Алькатрас

      В ту ночь, после ухода Йоонаса, я лежал, не сомкнув глаз, до самого рассвета, мучимый навязчивыми, не дающими забыться мыслями. Я не мог понять, как это случилось. Перебирал в уме все возможные варианты событий, рисовал самые худшие сценарии, но все они казались абсурдными и бессмысленными.       Как Нико оказался на улице? Я задавал себе этот вопрос снова и снова, прокручивал разнообразные версии и к семи часам утра, лёжа на раскуроченной от моих метаний кровати, осознал, что ни одна из них не выглядит реалистично. Я злился на себя. Пялился в весело моргающий сытой зарядкой телефон, пока просиживал бесконечно ползущие минуты на ступеньках дома в ожидании Йоонаса и не знал, как лучше поступить: разобрать его на детали, кинув под одну из проезжающих мимо машин, или пробить им свою дурную голову, чтобы почувствовать, как неровные куски врезаются в уставший мозг.       Я не понимал, как мог себе позволить так безответственно расслабиться, понадеяться на авось и пустить все на самотёк. Я утратил хватку, потерял навык выживания, когда покинул ряды Мики, и в погоне за иллюзорной безопасностью совсем забыл, что с этим ублюдком всегда нужно быть начеку. Я же чувствовал это…подкрадывающуюся из темноты тревогу и необъяснимый страх, но почему-то решил их проигнорировать, затыкая орущую в панике интуицию.       Я корил себя за то, что отмахнулся, закрыл уши, захлопнул окно и позволил им остаться снаружи, барабаня ливнем по стеклу. Я боялся, что Нико пришлось столкнуться с ужасными последствиями и поплатиться за мою беспечность.       К моменту, когда машина Порко показалась из-за угла, я уже не находил себе места от напряжения, измерил шагами ступеньки вдоль и поперек и разодрал пальцы до крови в попытке успокоиться. А что, если на этот раз все слишком серьезно? Что, если Мики, охуев от безнаказанности, зашёл слишком далеко, и простым сотрясением мозга Нико уже не отделается? В мозгу заворочалась безуспешно игнорируемая картина, и я упал на заднее сидение тачки Йоонаса, тряся головой и стараясь заблокировать ненужные мысли.       В голове царил полнейший кавардак, и я даже не сразу заметил сидящего рядом со мной Олли. Он что-то говорил, придвинувшись ближе ко мне, но все, что я видел, смотря в его лицо — это парализованного Нико, валяющегося в луже своей крови с пробитым черепом и раскрошенными ребрами. Я сглатывал, пытаясь сфокусироваться на взволнованном взгляде Матела, хватаясь за него, как за верёвку между двумя мирами, и в те минуты, когда мне это удавалось, я слышал, как парни удивлённо гадали, каким образом Нико умудрился попасть в лапы этому психу. Я уже гадать не мог. Просто сидел, крепко вцепившись пальцами в сиденье, а сердце отбивало каждый метр, оставшийся до приезда в госпиталь.       Я боялся. Чувствовал, как страх поглощает меня изнутри, заставляя плотнее вжиматься в свою куртку, и я ощущал себя черепахой, испуганно втягивающей голову в панцирь.       Я боялся увидеть его сегодня. Ругал себя за эти мысли и тут же продумывал пути отступления, слыша, как ребята обсуждают, кто пойдет к Нико первым. Я был причиной всего пиздеца и знал, что обязан быть с ним рядом, но трусливо отмалчивался, неподвижно уставившись в одну точку на затылке Томми. Я не могу. Не могу посмотреть ему в глаза и увидеть там леденящее душу разочарование. Во мне. Я снова его подвёл…       Я чувствовал взгляды парней на себе, когда мы шли по узкой дороге к главному входу, и прятал руки поглубже в рукава куртки, пытаясь стать как можно незаметнее. Нет. Только не сегодня.       Осознание произошедшего в полной мере настигло меня где-то под утро. До этого все казалось каким-то нереальным, будто мне транслировали смутно знакомый фильм, но главным героем был не я. Просто рандомный персонаж, вынужденный заново переживать личный кошмар. Вчера я готов был пробить лбом дверь его палаты, сегодня от стыда не находил в себе силы переставлять ноги. Я был ещё не готов.       Олли едва ощутимо похлопал меня по плечу, кивком указывая на дверь, но я не смог сделать и шагу, лишь смотрел на белую поверхность, из-за которой не доносилось ни звука. Сзади что-то шепнул Йоонас, и в следующее мгновение я ощутил лёгкое дуновение ветра, когда он прошел мимо, едва задев мою руку краем своей куртки, и исчез в недоступной мне сейчас комнате, громко хлопнув дверью о косяк. Я без сил опустился на пол, прижавшись спиной к отделяющей меня от палаты стене. Опора держала крепко, но казалась безумно тонкой, и я чувствовал, словно меня насквозь прожигает укоризненный взгляд зелёных глаз, оставляя на моем теле несмываемые отметины. У нас обоих останутся никогда не исчезающие следы, Нико…       Секунда, когда я узнал, что Нико вышел на улицу сам и так нелепо попался в ловушку, отразилась на сердце ещё одной непроходящей отметиной. Сначала я подумал, что это ошибка. Глупое, дурацкое недоразумение. Йоонас просто что-то неправильно понял, перепутал, не так услышал. Нико не мог просто наплевать на установленные правила и собственную безопасность. Только не он. Он ведь как никто другой знает, какие будут последствия. Он не мог так быстро забыть то ощущение распирающей грудь паники, когда адреналин тоннами выделяется в кровь, заставляя сердце нестись, как бешеное. Я был уверен, что он всё ещё помнит ту яркую боль, с которой рвались связки и синела кожа. Нико слишком ответственный, чтобы так безответственно подставиться.       В ту ночь, снова лёжа без сна почти до рассвета, я наскребал в себе остатки имеющихся сил и мужества, вновь и вновь повторяя, как заевшую мантру: «Я должен его увидеть. " Должен переступить через себя и через сковывающий меня ледяными путами ужас. Пора было становиться взрослым и брать ответственность за свои поступки.       Утром, заправившись кофе и наскоро приняв душ, избегая смотреться в зеркало, я отправился на автобусную остановку, твердо решив пропустить пары. Ноги сами несли меня к тем самым захлопнувшимся перед моим носом светлым дверям, и я был полон бодрящего кофе и подгоняющей меня уверенности, что сегодня я попаду внутрь.       Йоонас и Олли настигли меня уже у самых дверей в палату. Я какое-то время стоял в коридоре, переминаясь с ноги на ногу, и проводил пальцами по гладкой ручке, не решаясь применить хоть какую-то силу и нажать на нее крепче. Это было моей ошибкой. Этих мгновений хватило, чтобы почувствовать, как ладонь Олли мягко убирает мои пальцы, а твердая рука Йоонаса оттаскивает меня от манящей преграды.       «Не сегодня». Я уже слышал эти слова. Обещал себе, что они больше не покинут пределы моего разума, и этот коридор никогда их не услышит, но они вновь, отразившись от светлых стен, вылетели изо рта Йоонаса и понеслись дальше, выскочив в открытую входную дверь. Я видел, как Олли исчез в недосягаемом для меня помещении, и молча опустился на вчерашнее место, откидывая голову назад и стараясь уловить хоть какой-то доносящийся из палаты звук. — Он не хочет меня видеть? — я не узнавал свой голос. В горле пересохло, а язык словно прирос к небу. Я почувствовал, что Йоонас опустился на пол рядом со мной, но не смотрел в его сторону, разглядывая темную полосу вдоль всего выкрашенного в белый коридора. — Дай ему время. Он не ожидал, что подобное произойдет ещё раз. Шок пройдет, и все встанет на свои места, — мне хотелось в это верить, но только что вылупившийся противный голосок пропищал, что на Йоонаса и Олли этот шок все же почему-то не распространяется.

***

      Вся последующая неделя прошла, словно в тумане. Я носился между домом и больницей, просиживая долгие часы в коридоре у дверей Нико. Я полностью забросил колледж и в те редкие минуты, когда я умудрялся пересечься с родителями, то, не моргнув глазом, сообщал, что с учебой проблем нет, и им не о чем переживать. Каждый день, сидя на своем неизменном месте, я с завистью провожал взглядом тех избранных, которые получили доступ в заветное помещение. Парни, медсестры, доктор, мама Нико…       Увидев Агнес в первый раз после учиненного мною скандала, я ощутил, как потеют ладони, и в груди рождается едва сдерживаемая тревога. Она уверенно шла по коридору, не глядя по сторонам, но ее вид выдавал, насколько тяжело ей было справляться с возникшими обстоятельствами. Я сильнее вжался в стену и поглубже вдохнул, готовясь к неминуемой стычке, но она просто прошла мимо, подняв голову, и скрылась за дверью. Я вспомнил, что нужно дышать, только когда голова закружилась от нехватки кислорода, и перед глазами все поплыло. Я почувствовал облегчение.       Я не раз и не два обдумывал, как завести разговор, подыскивал слова для извинений, но на ум ничего не приходило. Я не был готов сейчас вступать в мирные переговоры, понимая, что, скорей всего, снова все испорчу, так как мозг был забит совсем другим. Судя по ее реакции, она тоже не была к этому готова. Наверное, ещё не время.       Я видел её ещё несколько раз. Она все так же шла по коридору, делая вид, что не замечает меня, а я смотрел на нее снизу вверх из-под отросшей челки и беззвучно просил, чтобы она прошла мимо. Это работало.       Я жутко боялся, что она может быть одной из причин, почему Нико не хочет меня видеть. Я не знал, что она могла ему рассказать. Поведала ли о той постыдной ссоре? Сообщила ли о моем неприглядном побеге? Может, настаивала на том, что ему такие друзья не нужны и стоит прервать со мной всякое общение?       Я закрывал глаза и упирался затылком о стену, пытаясь заглушить разрывающие меня мысли и эмоции. Их было слишком много, и за всю неделю я успел себя накрутить почти что до нервного срыва. Я невероятно злился на Мики, порывался найти его и выбить из него весь дух, размазав мозги по покрытому листвой асфальту. Сотни раз прокручивал в голове, как заставляю мерзкую ухмылку сползать с его рожи, и сжимал кулаки, еле удерживая себя на месте. Я просто не мог уйти.       Скользкая тревога опоясывала грудь тисками, едва я пытался подняться, и тихо шипела, что мне следует опуститься обратно. Мне казалось, что если я уйду, обязательно произойдет что-то страшное. Террористическая атака, землетрясение, захват пациентов. Мозг рисовал тревожные картинки, в которых Мики с бандой пролазят в палату Нико через окно и завершают начатое, раздробив ему голову еле слышно тикающим аппаратом или задушив его шнуром от капельницы. Момент, когда ко мне, все так же неподвижно сидящему на холодном полу, подходила дежурная медсестра и сочувствующим тоном сообщала, что время для посещений окончено, и я могу прийти завтра, заставлял глаз нервно дёргаться, а ноги предательски неметь. Я еле заставлял себя подняться, держась скользкими ладонями за стену, и медленно брёл к выходу, чувствуя, как меня тянет назад невидимая нить, натягиваясь до предела и грозя лопнуть в любой момент.       Утром дело было проще. Едва открыв сухие от недосыпа и усталости глаза, я несся в больницу, ощущая, как слабеет натяжение, и дышать становится легче. Я падал на уже привычное место, стараясь перевести дыхание, и радовался тому, что нам обоим снова удалось пережить очередную ночь без потерь.       С каждым днём я терял уверенность в том, что, однажды, я, как и парни, смогу всё-таки переступить порог такой недосягаемой комнаты. Порой я впадал в отчаяние и, поднявшись с места, начинал мерять шагами коридор, то отходя, то приближаясь к белой двери. Тянул к ручке пальцы и тут же отдергивал. Запускал ладони в волосы и тяжело вздыхал, отступая назад. Я мог бы войти, но это было бы нечестно.       Мне безумно хотелось его увидеть. Самому, а не с чужих пересказов убедиться, что все более-менее нормально, что не произошло ничего ужасного, и жизнь постепенно сможет снова устаканиться. Я хотел переступить эту черту, но, сцепив зубы, давал Нико выбор, которого у него раньше не было. В мозгу назойливо стучала выводящая меня из равновесия мысль, и я готов был сгрызть себе все пальцы, лишь бы не чувствовать, как она раскручивает склизкие кольца, увеличиваясь в размерах. Что, если он больше не захочет со мной общаться? Что, если он намеренно тянет время, не желая высказать мне все в лицо, и надеется, что я сам все пойму?       Меня каждую минуту терзали эти въевшиеся в череп предположения, и к вечеру шестого дня я уже не знал, куда мне от них деться, вжимаясь в надоевшую поверхность и гипнотизируя убегающую вглубь коридора темную полосу.       