Алькатрас

      Мне было жутко холодно. Казалось, что меня поместили в чан с ледяной водой и оставили покрываться снежной коркой. Странно, я думал, в Аду невероятное пекло. Или это был мой персональный Ад? Преисподня создала собственный мир пыток для Йоэля Хокка, человека, чье сердце настолько заледенело, что даже обжигающая лава оказалась бессильна? Или даже Ад заледенел от моей жестокости? Все демоны выключили кипящие котлы и, бросив раскаленные кочерги, покинули свою обитель?       Я не чувствовал своего тела, не мог пошевелить рукой, но чувствовал, как меня погружают в замерзшую субстанцию глубже и глубже. Она накрывала меня с головой, заставляя кожу стекленеть и трескаться, причиняя невыносимую боль. Из открытых ран на теле сочилась холодная кровь, за секунды превращающаяся в застывшие красные кристаллики, так и не успевая отправиться в полет.       Я хотел вдохнуть, мои лёгкие горели от недостатка кислорода, но чьи-то невидимые руки давили мне на грудную клетку, мешая дышать, опуская меня все быстрее на дно. Я пытался закашляться, проверить, верны ли ещё мне мои легкие, но в рот начала заливаться вода, и я судорожно сглотнул пару раз, пытаясь прогнать этот мерзкий привкус мертвечины. Наверное, это я разлагался. До ушей долетали приглушённые, еле достигающие слуха сквозь воду звуки чего-то присутствия. Меня и после кончины не оставят в покое? Не дадут мирно раствориться в собственном плавающем рядом со мной дерьме или превратиться в ледяную статую, похожую на те, которые создавала Медуза Горгона? Безликое, безмолвное, лишённое чувств, каменное изваяние.       Кто-то с силой ухватил меня за плечи и потянул вверх, стараясь вытащить на поверхность. Я хотел остановить его, оказать сопротивление, попросить оставить меня в покое, но тело не слушалось, а язык прилип к нёбу, лишая меня возможности произнести хоть слово. Я не хотел назад, меня пытали достаточно, и я желал остаться в этом вечном забытье, замерший во времени, лишенный эмоций и переживаний. Даже мысли о Нико не приносили выжигающей душу агонии. Эти мысли были далеко и долетали до меня словно через пелену времени. Притупившиеся, отстранённые, чужие.       Я знал, что он почувствует облегчение, сможет справиться со своей кошмарной трагедией, перелистнет страницу в книге ужасов под названием «Йоэль» и пойдет дальше. Меня поглотит время, оставляя ему на память шрамы в душе и на теле, которые когда-нибудь перестанут ныть и беспокоить его. Он придет в себя.       Чьи-то руки затрясли меня активнее, далёкий и смутно различимый голос что-то кричал, но я не мог разобрать слов. Внезапно кто-то с силой ударил меня по щеке, а потом ещё и ещё. Мне казалось, что меня затягивает в яркий водоворот и несёт вверх с дикой силой, заставляя лёгкие расширяться и наполняться живительным кислородом. Звуки становились все ярче, и едва различимый голос начинал обретать знакомые нотки.       Я летел все быстрее, шум в ушах нарастал, а лёгкие не справлялись с давно забытой нагрузкой. Я резко закашлялся, содрогаясь всем телом и выхаркивая опухшие бронхи. Меня била крупная дрожь, зубы стучали друг о друга, выстукивая понятный только им ритм. Я попытался приподнять веки, и в глаза тут же ударил яркий свет, заставляя меня прищуриться. Кто-то обхватил мое лицо ладонями, и я услышал тихий шепот: — Как ты меня напугал, старик. Я думал, что не успел.       Еле разлепив глаза, я увидел перед собой Порко, сидящего на коленях в луже моей крови. Его руки и волосы были испачканы в густой, ярко-красной субстанции, белые джинсы перемазаны алыми потоками. Кровь была даже на его лице. Если бы я не был уверен в обратном, подумал бы, что Йоонас решил устроить двойное самоубийство в ванной комнате дома моих родителей. — Почему я не умер? — Вопрос был глупый, но оценить степень идиотизма я был не способен и просто тупо смотрел на Йоонаса, трясясь от дикого холода. А может и от нервного перенапряжения. — Потому, что ты, к счастью, не умеешь правильно пользоваться бритвой. Да и удачно проявившееся косоглазие пошло на пользу. Пару сантиметров влево, и пришлось бы отжимать арфу у ангелов, чтоб исполнить метал-серенаду, — Порко нервно хмыкнул, но я видел, что он едва сдерживает себя. Он держал меня крепко, не давая завалиться назад. В глазах читался явный страх и едва контролируемая паника. Он явно перепугался, но я не мог понять, почему. Может, потому, что если бы я умер на его глазах, ему бы пришлось долго объясняться с полицией и моими родителями.       Я отвернулся от Порко и обвел взглядом помещение. Весь пол покрывали грязные потоки моей размазавшейся крови, кое-где оставались засохшие отпечатки от моих ладоней и смытые полосы от штанин, которые появились, когда я полз на коленях за кусками разбившейся бутылки.       Повсюду валялись осколки коньячной тары, и я боялся, что Йоонас поранился, пока ползал вокруг меня. Сам я напоролся на стекло несколько раз и сейчас чувствовал, как осколочные крошки больно впиваются в раненые конечности. — Хреново выглядит, — констатировал Порко, потягиваясь за бинтом из открытой аптечки, которая находилась рядом с ним. — И я сейчас не только про комнату. Не хочешь рассказать, зачем ты, мать твою, это сделал? — Он старался говорить спокойно, но я чувствовал, как дрожит его голос, немного срываясь на последних словах. Он едва сдерживал гнев, но плохо контролируемое раздражение вырывалось наружу и было явно ощутимо. — Так было бы лучше, — прохрипел я, переводя взгляд на свои руки. Они были в ужасных порезах, мерзко распоротых ранах, из которых, как я помнил, текли струи крови. Сейчас от крови не осталось и следа, что было странно, и я тупо уставился на небрежно брошенную рядом со мной насадку для душа. В мозгу медленно завертелись шестерёнки, заставляя голову гудеть. Думать было больно, и мне потребовались пару секунд, чтобы сообразить, что это, скорее всего, Йоонас поливал меня из душа, пока я был в отключке. Я вспомнил свои галлюцинации про пребывание в ледяной воде, и постепенно все пазлы начинали складываться вместе. Порко выбрал эффективный способ вернуть меня из мертвых. А я все думал, почему в Аду холодно? Просто никто не будет тратить теплую воду на жёстко налажавшее коматозное тело, валяющееся в своих отходах. — Лучше кому? — прорычал Порко, уже не сдерживая нарастающий гнев. — Мне? Олли? Томми? Твоим родителям? Может быть, Нико? — Я вздрогнул, как от пощёчины. Лучше бы он меня ударил. Физическая боль меня не пугала. Я жаждал ее в попытках забыться хоть ненадолго, переключить измученный разум на страдания тела. Физическая боль со временем утихала, душевная была всегда со мной, как вцепившийся паразит, питалась мной, разгрызая корни и выпивая кровь. Сегодня я решил позволить ей, наконец, насытиться, выцеживая себя до капли. Она отрыгнула меня, как непереваренную добычу, и нападает снова… Зачем, Йоонас?       Он рвано выдохнул, перетягивая бинтами мои руки, затем продолжил уже тише: — Уйти всегда проще. Положить хер на всех и все и, захлебываясь своей болью, тихо сдохнуть. — Он затянул последний кусок бинта и строго посмотрел мне в глаза. Внутри у меня снова разливалась горечь от осознания своей никчемности и тупая, безграничная вина.       Я еле выдержал его взгляд, упрямо не отводя глаза. Мне нужно было услышать это, не разрывая зрительный контакт. Сейчас он скажет, насколько разочарован во мне, что я не оправдал его веру в меня и просрал ту сотню шансов, которую они мне дали. Что я ни капли не изменился, снова трусливо поджал хвост и сбежал от проблем. Наверное, ему самому было невыносимо здесь находиться. Он был очень зол. Я видел, как заметно дрожали его руки и ощущал исходившее от него напряжение. Но в его глазах плескалась неприкрытая тревога и вина. Мне было странно видеть эти эмоции. Я не понимал, в чем он может себя винить, ведь это я подвёл его, подвёл их всех. Втянул их в невыносимое дерьмо, заставив наравне со мной бороться за свою жизнь. Они играли в игру, которую не начинали, но упорно шли вперёд, таща меня за собой, словно балласт. Я лишь хотел отцепиться, не висеть у них на шее мертвым грузом. Я лажанул, но заставил платить их всех. Как он может чувствовать себя виноватым? — Решил вскрыться, думая, что никто не заметит? — Голос Порко становился все выше, и он уже почти до боли сжимал мои запястья, наверняка даже не замечая этого. — Думал, что это моментально решит все проблемы? Насмотрелся соплежуйных фильмов, в которых все дружной толпой рыдают над охладевшим телом главного героя, решившего откинуть копыта? Заварил дерьмо и решил всех нас дружно в нем кинуть? Как всегда бежишь, вместо того, чтобы подтереть сопли и попытаться все исправить. Я бы выписал тебе сейчас по роже, Хокка, но ты уже и так разукрашен на годы вперёд.       Он выплевывал эти слова, уже не контролируя себя. Мои запястья горели от его цепкой хватки, но я ловил каждое его слово, почти с мазохистским удовольствием глотая все обвинения. Мне было нужно это услышать, чтобы потом, когда Йоонас, наконец, высказав мне все в лицо, уйдет, оставив меня валяться в собственной крови, я мог без раздумий завершить начатое. Естественно, он был прав во всем. Я слабак, трус и предатель. И вполне заслужил все эти обвинения. В горле жгло от безмолвных рыданий, и я был как никогда рад, что заплакать сейчас не смогу. Не хочу, чтобы Порко запомнил меня таким. Ничтожная тряпка, рыдающая у его ног.       Я все ждал, когда он разожмет пальцы и, порывисто поднявшись, бросит напоследок: — Дверь закрывай на замок, Хокка. Если хочешь сдохнуть в тишине и полном одиночестве.       Затем развернется и пойдет к выходу, бормоча что-то про испорченную одежду и испорченных друзей.       Я все ждал этого момента, не понимая, почему он ещё сидит рядом, прерывисто дыша и впиваясь ногтями в мои перебинтованные руки.       В горле уже давило от подкатившего комка слез. Одинокая капля, обогнав своих братьев, пробила себе путь на волю и сейчас медленно скатывалась по моей щеке. Я застыл, чувствуя, как что-то внутри оживает, возвращается из мира мертвых, словно пробиваются зелёные ростки в давно засохшем лесу, над которым прошел ливень. Я ощущал, как по щекам одна за другой текут слезы, а в носу щиплет от собирающейся выплеснуться бури.       Сейчас он уйдет. Наверное, просто охренел от моего жалкого вида, не ожидая такого представления. Я и сам такого не ожидал, но упрямо держал зрительный контакт, давая Порко сполна насладиться моим окончательным провалом. После его ухода я просто умру от стыда и безысходности на грязном, вонючем полу. Уходи же… Уходи…       Внезапно он притянул меня ближе к себе, практически впитывая меня, зарываясь пальцами в мои спутанные волосы. Я услышал тихий всхлип и в первую секунду даже не поверил, что его издал Йоонас. Он еле слышно плакал, уткнувшись подбородком в мою макушку и что-то бессвязно шептал. Я различил лишь «Идиот» и «я думал, что потерял тебя». Мысли сбивались в одну кучу, и я просто поддался усталости и эмоциям, еле подняв тяжёлые руки, и, вцепившись в плечо Порко, рыдал, не сдерживая себя.       