***
Я беззвучно завыл, отталкиваясь руками от подоконника и, размахнувшись, скинул мирно стоявшие вазоны с цветами на пол. Они раскололись на неровные части, обиженно звякнув, и затихли, присыпанные свежими комьями земли. Вокруг меня все умирало. Задыхалось от недостатка кислорода, вырывало свое сердце с корнем и покрывалось тоннами мертвенно пепла. Я разрушал не только себя… В голове мерно гудело от вновь нарастающей тревоги. Мысли бились друг о друга, то и дело врезаясь и раня своих товарищей по-несчастью. Я не знал, что с ними делать и нужно ли делать хоть что-то. Я вырубился. Позорно отключился, распластавшись на собственной лестнице. Не смог справиться со своими эмоциями. Такой жалкий и напуганный. Растерянный. Я завыл, обхватив себя руками, и сделал пару шагов в сторону входной двери, настороженно вглядываясь в неподвижную преграду. Всего несколько шагов, Нико. Просто протяни ладонь и поверни блестящую ручку. Ты уже делал это вчера. Просто сделай это снова. Но тело будто замерло, а пальцы ухватили лишь холодный воздух, тут же ускользнувший из самодельной темницы. Вчера было проще. Я понимал, что его там нет. Никто из них не стоит сейчас по ту сторону двери, оперевшись плечом о стену. Никто не ждёт, пока я выйду. Пока покину такой чужой и неуютный дом, лишившись хоть какой-то защиты. Но я всё так же не мог сдвинуться с места. Как же я устал бояться… Я говорил себе, что я сильный. Всего каких-то двенадцать часов назад, стоя на этом самом месте, невесомо касаясь шершавой двери пальцами. Ты сильный, Нико. Не дай призракам, населяющим пространство вокруг, окончательно затащить тебя во тьму. Они ведь только того и ждут, отплясывая на черных стенах твоей клетки. Твой срок — это пожизненное, без права на амнистию. Даже из Алькатраса сбегали заключённые. Не позволяй своему собственному Алькатрасу отобрать у тебя свободу и запереть на миллионы замков в затхлой камере. Это было вчера. Ощущение иллюзорной смелости, искусственного возвращения к жизни, побег из охраняемой тюрьмы. Я не хотел уходить далеко. Не мог и не желал пока оказаться в пугающем, бушующем океане. Лишь пару минут постоять на берегу, наблюдая, как вокруг борются с волнами отчаянные серферы. Я не готов был ещё вернуться в их ряды. Просто хотел немного подышать солёным воздухом такой близкой свободы. Я не справился. И сегодня ворота Алькатраса вновь захлопнулись за моей спиной, отрезая от внешнего мира. Ты — вечный узник, Нико. Я прижал ладони к лицу, опускаясь на пол. Зачем он вообще приходил? Неужели он так и не понял, что я пока не могу? Неужели решил, что можно так просто заявиться, чтобы… Чтобы что? Он что-то говорил, но я так и не услышал ни слова. Не смог разобрать ни одного звука, сорвавшегося с его губ. Неужели, того сообщения было мало? А тебе было бы достаточно такой подачки? Я вздрогнул, тихо всхлипывая. Мне всегда было мало. Всегда хотелось ещё. Ещё улыбку, подаренную только мне, ещё одно сообщение, написанное специально для меня, ещё одно прикосновение… Я замер, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Он меня нёс. Дотащил до дивана, вероятно, побоявшись оставить на улице. А может, просто запинал внутрь, опасаясь испачкать руки. Я мотнул головой, выкидывая эту мысль. Нет. Он ведь пытался подойти. Осторожно делал шаг за шагом, боясь, что я отпряну, как и в прошлый раз. Наверное, я превзошел все его ожидания, не сдвинувшись ни на дюйм, а после, по-детски рухнув без сознания. Но чего он ожидал? Просто, Йоэль, чего? Меня затрясло, и я сжался на полу в комок, чувствуя, как зубы яростно стучат друг о друга. Я помнил, как набирал то смс, десятки раз стирая написанное, и тут же печатал заново. Я не мог ему ответить. Не знал, как правильно все донести. Не знал, нужно ли. Он так хотел ответ, так упорно пытался пробиться сквозь окружившие меня, мрачные стены, минуя время и расстояние, а я не смог выдавить из себя такие нужные ему три буквы. Нет, Йоэль. Я не ненавижу тебя и, тем более, не считаю тебя монстром. Кем угодно, но только не им. Я не смог. Я вообще ничего не смог. Ни успокоить его, ни справиться самому. Ему пришлось вновь в одиночку пройти через все это. Что он, вообще, здесь делал один? Я, ведь, просил Йоонаса. В мозгу что-то щёлкнуло, и я резко выдохнул, вспомнив о пронесшейся мимо меня тени. Это мог быть кто-то из ребят, но зачем они притащили сюда его? Я вновь уставился на входную дверь и на ключ в замке. Они не смогли меня закрыть. Лишь дотащили до дивана и ушли, оставив после себя лёгкий запах алкоголя и сигарет. Он ведь так хотел получить ответ. Так почему он не остался? В мозгу снова заскреблись нежеланные мысли, и я поджал колени к груди, роняя на них голову. Он тоже не смог. Не смог находиться рядом с дешёвой копией меня. Испугался моей реакции, решил, что все потеряно. Ты не захотел бороться, Йоэль. Ты и не должен был. Ты и так нажил достаточно проблем, пойдя тогда к Мики. Зачем ты вообще туда пошел? Телефон на столе завибрировал, и я моргнул, переведя взгляд на мигающую точку. Разве ты ещё не понял, Йоэль? В тюрьму не доставляют писем, охранники не передают посланий. Так зачем все это? Телефон снова звякнул, и я лишь покрепче обхватил колени руками, со всей силы зажмурившись. Надо было ответить. Плюнуть на все, преодолеть эти несчастные два метра и встретиться со своим страхом. Ты же думал, что ты сильный… Но сил доказывать это не было. Да и некому было. Я снова облажался. Как и тогда в больнице. У меня ведь был шанс показать ему… Показать, что я не виню его, что не хочу, чтобы он винил себя. Но я просто не смог, просчитался. Переоценил себя. Я снова переоценил себя. Я просто не справился… В дверь резко постучали, и я вздрогнул, от страха прикусив указательный палец. Нет, пожалуйста. Только не сейчас. Я ведь явно дал понять, что не могу. Неужели тебе ещё вчера было это не понятно? Неужели было неясно, какой я на самом деле слабак? В дверь вновь постучали, и я всхлипнул, зажимая рот рукой. А что если это дружки Мики? Все, кто были там в ту ночь? Все, кто остался верен своему хозяину? Что, если они пришли добить меня, избавиться от единственного свидетеля, отомстить? В дверь забарабанили с новой силой и мне показалось, что ещё немного и я просто не выдержу. Я уже мог слышать их. Их хриплые голоса, тихо зовущие меня по имени, ощущал их липкие прикосновения, оставляющие яркие следы на моей коже, чувствовал рваное дыхание у своего уха, волной проходящее дальше по позвоночнику. И этот запах… Отвратительная смесь курева и бухла… Я больше не мог… По пищеводу на огромной скорости пронеслось скудное содержимое желудка, остановившись на секунду на самой вершине, и камнем рухнуло назад. Я поморщился, скребя ногтями по деревянному полу. Просто дыши, Нико, возьми себя в руки. Они звали меня, все повышая голос, а я пытался вдохнуть, то и дело кашляя от противного привкуса рвоты. Мне казалось, что ее кусочки заблудились на обратном пути, застряв где-то в лёгких, забили дыхательные пути и заменили собой бронхи. Я теперь вечно буду дышать этим запахом. — Нико, Нико. Открой. Ты в порядке? Сынок, открой. Я растерянно уставился перед собой, то и дело сглатывая намеревавшееся выскочить сердце. Все закончилось так же быстро, как и началось. Приступ постепенно отступал, забрав с собой выдуманных непрошеных гостей. Я продолжал просто сидеть, ухватившись руками за ноги в попытке сжать хоть что-то. Мне нужно было за что-то держаться… Хотелось зарыдать, а лучше — разгромить все вокруг. Сорвать неподвижно висящие занавески, обмотать ими выглядывающие из-за углов тени, окончательно раздробить черепушку Мики массивным обеденным столом. Прекратить все это. Сделать хоть что-то, чтобы больше не ощущать свою беспомощность. Иметь контроль хоть над чем-то. — Нико, открой, пожалуйста. Сынок, ты меня слышишь? Аймо, нужно вызывать спасателей, полицию, кого-нибудь. Может, ему стало плохо. Я тебе говорила, не стоило его оставлять одного. С риелтором бы встретиться ещё успели. — Я резко выдохнул, пытаясь собрать вместе дрожащие конечности. У них нет ключа. Они не попадут в дом, если я не открою. Она, действительно, может вызвать полицию, а это все только усложнит. Вставай, Нико. Я медленно дополз до дивана, хватаясь за него негнущимися пальцами, и поднялся, заставляя ноги держать меня вертикально. Если я сейчас упаду, то просто не встану. Никогда больше. Просто дыши, Нико… Я запнулся перед самой дверью, не дойдя до нее пару шагов. Если ты сейчас сдашься, он победит… Если ты не сможешь это сделать, тебе подпишут смертный приговор… Я уже улавливал шелест невидимой бумаги и постукивание шариковой