но разве сейчас я не максимально счастлив? Зачем он ждёт, если я и так от восхода до заката свечусь от радости, бегая вокруг, словно подразнивая его аппетит? Что он него вообще хочет? Что..?» — Молодой господин? — Хироцу оказался точно за ним так неожиданно, что ребёнок подпрыгнул на месте. Аметрины его со страхом уставились на старика, его седовласость и морщины, доброе выражение лица. — Ужин уже подан… Ох, простите, что напугал. Вы долго не отзывались… Что вы читаете? И Ацуши застыл, скованный страхом. «Он знает? Что, если он расскажет демону? Если господин Рюноске поймёт, что мне всё известно, что он сделает со мной?» — Я.. Тут… Просто стало интересно. Деревенские мальчишки рассказывают так много страшилок о них! — немного дрожащий голосом выдал он, улыбаясь. Волна облегчения прошла по его телу, когда лицо Рюро смягчилось, по-старчески умиротворённо морщась. — Его Светлость ожидает вас. — он повернулся и направился к выходу. — Стойте! — Хироцу выглядел удивлённым. — Не говорите ему… Не надо. Я… Я никуда не убегу, я… Просто хочу, чтобы всё оставалось, как есть сейчас. Пока это ещё возможно. Чтобы он… — договорить Ацуши так и не смог, он лишь смотрел, как погрустневшие глаза старика, в которых плескалось сострадание, обводили его маленький силуэт, пытаясь запомнить каждую деталь. — Юный господин, я ещё никогда не встречал людей, подобных вам. Не знаю, что преподнесёт нам грядущее, но от всего сердца желаю, чтобы вы и Его Светлость были счастливы. Шаги стихли, удаляясь в коридоре. После того разговора Ацуши стал узнавать всё больше аспектов жизни его демона. Например, существование так называемых «теневых рынков», о которых случайно бросил пару фраз один из странников, посещавших графские владения. Понятие было мальчику незнакомо, но парнишка сразу понял, что это связано с нечистью. Целые рынки — значит, демонов не так мало, как кажется на первый взгляд, хотя по здешним людям нельзя было сказать, что каждый знал, кем является их благосклонный и великодушный правитель, что так похож на предыдущего властителя, как капля воды. Эх, видимо, никто не подозревал, что вся эта длинная династия состояла из одного демона. Чем же могли торговать на этих «теневых рынках»? Ацуши недолго думал над этим вопросом. Людьми. Тот мальчик в монастыре говорил правду — священник продавал детей демонам за золотые монеты. Следовало бы расстроиться, потому что его самого отдали, возможно, за небольшую сумму, вот только… Тот демон был совершенно не похож на господина Рюноске, у него был другой цвет волос, да и юноша ни разу ещё не видел, чтобы глаза графа светились красным. Как рубины в свете солнца. Может ли это быть красивым? Весть о предстоящем приёме принеслась со скоростью стрелы. Это был первый столь пышный ужин, вечер предстоял быть грандиозным, но единственным фактом, который занимал альбиноса в большей степени, было возможное наличие среди приглашённых других демонов. Сможет ли он отличить их от простых людей? Ацуши достаточно долго жил рядом с Акутагавой, чтобы понимать, что нечисть иногда забывает включать в своё поведение человеческие черты, что смотрится неестественно. «Какие они, другие демоны? Как они себя ведут? Все ли они столь добры, как и господин Рюноске? Нет. Конечно, нет, но глянуть одним глазком же можно?» Поместье в тот день сияло чистотой и гостеприимством: всевозможные вкусности, сладости, закуски и блюда со всех концов света, что юноша только мог припомнить; начищенное до слепящего глаза блеска серебро и золото приборов; сад, что казался ещё более чудесным, чем обычно, точно чувствовал общее настроение; прислуга, перебегающая из комнаты в комнату, как трудолюбивые муравьи; залы и