Бриджит
— Как ты? — первое, что услышала Бриджит, возвращаясь из темноты. Она резко вдохнула, выгнулась дугой, цепляясь за плечи Сэма. Она чувствовала, будто раскалённый песок проносится с кровотоком по всем её венам. Она слышала голос, видела мутный силуэт и чуть более контрастно глаза Сэма. Он смотрел участливо, заботливо, удерживая её. — Нормально, — выдохнула Бриджит, возвращая себе эту восхитительную способность — дышать. — Сэм… — Что? — Ничего, ты тоже… ну… уже… — Да, я укололся тоже, — догадался Сэм, — но у меня не было такой бурной реакции. Признаться, я испугался. Думал, может быть, аллергия или ещё что. Но ты просто ненадолго вырубилась. Совсем на чуть-чуть. Не переживай, всякое бывает. А сейчас нам лучше поспать. Я возьму куртку и лягу на полу, ты располагайся удобно. Бриджит молчала всего лишь мгновенье, прежде чем возразить так категорично, что Сэм не мог ослушаться: — Тебе нет нужды ложиться на полу. Здесь достаточно места для обоих. Бриджит прижалась к стене, она подтянула коленки почти под подбородок, когда Сэм накинул одеяло, чтобы согреть её. Сам он лег рядом, но укрываться не стал. Всё же это было бы слишком. Бриджит Фицджеральд с ним в одной кровати и это… это её чёртово тепло. — Всё в порядке? — зачем-то спросила она. — Да, всё хорошо, заверил её Сэм, поворачиваясь на спину, закладывая руки за голову. Возможно, они молчали совсем немного, быть может, несколько часов. В полумраке номера, освещаемого лишь светом фонарей с улицы, можно запросто потерять счёт времени. Бриджит не являлась любительницей поговорить, но она всё же нарушила тишину первой: — Скажи, ты когда-нибудь употреблял что-то тяжелее травки? — Почему ты спрашиваешь? — отозвался Сэм, а Бриджит пожалела о том, что не промолчала. — Да так… — молвила она теперь неохотно. — Я думала об этом ещё тогда, до Хэллоуина. А сегодня, когда ты так ловко сделал укол, я подумала… — Я обучался на курсах медицинской помощи, — ответил Сэм, и даже в темноте в его голосе чудилась улыбка. — Когда-нибудь я расскажу тебе обо всём. А теперь давай спать. — Ты так и не ответил, — вырвалось у Бриджит неподотчётно. — Вы совершенно правы, инспектор. Бриджит чувствовала себя немного уязвлённой, но всё же замолчала. Спать не хотелось, но и искать новые темы для диалога казалось бессмысленным, поэтому она просто смотрела на то, что позволял разглядеть скудный свет. Сэм, разумеется, оделся: джинсы, майка, проймы которой обнажали его руки полностью. Бриджит думала, что при своём невысоком росте, Сэм кажется удивительно сильным, и о том, что странно думать об этом вообще. Физическая работа, которой в жизни Сэма со всей очевидностью хватало, выковала из породы гибкое тело с рельефом в руках. Бриджит даже не поняла, что невольно любуется этими призрачными линиями. Она поймала себя только тогда, когда пальцы, не подчиняясь логике, потянулись, чтобы проверить — не сон ли это — тёмный островок жёстких волосков в подмышечной впадине. «Подумать только, она в постели с мужчиной. Какая же это гадость! Вот только гадость ли?»Сэм
Он думал, что не сможет заснуть из-за пережитого, а ещё из-за того, что Бриджит дышала горячо и глубоко на расстоянии всего в несколько дюймов, но усталость взяла своё, Сэм провалился в глубокий сон без сновидений. Он проспал всё утро и добрую половину дня и пробудился только тогда, когда услышал сигнал автомобиля откуда-то с улицы. Он открыл глаза, с трудом припоминая, почему не находится дома. Бриджит сидела на подоконнике и читала. У неё в ногах стоял запаянный пакет еды из китайской забегаловки. Сэму пришлось кашлянуть, поздороваться, чтобы привлечь