ручки о воображаемый стол. Давай, Нико, всего одно движение. Один поворот ключа. Или ты всё-таки такой слабак? Я закрыл глаза, одним махом поворачивая ключ и мигом отдергивая руку, словно боясь обжечься. Дверь приоткрылась, и на меня тут же повеяло холодом. Обжигающим льдом, не сравнимым со льдами в Антарктиде. Я сделал шаг назад, а после ещё и ещё, по пути запнувшись о валяющиеся куски цветочных горшков. — Нико, ты в порядке? Ты так долго не отвечал. Я уже подумала… — Она резко замолчала, оглядывая комнату. Дверь так и осталась открытой, и ворвавшийся в комнату ветер тут же пробежал по рассыпанным комьям земли, засыпая темной пылью мои ноги. Все правильно. Заключённых в тюрьмах хоронят заживо. Замуровывают внутри бетонных стен, уничтожая любую надежду. Аймо поежился, покрепче вжавшись в куртку, и протянул руку к двери, намереваясь захлопнуть ее. Пожалуйста, закрой ее. Пожалуйста, не закрывай. Я не могу ступить даже за порог, но просто умру в этой бетонной ловушке. Это хуже, чем одиночка, ужаснее, чем камера на сотню человек. Здесь нет воздуха, а снаружи мне просто разрывает лёгкие. Оставь хотя бы щель, чтобы я мог изредка в нее подглядывать. Но он просто толкает дверь и замок с грохотом защелкивается, на секунду оглушив меня. — Нико, что здесь произошло? Ты не ранен? — Она попыталась подойти ко мне, двинувшись вперёд и уже протянув руку, но я тут же сделал шаг назад, размазывая землю по полу. Это было глупо. Иррационально глупо, по-идиотски и так подозрительно, но я не мог поступить иначе. Она не была угрозой, и я прикасался к ней и раньше, но не мог позволить ей сделать это сейчас. Сейчас их было слишком много… Она остановилась, беспомощно переведя взгляд на Аймо, но руку не опустила, будто все ещё надеясь, что я могу передумать. Я не передумаю сейчас, мама. — Нико, просто ответь, в порядке ли ты. Я не задам больше ни одного вопроса, клянусь, но ты меня пугаешь. — Она часто дышала, и я видел, как мелко дрожит ее рука, все так же продолжая цепляться за воздух. Она вновь нервничала. Из-за меня. А я снова повел себя, как придурок, не сумев сдержать свою истерику. Прости меня, мама. Просто я не могу сейчас. Я попятился назад, обхватив себя руками и кивая, как китайский болванчик. Голова грозила вот-вот отпасть, но я не мог остановиться. Я в порядке. Да, в порядке. Но по лицу мамы было заметно, что я делал лишь хуже. Она не поверила в мое представление ни на грамм, зато в ее взгляде я видел расправляющую свои крылья, до этого покинувшую меня, бесхозную тревогу. Просто не сейчас. Я быстро ухватился за перила лестницы, затаскивая себя наверх. Подальше отсюда, просто подальше, в фальшивую тишину погруженной во мрак комнаты, к враждебным друзьям, мечтающим выпить остатки моей крови. Той черноте не хватало реалистичности. Не хватало проглоченных ею алых пятен, постепенно темнеющих и засыхающих в ее желудке толстыми корками. Там ведь было много крови… Я закрыл за собой дверь и, не глядя по сторонам, упал лицом в расстеленную вчера заранее постель. Простыни тихо захрустели, чуть приглушая бьющие по мозгам чавкающие звуки. Они праздновали. Пускали фейерверки и жадно пережевывали мое поражение, надеясь продлить наслаждение. Я закрыл уши, прячась с головой под одеялом. Это теперь твое развлечение, Нико? Пугать мать до новых седых волос? Отсчитывать удары работающего на автопилоте сердца, пытаясь преодолеть невидимую стену между тобой и входной дверью? Даже преступники могут надеяться на условно-досрочное освобождение. Неужели ты просто сдашься? Неужели позволишь им разобрать тебя по кусочкам? Неужели позволишь им запереть свое небо железной решеткой, ожидая, когда оно, наконец, рухнет на твою голову, не оставив от тебя даже воспоминаний? Я сжал в кулаке простынь, откидывая одеяло и уставившись в неуклюже сверкающий белизной потолок. Я не хотел быть жертвой. Не хотел больше вздрагивать от малейшего шума, прятаться в треснувший панцирь и позволять населенной пустоте уничтожить меня. Я готов был выть от прилипшего ко мне ощущения ничтожности, впивающегося в мое тело когтями, готов был потратить весь запас воды в городе, только бы стереть с себя все невидимые следы произошедшего. Но то, что обычно текло из душевой насадки, было не способно смыть и толику въевшейся в мои внутренности грязи. Я проверял. Был уверен в этом, но все равно каждые пару часов шел мыться, выворачивая на потертую губку уже третий флакон с гелем. Наверное, мне могла помочь лишь щёлочь. Внутрь. Двойная доза. Я приподнялся на локте, намереваясь вновь совершить уже сотни раз запрещённое самим собой действие. На секунду задержался, а затем спустил обе ноги с кровати, неуклюже вставая. Это было сильнее меня. Я давал себе команду остановиться, но упрямо шел вперёд, подталкиваемый в спину беснующимся в груди страхом. Вперёд, к нераспакованному четвертому флакону, к вечному дождю. Когда-нибудь я смогу это контролировать. Точно смогу, но сейчас я в состоянии лишь закрыть глаза, позволяя холодному ливню укрыть меня от всего мира.***
Я кричал, орал так, что от моего крика лопались странным образом уцелевшие стекла темной заброшки, рушились треснувшие от жестокости стены. Я хотел сбежать. Покинуть собственное тело, рассеявшись в обнимающей меня темноте. Ему было смешно. Он хотел ещё. Хотел выжать меня до последнего звука, перемолоть последний грамм не оскверненного им мяса в кровоточащий фарш. Он нависает сверху, выбивая ничтожные запасы воздуха из лёгких, и я вижу, как чернеют его светлые голубые глаза. Проснись, Нико. Это всего лишь сон. Он сжимает мои запястья, не давая пошевелиться, и наклоняется ещё ниже, почти касаясь кончиком носа моего собственного. В нос ударяет знакомый рвотный запах, и я дергаюсь, ощущая, как невыносимая боль смешивается с мерзкой тошнотой и невообразимым ужасом перед ним. Я думал, что уже его не боюсь. Что ты знаешь о страхе, Нико? — Думал, я буду возиться с тобой? Думал, что останусь подтирать тебе сопли и сидеть у твоей койки? Ты просто ничтожен. Убогая пародия. Жалкая жертва. Теперь ты — вечная жертва, Нико. Я дергаюсь в панике, ударяясь головой о залитый кровью пол. Нет, это был не он. Его там вообще не было. Не было. Он резко двигается, заставляя меня заорать как никогда прежде. Безысходность. Отчаяние. Стыд. Он ведь обещал… Волны режущей на части агонии захлестывают меня с головой, и я уже не могу сопротивляться. Он просил не бояться его. Обещал, что я буду в безопасности. Чего, вообще, стоят твои обещания, Йоэль? Я резко открыл глаза, чувствуя, как сердце просится наружу, без устали барабаня с внутренней стороны грудной клетки. Это не он, это был не он. Те голубые глаза принадлежали не ему. Тот запах был не его. Как ему удалось пробраться в насмерть заколоченные воспоминания? Обойти сотни выстроившихся в очередь Мики? «Ты — вечная жертва, Нико», я закрыл уши руками, уставившись в светлеющее на горизонте небо. Не закрывать глаза. Просто не закрывать глаза. Ты — жертва. Я всхлипнул, ощущая, как раздражающие слух слова плетут паутину в барабанных перепонках, намереваясь поселиться там насовсем. …Он наклоняется так близко, что я могу разглядеть каждую чёрточку на искаженном лице. Губы презрительно кривятся, выплевывая отравленные справедливым ядом буквы. Он наслаждается этим… Я боялся моргать, старательно держа слезящиеся глаза открытыми. Темнота, стремясь запастись лакомой порцией до позднего ужина, стремительно расплывалась, принимая уродливые формы. Растекалась солёной влагой по размазанной на стенах черной крови, цеплялась длинными пальцами за скомканные мною в кошмаре простыни. Я видел его снова и снова, стоило мне на секунду прикрыть глаза. Он будто вытатуировался на обратной стороне век, протыкая зрачки острым ножом. Впитался в мою кожу, заставляя меня содрогаться от ужаса. Я не хотел его бояться. Я ведь уже убеждал себя и его, что не боюсь. Так смело протягивал руку в пасть тигра, веря, что могу приручить дикого зверя. Я чувствовал, что меня относит назад. Тянет по течению на маленькой лодочке, оставляя все, что было между нами и маленькой точкой вдали. Все, чего мы успели достичь вместе, все, что уже выстроили, так легко размывалось, рвалось и тонуло. Я вновь его боялся. Сжимался от неконтролируемого ужаса, оставляя на разукрашенных запястьях синяки от собственных пальцев. Это вновь было несправедливо. Мозг не хотел это принимать, но тело больше не слушалось, содрогаясь в истеричных конвульсиях. Я так и не успел загадать желание на последнюю погасшую в свете нового дня звезду. Это и не имело значения. Моя звезда потухла задолго до рождения этих безымянных сотен новых тел.***