Наверное, он устал от моей лажи. Не смог больше выносить бесконечного дерьма, связанного со мной, и это происшествие стало последней каплей в его безграничном терпении. Я ведь действительно предал его, как бы парни меня ни пытались убедить в обратном. Это было самое настоящее, мерзкое, неприкрытое предательство, и даже такой человек, как Нико, явно не способен дать мне уже миллионный по счету шанс, которого я не заслуживал. Я готов был волком выть от подобных размышлений, но изменить ничего не мог.       Он разочарован во мне. Ра-зо-ча-ро-ван. Я прикусывал губу и вдыхал как можно глубже, прокручивая в пальцах брелок от ключей. Это однообразное действие странным образом успокаивало, и я находил в себе силы и дальше верить в туманное «Все будет хорошо», повторяемое тремя голосами по несколько раз на дню.       На седьмой день я проснулся от звонка Йоонаса и, резко дернувшись, схватил телефон, толком не понимая, что случилось. Я до ужаса страшился этих моментов каждый раз, когда с трудом заставлял себя оторваться от подметенного мною пола и медленно шел к выходу, боясь обернуться и прилипнуть к месту, не в состоянии уйти.       Я боялся, что так же, как сейчас, когда я буду валяться на своей ставшей за неделю кошмарно неудобной кровати и спросонья не буду соображать, что происходит, кто-то из парней позвонит, чтобы сообщить печальные новости из больницы. Что-то, что вынесет мне мозг окончательно и бесповоротно.       Увидев на экране имя Йоонаса, я секунду помедлил, занося палец над значком ответа, а затем провел по нему, принимая вызов. Внутри все сжалось, а сердце забилось быстрее в ожидании чего-то ужасного. — Какие планы на сегодня? — Вместо привета спросил Йоонас. Я прикрыл глаза, откидываясь обратно на подушку. Дыши глубже. Ты знаешь, как это делать. Ничего не случилось, просто обычный звонок, а твоя долбанная паранойя до добра не доведет. — Сам знаешь, — сил отвечать не было. Сердце до сих пор грозило выскочить из груди и притормаживать не собиралось. — Пойдешь снова подпирать стены в ожидании, пока Сезам откроется? — Есть предложение получше? — я запустил пальцы в волосы, думая о том, что дико хочу курить. — Есть. Перестать вытирать слюнями пол и зайти внутрь. Он тебя сегодня ждёт.       Я всё ещё пялился в темный экран даже после того, как Порко завершил звонок. Сидел, поджав под себя ногу, и пытался обработать полученную информацию. Ждёт. Он ждёт. Ждёт меня. Это казалось таким нереальным, чем-то из другого мира, моей несбыточной фантазией.       Через пару часов я несся по бесконечным улицам Оулу, лавируя среди потока людей и на автомате пересекая автомобильные трассы. Ехать на автобусе казалось слишком долго, а я хотел добраться до больницы как можно быстрее. С каждой секундой, приближающей меня к заветной точке, я чувствовал возрастающее волнение, предвкушение чего-то, что я не мог ни описать, ни объяснить. Я старался заглушить эти ощущения, спрятать все эмоции, выключить все мысли, но мне это почти не удавалось. Из-за возрастающего напряжения я не чувствовал холода, поэтому так же, не останавливаясь, снял с себя кофту и повязал ее вокруг пояса, едва не выронив зажатый в руке пакет.       Когда впереди показался главный вход в госпиталь, я неосознанно притормозил, пытаясь отдышаться, и беспрестанно сглатывал скопившуюся слюну.       Вот оно. Вот то, что ты так долго ждал и одновременно боялся. Что десятки раз представлял, закрывая глаза, и отсчитывал приближающее тебя к этому моменту время. По телу пробежала лёгкая дрожь, и я глухо выдохнул, заходя в главный коридор. До палаты Нико было сто шагов, и я принялся беззвучно считать, пытаясь занять этим распаленный мозг. Я снова боялся. Это было так глупо. Так усердно и нескончаемо долго ждать, чтобы получив желаемое, хотеть замедлить секунды и оттянуть эту встречу ещё немного.       Я остановился перед знакомой дверью и упёрся рукой о стену, чувствуя, как сердце бьется уже в горле. Я глубоко вдохнул и задержал дыхание, заставляя его чуть угомониться. Это не особо помогло, и я сцепил зубы, сжимая ручку пакета со всей силой. Пора. Назад дороги не будет. Он предоставил мне шанс, который я уже не упущу.       Я медленно толкнул дверь и зашёл в палату. Эта мне понравилась больше, чем та, в которой я валялся в июле, но и здесь оказалось так много белого цвета, раздражающего глаза, что я на мгновение прикрыл веки, стараясь взять себя в руки. Я всегда ненавидел больничные палаты за их тягостную, пропитанную болью и страхом атмосферу, за ощущение безнадёжности и брошенности. Это гадкое чувство, будто ты в клетке или, намного депрессивнее, в тюрьме. Посещения раз в день, безвкусная еда и полная изоляция от мира. В свое время я сходил здесь с ума и после освобождения из-под многонедельного заключения радовался, как ребенок.       Я не знал, как чувствует себя Нико. Тех крох информации, что я получал от парней, было катастрофически мало и, переступая порог комнаты, я хотел верить, что не так все плохо. «Его просто избили», — я раз за разом прокручивал у себя в голове эти слова. За последние несколько дней уже раз пятьсот. Я напомнил себе, что это произошло не впервые, и Нико сильный малый… намного сильнее, чем я. Но все-равно ощутил дрожь в коленях, когда остановил взгляд на тонкой фигуре, прикрытой до пояса одеялом.       Нико полулежал на левом боку, вцепившись одной рукой в край покрывала, а во второй сжимая ручку. Перед ним на кровати лежала открытая тетрадь, несколько страниц которой были исписаны синими чернилами.       Я застыл в проходе, не зная, что сказать. Дверь позади со стуком закрылась, и Нико, вздрогнув, перевел на меня взгляд. Создалось полное ощущение, что он до этого настолько был погружен в свои записи, что даже не заметил неожиданного вторжения.       Я тихо хмыкнул, прочищая горло, и неуклюже переступил с ноги на ногу, вертя в руках принесённый подарок. Обёртка весело шелестела и была единственным источником шума в помещении, очень кстати разряжая повисшее в воздухе молчание.       Я сотни раз представлял себе, как будет выглядеть Нико во время нашей первой встречи. Я боялся, что Мики мог слететь с катушек и избить его до полусмерти, не оставив на нем живого места. Во время накатившей на меня из-за всего происходящего бессонницы, я часами лежал в кровати, уставившись в потолок, и рисовал себе, как в эту самою минуту измученный до кровавых ран Нико беспокойно вертится на больничной постели, пытаясь хоть на несколько часов забыться тревожным сном. Я знал, что медсестры выдают обезбол только в определенное время суток, и хорошо помнил, как сам корчился от боли, свернувшись в комок, и отсчитывал секунды до следующей так необходимой дозы. Парни уверяли меня, что с ним не так все плохо. «Конечно ему досталось, но не так все ужасно» — уверял Томми, хлопая меня по плечу. Но все равно я был как на иголках, представляя, какие следы своих необдуманных поступков я увижу на его теле. Я знал, что каждый синяк будет напоминать мне о том, что я мог в своей жизни поступить по-другому, выбрать другой путь и сделать так, чтобы эти отметины вообще не появились. Но я лучше всего в жизни умел лажать и именно поэтому сейчас мог наблюдать последствия своих ошибок на лице и руках Нико.       Синяки уже понемногу сходили, не так пугая своим видом, превращаясь в тусклые отпечатки прежних себя. У него были заметные синяки на скулах и над бровями, небольшая россыпь отметин на шее и над ключицами, толпа сине-зеленых следов на руках и темные отметины от чьих-то пальцев вокруг запястий. Я был рад, что все оставшиеся побои были скрыты под его одеждой, потому что я не был уверен, что смогу вынести все доказательства своего мерзкого поведения. Я быстро перевел взгляд на лицо Нико, пытаясь взять себя в руки. Не хотелось давать ему понять, насколько его состояние меня зацепило. В голове засел ярким снимком отпечаток рук какого-то ублюдка на его запястьях, и я знал, что теперь к череде кошмарных видений перед сном присоединиться и этот. Нико не заметил или сделал вид, что не заметил, насколько я впечатлен произошедшими с ним изменениями, и продолжал все так же смотреть на меня, не отводя взгляд. Он не пытался позвать медсестру или прогнать меня, кивком указав на выход. Он выглядел очень спокойным и привычным. Тихий, уютный Нико. В своей домашней пижаме, которую ему привезла сюда мама, с растрёпанными после сна волосами и занятый обычным делом. Мне всегда нравилось наблюдать, как он пишет. Он постоянно носил в своей сумке блокнот и ручку и, бывало, надолго выпадал из реальности, записывая пришедшие в голову мысли, облекая их в стихи, чтобы потом, оставшись одному у своего синтезатора, положить их на музыку, которая вытекала из-под его пальцев словно волшебные нити, связывающие наш, лишенный магии, мир с его собственным, фантастическим. Мне нравилось, каким удивительным он сам казался в тот момент, будто знал тайны, недоступные остальным, и его ручка быстро-быстро бегала по бумаге, стремясь запечатлеть рождающиеся с ее помощью строчки. Наверное, до этого я и сам не осознавал, насколько сильно мне не хватало этих моментов.       Всю неделю, подметая своей задницей грязный пол клиники, я без конца пытался воссоздать в голове образ Моиланена. Такого же спокойного и родного. Почему-то не выходило, как бы я ни старался. В мозгу усиленно билась лишь одна картинка: Мики затаскивает его в свою тачку и с грохотом закрывает двери, отрезая Нико от манящей свободы. Я всегда обрывал эту картину тут, словно резко выключая фильм на компьютере. Я боялся следующей не прописанной в сценарии сцены. Хотя и догадывался, как всё было.       Сейчас я, наконец, почувствовал, как мир становиться на место, и воздух приятно наполняет легкие.       Я несмело улыбнулся Нико, едва-едва, лишь уголками рта и сделал нерешительный шаг к его кровати. Нико не издал ни звука. Он даже не пошевелился, все так же пристально наблюдая за моими действиями, разглядывая меня, цепляясь взглядом за каждую мелочь. Его рука, лежащая на покрывале, мелко-мелко дрожала, и он принялся комкать пальцами простыню, сцепив зубы и все же отведя взгляд. Я сделал ещё несколько нерешительных шагов, остановившись в метре от его кровати, не в состоянии приблизиться ещё хоть на пару сантиметров. Внезапно по телу пронеслась волна медленно накатывающей паники и усиливающейся с каждой секундой тревоги. Я резко выдохнул. Ощущения были явно не мои и оттого били по телу неожиданно остро.       С трудом сосредоточившись, я разжал руки и медленно поставил презент на прикроватный столик. Подарок тихо стукнулся о твердую поверхность и замер в ожидании своего часа. — Как ты? — тихо спросил я, смотря на Нико сверху вниз. Он не ответил, все так же не глядя мне в глаза. Лишь отпустил, наконец, простынь и подтянулся чуть выше, поправив подушку. — Эмммммм, — на секунду я растерялся, не зная, как начать разговор. Поведение Нико начинало все больше меня тревожить, но я пытался успокоиться, вспоминая слова Йоонаса. «Чувак, он многое пережил. Те ублюдки сделали из него игрушку для битья, а нас не было рядом, чтобы помочь. Он переживает дикий стресс, дай ему время».       Я неловко потёр подбородок пальцами и перевел взгляд на все ещё открытую тетрадь, исписанную почерком Нико. С такого расстояния я не видел, что именно там было написано, но заметил, что буквы сильно прыгают со строчки на строчку, отличаются размером и вылазят за края полей, словно у него очень тряслись руки, и он не в состоянии был это контролировать.       Мне всегда нравился почерк Нико, мелкий и ровный, так отличающийся от моего собственного, неаккуратного и резкого. Он всегда тщательно выводил каждое слово, и я с завистью смотрел на его аккуратные строчки, при этом небрежно черкая в тетради косые линии букв. Я почувствовал облегчение, что Нико снова делает это: записывает новые стихи и придумывает мелодии. Я боялся, что он, охваченный мыслями о том, что произошло, может навсегда закинуть блокнот с лирикой в дальний угол шкафа и оставить его там покрываться пылью и трухой времени. Я боялся, что он потеряет себя… Что уроды Мики смогут убить ту его ранимую и потрясающую сторону, которая умеет сопереживать и отдавать себя людям без остатка через свои песни. Я боялся, что он никогда не сможет писать…       Но сейчас я позволил себе улыбку чуть шире, пусть и скрытую за моей ладонью так, что Нико все-равно не смог бы ее рассмотреть, но мне было хорошо. Я ощущал внутреннее тепло, разливающееся по организму, впервые за эту тревожную неделю. Уже забытое и, казалось, безвозвратно утерянное. Впрочем, Нико так и не посмотрел в мою сторону. Он лишь быстро захлопнул тетрадь и сунул ее под подушку, будто стесняясь ее содержимого или страшась того, что я могу там прочитать.       