***
Солнце играло своими зайчиками в отражении стеклянных граней широкого геометрического окна, заходившего своей конструкцией на крышу. Вид из него открывался уже знакомый: всё тот же райский сад, обвитый виноградной лозой и укрытый пушистыми кронами деревьев и лиан, прячущих чуть заросший пруд. Пол здесь был укрыт белым мрамором, а позолота на отдельных элементах сияла ярким блеском. Ацуши отмокал в небольшой керамической ванне, пока руки Акутагавы зарывались в шёлк его серебряных волос, нанося шампуни и масла. Тепло действовало на тело расслабляюще, а вода ароматно пахла — ещё бы, горничные щедро добавили в неё по несколько капель из парочки разных бутылочек, которыми был уставлен один из шкафов с большим зеркалом. — Теперь поднимись, — просит демон, смывая дымящейся водой мягкую пену со светлых волос. В обсидианах брюнета проскальзывает сумеречная искра, когда блуждающий взгляд останавливается на тонкой шее, аккуратных плечах, ровной спине... Пальцы осторожно, с долей любопытства, касаются верхних позвонков, идут вниз, обводя каждый в отдельности, собирая тёплые капли, рисуя ими неясный узор на алебастровой коже. Юноша чуть шевелится, вытягиваясь так, чтобы Рюноске было удобнее — видно, понравилась ласка. — Щекотно, — тихо смеётся Ацуши, поворачиваясь. Глаза его при этом похожи на определение чистой красоты — аметриновое безумие, переплетение глубокого пурпура закатных небес и медово-жёлтого янтаря в дневном свете, поблёскивающего золотом в самой глубине волнующего взора. Грудь нежити сжимается от неожиданного порыва нежности, и Акутагава встаёт на колени, прижимаясь лбом ко лбу юноши, не обращая внимание на влагу. Целует, просто касаясь на мгновение мягких губ. Слух ласкает звонкий хохот, эхом отдаваясь в мелодии души медленным перебором клавиш фортепиано. — Намокнешь же, — шепчет парень на ушко, наклоняясь так, что вода отступает, приоткрывая вид на его тело. Акутагава не слушает предупреждения, придвигается ближе и дарит новый поцелуй в шею, прямо под небольшим острым подбородком. С шумным выдохом Ацуши выгибается от ощущений, чувствуя, как по коже толпой скачут мурашки, прикрывает веки — белые ресницы трепещут, точно пух на ветру. Руки парня тянутся, ища опору, ладони невесомо ложатся на предплечья нежити, сразу пропитывая светлую ткань, — Рюноске надел эту простую рубашку специально для этого случая — и юноше действительно нравилось, как выглядит его демон в чём-то неброском, с закатанными рукавами и незавязанными шнурками спереди. За один из таких Ацуши как раз и потянул, отвлекая внимания, а сам приподнялся, прижимаясь к Акутагаве, невесомо касаясь губами места за ухом. Ещё и ещё, медленно, пока его самого не обнимают, щекоча пальцами вдоль голой спины, по пояснице. Счастье застывает на лицах обоих, приподнимая уголки рта, делая огонь в глазах чуть ярче. Внутри всё зацветает лютиками и лавандой, порхает ворохом невесомых перьев, и влюблённые тают, сжимая друг друга в объятиях, даруя первый глубокий и страстный поцелуй за сегодняшнее утро. Пальцы путаются в волосах и одежде, руки блуждают по чужому телу, плавно обводя каждый сантиметр, заигрывая, успокаивая и пленяя, пока души сплетаются, пульсируют от силы этих чувств... После этого небольшого совместного купания граф и его ученик ещё долгое время ходили окрылённые, витая в облаках. Ацуши вспоминал, как всё же утащил своего демона в ванную, потому что они оба испачкались, ему самому пришлось смывать мутноватые липкие капли, но зато после руки и ноги приятно ныли, а Рюноске остался, чтобы помочь высушить волосы юноши, потирая их белоснежный махровым полотенцем. Но, увы, в последнее время у брюнета, как у владельца большого поместья и весьма обширных земель, появилось действительно много работы, и, хоть парень разбирался во многих вещах, включая и управление, но Акутагава никогда не позволял Ацуши напрямую вмешиваться в графские дела. Наверное, это к лучшему, ведь парня они особо и не интересовали, даже пугали — вдруг он совершит какую-нибудь серьёзную ошибку из-за которой погибнут люди? Поэтому в то время, пока бес сидел, закопавшись среди пергаментов и документов