***
— Тебя же на самом деле не Гарри зовут, да? — спросил его молодой человек с некоторой тоской в голосе. Гарри отпил из своего бокала, чтобы не выдавать проскользнувших, должно быть, в его выражении эмоций. — Боюсь, что так. Меня зовут Гарри Харт. — Так и знал. Блин. Гарри всё ещё был зол. Он хотел унизить молодого человека, сказать ему множество обидных вещей, пересчитать каждый его проступок и указать на каждый его промах. Эггзи сидел перед ним, выглядя на десять лет старше, чем когда он видел его в последнюю их встречу. И Гарри не мог перестать думать о том, что он, должно быть, тоже стал выглядеть на десять лет старше. Он заметил, что Эггзи словно бы оглядывается, сидя напротив него: должно быть, он боится, что его заметят знакомые — заметят в компании с таким взрослым мужчиной, — мужчиной «в возрасте» — как Гарри. И это злило Гарри ещё сильнее. Может быть он больше и не мог называть Эггзи «мальчиком», однако один взгляд на его беззаботное лицо понуждал Гарри звать его про себя мальчишкой. — Прошлый раз, когда мы виделись, — начал он отстранённо, топя взгляд в своём Гиннесе, — я был весьма ошарашен, застав тебя с сигаретой. Вероятно перед сегодняшним визитом мне действительно стоило выпить что-то от головной боли, потому что это — определённо новый уровень безответственности. Солнечное выражение вмиг слетело с лица Эггзи и он переплёл руки на груди, откинувшись на спинку дивана. — Ну, я не припомню, чтобы кто-то сказал мне тогда, что курить плохо. Вдруг Гарри поразила ошеломляющая по своей простоте догадка: Эггзи пытался привлечь его внимание. Конечно же, это было очевидно, он стоял на улице довольно долго, ожидая пока Гарри явится, в запасе у него была всего одна сигарета и он решил закурить ее как раз вовремя, чтобы Гарри успел это заметить. «Он что, хотел, чтобы я отчитал его?» Иначе для чего было это показное выступление? — Должен заметить, существуют куда более действенные способы впечатлить кого-то, — без малейшего раздражения ответил Гарри. — К примеру, блестяще окончить военное училище и зарабатывать на жизнь честным трудом. Брови Эггзи обиженно изогнулись и подбородок выпятился вперёд в крайнем негодовании. Он сидел молча несколько секунд, сверля Гарри взглядом, будто едва сдерживался, чтобы не сказать в ответ какую-то очевидную, ребяческую гадость. Гарри вёл себя грубо, он знал это. Его грубость не имела за собой никакой рациональной цели, кроме того, чтобы выплеснуть разочарование, — и он знал это. Его резкость не служила, а препятствовала выполнению задачи, которую он перед собой поставил, он просто терял время. Никогда не случалось такого, чтобы Гарри безвольно шёл на поводу у своих эмоций, однако прямо сейчас он вполне осознанно не предпринимал ничего, чтобы совладать со своей злостью. Гарри хотел дать Эггзи понять, что он хотел им гордиться, что эта встреча могла быть другой — и никто иной как сам Эггзи виноват в том, что всё есть именно так, как есть. — Ну, — горячо отозвался Эггзи, — извиняюсь, что из шкуры вон лез, чтобы выбиться в люди. Но походу недостаточно для кого-то, кто всю жизнь сидел на сафьяновом ночном горшке. Всё ещё по-ребячески, но более элегантно, чем Гарри ожидал. Гарри знал, что Эггзи не заслужил его осуждения. Он не имел права вмешиваться в жизнь мальчика, которого встретил тогда на улице, его задача была проста — оказать услугу и исчезнуть навсегда. Что сделал Гарри? Гарри решил, что в праве наставлять его. Это Гарри заставил Эггзи терпеть — и мальчик позволил матери выйти за Дина Бейкера. Гарри сказал ему, что он должен дать Мишель свободу — и Эггзи пришлось жить с жестоким мужчиной, который не дал ему развиться. Гарри приучал его, что он должен заботиться о матери — и Эггзи оставил ради неё военную карьеру. Гарри поощрил его жульничество — и Эггзи решил, что можно не чураться также и воровства. Гарри внушил ему, что у него должно быть много друзей — и Эггзи связался с плохой компанией, благодаря которой в его досье теперь есть всё — от наркотиков до вандализма, и то, как Эггзи продолжал увиливать от его вопросов, подсказывало Гарри, что немалую роль в этом сыграл его отчим. И именно Гарри вынудил Эггзи с ним считаться. Гарри, конечно, не мог и догадываться, что поступай он иначе, будь он отстранённей, будь он холодней с мальчиком, это не изменило бы звеньев этой порочной цепи. И Гарри, разумеется, не мог знать, что без него Эггзи был бы куда более несчастен и потерян к своим двадцати пяти годам и даже для самого Гарри эта история кончилась бы совсем по-другому. Конечно, Гарри всего этого не знал. Однако Гарри знал, что неправ, и всё же продолжал