На секунду сердце укололо горькой обидой. В последнее время Нико давал мне читать любую лирику, написанную его рукой, даже ту, что ему самому казалась недостаточно хорошей и не заслуживающей внимания. Он никогда вот так не прятал рукописи, словно он вор, пойманный врасплох, или я вдруг резко могу выдернуть тетрадь из его рук против его воли. Я бы никогда не сделал ничего против его воли, даже если бы безумно хотел.       Я кашлянул, стараясь прочистить горло, и оглядел помещение, пытаясь найти, где присесть. Я так и не смог подойти к Нико ближе, поэтому просто взял стул, стоящий у прикроватного столика, повернул его в обратную сторону и сел, оперевшись локтями о его спинку. Нико уставился в одну точку на противоположной стене и теперь сверлил ее взглядом, пытаясь не выдавать своей нервозности. — Не хочешь открыть свой подарок? Я сначала не знал, что тебе принести, все утро провел в магазине. Знаешь, в том, напротив городской библиотеки. Долго перебирал всякие безделушки… А потом вспомнил, как ты принес мне тогда Спайдермена, и подумал, что ему одному было бы скучно. Решил завести ему компанию. — Я запнулся, понимая, какой бред несу. Надо было продумать, что сказать ещё по дороге в больницу, но мысли о том, что я сегодня, наконец, попаду к Нико, выбивали воздух из лёгких и кружили голову. В мозгах творился кавардак, и сил на красивые речи просто не оставалось. — Если хочешь, я могу сам открыть, — я потянулся к пакету, но не смог ухватить его, неловко задев рукой. Подарок с глухим стуком упал на пол, и Нико быстро бросил на него взгляд, впрочем тут же отведя глаза. Я растеряно потёр шею, мысленно обматерив себя за неуклюжесть, и потянулся к яркой обёртке. — Я распакую? — я посмотрел на Нико и, не увидев никакой реакции, потянул красную ленту, развязывая узелок. На свет показались пара тоненьких комиксов в красочной обложке и фигурка Бэтмена размером с мою ладонь. Я, не зная, как дальше себя вести, просто протянул руку и положил подарок на кровать Нико. Он вздрогнул от неожиданности, рефлекторно отодвигаясь в противоположную сторону. Меня пронзила волна острой боли. Он отшатнулся от меня так, будто я мог на него напасть, будто бы смог причинить ему вред. Неужели он думал, что я снова когда-либо сделаю это?..       Я вновь кинул взгляд на Нико. Он часто дышал, покусывал раненые губы, и жмурился, словно пытаясь бороться с резко напавшей паникой. Я уже видел его таким. Не раз и не два. И каждый долбаный раз я был этому причиной. Что со мной не так? Почему я умею только разрушать? Причинять боль тем, кто мне дорог? Он сейчас явно боялся меня. Его руки все так же тряслись, и он сжимал простынь с такой силой, что побелели костяшки. Я так хотел сейчас прикоснуться к нему, сжать его ладонь, медленно поглаживая тыльную сторону кончиками пальцев, хотел зарыться носом в его волосы и шептать глупую чушь, вроде «Все будет хорошо. Вот увидишь». Я бы сейчас отдал все, лишь бы он позволил обнять себя, только бы не оттолкнул. Но я видел, что если я сделаю хоть что-нибудь из этого, он впадет в неконтролируемую истерику. Он и так старался держаться от меня подальше, отодвинувшись на самый край. Ещё чуть-чуть и он просто свалился бы на пол.       Я не хотел ещё больше усугублять его состояние, поэтому ухватился за спинку стула и отъехал назад на пару шагов, увеличивая расстояние между нами. Несколько долгих мгновений ничего не менялось. Нико все также цеплялся за одеяло и пытался успокоиться, открыв глаза и вновь уставившись в стену. Я смотрел на него и изводил себя от бессилия, зная, что не в состоянии помочь. Наконец его дыхание начало замедляться и он разжал пальцы, позволяя крови снова циркулировать по верхним конечностям. Я расслаблено выдохнул. Все это время я, казалось, даже не моргал, наблюдая за Нико, и сейчас глаза начинали слезиться от недостатка влаги. А может, из-за чего-то другого…       Нико неуверенно повернул голову и посмотрел на свой подарок. Пару секунд он просто изучал его взглядом, а затем медленно потянул к нему руку, едва касаясь пластмассового Бэтмена. Его пальцы легко прошлись по поверхности, и он ухватил игрушку, поднимая ее перед собой. Я завороженно следил за тем, как Нико разглядывает фигурку и поправляет чуть съехавшую маску Бэтмена на прежнее место. Наконец, он посадил его на прикроватный столик и потянулся за комиксами. Я выбрал их в том же магазинчике, что и Бэтмена. Заметил выставленные на витрине яркие журналы и решил взять сразу несколько штук. Об увлечении Нико ими стало известно, ещё когда я первый раз посетил его дом. Я тогда проснулся немного раньше, чем он, и получил возможность получше осмотреть его комнату. Там то я и приметил стопку комиксов о популярных супергероях, аккуратно сложенную на рабочем столе. Она была даже выше, чем стопка учебников, стоящая рядом. Когда я спросил его об этом, он лишь усмехнулся, махнув рукой. — Это мама подарила. Все началось примерно пару лет назад, когда она стала уезжать из Оулу. Думаю, она чувствовала себя виноватой, что оставляет меня одного надолго, и стала каждый раз привозить мне комиксы, чтобы мне было чем заняться, — он неловко кашлянул и отвёл взгляд. — А потом, когда я не смог больше жить нормальной жизнью и зависать с друзьями, я начал покупать их сам. Этот мир захватил меня, он был так не похож на мой собственный, и я стал часами пропадать в этой фантазии, зарывшись в нее с головой. Я хотел быть похожим на них. Сильным и свободным. Ничего не бояться.       Помню, как от его слов у меня на миг остановилось сердце. Меня снова окунули носом в мое дерьмо, и я уже так привык к запаху, что даже не поморщился. Да, Хокка, ты потрясающе умеешь лажать.       Нико перелистывал принесенные мною журналы, разглядывая гладкие страницы. Он не улыбался, не пытался ничего сказать и никак не выдавал своих эмоций. Когда я уже открыл рот, чтобы спросить, стоит ли мне принести что-то другое вместо этих комиксов, на лице Нико неожиданно промелькнула тень от тени его прежней улыбки. Едва ощутимая, я бы и не заметил ее, если бы не вглядывался как одержимый в его лицо в поисках хоть какого-нибудь отклика.       Я завис, наблюдая, как Нико разглаживает страницу пальцами и с еле уловимым интересом разглядывает рисунки со Спайдерменом.       «Это мой любимый супергерой»… «А ты — мой»       Нет, Нико, я не долбаный супергерой. Герои спасают людей, умирая сами. Я же подставляю всех, спасая свою шкуру. Я подставил тебя так много раз, что уже сбился со счета, и мне никогда не избавиться от долга, что висит на шее каменной петлей.       Мне было страшно и больно узнать, что Нико теперь думает обо мне. Что этот ублюдок Мики мог ему про меня наговорить? Не поэтому ли Нико сейчас шарахается от меня так, будто я его самый страшный кошмар? А может я и есть его кошмар. Он ведь говорил о том, что я являюсь неотделимой их частью, преследую его в ночных видениях, сжимаю его горло и ловлю руки, фиксируя на месте. Он боится, что я стану таким, как Мики? Наверное, он видит меня таким. Ублюдком, который его предал, бросил наедине с его монстрами. Я ведь обещал защищать его, обещал быть с ним рядом. Говорил, что с ним ничего не случится. Он ведь верил мне, преданно заглядывая в глаза. Ловил мои обещания и копил их в своем сердце. Он смог дать мне второй шанс, тому, кто издевался над ним день за днем. Смог подпустить меня ближе, открыть передо мной двери своего дома, а я так бессовестно плюнул ему в душу и вытер ноги о его веру. Он должен ненавидеть меня сейчас. Должен швырнуть мне мои жалкие подарки в лицо и выгнать прочь. Должен поставить на мне жирную точку и забыть мое имя. Я знал, что он должен это сделать, но так хотел, чтобы этого не произошло. Возможно, он сможет дать мне ещё один шанс. Это ведь Нико. Он всегда прощает и не умеет иначе. Я так хотел, чтобы он нашел мне оправдание. Потому что я искал его для себя сам и не находил. Мики должен был бить меня. Пересчитать мне каждое ребро. Я бы даже не пикнул. Я бы не сопротивлялся. Я должен был быть на его месте. Принимать удары за него и валяться сейчас на больничной койке. Только бы не видеть его таким. Лишь бы не быть этому причиной. — Нравится? , — тихо спросил я, не решаясь шевельнуться, боясь разрушить этот хрупкий момент. Нико едва заметно кивнул и перелистнул страницу, разглядывая какую-то картинку. — Я могу принести ещё… Завтра…если…если ты меня снова пустишь, — Нико замер, сжав губы, и уставился в одеяло поверх журнала. Время будто остановилось. Я боялся, что совершил ошибку, сказав это. Наверное, нужно было прикусить язык и наслаждаться этим мгновением, в котором он, немного расслабившись, перестал отмерять по миллиметрам свои движения и даже пошел со мной на некое подобие диалога. Наверное не нужно было подгонять его с ответом, но во мне поднимала голову глупая детская обида.       Я понимал, что не имею права ничего требовать, и, по-хорошему, Нико должен был прекратить со мной всякое общение, выкинув меня вон, но другая моя сторона не желала мириться с тем фактом, что Нико смог более-менее нормально принять у себя остальных ребят, а мне пришлось неделю протирать штаны у его двери. Я осознавал, насколько я виноват, но противный внутренний голос шептал мне, что мы все проходили через то, что прошел Нико. Я так же загремел в больницу пару месяцев назад и помнил, насколько рад был видеть его. Я не прятался по углам и не заставлял его высиживать очередь в коридоре лишь бы сказать мне несколько слов. Я готов был убить себя сейчас за такие размышления и упорно затыкал эти назойливые мысли, но гадкий голосок все равно глухо нашептывал мне в ухо. Поэтому, не в силах сопротивляться ему, я уточнил: — Я могу прийти завтра? — Нико медленно сделал несколько глубоких вдохов и так же, едва заметно, кивнул.       У меня с сердца словно упал камень. Я радостно представил, как сворачиваю шею мерзкому голосу внутри себя и слышу его чвакающие хрипы. Я так нагло требовал у Нико того, чего не заслуживал, но он вновь даёт мне шанс. Я уже сбился какой по счету. Все нормально. Все будет нормально. Ему просто нужно прийти в себя. С ребятами ему всегда было легче, чем со мной, ведь они не делали с ним того, что делал я. Они не били его головой об асфальт и не заставляли себе резать руки. Он не видел их в шайке Мики и никак не ассоциировал парней с теми ублюдками.       В ту секунду я дал себе самое последнее и сильное обещание. Если Нико простит меня ещё раз, я костьми лягу за него. Сделаю все, что угодно, лишь бы на нем не появился больше ни один синяк. Я покажу ему, что он не зря поверил мне ещё раз. Я позволил себе неловкую улыбку и прокашлялся, пытаясь взять себя в руки. В груди расползалась безумная лёгкость, и я чувствовал себя неуместно счастливым, хотя знал, что не заслуживаю такого ощущения. Наверное, подталкиваемый в спину этой неуёмной радостью, я и позволил себе попытаться выстроить заново наш шаткий диалог. — Медсестры говорят, что ты почти не ешь. Хочешь, чтобы я поуговаривал тебя также, как и ты меня тогда, в июле? Кстати, скоро принесут обед. Могу даже пойти на сделку и пообещать принести тебе завтра что-то вкусненькое, если ты согласишься сейчас поесть.       Я выпалил эти слова на одном дыхании, едва контролируя свой тон. Я старался сдерживать себя, но внутренний подъем, который я в тот момент ощущал, захлестывал меня с головой. Мне было мало того несмелого кивка от Нико. Я был счастлив, что он пытается идти на контакт, что он не высказывает, насколько я ему противен. Я так сильно накрутил себя за эту неделю, что сейчас, как наркоман, нуждался в дополнительной дозе его расположения ко мне. Жадно вглядывался в его лицо, ища малейший отблеск той промелькнувшей на мгновение тени улыбки и хотел ещё. Я хотел понять, что он приходит в норму. Что он не злится на меня. Что не говорит не потому, что не хочет со мной общаться, а просто потому, что не может. Хотел знать, что он не выкинул меня из своей зоны комфорта, и я все ещё являюсь частью его мира. Что он просто дезориентирован и сбит с толку после побоев Мики, но он оправится. Он всегда приходил в себя. Каждый. Хренов. Раз. Я хотел, чтобы он убедил меня в этом, потому что у меня самого фигово получалось. И, вываливая на него свой непродуманный монолог, я ожидал, что это поможет ему быстрее прийти в чувство. Наши общие воспоминания, такие далёкие и близкие одновременно. Отдающие горечью и в то же время спокойствием. Теми летними днями, когда он читал мне книги, сидя в кресле у моей кровати, а я засыпал, слушая его монотонный голос, повествующий о дальних странах и дикой природе.       