в своём кабинете, юноша предпочитал проводить время занимаясь самообразованием или небольшими поручениями. Сегодня же ему выпал замечательный шанс поехать в ближайший город с Хироцу. В обязанности дворецкого, кроме прочего, входили и довольно важные вылазки за пределы усадьбы, целью которых были забота о продовольствии и заказ различных вещей для надобностей особняка и его господина. Добродушный Рюро никогда не отказывал Ацуши в его любопытстве, так что, несмотря на вечную занятость, старик всегда помогал юнцу скоротать время. А что может быть лучше небольшого путешествия? Их карета мерно катила по дорожке, лошади впереди звонко стучали копытами, и путники даже не заметили, когда перед ними начали вырисовываться силуэты домов и лавочек, высокий шпиль храма и просторы людных улиц, прижимающихся к линии горизонта и отдаляющихся от неё с каждой минутой всё сильнее по мере приближения. Стоило им приехать, как заботы тут же захлестнули странников, не давая их ногам продыху. Дворецкий и его неожиданный помощник провозились с мелкими делами до вечера, явившись в родное имение лишь с последними лучами солнца. Акутагава встретил их на пороге, как уже повелось, безмолвно кивнув Хироцу и крепко обняв Ацуши, чтобы незаметно для глазеющей прислуги приласкать его. — Как всё прошло? — уже позднее спрашивал он, подавая любимому тарелочку с десертом и наливая чай. — Ты всегда так заботлив, мой демон, — мурлычет парень, прижимаясь к его боку, так что Рюноске ничего не остаётся, кроме как потеснить его, присев рядом. — Мне это в радость, моё солнце, — кивает бес, придвигая лакомство. Ацуши берёт его в руки, отрезая ложкой кусочек, и с хитрой улыбкой подносит к бархатным губам Акутагавы, который тут же съедает сладость, облизываясь, и отвечает юноше не менее нежным жестом, целуя аккуратно и страстно. Расправившись с оставшейся едой, влюблённые забираются в свою спальню, где изрядно усталый человек греется от танцующих жёлтых языков каминного огня и, уже разморённый, тихо описывает демону подробности поездки, постепенно проваливаясь в царство иллюзий. — Мы увидели странные устройства, которые летали по небу, кажется, их называют «воздушными шарами». Небольшие, они выглядели как самые настоящие небесные корабли; мне сказали, что существуют экземпляры, способные поднимать нескольких человек в высь! Ну не здорово ли, настоящие чудеса, гляди, через пару веков ты будешь жить в мире воздушного судоходства! Ха-ха, — с самым чистым смехом он соскользнул со скользких шёлковых подушек, проваливаясь в мягкую перину; прижался ближе к Рюноске, положив голову на плечо нечисти. — Нам привезли кучу различных заморских вин и разносолов, много ткани, даже фиолетового цвета, а ведь он ужасно редкий, особенно такой яркий!.. Я встретил пару торговцев, с которыми ты меня знакомил, они волновались по поводу удвоенной охраны на границе. Мы что, собираемся с кем-то воевать?.. А ещё наткнулся на горько плачущего мальчика с его папой у фонтана на главной площади, хотел было помочь, но меня отогнали... Отец семейства чуть ли не драться полез, суровый такой, сказал держаться подальше, коль жизнь дорога... Его бы увела стража, если бы я не остановил её. И где таких людей вообще берут? А сынишка у него милый, я и имя его успел узнать, Гилб вроде... Или как-то так... А потом мы отправились к церкви, просто замечательный же у неё витраж на окнах! Каждый раз засматриваюсь как в первый!..***
Как многим во владениях хмурого Акутагавы известно, день рождение Ацуши знаменует первые деньки весны, всегда радуя хорошей погодой. В этом году юноша встретил свое девятнадцатое лето, в честь которого великий граф, прикрываясь условностью положения парня как своего ученика, устроил довольно большое празднество, на котором успели хорошенько наделать шума их недавние гости, сейчас уже покинувшие славные владения. Чуя был очень удивлён размахом всего торжества, рассматривая ярмарочные палатки и шатры с большим интересом. Живость его эмоций играла во всей красе лазурной глади его сапфирового взгляда, а руки так и цеплялись то за одного спутника, то за другого, пока группа аристократов