Он был таким реальным. Сидел рядом, обнимая меня до хруста костей и боли в ребрах. Поливал мое измученное тело слезами и шептал бессмысленную успокаивавшую чушь.       Я не мог поверить в происходящее.       Это было до жути нереалистичным сном, чьей-то жестокой выдумкой. Вне существующего между мной и ними мира.       Мне казалось, я уже ощущал это. Когда-то давно и одновременно будто пару секунд назад. Я словно до сих пор чувствовал этот терпкий пропитанный медикаментами воздух больничного коридора, вдыхал запах куртки Йоонаса и выл, уткнувшись носом в его плечо. Наверное, я все же умер, и призрачный Порко пришел в мои самые несбыточные мечты, снова позволяя мне окунуться в это уплывающее сквозь пальцы иллюзорное спокойствие.       Я боялся, что, как только разожму руки, он исчезнет, растворившись в ночном воздухе, поэтому сжимал его в объятиях крепче, стремясь продлить этот невообразимый момент и оставить его в своей памяти до самого последнего мгновения. Я хотел верить, что он понимает, насколько ценны для меня эти преступно быстро бегущие минуты, когда я прижимаюсь к нему так бессовестно близко, вынуждая его тепло плавно перетекать в мое измученное тело. Насколько живительны для моих пересохших ран его соленые слезы, и как необходим покидающий его лёгкие воздух моим слипшимся дыхательным путям.       Я не заслуживал всего этого, но именно сейчас, впервые за долгое время, я чувствовал, что могу дышать. Он заставлял меня ощущать себя живым, и я предательски цеплялся за это ощущение, надеясь, что оно продлится ещё хоть немного.       Я так хотел, чтобы все это было реальностью… — Какой же ты кретин, — Порко, наконец, отпустил меня и, подняв руку, провел по моим волосам, пытаясь их пригладить. — Как ты мог хоть на мгновение вообразить, что нам будет лучше без тебя?       Я опустил глаза, уставившись в пропитавшийся кровью бинт, и провел ладонью по лицу, сменяя солёную влагу пресной. Я не знал, что ему ответить, ведь он уже и сам все сказал.       «Как всегда бежишь, Хокка. Бежишь, вместо того, чтобы подтереть сопли и попытаться все исправить».       Какую правду он от меня хотел? Ту, которую сам прекрасно знал? Я был трусом, и мы оба это знали. Я решил, что так будет лучше. Снова трусливо спрятал голову в песок, не пытаясь посмотреть в лицо трудностям. Что я там себе думал? Что они все вздохнут с облегчением, наблюдая, как мой прах теряется в синем безоблачном небе Оулу?       Я потер красный бинт пальцем, не в силах посмотреть на Йоонаса. Хотелось закрыться от его взгляда, стечь вместе с грязной водой в сыто булькающий слив, лишь бы не ощущать это. Стыд. Ты долбаный неудачник, Хокка. Трусливый эгоист, который ничего не может в своей жизни сделать как следует. Ни взять ответственность за свои поступки, ни удачно наложить на себя руки. Просто конченый лузер.       Сверху послышался усталый вздох, и я услышал, как Порко кряхтя и матюкаясь поднимается с пола, проводя рукой по хлюпающей от избытка воды насквозь мокрой одежде. — Ну и шоу ты здесь устроил. Просто фестиваль красок и Техасская резня бензопилой в одном флаконе. Можем не смывать твой шедевр. Подождем, пока высохнет. Скажем, что Ханнеса замочили. Давно руки чесались. Он, кстати, опять посрался с родителями и умотал в неизвестном направлении. — Йоонас замолк, закашлявшись, медленно перевел взгляд с перемотанных рук на противоположную стену, а затем вбок и, наконец, на некогда сверкающий чистотой, пол ванной комнаты. — Да, брат, донором тебе не быть ещё лет десять. Тут дохрена кровищи размазано. И откуда в тебе ее так много было?       Я на секунду прикрыл глаза, а затем вновь уставился на учиненный погром. Я не мог поверить, что все это сотворил я. Грязно-серый в алых разводах пол, вымазанные в густой засыхающей крови стены, осколки от коньячной бутылки, разбросанные по всей комнате.       Мне проще теперь было переехать. Я был уверен, что не смогу отмыть весь срач и до Второго Пришествия, не говоря уже о возвращении родителей.       Тело ужасно ныло, руки будто весили тонну, и я не сомневался, что не смогу поднять ни тряпку, ни швабру. — Тебе нужно в больницу. Кровотечение я остановил, но понадобятся швы. Сомневаюсь, что твоя художественная роспись когда-нибудь полностью затянется. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но это явно не твой случай, Хокка. — Я поджал губы, уловив в его голосе явственный укор. Я всё ещё не понимал, почему он остался. Почему стоит рядом, перемазанный моими внутренностями, аккуратно проводит пальцем по незамеченной ранее царапине и тяжело выдыхает, облизывая губы.       Зачем он это делает? Помощь, бинты, больница.       Он сказал, что испугался за меня. Неужели тебе нравится наступать на одни и те же грабли, Йоонас? Подставляться самому, рисковать собственной жизнью ради моего такого зыбкого и размытого будущего? Жить как на пороховой бочке, каждую секунду с ужасом ожидая, что я выкину что-то похлеще. Неужели не проще просто переступить через меня и идти дальше, не оглядываясь? Ты сказал, что вытянешь нас обоих, но нельзя усидеть сразу на двух стульях. Ты должен понимать, Йоонас, спасая меня, ты однажды упустишь его. Неправильно расставишь приоритеты, переоценишь свои силы… Он ведь не просит помощи, не привлекает к себе внимания.       Ты выбираешь неправильно, Йоонас. Как ты не понимаешь? Дай мне перегрызть связывающую нас верёвку, перекрой мой баллон с кислородом. Дай мне разукрасить мое собственное небо красным и выпустить вверх ещё два перемотанных ленточкой шара в форме моих лёгких. Не тяни меня за собой. Отцепи груз и иди спасать его. Ты и так потерял много времени. — Моя машина в десяти метрах. Доползешь сам или помочь? — Я повернулся к нему, краем глаза уловив, как он вытаскивает чудом выживший мобильник из кармана мокрых джинс. — Не надо в больницу. Бинтов хватит. — Я почти не узнавал свой голос. Хриплый и глухой, напрочь лишенный силы. Будто заново родившиеся во мне слезы не смогли вернуть его к жизни, бесполезно проделывая себе путь наружу.       Нет, только не больница. Я не смогу.       Не смогу больше ступить за порог этого мрачного здания, не смогу заново вдохнуть знакомый, пропитанный болючим ядом воздух. Не смогу бродить по нескончаемым коридорам, зная, что за следующим поворотом может находиться уже изученная до мельчайших деталей, светлая дверь. Я не вынесу ещё одного напоминания своей трусости и эгоизма. Я просто слабак. Все ещё думаешь, что вам бы не было лучше без меня, Йоонас? — Я что, похож на доктора Франкенштейна? — Порко раздражённо хмыкнул, переводя взгляд с телефона на меня. — Я швы накладывать не умею. А, судя по твоему виду, ты вот-вот на части расползешься. Хокка, заканчивай концерт. Вторую часть представления я уже не выдержу. — Он наклонился ко мне, подхватывая меня под руку, и потянул на себя, заставив меня тихо всхлипнуть от давшей знать о себе вновь боли. — Обхвати меня рукой и приподнимись немного. Давай же, не время подыхать, Йоэль. Я не для того тебя вырвал у смерти, чтобы позволить тебе всё-таки склеить ласты. — Он сильнее потянул меня вверх, и я поднялся, глухо застонав и тут же оперевшись о его плечо.       Ты всегда рядом, Йоонас. Как так получается, что, как бы я не лажал, я всегда ощущаю твое дыхание за спиной и твою руку, крепко сжимающую мою? Как бы не пытался убежать, ты всегда находишь меня, возвращая назад. Прокладываешь дорогу домой, принимая на себя удары и преодолевая трудности, предназначенные мне. Что хорошего я сделал в своей жизни, чтобы заслужить тебя? И что плохого сделал ты, чтобы получить такую обузу, как я?       Он медленно повел меня к двери, крепко прижав к себе. Я чувствовал, как быстро бьётся его сердце и мелко трясутся перепачканные в моей крови руки. Я не знал, думал ли он о том же, но сам был уверен, что сегодня ночью мы обновили данную когда-то клятву. Мы стали больше, чем братья. Ближе, чем когда-либо. — Накинь куртку. Тебе только воспаления лёгких до кучи сейчас и не хватает. Да и вдруг какой сосед выйдет на ночь глядя покурить. А тебя словно с крючка на мясокомбинате только что сняли. — Йоонас осторожно подал мне верхнюю одежду, помогая просунуть негнущиеся руки в рукава.       Я крепко сжимал зубы и часто выдыхал, стараясь не издать ни звука, но все же не сдержался и тихо застонал, когда край куртки задел свежую рану, с которой умудрился сползти бинт. — Тише, тише. Давай я помогу. Вот так, осторожно. — Он открыл дверь и легонько подтолкнул меня к выходу, снимая с вешалки мои ключи. На минуту ему пришлось отпустить меня, и я облокотился о стену, ощущая, что ноги совсем не держат. В лицо ударил холодный воздух, и я поежился, чувствуя, как ветер треплет мокрые волосы. Что там Йоонас говорил о воспалении лёгких? Наверное, странно было сейчас переживать о возможности откинуть копыта от пневмонии, когда ещё час назад я отчаянно ползал по ванной комнате, умоляя предательское сердце побыстрее остановиться.       Йоонас осторожно обхватил меня за талию, перекинув мою руку через свое плечо, и поволок к припаркованной у моего крыльца машине. Эти десять метров были похожи на бесконечность. Я запинался через каждый шаг, ковыряя рыхлую после дождя землю носками ботинок, и все сильнее опирался на Порко, ощущая, как сознание постепенно мутнеет, а кислород из последних сил цепляется за стенки бронхов. — Оставайся со мной, Хокка. Не вздумай отключаться, — громкий голос Йоонаса еле достигал моего слуха, теряясь в лабиринте ушных раковин, и я ловил себя на мысли, что все чаще выпадаю из реальности, переставая соображать на секунду или две. Во рту пересохло, и я беспрестанно сглатывал, облизывая покусанные губы, в попытке хоть как-то смочить слизистую. Я с жадностью вспоминал о залитой холодной водой ванной комнате и жалел, что не подумал об этом раньше. Нужно было припасть к столь желанной влаге, облизать мокрые стены и напиться грязной, перемешанной с моими кровью и слезами жидкостью. Когда-то эти мысли вполне могли вызвать неконтролируемый рвотный рефлекс. Сейчас же они не вызывали ничего, кроме досады и сожаления об упущенных возможностях.       Я всегда все упускаю…       Йоонас аккуратно открыл заднюю дверь и помог мне забраться внутрь. Я прикрыл веки, вздрогнув от резкого хлопка, и оперся лбом о холодное стекло, чувствуя, что окончательно отключаюсь. — Йоэль… Твою мать, Хокка, открой глаза.       