— Нам нужно поговорить. Я застыл в дверном проёме, жалея, что не удалось проскочить к себе незамеченным. Последние пару дней мы почти не пересекались. Я не покидал свою комнату, часами разглядывая белоснежные листы своего альбома. После той ночи в больнице в нем больше не появилось ни буквы, и я лишь бесполезно крутил в пальцах ручку, размазывая по коже синие чернила. Мысли давили на мозг, распирая его изнутри, но все никак не могли родиться, не желая пачкать собой девственно-чистую бумагу. Хотя бы слово. Казалось, мне станет легче, если я смогу написать хоть что-то, снова поделиться хоть маленькой толикой своих переживаний, но ничего не выходило. Я бесцельно слонялся по комнате, периодически замирая то у покрытого пылью синтезатора, то у давно не тронутой гитары. Я пытался играть. Пару раз садился перед инструментом, боязливо касаясь клавиш. Словно застенчивый ученик, первый раз посетивший урок. Я не мог извлечь ни звука. Каждая клавиша весила тонну и отказывалась приходить в движение от моего слабого нажатия и, наконец, я просто сдался. Я был абсолютно бесполезен. Растерянное существо, вырванное из водоворота собственной жизни. Меня лишили всего. Всего, что было мной. Закрыли от меня созданный мною мир и выкинули ключи, позволив наблюдать за происходящим лишь сквозь крохотную замочную скважину. Мне не сказали, как жить дальше, не сказали, что мне теперь делать. Я не был к такому готов. Был потерян где-то между прошлым и будущим, без возможности отмотать все назад. Я был так близко и одновременно так далеко. Я теперь не знал, чего хотеть. Не знал, как поступать. В ту ночь, так и не сомкнув глаз до самого рассвета, я впервые почувствовал это. Гнев. Такой яркий и обжигающий, что на секунду я перестал дышать, замерев от неожиданности. Тупая, отчаянная ярость, ярко-красное ощущение, стирающее собой все остальные эмоции. Это он виноват. Во всем. Он и я. Я прикусывал губы в бессилии, напрасно раз за разом возвращаясь в те долгие минуты, которые ужасным образом изменили все. Если бы он тогда не приехал. Если бы я додумался позвонить ребятам. Если бы я только поступил по-другому. Я рыдал, захлебываясь сухими слезами, прокручивал эти моменты снова и снова. Все должно было быть иначе. Моя жизнь должна была быть другой. Я готов был грызть землю, умолять всевозможные Высшие силы, готов был сделать что угодно, только бы не дать этому произойти. Только бы вернуть все назад. Меня никто не слышал. Или не хотел слушать. А может, я очень тихо просил. Едва уловимым шепотом, прижавшись лбом к черной стене. Наверное, говорить нужно было громче. Я бы орал, если бы только мог. Добрался бы до главной площади, если бы только мог. Упал на колени, разрезая кожу об острые камни, и кричал, пытаясь докричаться хотя бы до кого-нибудь. У моей ярости не было выхода. Я каждый день ощущал, как она растет все быстрей, вылупившись из ран на моем теле, словно Чужой, и за неимением другой жертвы пожирает меня. Жертва… Ты повсюду жертва, Нико. Я тряс головой, желая вытрясти из нее это слово, цеплялся пальцами за отросшие волосы, и скреб ногтями по окрашенному невидимой кровью полу. Ты — жертва. Новое прозвище. Жертва Нико. Милый псевдоним какого-нибудь неизвестного музыканта. Музыканта с потерянной способностью писать музыку и увянувшим талантом к рифмоплетству. Жертва без голоса и с кучей фобий. Единственное выступление в вашем городе. Билеты уже в продаже. Я не годился даже для выступлений в метро. Просто позорище, Нико. — Я не хотела дергать тебя эти дни. Надеялась, тебе станет легче. Тебе ведь легче, сынок? — Я смотрел на нее, не понимая, о чем она вообще говорит. Легче… Легче ли мне? Хотелось спросить, что она имеет ввиду под этим загадочным словом. Мне было тяжелее. Словно ко мне привязали многокилограммовый груз, который не давал мне двигаться. На секунду захотелось его отцепить, высказать ей все в лицо, выплюнуть эту горькую правду, радуясь, что я больше не один. Я еле сдерживался, до крови прикусывая язык и заставляя мысли молчать. Пусть легче будет хотя-бы тебе, мама. Я сдержанно кивнул, и она выдохнула, кривя губы в еле заметной улыбке. — Нам так и не удалось нормально обсудить эту тему и я бы хотела вернуться к ней сейчас. — Я поджал губы, чувствуя, как по спине ползут мурашки. Мы многие темы с тобой не обсуждали, мам и я абсолютно точно уверен, что ни одна из них сейчас мне не понравится. — Я насчёт переезда. Нет, ты просто послушай, — она подняла ладонь вверх, видя, что я собираюсь уйти. Я не хотел об этом говорить. Какой был смысл задумываться об этом теперь, когда все плохое, что могло произойти, уже произошло? Куда бы я сейчас ни бежал, они последуют за мной. Найдут меня в любом закоулке, вычислят по тянущемуся позади несмываемому шлейфу отчаяния и безысходности. Я не смогу спрятаться от себя самого. Не смогу населить новый дом счастливыми воспоминаниями. К чему эта бесполезная смена декораций? — Я нашла нам замечательное место. Тихий, уютный дом за тысячу километров отсюда. Новая жизнь, Нико. Чистая страница. Мы будем там счастливы, обещаю. Почему бы просто не попробовать? Мы всегда можем вернуться в Оулу, но я уверена, что мы сможем там обжиться. Не говори сразу нет, просто подумай над тем, что я предлагаю. Это реальный выход в нашей ситуации. Ты заведешь новые знакомства, пойдешь в новый колледж. Будешь снова заниматься музыкой. Там больше возможностей, чем здесь. Я не дала тебе всего, что должна была, не вмешалась, когда это было нужно, но сейчас я не могу просто все пустить на самотек. Давай уедем, сынок. Все будет по-другому, все будет лучше. Ну, правда. Что тебя здесь держит? — С моих губ хотело сорваться одно единственное имя. Я правда хотел его произнести, но вовремя ухватил его за самый край сухими губами. Я ощущал, как оно трепыхалось, бесполезно пытаясь освободиться, но лишь крепче сжимал его, радуясь, что оно не отправилось в беззвучный полет. Я уже не был уверен, стоит ли продолжать убеждать себя, что я ему нужен. Что можно что-то изменить. Стоит ли хвататься руками за воздух или позволить ему ускользнуть сквозь пальцы. Ты — вечный воздух, Хокка. Такой манящий, неуловимый и жутко необходимый. Жаль, что я всего лишь истоптанная, покрытая пеплом земля. Мне никогда до тебя не дотянуться, так может, пора прекратить жить фантазиями? — Мне звонил твой куратор. Слишком много дней пропуска, Нико. Тебе предлагают академ как вариант, и я не сомневаюсь, что ты позже все нагонишь, но, может, просто заберём документы? — Колледж. Академ. Я слишком много пропустил. Ещё один кусок моей жизни, которому я больше не подхожу. Я, словно сломанная частица пазла, больше не вписывающаяся в полную картину. Нужный кусочек всегда можно вырезать из картона, Нико. Никто не заметит подмены, если не вглядываться. В жизни нет ничего незаменимого… — Там есть хороший колледж. Гораздо лучше, чем здесь. Программа достаточно сильная, я узнавала. Тебя будут готовы принять даже посреди учебного года. Давай, мама, просто запакуй меня в коробку, как ценную хрупкую вещь. Постарайся не разбить по дороге. Поставь на видное место в новом доме, сдувая с меня пылинки и притворись, что все в порядке. Что ты не видишь трещины в тех местах, где меня пришлось собирать по кускам, бережно приклеивая окровавленные осколки друг к другу. Подержанная вещь никогда не станет новой. — Я думала над тем, чтобы устроить там студию. Как тебе идея? Настоящая студия, как у профессионального музыканта. Купим тебе все, что попросишь. Ты так давно не играешь, Нико. Я скучаю по этим моментам. — Я с силой прикусил внутреннюю сторону щеки, ощущая, как рот наполняется кровью. Это было похоже на издевку. На вкусное угощение, которым дразнят голодного пса, после поедая лакомство на его глазах. Она била по больному, даже не осознавая, насколько сильно меня ранит. Я хотел этого больше жизни. Хотел вновь проснуться от звука только что рождённой мелодии в голове. Хотел успокоить ее крик тихой колыбельной, что напевали чёрно-белые клавиши. Хотел ощущать, как музыка пронизывает мое тело сотней острых ножей, разгоняя по венам застоявшуюся кровь. Она умерла, не родившись. Вытекла из меня той ночью, не оставив ничего. Я бы не смог выдавить из себя ни ноты, даже если бы в моём распоряжении были сотни инструментов. — Неужели тебе самому хочется здесь находиться? — Она резко вдохнула, ухватившись рукой о прибитую к стене полочку. — Мне кажется, я тебя теряю, Нико. Ты думаешь, я не вижу, что с тобой происходит? — Ее голос сорвался на последнем слове, и она всхлипнула, прикрыв ладонью рот. — Ты совсем перестал выходить со мной на