Прошлой ночью
Кристофер вернулся домой сразу после звонка Джисона. Как только он услышал имя Суджин, произнесённое сухо и тихо, он уже не мог думать ни о чём другом. Они с Суджин знакомы давно, почти с самого создания Танпопо. Вместе они нашли первых крупных спонсоров, вместе поймали десятки тварей, не дававших людям спать спокойно, вместе устраивали похороны сотрудников. Чан больше всего боялся, что когда-нибудь похороны будет устраивать один. Но самое пугающее, самое непонятное и странное Кристофер не может понять — Суджин писала ему весь вечер. Писала, потому что была напугана, она хотела рассказать что-то очень важное. Что-то, чего явно не должна была говорить. И возможно, если бы она не написала ему, если бы просто притворилась недалёкой и сделала вид, что не знает ничего, её бы не тронули. И ведь Суджин была далеко не глупой: она во всём искала выгоду именно для себя. Так почему она писала так настойчиво, если знала, чем всё может закончиться? Чану стоило приехать сразу, как только он получил сообщение. Если бы он не поехал к сестре, он бы мог спасти её или хотя бы услышать, что именно она так настойчиво пыталась сказать. Чан только вошёл в дом. Судя по разбросанным вокруг вещам, кто-то поджидает тут его уже давно. Закрыв двери изнутри и не включая свет, Крис прислушивается к нечеловеческому шипению, но с места не двигается. Он слышит шаги, медленные, отмеряющие расстояние от стены до стены. Пистолет в потайном кармане кожаной куртки вряд ли поможет: гость, пришедший настолько поздно, наверняка знает, что делать с человеческими игрушками. Значит, выхода нет. — Это ты виноват во всём, — тихий, словно змеиный шёпот пронзает изнутри. Голос звучит знакомо, но из-за искажений Кристофер не может понять, кому он принадлежит. И отвечать на провокации Кристофер не торопится. Медленно, шаг за шагом, он приближается к нему. — Родители, друзья… кто же будет следующим? Кого ты убьёшь? — шёпот разъедает изнутри, впиваясь в голову невидимыми шипами и вызывая ужаснейшую боль, сравнимую разве что с болью потери. — Это ты… — Как поживает твоя сестрёнка? Слышал, её беспокоят кошмары в последнее время. Чан тяжело дышит, пытаясь отогнать боль и держать разум чистым, но от одной мысли, что за его сестрой следят, контроль над своими эмоциями теряется. Она — единственный человек, ради которого Крис продолжает. Продолжает жить и ловить тварей, невзирая на смертельную опасность. Нужно было быть осмотрительнее, раз смертельная опасность решила зайти в гости, как к себе домой. — Знаешь, что ей снится? — гость смеётся пронзительно громко, а Чан медленными шагами, придерживаясь за стены, идёт на его звук. Ханна никогда не рассказывала, что ей снится, но часто жаловалась на кошмары. — Ей снится её смерть. — Убирайся, — наконец подаёт голос Чан, резко выглядывая из-за угла и наставляя прицел на чёрный силуэт. Человек? Или Особенный? Нет, это не человек, но и на Особенного он мало чем похож, потому что глаз его не видно. Лишь улыбка, растянутая от уха до уха, и смех, впивающийся в кожу, говорят о том, что силуэт не принадлежит обычному человеку. Но Кристофер не пугается, даже не думает о побеге. Ему плевать, если его тело найдут здесь, как нашли тело Суджин. Враг, к которому он идёт уже столько лет, возможно, стоит прямо перед ним.Если бежать, то только навстречу.