коридоры, преобразившиеся до неузнаваемости, теперь были слишком отстранёнными и холодными в ореоле своего величия. Прибывшие господа лишь вторили этому преображению, мелькая бархатом и шёлком одеяний, расшитыми жемчугом платьями, укрытые прозрачным, словно крылья стрекозы, тюлем юбки, и пёстрые перья маленьких шляпок, но лица их, носившие маски улыбок, были холодны и бездушны. И сколько ни пытался Ацуши найти в них те привычные и тёплые сердцу несовершенства, создававшие характер каждого встречного им человека, тем больше убеждался — всё это демоны. Если бы не отвлекающая красота всего окружающего, юноша наверняка бы начал трястись от страха, но рядом был Рюноске, это вселяло небольшую надежду, дарило привычное спокойствие. Ацуши, честно, обрадовался, когда его отправили к себе вместе с Рюро. Проходя у цветущего сада, он решился спросить: — Они все здесь..? — Хироцу удивлённо хлопнул глазами. — Да, молодой господин, но откуда вы это узнали? — Они все совершенно как куклы. Такие странные. Господин Рюноске намного больше похож на человека, — грустно отметил парень, водя аметринами по красивой лепнине. — Это верно. На этом моменте к ним подбежали две горничные с больно уж испуганным видом. Карет оказалось слишком много, так что произошло столпотворение, их никак не могли расставить, слуги паниковали. Хироцу вздохнул, и им пришлось идти на поиски графа. Акутагава сидел в небольшой компании в одной из комнат восточного крыла, среди тусклого света свечи и цветных диванчиков Ацуши смог рассмотреть ещё четверых гостей, каждых из которых, вне сомнений, был демоном. Один из них даже имел точно такие же каштановые волосы, какие были у нечисти, что купила мальчика, но глаза его были, напротив, карие, приятного медового оттенка. Он больше всех остальных походил на настоящего человека. Было облегчением вернуться в свои покои, где как обычно пахло свечами и тканью штор, всё ещё открытое окно ловило последний взор солнца и первый взор Луны, что как-то тревожно бледнела в смеркающейся голубизне. Он появился резко и неотвратимо. Парнишка сразу понял, кто перед ним. Речь незнакомца была груба и неясна, он оскорблял Акутагаву, грозился, а потом, облик его стал приобретать вид настоящего чудовища. Чёрные зрачки, красные, больные глаза, когти, длинные и уродливые, как и лицо, превратившееся скорее в морду, — и это называют демоном? Ацуши пришёл в ужас, тело отказывалось повиноваться, но вовремя преодолеть сковавший его цепью страх не получилось, монстр обездвижил его быстрым, слишком быстрым для человека ударом, и мальчик безвольной марионеткой обмер, теряя небо и землю от силы, с которой его впечатали в кровать. Руки и ноги показались тяжёлыми, а чувства далёкими и призрачными. Он привык думать, что умрёт от рук Рюноске, спокойно, не убегая и не сопротивляясь, не испытывая такой дикий страх. Было даже обидно, он провёл с одним демоном столько лет, даже дожил до четырнадцатилетия, казалось, что ещё два года, и он сможет встретить свое совершеннолетие в компании Акутагавы и Хироцу, задувая на очень вкусном торте свечи и… Он не понял, что произошло, незнакомца отбросило, чей-то властный женский голос сказал бежать. И Ацуши стремглав пустился прочь. Он чувствовал, как трясётся каждая его частичка, как воет в голове, как что-то стоит в горле, не давая вдохнуть, как льются нескончаемым потоком слёзы… Юноша прибежал в графскую комнату, желая найти там Рюноске, до того, как он узнает, что произошло. Но покои пустовали, лишь ветер гулял здесь, приподнимая лёгкие занавески. Мальчишка присел на ложе, обнимая себя за колени. «Глупый демон! Он всё испортил! Теперь господин Рюноске узнает, что мне известна его сущность, и ему придётся