Я судорожно вздохнул, сжав ладонями сидение и взглянув на Порко. Он настороженно смотрел на меня в зеркало заднего вида, облизывая губы и постукивая пальцами по рулю. — Не смей больше так делать, — он резко выдохнул, и я ощутил, как дрожит его голос. — Не смей закрывать глаза. Говори со мной. Давай, расскажи мне про ту неудавшуюся поездку на концерт Bring me the Horizon. Напомни, кто тогда притащил целый ящик бухла и предложил поиграть в Правда или действие…       Я уже почти ничего не соображал. Высокий голос Порко приятно убаюкивал, и я снова начинал проваливаться в манящее забытье. Я летел все выше и выше, ощущая, как теплый ветер приятно ласкает мое лицо. В ушах стоял непрекращающийся шум, словно где-то рядом водопад, а тело становилось непривычно лёгким, будто внутрь закачали воздух из нескольких десятков шаров.       Мне наконец-то было спокойно и хорошо. Я больше не ощущал сдавливающей грудь тревоги и раздирающего кожу страха. Я хотел остаться тут. До конца времён. До распада Бесконечности.       Неожиданно меня потянуло назад. Грубо и неосторожно. Кто-то выдувал из меня весь воздух, разрезая внутренности, ковырялся в не так давно кровоточащих ранах и наотмашь бил по лицу.       Это было больно. Мне снова было больно. Те прекрасные несколько мгновений ошеломляющего спокойствия, которые мне с таким трудом удалось урвать, выскальзывали сквозь пальцы, исчезая в безграничном пространстве надо мной.       Почему мне просто не дают уйти?       Я всхлипнул и открыл глаза, уставившись в белоснежное лицо Порко. Это уже было. Момент, в котором он так же судорожно цеплялся в мои плечи, пробегая испуганным взглядом по синякам на моем лице, мокрым отросшим волосам и новым ярко-красным татуировкам на высушенном стрессом и усталостью теле. Это было уже дважды.       Я ощущал, как дикое чувство дежавю заново накрывает меня сверху воздухонепроницаемым куполом, и закашлялся, силясь глотнуть хоть немного кислорода. Ты снова меня спасаешь, Порко. Мой долбаный Ангел Хранитель, приставленный ко мне против моей воли. — Хокка, ты блять хочешь, чтобы я поседел раньше времени? Или ты стараешься быстрее скопытиться и оставить меня одного разгребать тот срач в твоей ванной? — С каждым словом он все больше повышал голос, до боли сжимая мои запястья, но я слышал почти неконтролируемый страх, потоками льющийся из его приоткрытого рта.       Я почти мог собой гордиться. За пару дней я довел Йоонаса Порко до состояния острой пожирающей истерики и мог поклясться, что слышу сбивчивое биение его сердца и перестукивание зубов. Я вновь напугал его. Вновь заставил пережить несколько ужасных мгновений, потеряв сотню нервных клеток.       Ты все ещё считаешь меня другом, Йоонас? Друзья не поступают так, как я. Не заставляют близких людей жить как на пороховой бочке и периодически сраться от страха и изнуряющего ожидания очередного пиздеца. Зачем тебе нужен такой суррогат? — Поднимайся. Мы приехали. Ухватись за меня. Хокка, крепче держись. Тут пару метров осталось. И только попробуй снова отрубиться, я тебя тогда сам прибью.       Я почти не ощущал своего тела. Мне казалось, что я не здесь, и это все происходит не со мной. Глаза упорно закрывались, хоть я и пытался держать их открытыми, и я все больше клонился вниз, заставляя Порко пригибаться со мной. — Йоэль, будь со мной. Прошу тебя, оставайся в сознании. Не вздумай кинуть нас с ребятами. Я тебе никогда не прощу, если ты посмеешь сейчас откинуть копыта. На том свете достану, так и знай. — Я попытался усмехнуться, но сил не было даже на это. В глаза ударил резкий свет больничного коридора, и я прищурился, стараясь прикрыть онемевшей рукой лицо. Это было похоже на чёрную комедию. Безрезультатно вскрыться в собственной ванной, чтобы приползти умирать в клинику.       Ноги, наконец, окончательно отказали, и я плавно съехал вниз по стене, отпустив руку Порко. Йоонас что-то закричал, пытаясь ухватить меня за плечи, но я уже ничего не мог разобрать. Раздражающий свет вдруг померк, и наступила уютная темнота.

***

      На этот раз холодно не было совсем. Я лежал на чем-то мягком и удобном, окутывающем с головы до ног уютным теплом. Хотелось верить, что я все же умер. Обманул хренову жизнь, обставил ее в собственной игре и дал ей захлебнуться моей кровью. Я и не надеялся, что это рай. Таким, как я, не место в раю.       Я напрягся, пытаясь наощупь определить свое местоположение. Внутреннее «я» насмешливым голосом Порко говорило, что Хренов Йоэль Хокка таки удостоился места в райских садах и сейчас прижимает своей задницей пушистое ванильное облако. Потихоньку включающийся мозг сообщал, что обещанной ангельской музыки пока и близко не было слышно. Лишь раздражающее мерное попискивание выколупывало мозг и било по и так напряжённым нервам.       Тело постепенно наливалось болью, кожу невыносимо жгло, а отдельные участки отдавали сводящим с ума зудом, проникающим во внутренние органы. Почесаться хотелось везде и сразу. Залезть ногтями под кожу и соскрести все слои мяса до кости.       Я резко выдохнул и приподнял руку, сразу же ощутив, как что-то легко потянуло ее назад. Необычное попискивание стало громче и ускорило бег. Я сильнее дёрнул рукой, тут же почувствовав, как прострелило яркой вспышкой плечо, и приподнял веки, уткнувшись взглядом в белую стену перед собой. — Доброе утро. Как выспался?       Я с усилием повернул голову налево, заметив сидящего на стуле у моей кровати Порко. Это уже было похоже на замкнутую временную петлю. Хреновую пародию на День сурка. Мой собственный адский круг, который я вынужден был проходить вновь и вновь, без надежды на освобождение. Ты не учишься на своих ошибках, Хокка. Так и сдохнешь в этом кругу, уткнувшись носом в свою задницу. — Удобно было под одеяльцем на кроватке? -Йоонас нагнулся вперёд, уперевшись локтями в колени, и принялся водить пальцем по губе, пристально глядя мне в глаза. — А я себе все мягкое место отсидел на этом стуле. Комфортные условия здесь предоставляют только тем, кто умудряется вырубиться прямо у входа. — Я сглотнул, отведя взгляд, и попытался приподняться повыше, тихо застонав, когда одеяло проехалось по кромке клейкого пластыря у ключицы. — Я не стал трогать эту тему вчера, — Йоонас прокашлялся, не сводя с меня глаз. — Да и подумал, что смысла спрашивать нет, но оставить все вот так я не могу. Все слишком далеко зашло.       Он выдохнул и, потерев ладонью лоб, продолжил: — Тебе предложат стационарное лечение… В специализированной клинике, — Порко запнулся, следя за моей реакцией.       Меня словно заново окатило ледяной водой из душа. Я совсем не думал об этом раньше. Мне не пришло это в голову в тот момент, когда я, задыхаясь от безнадёжности, делал один рваный порез за другим. Орал, срывая голос, в попытках докричаться до того, кто уже никогда меня не услышит. Я видел перед собой лишь один выход: мрачный путь в никуда, обрамлённый ярко-красной рамкой.       Я не планировал выжить. Не планировал сменить одну клетку на другую. Запереть свое небо железной решеткой и сойти с ума от избытка разлившегося рекой белого цвета.       Мое существование не было белым, не имело света и не требовало продолжения.       Я слышал, как неистово бьётся мое сердце, отстукивая прожитые мною секунды, которые мне были не суждены. Оно просилось на волю, и я делил с ним это желание на двоих. Только не психиатрическая клиника. Это не освобождение. Они будут обещать душевную свободу, которую я не смогу получить, когда исцелюсь. Мое лекарство потеряно для меня навсегда. Как они не понимают?       Я покачал головой, крепче сжимая одеяло пальцами. — Я не поеду туда. Напишу отказ. Они не имеют права меня заставить. — Порко едва слышно выдохнул и придвинул стул ближе к кровати. Ножки противно скрипнули, и я вздрогнул. Звук отбился от ушных раковин, царапая мозг, и на секунду перед глазами встала та самая белая палата. — Ты уже совершеннолетний и имеешь право сам решать. Но ты уже однажды сделал выбор. Как я могу быть уверен, что ты не повторишь попытку, когда окажешься дома? — Голос Порко сорвался, и он закашлялся, потянувшись в карман за сигаретами. — Они не разрешают здесь курить. Считают, что это принесет дополнительный вред пациентам. Смешно звучит, правда? — Йоонас поднялся и подошёл к окну, дёргая за ручку.       В палату тут же проскользнул холодный осенний ветер, заставив кожу покрыться мурашками. По комнате поплыл знакомый запах сигарет и я вдохнул глубже, ощущая, как лёгкие заполняет дым. — Ты ведь попробуешь снова? — Тихий голос Порко неожиданно больно резанул по сердцу, и я сглотнул, не зная, что ему ответить. Зачем он спрашивает? Зачем заводит этот разговор? Как он не понимает? Так будет лучше. Наверное, будет… — Что бы я тебе сейчас не сказал, это уже не будет иметь значения? — Я слышал это в его тоне. Отчаянное желание найти хоть какую-то лазейку. Крохотный намек на то, что я смогу передумать.       Краем глаза я видел, как он нервно сжимает пачку от сигарет трясущимися пальцами, и чувствовал, как во мне снова растет этот так не к месту сформировавшийся поток ненужных слез.       Йоонас, ты говорил, что ещё не поздно что-то изменить. Но сам посмотри, где ты сейчас находишься. Это конечная точка моего маршрута, а у тебя ещё есть время спрыгнуть с поезда. Зачем ты всё ещё пытаешься остановить собой мчащийся без тормозов состав? — Я мог бы тебе напомнить о группе. О том, что мы делали раньше, к чему стремились. Вспомни, кем ты всегда хотел стать, — Йоонас резко повернулся ко мне, вцепившись в край подоконника.       Он снова был чересчур бледен. Я видел, как его кожа на глазах теряет последние краски, сливаясь с цветом ненавистно белых стен, и отвёл взгляд, не в силах больше смотреть на результат своих дерьмовых поступков. Я ненавидел себя сейчас. Чувствовал, как неведомое мне ранее удушающее отвращение сжимает массивные кольца на моей шее, выдавливая последние остатки кислорода. Я не думал, что могу себя так ненавидеть…       Я видел, что делаю ему больно. Видел, как выворачиваю его наизнанку, заставляя в панике метаться в глухом тупике, все же лелея глупую надежду найти выход.       Его не было, Йоонас. Что бы ты мне сейчас не сказал, мы оба знаем, что я не изменю своего решения. — Я бы мог напомнить тебе о нашей клятве, — он поднял левую ладонь, на которой виднелся едва заметный шрам. Доказательство того, как много ошибок я совершил и скольких людей подвёл. — Об обещании, которое мы дали. Быть всегда рядом. Стоять друг за друга в любой ситуации. Я боюсь за тебя, Йоэль. — Он сжал подоконник до хруста в белых костяшках, и я прикрыл глаза, жалея, что не могу закрыть и уши. Он ломался. Разлетался на части в паре метров от меня, а я не делал ничего, чтобы не дать ему раскрошиться мелкой крошкой окончательно. Мы оба тонули. Хватались ранеными руками за перерезанные канаты, идя на дно в дырявых спасательных кругах.       