петляла в шумной толпе из танцоров, бродячих циркачей, иностранных торговцев редкостями и прилавков с рукоделием. Запах пряностей и свежей еды щекотал нос, музыка кружила так, что ноги пускались в пляс, а погода благоволила, освещая земную твердь множеством жёлтых лучей. Под конец дня, ужасно разволновавшись, что не подготовил заранее подходящего подарка, Накахара, немного нервно улыбаясь, преподнёс Ацуши небольшой дар — упакованный пергамент, на котором была записана одна из новых симфоний известного исполнителя из дальних стран. Композиция для скрипки казалась очень сложной в исполнении, но была безусловно красива, чтобы это понять парнишке хватило минуты рассматривания прыгающих точек и чёрточек на ровных струнах нотного стана. Но самым приятным было то, что именно Рюноске сыграет её своими плавными руками, водя смычком по натянутым нитям, мастерски извлекая звуки из бесплодной пустоты. Чарующе. Не стоит объяснять, что подарок Ацуши понравился, но дела, его и Акутагавы, взяли своё, не давая влюблённым времени на тихие вечера в уединении с искусством музыки. «Время это исправить!», — подумал юноша в один милый денёк, принимая утренние водные процедуры. К осуществлению своей задумки он приступил в ту же секунду, когда горничные, помогавшие ему с туалетом, исчезли за дверьми. Ацуши прильнул к своему демону, помогая тому красиво завязать чёрную атласную ленту на шее заместо галстука, гипнотизируя своими галактическими глазами, в туманной пыли которых рождались с яркой вспышкой мириады золотых звёзд, чтобы брюнет даже не смел подумать покинуть его. Их переглядки походили на немой разговор, никому иному не доступный и не ясный, ибо больше в их маленьком мире нет лишнего места для кого-то ещё. Руки влюблённых сплелись, и Ацуши без каких-либо угрызений совести забрал Рюноске у его бесконечной работы, уводя вглубь поместья, в ту комнату, где стояло фортепиано и летали осколки их совместных тёплых воспоминаний. Так спокойно и умиротворённо. Акутагава в молчании извлёк из футляра свой инструмент, водя в воздухе смычком, в готовности заполнить всё помещение тягучей мелодией. Скрипка напряжённо взвилась, как змея, плавно перетекая и снова бунтуя, точно хищник, ведущий охоту; словно стихия океанов и морей. Эти волнующие образы проносились в аметриновых гранях, пока в центре их внимания, точными движениями ведя по струнам, стоял вечный демон, сверкая рубиновым взглядом. Когда сказочная мелодия угасла, Ацуши вдохновенно зааплодировал, всей душой чувствуя переполняющую его радость, что увеличивалась с каждым мгновение, пока не вспыхнула, и парень в ярком порыве не бросился в желанные объятия. — Хочешь ещё чего-нибудь? — спрашивает Рюноске, и ладони приятно плывут по гладкой ткани одежд юноши. — Я готов сделать всё что угодно для тебя, мой ангел. — Я бы прошёлся с тобой по саду, но сначала мне нужна ещё одна накидка, — улыбается Ацуши, пряча лицо в складках материи на чужой груди. — Погода сегодня мне кажется слишком прохладной. Нежить больше ничего не говорит, лишь щёлкает пальцами, являя вместе с красноватыми бликами магии плащ из голубой плотной ткани с мягкой подкладкой. Этот день они провели вместе, исчезнув в лабиринте кустов и деревьев. Солнце тогда светило ярко, даруя изголодавшимся зимой людям самый настоящий жар летней поры. Пара петляла по узким тропинкам, проходя ряды из мраморных женских скульптур, приветствующих хозяев: мужчина продвигался ритмичным шагом, а юноша, не отставая от него, кутался в свой светлый плащ, укрываясь от холода.***