Я никак не ожидал, что он вдруг замрёт и рефлекторно сожмется, будто я вмиг отрастил клыки и собираюсь напасть. — Эй, ты чего? — мой радостный запал резко начал сдуваться, словно где-то внутри прокололи огромный воздушный шарик. Я не рассчитывал, что мои слова произведут такой эффект. В ставшей невыносимо громкой тишине я явно услышал яростное урчание желудка Нико, но он лишь съежился на кровати ещё сильнее и опустил голову, поджав под себя ноги. — Послушай, я знаю как это, когда не хочешь есть, пить, спать. Когда депрессия накрывает с головой, и ты просто лежишь, не двигаясь, часами глядя в потолок, — мой шепот был еле слышен даже мне самому, а слова давались с трудом. Я всегда был плох в разговорах, тем более в тех, где нужно было выразить свою поддержку. Без понятия, как Йоонасу удается так легко и правильно подбирать нужные слова. Сейчас я чувствовал себя, как на одном из экзаменов в колледже. В голове вертится так много всего, а ясно выразить мысли не получается. Но я знал, что Нико это было нужно. Нужно было услышать, что жизнь на этом не заканчивается. Что у него есть братья, которые ему всегда помогут и вытащат из любой ямы, и что то, что с ним случилось, было ужасно, но явно не было поводом так изводить себя. — Я был на твоём месте, — я заговорил чуть громче, не уверенный в том, что Нико слышит меня. Он все так же не поднимал голову, и его отросшая челка падала ему на лицо, скрывая глаза. На этих словах Нико вздрогнул, и я почувствовал, как запершило в горле. Я не понимал, почему он так реагирует на мои слова. В них не было угрозы или какого-то скрытого смысла. Я просто хотел помочь ему справиться с этой ситуацией. В конце-концов, он сам убеждал меня в этих же вещах, уговаривая поесть, не опускать руки, бороться дальше. Он никогда не прятался от проблем, не позволял мрачным мыслям взять над собой контроль и был абсолютно нерушимым в моих глазах. Такой маленький, воинственный, сильный Нико.       Я прочистил горло и заговорил вновь, сжимая пальцами спинку стула. — Я знаю, что ты чувствуешь, и понимаю, как тебе сейчас тяжело. Этот урод поступил просто мерзко, — я замолк, наблюдая за реакцией Нико. Он все так же не смотрел на меня, спрятавшись за волосами, и так крепко сжимал простынь, что я боялся, что ещё чуть-чуть и он сломает пальцы. — Мы справимся, Нико, — я снова зашептал, не сводя с него глаз. — Этот ублюдок свое получит, — Нико едва заметно приподнял голову и шумно выдохнул. — У тебя всегда остаётся право рассказать правду. Ты не должен проходить через все это только ради меня, — Я заметил, как Нико задержал дыхание и замер, вообще не двигаясь. — Если ты захочешь его сдать, я приму это решение.       Не скажу, что эти слова дались мне легко. Я все так же не хотел за решетку, мне нравилась моя свобода, моя жизнь, моя группа. Даже если мне теперь вечно пришлось бы прятаться от Мики по углам, я абсолютно точно выбрал бы этот вариант. Но сейчас все зашло слишком далеко. Я просто не мог уговаривать Нико не сдавать меня, если он решит закрыть Мики и всю его шайку. Он имел на это полное право. Мики в последнее время совершенно слетел с катушек, и дальше продолжаться так не могло. — Ты можешь это сделать, Нико, — прошептал я, надеясь, что он все же поднимет голову и посмотрит на меня.       Я не знал, сколько времени прошло, минута или час. Секунды пролетали, а Нико все не шевелился. Наконец, когда я решил, что он больше не хочет меня тут терпеть и просто из вежливости не может мне указать на дверь, Нико легко качнул головой из стороны в сторону. А потом ещё раз, но уже уверенней. У меня по коже побежали мурашки, и я, не в силах совладать с нахлынувшими эмоциями, опустил голову на руки.       Я хотел услышать этот ответ. Жутко боялся приговора Нико и понимал, что сдать нас всех было бы лучшим решением, но эгоистично желал быть помилованным. Я всё-таки трус. Трус, который пытается казаться смелым.       Нико глухо закашлялся и я почувствовал, как у меня самого зачесалось в горле. Жутко захотелось воды, а ещё упасть без сил. Я вдруг ощутил ужасную усталость, охватившую каждую клеточку моего тела. Руки стали безумно тяжёлыми, а голова отказывалась подниматься. Я впервые за эту неделю почувствовал, насколько я измотан. Бессонница и стресс, разъедающие меня все это время, сделали свое дело, и мне казалось, что я больше никогда не смогу подняться со стула. Хотелось позволить себе отключиться хоть на какое-то время, прямо здесь, в этой светлой больничной палате, рядом с кроватью Нико. Слышать его дыхание и дать лёгким волнам уносить себя в неизведанные бескрайние просторы.       Я действительно почувствовал, что засыпаю, когда до меня снова донеслось тихое покашливание Нико. Я заставил себя поднять тяжелую голову и, открыв глаза, посмотрел на него. Нико все так же полусидел на кровати, приложив одну руку к горлу, словно в попытке нащупать мешающий дышать ком. Я оглядел его столик, стараясь найти стакан с водой, но там было пусто. Заметив в углу комнаты белый умывальник, я неспеша поднялся со стула и кинул взгляд в сторону Нико. Он поднял голову, все так же держась рукой за горло, но теперь смотрел на меня. Пугливо и осторожно, будто я поднялся лишь для того, чтобы приготовиться к яростному нападению.       Он очень старался не отводить глаза от моего лица, но его взгляд постоянно съезжал вниз, к моей шее и ниже к плечам и предплечьям. Он надолго остановился на вытатуированном лабиринте и смотрел на него так, будто видел впервые. Он никогда не спрашивал меня, что значит это тату, а я почему-то никогда не рассказывал. Я не помню точно даже когда его сделал. Тот период в моей жизни был для меня одним черным пятном. Я одну за одной совершал ошибки, которые заводили меня все дальше в тупик. Я, как тот пацан из фентезийной книги про постапокалипсис, гонял днями напролет по своему личному лабиринту, тщетно пытаясь найти выход, а мои собственные, клацающие железными зубами, гриверы старались цапнуть меня за задницу. В те моменты мне казалось, что выхода нет. Есть только мрачные каменные стены Лабиринта, насквозь пропитанные страхом и паникой. Вместо Томаса меня за стены вывел Мики. По крайней мере я тогда думал, что он правда меня спас, но на деле завел ещё дальше, в непроходимые дебри идущих по кругу секторов и просто оставил меня на съедение монстрам, которые выходят только по ночам, желая найти себе жертву. Сначала они с ней играют, долго гоняя по темным безнадежным коридорам, а затем хватают своими клешнями и жалят до смерти, наблюдая как добыча корчится в муках. Тогда я в полной мере не осознавал, куда попал. Тату показалось мне безумно символичным, и я пошел к одному парню, которого посоветовал Мики, и, выковыряв все карманные деньги из копилки, набил эту картинку. Сейчас я не жалел о ее наличии, но смысл, который я вкладывал в нее тогда, отличался от того, как я видел ее теперь, и когда я думал об этом Лабиринте в настоящее время, меня охватывало чувство невообразимой горечи и печали. Сожаления о том, кем я когда-то был и что натворил.       Нико отвёл взгляд, и я чуть наклонил голову, пытаясь заглянуть в его глаза. — Я принесу тебе воды, хорошо? — он быстро кивнул и подтянул покрывало выше, словно надеясь от меня спрятаться. Я подошёл к умывальнику и открыл кран. Мне на руки полилась холодная вода, чуть отдававшая привкусом медикаментов.       Я набрал немного воды в подставленную ладонь и плеснул себе в лицо. По коже моментально побежали мурашки, и я едва удержался, чтобы не передернуться. Сонливость начала потихоньку спадать, а холод, пробиравший буквально до мозга, заставлял голову работать. Я посмотрел на Нико через зеркало, висящее над раковиной. Он не сводил взгляд с моей спины. Пугливый и настороженный. Он словно играл в свою собственную игру, но сам не знал правил. Я видел, как он пытается идти мне навстречу, несмотря на безумный страх в глазах и желание держать между нами расстояние, но никак не может приблизиться, ведомый ему одному известными сомнениями.       Я не мог понять причину такого его поведения. Правильный ответ был где-то рядом, только руку протяни, но я шел вслепую и выбирал дорогу наугад, поэтому никак не мог нащупать разгадку.       Я никогда не видел его напуганным до такой степени, даже на начальных этапах нашего с ним общения. Да, он боялся меня, не выносил, когда я отставал на пару шагов, и он не видел моего лица. Присматривался ко мне, гадая, могу ли я напасть исподтишка, забыв о своем обещании, но он не шарахался до истерики от любого моего движения в его сторону и никогда не прерывал зрительный контакт, видимо, руководствуясь фразой «Врага нужно знать в лицо». В зеркале я видел, как он, не без труда, подтянулся повыше на кровати и поморщился, сильнее поджав под себя ноги. Затем обхватил повреждённое запястье другой рукой и начал неосознанно потирать его, все так же не сводя глаз с моей спины. Что-то во всей его позе и движениях казалось мне странным, но я не мог уловить эту особенность и это выводило меня из себя, заставляя мозг работать все быстрее. С трудом переключив внимание обратно на умывальник, я взял чашку, стоящую рядом на полке и наполнил ее водой. Перекрыв кран, я подхватил кружку и обернулся к Нико, покусывая губу и не зная, как к нему подойти. Нико никак не хотел облегчить мне задачу и продолжал затравленно смотреть на меня, сжавшись и потирая запястье.       Наконец, я глубоко вдохнул и направился в его сторону, делая один медленный шаг за другим. Я двигался очень медленно, четко отмеряя дозволенную дистанцию между нами, и не обрывал зрительный контакт. — Я сейчас просто дам тебе чашку, договорились? — Нико молчал, напряжённо следя за каждым моим шагом. — Тебе просто нужно протянуть руку, и я передам тебе воду, — я остановился в положенном мне метре от кровати и аккуратно потянулся к Нико, отдавая ему чашку. Несколько секунд ничего не происходило, а затем он очень осторожно, словно протягивая руку в пасть тигра, потянулся в мою сторону, приоткрыв рот и почти задержав дыхание.       В это мгновение я почувствовал себя, как в замедленной киносъёмке. Кадры переключались черепашьим шагом, время почти остановилось, и все звуки просто перестали существовать. Рука Нико продвигалась вперёд миллиметр за миллиметром, слегка подергиваясь от напряжения, а я не смел сделать ни одного движения навстречу, боясь напугать и без того испуганного Нико ещё больше, и все нахрен испортить.       Наконец, когда он коснулся ледяной глади кружки, я едва слышно выдохнул и подтолкнул ее ему в руки, слегка задев его пальцы своими. В ту же секунду Нико резко дёрнул рукой, пытаясь от меня отодвинуться, и задел чашку, которая, вылетев у меня из руки, со стуком упала на пол, расплескивая вокруг воду и разбившись на две неровные половины. Нико сжался в комок на краю кровати, рвано дыша и снова обхватывая запястье дрожащей рукой. Он был невыносимо близко к подкарауливающей его панике, смотрел мне в глаза, словно затравленный маленький зверёк, и сжимал зубы так сильно, что мне казалось, я слышу их треск. Я, не двигаясь, переводил взгляд с его перекошенного ужасом лица на запястья, вокруг которых виднелись ярким отпечатком следы чьих-то пальцев и дальше, ниже, на одеяло, которое он натянул до плечей, сжимаясь в спинку кровати, словно стремясь раствориться в ней. Пару секунд я просто вдыхал и выдыхал, не в силах обработать в голове ответ, который так внезапно нашелся.       Я просто не хотел верить в это. Это не могло быть правдой.       В мозгу быстро-быстро мелькали картинки, соединяясь в один огромный пазл. Он отказывался от еды, и я списал это на стресс и усталость, глупо сравнив его с собой. Я помнил, как мне самому было хреново, и я, придавленный своим одиночеством и чувством вины, отказывался есть, лёжа на койке и считая линии на потолке. Но Нико бы так не поступил. Он много раз был в ситуациях, похожих на эту. Один, среди долбанутых ублюдков, в группе которых был когда-то и я. Ему частенько и очень сильно доставалось, но он никогда не позволял себе падать духом. Шел вперед как маленький стойкий оловянный солдатик и ничто, не было способно так выбить почву у него из-под ног.       Теперь он боялся каждого моего движения, любого неосторожного прикосновения.       