Он боялся за меня…       Я почувствовал, что задыхаюсь… Для меня не было больше воздуха в этой палате, в этой жизни. Я был самым настоящим уродом. Мерзавцем, выбивающим табурет из-под близкого человека, стоящего с затянутой петлей на шее.       Я не мог ему помочь. И я знал, что мне никто не поможет. — Это ведь тебя не остановит? Конечно же нет… Ты уже придумал, что провернешь в следующий раз? Повесишься на ручке двери? Прыгнешь с двадцатого этажа или напьешься таблеток? Какие цветы прислать на похороны, или ты предпочитаешь кремацию? — Он нервно затянулся, и я услышал последующий за этим надрывный кашель. Он слишком много курит…       Я крепче зажмурился, прикусывая язык до крови. Это не должно сбить меня с толку, заставить передумать. Он это переживет… Йоонас всегда был сильнее меня, как и… — Нико… Ты хоть раз серьезно подумал о нем?       Я сжал зубы, ощущая, как ломается добрая их половина.       Это был удар ниже пояса. Запрещённый прием, которым он просто не имел права пользоваться. Я ведь делал это для него… Его имя никак не желало формироваться на сухих губах. Я хотел бы сдуть его, отправить в свободный полет, подарить ему новые крылья, вместо тех, которые я с кровью вырвал, и последний раз посмотреть ему вслед, видя, как он летит, поднимаясь все выше.       Я сам все проебал… — Оставишь его тут одного? — Тихий голос Йоонаса разъедал кислотой черепную коробку и тек вниз по горлу, прожигая меня насквозь. — Убедил себя, что ему будет спокойнее без тебя? Что он просто забудет о твоём существовании и как ни в чем ни бывало вернётся к прежней жизни? Будет ходить в колледж и есть мороженое, сидя на лавочке в парке с какой-то однокурсницей? Хоть один долбаный раз ты задумывался о том, через что он проходит каждую секунду своей жизни? — Это было уже чересчур. Я не мог больше выносить ни единого звука, вышедшего изо рта Йоонаса и прибивающего меня сверху тоннами тяжёлых кирпичей. Он говорил так, будто я впервые слышал о том, что произошло, и понятия не имел, в каком он состоянии. Это ведь я был всему причиной. — Ты хоть понимаешь, насколько ему тяжело было решиться встретиться с тобой? — Да, именно поэтому я должен сделать то, что должен, — я уже не в силах был контролировать свой голос, сорвавшись на крик и ощутив, как першит в горле от сухих хрипов. — Я знаю, что я совершил. Думаю об этом каждую сраную секунду своей жизни. Я предал его, подвёл. То, что случилось… Это полностью моя вина. Я убийца, даже хуже… Это я сделал это с ним… Я…и никто другой… — Но он все же пустил тебя…       Я осекся, будто запнувшись о невидимую преграду. В горле перехватило, и я с усилием сделал вдох, переведя взгляд на Йоонаса.       Он цеплялся пальцами в несчастную сигарету, с вызовом глядя мне в глаза. Он нервничал. Его губы едва заметно тряслись, но он не разрывал зрительный контакт. — Ты не спрашивал себя: почему? Почему он пустил тебя, остался с тобой наедине? Почему он это сделал, если так боится тебя? Если считает тебя монстром и винит в произошедшем? — Я ощутил, как у меня в буквальном смысле пошла кругом голова. Картинка перед глазами перестала быть четкой, и я зажмурился, пытаясь взять себя в руки. — Он сейчас не отвечает на твои сообщения, а как бы ты вел себя на его месте? Ты же сам бежишь, так почему он не может делать то же самое?       Меня трясло. Трясло похуже, чем при ангине, которой я болел в детстве, и я не знал, как это прекратить.       В голове всплывали все новые воспоминания, отрывки нашей последней встречи. Вот он, словно в замедленной киносъемке, поднимает голову и смотрит мне в глаза. Пристально и настороженно. Тщательно отмеряя в голове каждый подаренный мне сантиметр личного пространства.       Он боится. Боится, что я протяну к нему руку, подойду ближе, чем положено, коснусь шершавыми подушечками пальцев его покрытой мурашками кожи.       Боится, но не прогоняет. Не говорит мне уйти, не зовёт врача…       Берет мой подарок, робко касаясь ладонью маленького Бэтмена, не выкидывает его прочь, сажает на столешницу рядом.       Он позволил мне остаться…       Я прикусил ребро ладони и тихо завыл, ощущая, как предательские слезы снова просятся наружу. Я больше не слышал ничего вокруг.       Звуки из открытого настежь окна резко исчезли, потерялись в захватившем меня вихре времени. Я был, словно в вакууме. Тишина давила со всех сторон, заставляя меня завыть громче.       Я не мог поверить в это. Не мог позволить словам Порко пустить корни в засыхающих остатках сердца. Это было слишком больно. Даже на одно мгновение вообразить, что он может быть прав. Малюсенький лучик надежды, который будет хуже, чем смерть. — Даже с животными так не поступают, Йоэль. Он не щенок и не котенок. Ты взял за него ответственность, пообещал, что справишься, и бросил одного барахтаться в этом дерьме. — Голос Йоонаса эхом отбивался от стен, атакуя меня со всех сторон. Он магическим образом пробирался сквозь плотную защитную оболочку, брал за горло и заставлял сжиматься в комок, сильнее впиваясь зубами в поврежденную кожу. — Он ведь мог позвонить в полицию. Мог, но не сделал этого. Молчал до последнего. Он всегда тебя защищал? Разве ты так и не понял? — Я уже не мог разобрать, правда то, что я слышу, или это мой мозг играет со мной злую шутку, въедаясь в извилины голосом Йоонаса. Разум потерял полный контроль над телом, и я просто безумно скулил, качаясь взад и вперед, обняв рукой колени.       Он ведь всегда тебя защищал…       Я падал в бездну. Несся на огромной скорости, по пути врезаясь в твердые, покрытые колючей проволокой выступы. Перед глазами все меркло, будто кто-то одна за одной выключал работающие на всю мощь лампочки.       Я не чувствовал боли. Не замечал, как меня рвало на части, нанизывая внутренние органы на железные прутья. Я рыдал кровью, выворачивался ею наизнанку, отдавая всего себя до капли.       Внизу, наверное, шел дождь…       Он бежал в сторону остановки, накинув на голову жёлтый капюшон, в попытке защититься от пронизывающего ветра.       Там, ведь, шел сильный дождь… Ты не помнишь, Хокка? — Выбор у тебя невелик, на самом деле…       Он вновь был там. Цеплялся пальцами в край своей жёлтой куртки, смахивая со лба отросшую челку. — Клиника для буйных не такое уж веселое место. И кофе с утра никто наливать не будет.       Я замер, крепче сжимая скомканную простынь. — Он хочет тебе помочь. Прекрати тянуть себя на дно и дай ему спасти тебя.       Я смотрел, как он легко потирает неаккуратный шрам на ладони, проводя по нему кончиками пальцев, и не мог сделать ни шагу. Меня словно пригвоздили к месту. Облили собственными слезами и оставили замерзать в жгучий холод. — Ты помнишь об этом, да? — Он поднял руку, поворачивая ко мне ладонь. По коже тоненькими струйками текла кровь, спускаясь по предплечью, проделывая себе путь сквозь едва заметные волосинки, и, отскочив от локтя, проворно падала на землю. Я видел, как алые ручейки быстро передвигались по серому асфальту, вливаясь в лужи моей собственной крови, смешиваясь с ней, меняя свой оттенок.       Я не мог сделать ни шагу. Я не мог ему помочь. Не мог порвать на лоскуты свою рубашку, чтобы перевязать его рану, не мог позвать на помощь. Я снова был ни на что не способен. Я бы отдал ему всю свою кровь, выжал бы себя досуха…       Если бы только мог… — Я все ещё верю в это…       Он улыбнулся, немного прищурившись и поправив лямку от рюкзака на плече: — Открой глаза, Йоэль. Ты никогда не был одинок… Никогда… Йоэль, открой глаза, Йоэль, ты меня слышишь? Блять, Хокка.       Внезапная боль пронзила щеку, и я приоткрыл веки, тут же застонав и подавшись чуть назад. — Третий раз за день… Тебе не говорили, что шутник из тебя херовей некуда? — Я прижал ладонь к ноющей щеке и тут же резко отдернул ее, поднеся ближе к глазам. Крови не было. Ни намека. Ни моей, ни его. Лишь бледный шрам, тонкой линией разрезающий кожу.       Он ведь был так реален…       …"Ты помнишь об этом, да?»…       Я сжал ладонь в кулак, переведя взгляд на Йоонаса. — Что это, мать твою, было?       …"Дай ему спасти тебя»…       Я молча смотрел, как опускается и поднимается грудь Йоонаса, и как едва подрагивают его светлые ресницы.       Он, действительно, боялся… — Я хотел предложить тебе поехать ко мне хотя-бы на какое-то время, пока мы разберемся со всем этим. Родителей не будет. Только я, ты и личные запасы Ханнеса. — Он выдохнул, выпрямляясь, и, подтянув табурет поближе, медленно опустился на него. — Это возможно только при условии, что ты больше не выкинешь ничего подобного. И под «ничего» я действительно имею ввиду ничего. Ни лезвий, ни таблеток, ни даже мысли о чем похожем. — Я разжал пальцы, чувствуя, как натягивается повреждённая кожа на ладони. Я всё ещё ощущал его присутствие. Так явно, словно он стоял в нескольких метрах, и стоило мне повернуть голову, я смог бы разглядеть мельчайшие узелки на его куртке.       …Он всегда тебя защищал… — Всегда есть выход, Йоэль. Даже если тебе кажется, что это не так. Изменить ничего нельзя только после смерти, и я знаю, что твое время ещё не пришло… — Я зажмурился, чувствуя, как по щеке вновь текут слезы. Это должна была уже быть крайняя степень обезвоживания. Так почему я ещё не умер? — Надежда есть всегда…не говори, что ты свою утратил… — Я опустил голову, скрывая глаза за спутанными волосами.       Я не хотел говорить о том, что своими глазами видел ее, корчащуюся в агонии на пыльном полу заброшенного здания, истекающую кровью на промозглой земле у далёких гаражей. Я сам задушил ее той ночью в доме Йоонаса, заставив плестись за собой безжизненным мешком на коротком поводке. Он ведь тоже был там… В тот момент, когда я расстался с ней окончательно, потеряв ее разлагающееся тело среди пожухлой осенней листвы. Я, ведь, потерял там не только ее… — Йоэль.Ты слышишь меня? — Я вздрогнул, устало посмотрев на Йоонаса. Я не знал, как он может это делать. Неутомимо тащить вперёд себя и свою веру в лучшее. Я уже давно был на это не способен.       Он вытащил ещё одну сигарету, делая глубокую затяжку, и тут же выпуская дым. По палате поплыли белесые клубы, плавно собираясь в бесформенные кучки. — Ещё ничего не кончено… Точку можно будет поставить, когда он тебе сам скажет об этом. Ты не имеешь права решать и за него. — Йоонас был прав, говорил он. Стоял в углу палаты, вдыхая морозный запах вперемешку с дымом от сигарет Порко, и легко улыбался.       Я так хотел ему верить… Хотел, но знал, что даю себе последний шанс. Больше я не выдержу. Последний из всех возможных… — Забери меня домой, Йоонас…       Призрачный Нико медленно таял в воздухе, развеиваемый потоком холодного ветра. Ещё не время. Лишь бы это не было бессмысленной попыткой вернуть к жизни давно разложившийся труп.