контакт. Сидишь, запершись в своей комнате. Ничего не ешь. Ни с кем не общаешься. Что происходит, Нико? Ты ведь что-то мне не говоришь, не так ли? Может быть я и не самая хорошая мать, но я не слепая. Дело ведь не только в избиении. Тут замешаны твои друзья? Они тебе что-то сказали? Сделали? Нико, поговори со мной. Прошу тебя. Пожалуйста, сынок, не закрывайся в себе. Я уже не знаю, что и думать. Не могу найти себе места. — Она неосознанно сделала пару шагов ко мне, обхватывая себя руками. Я резко двинулся назад, упираясь щиколотками в край ступеньки. Она замерла, поднимая на меня глаза. Боль. Горечь. Обида. Я словно смотрелся в зеркало. В уже припорошенную временем голубизну глаз Другого Нико. Мне не удалось сбежать. Ни тогда, ни сейчас. Что изменится, если я снова попытаюсь устроить побег? Что поменяется, если переселюсь из второй клетки в третью? Разобью все зеркала, похороню свое прошлое под обломками той заброшки? Нацеплю ещё неношенную маску и притворюсь, что я все же в порядке. Ты же, наконец, видишь, что я не… Как же я хотел, чтобы ты это увидела. Как же я жалею, что это произошло. — Ты боишься меня? — Я бы услышал ее шепот, даже если бы она молчала. Прочитал бы это в ее глазах, почувствовал бы исходящую от нее тревогу. Ты же видишь их теперь, Мама? Эти невидимые глазу трещины под тоннами небрежно налитого клея? Не пытайся понять, почему. Не отковыривай шатающиеся куски. Ты сделаешь лишь хуже. Раскрошишь в пыль такой хрупкий предмет, пачкая руки в осколочной крошке. Я ещё не видел ее, но уже ощущал, как она ползет по полу, оставляя за собой липкие следы. Трещит оконными рамами и скрипит старыми ступеньками, вымазывая пыльные перила. Что, если она догадается? Что, если она уже знает? Ныряет в свое собственное отражение, открывает наглухо заколоченные двери, просматривает размытую кинопленку? Она замерла и я быстро опустил взгляд вниз, прерывисто дыша. Тревога вновь мешала сделать вдох, сжимала в объятиях так сильно, что перед глазами все потемнело. Хотелось отодрать ее пальцы от своей шеи и сдавить их, что есть мочи, переламывая стальные кости. Я больше не выдерживал. Она знает. Она точно знает. Мне не удалось сохранить эту тайну. Ни от кого. Бежать. Нужно бежать. Неважно куда. Позволить ногам выбрать свой путь. Нужно лишь преодолеть последнюю дверь. Открыть последний замок, и будь что будет. Они и так все знают. Эти стены расскажут всему городу о том, что произошло. Эти навсегда застывшие за порогом призраки разнесут эту новость по всему миру. Дышать становилось все труднее, и я закашлялся, вновь ощущая его руки у сонной артерии. — Одно движение, и ты был бы мертв, но ведь так не интересно. Самое интересное наступит после. Я попытался шагнуть назад, запнулся о ступеньку и резко опустился на нее, обхватывая колени обеими руками. Сейчас не время, Нико. Просто дыши. Дыши. Его тут нет. — Нико, что происходит? Я выставил ладонь вперёд, не давая ей подойти. Ты ведь и так все знаешь, мама. К чему лишние вопросы? Она порывается подойти ближе, но застывает в нескольких миллиметрах от моей руки. Со мной теперь всегда так. Дистанция. Личное пространство. Мое пространство совсем не личное, но она этого не знает. Тут играют по правилам все, кроме тех, кто заставил меня их установить. Он стоит у входной двери, размазывая свою кровь по поверхности. Это теперь его дом. Его метка. Его роспись. Ему мало места в моей голове, ему нужна моя жизнь без остатка. Разве она его не видит? У нее теперь два сына. Вариант «до» и вариант «после». Мне нет теперь места в этом доме. Он забрал все. Даже мою мать. Я перевел на нее взгляд, ощущая запах краски в дыхательных путях. Странно, я красил стены только в своей комнате. Здесь больше нет твоей комнаты. Его отпечатки остались повсюду. Мама не издавала ни звука. Смотрела на меня, едва приоткрыв рот, и тонула, тонула… Так же, как и я. Боролась за мелкие крохи кислорода, поглощаемые душащей нас двоих тревогой. Столько жертв. Королевский обед. Она зеркалила меня во всем. Тот же страх, та же паника, та же безысходность. Давай уедем, Нико. Новый дом. Нет, мама. Тот же дом. Та же ты. Те же вопросы каждый день. Что случилось, Нико? Ты хочешь знать? Неужели ты не знаешь? Ты не знаешь… Темнота потихоньку отступала, позволяя сделать полноценный вдох. Я всё ещё чувствовал ее застрявшие куски в лёгких и надрывно закашлялся, пытаясь выдавить ее наружу. Я не смогу здесь дышать. Она пропитала собой все пространство. Отравила каждый сантиметр. Насекомых травят, Нико, свидетелей убивают. Я убрал упавшую на лоб челку трясущимися пальцами и еле слышно выдохнул. Я снова лажанул. Запаниковал. Чуть не выдал себя, не разобравшись в ситуации. Так не может больше продолжаться. Просто не может. — Что это было? — Ее голос то и дело срывался и затихал. Она попыталась произнести что-то ещё, а после, просто тяжело опустилась прямо на пол. Я больше не смотрел на нее. Просто не мог себя заставить отвести взгляд от мрачной фигуры Мики, выводящей что-то красными чернилами на стене. Если ему не хватит своих запасов, я без размышлений поделюсь с ним своими. Но он и не просит разрешения. Он никогда не спрашивал. Уже лёжа ночью в не-моей кровати, наблюдая за тем, как темнота плетет тугую паутину у окна, я думал о том, что теперь делать. — Ты же сам понимаешь, что это не нормально. То, что с тобой происходит. — Наверное, оно теперь поселилось и в ней навеки. Отчаяние. Я слышал его эхо в ее голосе и думал о том, насколько я заразен. Хронический пациент номер ноль. — Ты всё ещё хочешь здесь остаться? Нико, это место добьет тебя. Ты себя здесь уничтожишь. — Да, она была совершенно права. Я знал, что этот дом проглотит меня, даже не жуя, и находиться здесь я больше не могу. Я уже почти ощущал его клыки, готовые впиться в меня каждую секунду. Ходячие мертвецы — это сериал, мам. Но здесь меня ждёт именно эта участь. — Ты готов все бросить и забыть, как страшный сон? У меня уже давно нет кошмарных снов. Вся моя жизнь превратилась в сплошной кошмар. В ужасный лабиринт, в котором одни тупики. Ты полагаешь, они меня отпустят? Где ты видела, чтобы паук отпускал свою сочную жертву на свободу? Это вечный аттракцион. Моя личная комната страха, откуда нет выхода. — Ты, наверное, считаешь, что бегут от проблем только трусы? Что, если ты останешься, то сможешь доказать себе и другим, что ты в порядке? Нико, иногда уйти — это значит быть сильным. Просто переступить через все и начать новую жизнь там, где тебя никто не знает. — Ты ведь тоже считаешь меня жертвой, мама? Ты не говоришь, но я вижу это в твоём взгляде каждый раз, когда ты смотришь на меня. Считаешь меня слабым? Беспомощным ребенком, которого нужно брать в охапку и бежать куда глаза глядят? Ты думаешь, там будет лучше? Думаешь, в новом городе несчитываемая бегущая строка на моем лбу вдруг поблекнет, а воспоминания умрут на пыльной дороге под колесами нашей машины? Думаешь, там с меня слезет старая кожа, и я смогу в любом магазине купить новую? Что изменится, если я сбегу? Что изменится, если ты останешься? Я еле удерживался от того, чтобы не разбить и это зеркало. Здесь я уже простыми объяснениями не отделался бы. Я закрыл кран, уставившись в свое отражение. Или не свое. Это уже давно был не я. Отросшие спутанные волосы падали на лоб, почти скрывая глаза, а на подбородке появилась жёсткая щетина, неприятно колющая кожу. Что ты и кому собрался доказывать? Им не будет нужно никаких доказательств. Я резко выдохнул, открывая один за одним шкафчики над раковиной. Ножницы и бритва нашлись почти сразу. Я на это и не надеялся. Мне казалось, она должна была их прятать, хотя, с чего бы? Я на миг замер, неотрывно разглядывая переливающееся лезвие. Мне ни разу не пришло это в голову. Ни разу я не задумался над тем, чтобы все прекратить. Просто сделать пару резких движений, ощущая, как жизнь медленно вытекает из свежих порезов. Крови, наверное, почти не будет. Моя первая смерть была чересчур кровавой. Я сжал бритву, улавливая за спиной тихие перешептывания. Они все ещё были голодны. Всегда были голодны. Почуяли запах дурманящего голову и скручивающего желудок ужина и вновь оживились, медленно кружа по тесной ванной комнате. Разве не этот выход мы искали, Нико? Я снял колпачок с бритвы, мечтая лишь о том, чтобы перерезать настырному голосу горло. Если хочет, пусть рвет меня зубами. Подношения он не получит. Бритва медленно скользнула по телу раз, затем ещё один и ещё. Темнота истошно вопила, хватая меня за руки, но мне было все равно. Я чувствовал, что первый раз за долгое время поступаю правильно, и ее выносящие мозг крики лишь подтвердили