Парни рассказывали, что Нико не хочет, чтобы его касались и подходили слишком близко, но я снова, как последний идиот, уверил себя, что это последствия избиений. Он слишком перенервничал в ту ночь и мог начать себя так странно вести. «Это пройдет» — уверял Йоонас, закуривая у входа в госпиталь. Он нервно постукивал кедом по асфальту и смотрел куда-то за ворота больницы, выдыхая белый дым в мою сторону. Я сидел на ступеньках у его ног, вдыхал запах его сигарет и убеждал себя, что он прав. «Это просто стресс» — снова сказал себе я тогда.       Нико не хотел общаться со мной. Пожалуй, это ранило сильнее всего. К нему каждый день выстраивалась очередь из посетителей: мать, доктора, парни. Со скрипом он пускал всех, а я, как изгой, часами сидел на больничном полу, уперевшись спиной в стену его палаты, и ждал, когда он впустит и меня. — Дай ему время, — говорил Олли, выходя из его палаты и присаживаясь рядом со мной. — Ему нелегко пришлось, сам понимаешь. Ты ведь можешь ему напоминать о том, что случилось. Ты же одно время тоже был там, среди… — Олли запинался, не зная, как продолжить, а я и сам знал, что он прав. Я натворил достаточно, чтобы Нико больше никогда не захотел со мной общаться.       Я не предвидел это, не предпринял ничего, чтобы этого не произошло, не защитил его, не был рядом с ним, когда он во мне нуждался. Я заслужил сидеть там в одиночестве, но эгоистично надеялся, что он когда-нибудь сжалится надо мной, и я смогу его увидеть.       Я списывал его поведение на предательство с моей стороны, на его разочарование во мне. Я думал, он выскажет мне в лицо, какой я мудак, когда разрешит мне переступить порог его палаты. Я не ожидал ничего хорошего от этой встречи даже в тот момент, когда рылся в магазине в поисках того, что бы ему подарить. Я безумно надеялся, что мы сможем поговорить, но был уверен, что Нико просто попросит меня теперь оставить его в покое. Я не ожидал, что он так будет на меня реагировать, будто я ядовитая змея, готовая смертельно ужалить, если он позволит себе протянуть к ней руку. Он не вел себя так с парнями, и я и подумать не мог, что он будет себя так вести по отношению ко мне.       Сейчас же все вставало на места, но догадка была настолько оглушающей, что я гнал ее прочь, надеясь, что я снова где-то ошибся в размышлениях. Я смотрел на Нико и не хотел в это верить. Но последняя мысль, пришедшая в голову, так правильно вписалась в уже почти готовый пазл, завершая его, что я рвано вдохнул и прикусил губу, стараясь не разреветься как сопливый пацан. Эта мысль ударила меня обухом по голове и выбила из лёгких весь воздух, заставив ухватиться за спинку стула и посмотреть в упор на Нико.       Отсутствие его голоса.       Мне и раньше казался невероятным этот факт. Я все думал, почему так произошло, ведь Нико никогда не кричал, когда Мики издевался над ним. Никогда не издавал ни звука, мужественно сцепив зубы и сжав кулаки. Томми сказал «Стресс так повлиял», и я и мысли не допустил, что могла быть иная причина. Нико закричал только один раз, когда…когда… Дальше я не мог продолжить.       Нет, нет, это не правда. Это не могло произойти. Если бы все случилось именно так, Нико бы сказал кому-нибудь об этом раньше. К нему каждый день приходила мама и, заметив меня, сидящего на уже привычном месте, без слов проскальзывала в палату. Если бы все было действительно так страшно, она бы, скорее всего, меня просто убила. По крайней мере, я бы именно так и поступил, если бы с моим ребенком случилось подобное. У нее было миллион шансов выцарапать мне глаза и пробить голову. Я бы даже не стал сопротивляться, будь моя догадка правдой. Парни навещали Нико каждый день и после визита к нему не выглядели такими уж встревоженными. Они постоянно повторяли, что не произошло ничего кошмарного, Нико поправляется, идёт с ними на контакт и ведёт себя, может немного страннее, чем они ожидали, но, при имеющихся условиях, ребята это списывали просто на шок. Он бы не стал это скрывать… зачем ему пытаться скрыть подобное?       В голове вспыхнул яркой картинкой момент, когда Мики пытался сделать это с Нико у меня на глазах. Тогда я видел в его взгляде тот же животный ужас, который вижу и сейчас. Тогда Нико впервые не сдержал контроль над эмоциями и почти дал этому ублюдку то, что он хотел: власть над собой. Я помню экстаз Мики от отчаянных криков Моиланена и то, как он радовался, когда понял, что нужно сделать, чтобы заставить его кричать.       В тот день в голову закралась мысль, что Мики будет пытаться найти способ повторить этот момент, только бы получить желаемое. Уж слишком долго он старался сломать Нико и, нащупав дорогу, уже ни в коем случае не свернёт с нее.       В тот раз Нико был настолько напуган произошедшим, что не сказал по этому поводу ни слова. Ни мне, ни ребятам. Просто долго стоял, разглядывая себя в зеркало, касаясь пальцами свежих синяков, и молчал, не издавая ни звука. Почему я думал, что, случись такое, он кому-то расскажет? Что пойдет просить помощи и будет плакать на чьем-нибудь плече, вымазывая слезами футболку. Нико никогда не просил никого помочь, не нагружал людей своими проблемами и переживал все трудности внутри себя. Он бы так и молчал, сумей он хоть немного контролировать свою панику.       Мир вокруг меня постепенно ускользал. Я смотрел в его глаза, пытаясь убедить себя в том, что я ошибся, беспочвенно накрутил себя, напридумывал того, чего нет, и что Нико ведёт себя так по какой-то другой причине. В эту секунду я был бы рад, даже если бы Нико сейчас дал понять, что сторонится меня, потому что испытывает ненависть и презрение за то, что я оказался таким предателем. Что не выдерживает моих прикосновений, потому что ему противно касаться такого труса, как я. Я смог бы принять все, только не это.       Я хотел бы сделать вид, что ничего не понял, отмотать время назад и поставить эту долбанную чашку на стол, а не передавать ему ее в руки. Тогда бы он так не среагировал, не выдал себя с головой, не ранил меня глубоко под ребрами, оставляя мучительно загибаться. Я бы мог просто уйти, притворяясь, что ничего не заметил. Оказывается, мне не нужна была эта правда, я был к ней не готов. Я не хотел ее и продолжал себя убеждать, что все это ложь, глядя в потускневшие глаза Нико. Скорее всего это ложь. Да, так и есть. Его просто избили, он в состоянии стресса. Это пройдет и забудется, синяки сойдут, а произошедшее сотрётся как кошмарный сон.       Мир вокруг окончательно застыл, и мне казалось, я вижу, как падают крохотные пылинки, кружатся и сбиваются в стаи, а после оседают толпой на пол.       Я не мог заставить себя пошевелиться, покинуть этот момент, в котором мои догадки остаются моими догадками, и можно верить, что ничего не случилось. Купаться в последних секундах такого необходимого отрицания и надеяться, что Нико сейчас все опровергнет. Он ведь и так скажет, что это все ложь, по-другому и быть не может. Нужно просто задать этот вопрос, чтобы не изводить себя сомнениями, а четко знать, что я сам себе все напридумывал.       Можно было бы сейчас попрощаться и уйти без подтверждений, но я знал, что тогда просто сожру себя заживо глупыми домыслами. Мне нужно было опровержение. Сейчас оно мне виделось как долгожданная свобода, о которой мечтаешь, стоя за колючей тюремной проволокой, и ответ Нико должен был распахнуть для меня ворота, ведущие в красочное будущее.       Надо было только спросить… но я медлил. Язык словно прилип к небу, и я мог просто стоять, вцепившись в спинку стула, боясь отпустить руки. Мне казалось, если я останусь без опоры, то просто рухну на пол, позволяя крошечным пылинками окутывать меня с головы до ног.       Молчание затягивалось и было нестерпимо сильным. Мне хотелось перескочить этот момент и очнуться, когда Нико выдаст отрицательный ответ. Чтобы я, наконец, смог выдохнуть застоявшийся в лёгких воздух и набрать свежую порцию. Я собирался потратить на этот вопрос оставшиеся крохи кислорода и надеялся, что Нико не даст мне задохнуться. — Этот ублюдок… он сделал это? — Я вздрогнул от своего хриплого голоса и ещё сильнее вцепился в стул, будто он был моим последним спасением. Нико замер и тяжело сглотнул, прерывисто дыша.       Давай, скажи, что я идиот. Что накрутил себя не в ту сторону, сделал неправильные выводы, вообще посмел пустить подобную мысль в голову. Скажи, что это все ложь, моя извращённая фантазия, самая большая чушь, которую я когда-либо нёс. Только не молчи, не смотри на меня так, словно мой вопрос убивает тебя в это мгновение.       Солги мне, просто солги…       Нико приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, резко вдохнул воздух и остановился, обрывая себя на месте. Затем медленно отвёл глаза, переводя взгляд на покрывало.       На меня навалилась дикая тяжесть, руки ослабели, а ноги словно приросли к полу. В голове было пусто, и я все так же продолжал смотреть на Нико, не осознавая, что только что произошло. Я не мог даже сдвинуться с места. Наверное, следовало забиться в истерике, заорать на всю палату, подойти к Нико, как следует тряхнуть его за плечи и трясти, пока его мозги не встанут на место, пока он не откажется от своих слов. Я не мог ничего.       Он решил меня убить… забрал у меня весь оставшийся воздух и запретил дышать. Вонзил мне в сердце нож, заставляя судорожно сглатывать кровяные сгустки. Выдернул все внутренности и намотал мне на горло, медленно затягивая петлю.       Зачем ты так жестоко мстишь, Нико?       Он сполз вниз на подушки, свернувшись в комок, и закрыл глаза, прикрыв голову рукой. Мне казалось, я слышу всхлипы, но это могли быть слуховые галлюцинации. Я уже не был уверен, что из того, что я слышу, правда, а что ложь.       Я, наконец, разжал пальцы и стул, немного проехав по полу, остановился. Я не мог больше здесь находится. Стены давили на меня, приближались все ближе, желая схлопнуться и раздавить меня, оставив лишь кровавое месиво.       Я с усилием заставил себя отвести от Нико взгляд и медленно отвернулся от него. Я ничего перед собой не видел, кроме белой двери в нескольких метрах от меня. Расстояние казалось непреодолимым, и я побрел к выходу, еле переставляя ноги. Хотелось выбраться отсюда как можно быстрей. Упасть на холодный пол в коридоре и сделать вид, что встречи с Нико вообще не было. Наверное, я просто заснул у его палаты, и мой уставший мозг сыграл злую шутку, подкинув эту ужасную картину. Да, это сон. Просто кошмарный, тошнотворный сон.       Едва схватившись за ручку, я резко дёрнул ее на себя и буквально выпал в коридор, споткнувшись о порог. Дверь с грохотом захлопнулась, едва не наподдав мне напоследок, а я мешком упал на ледяной кафель, больно стукнувшись коленями. — Хэй, ты чего? — Сквозь дикий шум в ушах до меня донёсся чей-то голос, но я не мог поднять голову и просто рвано дышал, пытаясь сделать хоть один нормальный вдох. Меня жутко трясло, а сердце грозило выскочить нахрен. — Йоэль, что произошло? Чьи-то руки попытались меня поднять, но я лишь отмахнулся, отталкиваясь ладонями от пола, и завалился назад, прижимаясь спиной к стене. — Хокка, посмотри на меня сейчас же.       Голос стал громче и приобрел стальные нотки. Его владелец перехватил мои руки одной рукой, а другой вцепился мне в майку, присев напротив меня.       Я с трудом открыл глаза и заметил сидящего передо мной Порко. Он был очень бледен и напуган, а в глазах читалась плохо контролируемая тревога. — Успокойся и объясни мне, что происходит, — Он так и не отпустил мои руки, а у меня не было сил на сопротивление. — Он сделал это… Он говорил тебе? Сделал…сделал это… — Что сделал? — Йоонас напрягся ещё сильнее и отпустил мою майку, оперевшись рукой о стену позади меня. — Йоэль, что происходит? Ты был у Нико? С ним что-то случилось?       Я сглотнул, чувствуя, как меня охватывает быстро растущая паника. Я делал быстрые и короткие вдохи в попытках надышаться, но выдохнуть не получалось. Воздух больше не выполнял свою функцию, и я чувствовал, как мутнеет в глазах и отказывают лёгкие. — Мики… он. Йоонас… он… сделал это. — Я позову доктора, — в тоне Порко слышалось уже нескрываемое беспокойство, и он дернулся, чтобы встать, отпустив мои руки. — Нет, нет. Не уходи. Не оставляй меня… я не выдержу в одиночестве… — Я чувствовал, как постепенно скатываюсь в истерику. К горлу подкатывали рыдания, а в глазах собирались слезы.       Я запрокинул голову, больно ударяясь о стену, и сцепил зубы, сжимая запястье Порко. Наверное, останутся синяки. Такие же, как у Нико… Его ведь так же держали, не давали пошевелиться, с силой цеплялись в его запястья, сдавливая до синюшных отметин.       