её внимание: — Привет. И давно ты проснулась? — Не знаю. Но я успела выйти на улицу, купить нам обед. Я зашла в книжную лавку и в парикмахерскую. Оказывается, мы на окраине небольшого городка. — В парикмахерскую? — удивился он, только теперь замечая на голове Бриджит что-то вроде банданы. — Волосы спутались, и я подумала, что так будет лучше, — она смотрела прямо на него, когда развязывала узелок, но в глазах её стояла такая светлая грусть, что Сэм не придумал ничего иного, кроме как ляпнуть: — Ты, Бриджит, о, Боже! Нет, я просто хотел сказать, что они снова вырастут. Она была почти лысой. Короткий ёжик волос обнажил слегка оттопыренные уши. Чуть более длинная чёлка уже не скрывала её глаза. И… это были совершенно удивительные глаза, в которые он не просто смотрел, а пялился, заставляя себя вымолвить: — А знаешь что? Я голоден, как Гаргантюа. Здорово, что ты купила обед. — Ничего особенного. Лапша, какой-то соус. — Спасибо за всё, — улыбнулся Сэм. — Да, хорошо, непонятно только, как мне отблагодарить тебя. И вроде бы фраза, обронённая ей, простая и дежурная. Вроде как, можно было и промолчать, но он вдруг начал рассказывать то, о чём Бриджит спрашивала ночью. — Героин. Это было совсем недолго. Может быть, я просто не хотел забывать, думал, что это будет ярким маркером на всю оставшуюся жизнь. Я не собирался подсаживаться и каким-то чудом не подсел. — Что? — Знаешь, давай об этом позже. Можно пообедать, сесть в фургон и поехать дальше. — Дальше? Куда? У тебя есть план, маршрут? — Нет, ничего похожего, но, думаю, нам стоит ехать на восток. — На восток, — удивилась Бриджит. — И почему? — Иногда лучше не искать веских причин. Просто, когда едешь на восток в такое время, солнце не светит в глаза.Бриджит
Ей было немного стыдно, за отсутствие прав, и, как следствие, невозможность подменить его за рулём. Нет, Сэм не жаловался, но всё же выглядел усталым, а Бриджит думала, почему он вообще в это ввязался. А ещё о том, что не стоило ему врать — волосы она обрезала не потому, что они спутались. Но, кажется, Сэм понимал и это, а также то, что иногда лучше молчать, чем говорить. Он понимал даже, что сейчас лучше не смотреть на неё, а просто держаться за руль. — Ты не закончил рассказ, — молвила Бриджит, снова удивляясь, что нарушает молчание первой, раньше подобные случаи можно было пересчитать по пальцам, но теперь она пыталась разговорить Сэма сама. — О чём? — Сэм то ли не понял, то ли сделал вид. — О героине. — Ах, это. Так я его и не начинал. Точнее рассказал самый конец. — Хорошо, тогда что было в начале? Признаться, Бриджит и сама не очень-то любила автобиографические монологи. Если бы она знала, то никогда не спросила бы. Но все эти «…бы» — отдельное измерение, живущее на кончиках пальцев и языков. — А в начале отделил Господь свет от тьмы, и воду от суши, — улыбнулся Сэм, но тут же осёкся. — Прости, иногда я шучу неловко, но не могу удержаться. — Всё нормально. — Знаешь, наверное, всё дело в том, что Макдональды живут на этой земле уже много лет. Вот только странно — обычно в таких случаях род разрастается и крепнет, но у моих предков никогда не было больше одного ребёнка. Я и сам из довольно маленькой семьи: меня воспитывали мама и дедушка с бабушкой. Отца не помню, как, признаюсь, точно не знаю, что с ним случилось. Это обстоятельство никогда не занимало моих мыслей, потому что детство было по-настоящему счастливым. У меня была своя комната, кошки и собака, у семьи — бизнес, связанный с растениями. Жизнь казалась прекрасной и удивительной, когда меня брали в оранжерею, а бабушка или мама объясняли, как ухаживать