Акутагава немного притих, собирая мысли в кучу. Их было не так уж и много после просто чудесного в который раз вечера. Спальня по-прежнему тиха и надёжна, безопасна. Большое помещение было усыпано пёстрыми мелочами, изысканно подобранными и поставленными на точно выверенное для них место. Столько уже привычных вещей, лишённых острых углов, набитых перьями и обтянутых вышитым узором, но прелесть даже не в богатстве внутреннего убранства или его эстетике. Комната была живой, наполненной следами их с Ацуши присутствия, что эфемерно всплывали в каждой детали. Простыни пахли ими. Приятный, выветривающийся аромат. Шкаф скрипел от множества нарядов, причём не один, потому что оба парня любили посмотреть друг на друга в дорогой, сшитой на заказ и украшенный по желанию сердца одежде. Или же им нравилось её снимать? Возможно и такое, хотя демон упорно твердил себе, что физически не нуждается в плоских утехах, и это было правдой, но тяга к возлюбленному была сильна, а чувства слишком яркими и желанными, чтобы отказываться от них. Рюноске даже вспомнился ужасно раздражающий его случай, когда Дазай в своей шутливой манере заметил, что Ацуши так упорно к нему жмётся и лезет целовать, не выпуская беса из рук, что невооруженным глазом видно — выпрашивает бессонную ночь. Акутагава тогда ужасно заалел, уши его были похожими на спелые помидоры, а речь превратилась в нескладный набор слов. Ему хотелось объяснить, уточнить значение такой «повышенной тактильности», но произнести вслух, что это Ацуши затащит его в покои и там очень жарко, со страстью покажет всю прелесть и возможности человеческого тела, не вышло. Рюноске только опозорился, после чего Осаму ещё долго прятался от злого друга в закоулках. «Чёртов Дазай». Но почему-то сейчас, рисуя размытые картины прошлого в уме, Акутагава улыбнулся, дыша безмятежностью, позволяя ей проникнуть через лёгкие в кровь и течь внутри, ощущая телом приятное утомление. Ацуши сопит рядом, и это кажется таким милым: его расслабленное лицо, прикрытые веки с пушистыми белыми ресницами, немного растрёпанные волосы. Пару коротких прядей демон вертит в пальцах, перебирая, а затем спускается по плечам и проводит по чуть выпирающим рëбрам. Его человек всегда был таким худым? Стоит найти где-нибудь новых сладостей, их юноша всегда уминает с большой охотой... Сколько он весит? Акутагава прикинул, роясь в памяти, что Ацуши всегда был довольно лёгким, поднять его в небо не вызывало проблем. В последнее время парень жаловался на вялость и слабость, результатом чего и стал их сончас в полдень, так что, вероятно, это начало очередной летней простуды. Ацуши, безусловно, по заявлениям лекарей, обладал очень сильным здоровьем, поэтому болел редко, но метко, каждый раз слегая на несколько недель. Рука скользнула с рёбер и поплыла вниз, достигая двух алых отметен на правом боку. Шрамы за недолгие для Рюноске годы посветлели и сузились, становясь всё незаметнее, словно чернила на жёлтом пергаменте старинной книги, стёртые ходом времени. Их вид заставил Акутагаву нахмуриться. Злило то, что возлюбленный успел испытать столько боли до того, как демон нашёл его. Так несправедливо и печально осознавать, что ты не успел, не уберёг, пусть и имел возможность развеять все печали и горести в одно мгновение. Ацуши до сих пор вздрагивал при звуке выстрела или грома: душа его беспокойно погружается в воспоминания, где пыль и туман смешиваются в диком танце вместе с огнём, что уничтожал его кочевой народ, родителей, близких и счастливое детство, его будущее. Юноша много рассказывал о прошлом, цитриновыми глазами смотря в алый каминный огонь и прижимаясь к Рюноске тихими вечерами, шёпотом на грани с глухим плачем. О монастыре имени святого Винсента, об обронённой бутылке вина и ночных прогулках. А демон слушал, стараясь со звуком слов стереть страдания с покрытого тонкими белыми полосками шрамов тела. Они так и засыпали, прижимаясь друг к другу, беззаботные, как котята. Потому что им удалось обрести приют, место, где тебя всегда ждут, поймут и примут. Разве можно мечтать о большем?***
— Что? — интересуется Ацуши, тыкая вилкой в воздушное картофельное пюре, неровным слоем размазанное по тарелке. Остатки ужина в своём одиноком хаосе были похожи на древние руины. — Мороженое. Холодный десерт из молока и сливок. Повар настоял на том, чтобы добавить в него кусочки фруктов. Тебе должно понравится, — обыденно перечислял Акутагава, пока прислуга выставляла аккуратные хрустальные чашечки, заполненные чем-то белым и ажурно украшенные, перед ними. Реакция была ожидаема, но от этого не утратила своего очарования: озорная улыбка солнцем осветила столовую, заставляя даже горничных облегчённо вздохнуть. Рюноске довольно расслабился, сев