это. Это было как в выевших всем мозг своим шаблонным и предсказуемым сюжетом триллерах, когда доведенный до отчаяния главный герой в момент нервного срыва обрезает волосы, не особо беспокоясь о своем внешнем виде. Я забыл обо всем, беспорядочно чиркая ножницами в попытке дотянуться до дальних прядей, сжимая волосы чересчур сильно, морщась от резкой боли, но все не мог прекратить. Я смотрел, как лёгкие клочки плывут по воздуху, покрывая собой пол, и чувствовал, что избавляюсь от чего-то тяжёлого, ненужного. Это все ещё был не я, но уже и не он. Не тот изуродованный парень из больничной палаты номер четыреста семьдесят четыре. Если бы можно было так легко вырезать все воспоминания, я бы, не раздумывая, воткнул себе ножницы в висок и провернул, ощущая, как они захлебываются в кровавой воронке. Результат вышел не очень, но я и не надеялся на лучшее. Получилось слишком коротко, слишком открыто, слишком уязвимо. На секунду дыхание перехватило, и я тяжело сглотнул. Теперь тебе не за что прятаться, ты сам разрушил барьер между собой и внешним миром. Стянул мантию-невидимку, позволив всем увидеть твои глаза. Теперь им даже гадать не придется. Ты — открытая книга, которую сможет прочесть любой желающий. Я зажмурился, а затем вновь перевел взгляд на взволнованное отражение. А как ты собирался бороться? Думал, удастся вечно скрываться, меняя одну маску за другой? Прятать глаза, надеясь, что никто ничего не заподозрит? Так и собирался быть жертвой всю жизнь? Тебе теперь каждый кусок себя придется отвоевывать. Легко быть Марти Макфлаем с собственной Делориан, но у тебя нет знакомого Дока. Я перевернулся на другой бок, накрываясь с головой одеялом. Ладонь проехалась по короткой стрижке, и я сильнее зажмурился, надеясь вырубиться, как можно скорее. Я уже почти жалел о своем импульсивном решении. Сейчас я чувствовал себя ещё более уязвимым и беззащитным. Темнота была везде. Обволакивала меня со всех сторон, забиралась под веки, принимая невообразимые формы. Возможно, я слишком поспешил. Что, если я недостаточно все обдумал? На миг я представил, как иду по освещенной фонарями улице, крепко цепляясь в ремень своего рюкзака. Нет, там не место фонарям. Десятки софитов, направленных в мою сторону. Сотни глаз, разбирающих меня на молекулы под микроскопом. Целый океан, и я на пробитом камнем плоту пытаюсь преодолеть оставшиеся до суши несколько километров. Там будет настоящее цунами, Нико. Я выдохнул, сжимаясь в комок и обнимая себя руками. Быстрая смерть там или долгая здесь. Под водой умирают за пару минут. В клетке без окон и дверей кончина очень мучительна. Загнанное в капкан животное отгрызает себе лапу, стремясь освободиться. Неужели ты будешь молча тут загибаться, даже не попытавшись что-то исправить? Я резко отодвинул одеяло, уставившись в черную стену перед собой. Они снова там бултыхались, как в заполненном грязью детском бассейне. Гребли по дну, поднимая вверх свои уродливые головы, и корчили рожи, показывая мне покрытый кровью язык. Они не верили, что я уйду. Не думали, что у меня хватит нескольких процентов любезно оставленных мне ими сил, чтобы совершить самое опасное приключение за всю мою жизнь. Ты не можешь даже выйти из дома, Нико. Не можешь просто переступить порог и спуститься по ступеням, ступая на пожелтевшую траву. Ты уверен, что сможешь пройти хотя бы несколько метров без накатившей паники и ужасного желания повернуть назад? Хочешь вернуть обратно свою жизнь? Ты думаешь, что есть что возвращать? Есть кого? Я ненавидел их за это. За те мысли, что они шептали тихим завыванием ветра, за тот страх, что вселяли, придавливая меня по ночам к кровати. Они не хотели упускать такую жертву. Превосходное мясо, которым можно полакомиться, запивая трапезу стаканом перемешанной с ужасом крови. Они смеялись надо мной, спорили, кто быстрее сведёт меня с ума, и я знал, что им это удастся. Я чувствовал себя, как мелкая рыба, попавшая в сети, без устали барахтаясь в попытке хоть раз вдохнуть. Рыба умирает в неволе. Медленно задыхается, наблюдая за происходящим сквозь плотную решетку. Хочешь закончить свою жизнь так? Я сжал зубы, вглядываясь в постепенно светлеющее полосатое небо за закрытыми жалюзями. Нет, они точно меня не получат.***
Я ожидал скандала. Затянувшихся уговоров остаться и даже придумал глупую речь, заранее записанную на вырванном из альбома листе. Рука постоянно дрожала, буквы плыли, и я сомневался, что сам смогу это прочитать, но переписывать заново я уже не мог. Меня словно что-то подталкивало в спину, прогоняло из этого дома, орало над ухом, подгоняя быстрее уйти. Мне давали шанс. Я метался по комнате, не зная, как лучше завести разговор, и вместе с тем понимал, что с каждой секундой атмосфера этого места засасывает меня сильнее и глубже. Я будто тонул в зыбучих песках, ощущая, что уже почти не в состоянии передвигать ноги, и понимал, что ещё немного и меня накроет с головой. Нынешние обитатели беспокойно переползали из угла в угол, быстро перебирая крохотными лапками и угрожающе шипели, вероятно, осознавая, что я планирую сделать. Мне нельзя было медлить. — Ты хочешь переехать? — Ее голос звучал ровно и спокойно, как в старые добрые времена, когда она интересовалась, что приготовить на ужин. Курицу или рыбу. Жаль, что сейчас меня одинаково выворачивало наизнанку от них обоих. Я уверенно кивнул, не сводя взгляд с листка в ее руке. Почему-то смотреть ей в глаза в этот момент казалось непосильной задачей. — Переехать в свою квартиру. Как можно быстрее. Один. — Я снова кивнул, делая глубокий вдох. Я провалился уже по пояс, и дышать становилось все труднее. В груди расползалась помноженная в десятки раз знакомая паника, и я едва удерживался, чтобы не сдвинуться с места. Давай, мам, неужели ты не видишь, что мне тут больше не место? — Нико, я не уверена, что это хорошая идея. Я вижу, что ты пока не готов расстаться с этим городом, хоть и не понимаю причины. Но давай просто пока оставим всё как есть. — Я замахал головой, покрепче вцепившись в разделяющий нас стол. Нет, мам, я решил. Никакие твои уговоры ничего не изменят. Сейчас вопрос лишь в том, согласишься ли ты на мои условия, или мне придется уйти на не очень хорошей ноте. Затевать скандал не хотелось, но я пойду и на это, если ты воспротивишься. — Ты бежишь от меня? Не можешь находиться рядом со мной? Никак не можешь простить то, что меня не было рядом, когда ты во мне нуждался? — Я прикрыл глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. У меня совсем не оставалось сил ещё и на выяснение отношений. Мне казалось, что к моему телу прицепили огромные присоски, и с каждой минутой, проведенной в этом доме, кто-то через длинные трубочки с громким звуком высасывает припасенную мною энергию, периодически прерываясь и смачно отрыгивая воздух. Я не знал, как ей объяснить, что со мной происходит. И стоит ли объяснять? Мне ни на секунду не пришло в голову ее винить за то, что она пребывала в неведении и ничего не предприняла. Я, ведь, сам пытался ее защитить. Я облизнул губы, слушая, как ее слова перекатываются в мозгах, прокручиваясь вновь и вновь голосом другого человека. …Никак не можешь простить то, что меня не было рядом, когда ты во мне нуждался?.. Я бы многое сейчас отдал за то, чтобы знать, что он тогда мне сказал. Помнить хотя бы слово. Но я точно был уверен, что даже если бы он пришел попрощаться, я бы все-равно не изменил своего отношения к нему. Тебя не за что прощать, Йоэль. Вас обоих не за что. Я не мог ей ответить, но надеялся, что она и так все поймет. По направленному на нее робкому взгляду и несмелому шагу навстречу. Для большего было слишком рано. На большее я уже, наверное, был не способен. Она рвано выдохнула, собираясь протянуть ко мне руку, но оборвала сама себя, неловко поправляя волосы. — Думаешь, тебе станет лучше там, в одиночестве? Но я не понимаю, почему ты так упрямо бежишь? Ты мне так много не рассказываешь. Я бы хотела знать, что происходит у тебя в голове… — Я бы и сам хотел это знать. Хотел бы все разложить по полочкам. Найти где-то план своего собственного мозга, разгадать загадки его запутанных коридоров. Хотел бы подобрать нужный кусочек пазла, наконец, заполнив все пропуски. Мне не место здесь, мама. Пока я не смогу противостоять своим демонам, мне нечего здесь делать. Она устало кивнула, складывая листок на четыре части и спрятав в карман джинс. — Если ты считаешь, что нужно поступить именно так, я не буду тебя удерживать. Но я не могу не волноваться. Я помню о том приступе. Думаешь, сможешь справиться с этим самостоятельно? А что, если что-то пойдет не