***
Сережа долго не мог уснуть. В голову лезло одно воспоминание, когда он пытался задушить Олега. Это хорошо, что Волков всегда на стрёме. А если Птица в следующий раз раздобудет пистолет? — И раздобуду, — мурлыкающий шепот раздался прямо над ухом. Сережа подскочил на месте, как ужаленный. На его кровати в позе лотоса сидел Птица. За его спиной тихо шелестели крылья. — Опять ты?! — А куда я денусь от тебя, птенчик? Прошло время, когда я мог просто взять и уйти, только потому, что ты меня попросил, — Птица чуть подался вперед, угрожающе протягивая когтистую руку к Разумовскому. Сережа сжался, не в силах побороть охватывающий его ужас. — Уйди-уйди-уйди! Оставь меня в покое! Ненавижу, ненавижу тебя! — Вот как? А раньше ты меня как называл? Вспомни, птенчик! — в янтарных глазах сверкнула злость, — не помнишь? Так я тебе помогу! Птица бросился вперед, обхватывая голову Сережи обеими руками. Разумовский рванулся было, но мощные крылья обхватили его, не давая выбраться из этого кокона. Перед глазами словно фильм, пронеслись воспоминания: — Ты такой крутой! Я очень тебя люблю, Птица. Сережа вцепился в чужие руки, силясь оторвать их от себя. — Отпусти меня! Отпусти! — Смотри! — прошипел Птица. — Ты сказал ему обо мне? — Нет. — И не надо. Это наш с тобой маленький секрет, Сережа. Покажи руку. — Уже не болит, — Сережа вытащил из-под одеяла кисть. Птица бережно сжал между своих ладоней тонкие пальчики. — Прости, что оставил тебя, птенчик. — Ты не виноват. Ты же сам сказал, что не можешь не уходить. — Перестань! — глухое рыдание вырвалось против воли. Разумовский закрыл глаза, сотрясаясь всем телом. — Не нравится правда? Тебе же гораздо удобнее выставлять меня твоим палачом! Чудовищем, который мучает тебя, наслаждаясь твоей болью! — Ты был другим! — сорвалось с губ Сережи. Птица неожиданно замер. — Ты был моим другом! Ты защищал меня, поддерживал, утешал! Я верил тебе! У меня не было никого, кроме тебя! Но потом появился Олег, который тоже стал мне дорог! Я не могу разорваться между вами, как ты не понимаешь! — прошептал Разумовский сквозь слёзы, катящиеся по лицу. — Но ты в итоге сделал выбор! — холодно произнес Птица, — я ушел. Но ни на минуту я не забывал о тебе! Все мои мысли всегда были только о тебе. Ты думаешь, было легко? Я чувствовал твою боль, твой страх, твои желания, но ничего не мог тебе дать! Ты отверг меня, предал, ведь в твоей жизни был Волков! А что он дал тебе?! Вы выпустились из детского дома, а через несколько лет он тебя бросил, ушел в армию, а потом уехал в Сирию! Ты не помнишь, как получил известие о его смерти?! Конечно, не помнишь, потому что в ту самую минуту, как ты открыл письмо, я впервые за долгое время перехватил контроль! — Что? — прошептал Сережа, — ты…ты… знал, что Олег… умер? — Знал, — Птица с раздражением скрестил руки на груди, словно отгораживаясь от Разумовского, — и сделал все, чтобы ты забыл про это. Я лечил тебя изнутри, чтобы не было ни одной возможности тебе вспомнить. Твоя боль была так велика, что я чувствовал, как кровоточит твоё сердце! Ты в тот миг, в ту секунду мог совершить всё что угодно! И я принял решение. Я стал Олегом Волковым, якобы вернувшимся из Сирии к тебе. Я стал тем, кем всегда был — твоим защитником. Я говорил тебе, что Олег оставит тебя рано иди поздно, но ты меня не слушал. А теперь ты считаешь меня чудовищем? Кто из нас в итоге монстр, а, Сереженька? Птица оттолкнул его, распахивая крылья, и Сережа едва не упал с кровати спиной назад, но в самый последний миг удержался. Птица смотрел на него снизу вверх: — Ты сам сделал мне очень больно, птенчик. Я до сих пор чувствую эту боль. В самые сложные моменты твоей жизни я брал управление на себя, чтобы отгородить тебя от этого. Я берег тебя, как берегут самое важное в своей жизни. Но ты сам от меня отказался. Но теперь я не уйду. Я устал сидеть в тени. И скоро, совсем скоро, птенчик, мы развлечемся! — Что… что ты задумал?! — Сережа с трудом выдавливал из себя звуки, казалось, язык совсем не слушался. Птица усмехнулся. — Скоро узнаешь. А теперь спи. Когтистые руки обхватили Сережу за плечи, и он почувствовал, что летит куда-то вниз, в пропасть.***