за тем или иным растением. Знаешь, мне всегда это нравилось — ковыряться в земле, находить новые соцветия, срезать и упаковывать розы. Только я частенько думал — никогда-никогда не запомнить мне этих названий. Запомнил. Причём, гораздо раньше, чем думал, и сам удивлялся этой способности. Знаешь, оранжерея всегда была для меня местом особенным. Мама не настаивала, но себя с начальной школы я иначе, чем ботаником, не видел. Наверное, это странно, но я хотел продолжать дело, начатое непонятно кем из предков. Лет до тринадцати в моей жизни всё было прекрасно и безоблачно: школа, спорт, хобби, друзья. Всё перевернулось, когда маме диагностировали рак, а оперировать не взялись. Надо сказать, что я узнал не сразу, и всё удивлялся, почему вдруг она стала чаще лежать днём, постоянно просить помочь в оранжерее. Мне рассказали только тогда, когда её положили в больницу, из которой она уже не вышла. Дедушка сделал это по-своему, как он привык: «Сэмюель, ты должен попрощаться с матерью. Не плачь. Ей так будет тяжелее». Мне было тринадцать. В тринадцать парни не плачут. Не плачут, но быстро отбиваются от рук. Сначала я перестал приходить в оранжерею. Потом стал пропускать занятия в школе. К пятнадцати я был завсегдатаем вечеринок, курил травку. В шестнадцать появился героин. Я даже не пускал по ноздре, а сразу вмазался и всё. Сэм сделал такую долгую паузу, что Бриджит успела вставить: — Что значит «всё?» — Героин ударил, как доской по затылку и… на какое-то время всё встало на свои места. Знаешь, я не буду рассказывать тебе всё, это не интересно, но нескольких раз мне хватило, чтобы понять — это всё не моё. — Ты бросил. — Скорее компанию. За компанией наркотики ушли сами. — Но это, вроде, не просто? — Тебя не отпустит, если есть деньги. К тому времени, как всё началось, умер мой дедушка, наши дела шли из рук вон плохо. Бабушке пришлось заложить дом, и мы переехали в оранжерею, оборудовав две комнаты в бытовке. При том, что я вёл себя отвратительно, она проявляла такую трогательную заботу, и это… подействовало как-то, не знаю. На самом деле я мало что помню из той, прошлой жизни. Возможно только тот отрезок, когда на месяц заперся в оранжерее с учебниками и растениями. Мне хотелось вернуть прошлое настолько, насколько это было возможно. — Получилось. — Постепенно вернуться к своей мечте. Знаешь, я снова захотел получить образование. Проблема состояла в том, что у нас не было денег. Совсем. Мамины сбережения, дом — всё ушло на её лечение, а потом заболел дедушка. О последнем я тоже не знал. Меня, вроде как, не было. — Но. — Тогда-то у меня и появилась мысль выращивать травку. На лето бабушка уехала к кузине, а через полгода перебралась насовсем. По официальной версии тётушке Тэссе нужно было помогать с внуками, но, думаю, бабушка всегда слишком доверяла мне. Ей казалось, что я стал достаточно взрослым, чтобы остаться в одиночестве, отвечать за себя, идти к своей цели. — То есть ты торговал дурью, чтобы накопить на учёбу? — Звучит как-то слишком хорошо, — улыбнулся Сэм. — Не думай обо мне лучше, чем я есть. Иногда я занимался всякой чушью.Бриджит