— Каждую ночь она закрывает глаза и чувствует, как её сердце останавливается. И всегда по одной причине. Из-за своего брата, — и вновь ужасающий смех. — Думаю, она будет следующей после Суджин. — Не смейте трогать её, — шипит Кристофер. — Тронете хоть пальцем, и я уничтожу вас! — Он сказал, что ты её убьёшь. Также, как ты убиваешь и всех остальных, — с наигранной печалью в голосе произносит незнакомец. — Людей, что преданы тебе. — Кто — он? — стиснув зубы, произносит Кристофер, а силуэт приближается к нему почти вплотную. — Это он убил Суджин?! Или это сделал ты? — Ошибаешься, — ногтем незнакомец касается Чана в районе сердца, разрезая тонкую ткань рубашки и пронзая кожу. — Это был ты. И в ту секунду, как доносится последний звук из растянутых в улыбке уст, Кристофер видит, как силуэт превращается в туман, и чувствует, как нечто чёрное наполняет его сердце.Настоящее время
— Все двери закрыть, в комнату никого не пускать, — Минхо задёргивает шторы, проверяя, не следит ли за ними никто снаружи. — Как только очнётся, спросить, с кем он разговаривал до встречи с нами. — Хорошо, — кивает Феликс, сжимая кулаки. Ещё одна ночь обойдётся без сна. Безвкусная кровь — это один из признаков чар, нанесённых Иллюзионистом на тело смертного. Кристофер не резал себя. Иллюзия с горьким привкусом розы. Опять. Радовало лишь то, что Чан ещё до того, как сесть в машину и поехать в убежище, вёл себя странно. Иначе убежище можно было уже считать бесполезным. Минхо ненавидит это чувство. Ненавидит, когда кто-то играет с ним в прятки, прикрываясь за чьей-то спиной. И почему-то в голову приходит Лотос. Именно после того, как Айва связалась с ним, начали появляться игральные карты и иллюзии, и это говорит лишь об одном: нужно проверить ублюдков и как можно скорее. — Он будет в порядке? — спрашивает Хёнджин, стоящий возле двери и наблюдающий за происходящим со стороны. — Да. Если это был иллюзионист, то его сила работает только несколько часов, не больше, — Минхо смотрит на Кристофера, лежащего на кровати под тёплым одеялом бездвижно. — Он уже успокоился. — В среднем около восьми часов, — подтверждает Феликс. — Это произошло незадолго до того, как ты его забрал. С кем он был, Минхо? Минхо напрягается. Он точно не помнит, а то, что подсказывает ему разум, совсем не хочется считать правдой. Ведь именно Джисон выводил Чана из офиса. Но нет. Джисон не мог. Джисон ведь не такой. Да, он достаточно странный, возможно, не совсем адекватный, но он не из тех типов злодеев, которые растягивают удовольствие от своих деяний. Будь это Джисон, он бы сразу убил, не стал бы тратить время зря. — Я не говорю, что тот, с кем он был, виновен, — поясняет Феликс, замечая неоднозначную реакцию на лице Минхо. — Но исключать эту версию не стоит. Не все Иллюзионисты могут поддерживать свою силу на расстоянии, — шёпотом добавляет он. — Это кто-то из подчинения Крапивы, — мотает головой Минхо. — Они бы не стали нанимать кого-то, кто не профессионален. — Ты его защищаешь? — Феликс приподнимает вопросительно брови. Он чувствует учащённые удары сердца, но Минхо сразу успокаивает их, замечая в поведении Феликса что-то крайне ему не свойственное. — А ты его обвиняешь? В комнате повисает тишина. Феликс никогда не обвинял никого, кроме себя. Он мог злиться на тех, кто причинял ему боль, или ругаться, когда что-то уходит под чужой контроль, но обвинять того, кого когда-то считал другом? Нет, Феликс на такое не способен. И судя по его сжатым кулакам, он и сам не понимает, что говорит. Безумный день. — Сколько ты не спал? — спрашивает Минхо, подходя к Феликсу почти вплотную и заглядывая в глаза. Глаза, переполненные светом. Такое случается, когда Феликс не спит слишком долго. У обычного человека начинают появляться галлюцинации или обмороки, но у Особенного пропадает человеческое сознание вовсе. Все силы переходят во власть особенности, включая всю мозговую деятельность. Минхо смотрит на Хёнджина, кивая в сторону таблеток, лежащих на тумбочке возле кровати Чана, и тот сразу понимает, что от него требуется. Пока