свободнее, подпёр подбородок рукой, наслаждаясь идиллией повседневности. Наконец, вот она, его гармония, где каждый день ему желанен, где время не протекает мимо неудержимой рекой, сметая на своём пути все его старания и начинания. Он любил и был любим, сей мир открылся демону заново, позволив увидеть каждую свою деталь глазами смертного, чистыми и открытыми любопытными глазами, стремящимися охватить всë своим взором. Акутагава настиг равновесие, отыскав себе среди хаоса и пустоты единственное, чего могло недоставать существу нетленному и могущественному, — душу. Тогда, в тот самый момент, наполненный радостью каждодневности и зацикленности, бесу показалось, что он достиг апогея возможного счастья...***
— Мне необходимо, чтобы вы ответили на некоторые вопросы, ведь больной не в том состоянии, чтобы его беспокоить, — ровно произнëс доктор, что-то перекладывая в своей сумке. Волосы его уже тронула седина, пару серебряных прядей волнами плыли по голове, небольшие глаза со спокойствием и живостью смотрели прямо на собеседника. Граф сидел напротив, на самом краешке дивана, максимально сжав сложенные замком пальцы, а дворецкий, тенью стоящий за ним, в сером свете помещения выглядел выцветшей картиной очень скучного художника. Акутагава некоторое время молчал, постукивая большим пальцем, по тихой комнате скакал звук шлепков кожаных перчаток, пока хозяин поместья резко не остановился и, опустившись, сгорбившись, зарываясь пальцами в лохматые волосы и сжимая их у висков, не вздохнул. Напряжение было видно на каждой его мышце. Говорить начал Хироцу. — Молодой господин тремя днями ранее поднялся ближе к полудню и, как рассказывают его горничные, выглядел измотанным и болезненно-бледным и каждое движение совершал очень медленно, с трудом. После переодевания, которое заняло у него довольно много времени, Его Светлость отправился на поздний завтрак, к которому почти не прикоснулся. Спустя ещё пару часов его нашли без сознания, — Рюро прервал свой рассказ, врач понимающие кивнул ему. — Были ли предпосылки? У вас есть возможные предположения, как он мог заразиться? Рюноске, превратившийся в острую чёрную гору, восседающую посреди гостиной, помрачнел ещё сильнее, глаза его скрыла чёлка. Сухим голосом, хриплым, будто сорванным, он очень тихо, почти шепча, произнëс: — В последние дни Ацуши был сонным, мало ел, часто уходил в себя, не мог сосредоточиться, быстро уставал... — он опустил руки, сжимая кулаки до скрипа. «Чёрт», — снова пронеслось в его голове, от чего брови беспомощно нахмурились. У Рюноске зла на себя не хватало, вот так оплошать! Он не заметил того, что мельтешило у него прямо под прямым демоническим носом! И теперь его возлюбленный, человек самый что ни на есть прелестный, должен за это расплачиваться. Разумеется, Ацуши решил не привлекать слишком много внимания своим ухудшившимся состоянием, ведь бес был так занят, столько дел, вот юноша и молчал, не желая доставлять проблем своим недомоганием, пусть оно и длилось уже который день. Акутагава должен был заметить, настоять на своём, ведь парень, сколько бы времени он не провëл в позолоченных стенах, охраняемых горничными, всë ещё оставался сиротой с улицы, привыкшей к тому, что полагаться нужно на себя. Дурак ты, Рюноске, полный идиот! Граф поднял блестящие в глубине чёрных дыр алым глаза на доктора. По словам Хироцу, это был лучший специалист, которого можно было отыскать в округе, и демон охотно верил, видел это. Осмотр мужчина провёл мастерски, насколько ничего не смыслящий в медицине Акутагава мог утверждать, а стоит ему проявить хоть капельку подозрительности, с ним случится ровно то же, что и со всеми врагами знатного аристократа. Это известно любому глупцу. — Что ж, судя по состоянию больного и вашим словам, смею вас расстроить: прогнозы неутешительные. Ваше Сиятельство, Великий граф, — тихо произнёс врач, потирая сухие тонкие руки. Эта его фраза заставила всё внутри Рюноске замереть на месте и сжаться. Лицо демона вытянулось. — Не следует исключать возможность ошибки, но, учитывая весь свой многолетний опыт, я могу утверждать, что ваш ученик болен «Троей», эпидемия