***

      Следующие пара часов прошли, словно в тумане. Я все делал на автомате. Принял таблетки, выслушал лекцию от лечащего врача, отверг предложение о сеансах с психотерапевтом и быстро поставил свою подпись на принесенных мне документах. Я не хотел больше ни секунды оставаться в этом помещении. Мне казалось, я схожу с ума. Без понятия, как раньше мне удавалось отлеживать бока на больничной койке неделями и не чувствовать себя пациентом с шизофренией в самой запущенной стадии.       Я всю ночь метался, словно в бреду, то просыпаясь, то вновь проваливаясь в ужасное забытье. Голова кружилась нещадно и в кошмарных минутах бодрствования мне казалось, что стены меня сейчас просто раздавят. Я пытался убежать, пытался выбраться, но лишь ощущал, как меня сильнее придавливают к кровати чьи-то руки, мешая пошевелиться, вдохнуть, спастись… Я кричал, просыпался от своего голоса и снова уплывал. Темнота никак не хотела меня отпускать, напоминая о моем обещании, и я уже почти не верил в то, что смогу улизнуть.       Когда-нибудь придет время платить по счетам, Хокка, так почему бы не сегодня?       Но на ту сторону по какой-то причине не хотелось. Мрак протягивал ко мне сухие руки, сжимал пальцы вокруг шеи и тянул вперёд, заставляя кричать ещё сильнее. Он меня не забирал. Возможно, просто хотел поиграть, напугать, запутать, а может, он, как и я, слышал чей-то голос, то приближающийся, то отдаляющийся, едва уловимый, но уверенный в том, что говорит. Я не мог разобрать слов, но сердце билось спокойнее, а темнота постепенно отступала, разжимая крепкую хватку. Дышать становилось легче, и я вновь отключался, убаюканный тихим шепотом.       Доктор сказал, это всё последствия потери крови и переутомления. Я смотрел ему в глаза и понимал, что я не до конца уверен, что дело лишь в нанесенных себе травмах. Здесь было нечто большее. Что-то, что я с трудом мог прочитать во встревоженном взгляде Йоонаса, который делал пометки в телефоне по поводу моих назначений, и в своих спутанных, постоянно ускользающих мыслях. Я что-то упускал. Снова нечто важное. Чем больше я думал о том, кто это мог быть, тем быстрее тот голос затухал, смазывался и искажался. Я пытался ухватить его обладателя, опознать среди сотен знакомых и не совсем известных лиц, но ловил лишь пустоту. Он словно не хотел терять свою анонимность. Ещё не время…       Дорогу до дома Порко я почти не помнил. Десятки таблеток, скормленных мне пару часов ранее, весело проделывали себе путь по моему организму, вводя в состояние коматоза. Тело не слушалось, мозг не соображал, и я едва смог дойти до расправленного дивана в гостиной Йоонаса. Мысли ещё некоторое время ползали в черепной коробке сытыми черепахами, а вскоре у них отказали лапы и кто-то потушил свет.

***

      Я был где-то вне времени и пространства, далеко за пределами Вселенной. На пути в никуда и по дороге ни откуда. Парил в невесомости, не чувствуя абсолютно ничего. Ни боли, ни сожаления, и я мог сказать, что мне было хорошо. Хорошо в этой пустоте, принимающей меня в свои объятия, окутывающей меня, обволакивающей мое тело хрупкой стеклянной крошкой. Недостаточно острой, чтобы проделать во мне пару сотен лишних отверстий, и в то же время не дающей мне забыть о том, что мне здесь не место. Я хотел, но не мог тут остаться. Я всего лишь был не слишком желанным гостем, странником, ищущим свое место, затерянным на маленьком плоту в океане, путешественником. Меня звали обратно и просили пока не возвращаться, шептали мое имя и исчезали за гранью моего сознания.       Мне казалось, прошли недели с момента моей отключки. Безумно долгие месяцы, за которые все окружающие меня люди успели состариться и умереть. Я думал, что придя в себя на закате всего земного существования я увижу лишь обглоданные временем руины и покрытые многовековой пылью обломки цивилизации. Я никак не ожидал увидеть свернувшегося в комок в мягком кресле Порко, подпирающего щеку расслабленной ладонью. В окно светили припозднившиеся лучи уходящего солнца, и комната усиленно впитывала их свет, надеясь насытиться ими, припасти его остатки пока не наступит рассвет.       Казалось, минуло всего несколько часов с моего приезда из больницы, и я в недоверии потянулся за лежащим на стекле телефоном, тут же застонав от охватившей руку судороги. Кое-как сжав мобильник неслушающимися пальцами, я нажал на разблокировку. Пять сорок пять. Четвертое октября.       Я несколько раз моргнул, протерев глаза и заново уставившись в светлый экран.       Четвертое октября. Четыре дня. Четыре дня я провалялся в гостиной Йоонаса, надеясь проснуться через миллион лет. На этот раз мне удалось превзойти самого себя. Я ещё никогда в жизни не приходил никуда настолько раньше времени. — Йоэль…       Я поднял голову, встречаясь взглядом с Порко. — Как ты себя чувствуешь? — Я пожал плечами, ощущая, как желудок протяжно застонал. — Почему ты меня не будил? — Ты просыпался. Ты что, не помнишь? — Я медленно покачал головой, пытаясь подняться повыше.       Йоонас зевнул и потянулся, прикрыв ладонью рот. — Ты просыпался несколько раз. Ненадолго. Пару минут и вырубался заново. Я заставлял тебя пить. Боялся, что обезвоживание будет. Ты ещё и крови потерял много. — Он поднялся с кресла и, сделав пару шагов, опустился прямо на журнальный столик. Тот тихо скрипнул, но остался стоять на месте. — В уборную тебя пришлось тягать, уж прости за подробности. Ты, вроде, и соображал, и нет. Был словно не здесь. Я думал, ещё немного, и повезу тебя обратно. Олли паниковать начал ещё дня два назад. Все сидел возле тебя, сердцебиение слушал, дыхание проверял. Говорил, что я тебя убиваю. — Йоонас прокашлялся и потянулся к своему мобильнику. — Он вообще на нервах в последнее время. Ты в отрубе был, а мы тут все как на иголках. Я о Мики… — Он замолчал и прикусил губу, будто понял, что сболтнул лишнего. — Ладно, похер на него. Ещё будет время все обсудить. Тебе поесть бы. Я особо ничего не готовил. Решил, что у такого профессионального повара, как я, тоже должен быть выходной, — он хмыкнул, вглядываясь в экран. — Но бутерброды сварганить могу. Олли сказал, что кормить тебя после такой голодовки можно будет только всякими кашками да супами, но что он понимает, да? — Йоонас натянуто улыбнулся и, захлопнув телефон, кинул его рядом. — Сам дойдешь до кухни или сюда принести? Ты мне тут такой квест устроил за эти дни, что меня теперь, наверное, и в спасатели возьмут и в сиделки. К стрессовым ситуациям привык, уход осуществляю на высшем уровне. — Я молча смотрел, как он нервно теребит карман своего худи в поисках сигарет, и думал, что что бы Йоонас ни сказал, пытаясь казаться сильным, он не привык. Ни к стрессовым ситуациям, ни ко всему происходящему по моей вине пиздецу.       Он храбрился. Храбрился, чтобы не поддаваться панике. Это было видно даже мне. Человеку, пять минут назад очнувшемуся от четырехдневной комы.       Я сглотнул, снова ощущая знакомый ком в горле. Это все из-за меня. Из-за меня и моих необдуманных поступков Йоонасу приходится проходить через все это. Полностью забить на себя и свою жизнь и двадцать четыре на семь копаться в моем дерьме. Я смотрел, как он вновь закуривает, стряхивая пепел в стоящую рядом пепельницу. Ещё немного, и Порко сможет обходиться без воздуха, заменив его на сигаретный дым. — Куда прикажете подать обед? — Он одним движением затушил окурок и поднялся на ноги. — Я сам дойду, — я попытался привстать, но тут же рухнул обратно, не удержавшись на ослабевших ногах. — Хватит из себя героя корчить. Я же понимаю, что сам не дойдешь. Обхвати меня. Вот так. Аккуратно.       Я вцепился в его плечи, ощущая, как его худи натягивается и грозится вот-вот затрещать. — Я за несколько дней уже наловчился тебя таскать. Весишь ты, конечно, прилично. А с виду и не скажешь. Переступай осторожно, тут порог. — Порко опустил меня на стул в столовой и отвернулся к холодильнику, роясь на полках в поисках съестного и периодически бурча себе что-то под нос.       Я глубоко вздохнул и вцепился пальцами в столешницу, стараясь удержаться на месте. Сердце гулко колотилось, грудь наливалась тяжестью, а по телу расползалась невыносимая слабость. Я чувствовал себя, словно без остановки пробежал марафон. Я. Пытался. Умереть. Только сейчас до меня в полной мере дошло, как близко я был к точке невозврата. Я не отрываясь наблюдал за тем, как Йоонас намазывает хлеб маслом и подключает чайник, и осознавал, что этого момента могло не быть. Ничего из того, что сейчас происходит просто могло не случиться. Что бы сейчас делал Йоонас? Сидел бы кто-нибудь сейчас за этим столом? Проводил бы кончиками пальцев по гладкой поверхности, замирая, когда ощущал неуместную, портящую впечатление шероховатость.       В горле запершило, и я закашлялся, принимая из рук Порко чашку с ароматным чаем. — Твои родители звонили, — Йоонас отпил из своей кружки, пододвигая ко мне тарелку с бутербродами. — Спрашивали, что с твоим телефоном. Хороший вопрос к тебе, кстати. — Я поджал губы, не желая говорить о моем почившем пару дней назад мобильнике. — Я сказал, что ты у меня. Довольно мило поболтали. Пожелали нам хорошо повеселиться. — Я недоуменно посмотрел на Порко, пытаясь удержать предложенный сэндвич. — День рождения. Серьезная дата. Двадцать лет. Хотя да, я и забыл. Ты ведь не планировал доживать.       Он откусил от своего бутерброда, снова сделав большой глоток. Я с усилием проглотил застрявший ком и спросил: — Ты вечеринку устраивать собрался? — Нет, конечно. Или ты надеялся на бассейн виски и девочек в бикини? — Он насмешливо поднял бровь и хмыкнул. — Я парней предупредил, что в этом году ничего не будет. Я вообще был не уверен, что ты в себя придёшь. Какое уж тут веселье. — Я кивнул, отпивая чай. Я совсем забыл про наш День рождения. Праздновать не было ни сил, ни желания, и я был благодарен Йоонасу за его решение. Это было бы вроде танца на костях, тупой черной комедией, неуместной и отвратительной. Я вновь сделал глоток, думая о том, что при иных обстоятельствах этот день прошел бы совсем по- другому. Дом Порко гремел бы от неприлично громкой музыки, выносящей мозг и напрочь убивающей барабанные перепонки. Алкоголь бы лился рекой, и весь Оулу всю ночь бодрствовал, содрогаясь от издаваемого нами шума. Я бы пригласил Нико… — Кстати, у меня для тебя три новости. — Порко со стуком поставил чашку на стол, вырывая меня из моих мыслей. — Плохая, не очень плохая и хорошая. С какой начинать?       Внутри что-то неприятно заворочалось, и я передернулся от охватившего тело холода. Судя по тому, что я успел натворить в последнее время, плохая новость на самом деле должна быть просто кошмарной. Мики умер и полиция вычислила меня по оставленным там следам? Или Нико? Что-то случилось с Нико? — С плохой, — я сжал зубы, крепче вцепившись в чашку. — Ну в принципе, она не такая уж и плохая. Звонил твой куратор. Ты две недели не появлялся в колледже. Я сказал, что ты болен, но он вряд ли мне поверил. Можно, конечно, принести выписку из госпиталя, но сам понимаешь, пойдут слухи.       