Минхо отвлекает Феликса разговором, Хёнджин аккуратно наливает в стакан воду и добавляет туда несколько капель сильнодействующего снотворного. Им они успокоили Кристофера. Минхо не хранит дома таблетки. Зачем эта химия, когда в соседней комнате живёт лечащий Особенный? А вот снотворного у Минхо достаточно. Он держит его в тайне от Феликса, добавляя иногда ему в пищу, чтобы тот спал хоть немного. — Я в порядке, — говорит Феликс, а Минхо хватает его за руки, пока Хёнджин сзади обвивает его руками за шею и медленно вливает содержимое стакана Феликсу в рот. Феликс не сопротивляется, послушно выпивая всё до последней капли, хотя одной своей мыслью он может передать по телу импульс и убить одним ударом двоих. Искусно контролируя себя, Феликс лишь немного мычит в знак недовольства, пока Минхо держит его, не позволяя вырваться из своих рук. Хёнджин убирает стакан от уст Феликса и смотрит на Минхо. — Позови Чанбина, — просит Минхо, придерживая Феликса за плечи, пока тот ещё может стоять. Хёнджин ставит стакан обратно на тумбочку и уходит, оставляя Минхо одного в комнате с двумя спящими людьми. Давление, которое ситуация оказывает на всех, сейчас слишком высоко, но Минхо сделает всё возможное, чтобы усмирить бушующий вокруг хаос. Феликс покачивается из стороны в сторону, прижимаясь к тёплому телу Минхо, как к самой мягкой подушке, а Минхо аккуратно поглаживает его по плечу. Все сейчас на пределе. Нельзя, чтобы ситуация выходила из-под контроля, но уследить за всеми будет трудно. У Хёнджина время на исходе, у Феликса постоянный недосып и страх, у Сынмина никогда не было серьёзного отношения к работе. А теперь к этим троим прибавилось ещё четверо. И как тут усмотреть за всеми? В комнату входит Чанбин, сразу подбегая к Минхо и забирая Феликса у него из рук. — Положу его на диване, — шёпотом произносит он, а Минхо кивает. — Я привык к хаосу вокруг, у меня куча мелких братьев и сестёр. Поэтому можешь доверить его мне, — словно читает мысли Чанбин. — Я отличная няня. — Хорошо, — соглашается Минхо. — Если он будет говорить во сне — отвечай. Его это успокаивает. Чанбин кивает в ответ и осторожно выходит из комнаты уже с засыпающим Феликсом. Минхо смотрит на Кристофера, отчего-то жмурящегося и бормочущего что-то себе под нос, а затем на Хёнджина, стоящего в дверном проёме и также смотрящего на Чана. — Нет, — отвечает Минхо на так и не заданный Хёнджином вопрос. — Ты не можешь остаться здесь вместо Феликса. Слишком опасно. — Но других вариантов ведь нет, верно? Минхо молчит, вновь поворачивается на Кристофера, а затем на Хёнджина. Других вариантов и правда нет. — Если поборю свой страх перед ним, то нам будет легче работать вместе. И не нужно будет волноваться, что из-за него я могу умереть, — спокойно говорит Хёнджин. Хёнджин, даже если трясётся от страха, всегда до конца держит голову. Дикий гордый танцор, находящийся под властью эмоций и исполняющий любое их желание. Хёнджин — это эмоции. Одни лишь эмоции. И переубедить эти эмоции, предоставив им здравый смысл в качестве аргумента, невозможно. Этот фокус работает лишь с разумом. А эмоции… им плевать на здравый смысл. Печаль, сочувствие, страх — они гораздо сильнее. И Минхо давно не видел Хёнджина заинтересованным кем-то так сильно, как сейчас. Нет смысла спорить. — Двери не закрывай. И зови Чанбина, если что-то случится. — Я не маленький, Минхо, — шепчет Хёнджин, медленно поворачивающийся на Кристофера. — К тому же, здесь он считает меня монстром под кроватью, а не наоборот. — Не позволяй себе думать о нём слишком хорошо. Он не тот, кем кажется. Джисон сидит на подоконнике, высунув ноги из окна, чтобы мягкие тёплые капли дождя попали на кожу и хоть немного