так? Вдруг там ситуация только усугубится? А ты будешь совсем один и помочь будет некому. — Она замолчала, нервно проводя ладонью по лбу. — У меня больше никого нет. Только ты. Как мне жить, если… — Продолжить она не смогла. Лишь спрятала лицо в ладонях, тяжело выдохнув. Хотелось просто упасть на пол, скрутившись в клубок, и выть, надеясь, что это хоть как-то поможет. Я был зол на себя, на то, что делаю, на то, что только собираюсь сделать. Я не хотел оставлять ее в таком состоянии, но не мог объяснить, что ухожу, чтобы попытаться выжить, а не умереть. Я просто должен найти оригинальную версию себя среди огромного количества клонов в отражениях. Попытаться вернуть ей ее родного сына… — Ты будешь мне писать. — Утверждение. Не вопрос. — Утром и вечером. Обещай, что если вдруг что-то случится, ты дашь мне знать. Не будешь молчать. Не молчи больше, Нико, пожалуйста. — Я не знал, что именно она имела ввиду. Чтобы я не отказывался от ее помощи или чтобы открыл рот и сказал хоть слово. Я знал, что выполню первую часть обещания, но даже боялся думать о второй. Прошло три недели. Три долгих недели, а я все так же не выдавил из себя ни звука. Связки уже не болели, не натягивались, словно струны гитары, но я так ни разу и не попытался заговорить. Бесполезно шевелил губами, слыша в голове эхо своего фантомного голоса и вспоминал ту кошмарную ночь, тут же прикусывая язык и закрывая рот руками. Долбаная Ариэль… Я кивнул, переводя взгляд с мамы на высовывающийся из ее кармана кончик моей записки. Не отдала. Оставила себе. Ты не веришь, что все может быть хорошо, мам? — Как ты будешь добираться? Я могу попросить Аймо отвезти тебя, когда он вернётся, или ты вызовешь такси? — Я поджал губы, открывая блокнот и занося над ним ручку. Как я буду добираться? Это был один из тех вопросов, что выносил мне мозг последние несколько дней, не давая и минуты отдыха. Я всё ещё не был уверен, что вообще смогу отойти хотя бы на пару метров, но упрямо отметал какую-либо помощь. Аймо не казался мне плохим человеком, и в любое другое время я бы с радостью пошел на контакт, но только не сейчас. Мне было неуютно в его компании, и я старался побыстрее уйти, когда натыкался на него в коридоре первого этажа, спиной ощущая его задумчивый взгляд. Я не хотел давать ему шанс понять, что со мной не так, и был не уверен, что не выдам себя в замкнутом пространстве на расстоянии десятка сантиметров от него. Про поездку в такси вообще и речи не могло быть. Меня пробивало на холодный пот, едва я представлял, как сажусь в машину к абсолютно незнакомому человеку, и, закрыв за собой с громким хлопком дверь, будто крышку самолично сколоченного гроба, жду расправы, отмеряя ползущее время по стуку колотящегося сердца. Я просто умру там на месте. Можно было бы пойти пешком. Если бы не сложившаяся ситуация, я бы так и сделал, шел бы, воткнув наушники в уши, смотря себе под ноги, тихо бы подпевал голосу Раутона Рейнольдса и мечтал о чашке горячего шоколада или банке пива. На улице было уже холодно. Я думал об этом. Вещей у меня было не так уж и много, и я бы вполне смог дойти, вот только, действительно, смог бы? Телепортация была бы идеальным решением, но, к сожалению, я не получил письмо из Хогвартса в двенадцать лет, поэтому для меня оставалась возможной лишь поездка на автобусе. Довольно рискованно, глупо и маняще… Я передвигался так сотни раз. Один, спрятав глаза за козырьком кепки, а затем, вместе с Йоэлем, забившись где-нибудь в дальний угол. Это было даже весело. Мы запрыгивали на нижнюю ступеньку за пару секунд до отправления, пытаясь отдышаться и ликуя, что уроды Мики снова остались ни с чем. Тогда казалось, что мы там в безопасности. Среди десятков других пассажиров. Одновременно на виду и в тени. Сейчас я не был уверен, что они меня там не найдут. Что не зацепятся за поручни, оставляя на окнах кровавые отпечатки. Я не был уверен, что смогу остаться невидимым и для посторонних. Эта мысль была безумной, идиотской и не выдерживающей никакой критики, но я не мог от нее отделаться. Закрывал глаза и тут же представлял себя замученным зверьком в клетке, на которого глазеют все, кому не лень. Тычут пальцем, увлеченно читая вывеску внизу, а затем, вдоволь насмотревшись, расходятся по своим делам, покупая малышне сахарную вату в киоске у выхода. Здравый смысл крутил пальцем у виска, убеждая, что никому до меня нет дела, но отключающий мозг страх орал обратное. Я надеялся, что и он когда-нибудь охрипнет, порвав, наконец, связки и даст мне жить спокойно. Пока я просто должен был быть сильнее. Она не издала ни звука. Ни в тот момент, когда я на подкашивающихся ногах шел к входной двери, перекидывая рюкзак за спину, ни тогда, когда я остановился в двадцати сантиметрах от выхода, делая вид, что разминаю дрожащие пальцы. Я никогда не думал, что судорога может захватывать в плен каждую клеточку тела одновременно, выворачивать наизнанку суставы и сдвигать позвонки, но это было именно так. Неизвестность. Неуверенность. И ещё много не, из которых теперь состояла моя жизнь. Тонны не, по очереди разрывающие меня на части и не дающие сделать вдох. А может, мои запасы кислорода разом закончились. Мне нужно было это сделать. Разбить последнее препятствие, совершить последний рывок, отталкиваясь ногами от дна. Поверхность уже близко, Нико. Я медленно обернулся, встречаясь взглядом с мамой. Я знал, что она тут не утонет. У нее надёжный спасательный круг, который просто не даст ей перевернуться. У меня здесь не было даже запасного баллона с воздухом. Она слабо улыбнулась, приподняв уголки губ, и кивнула, все так же молча смотря на меня. Я буду писать, мама. Обязательно буду. Я крепче сжал телефон в кармане куртки и сделал шаг вперёд, резко открывая дверь. Не позволив себе ещё подумать, не дав остаткам своего разума придумать убедительное оправдание, почему мне следует остаться. Мне здесь было не место. Это все, что мне нужно было знать. Позже я и сам не мог понять, как мне удалось пережить следующие пару часов. Я словно был между двумя мирами в одно и то же время. Не здесь и не там. Невольный узник своего тела. Зомби без чувств и эмоций. Робот, с зарождающимся сознанием внутри. Я будто терялся в застилавшем дорогу тумане, периодически просыпаясь и тут же вырубаясь заново. Наверное, мой мозг таким образом пытался меня защитить. Пришел я в себя лишь у смутно знакомой двери, не сразу сообразив, что пытаюсь попасть ключом в замочную скважину. Вечность. Это было похоже на вечность. Дыхание сбивались, руки дрожали, и я уже почти не соображал, что именно делаю. За спиной слышался чей-то топот и резкий смех, я оборачивался вновь и вновь, но в коридоре было пусто. Мне казалось, они меня нашли. Вычислили по сгорбленному силуэту, небрежно накинутому на лицо капюшону и аромату едва сдерживаемой истерики. Я и сам ощущал этот запах. Беспрестанно облизывал обветренные губы и выворачивал ключ, находясь в шаге от того, чтобы разломить его на части. Мне вновь было жутко холодно, тело замерзало, покрываясь льдом от кончиков пальцев на ногах и выше, лишая возможности двигаться. Они тут. Они вновь обнаружили меня. Куда бы я ни бежал. Я тихо застонал, наконец распахивая дверь и быстро захлопывая ее за собой. Тишина, пустота. Темнота и мое загнанное сердцебиение, отбивающее неровный ритм в висках. Дыши, дыши. Я замер, вглядываясь в окружающий меня мрак. Он тоже не шевелился, застыв плотной массой вокруг. Вероятно, он также ожидал что-то, а, может, просто издевался, дав мне несколько минут передышки. Все не может быть так легко. Они не могут просто оставить меня в покое. Сейчас они выползут из углов комнаты, по-хозяйски расположаться на брошенном матрасе, укутаются в мои простыни и начнут все заново. Только здесь меня точно никто не услышит. Я сам себя запер в звуконепроницаемой коробке. Я бы мог кричать здесь до потери сознания. Если бы я мог… Я медленно подошёл к импровизированной кровати, бросив полупустой рюкзак где-то в сторону. Если голодны, пусть приходят. Я устал бояться. Но в комнате по-прежнему было тихо. Сквозь не полностью зашторенное окно я видел нечёткие силуэты раскачивающихся на ветру деревьев и следил за бегающими по стенам бликам от фар проезжающих мимо машин. Их тут не было. Никого. Я закрыл глаза, скручиваясь в привычный клубок. Тут было все по-другому. Я приоткрыл рот, набирая полные лёгкие воздуха, и быстро выдохнул, заглатывая очередную порцию. Вокруг все так же было полно кислорода, и я нервно усмехнулся, накрываясь одеялом. Может они не смогли выбраться? Утонули в непроглядной темноте законсервированного мраком пространства, погибли под завалами рушащихся стен или задохнулись собственным углекислым газом. Я застыл, вслушиваясь в каждый едва различимый шорох. Голова кружилась, заполняя разум плотным белесым туманом, и я то и дело ловил себя на мысли, что засыпаю. Мозги отказывались соображать, тело постепенно расслаблялось, убаюканное живительной тишиной, и я уплывал, из последних сил цепляясь за пришедшую на ум мысль. Здесь им до меня не добраться, потому что они просто не знают дороги. Эта комната, как параллельная реальность, вход в которую защищает один единственный страж. Тот, кто делил со мной это крошечное пространство вечерами, легонько перебирая струны своей гитары. Тот, кто так часто вырубался на этом самом матрасе под орущую в уши колыбельную Linkin Park, перетягивая на себя единственное одеяло. Тот, кто больше никогда сюда не придет, но и не позволит мерзкому чудищу пробраться в мою башню. Я едва приподнял уголки губ, крепче обняв подушку. Она всё ещё хранила еле уловимый, но такой знакомый аромат… Я вдохнул поглубже и провалился в сон, надеясь, что к утру он не исчезнет.***