Я выдохнул, ощущая, как зубы стучат друг о друга. Все в порядке. Это не Нико… А со всем остальным я справлюсь. Если что, возьму академ. Это не такая уж большая проблема. Тем более, учитывая текущую ситуацию. — Колледж подождёт. Я не знаю, смогу ли я сейчас вернуться к учебникам. — Да, — Порко кивнул, барабаня пальцами по столу. — У меня самого возникла похожая проблема. Нужно будет что-то решать, но сейчас явно неподходящее время. — Ты говорил, есть ещё одна плохая новость. — Я ещё, если по-честному, сам не знаю, плохая она или нет. Мы периодически пролистываем новости. — Йоонас вновь взял свою кружку и отпил остывший чай. — Мики в глубокой коме. Полиция пытается найти улики, но безрезультатно. Даже удивительно, учитывая, как мы наследии. Свидетелей по-прежнему нет.       Я прикусил губу, уставившись в свой чай. Жалел ли я? Ни секунды. У меня не было времени подумать об этом раньше, но я не сомневался, что даже если можно было бы отмотать все назад, я поступил бы так же. Он не заслуживал прощения. Такое не прощают. Я лишь жалел, что Нико этого не видел.       Нико… Знает ли он о том, что произошло? Сообщил ли ему кто-то о Мики? Если да, понял ли он, кто это сделал?       Я почувствовал, как руки вновь слабеют, а с трудом продвинутый в горло ком ползет назад. Нико не идиот, он может сложить дважды два и получить нужный ответ. Он в курсе, что это я… Что он теперь обо мне думает? Думает ли вообще или старается запихнуть эти мысли как можно дальше? Кто я теперь в его глазах? — Йоэль, ты меня слышишь? — Йоонас щёлкнул пальцами у моего носа, и я вздрогнул, переведя на него взгляд. — Да…да, я слышу. — Это твоя новая фишка, да? Отрубаться посреди разговора и пугать меня до усрачки? — Прости, я задумался. — О Мики? — Йоонас залпом допил чай и поставил кружку на стол, обхватив ее ладонями. — О Нико.       В повисшей тишине можно было услышать, как тикают настенные часы в одной из дальних комнат… Звук, по необъяснимой причине, жутко бесил, и я прокашлялся, стараясь его заглушить. Йоонас кивнул и, потерев губу кончиками пальцев, произнес, глядя мне в глаза: — Он мне написал.       На секунду я подумал, что ослышался. Наверное, это просто мой мозг выдает желаемое за действительное, безжалостно искажая реальность, перекручивает слова и звуки в угоду моим желаниям.       Порко больше не произносил ни звука, и я уже решил, что вновь успел отключиться и словить новую порцию галлюцинаций, как вдруг он произнес: — Три дня назад. Я ездил к нему в больницу, после того, как привез тебя домой. Его там уже не было. Выписался за пару часов до этого.       Я вгрызался буквально в каждое слово, прекратив моргать и, кажется, даже дышать. У меня было ощущение, что если я пропущу хоть букву, то умру на месте. Сердце билось, как бешеное, а в горле пересохло, несмотря на только что выпитый чай, но мне было все-равно. Я мысленно молил Йоонаса не замолкать, впитывая каждый звук и не в состоянии насытиться. — Я не рискнул поехать к нему домой. Решил, что сделаю только хуже. А вечером он прислал смс.       Йоонас затих, постукивая пальцем по кружке, а затем произнес, следя за моей реакцией: — Спрашивал о тебе.       На мгновение я перестал существовать. Вылетел из своего тела и влетел обратно. Мозг отключился, и я просто тупо смотрел на Порко, не осознавая, что происходит. Нико. Спрашивал. Обо мне.       После всего, что я натворил и кем был. После всего дерьма, что он перенес по моей вине. После той мерзкой сцены в госпитале, когда я сбежал из его палаты, как самый последний трус…       Он. Спрашивал. Обо. Мне. Вместо того, чтобы навсегда стереть мой номер и забыть мое имя…       Я вдохнул, ощущая, как по телу бежит дрожь. Я не имел права надеяться, но тощая, покрытая трупными пятнами Надежда уже медленно поднималась с пола, стуча зубами от нервного перенапряжения. Давай же, Йоонас, позволь ей побыть здесь ещё немного. — Спрашивал, в больнице ли ты. Я сначала подумал, он знает о твоём подвиге, но откуда ему? Йоэль, он в курсе о Мики. К нему приходила Кристи. Без понятия, что она ему наговорила, но он решил, что парень из новостей — это ты. На самом деле логика в этом есть, согласись. Твое осознание случившегося, неожиданное бегство, а через два дня на обочине находят фарш из человеческого мяса. А то, что он поставил в этой схватке не на тебя… Мы же и раньше попадали в такие передряги, и исход был плачевным. Кто же знал, что в этот раз все псы отвернутся от хозяина…       Я не знал, что ему ответить. Голова пухла от переизбытка информации и огромного количества новорожденных мыслей. Я пытался их рассортировать, уловить хоть одну, но лишь на мгновение притормаживал ее, только чтобы тут же врезаться в следующую.       Он думал, что это я. Что он чувствовал, когда решил, что именно мои остатки теперь сложены в кучу в соседней с ним палате? Не от того ли он так поспешно выписался, что ему неприятно было находиться со мной даже в одном здании?       Я сглотнул, ощущая, как внутренности скручиваются в тугой узел.       Порко не двигался, наблюдая за тем, как я в панике прикусываю губы и пытаюсь усесться на неожиданно ставшем твердым стуле. Затем молча протянул мне сигарету и зажигалку. — Тебе курить вообще-то сейчас нельзя. Но ты ведь и так их возьмёшь.       Я обхватил сигарету губами и пару раз безуспешно щёлкнул зажигалкой. Ничего. Огонек никак не хотел появляться, и я отбросил ненужную вещь в сторону, сжимая папиросу двумя пальцами. — Что ещё он написал? — Я был готов ко всему. К тому, что Нико сказал, что больше не хочет меня видеть, и ему жаль, что я не получил по заслугам. Что ему обидно было довериться не тому человеку и так жестоко за это поплатиться. К тому, что пуская меня в свою палату, он давал мне последний шанс все исправить, а я все так феерично просрал. Но я не был готов к следующим словам Йоонаса. — Он сказал, что будет молчать. Что никогда тебя не сдаст, даже если ваше темное прошлое однажды всплывёт. Попросил присмотреть за тобой. Знал бы он, насколько это трудно.       Йоонас ухмыльнулся и встал из-за стола, забирая пустые чашки.       Я так и остался сидеть, не в силах пошевелить даже пальцем. Тело будто окаменело, и все только что произошедшее разделило это мгновение на «до» и «после». Этого просто не могло быть. Зачем он это делал? Просто, Нико, зачем?       Уже ночью, лёжа на своем месте в гостиной, я долго не мог уснуть, разглядывая ровные линии на белом потолке и раз за разом прокручивал в голове слова Порко. Я уже выучил их наизусть, и, словно молитву, повторял их вновь и вновь, пробуя на вкус, вертя их на языке и так и этак, пытаясь разгадать заложенный в них тайный смысл.       Я не понимал ничего. Постоянно задавал себе один и тот же вопрос и не знал на него ответ. Зачем? Всего одно слово, не дающее мне покоя. Зачем? Зачем он писал Порко? Зачем пообещал не выдавать меня? Это не имело смысла. В этом не было никакой логики, и я снова мыкался вслепую, не видя перед собой указателей и не зная направления.       Часы над камином уже давно пробили полночь, а я все ворочался, пытаясь забыться хоть на пару часов. Несмотря на то, что я провел последние несколько дней в периодически прерывающемся коматозе, мне нужны были сейчас эти пару часов. Хотелось отключиться и утихомирить взбушевавшийся мозг.       Почему? Он не ответил ни на одно мое сообщение, ни разу не поднял трубку, неделю не пускал меня в палату, а после отмерял каждый уворованный у него сантиметр личного пространства. Он боялся меня. Это было видно невооружённым глазом. С трудом выносил мое присутствие, вероятно, почувствовав облегчение, когда за мной закрылась тяжёлая дверь. Он избегал меня…       А затем написал Йоонасу…       Внезапно захотелось курить. Я не сомневался, что курение теперь было под запретом, но мне уже было плевать. Меня вообще могло уже не быть. Я откинул в сторону одеяло, спуская босые ноги на пол. Захватил со стола брошенную ранее Йоонасом пачку и, немного помедлив, потянул руку к оставленному Порко телефону.       Я надеялся. Да, вот это оно. Глупое слово. Надеялся. Хотел увидеть хоть одно входящее сообщение с выученного наизусть номера. Хотя-бы одно смс.       В папке, естественно, было пусто, и я вздохнул, вставая с дивана и направляясь к окну. Лицо обдало холодным ветром, и я поежился, садясь на подоконник и подбирая колени ближе к груди. Нужно было захватить плед.       Где-то вдалеке мелькнула молния, и я вздрогнул, крепче вцепившись в пачку. Это уже было. Тревога поползла по кончикам пальцев, оплетая каждую клетку организма. Перед глазами на миг помутнело, а затем внезапно ожившие картинки понеслись вперёд, молниеносно сменяя друг друга. Тогда я так же просто сидел на мокром от дождя подоконнике, не в силах пошевелиться, глотал пересохшими губами холодный воздух, уговаривая себя, что все будет хорошо. Я ошибался. Предпочитал заткнуть назойливый голос, закрывал глаза и уши, в попытках отгородиться от орущего во все горло шестого чувства. Я ничего не сделал. Пустил все на самотёк, позволив своим демонам взять надо мной верх. Позволив им отобрать у меня мой источник кислорода.       Я резко нажал на клавишу разблокировки, уставившись в яркий экран. Я не мог позволить этому случиться снова. Не мог позволить ему уйти не попрощавшись, не уверившись, что он во мне больше не нуждается. Мне нужны были ответы. Я устал изводить сам себя. Устал задавать себе вопрос и биться головой о стену, слыша лишь пустоту. Мне просто нужно было знать, что все это значит. Насколько сильно он меня ненавидит. Я не мог дать себе ответ на этот вопрос, неважно, как долго и много я бы орал, срывая голос. Единственный человек, который бы мог пролить свет на все происходящее, давно уже был вне зоны досягаемости, где-то в параллельной Вселенной, откуда не доходят сообщения. В том лишённом жизни пустынном мире, где я его оставил. Я знал, что это было эгоистично, требовать у него ответ, который он вряд ли сам мог дать, но сил уже не было никаких. Пальцы сами побежали по клавишам, остановившись лишь на имени, которое я теперь не имел права произносить. Во рту пересохло и я сглотнул, зажигая сигарету и затягиваясь.       Я знал, что он не ответит. Знал, что снова пишу в никуда, набирая первое сообщение из множества запланированных. Но мозг уже был высушен до предела, а знакомая истерика скреблась в хлипкие двери. Я должен был попытаться. Должен был убаюкать растущее внутри чувство безысходности, дергающее за тугие ниточки нервов и наматывающее внутренности на острую вилку.       Первое сообщение, состоящее из четырех коротких слов, улетело с тихим щелчком, и я прикрыл глаза, вновь затягиваясь и медленно считая до десяти.       Ответа ожидаемо не последовало.       «Это Йоэль. Как ты?» — всего лишь шаблонная фраза, не достойная внимания. Заурядный вопрос, привычно задаваемый в похожих ситуациях. И не важно, что за ответ на него я бы сейчас отдал пол жизни.       