подняли настрой. За окном — темнота, но дождь и мягкий свет луны сдерживают мрак, осветляют, словно делая уязвимым. — Да как этот придурок посмел… — шепчет Джисон, поднимая руку к груди и касаясь ожога. — Камень, на котором выцарапана улыбка? Что за бред? Почему он вообще сказал мне это? Наверное, с самого детства придумывал это… — на лице появляется грустная усмешка. — Я разве виноват, что ничего не чувствую? Минхо знает прошлого Джисона лучше, чем Джисон настоящий. Минхо знает все тайны настоящего Джисона, а ведь он так пытался их скрыть. Минхо знает даже будущего Джисона — Джисона, который может сломаться, узнав правду о своём прошлом. Минхо вокруг. В каждом моменте времени и пространства. И каждый раз, думая об этом, Джисон хочет биться головой о стену. Теперь он понимает, почему Минхо так интересовался причиной, по которой Джисон вновь и вновь появляется в его жизни. Судьба? Нет, здесь должно быть что-то большее. Доставая из лежащей рядом пачки одну сигарету, Джисон вставляет её в губы и тянется за зажигалкой. В голову закрадываются мысли, заползают, словно стая пауков, готовых плести свои паутины. Джисон ненавидит это чувство. Подобное ощущают подростки, когда старшие внушают им своё мнение и пытаются построить в их головах своё мировоззрение. В результате в голове диссонанс, ты не знаешь, какие из твоих мыслей правдивы, какие из них истинно твои, на какие из них стоит обратить внимание прямо сейчас. — Память, — вслух произносит Джисон, концентрируясь на мыслях о том, что с ней делать. Руку чуть трясёт от волнения, от предчувствия чего-то неладного, пробегающего по затылку. «Какова вероятность того, что я окажусь виновником всего произошедшего? Может, я видел то, что не стоило, и если вспомню, то меня сразу убьют?» — и Джисон не хочет, чтобы его мнение о себе изменилось хоть на секунду, — «Может, не стоит вспоминать?». Джисон затягивается никотином, чувствуя, как пауки в голове разбегаются, делясь на группы и поднимая плакаты. Одни твердят, что вспоминать не нужно, иначе настоящее может измениться и Джисон потеряет себя. Другие уверены, что Джисон не изменится, если узнает правду, ведь даже если окажется, что он самая последняя бесчувственная тварь, убившая всех своих близких, он — это всё ещё он. И плевать, что произошло тогда, ведь сейчас Джисон является тем, кого уважает. — А если загляну в прошлое и найду ценную информацию, которая поможет нам победить… — задумчиво спрашивает себя Джисон. — Тогда Минхо будет вечно благодарить меня. Минхо… Минхо, Минхо, Минхо... — Как заставить тебя подчиниться? — решает Джисон, вновь затягиваясь. — Если тебе так нравится быть доминантом, то будем играть немного по другим правилам, — Джисон обращается к увядшему цветку, сидящему в сухой земле, четь подёргивающейся от залетающих капель. — Этот придурок должен понять, что если я лежу под ним, это не значит, что я не могу встать. Это значит, что я позволяю ему быть сверху. А если я молчу, это вовсе не значит, что я не могу связать слов. Это значит, что я не хочу разговаривать с таким мусором, как он. Цветок в ответ молчит, но его листок чуть покачивается вверх и вниз от резко поднявшегося ветра. — Рад, что ты со мной согласен, дружище, — улыбается Джисон, касаясь листа, чтобы погладить, но тут же ломая его и поджимая губы. — Ты прожил хорошую жизнь. — Ты же не куришь, — Минхо подходит сзади. Джисон не услышал его шагов из-за звука бьющихся о крышу капель, но ничуть не испугался, когда голос Особенного прорезал тишину. — Откуда сигареты? — спрашивает Минхо, садясь рядом на подоконник. — Угадаешь? — спрашивает Джисон, поворачиваясь к Минхо и выдыхая дым прямо ему в лицо, отчего он жмурится и чуть морщит