Следующую неделю я почти не выходил из дома. Рассматривал каждую линию на стенах и потолке, ежесекундно ожидая подвоха. Распахивал окно, забираясь с ногами на подоконник, и высматривал внизу скрытые от чужих глаз и такие ненавистные мне фигуры. Вдыхал свежий осенний воздух. Они все не появлялись, а я никак не мог надышаться, высиживая у окна часами и удивляясь тому, как легко теперь работают мои лёгкие. Холодный ветер приятно охлаждал кожу, сдувая с нее всю налипшую за долгое время пыль и труху, но отголоски прошлого все же смыть не мог. Мне было одиноко. Я не ожидал, что так будет, когда бежал из дома, не разбирая дороги. Не думал, что буду скучать хоть по чьей-то компании, по звуку человеческого голоса, по мягким шагам где-то вне зоны моей видимости. Я писал маме каждый день. Едва разлепив глаза, я тянулся к мобильнику и набирал пару шаблонных фраз, боясь ненароком не сдержаться и вывалить все, что накопилось. Высказывать свои мысли бумаге помогало, но ненадолго… Я аккуратно заносил ручку над ещё нетронутым моими переживаниями листом и просто писал, не особо заботясь, как в итоге будет выглядеть написанное. Связный текст почти не получался, но я все писал, часто зачеркивая написанное, проводя по нему снова и снова, пока бумага не начинала рваться от прикладываемой мною силы. Тонкая. Слишком легко рвется. В моей жизни все рвется слишком легко. Бумага. Дружба. Отношения. Я прикусывал губу и рвал лист на мелкие клочки окончательно, обещая себе, что писал в последний раз, но на следующий день повторял все заново. Мне нужно было выговориться. Голова гудела от нагромождения слов, которые я был вынужден проглатывать, морщась от горького послевкусия, без возможности поделиться ими с кем-то ещё. Я вновь брал в руки телефон, пролистывая контакты, раз за разом натыкался на знакомые номера, заставляя себя листать дальше. Я просто не мог. Никто из них за это время так ни разу не позвонил, и мне на мгновение казалось, что их никогда и не существовало в моей жизни. Может, я себе их придумал? Позволил немного глубже нырнуть в собственный вымышленный мир? Нафантазировал людей, которые никогда не были частью моей жизни? Я крепче сжимал телефон, снова пролистывая их имена, выделенные жирным шрифтом. Нет, Нико, не сходи с ума. Это реальность. Пусть не красочная, как тебе бы хотелось, но все, что произошло с тобой — реально. Все. Реально. До последней серой буквы, окрашенной твоей кровью. А что, если просто нажать на такую манящую клавишу вызова, ощущая, как сердце уходит в пятки, и слушать долгие гудки, радуясь, что на том конце никто не берёт трубку… Жалея, что не берет… Я откидывал мобильник прочь, закрывая лицо руками, и поджимал колени к груди, прячась от окружающего мира. Кому ты такой нужен? Что ты кому собрался доказывать? Я злился. Срывался, даже не пытаясь себя контролировать. Молотил кулаками подушку и расцарапывал руки до крови, прибавляя к уже имеющимся следам все новые рисунки. Я снова был в ловушке. Закованный в цепи где-то внутри своего тела я хотел вырваться, тут же обрывая сам себя. Я не мог понять, что происходит. Я никогда не сомневался в том, какое решение принять и по какой дороге пойти. Сейчас я просто метался из стороны в сторону, одновременно желая вырваться наружу и спрятаться поглубже. Я же сбежал, чтобы вновь начать жить. Так, почему просто не начать? Я думал о том, чтобы пойти в колледж. Просыпаясь от очередного кошмара по ночам, я садился на матрасе, стирая со лба выступившие капли пота и пытаясь отдышаться. В эти мгновения я был полон решимости сделать это. Сжимал пальцами одеяло и думал, что утром обязательно захлопну за собой дверь с той стороны и покажу всему миру, что не дам ему меня сломить. Я смотрел в окно и чувствовал необъяснимое мне самому злорадство. Они так и не смогли меня найти, так и не смогли преодолеть разделяющую нас преграду и покинуть пределы захваченного ими дома. Наконец, они ощутят то же, что и я. Отчаяние. Безысходность. Я закрывал глаза и обещал себе, что завтра разорву стягивающие меня по рукам и ногам путы и вдохну полной грудью, начав новую жизнь. Утро приходило, и я вновь пасовал, украдкой поглядывая на дверь и заряжая себе одну мысленную оплеуху за другой. Я всё ещё был слаб. Я ненавидел себя. Плелся в ванную и вновь отскребал свое тело, пока с него не начинали лететь кровавые ошмётки, забивая уже и так забитый слив. Во всем этом существовании не было смысла. Нет, не так. Был смысл в том, чтобы собрать себя по кускам, не задохнуться в сжимающем меня коконе, дожить до весны, ощущая, как сквозь плотную оболочку пробиваются первые лучи вновь рождающегося солнца. Я хотел увидеть рассвет не один. Дни летели, сменяя друг друга, превращаясь в сплошную черно-белую линию. День, ночь. Ночь, день. И все заново. Непрекращающаяся череда светло-темных тонов, постепенно сливающихся в серое месиво. Непрекращающиеся попытки поставить на место хотя бы один кусок пазла, выделить хоть один цветной участок, заставить неумолкающую тревогу хоть на секунду заткнуться, позволив мне яснее увидеть происходящее. Тревога… Я тонул в ней, выкашливая ее внутренности, вдыхал прилипшую к моим лёгким истерику и снова злился. Я злился, она не уходила. Я заливал ее водой, она цеплялась все крепче, впиваясь в меня когтями. Я рвал ее на кусочки, выкидывал в открытое окно, она возвращалась заново, не желая забывать дорогу. Росла с каждым днём, множилась, сводя меня с ума. Она была иной. Не похожей на слившуюся с моим телом тревогу, вросшую в меня, словно сиамский близнец. Сначала, я не мог понять ее сути. Подрывался ночью, плотнее закутываясь в одеяло, и умолял ее затихнуть, наблюдая, как Мики вновь растворяется в предрассветной дымке. Его больше здесь не было. Так почему она не уходит? Ответ пришел сам собой. Высветился на экране сочетанием пяти букв. Такой простой и сложный одновременно. Пугающий и приносящий облегчение. Запретный. Я всё ещё боялся даже думать о нем. Страшился позволить себе даже мысль о том, чтобы вновь увидеть его. Я обещал не бояться тебя. Видишь, не ты один не держишь свои обещания, Йоэль. Бояться… Я смаковал это слово, глотая фантомную кровь и иллюзорный сигаретный дым. Аромат его имени, навсегда въевшийся в мою кожу… Я боялся… Все ещё боялся… Его. За него… Опасался его мыслей, берущих над ним верх, его привычки винить себя по поводу и без, страшился того, какие монстры могли поселиться в его голове. Я ведь так и не ответил ему. Не кинул ему спасательный круг, ощущая, как в эту самую минуту на той стороне исписанного черными буквами экрана он захлебывается в собственном бушующем океане, не в силах сделать вдох. Он не умеет плавать. Никогда не умел. Мое личное море было всегда пресным без подсаливающих его слез. Я упрямо барахтался в одиночку, с силой отталкиваясь от дна и выбираясь на поверхность. Я сам научился плавать… Я прерывисто вздыхал, уже на автомате пролистывая контакты, и подолгу вглядывался в его имя. Йоэль. Й-о-э-л-ь. Я постоянно думал о нем. Просыпался и засыпал, снова и снова прокручивая в голове тот далёкий вечер, когда я в последний раз видел его. Не был уверен, что имею право даже отзвуку его имени поселиться на моих губах, в моем сознании, в моем желании… Я не был уверен, что ещё было не слишком поздно. Я ведь сам отстранился, сам сказал нет, сам построил между нами преграду, пресекая любые его попытки пробиться сквозь нее. У меня было ощущение, что сейчас нас разделяют года, века, сотни стен и преград. Я сам сказал нет, когда не требовалось, и