— …ый! …авай! Сережа вздрогнул и резким движением сел в постели. Сердце колотилось в груди, словно он только что пробежал стометровку. — Серый? Сереж, ты чего? — Олег наклонился, пристально вгляделся в бледное лицо с синими кругами под глазами. — Что ты сказал? — нервно спросил Разумовский. — Завтрак уже готов. Ты какой-то бледный, Серый. Хорошо себя чувствуешь? Сережа откинулся обратно на подушку и прикрыл глаза рукой. Его всё немного трясло. Птица… снова приходил. Каждый его визит оборачивался кошмарами, болью и страхом. Сейчас Разумовскому было очень тяжело вспоминать, что когда-то они были друзьями. Легкое прикосновение к собственной макушке подействовало, словно разряд электрического тока. Сережа схватил руку и дернул на себя, не отдавая себе отчета в том, что именно он делал. Олег, не ожидавший ничего подобного, не удержался и упал рядом. — Ой, прости! — вспыхнув, как маков цвет, прошептал Сережа. Олег повернул к нему голову и улыбнулся: — Я смотрю, тебе не терпится уложить меня в постель? Разумовский застыл с широко распахнутыми глазами. — Ладно, отомри. Я пошутил, — Волков приподнялся на локте, — у меня тут мысля одна интересная возникла… Может, погуляем после завтрака? За нашим поселком начинается лес. — Ты уверен, что никто меня не увидит? — встревожился Разумовский. — Приоденем тебя, — пожал плечами Волков, — очки солнечные возьми на всякий случай. — Хорошо, — вздохнул Сережа, — я и правда засиделся тут. На воздух хочу. — Завтрак стынет, — напомнил Олег, поднимаясь, — мы тебя ждем. Мы… То есть, Олег и Игорь. Странно, особенно, когда совсем недавно был только Сережа и его поехавшая крыша. Сейчас крыша по-прежнему плавно скользила вниз, но вмешательство Олега изменило его жизнь к лучшему, а вот Гром… Про него Сережа пока ничего не мог сказать, кроме как того, что ему было ужасно стыдно перед ним. С их первой встречи Сережа почувствовал, что Игорь не такой, как другие полицейские. В нём чувствовалась уверенность в своей правоте, но при этом Игорь не пользовался своей властью в личных целях. А еще Игорь спас ему жизнь… Затылок прострелила фантомная боль, преследовавшая Сережу с того вечера, когда его столкнули с лестницы. Ему и правда не помешает свежий воздух… Спускаться на кухню было немного боязно. Вчера они завтракали вдвоем с Олегом, а теперь рядом с Волковым сидел Гром. Они пили кофе и хрустели поджаренными в тостере кусочками хлеба. Когда на пороге кухни появился заспанный лохматый Сережа в пижамных штанах и растянутой футболке, оба на несколько секунд замерли, рассматривая его. — П-простите… — выдохнул Сережа, мучительно покраснев. Ему как-то в голову не пришло, что лучше бы переодеться. Олег кивнул ему: — Заходи, Серый. Омлет будешь? Или кашу сварить? Игорь кинул на Волкова быстрый взгляд, но ничего не сказал. Когда Сережа сел за дальний угол стола, Гром неожиданно улыбнулся: — Как спалось? — Неплохо… вроде бы. Олег поставил перед ним чашку с кофе и тарелку с омлетом, пододвинул кусочек тоста. Сережа почувствовал, что снова краснеет. — Олег… Спасибо, но я сам могу… Неудобно как-то… — Можешь, — подтвердил Олег, — но сейчас ешь. Сережа опустил взгляд в тарелку. Аппетита не было. В голове мирно спал Птица, но мог проснуться в любой момент. Разумовский почувствовал себя, словно сидел на пороховой бочке, которая вот-вот рванет. — Ладно, — Игорь встал, поставил пустую чашку в посудомойку, — пойду пока к себе, закончите, я спущусь. Олег проводил его взглядом, потом повернулся к Сереже: — Ты чего? — Ты со мной, как с ребенком, — моментально вспыхнул Сергей, — спасибо, что слюнявчик не нацепил! — В следующий раз надену обязательно, — серьезным тоном сказал Волков, — не валяй дурака, Серый, ешь. — Я вам с Громом явно помешал, — пробурчал Разумовский. Олег вздохнул, пристально наблюдая за его ковырянием в тарелке. Потом легонько похлопал по плечу: — Вам непросто, я знаю. Разберемся, Серый. Не все сразу. Просто верь мне, хорошо? Сережа кивнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не уткнуться Волкову в грудь лицом. Олег рядом, они живут вместе уже почти три недели, а он все никак не может привыкнуть. Олег Птицы казался ему теперь реальнее живого Волкова. И это пугало. Словно всё могло исчезнуть внезапно, раствориться как дым. И Сережа снова окажется в палате, обитой войлоком, в рубашке, завязанной крест-накрест.