нос, а Джисон довольно улыбается. — Пачка почти пустая, но раньше ты не курил. Значит, она не твоя, — Минхо внимательно осматривает сигарету, которую Джисон держит между пальцев. — Крепкая. Она принадлежала человеку, который знает в них толк. Но судя по тому, как легко тебе удалось её украсть, этот человек тоже курит редко. — Хорошо, — заинтересованно кивает Джисон. — Так чья же она? — Чонин не курит, Чанбин тоже. Она принадлежит Чану, — Минхо смотрит сначала серьёзно, а затем смеётся. — Да брось, ты специально вытащил её из кармана его куртки, когда я смотрел. — Скучный ты, — цокает Джисон. — Беспонтовый. Минхо выглядывает из окна, чтобы понять, что же так заинтересовало внимание Джисона. Но вещи, которые волнуют Джисона, находятся вовсе не на улице. Они в голове. Джисон поворачивается к Минхо, проверяя, не показалось ли ему кое-что. — Я думал, ты не умеешь уставать, — произносит Джисон. — Выглядишь ужасно. Минхо закатывает глаза, ударяя Джисона по плечу, отчего тот сдавленно мычит. Он и вправду устал. И не будь Джисона здесь, он бы точно лёг спать, чтобы восстановить силы после тяжёлой недели. Однако у них не так много свободного времени, чтобы тратить его на сон. Раз Суджин уже в руках Крапивы, а Минхо отчего-то уверен, что она именно у Крапивы, то им осталось немного. Либо они успеют собрать армию, либо умрут. А утерянные воспоминания Джисона непременно связаны с Крапивой. — Давай быстрее начнём то, что планировали, — вздыхает Минхо и чуть смеёшься. — Если ты, конечно, теперь меня не боишься. — Это ты должен бояться, — огрызается Джисон, но тут же улыбается, вспоминая свой план. Минхо молча отходит от него, подходя к большому зеркалу на шкафу и снимая с себя рубашку. Вставать и идти следом Джисон не торопится, но и отводить глаза от оголённой широкой спины, наверняка до безумия горячей, он не спешит. Раз уж для него устраивают концерт, почему бы не насладиться им? Рельеф мышц, раскидистые плечи, сведённые друг к другу лопатки и идеальная осанка словно созданы для того, чтобы на них смотрели. Но Джисон отличает парней, которые знают о своей красоте, от тех, кто её совершенно не ценит. Минхо относится ко второму типу: судя по его размеренным действиям, плавным движениям и абсолютному отсутствию внимания к себе, он вообще редко перед кем-то раздевается, потому что считает это чем-то обыденным и неизбежным. Не объясняя ни слова, Минхо выставляет стул в центр комнаты прямо напротив зеркала и рукой подзывает Джисона. Джисон усмехается, спрыгивая с подоконника, и идёт к стулу, опираясь на его спинку и вопросительно смотря на Минхо, оценивающего освещение, температуру воздуха и парня, стоящего перед ним и даже не пытающегося скрыть свои мысли. Эти мысли видно, даже когда их не произносят, по одному лишь взгляду. Джисон смотрел так ещё в детстве, глазея на ребят, которые играли в войнушки. Взгляд под названием «На что ты ещё способен?». — Меньше слов — больше дела, — просит Минхо и хлопает по стулу, призывая сесть. — И от верха избавься. — Так и скажи, что хочешь посмотреть на моё тело вживую, — тянет Джисон, словно он забыл о том, что было пару часов назад. — Мне нужно своё солнечное сплетение. — Опять? — А у тебя есть какой-то лимит? — Минхо вопросительно поднимает брови. — Мне нужно доплатить? Джисон сжимает зубы, выдыхая переполняющую его агрессию, потому что нельзя позволять Минхо брать верх язвительными шутками. — Для тебя лимитов нет, — спокойно отвечает он, замечая по возмущённому взгляду, что ответные удары работают. — Раздевайся. Джисон цокает, медленно убирая руки от спинки стула, и стягивает с себя чуть влажную от дождя футболку. Минхо сначала смотрит, не отрываясь от открывающихся из-под