не сказал, когда ему было это необходимо. Я запутался. Боялся взглянуть ему в глаза и боялся больше никогда их не увидеть. Не знал, как все исправить, и не мог больше ничего не делать. Он убивал себя, я это знал, чувствовал ещё не умершей частью своего сердца. Ощущал, как высыхают остатки моей крови, и откуда-то знал, что у него ее через край. Видел во снах, как она льется безумным потоком, заливая его лицо и руки. Просыпался, глотая обжигающий сухое горло ночной воздух, и пытался нащупать телефон, пронизывая зрачки ярким светом. Ему было плохо. Мне было плохо. Но я всё ещё не мог. Я, ведь, не мог? Сотни раз на день открывал пустое окошко, занося палец над черными буквами, и обрывал себя, отбрасывая телефон в сторону. Что, если ему это уже не нужно? Что, если я так и не смогу через себя переступить? Что, если он уже не хочет со мной общаться? Морщится от воспоминаний о том, как я нелепо бухнулся на ступеньках, не в силах контролировать идиотскую панику. С презрением пролистывает мой номер, жалея, что подставился из-за такого слабака, как я? Пытается вычеркнуть из памяти те несколько месяцев, опаленные жарким летним солнцем и омытые прохладными дождями? Он, ведь, больше не писал… А в этом был смысл? Ты же не отвечал. Я прикусывал язык, сдерживая всхлипы, и полз на подоконник, прислоняясь лбом к стеклу. Я снова был в клетке. Хотел вырваться, но не мог. Хотел сказать себе стоп и написать такое нужное мне сообщение, собраться с силами и выйти за дверь. Доказать ему, себе, всему миру. Что-то доказать… Отчаяние… Оно вновь захватывало меня с новой силой, тыкало носом в совершенные мною ранее ошибки, нашептывало, что я все потерял, не сумел справиться с собой, выдал себя, заставил его проходить через все это. А кто заставил меня? Я закрывал голову руками, выдавливая из нее эти мысли, и прикусывал губы, пытаясь хоть как-то отвлечься. Он не причем. Это аксиома. Нерушимое утверждение, не требующее доказательств. Он уже расплатился за свои ошибки и продолжал расплачиваться. Где-то там, также свернувшись в клубок под одеялом. Он не давал мне покоя. Никогда не давал. Ни пару месяцев назад, когда был рядом, ни сейчас, когда был за несколько километров отсюда. Зачем ты тогда приходил? Я вновь открывал новое сообщение, пытаясь собрать мысли в кучу и найти ту одну, которая мне была сейчас необходима. Подобрать хотя бы одно слово, которое с лёгкостью бы переселилось в яркий квадратик, быстро улетая к своему адресату. Ничего. Тонны ненужных мыслей и тысячи идиотских слов. Шаблонные фразы, созданные будто специально для того, чтобы как следует поиздеваться. «Привет. Как дела?» Да, как у тебя дела, Йоэль? Не мучают ли тебя кошмары после того, что ты сделал с Мики? Потому что меня мучают. Высасывают из меня даже тот остаток сил, на которых я ещё умудряюсь существовать. Медленно добивают, будто предчувствуют, что я скоро сорвусь и окончательно слечу с катушек. «Как у тебя дела, Йоэль? Прости, что так долго не отвечал. Игнорил каждое твое сообщение, раз за разом вздрагивая от пришедшего уведомления и зная, что их накопилось уже пару сотен. Что ты писал?» Я до сих пор не вскрыл добрую их часть, сам не понимая, почему. Задавался вопросом, зачем ты приходил, но не мог собраться с мыслями и, наконец, все выяснить. Я закрывал глаза, резко выдыхая, и стискивал в пальцах телефон, борясь с желанием раздавить его. Голову себе раздави, Моиланен, может тогда разберёшься, что с тобой происходит. Я безумно хотел курить. Забывался на мгновение и лез обшаривать карманы в поисках каких-нибудь сигарет, а после несся в уборную выблевывать свой скудный завтрак. От воспоминаний выворачивало ещё сильней, и я еле добирался до раковины, выплескивая себе на лицо холодную воду. Это был довольно оригинальный способ бросить пить и курить, жаль только, что за меня снова все решили. Мне даже не дали выбора. Он у тебя есть сейчас, Нико. Я снова шел к телефону, бесполезно просиживая часы перед маленьким окошком. Ты хочешь ему помочь? А вдруг у него уже есть кто-то, кто может ему помочь? Йоонас, Олли, Томми… Они знают его дольше, они подберут нужные слова, они сделают все, чтобы с ним все было хорошо. Твоя помощь уже не нужна. Ты уже и себе помочь не в состоянии. Я тряс головой, прогоняя эти отравляющие сердце мысли, и упрямо жал на клавиши только для того, чтобы потом снова все стереть. «Я не виню тебя ни в чем». Жалко, убого, несвоевременно. «Прости, что так получилось. Я просто перенервничал». Не то. Все не то. Не те буквы, не те слова, не те предложения. Я снова задыхался. Кашлял до хрипоты, цепляясь пальцами в одеяло. Мне не хватало воздуха. Не хватало его. Ты — мой воздух, Хокка. Почему я не замечал это раньше? Я не знал, что делать. Искал ответ, которого не было. Ужасно тяжело хотеть ответ, который не можешь получить, не так ли? Иногда мне удавалось убедить себя, что нужно прекратить мучиться. Возможно, я все преувеличиваю, и нет смысла пытаться выйти с ним на связь. Все уже утеряно. То нечто, что мы успели построить, кануло в лету. Покрылось пылью, потом кровью и отвращением. Дикая смесь, которую больше не разобрать на ингредиенты. Я почти был уверен, что это уже и не удастся. Нужно было двигаться дальше. Но я не мог. Снова не мог. Не мог, пока не убедился бы точно, что все кончено. Что он в порядке. «Я не могу дышать, Йоэль». Вот, уже ближе, но не так. Не по телефону. Не с долбанными смайликами на выбор, которые ничего не выражают. Которые не способны отразить и капли того, что я чувствую, не способны дать понять, что чувствует он. Если он всё ещё что-то чувствует… Ты мне нужен. Я волнуюсь. Боюсь того, на что способен твой разум, боюсь больше никогда не увидеть тебя. Боюсь увидеть. Как же хочу увидеть… Я даже не пытался писать это. Молча смотрел в экран, тихо шепча все, что хотел бы сказать. Не осознавая, что шепчу это снова и снова… Поначалу я испугался мысли, что так неожиданно пришла мне в голову, прилетела из открытого окна с морозным ноябрьским ветром, легонько провела пальцами по сильно отросшим волосам и обняла за плечи, тихонько дыша мне в шею. Я могу его увидеть. Просто пойти к его дому, постучаться в знакомую дверь и ждать, пока мне откроют. Тогда я спрятался под одеялом, убеждая себя, что это невозможно. Это все невсерьез. Шутки моей больной фантазии, последняя стадия сумасшествия. Я безумно хотел это сделать, но не позволял себе ни секунды на обдумывание. Слишком рискованно, просто убийственно. Я не переживу. Что, если я вновь не смогу себя контролировать? Впаду в смехотворную истерику при попытке хоть на шаг приблизиться? Что, если вновь спутаю реальность с созданным для меня кошмаром? Не сделаю ли я хуже? Ему, себе? Ты же хотел вновь начать жить, Нико. Хотел показать Мики, что он не смог тебя сломить. Хотел выйти в открытый океан, не боясь накатывающих отовсюду волн. Ты хотел убедиться, что он в порядке. После я действительно думал об этом. Смотрел на входную дверь, представляя, как прокручиваю ключ в замке. Закрывал глаза и видел перед собой дорогу к его дому, вспоминал, как он выглядит. Все, до мельчайших деталей. Разрез глаз, длину волос, родинку на щеке. Мне казалось, я бы не смог его забыть, даже если бы прошли года. Смог бы воскресить его лицо в памяти и через сотни лет. Я колебался. Вечером посылал все к херам, а утром думал о том, что ему скажу. Или напишу на листке. О том, что скажу, не раскрывая рот, и о том, что услышу в ответ. Он не сможет солгать. Что бы он мне не говорил, он все равно не сможет солгать. Живой человек — это не долбанный смайлик. Я увижу, почувствую, если все не испорчу. Если все уже и так не испорчено… Я потерял остатки терпения через три недели моего пребывания в квартире и, не дав себе передумать, выскользнул за порог, посильнее хлопнув дверью. Я так до конца и не понял, что я делаю и зачем. Не помнил, как преодолел несколько километров. Пешком или на автобусе. Не был уверен, что это все мне не снится… Я очнулся лишь у двери. У его двери. Плавно провел над ней ладонью, боясь коснуться, и на миг прикрыл глаза. Вдох — выдох. Ты чувствуешь, как много здесь воздуха? Я жадно дышал, глотая живительный кислород, почти теряя сознание от гипервентиляции, и уже смелее проводил рукой по двери, надеясь ощутить сквозь нее его присутствие. Он так близко. Впервые за этот месяц. Осознанно в моей новой жизни. Так волнующе и до невыносимого ужасающе. Просто сделай одно движение. Сложи ладонь в кулак и постучи. Ты же хочешь ответ, Нико. Он же хотел ответ. Я задержал дыхание и отошёл назад, вцепившись пальцами в край куртки. За дверью слышались такие знакомые тихие шаги…