поносить молодого человека, утоляя свою беспричинную глубоко внутреннюю злобу до тех пор, пока их грубо и нагло не прервали. — Эй! — раздался неприятный в своей расхлябанности возглас со стороны дверей. — Ты чё тут, совсем охренел? Эггзи рефлекторно сгруппировался, всё негодование, которое до этого расправляло его плечи, скрутило их внутрь. — Эти молодые люди тоже из шкуры вон лезут, просто недостаточно? — спросил у него Гарри, мгновенно переключив внимание на приближающуюся к ним недружелюбно настроенную компанию. — Они не в счёт, пошли отсюда. — Ерунда, мы не допили. Гарри сразу же заметил, как молодой человек напрягся и бросил на него встревоженный взгляд, который сразу же показался Гарри знакомым. С точно таким выражением он тогда, несколько лет назад, оглядел его, прежде чем отказаться от его предложения подвезти. — Дедуля, ты бы шёл подобру-поздорову, — обратился к нему нерасполагающего к беседе вида молодой человек. — Он не шутит, тебе лучше уйти, — понизил голос Эггзи, нагнувшись к нему через стол. То, что Гарри видел в его лице, точно не было стеснением, как он полагал изначально. Эггзи вовсе не стыдился его компании перед друзьями — строго говоря, окружившие их молодые люди вряд ли приходились ему таковыми. В ходе разговора он понял, что они скорее входят в круг приятелей Дина Бейкера. Видит Бог, у Гарри выдалась тяжёлая неделя. И он имел весьма слабую выдержку, когда ему в спину посылали оскорбления, порочащие честь его собеседника. — Позвольте мне преподать вам урок. Урок номер один: если джентльмен носит с собой трость, это ещё не значит, что он на неё опирается. Урок номер два: в схватке «четверо на одного» всегда побеждает тот, кто знает цену чести. Особенно если его трость заряжена оглушающими снарядами. Урок номер три: джентльмен всегда оставляет о себе хорошее впечатление. Потому что в противном случае он будет вынужден стереть эту встречу из вашей памяти. Гарри солжёт, если скажет, что чистое восхищение и ошеломление, отразившиеся на лице молодого человека, ему не польстили, когда он снова сел на своё место напротив него. Гарри солжёт, если скажет, что его сердце не сжалось, когда он направил на него часы, чтобы выстрелить дротиком с транквилизатором. И Гарри также солжёт, если скажет, что он совсем не рассматривал Эггзи на роль кандидата в Кингсман. — Я надеюсь, ты доволен тем шоу, которое ты устроил для парня, потому что с бумажной волокитой маяться будешь именно ты, — сказал ему Мерлин, когда Гарри, под его сокрушённый вздох, незаметно прикрепил к плечу Эггзи прослушивающий жучок и отпустил, отчасти сожалея, что не стёр ему память хотя бы о тех отвратительных минутах, когда он исходил на мальчика желчью. Гарри огляделся. — Бумажной волокитой? Не знаю как ты, а я вижу лишь последствия небольшой пьяной перепалки между парой плохо воспитанных люмпенов.***
Позже, в тот же день, пока Эггзи возвращался домой, Гарри в очередной раз просматривал его личное дело. У парня были недюжинные задатки, с которыми он уже вполне имел право претендовать на роль Ланцелота — половина агентов, которых Гарри знал лично, становились кандидатами в его возрасте с меньшими заслугами. Однако у Эггзи не было протекции, как у остальных — выходцев из семей аристократов. Как и в случае с его отцом, Ли, Гарри придётся предоставить Честеру некий довесок к собственному слову, если он хочет, чтобы у парня был шанс. Не то чтобы у них было время, чтобы быть разборчивыми, и не то чтобы качества, необходимые агенту, хоть в малой степени зависели от его родословной — на взгляд Гарри, Честер Кинг ещё двадцать лет назад закостенел в своих взглядах, и с годами худшие его черты, как консерватора, только усугубились, а лучшие — давно изжили себя. Смотря на фотографию Эггзи времен учебы в морской пехоте, Гарри понимал, что тот не нуждается ни в чьём покровительстве. Он был силен сам по себе, всё, чего ему не хватало — правильного направления, руки, которая повела бы его вверх. Но прежде, Гарри знал, нужно отрубить руку, которая тянет мальчика вниз. — Я бы советовал вам держать руки при себе, мистер Бейкер, потому что у меня достаточно материала, чтобы посадить вас за решётку на очень долгое время, — видит Бог, он жил в том числе ради того, чтобы сказать эти слова. Пусть и не лично. Эггзи справился. У Гарри было доказательство его абсолютной, самоотверженной преданности и в глубине души он упивался знанием, что эта преданность пока что принадлежала вовсе не агентству, не Кингсман, а ему лично — лично Гарри. — Хватит пялиться на фотографию мальчика, Гарри, это начало выглядеть странно ещё двадцать минут назад.