которой вспыхнула на востоке графства и недавно — в столице. И, если это действительно так, боюсь, его уже не спасти, — чувство было похоже на ударную взрывную волну, проникающую так резко, что осознание приходит с опозданием. Акутагаву оглушило. Сквозь пульсирующий вакуум пробивались обрывки слов, сказанные столь спокойно, словно это вовсе и не относилось к Ацуши, будто говорили о ком-то другом, далёком и чужом. «Организм уже ослаблен до предела»... «болезнь зреет в теле уже не одну неделю»... «после проявления явных симптомов времени не так много»... «в вашем случае уже слишком поздно»... «Ему осталось не более шести дней». — ...Ваша Светлость!.. Рюро смотрит на него обеспокоенным взглядом, таким, какой Рюноске никогда у него не видел, не подмечал. Комната вокруг враждебно-пёстрая, чернота вместе с тенями кривым зеркалом искривляет черты лиц доктора, дворецкого, мелкой прислуги, что принесла чай... Демон смотрит на всё это, как на иллюзию, карикатуру, иллюстрацию в виде шарша к несмешному анекдоту на дешёвом пергаменте, и не может понять, почему в груди так странно булькает и перетекает, заворачиваясь в водоворот, тягучая чёрная желчь, затопляя его. — Что? — бессмысленно выдавливает Рюноске, перед тем как всё его существо и самообладание срывается в невидимую пропасть.***
События следующих дней разворачиваются столь стремительно, что Акутагава просто не успевает за ними следить. Его разум мутнеет, впадает в отчаяние, но, до трясучки и ужаса испуганный приближающимся будущим, пытается взять себя в руки, что выходило скверно. «Хироцу, что он сказал?». Он судорожно пишет послания с просьбой о помощи Йосано, понимая, что никакие крылья и никакая телепортация не доставят её с одного материка на другой за пару дней. Ругается, превращая в щепки свой рабочий стол, опрокидывая все документы и бумаги вместе с перьями и чернилами на пол. Пытается снова составить хотя бы в уме возможное сообщение Дазаю, но слишком хорошо уверен, что тот даже не удосужится прочитать чёртово письмо, а если и прочитает, ничем не сможет помочь. Поместье пропитывается запахом смерти, гнетущим её духом, присутствие которого сгущает воздух и холодит сердце. «Какая глупость, скажи, что он ошибся». Все эти телодвижения отнимают столь драгоценное время, поэтому — словно опомнившись, наверное, пытаясь забрать последние секунды, — нежить прибегает к своему человеку, буквально врываясь в покои, распахивая двери, и тут же тушуется, боясь напугать его своим отчаянным взглядом рубинного мака, расцветающего прямо за багряным маревом заката. «Да быть такого не может!» Ацуши встречает его с улыбкой, нежной и мягкой, как и всегда, спрашивает, что же сказал ему доктор, не понимает, почему его демон молчит. И, когда на бедном лице его отражается понимание, всего на секунду Рюноске готов зайтись рыданиями. Но юноша лишь усмехается, возвращая себе полностью безмятежный вид, от чего в горле у нежити застывает большой ком. — Ха-ха! Ну, раз всё настолько серьёзно, то мы явно пропустим все балы этим летом! — смеётся парень, и плечи его слегка приподнимаются, так незаметно, будто для этого у него не хватает сил. Акутагава слышит его душу. Он замечает это сразу же. Ощущает на уровне их связи. Ацуши догадался. «... Пожалуйста, скажи, что это не так...» И этот факт пугает его почти так же, как и тот, что его любовь и смысл умирает. «... Пожалуйста...» Рюноске собирает всех лекарей, что только могут явиться к нему; угрожает, срывается, кричит на них, с каждой неудачей что-то теряя внутри себя, чувствуя, как капля за каплей чаша переполняется, как лопаются нити и разбивается стекло, раня его изнутри. Демон ходит опустевшим и измученным, всё свободное время проводя у постели Ацуши, подняться с которой юноша уже не может. Он спит большую часть визитов, а когда бодрствует, Акутагава замечает, как черты его порой искажает гримаса боли. И высший демон ничего не может с этим сделать. Лишь провести рукой по волосам, плечам, лёгким прикосновением пощекотать пальцы и разделить острые чувства, вонзающиеся в его душу так резко и болезненно. И это почти убивает его следом. Верный