Я закрыл глаза и сжал челюсти почти до скрежета. Ему было страшно… я не хотел представлять эту картину, но она упрямо лезла в мозг. Хваталась за него щупальцами, обхватывала и душила, заставив меня обхватить голову руками и застонать сквозь зубы.       Йоонас что-то тихо говорил, стараясь добиться от меня ответа, но я его не слышал. Мне хотелось вырвать свой мозг и сожрать его, лишь бы не думать, не представлять и не существовать.       Он кричал…       Мои всхлипы стали громче, но даже сквозь них я слышал нечеловеческий крик Моиланена, который разъедал мои барабанные перепонки. Он все нарастал и нарастал, и я уже не мог его выносить, он сводил меня с ума. Я ударился головой о стену, а затем ещё и ещё, желая, чтобы он стих, растворился в моем собственном немом крике. Когда он стал оглушающе невыносимым, я заорал, держась за голову руками и вжимаясь в стену. Хотелось сорвать связки и вышибить мозг. Раскроить череп и вскрыться его осколками. Вырубиться от своего крика и очнуться, когда все будет кончено.       На краю сознания я чувствовал, как Йоонас цепляется в мою майку и трясет меня, пытаясь вернуть обратно. Он тоже кричал, отдирая мои руки от головы, а затем залепил мне пощечину, а потом ещё одну. Я почувствовал, как садится голос, а щеки начинают гореть от ладоней Порко. Силы меня покидали. Крик перешёл в рыдание и я вдруг ощутил, как Йоонас, схватив меня в охапку, порывисто обнял, прижимаясь подбородком к моей макушке. Спустя долгую вечность, я поднял свои ослабевшие руки и обхватил его в ответ, уткнувшись носом в его плечо.       Я пропускал сквозь себя секунды, которые превращались в долгие минуты. Ощущал, как быстро стучит сердце Йоонаса, отбиваясь от грудной клетки и ударяя по ребрам. Чувствовал, как щекочут мою щеку непослушные волосы Порко, а сам он, сжимая меня все крепче, шепчет мне в ухо те самые бессмысленные слова, которые я хотел сказать Нико: «Мы справимся. Все будет нормально, вот увидишь. Я с тобой».       Я не знаю, сколько мы так сидели. Мимо нас то и дело проносился персонал больницы, и неспешно передвигались пациенты. Моя голова начинала неспешно проясняться, а рыдания превращались в затихающие всхлипы. Хватка Порко ослабла, и он, чуть отстранившись, заглянул мне в глаза, убрав с моего лица прилипшую от слез прядь. Я отпустил Йоонаса и прокашлялся, вытерев нос тыльной стороной ладони. — Откуда ты знаешь? — его голос был чуть хрипловатый и низкий, будто он только что плакал вместе со мной. Порко потянулся к карману куртки и вытащил пачку сигарет. Посмотрев на нее, он с сожалением выдохнул, закинул ее обратно и вновь перевел взгляд на меня. — Нико… он шарахается от меня так, словно я вот-вот наброшусь на него.       Я поджал ноги ближе и поставил локти на колени, запуская пальцы в волосы. — Он меня боится, Йоонас… Словно я это он… словно я это делал. Не может даже смотреть на меня, — я всхлипывал, дёргая себя за волосы. Эмоции вновь брали надо мной контроль, и я чувствовал, что ещё немного и разревусь вновь. — Он сам тебе сказал? — голос Порко дрожал, а он сам перевел взгляд на дверь Нико, выстукивая пальцами бессвязный ритм по прожигающей льдом стене. Изнутри палаты не доносилось ни звука. — Нет… да… почти, — я закрыл ладонью рот, ощущая, как глаза снова становятся влажными. — Меня не было рядом, Йоонас. Понимаешь, не было. Я должен был догадаться… Должен был. Мики говорил об этом тогда, а ещё в тот раз, когда словил нас ночью в парке. Он тогда пытался… пытался… Я почувствовал, как истерика заново старается найти выход, и, чтобы не поддаться ей, я упёрся рукой о стену и медленно встал, слегка покачиваясь. Нельзя было подчиняться ей повторно. Я знал, что должен делать, и нужно было взять себя в руки.       Порко быстро вытер глаза большими пальцами и придержал меня за талию, не давая упасть обратно. Затем наклонился и подобрал что-то с пола. Удивительно, как я не заметил их раньше: пять разноцветных воздушных шаров, связанных между собой красной ленточкой. На каждом из них виднелась надпись большими буквами: «Нико, братан, поправляйся скорее. Семья Blind Channel». Я несколько раз моргнул, стараясь придти в себя. Это было слишком. Слишком ярко, слишком красочно и жизнерадостно, так не подходяще к имеющейся ситуации. Словно неудачный стёб Вселенной над жуткой реальностью. Ее насмешка надо мной и плевок мне в лицо. Захотелось лопнуть их все. Один за одним. Выпустить из них весь воздух и оставить их так же задыхаться на холодном полу. Я едва удержался, чтобы не выхватить их из рук Йоонаса, и обхватил себя руками за плечи. Не так, все должно быть не так. — Я убью его, — мой резкий тон заставил вздрогнуть меня самого, — разобью ему башку и выпущу кишки. А после заставлю сожрать его хуй. — Я кивал головой в такт своим словам, будто в подтверждение своим мыслям. Я чувствовал гнев, поднимающийся где-то из глубин сознания. Настолько острый и яркий, что я не различал перед собой больше ничего. Я видел только мерзкую морду Мики и представлял, насколько будет охеренно наблюдать, как он выблевывает свои внутренности и пережевывает новые зубы. Он больше не жилец. Я знал, что если только он попадет мне в руки, на нем не останется живого места. Мне было все равно, что будет со мной потом. Я просто не успокоюсь пока не сотру его рожу об асфальт и не заставлю его сердце остановится. Он будет молить о пощаде, ползая вокруг меня на коленях, и орать так, как никто и никогда не орал. Ему ведь нравятся крики. Так пусть кричит.       Я резко двинулся к выходу, забыв про Порко и жизнерадостные шары. Но далеко уйти я не успел. Через пару шагов Йоонас крепко схватил меня за руку, удерживая на месте. — Ты куда? — донёсся до меня его взволнованный голос, и я увидел, как Йоонас встаёт передо мной, блокируя мне выход. — Отпусти, — я дёрнул рукой, освобождаясь, но Порко сделал шаг в сторону, упираясь ладонью мне в грудь. — Я должен расправиться с этим ублюдком, разорвать его на части. Должен отомстить ему. Я должен уничтожить его… — Постой, — Йоонас прервал мою гневную тираду, отбрасывая воздушные шары в сторону и схватив меня уже двумя руками. — Успокойся. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я сам еле сдерживаюсь, чтобы не пойти к Мики и не отхерачить его как следует. Но ты подумал, что будет потом? — Мне плевать, — я двинулся вперёд, но Йоонас не дал мне сделать и шагу. — Да, тебе плевать на себя, на родителей и на нас с ребятами. Но подумай о Нико. — Я именно о нем сейчас и думаю. Эта мразь жестоко поиздевалась над ним, и я не могу его просто отпустить безнаказанным. — Если ты убьешь Мики, тебя просто посадят, — Йоонас прокричал эти слова, уже не стараясь контролировать себя, и я на секунду замер, смотря в его глаза. — Мне все равно, — я, наконец, отпихнул от себя Йоонаса и зашагал к выходу. Ноги все ещё были слабыми и плохо слушались. Через пару шагов мне пришлось ухватиться за стену, чтобы не пропахать носом пол. — Йоэль, мне не все равно, — уставший голос Порко раздался в нескольких метрах позади. Я остановился, продолжая цепляться за стену, и медленно развернулся к нему. Он так и стоял на прежнем месте, придерживаясь ладонью за вертикальную поверхность, будто тоже не доверял своим ногам и опасался, что они его не удержат. — Я обещаю тебе, что мы разберемся с Мики. Я не оставлю тебя с этим один на один. Ни я, ни ребята. Этот ублюдок свое получит. Но если ты его сейчас прикончишь, тебя загребут. Думаешь, ты поможешь этим Нико? Думаешь, ему так будет легче?       У меня в горле встал ком при воспоминании о том, как Нико отдернул руку от соприкосновения с моими пальцами. Будто обжёгся о мою кожу, и это было для него невыносимо. Я опустил взгляд вниз и стукнул кулаком по стене. Мне было все равно, что будет со мной и моей жизнью. Для меня уже нет пути назад. Нико боится меня, я для него монстр, и это не исправить. Я могу хоть головой о стену биться, но не изменю того, кем Нико меня видит сейчас, и кем я был до этого. Я все похерил. Все, что нам с ним таким трудом удалось создать. Просто уничтожил все своими руками. Я закрыл лицо ладонями, чувствуя, как слабость вновь берет верх. Я должен идти, должен убить этого ублюдка, принести Нико его голову, а заодно и свою — и будь что будет. — Йоэль, — шепот Порко раздался совсем рядом, и я ощутил, как Йоонас проводит пальцами по моему плечу. — Не делай глупости. Пообещай, что не будешь предпринимать ничего в одиночку. Если ты сейчас пойдешь к нему, то будешь играть по его правилам. Он этого и ждёт. Не забывай, Йоэль, он — псих.       Его шепот стал совсем тихим и он, придвинувшись ещё ближе, произнес: — Ты — мой брат, Йоэль. Ты же знаешь, я за тебя в огонь и в воду. Я сделаю все, что угодно, чтобы вытащить вас обоих, но я просто не переживу, если потеряю тебя.       Он вдохнул, пытаясь справиться с накатившими эмоциями, и уже срывающимся шепотом продолжил: — Обещай что не наломаешь дров, — я едва заметно кивнул и отстранился, откидывая волосы с лица пальцами. Неужели Порко так и не понял, что я никогда не сдерживаю обещания? Йоонас выдохнул и отстранился, развязывая мою кофту и накидывая ее на меня. Я молча стоял, не пытаясь сопротивляться, но и помогать ему не спешил. Я так и не просунул руки в рукава, позволяя ткани безвольно болтаться на моих плечах. Порко поджал губы, но ничего не сказал и принялся озираться по сторонам. Увидев в паре метров от нас многострадальные шары, он поднял их с пола и, схватив меня за край кофты, почти поволок к выходу. — Сейчас пойдем ко мне, и ты как следует выспишься. И не спорь, — он лишь крепче вцепился в меня пальцами, заметив, как я открыл рот, чтобы возразить. Голос его по-прежнему дрожал, и Порко делал вынужденные паузы, чтобы хоть как-то взять его под контроль. — Тебе нужно отдохнуть. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы геройствовать, — сил сопротивляться не было. Гнев на Мики смешивался с гневом на самого себя и забирал всю оставшуюся энергию. Я, словно пёс на поводке, следовал за Йоонасом, не в состоянии перегрызть верёвку и сбежать. Думаю, в тот момент я ещё не полностью осознавал, что произошло. Все было похоже на очень плохое кино: картинки накладывались друг на друга, звук шел с помехами, а актеры лажали на каждом шагу. Меня охватывало ощущение нереальности происходящего, и я все ждал, когда очнусь на последнем ряду кинотеатра, а на экране большими буквами будут идти титры. Йоонас все тащил меня прочь к главному выходу, не отпуская ни на секунду, а воздушные шары телепались за ним по полу на той самой ярко-красной ленточке.       Наконец Порко толкнул массивную дверь, и мне в нос ударил свежий вечерний воздух. Я и не заметил, как прошло время. Для меня все случилось настолько быстро, что по ощущениям прошло лишь чуть более часа, а на деле я проторчал в больнице почти полдня. Сумерки уже вовсю сгущались над городом, и то тут, то там зажигались вечерние фонари. Йоонас отпустил мою кофту, и я тут же рухнул на ступени больницы. Сил не осталось совсем. Разговор с Нико и истерика в коридоре выжали из меня все соки, и я просто закрыл глаза, прижимаясь спиной к верхней ступеньке и опуская голову на колени. Рядом раздалось тихое шуршание, и через мгновение мне в нос ударил запах сигарет Порко. Я повернул голову и посмотрел на него. Он неподвижно стоял на одну ступеньку выше и медленно выдыхал дым в вечерний воздух, придерживая сигарету трясущимися пальцами. Я поднял голову вверх: над нами уже были видны первые звезды, и я начал молча пересчитывать их, пытаясь успокоиться. — Будешь? — Я повернул голову вправо и увидел, как Порко протягивает мне сигарету. — Да, наверное, — я потянулся и сжал ее в плохо слушающихся пальцах. Йоонас поднес к моим губам зажигалку, неуклюже перебирая ленточку от шаров, которые так и держал в руке. Через пару секунд мрак озарил яркий огонек, и я затянулся, чувствуя, как наконец расширяются лёгкие. Йоонас убрал зажигалку в карман и случайно выпустил из руки ленту. Пять шариков неспешно взмыли в воздух и поплыли дальше вверх, уносимые лёгким ветерком. Йоонас матюкнулся и затянулся вслед за мной, наблюдая, как шары набирают скорость и несутся все выше. Мы молча курили и смотрели, как они проплывают над вечерним городом, освещаемые лишь фонарями и неспешно просыпающимися звёздами, пока они совсем не исчезли из виду за единственной в небе тучей. Йоонас потушил сигарету носком кеда и повернулся ко мне. — Пойдем, моя машина недалеко на стоянке. — Он протянул руку и помог мне встать, придерживая меня за плечи. Я не совсем понимал, куда он снова меня тащит. Хотелось просто свернуться в комок на пыльных ступеньках и спрятаться от всего мира. Накрыть голову руками так же, как Нико, и надеяться, что меня больше никогда не тронут.       