Я вновь открыл пустое окошко, выпуская изо рта густой дым.       «Почему ты уехал из больницы?» — Да, Хокка, как-будто он обязан тебе отчитываться. Телефон вновь не издал ни звука. Ни через минуту, ни через десять. Я стряхнул пепел с сигареты, гипнотизируя взглядом экран.       Часы показывали два ночи, но я был уверен, что он не спит. Я не мог это объяснить, но, почему-то знал, что он сейчас так же, как и я подпирает стену своей комнаты, сжимая в руке телефон.       «Ты ненавидишь меня сейчас?», — глупый вопрос. Конечно да. Но мне нужно было подтверждение. Я почти с мазохистским удовольствием ждал, когда на экране появятся эти две буквы. Это было бы лучше, чем неизвестность. Лучше, чем выкручивание моего мозга наизнанку в бесплодных попытках самому докопаться до истины.       Мобильник предательски молчал, и я едва удержался, чтобы не швырнуть его о стену. Что-то мне подсказывало, что Порко не одобрит эту выходку.       Я выкинул добитую сигарету в окно и откашлялся, проведя рукой по волосам. Я не хотел сдаваться. Понимал, что все впустую, но пальцы уже набирали новое сообщение, периодически пропуская буквы и знаки препинания.       «Я не жалею о том, что сделал с Мики. Мне все-равно, выйдет он из комы или нет. Если бы мне дали шанс прожить тот день по-новому, я бы ничего не стал менять. Он заслужил это. Да и я тоже. Ты мне не ответишь, и я понимаю, что это полностью моя вина, и что бы я ни сказал сейчас, это не изменит того, что я натворил. Я не прошу простить меня, это не прощают. Я бы сделал все, что угодно, поступил бы как угодно, лишь бы знать, что ты не поставил на мне крест окончательно. Что я не монстр в твоих глазах, потому что я уже не вижу разницы между собой и им. Я запутался, Нико. Просрал все, что только мог просрать, и я не вижу смысла барахтаться дальше. Просто скажи мне, почему? Почему ты продолжаешь выгораживать меня? Почему просто не избавишься и не забудешь? Можно просто забыть о нас обоих».       Я нажал " отправить», не разрешая себе передумать и стереть сообщение. Я уже не мог сопротивляться, позволив сбивающему с ног отчаянию вновь захлестнуть меня, монотонно тыкая носом в совершенные ошибки. Он не ответит. Конечно же нет. Просто кинет в черный список, устав от моего никому не нужного соплежуйства. Он давно должен был так поступить. Заблокировать меня в сетях, в телефоне и в жизни.       Я закрыл лицо руками, бросив телефон куда-то в сторону. Он обиженно хрустнул, ударившись о подоконник. Чего я ожидал? Надеялся, что смогу пробить железную стену? Что меня тут же поймут и пожалеют? Позволят вновь поплакаться, утешая и вытирая мои слезы? Отчаяние снова перетекало в беспросветную безысходность, и я тихо заскулил, ощущая, как тело немеет от удушающего бессилия.       Хотелось орать. Так громко, чтобы мой крик было слышно за десятки километров в одном единственном доме, дорога в который для меня теперь навеки закрыта. Я устал. Устал от самого себя, от того, что я чувствую и того, что почувствовать не могу.       Мне его не хватало. Я готов был грызть разделяющие нас стены и преодолеть сотни земных лет, только бы вновь услышать его голос и словить его взгляд.       Мне. Его. Не. Хватало. Я ощущал это так явно. Впервые за все время, проведенное порознь. Сжимал зубы и до крови кусал язык, лишь бы не сорваться, не дать волю рвущейся наружу панике. Я так хотел увидеть его. Ещё хоть раз.       Нет, врать себе не хотелось. Я хотел, чтобы все было, как раньше. До того, как я все чудовищно проебал. Просто иметь возможность быть рядом.       Телефон тихо звякнул, оповещая о входящем смс. Я всхлипнул, утерев нос ладонью, и нерешительно потянулся к мобильнику. Читать корреспонденцию Порко было не совсем правильным, но пальцы сами собой подняли крышку и разблокировали экран. Одно входящее сообщение. Я быстро нажал на квадратик, не смотря на имя отправителя. На секунду голова пошла кругом, а дыхание сбилось, заставляя сердце нестись все быстрее. Я сидел, молча пялясь на короткую фразу, утратив способность соображать, дышать и функционировать. Четыре таких простых слова. Четыре слова, выбивших из лёгких весь воздух и заставивших тревогу уползти обратно, теряя по дороге все свои силы.       Просто четыре слова.       «С Днём рождения, Йоэль».

***

      Этой ночью я так и не смог уснуть, до утра ворочаясь на ставшем вдруг неудобном диване. Телефон Порко лежал рядом, мигая севшей батареей, и я смотрел, как крошечные проценты заряда постепенно ведут обратный отсчёт, замерев на одно мгновение на цифре один, а затем мобильник, издав тихий всхлип, потерял сознание. Я не мог найти себе места, безостановочно вглядываясь в черные буквы, изучая каждую крохотную линию. Проводил пальцами по экрану, желая впитать их в себя, заставить электронные чернила течь вместо крови по венам.       Я не знал, что все это значит. Чувствовал, что желанный ответ где-то рядом, но у меня не было ключа к этому шифру. Я хотел узнать правду, но лишь сильнее запутался, потерялся в лабиринте из четырех простых слов. Вопросов стало только больше. Они сыпались на меня один за другим, не давая перевести дух, и я вновь и вновь перечитывал сообщение, надеясь, что в этот раз уж точно замечу какое-то пропущенное ранее слово, хотя бы крохотный намек, который мог бы помочь мне расставить все по местам.       Но ничего не менялось. Я по-прежнему не представлял, что творилось в его голове. Зачем он написал это смс, проигнорировав десятки предыдущих? Зачем поздравлять с Днём рождения того, к кому испытываешь стойкую неприязнь? Может, все дело в элементарной вежливости? Я быстро отмел эту мысль. В данной ситуации о простой вежливости не могло быть и речи. Вряд ли он отправлял такое же сообщение Мики, а я был виновен не меньше. Но тогда зачем? Ответов по-прежнему не было.       Не появились они и к утру, когда неугомонная стрелка настенных часов подобралась к семи. Зато появилась ноющая головная боль, плавно сдавливающая мозг и колупающая глазные белки.       Смысла продолжать валяться не было, и я встал, медленно направляясь в сторону кухни. Безумно хотелось пить, а ещё напиться. Отравить все назойливые мысли лошадиной дозой алкоголя и выблевать их бездыханные тела в ближайший унитаз. Ахуенное праздничное желание. Я толкнул дверь, увидев сидящего за столом Порко. Синяки под глазами, уставший вид. Не один я не спал этой ночью. Я тяжело упал на стул напротив Йоонаса, и мы молча уставились друг на друга. Нужно было что-то сказать, но слова не шли, заблудившись в воздвигнутом мною за ночь лабиринте, и я лишь вздохнул, наблюдая, как он монотонно помешивает ложкой заваренный чай. — Ты чего так рано встал? — Не спалось, — Йоонас пододвинул ко мне вторую кружку, и я тут же автоматически принялся помешивать жидкость, копируя действия Порко. Это странным образом успокаивало. — Я слышал, как ты всю ночь ворочался. Бессонница или кошмары? — Йоонас отхлебнул чай и поморщился, потянувшись за сахаром. — Прости, из сладкого сейчас только это. Праздничный торт заказывать времени не было. — Я кивнул, отпивая почти остывший чай. — Йоонас. — Ммм. — Ты прости, что с Днём Рождения так вышло. Я снова тебе все испортил. — Угомонись, Хокка. Надо же моим соседям позволить хоть раз провести этот день в тишине и спокойствиин       Он хмыкнул, залпом допив чай, и продолжил: — К тому же развлекательную программу ты мне на сегодня обеспечил. Со скуки не свихнемся.       Я непонимающе взглянул на него, отставив чашку в сторону. — Уборка, Йоэль. Незабываемый день, проведенный в твоей ванной комнате, я уверен, подарит нам массу впечатлений. Или ты думал, прилетит фея-крестная и мигом все отдраит? — Я застонал, вспомнив о уже, наверняка, засохших насмерть потоках крови и алкоголя. Неужели Йоонас думает, что мы за день сможем привести все в божеский вид? Наверное, проще взять краску и просто все замазать. Желательно красную, а лучше черную, чтобы ни один яркий кусок больше не смог пробиться на поверхность. — У нас выбора нет, — словно прочитав мои мысли, сказал Йоонас. — Завтра возвращаются твои родители. Сдается мне, такое радикальное изменение в дизайне их уборной они не оценят. — Я кивнул и сполз со стула, обходя Порко и потянувшись к его сигаретам. — Парней не зови. Они в этом не виноваты и не обязаны убивать целый день на исправление моих косяков. — Интересная логика, Хокка, — Йоонас ухмыльнулся, отнимая у меня пачку.       Я уставился на него, поднеся к губам незажженную сигарету: — Ты дурак, Йоэль. Какой же ты всё-таки дурак. — Прости, Йон. — Прекрати извиняться, — он зажёг сигарету и затянулся, кидая пачку в карман. — Все-равно заняться больше нечем. Я не выдержу больше тупо втыкать в потолок. Сон теперь редкий гость. Нервы совсем херовые стали, — Я сжал пальцами столешницу, жалея, что не могу зарядить себе ею по физиономии. Когда же ты прекратишь лажать, Хокка? — Значит так, — Йоонас быстро пошел в гостиную, заставляя меня плестись следом. — Помощи с тебя, конечно, никакой не будет, но оставить тебя одного здесь я не могу. Ту же ошибку снова я не совершу… Это что такое? Вчера ведь заряженный был, — он взял сдохший телефон, удивлённо уставившись в черный экран.       Я прикусил губу, не зная, говорить ему о послании или нет. Но все же решил, что скрывать не было смысла. Да и зачем? Это, ведь, Йоонас. — Нико вчера написал. С Днём рождения поздравил, — Я потянулся к своей куртке, стараясь не смотреть в глаза Порко. Почему-то стало стыдно. Будто я выдаю слишком личную информацию, не предназначенную для чужих ушей. — Вы переписывались? — Йоонас не сводил с меня взгляд, видимо, забыв про сигарету и коматозный телефон. — Не совсем, — я направился в коридор, слыша, как Порко быстро идёт следом. — Я просто отправлял ему сообщения, особо не надеясь, что он ответит. Но мне просто нужно было знать, понимаешь? — я с опасением посмотрел ему в глаза, боясь, что увижу там отторжение или осуждение. Он ведь передавал мне слова Нико. Но Йоонас лишь кивнул, накидывая куртку. — Я знал, что ты попытаешься с ним связаться. Главное — не делай поспешных выводов. Я серьёзно, Йоэль. Что бы ни происходило, не делай пока выводы, — он не отводил глаза, выделяя последнее предложение, и я заставил себя кивнуть, чувствуя, как внутри ворочается нечто, пока ещё не знакомое.       Я думал о словах Порко всю дорогу до своего дома, вслушиваясь одним ухом в орущую из колонки очередную песню. Прокручивал все случившееся взад и вперёд, сидя на полу разукрашенной ванной. Разбирал на молекулы вытянутый из памяти каждый взгляд и эмоцию Нико, наблюдая за тем, как Йоонас, тихо матюкаясь себе под нос, в сотый раз подряд елозит тряпкой по въевшимся отметинам. Мозг голосом Порко твердил подождать, не кидаться с головой раньше времени в истерику.       Ты слишком много от него хочешь, Хокка. Но сердце хотело всего и сразу, разгоняя остатки крови по телу. Мысли не давали усидеть на месте, щипая и покусывая.       