слуга, Хироцу, ходит за своим графом: лишь он из всех троих выглядит так, словно у него всë ещё есть остатки контроля. Поэтому, когда в очередной раз выходя из своей спальни, Рюноске натыкается в коридоре на дворецкого, демон позволяет мудрому старику похлопать себя по плечу, затем наклоняется ближе; руки скользят по его спине, и бес разрешает себе чуть ли не упасть на дворецкого, уткнуться в ткань его пиджака и скуляще простонать куда-то в пустоту, обнажая и так очевидную слабость. И это помогает. Тепло объятий на мгновение оживляет его, помогая, наконец, сосредоточиться и подумать. — Господин Рюноске, сейчас вовсе не время поддаваться панике, — слова эти, бархатистые и текучие, напоминают Акутагаве о том, что старый слуга временами ходит ловить рыбу у спокойного водоёма, где вода вот так же смиренно следует своему пути. — Ответ всегда найдётся, просто нужно знать, где искать. Ну точно, и кто из них тут старший? Забавно. Брюнет отстраняется, глубокими ониксами смотря на свою правую руку. — Пожалуйста, приглядите за Ацуши, пока я не вернусь. Я постараюсь быстро, но, думаю, ему понадобиться ваша выдержка и доброта, — перед тем, как выпрыгнуть в окно, демон все же оборачивается. — Спасибо.***
Поместье встречает своего хозяина мрачными коридорами и морозным летним холодом спустя множество часов. Времени почти не остаётся, — Рюноске знает, — но это больше не важно. Перечитав почти все имеющиеся материалы столичной библиотеки, демон осознал, что выход был только один. И он ему не нравился, но другого просто не оставалось. Использовать неотработанную магию на Ацуши, чтобы исцелить, было рискованно, а надеяться, что душа его останется на земле — глупо. Но, если она не сможет выйти из тела, это будет лучший вариант, пусть и поставит его в подвешенное положение. Это всего лишь временное решение, пока Акутагава не придумает нечто лучше. Либо так, либо никак. Ему безумно жаль.***
Мысли оседают ровным слоем прямо на самое дно сознания, а разум наполнился холодной решимостью, откидывая прочь ворох сомнений и пыль вопросов, очистился, засияв острым блеском, как верный клинок, упоенный кровью в пылу тысячи сражений. Всё его существо сейчас лежит на этом острие, накалённое, взвинченное, взволнованное, и каждое движение может разрезать пополам, навсегда всё разрушить. Животный страх тянет за локоть, с улыбкой ведя по тропе безумия. Есть способ. Есть шанс. Комната была темна, свечи потухли, испустив тонкую ленту блеклого дыма, когда первый порыв ветра открыл балконные двери, чтобы, ревя и бушуя, впустить воздух, влажный от начинающегося дождя, что с каждой минутой только крепчал, словно предвидя нечто ужасное. Стихия вторила демону, сверкая яростно молнией и крича всей силой грома, угрожая и пугая своей мощью, но даже она не могла повернуть вспять время, так что, закрыв вещий мир пеленой тяжёлых туч от взора Луны и других светил, небо горько рыдало, слезами своими вымаливая благословение. Акутагава тихо шагнул в их с Ацуши обитель, неспешно приближаясь к широкой кровати. Юноша, лежавший в ней, больше походил на лесной дух: бледная кожа его совсем утратила цвет, словно он был и вовсе прозрачным, на измученном безжизненно-белом лице мрак начертил тёмные пятна, от чего оно казалось крайне изнемождённым и уставшим; волосы утратили былой блеск, ломкой соломой ложась на подушку, а в худых руках уже не было силы поднять даже чашку чая. Хрупкий образ этот болезненно отозвался в груди, пронзая чёрным туманным чувством демоническое нутро, сплетаясь страшным узором из ночных кошмаров и фантомных иллюзий. Брюнет осторожно встал на колени перед больным, всматриваясь трясущимся взглядом в любимые черты, ещё сохранившиеся в искажённом облике. Те, что были лучше любого произведения искусства и вызывали приятный трепет во всем теле несчётное количество раз. Бережным касанием Акутагава взялся за холодную руку, нежно проводя по ней пальцами. Тихое сопение прервалось, на мгновение воцарила гнетущая, давящая тишина. Ацуши с некоторым усилием приподнялся, встречаясь с демоном невидящим взглядом, в котором на солнце тлели завядшие лютики, сжимая вялые жёлтые лепестки. — Мой