Для себя я мог описать все происходящее одним словом — чересчур. Все было чересчур больно, разъедающе, выматывающе. Я знал, что не справлюсь. В тот момент, когда осознание, наконец, накроет меня с головой, я просто умру, подохну от боли и вины. Сейчас они просто отступили в тень высоких зданий, притихли во мраке опускающейся на город ночи. Но они найдут меня рано или поздно. Я знал, что скорее рано. С первыми лучами нового дня. Проберутся в молчаливый дом Порко и беззвучно нападут, заставляя меня принять то, что случилось. Но я понимал, что принять это никогда не смогу. А поэтому нельзя поддаваться на уговоры Порко. Нельзя расслабляться, подчиняясь эмоциональному затишью. Совсем скоро придет буря, и я слышал, как ритмично отсчитывается в обратную сторону время, ускользает сквозь пальцы, рассеивается с дымом от сигарет Йоонаса и готовится совершить атаку. Я должен успеть отомстить Мики, а затем, опустившись в бессилии на колени у его бездыханного тела, ждать своей очереди. Я должен успеть…       Йоонас сел на водительское место, захлопнув за мной дверь машины, и завел двигатель. В салоне повисла удушающая тишина, нарушаемая лишь шумом моих мыслей. Я закусил губу, уставившись в окно, глядя на проносящиеся мимо машины. Я гадал, знают ли люди внутри них, что произошло в городке прошлой ночью, пока они спали в уютных постельках. Пока пели своим детям колыбельные или смотрели фильм, поедая попкорн. Догадывались ли они, что происходило в паре километров от них, пока напивались до свинячьего визга в шумных барах? Почему сейчас они делают вид, что ничего не произошло? Почему живут как раньше? Едут по своим делам, болтают о пустяках, обсуждают, что купить на ужин, улыбаются друг другу, будто все, как и прежде, хорошо. Разве они не знают, что мир сегодня разделился на до и после? Раскололся на куски и впился осколками мне под кожу. Как они могут теперь дышать?       Йоонас посматривал на меня в зеркало заднего вида, не решаясь нарушить молчание. Он медленно повернул к своему дому и остановил машину напротив него. Мотор заглох, и в салоне наступила абсолютная тишина. Я не шевелился, продолжая смотреть в окно. Йоонас отстегнул ремень и тяжело вздохнул, поворачиваясь ко мне. — Пойдем. У меня сегодня дома никого. Родители в Хельсинки, а Ханнес опять куда-то свалил, — он вышел из машины, захлопнув дверь сильнее, чем обычно, и подошёл к заднему сиденью, смотря на меня сквозь приоткрытое окно. — Йоэль, ты слышишь меня? — он открыл мою дверь и наклонился ко мне. Я все так же сидел, глядя в одну точку перед собой. — Пойдем, нет смысла тут оставаться. У меня есть кое-что, что должно помочь, — он схватил меня за руку и потащил на себя. Я безвольно выпал из салона, еле держась на ногах и опираясь на его плечо. Мы медленно побрели к дому, останавливаясь через каждые несколько метров. Я заставлял себя идти, хотя сил не было даже ползти.       У дверей Порко пришлось меня отпустить, и он начал шарить по карманам в поисках ключей. В окнах его дома не горел свет и то ли поэтому, то ли от напряжения Йоонас все никак не мог попасть в замок ключом. Наконец дверь поддалась, и мы ввалились внутрь, с грохотом захлопнув ее за собой. Порко скинул куртку и, не разуваясь, пошел на кухню, таща меня за рукав кофты. Он словно боялся оставить меня без присмотра, будто не доверял моему обещанию, данному в больнице, и теперь решил не спускать с меня глаз. Усадив меня на стул, он отвернулся к шкафчикам и начал рыться в них, перебирая разные пакеты и коробки. Я застыл на месте, смотря в одну точку куда-то рядом с Йоонасом и стараясь сконцентрироваться на произошедшем.       Перед собой я видел Нико. Такого маленького, истерзанного и сломленного. Я не представлял, что сейчас творится в его голове. Как ему удается просыпаться с этим, двигаться, дышать, принимать у себя посетителей? Рассказал ли он ещё кому-то, что произошло? Наверняка знает его доктор. Только сейчас до меня дошло, что я мог бы догадаться обо всем и раньше, сложить дважды два и получить верный ответ. Но ведь мне не нужен был верный ответ… Я хотел оставаться в неведении. Уверить себя, что с Нико все не так страшно, и терпеливо ждать своей очереди на посещение. Мне было удобно принять объяснение ребят и спихнуть все на стресс, настолько удобно, что я предпочитал закрывать глаза на мелкие подсказки, которые проносились у меня под носом каждый день: поведение Нико, последствия стычки с бандой Мики. Для Нико избиения были не новым событием, он несколько лет страдал от действий тех мразей, да и от моих собственных. Я был настолько погружен в свои размышления о том, почему Нико отказывается меня пускать, завидовал всем людям, имеющим к нему доступ. Начиная от докторов и заканчивая Олли, что просто не обращал внимания на очевидные вещи. Я был настолько слеп, настолько упрям и эгоистичен в своих обвинениях. Позволял мерзкому голосу внутри раскрыть свою пасть и вякать о том, что Нико может требовать к себе повышенного внимания и преувеличивает произошедшее. Как я мог быть таким идиотом? Как мог просто выкинуть из головы угрозы Мики, зная его вдоль и поперек? Я должен был подумать об этом ещё в тот момент, когда понял, что Нико себя странно ведёт. Почему он молчал? Почему не рассказал матери? Почему не вызвал полицию? Почему он выгораживает этого ублюдка, ведь дело зашло слишком далеко? Я не мог поверить, что Нико может все так же защищать меня, поэтому ничего не рассказывает. Он должен меня сейчас ненавидеть, как бы он не относился ко мне раньше, это другое. Даже Нико не может быть настолько всепрощающим. Я просто бросил его, наплевал на него, раскрошил все, что он успел мне дать: веру, прощение, понимание… Он сейчас прекрасно должен осознавать, что я такой же, как Мики, скользкая мерзость, живущая только ради своей выгоды, уничтожающая все на своем пути, эгоистичная тварь, беспокоящаяся только о своих ощущениях. Почему он все ещё позволяет мне ходить по эту сторону решетки? Почему позволил мне сегодня навестить его? Он должен был сказать, что все кончено, и он устал от моего дерьма. Должен был позвать полицейского, все ему рассказать и вздохнуть с облегчением, наблюдая, как меня уводят из его жизни в наручниках. Я бы так и сделал. Я бы не позволил тому, кто издевался надо мной, и дальше свободно дышать вечерним воздухом, выдыхая в никуда терпкий сигаретный дым. Я бы мстил, пока не почувствовал облегчение или не подох бы сам в этой борьбе. Почему он не делает то же самое? Сегодня он видел перед собой Мики, я уверен теперь, что мы для него уже неразделимы. Я и сам уже не уверен, где та грань, что отличает меня от этого ублюдка. И вообще, есть ли она, эта грань? Чем я лучше него по итогу? Такой же слабый, трусливый преступник, способный лишь причинять боль. Я закрыл глаза и сжал руки в кулаки. Я не хотел быть им, не хотел чувствовать его под своей кожей, дышать его сущностью, жить его жизнью. Я хотел выкорчевать его из-под черепной коробки и придушить носком кеда, как мерзкого червяка. Я хотел, чтобы мне показали, что я не он, но знал, что в моем желании уже не было смысла, так как доказывать это уже было попросту некому. Я уже не мог изменить того, кем стал, в кого превратился. Не мог заставить Нико перестать меня бояться и начать думать обо мне иначе. Я знал, что уже не смогу просто так завалиться к нему и болтать о всякой ерунде, попивая пиво и не следя за временем. Знал, что не смогу ему просто позвонить и спросить, как у него дела. Знал, что он больше не будет рассказывать мне про свой день и показывать наброски новых песен. Я все это знал, но принять не мог. Не мог смириться с тем, что Нико для меня утерян безвозвратно. И это полностью моя вина. Я не сделал ничего тогда и не смогу вымолить прощение сейчас. Но кое-что для Нико я все же смогу сделать. То, в чем я всегда был хорош. Я смогу причинить боль. Боль настолько сильную, что эта мразь забудет, как его зовут, и будет хвататься за мою одежду переломанными пальцами, плюясь кровью. Я никогда не получал удовольствия от звериной жестокости, но для Мики я сделаю исключение. Я был уверен, что страдания этого подонка смогут принести мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Я хотел посмотреть ему в глаза, когда он будет извиваться от боли и бездумно орать. Хотел увидеть, что он испытывает такую же боль, которую пережил Нико. Хотел насладиться местью в полной мере и за себя и за Нико.       Я должен был идти. Я помнил место сбора ублюдков Мики, и мне казалось, что как бы он сейчас не прятался и не старался залечь на дно, я смогу его вычислить. — Он может быть сейчас на Уусикату, рядом с трехэтажной заброшкой, — слова вылетели изо рта сами собой, а я осознал, что произнес их вслух, только когда Йоонас резко обернулся ко мне, застывая с фарфоровой чашкой в руках. Я не хотел, чтобы Порко знал, о чем я думаю. Я был уверен, что он будет пытаться меня отговорить, но мне не были нужны его уговоры и убеждения. Сейчас мне было нужно только одно.       Йоонас тяжело вздохнул и поставил чашку на стол, придвигая ее ко мне. — Пей, — он пристально посмотрел на меня, положив руки на стол и отхлебнув из своей чашки. — Что это? — Я не двинулся, смотря на Йоонаса в ответ и желая, чтобы в это мгновение он просто растворился в воздухе, чтобы я мог беспрепятственно покинуть этот дом. — Пей, я сказал.       Он все так же не сводил с меня взгляд, почти прожигая во мне дыру. Он знал, знал, что я попытаюсь свалить. Что плюну на свое обещание и пойду к Мики один. Как ты не понимаешь, Йоонас? Это не твоя война. Я и так подставил тебя с лихвой, втянул туда, где тебе было не место. Ты сделал для меня достаточно. Просто отойди теперь с дороги. — Пей, Хокка, иначе мне придется залить тебе это в глотку силой. Все равно ответить ты мне сейчас не сможешь, — он наблюдал, как я медленно перехватил чашку трясущимися пальцами.       Я понимал, что Йоонас снова прав. Ответить ни ему, ни тем более Мики я сейчас не был в состоянии. Руки тряслись, и мне пришлось придерживать кружку сразу двумя ладонями, чтобы не пролить мутную жидкость на столешницу. Все равно несколько капель сорвались с края кружки и ударились о твердую поверхность, разбиваясь о нее насмерть. Я понюхал содержимое чашки и скривился. Я ненавидел запах травяных настоек аж до рвоты, и в детстве маме приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы заставить меня проглотить гадкую жижу. Я догадывался, что Йоонас вряд ли будет со мной возиться и уговаривать выпить эту бурду, скорее осуществит свою угрозу и зальет ее в меня силой. Я был слишком вымотан, чтобы сопротивляться, тем более это в итоге привело бы к моему провалу. Порко никогда не отступал от намеченного, и спорить с ним, бестолку тратя последнюю кроху энергии, не имело смысла.       Я поглубже вдохнул и залпом выпил мерзко воняющую жидкость. Она камнем упала в желудок, заставив меня передернуться и еле сдержать рвущуюся наружу рвоту. — Молодец, — Йоонас, взял обе кружки и, откинувшись назад, поставил их в раковину, даже не поднимаясь с места. Он вытянул руки перед собой, почти касаясь моих пальцев и пристально глядя мне в глаза. — Я понимаю, что единственным твоим желанием сейчас является пойти и разнести Мики башку. Блядь, я сам хочу того же. Всю дорогу я представлял, каким именно способом я его прикончу.       