Бриджит думала, что знает Сэма Макдональда всего месяц, но за это время она даже не потрудилась взглянуть на него ближе. Факты, которые удалось узнать о нём до этого момента, можно было легко пересчитать по пальцам. Во-первых, он был красивым, а это с точки зрения Бриджит было отвратительным и недопустимым. К тому же, осознавая свою привлекательность, Сэм не спешил ею пользоваться. Это Бриджит могла понять, но считала откровенной глупостью. Бриджит думала, что играть нужно теми картами, что оказались на руках в целом, не игнорируя «джокеров». Во-вторых, красота Сэма ей была в общем-то безразлична. Не потому, что такие парни не обращали на неё внимания, скорее потому, что вместо «Отче наш» она вызубрила простой постулат: «Мужчины — это зло», правда, в эти рамки Сэм не очень-то спешил умещаться, потому что, в-третьих, он был чудовищно увлекающимся человеком. Из этих увлечений Бриджит выделила бы ботанику и чрезмерную любознательность. Да, и в-четвёртых, он уже месяц был её личным водителем, а на сумму подобных слагаемых жаловаться было бы грехом. Бриджит понимала — их отношения становятся здорово похожими на дружбу. К тому же, Сэм только что открылся перед ней, рассказал то, чем вряд ли со многими делился, и Бриджит чувствовала, что тоже должна оголить какую-то из своих сторон. Во всяком случае, затянувшаяся пауза как бы намекала на это. Ей-Богу, проще было бы раздеться на площади… — Джинджер называла меня Би, Бридж, иногда Бибстер, но тебе лучше этого не делать. Она сказала это и почувствовала себя полной дурой. Сэм начал с конца, но рассказал ей целую историю. Она приступала ab ovo, но поняла, что не сможет выдавить больше ни слова. Только произнеся это «Джинджер», она почувствовала, как весь остальной мир от неё буквально отсекло гильотиной, оставив ей маленький необитаемый островок за бездонным морем отчаяния, под стеклянным колпаком одиночества. Там, где постоянно шёл дождь, где царил вечный ноябрь. — Бриджит. Бри-и-и-иджит, — Сэм тихо звал её откуда-то издалека. И пришлось признать, что островок одиночества, колпак и море нарисовало её бурное воображение, а она всё ещё рядом с Сэмом, встревоженно заглядывающим ей в глаза. — Тебе лучше смотреть на дорогу, со мной всё в порядке, — глухо сказала она. — Хорошо, я не буду тебя так называть. Я буду называть тебя только Бриджит. В крайнем случае Бибс или Бабси.Сэм
Сэм размышлял о том, что не рассказывал о себе никому и никогда. Особенно об употреблении. Он был уверен, что мысли, облечённые в слова, причинят ему максимум боли. Но с Бриджит получилось так органично, так складно, что ему даже пришлось удостовериться, а всё ли было сказано? Слишком уж легко он говорил о смерти и жизни, о порошке, о котором, признаться, до сих пор иногда вспоминал. Сэм думал об этой страной лёгкости, и о том, что Бриджит тоже попыталась. Что ж, глупо ждать, что у неё получилось бы столь же легко. С момента смерти матери прошло восемь лет, Джинджер умерла несколько часов назад. — Всё в порядке, Бриджит, — заверил её Сэм ещё раз на всякий случай. — Хорошо, но куда мы едем? — отозвалась Бриджит, разглядывая пейзаж за окном. — Мы же разговаривали об этом. — Я помню, но ты обманываешь, мы едем не на восток. — А ты внимательнее, чем кажешься, — рассмеялся Сэм. О’кей, я хотел сделать тебе небольшой сюрприз, отвлечь.Бриджит
Она догадывалась, что это может быть только Торонто. Из крупных городов ближе всего находился он. Бриджит почему-то и не сомневалась, что речь шла о городе, но оставалось непонятным, что задумал Сэм. Однако, признаться, она была благодарна ему за всё. В обществе Сэма Бриджит почти могла не думать о Джинджер, о матери. Да, мысли фонили в голове, как плутоний-239, но не казались столь обжигающими. Сэм был своеобразным экраном между её внутренним миром и тем, что происходило снаружи. — Выглядит так, как будто ты хорошо знаешь город, — удивилась Бриджит, когда они оказались среди многоэтажных домов. — У меня есть правило — всегда держаться главной дороги, — рассмеялся Сэм. К тому же, есть указатели. — Но куда мы держим путь? — Ты увидишь. Думаю, это будет неплохо.