ткани изгибов тела, а затем понимает, что лишь больше раззадоривает этим Джисона. Он отходит от младшего, поочерёдно достаёт с навесных полок свечи и зажигает их, расставляя вокруг стула, возле зеркала, на стол, рядом с какими-то красками, и возле двери и окон. Джисон уже заметил, что у Минхо довольно большая коллекция свечей, но чтоб настолько. И взгляд удачно падает на оставленную на столе белую рубашку. Правда, Джисон не думает, что Минхо оценит этот сюрприз по достоинству. Скорее взбесится. — Но так даже лучше, — шепчет Джисон, садясь на стул лицом к зеркалу и накидывая белоснежную рубашку на плечи. — Тебе ведь только солнечное сплетение нужно? Минхо подходит к Джисону со спины, сразу замечая в отражении знакомую белоснежную ткань. Набирая в лёгкие воздух, Минхо заглядывает в наглые блестящие глаза, ожидающие действий, которые должны следовать за пакостью. Но Минхо так легко не поддастся. — Попрошу Чана вычесть это из твоей зарплаты, — устало произносит Минхо и осматривает худое, но от этого не менее аристократичное тело, кладя горячие ладони Джисону на плечи и массируя их. — Следи за температурой. Будет слишком жарко — говори. «Теперь ты об этом беспокоишься?» — Джисон закатывает глаза и кивает. Минхо отходит и находит в шкафу баночку с краской, а затем неторопливо открывает её. Пальцы ловко набирают её и Минхо касается ими ключиц Джисона, проводя прямо по ним, а затем спускается чуть ниже, до солнечного сплетения, где красуется недавно оставленный розовый ожёг. Джисон хочет спросить, что Минхо делает, но почему-то не может себя заставить. Ему слишком нравится серьёзное выражение лица напротив, чтобы лишать себя подобного зрелища. Минхо окунает пальцы в баночку вновь и достаёт их, касаясь в этот раз уже лица: лба, скул, носа, губ. — Минхо. Минхо замирает с пальцами на пухлых губах и ожидающе смотрит. Безумие и гениальность. Джисон никогда не мог ужиться с ними двумя. И безумие всегда оказывается сильнее. Поэтому парень сводит губы в трубочку, целуя кончики пальцев, не отводя взгляд от чужих глаз. — Прекрати, Хан Джисон. Джисон самодовольно усмехается, опуская взгляд на секунду и с новой силой поднимая его. — Что ж… Может, тогда тебе стоит перестать вестись на мои провокации и наконец заглянуть в моё прошлое? Минхо хмыкает. Он окунает пальцы в баночку, на этот раз касаясь своего солнечного сплетения и рисуя спираль, останавливаясь лишь в районе сердца. Джисон следит за ним, высунув кончик языка сквозь зубы. О профессиональной игре Хан Джисона Минхо давно известно, однако она не даром зовётся профессиональной. Джисон одними только глазами может раздеть до души, передать свои эмоции и выдать призыв к действию. От этого взгляда хочется увернуться, закрыть своё тело, но Минхо понимает, что если закроется, то проявит слабость. И в то же время Минхо чувствует себя абсолютно подвластным маленькому дьяволу. Джисон ставит в тупик. Одним только взглядом. — Вчера, когда тот полудурок приставал к тебе, ты смотрел на него также? — спрашивает Минхо, понимая, что ещё хотя бы секунда такого взгляда и он тоже может понять его неправильно. — Если да, то я понимаю, почему он решил, что ты к нему подкатываешь. — Ну… его тело не заслуживает, чтобы на него так смотрели. — А моё, значит, заслуживает? — усмехается Минхо, и Джисон почему-то рад его улыбке. — Если хочешь приставать ко мне, то я не против, — многозначно мурлычет Джисон. — Ты буквально час назад говорил, что без своего разрешения к тебе прикасаться нельзя, — не верит своим ушам Минхо. — Так быстро отказываешься от своих же слов? — Час назад ты был в одежде. Минхо улыбается, откладывая баночку на стол, и подходит к Джисону сзади, вновь кладя руки