съесть мою душу, пока она ещё полна радости, чтобы я никому не разболтал, чтобы не убежал… Неужели Рю тоже выглядит так?.. Так отвратительно… Я… Не хочу видеть его таким! Глупый демон! Глупый, глупый! Он… Он все разрушил!..» Странная горечь застыла на языке, не желая исчезать. Часы тикали так медленно, что, когда двери распахнулись, светловолосый, судя по ощущениям, успел прожить лишние пару дней. Ворох неприятных и пугающих чувств окутали его чёрным дымом и сажей осели в лёгких, делая каждый глоток воздуха прерывистым, жгучим, возможно, последним. — Ацуши… — голос заставляет вздрогнуть. Такой нежный. «Он до сих пор зовет меня так». Выглядит таким хорошим. Это его Рюноске. Совсем не изменился. Это радует. Почти не страшно, но, раз конец близко, хочется поведать обо всём. Открыться. Он всегда так делал. Всегда был честным с этим «человеком». Он будет таким и сейчас. — Это правда… — первые слова срываются, словно со скалы прямо в бурлящее море. Ацуши тоже на самом краю. Только теперь ему почему-то так грустно, страха нет, а вот тянущая вниз тоска льётся по венам. Смотреть на то, как Акутагава оправдывается, как в удивлении застывают его тёмные глаза, почти больно. А слова никак не прекращаются, они льются и льются страстным порывом, последним желанием яростно пылая перед тем, как истлеть. Гонимый им, юноша обнимает демона, прося, моля, умоляя… «Пусть будет так же тепло…» Вдох, выдох, тело всё ещё трясет, перед зажмуренными глазами плывут фиолетовые и оранжевые пятна, а смерть все никак не наступает. Тишину рассеивает тихий, такой родной шёпот: — И всё же он соврал тебе. Потому что ты проснёшься завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. И так ещё очень много лет подряд, — голову ведёт от шока, до Ацуши не сразу доходит смысл этих сладких слов, но, когда они взрываются в его сердце, оно сжимается, пуская по артериям новый ток крови. Из горла вырывается всхлип, лишь оборванный крик, он всё ещё здесь, в этом прекрасном, тысячи раз прекрасном месте, с ним всё тот же Рюноске, хороший, добрый, слишком ангельский для демона. И Ацуши не верит, не верит тому, что слышит, потому что этого быть не может, это невозможно, судьба всегда была к нему жестока, сейчас он должен умереть! Сгинуть в руках своего благодетеля ради чьей-то шутки, так почему же апостол боли и страданий перед ним столь милосерден? — …Пока я рядом, я не позволю никому навредить тебе… — …Ты заслуживаешь намного больше, чем я могу дать тебе… — …Ты веришь мне? Новая волна слёз накрывает его, они стекают незаметно для мальчишки, чей драгоценно-аметриновый взгляд прикован к «человеку» напротив. Чёрные волосы, светлое спокойное выражение лица, глаза, подобные обсидиану, в котором танцуют задорные звёзды. Поэтому ему и было так грустно… Он любит его. Этого смешного угрюмого и хмурого демона, что прячется днями в своём кабинете, читая романы, доброго господина своих подчинённых, что прослыл ужасным трудягой, хотя на самом деле больше бездельничал, очень заботливого, самого настоящего героя, и что только он делает в этом реальном мире? И Ацуши любит его, любит, любит, безумно любит, его, единственного, кто отнёсся к нему по-человечески, единственного, кто подал ему руку, кто терпел и утешал, кто кормил и одевал, кто учил и понимал… Почему это именно он! Нечисть все ненавидят, монстры должны быть злыми, почему Акутагава такой?! Он просто не мог к нему не привязаться, не мог сопротивляться этим тёплым рукам, не смел отвергнуть, и теперь, когда они так же ужасно приятно гладят его; когда целуют в лоб и шепчут успокоения, он полностью и безоговорочно счастлив! Так сильно, что голова идёт кругом. И разумеется, он… — Я верю вам, мой демон.