Он рвано выдохнул и полез в ящик стола за сигаретами. Протянув мне одну, он закурил и замолчал, барабаня пальцами по столу. Я взял свою, не торопясь ее поджигать. Бездумно глядел на нее, вертя в руках и борясь с накатившей от выпитого тошнотой. — Я не понимаю, как я мог это проебать… — голос Порко был настолько тихим, что я сначала даже не понял, что он вообще что-то сказал. Он смотрел в одну точку, не мигая, и каждые пару секунд затягивался, чтобы выпустить изо рта белесые клубы дыма. Я перевел на него взгляд. Мне очень редко удавалось видеть Порко таким: поникшим, опустошенным и разбитым. Он всегда был тем человеком, который не терял присутствия духа в любой ситуации, держался на плаву, когда другие тонули, и вселял неуёмный оптимизм во всех, кто имел удачу общаться с ним. Он был тем, кто в лепешку разобьётся за друзей, не прося ничего взамен, подставит свою грудь, чтобы защитить близкого ему человека от пули, и будет стоять до конца за тех, кого любит. Наверное поэтому им с Нико было так легко найти общий язык. Они были из одного теста и понимали друг друга с полуслова. Оба верили в то, что человек способен раскаяться и исправиться, давали вторые шансы тем, кто их не заслуживал. Уж я-то знал об этом не понаслышке. Я так отличался от них обоих: заблудший, трусливый и несчастный. Озлобленный на себя и на весь мир за свои собственные ошибки, неспособный прощать и быть прощенным, приносящий несчастья всем, кто попадает в мою жизнь, рушащий все вокруг. Мне никогда ни на дюйм не приблизиться к их свету, я потонул во мраке, и ни один фонарь не способен вновь зажечь в моей душе искру света. С Йоонасом и Нико все всегда было наоборот. Я не был уверен, что вообще существует что-то, способное погасить их внутренний свет, забрать у них тот огонь, что вел их вперёд. Было невыносимо осознавать, что мне удалось невероятное. Я смог ворваться в их жизнь, перевернуть все там вверх дном, вымазать их внутренний мир своими грязными лапами и, разрушив все, что было ими, рыдать над тем, как я лажаю, вытирая сопли об их же кулаки. Я не понимал, почему они вдвоем ещё не избавились от такого балласта, как я. Йоонас мог просто оставить меня в коридоре больницы. Высказать, насколько он устал от моей лажи, нервотрёпки и бесполезности. Мог отвернуться от меня, выкашливающего свои лёгкие, и сделать вид, что он меня больше не знает. Мог пойти к Нико и сказать, что один из его кошмаров теперь навсегда канул в лету. Он должен был это сделать. Они оба должны были. Наверное, они просто ещё не поняли, что без меня их жизнь стала бы лучше. Я был полностью уверен, что именно Йоонас станет тем, кто вытащит Нико. Йоонас тот, в ком Моиланен сможет найти успокоение и опору. А я как никогда ясно осознавал, что я тут лишний. Просто груз, который они непонятно почему ещё тащат за собой. Я смотрел, как Порко курит одну сигарету за другой, неподвижно пялясь в стену, и понимал, что мне удалось опустить его на одну ступень со мной. Я всегда хотел летать, но так и не смог это сделать, таща всех за собой вниз. В его глазах я видел свое отражение. Такого же отчаявшегося, потерянного человека, и от осознания этого хотелось рыдать, хотя я уже не был уверен, что смогу. Настойка Йоонаса притупила эмоции и законсервировала слезы, и я просто продолжал комкать в пальцах свою сигарету, не в силах произнести ни звука. — Я должен был догадаться… — Порко стряхнул пепел с сигареты и затянулся снова. — Я знал, что что-то не так, чувствовал, что с ним что-то происходит, но списывал это на стресс от случившегося. Он все время держался в стороне от нас с ребятами, не подпускал никого близко и был жутко напряжен, когда мы пытались подойти ближе. Я не знаю, почему я не заметил очевидного. Наверное, просто замечать не хотелось. Не хотелось верить, что на этот раз все серьезно. Это казалось игрой: он догоняет, мы убегаем и прячемся. Видимо, мы настолько заигрались, что не оценили реальную степень риска. Мы расслабились, решили, что неуязвимы, — Йоонас потушил окурок в пепельнице и посмотрел на меня. — Не говори ничего парням. Судя по всему, Нико не хотел, чтобы кто-то знал. Если они начнут его жалеть, будет ещё хуже. Он ведь никогда не хотел, чтобы его жалели, — Йоонас поднялся с места и снова отвернулся к шкафчику, шурша чем-то внутри.       Я тупо пялился на остатки не зажженной сигареты, которую успел раскрошить во время монолога Порко, и с трудом соображал. Я даже и не думал никому об этом рассказывать. Я вообще чувствовал себя за гранью этой реальности. Весь остальной мир для меня просто исчез, сплющился под грузом сегодняшнего вечера и растворился в кружащихся по палате пылинках. Я не мог сейчас думать о ком-то другом. Все мои мысли вели меня по короткой, обрывающейся через несколько часов пути безлюдной дороге. Я больше не принадлежал этому кругу, этому братству и этой Вселенной.       Я чувствовал себя смертником, заранее принявшим свой конец без колебаний и готовым умереть за свое дело. Моим последним делом здесь была месть. Кровавая и жестокая, воспламеняющая удерживающий меня на грани огонь, не дающий прямо сейчас рассыпаться в мелкую труху, как моя никогда не зажженная сигарета. Я лишь хотел успеть дойти до конца этого темного, освещенного лишь внутренним пламенем пути, до того момента, как меня просто разорвет на атомы ослепляющим взрывом.       Спасения не будет. Я его уже и не ждал, но жадно желал полыхать не один. Эта петля должна была замкнуться. Мики сам создал своего монстра, взрастил его и обернул против себя. И его личный монстр сейчас, как никогда, голоден.       Порко поставил на стол два стакана и бутылку дорогущего коньяка. Наверняка, пойло такой марки было из элитного алкоголя его родителей. Во время непрекращающихся вечеринок в его особняке всем гостям обычно наливали что попроще, и я никогда даже не пробовал ничего подобного. Это бухло находилось под запретом и хранилось в баре на втором этаже, куда ходу никому не было. — Таскаю иногда из неприкосновенных запасов, — Йоонас открыл крышку и плеснул жидкость в оба стакана. — Родители почти не лазят в этот шкафчик, а Ханнес и сам не брезгует, — он сделал глоток и поморщился, ставя стакан обратно на стол. — Такой себе, если честно, но если срочно нужно расслабиться, и эта дорогущая хрень сойдёт.       Я его почти не слушал. Пялился на застывшую в бутылке жидкость и вяло думал о том, что всегда мечтал попробовать такой алкоголь. Присматривался к похожим маркам в магазине и присвистывал, глядя на ценник. Большинство из них тянуло на месячную зарплату моего отца, и я проходил мимо, в сотый раз протягивая руку к дешевому пиву.       Я моргнул, запоздало оценив иронию моей охеренной жизни. Как там говорят? Желания всегда сбываются? Мое сбылось прям на пороге неминуемого конца. Тогда, когда мне уже нахрен не нужно это пойло, и во рту до сих пор стоит мерзкий привкус травяной настойки.       Я все же обхватил стакан пальцами, на автомате поднеся его ко рту и запрокинув голову, выпил все до дна. По крайней мере, дорогущим алкоголем я ещё не блевал.       Йоонас проводил мой стакан взглядом, когда я тяжело опустил его на стол и снова отхлебнул из своего. Я закрыл глаза, пытаясь справиться с заново накатившей тошнотой, и сквозь шум в ушах услышал голос Порко: — Мать всегда говорила не смешивать лекарства и алкоголь, но ее успокоительная бурда вроде не лекарство, да и ситуация такая себе, так что я подумал, какого хрена, можно и совместить. Только по мозгам бьёт не по-детски.       Я приподнял веки, ощущая, как перед глазами все плывет. Порко явно был прав. Мозг переставал соображать совсем, и я ещё ухватывал медленно уползающие мысли, пытаясь оставаться на плаву. — Пойдем, я уложу тебя в кровать.       Я попытался сопротивляться, выставив вперёд руку, но она тут же безвольно упала, позволяя Йоонасу подхватить меня. Краем глаза я заметил почти полный стакан Порко и успел подумать о том, что он мог специально все так подстроить. Он волновался. Несмотря на мое хлипкое обещание боялся, что я уйду, когда он заснёт, и выполню свои угрозы. Понимал, что мой уставший организм просто вырубится от этой ядерной смеси и он выиграет нам пару часов передышки.       В комнате для гостей Йоонас помог мне лечь на диван и потянулся куда-то вбок за пледом, укрывая меня им по плечи. Я из последних сил старался сопротивляться окутывающей меня сонливости и насильно держал глаза открытыми, чувствуя, как веки опускаются сами собой. Нет, мне нельзя спать. Я не мог потерять такое ценное время, поддавшись манящему искушению и вырубившись на уютном диване Порко. Следовало встать, накинуть куртку и тихо выскользнуть через незапертую на замок дверь.       Я должен был успеть выполнить задуманное до рассвета. Я был уверен, что долбаный псих затаился вместе с оставшимися кусками своей компании и носа не покажет на улицу в течение дня, но вот ночь… даже крысе иногда хочется проветриться.       Я попытался подняться, неуклюже хватаясь за стол у дивана и случайно задев рукой ночник. Комнату озарил приглушённый свет, и я прищурился, чувствуя режущую боль под веками.       В доме царила тишина. Я усиленно прислушивался, не ворочается ли в своей комнате Йоонас? Или, быть может, сидит под моей дверью, опасаясь оставлять меня без присмотра? Но в гнетущем ночном молчании не было слышно ни звука. Я кинул взгляд на часы, висящие над потухшим камином, и протер глаза, думая, что мне показалось.       Час ночи. Не может быть. Неужели я все же заснул? По моим ощущениям прошло не больше десяти минут с тех пор, как Порко выключил свет и, хрипло пожелав мне спокойной ночи, оставил меня одного. Я провел ладонью по лбу, зарываясь руками в растрёпанные волосы. У меня оставалось пару часов, чтобы совершить задуманное, а я не был уверен, что найду этого ублюдка на нашем прежнем месте.       Он мог быть где угодно. Курить наркотик в одном из пыльных подвалов или набухиваться в хлам в своем крысятнике, рассказывая о героических подвигах всем, кто был недостаточно трезв и смел, чтобы свалить. Но что-то подсказывало мне, что он будет именно там. На усыпанной листвой и окурками поляне рядом с мрачным зданием.       Меня тянуло туда, словно магнитом, и я, даже не думая сопротивляться, резко встал, придерживаясь за прикроватный столик. Меня снова замутило, и я почувствовал, как дорогущий коньяк подкатил к горлу, просясь наружу. Нужно было дойти до ванной. Срочно. Оплата химчистки нового итальянского паласа в гостиной Порко не входила в мои планы, и я догадывался, что простой просушкой тут уже не обойдется, поэтому ускорил шаг, стараясь производить как можно меньше шума.       Кое-как по стенке и наощупь я доковылял до ванной комнаты и, щёлкнув выключателем, ввалился внутрь, тут же упав на пол и ползком добравшись до унитаза. Блевать элитным пойлом оказалось ещё противнее, чем дешёвым бухлом. Меня выворачивало на изнанку снова и снова. Время казалось бесконечным. Каждый раз, когда мне на минутку удавалось перевести дух, я с облегчением думал, что моя пытка закончилась, и тут меня накрывало вновь. Через некоторое время блевать стало нечем, но бесполезные позывы все продолжались, мешая дышать и высасывая из меня оставшиеся силы.       Я не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Наверное, ещё утром. Быстро перекусил приготовленными на скорую руку бутербродами и вылетел из дома, продолжая дожевывать по дороге. Ещё раз поесть времени не было. Желудок весь день даже не протестовал, сжавшись до минимальных размеров, и лишь сейчас решил дать о себе знать, выплескивая весь свой гнев на меня гадким алкоголем и мерзкой травяной настойкой.       Когда все кончилось, я заставил себя подняться и на плохо слушающихся ногах дошел до раковины, хватаясь за кран и наблюдая, как из него полилась вода. Я надеялся, что она будет холодная. Нет. Обжигающе ледяная. Чтобы в секунду пробрала до каждого миллиметра мозга, ударила по нервам ядерной бомбой и насытила организм несколькими процентами энергии. Больше мне и не было нужно.       Я плеснул в лицо сводящей от холода скулы водой и посмотрел в зеркало, глотая выбитый из лёгких кислород. Ощущение дежавю захватило меня внезапно и было сейчас до невероятного неуместным, тревожным и болезненным. Я вглядывался в свое отражение, шумно дыша через рот, и мне казалось, я вижу застывший от ужаса взгляд Нико, ломающий ребра и ковыряющий останавливающееся сердце. Я впился пальцами в край раковины и резко обернулся, чувствуя, как намокшие пряди липнут к щекам.       Никого. Позади, действительно никого не было. Я, не мигая, смотрел на противоположную стену, пробегая глазами по стыкам на кафеле, осматривая каждый квадрат бежевого покрытия, но все было как и прежде. Как и десятки раз до этого. Я медленно повернулся обратно, закрывая кран и вглядываясь в собственные зрачки. А что ты ожидал, Хокка? Его уже не будет в твоей жизни никогда. Ни его взгляда, ни его голоса, ни самого его присутствия. Лишь эхо и тени прошлого, прокрадывающиеся к тебе сквозь припорошенное трухой время.       Я зажмурился, вновь с усилием открывая глаза. Сейчас не время думать о том, что я просрал, и чего больше не будет. Остался один рывок, а после я позволю своим облизывающимся демонам разорвать себя на части. Я слышал их возбуждённый шепот и нетерпеливое звяканье столовых приборов. Они были голодны, но давали мне время утолить свой собственный голод, чтобы после пообедать мной.       Я кинул последний взгляд на свое молчаливое отражение и прикусил губу, чувствуя, как все мысли, кроме одной, плавно покидают разум, разрешая последней выжившей занять все освободившееся пространство. Теперь я был как никогда уверен, что нужно сделать. Я должен убить Мики.