на плечи, которые теперь оказываются острыми, но расслабленными. «Доверяет мне?» — спрашивает себя Минхо, а затем смотрит в зеркало, понимая, что Джисон продолжает любоваться им, как самой дорогой картиной в его коллекции. — Смотри на своё отражение. Не отрывайся, — просит старший, а Джисон послушно переводит взгляд. Псевдопослушание — часть сего коварного плана по захвату Ли Минхо. — Я направлю пламя на точки, которые покрыты краской на твоём теле. Буду видеть то, что видишь ты. — Хорошо, — соглашается Джисон и, расправляя плечи, смотрит в зеркало, ожидая. Минхо раскаляет ладони, обжигая, и по телу Джисона будто проносится пожар. Вокруг резко становится светло, как днём, а пламя из свечей раздувается до невероятных размеров, направляясь прямо к Джисону, смотрящему лишь в свои глаза. До ушей доносится еле слышный шёпот, но Джисон не может его разобрать: язык явно старый и давно забытый. Однако с каждым произнесённым словом по телу проносятся волны жара, а само оно становится ватным то ли от пережатых рук и ног, то ли от льющихся колыбелью слов. Растворяясь и сливаясь с огнём внутри, Джисон не замечает, как исчезает из комнаты, из дома, из города и оказывается в летнем лесу, сидящим в той же самой позе на ветке дерева и наблюдая за уплывающим за горизонт солнцем. Вокруг тишина. Нет никакого шёпота, лишь беззаботное пение диких птиц и лёгкий освежающий сознание ветер. Джисон видит свою любимую деревню, все дома с этого места видны, как на ладони. — Джисон! Джисон! — слышится писклявый голос Феликса снизу. — Мне срочно нужно кое-что тебе сказать! Джисон смело спрыгивает с дерева, приземляясь точно на ноги, и бежит к Феликсу, размахивающему руками в метрах двадцати. Феликс выглядит взволнованно, его ноги дрожат от бега, а глаза наполнены грустью. Точно. Джисон вспоминает этот день. День, когда он видит Феликса в последний раз, даже не подозревая о том, куда всё это приведёт. — Что такое? — спрашивает Джисон. — Мама сказала, что мне нужно уехать, — расстроенно произносит Феликс. — Что? Куда это? Почему? — расспрашивает Джисон. — Я не знаю, — жмёт плечами друг. — Будет какая-то проверка. Мама говорит, что если мы не уедем, то меня заберут плохие люди. Плохие люди. Проверка. Речь идёт о чём-то больше, чем о полиции, о чём-то масштабнее и загадочнее, чем о приезде даже самого президента. И тот Джисон, Джисон из прошлого, тоже понимает это. Он ведь не дурак. — И когда ты уезжаешь? Надолго? — Прямо сейчас уезжаю. Мама говорит, что это на пару дней. Джисон вздыхает, накидываясь на друга с объятиями, и сжимает его крепко-крепко, насколько это возможно. Феликс говорил о том, что может уехать, несколько дней назад, но Джисон и подумать не мог, что это произойдёт так скоро. — Проводишь меня? — спрашивает Феликс, шмыгая носом. — Конечно провожу, — отвечает Джисон. Джисон переносится на вокзал, сквозь время и пространство, но не придаёт этому значения. Видимо, это произошло лишь в видении, не в реальной жизни. Потому что Феликс как ни в чём не бывало машет рукой, стоя возле вагона, и ждёт, пока его родители затащат чемоданы внутрь. Джисон машет в ответ, слыша ругань взрослых за спиной, но не обращая на неё внимания. Его лучший друг. Он уезжает. Уезжает прямо сейчас. И Джисон ничего не может поделать со слезами, то и дело предательски стекающим по щекам. Они с Феликсом никогда не разлучались дольше, чем на ночь, а теперь он уезжает. Чувство внутри и огромные чемоданы Феликса подсказывают, что их разлука продлится дольше, чем пара дней. Феликс грустно улыбается, смотря на плачущего Джисона на прощание, и входит в вагон. Поезд трогается с места, постепенно набирая скорость и скрываясь за горизонтом. Джисон