Мне было мало. Я, словно наркоман, добрался до желанной дозы и уже не мог остановиться, мечтая о большем.       Ответит ли он снова, если я ему напишу? Поднимет трубку, если позвоню? Откроет двери, если я постучусь? Последнюю мысль я заставил себя задушить ещё в зародыше. На это я точно не имел права.       Это уже будет слишком. Наверное, будет. — Хорошо время провели, — Йоонас закрутил кран, выжимая тряпку и утирая пот со лба. — Чур, в следующем году ты мою кухню драишь. И польза будет, и развлечешься.       Я хмыкнул, в который раз прикусывая язык, чтобы не попросить прощения. Он и так все понимает… — Поднимайся давай, домой поедем, стемнеет скоро. — И что там? — В смысле, что? — Йоонас вытер руки, поворачиваясь ко мне. — Снова втыкать в потолок, как ты выразился? — Хокка, тебя что, на подвиги потянуло? Не рановато ли? Пару дней назад только кровью тут харкал.       Я закатил глаза, вставая и протягивая Порко его куртку. — Тебе самому отвлечься не хочется? — Йоэль, девочек в бикини уже поздно заказывать. — Может по пиву? — А чего так слабо? Может сразу ящик водяры? Ты головой когда-нибудь соображать будешь? — Я усмехнулся, выходя на улицу и остановившись на нижней ступеньке. Порко вышел следом, прокручивая на пальце связку ключей. — Чё встал? Карета подана. — Йоонас, я серьезно. Мне это нужно. Хотя бы совсем немного. Одно пиво. Что в этом такого страшного? Я в порядке. Передвигаюсь на своих ногах, соображаю. — Пока что. — Думаешь, меня может унести с одного пива? — Я поднял бровь, поворачивая к нему голову. — Я уже ни в чем с тобой не уверен. Живу, как на пороховой бочке. — И я. Просто хочется отвлечься. Ты как никто должен это понимать. — Хочется отпраздновать или забыться?       Он смотрел на меня, не отводя взгляд, и мы оба понимали, что под «отпраздновать» он подразумевает совсем не День рождения. — Не знаю. Просто голова пухнет от всего происходящего. Мне нужны ответы, которые я получить не могу. — Собираешься найти их на дне стакана? — Собираюсь на время утопить там свои вопросы. Одно пиво, Йоонас. Всего одно…       Он сомневался, покусывая губы, продолжая крутить ключи на указательном пальце. Он тоже устал, и я видел, что он не против был послать это всё к херам хотя бы на пару часов. Просто одно пиво, Йоонас. Он смотрел куда-то вдаль, не издавая ни звука и, по-видимому, взвешивая все за и против.       Когда он начал так серьезно внимать голосу разума?       Наверное, в тот момент, когда ему пришлось быстро повзрослеть, превратившись из беззаботного, бунтующего временами подростка в няньку без выходных для лажающего на каждом шагу идиота.       Я так много отнял у тебя, Йоонас…       Через два часа нам было уже не до размышлений.       Одна баночка, две, три… Я смутно помнил, что происходило. Мы куда-то шли, запинались через каждый шаг, поддерживая друг друга за рукав куртки. Ветер приятно охлаждал кожу, а все мысли, наконец, покинули мою голову, оставив после себя долгожданную пустоту.       Кажется, я улыбался.       Нет, смеялся вголос над тупыми шутками Порко, прикладываясь к очередной бутылке, купленной в дешёвом ларьке. Мне снова было легко… Я снова мог летать, расправив за спиной примятые жизнью крылья, несся по улицам, не разбирая дороги, ощущая, как грудь наполняется кислородом…       Сначала я подумал, что это все нереально. Очередная галлюцинация, безумное желание моего мозга, наконец, обретшее форму. Я ведь уже видел его раньше…       Он стоял к нам спиной, склонив голову и схватившись рукой за перила лестницы. Такой далёкий и близкий одновременно. Придуманный и такой настоящий…       Я застыл, придержав Йоонаса за плечо, и пару раз моргнул, стараясь собрать себя в кучу. Алкоголь постепенно делал свое дело, и перед глазами немного плыло, заставляя картинку менять тон, становясь то до невыносимого яркой, то неразборчиво тусклой. Неизменной оставалась лишь знакомая жёлтая куртка, освещающая темноту вокруг нас, словно одинокий маяк. Я знал, что узнаю ее из тысячи, из десятков тысяч похожих, даже если буду при смерти.       Я снова вернулся туда… Не заметив, как ноги сами привели меня в это место… В место, на которое для меня было наложено табу, которое насквозь пропиталось моим предательством и теперь плакало от невыносимой горечи.       Я чувствовал, что вторгаюсь в измазанное моей грязью и растоптанное моими ботинками место, и сделал шаг назад, впрочем, тут же пройдя на два вперёд.       Это был шанс, который я так хотел…       Йоонас присвистнул, переступив с ноги на ногу, и, прокашлявшись, прошептал: — Йоэль, пойдем отсюда. Сейчас не время, — Но я не мог уйти… Не мог отвести взгляд от его тоненькой фигурки, топчущейся на лестнице, будто не в состоянии решить, стоит ли ещё здесь оставаться. Не мог отпустить кашляющую моим страхом надежду, не мог выдохнуть в ночную тишину весь только что закачанный в легкие воздух. Я снова хотел иметь возможность дышать полной грудью…       Я сделал пару шагов в сторону дома, чувствуя, как Порко хватает меня за локоть, пытаясь остановить. — Йоэль, это плохая идея, понимаешь? Сейчас это точно очень, очень плохая идея.       Я дёрнул рукой, освобождаясь от хватки Йоонаса, и, не сводя взгляд с Нико, продолжил идти вперёд.       Нико поднял голову, словно почувствовав мое приближение, и, крепче сжав пальцами перила, медленно обернулся.       Я замер, будто натолкнувшись на какую-то преграду, и тяжело сглотнул, встречаясь с ним глазами.       Время словно остановилось, за одну секунду перемотавшись на добрую неделю назад. Я снова мог ощутить тошнотворный запах медикаментов, забивающийся в ноздри, и различить, как танцуют крохотные пылинки, сбиваясь в плотную стену между мной и застывшем на нижней ступеньке Нико. Я вновь был здесь чужим…       Он не пытался уйти, не пытался что-либо сказать или отвести взгляд. Просто стоял, вцепившись в перекладину так, что побелели пальцы. Казалось, он вовсе не здесь, не в этом моменте. В каком-то своем придуманном, имеющем место быть за сотни миров отсюда.       Я моргнул, сделав ещё несколько шагов вперёд. Он не пошевелился, и я, немного помедлив, подошёл ещё ближе. Может быть, все не так уж и плохо?       Сзади что-то прошептал Порко, но слов я не расслышал. Я вообще ничего не слышал и не видел, кроме стоящего в двух метрах от меня Нико.       Сердце забилось быстрей, а ноги начали стремительно слабеть.       Я, ведь, не так уж и пьян…       Я выставил перед собой руку, аккуратно сделав ещё один шаг. Хотелось быть ближе. Безумно хотелось за эти пару минут наверстать все упущенное время, получить весь отнятый у меня за эти недели кислород и заполнить зияющие в моей душе дыры.       Хочется все и сразу, Хокка?       В его глазах не было уже знакомых мне страха и паники. Он не пытался отодвинуться как можно дальше, урвав себе дополнительный кусок пространства.       Возможно, это ответ на мой ещё не заданный вопрос…       Я прочистил горло, ощущая, как алкоголь прибавляет мне смелости.       Что же я делаю, Нико? — Прости, что я в таком виде, мы с Йоонасом немного перебрали, — Он продолжал смотреть на меня, чуть приоткрыв рот и, кажется, даже не моргая.       Я сделал ещё шаг вперед, ощущая слабый запах его шампуня. Слишком поздно в голову пришла мысль, что он, наверняка, так же почувствовал запах моего перегара. Но в его лице по-прежнему ничего не изменилось. Нико ведь тоже пил такое пиво и курил те же сигареты… — Прости, что сбежал тогда. Я просто не знал, что делать, не знал, как поступить. — В горле пересохло и я закашлялся, прикрыв рот рукой. — И я не жалею о том, что совершил. Я о Мики. Я тогда написал правду. Я бы сделал это снова. Он заслужил это, — Нико все так же не двигался, но я больше не пытался подойти, радуясь тому, что имею. Я уже и так был слишком близко… — Я думаю об этом каждый день, каждую секунду своей жизни. О том, как много херни натворил, о том, как все просрал. Я должен был тогда быть рядом. Ничего из этого бы не произошло. Ты был бы в порядке…       Я чувствовал, как меня несёт, и я уже был не в силах остановиться. Речевой аппарат, подстегиваемый алкоголем, работал на полную, и я говорил и говорил, не успевая вдыхать и выдыхать, сбивался и начинал заново, повторяясь по десятому кругу, но Нико, казалось, слушал, не отводя взгляд, и я спешил выговориться, объясниться, пока он не заткнет меня, прогнав прочь.       Мне отчаянно хотелось узнать ответ… — Ты считаешь меня монстром?       Просто «да» или " нет», Нико. Ты можешь ничего не говорить. Просто качни головой. Я уловлю даже едва заметное твое движение. Ты ведь меня до сих пор не прогнал. Значит, это «нет»? Это ведь «нет»? — Йоэль, — я ощутил слабое дуновение ветра, когда Йоонас подошёл ближе, схватив меня за рукав. — Йоэль, он тебя не слышит.       В первое мгновение я даже не понял, что произошло. Неподвижно стоящий до этого Нико вдруг завалился назад, ударяясь спиной о ступени, даже не пытаясь удержаться, и чудом не разбив голову.       Йоонас что-то крикнул, ринувшись вперёд, а я так и остался стоять на месте, наблюдая, как Порко обхватывает его лицо руками, слегка похлопывая по щекам. — Он без сознания! Я же говорил, нужно уходить. Твою мать, нужно было уходить!       Я молча вдыхал и выдыхал, ощущая, как весь запасенный кислород медленно покидает мои лёгкие, заставляя меня бесполезно захватывать пропитавшийся горечью воздух.       Ты правда позволил себе подумать, что все будет хорошо?       Бесцветная, все это время легко покачивающаяся на ветру надежда постепенно начинала терять форму, растворяясь прямо на моих глазах, распадаясь на тысячи маленьких знакомых пылинок…       Это ведь она была тогда, в больнице. Беззаботно кружилась по палате, забиваясь под кожу, прилипая к мокрым от волнения пальцам.       Я снова все упустил…       Неожиданно обретшая тело темнота вокруг наступала плотными рядами, стискивала грудь и корчила из-за угла мерзкие рожи, раззевая бездонные рты…       Ты ожидал, что она забудет о тебе?       Тебе дали отсрочку, позволили убедиться самому, что вокруг тупик. Плотная черная стена, уходящая в бескрайнее небо, заслоняющая собой твое личное солнце.       Ты хотел попытаться все исправить, Йоэль?       Я упал на колени, отрешённо наблюдая, как Йоонас прижимает пальцы к запястью Нико, стараясь прощупать пульс.       Меня тошнило, как никогда прежде. А я раньше думал, что сильнее уже не может. Я ощущал, как он барахтается внутри, словно проснувшись от затянувшегося сна… Он никогда тебя не покидал. Ты же знаешь…       Ты — это он… Его отражение, его сущность. Надеялся, что Нико увидит разницу? Сможет найти тебя в непроглядной тьме?       Пойми, наконец, уже некого искать.       В его глазах не было знакомого страха? Потому, что там плескался неведомый тебе ранее, парализующий ужас, не дающий ему сойти с места, убежать, спастись.       Ты снова был причиной всего…       Ты так хотел ответ на свой вопрос?       Ты все ещё думаешь, что это «нет», Хокка?       Ты действительно так думаешь?