демон? — голос был едва слышен в шуме стены дождя. Рюноске придвинулся ближе, давая рассмотреть себя. — Это я, моё солнце и звёзды, — он невесомо провëл по серой щеке, оставляя на сухом лбу лёгкий поцелуй, отчего парень зажмурился и улыбнулся, глухо смеясь. — Как ты? — Я видел сон... В нём... мне вспомнилось детство. Как я спас птенчика, выпавшего из гнезда... Такой маленький и беззащитный, в моем видении он... был похож на ворона. Кроха с чёрными перьями... Как у тебя. И я... поднял его наверх, хватаясь за ветки... Я... — юноша уронил голову на одну из подушек, оказываясь ещё ближе к Акутагаве, напрягая глаза в желании разглядеть его сквозь волны сумеречной темноты. И, видимо, что-то в нём в тот момент сломалось, не выдержало давления прошедших дней, потому что следующие слова парень говорил скуляще, словно провинившееся дитя. — Рю-ю-ю..! Мне так жаль..! Что я... Тебя... Что я тебя... Ночь дрожала беспокойным полётом мотылька на встречу огню, превращаясь в безвременную пустоту, тихие звуки и шорохи придавали забвению шум тысячи капель, ударяющихся о гранитную землю. — Ацуши, — демон плавно поднялся, приобнимая юношу так, чтобы тот мог спокойно видеть его лицо: холодное и недвижимое, как у статуи, и всë же опалённое живостью, отражающей бурю чувства в чёрных омутах пропасти обсидианового взгляда. — Ты мне веришь? Сколько надежды и мольбы заключают эти слова. Представить сложно, что само порождение преисподней когда-то будет на коленях просить человека. Серые стены тлели в тени, измазанные пеплом, печальный крик струн дрогнул на высокой ноте. — Да, мой демон, — улыбка похожа теперь на искажение гримасы боли, биение души еле слышно играет в такт, повинуясь беспрекословно. — Сейчас ты заснёшь, а когда вновь откроешь глаза, я буду рядом. И всё будет хорошо. — Акутагава смахивает застывшее хрустальными кристаллами слëзы, оглаживая ладонью подбородок, коротко целуя в губы; мимолетно, как весь мир, проносятся в его памяти ряды воспоминаний, наполняющие его грудь тем самым теплом; согревающие, словно искры, яркие и дорогие, как миллионы и миллионы таких же людских жизней. Стрелки часов замедляют свой ход, их шаги хромают в такт прерывистого дыхания. Рюноске вытаскивает из кармана пузырёк и протягивает юноше, вкладывая в призрачные руки. — Это..? — непонимающе хмурит белые брови парень, ему отвечают жалостливым взглядом — извинения написаны на Акутагаве шёпотом теней, что нитями складываются в страшные слова. Алый загорается в глубине его глаз, сжигая собой копоть и сажу пустоты. Нежить принимает свой облик, укутывая чёрными крыльями обоих во мглу, отрезая от внешнего мира. — Мой свет, тебе не будет больно. Ацуши смотрит на красивый пузырёк с гранëнной крышкой, поворачивает его в руках, наблюдая, как переливается внутри почти бесцветная жидкость. Красиво. Аметрин впервые за эти дни вспыхивает закатом, расходясь по всему небу акварельными мазками уверенной кисти, возносясь ярко-оранжевым и пёстрым-жёлтым прямо в пурпурную синь, сталкиваясь и танцуя, как цветной ветер пляшет в диких горах. Просияв, юноша расслаблено облокотился на беса, ложась на подставленное плечо, всей душой чувствуя, как нечто невидимое опутывает, связывает их, делая навечно единым. Он понял. Он готов. Крышка падает на одеяло, фигурное стекло горлышка касается губ и медленно наклоняется: содержимое враз выливается в горло, немного жжёт, а после ощущения пропадают вовсе, растекаясь бессилием по венам и капиллярам. Ацуши тяжело вздыхает, спутанно моргая, смотрит в пунцовый рубин мутным взором, тянется и окончательно падает в руки Рюноске, теряясь в пространстве среди сгущающейся и зовущей тьмы. Странное ощущение напоминает ему полëт: оно кружит голову и заглушает все звуки, оставляя лишь замкнутый вакуум; холодным потоком что-то влечёт прямо вверх, свет исчезает, чувства иссушаются, мелким песком выскальзывая из ладоней. Секунда, другая, бегут и крадутся, одновременно расплываясь на границе погибающего восприятия. Воздух в лёгких шипит, не давая вдохнуть, и тело обвивает холодный терновник. — Спокойной ночи, Рю-ю... И фитиль свечи гаснет, падая в пропасть.