стоит. Стоит действительно долго, словно надеясь, что поезд вернётся обратно, но вместо этого поезда, мимо проносится второй. — Эй, тот парнишка не должен был уехать! — Джисон слышит крик совершенно незнакомого мужчины сзади. — Эй, ты, это твой друг? Куда он уехал? Незнакомый мужчина в деревне. Неужели, этот мужик в старой потрёпанной рубахе и есть та проверка, из-за которой уехал Феликс? — Я вам ничего не расскажу! — Уверен? Джисон кивает, и мужик тянется за телефоном в карман. Джисон выхватывает телефон прямо из его ладоней и бросает на рельсы под несущийся поезд. На всякий случай. Мужик замахивается, чтобы ударить, но не попадает. Джисон уворачивается от удара и со всех ног несётся в неизвестном ему направлении. Они редко гуляли возле железной дороги, поэтому не все тропинки Джисон здесь знает наверняка, а вот мужчина, не отстающий ни на шаг наверняка знает здесь каждую ямку. Паника охватывает тело и сознание. Сейчас его схватят. Сейчас проверка заберёт его вместо Феликса. И куда уж Джисону, спортивного духа у которого не так уж и много, до взрослого мужчины, явно работающего не простым фермером. Мужчина догоняет его уже через несколько секунд, роняя на землю и разбивая колени в кровь. Джисон пытается уползти, но его хватают за ноги и тащат в неизвестном направлении. Он отбивается, пытается вырваться из крепкой хватки, но бесполезно. Мужчина бормочет себе что-то под нос, только вот Джисон даже не старается слушать, рыпается и бьёт кулаками по ногам мужчины. — Помогите! Кто-нибудь! Но никого рядом нет. Никто не слышит. Время и пространство вновь перематываются. Джисон оказывается в каком-то погребе, подвале, посреди мешков с рухлядью, а мужчина, затащивший его сюда, стоит рядом. Сколько прошло времени? Сутки? Двое? Джисон в полумраке не сразу замечает, что мужчина затачивает нож. Осматривая своё грязное исхудалое тело, Джисон видит кровь. Крови вокруг настолько много, что пропадает дар речи, что на языке вертится один вопрос: «Я ещё жив?». — Ну что, не надумал рассказать нам, куда уехал твой друг? Мы тебя отпустим, я обещаю. Джисон пропускает вопрос мимо ушей, снова оглядываясь вокруг и понимая, что кровь, разлитая по полу, принадлежит не ему одному. Двое… нет… четверо людей лежат абсолютно бездвижно. Они мертвы. Они точно мертвы. В сознании мелькают их крики, картинки, как их кровь, ещё горячая, растекалась по полу, как мужик продолжал протыкать их тела ножом снова и снова, даже когда их сердца уже не бились. Джисон боится. Джисон чертовски боится. Но он не знает, куда уехал Феликс. — Давай сюда ручку, я чуть ускорю умственный процесс, — просит мужик, но сам же выхватывает руку Джисона, проходясь по тонкой коже лезвием. — Бабушка, — испуганно зовёт Джисон, но его голос охрип. — Дедушка, — по щекам бесконтрольно льются слёзы. — Бесполезный мешок органов, мы продадим тебя по частям! — Мужик замахивается, ударяя кулаком по животу, а Джисон кричит, жмурится, пытается сопротивляться. — Говори! Почему ты молчишь, когда тебя взрослые спрашивают? Мужчина встаёт, замахиваясь ногой и пиная по телу несколько раз, а Джисон видит лишь его силуэт и уже, кажется, не отличает реальность ото сна. — Тебе разве не говорили, что это неуважительно? Мужчина сжимает в руках нож. Его терпение, очевидно, закончилось. Он замахивается, а лезвие блестит, отражая луч света, что просачивается сквозь крышу. Прямо как тогда, когда умирали другие. Джисон жмурится, из последних сил закрывая голову руками, но мужчину это не останавливает. — Пожалуйста! — выкрикивает Джисон, но лезвие пронзает его тело. Джисон чувствует, как останавливается его сердце. Оно точно остановилось в тот день. В тот день Джисон умер. Продолжение следует…