Алькатрас

      Я бежал, не разбирая дороги. Цеплялся ботинками за похороненные под слоями снега камни и засохшие ветви и несся ещё быстрее, стремясь заглушить орущий во всю глотку внутренний голос. Меня охватывал дикий ужас. Оплетал липкими щупальцами каждую клеточку, расползаясь в грудной клетке бескрайними зыбучими песками. Сдавливал сердце и сжимал горло, заставляя меня из последних сил захватывать губами пыльный воздух. Нет. Это не может быть реальностью. Просто не может. Кошмарный сон. Жуткое видение. Вызванные стрессом галлюцинации. Что угодно. Я готов был поверить во что угодно. Только не в то, что это происходит на самом деле.       Я зажмуривался до дикой рези в глазах. Сжимал веки до впивающихся в зрачки цветных пятен, очередной раз спотыкаясь о что-то, абсолютно не фиксируемое мозгом.       Он все рассказал. Точно рассказал. Зачем ему скрывать случившееся, пытаясь выгородить такого предателя, как я? Просто мясо. Я всегда был просто пушечным мясом, которое было не жалко пустить в расход при удобном случае. Любимый пёс, которого изредка чешешь за ушком, а на завтра засыпаешь его бездыханное тело комьями свежей земли.       Он мне этого не простит. Точно нет. С чего бы? Сдаст с потрохами, расписывая в красочных деталях каждый полученный им удар. Его жизнь закончилась, и он не упустит возможности с радостью потащить меня на дно, цепляясь в мою кожу отросшими за время комы ногтями.       Я чётко представлял, как Мики разжимает сухие губы, буква за буквой выдавливая мое имя. С каждым вздохом отсчитывая оставшиеся мне секунды на воле. Я боялся оборачиваться. Мне казалось, я слышу отдаленный звук полицейской сирены, больно отдающийся в висках.       Я бежал все быстрее, ощущая, как плотно облегает невыносимый звуковой вакуум, забивается в нос и уши, разъедая барабанные перепонки. Я еле удерживался от того, чтобы не приложиться головой о ближайшую стену магазина, пытаясь заглушить невыносимый вой.       Думаешь, сможешь убежать, Хокка? Привык прятать голову в песок, без оглядки несясь по знакомым улицам? Надеялся улизнуть от справедливого наказания? Избежать ответственности за сделанное? Ответственность… Ты всегда ее боялся… Не так ли? Я вжался в холодный камень какой-то заброшки, трясущимися пальцами откидывая волосы с лица и делая рваные вдохи.       Интересно, как далеко я смогу убежать прежде, чем меня поймают? Смогу ли преодолеть хотя бы несколько десятков километров, прячась в опускающейся на город темноте? Как быстро плакаты с моими фото появятся на всех столбах Финляндии и какой-нибудь прохожий решит сдать меня властям за мизерное вознаграждение?       Нужно было перестать паниковать, но я никак не мог взять себя в руки. Мысли путались, сбивали друг друга с ног, и я чувствовал, как на висках выступает холодный пот, тут же смешиваясь с медленно оседающими снежинками.       Хотелось заставить время повернуть вспять, перенестись на несколько лет назад, сломать к херам матрицу. Найти нужную кнопку и перезагрузить все достижения.       А чего ты достиг, Хокка?       В самом деле, чего? С разбегу нырнул в самое глубокое болото, по очереди утаскивая за собой всех, кто о тебе заботится. Думал, что все кончено? Думал, никто не найдет следов, а ужасное прошлое никогда не очнётся от глубокой комы? Ты ведь никогда не жалел о том, что натворил. Ни грамма не переживал о том, что своими действиями довел человека до края могилы. Говорил себе, что совершил благой поступок. Око за око. Месть за вопиющую несправедливость. Засунул как можно глубже вылупившуюся тень угрызений совести, уверовав, что добро победило зло, и сказке конец…       Я упёрся ладонями в колени, чувствуя, что ещё немного, и я просто рухну прямо тут, позволив вновь припустившему снегу надёжно скрыть меня от пристального взора.       Так хотелось верить, что ты теперь на стороне добра? Повелся на душещипательные уговоры Йоонаса и на пронзительные зелёные глаза напротив? Настолько ослеп, что перестал видеть стекающие по рукам потоки свежей крови? Ты можешь бежать куда угодно. Прятаться в заснеженных северных лесах, оставляя путаные следы на сотканном белом покрывале. Но, где бы ты не скрывался, они найдут тебя. Вычислят по красным, пожирающим яркое серебро каплям. Добро всегда побеждает зло, да. Но ты слишком поздно поменял сторону…       Я плавно съехал вниз по стене, ощущая, как вибрирует телефон в заднем кармане куртки. Я просто не мог нажать на подсвеченную зелёным кнопку. Ужасно хотел, но не мог сейчас слушать фальшиво спокойный голос Йоонаса.       Я их всех подвёл. Всех до единого…       Я откинул голову назад, больно стукнувшись о камень затылком, и рвано выдохнул сквозь зубы.       Меня накрывало. Хотелось вылезти из своей кожи и нестись прочь отсюда, пытаясь напоследок надышаться холодным ноябрьским воздухом. Кто знает, сколько ноябрей ещё пройдет прежде, чем я вновь увижу мир по эту сторону решетки…       Я прикусил губу и еле слышно завыл, чувствуя, как сердце стремительно сходит с ума, пытаясь проломить грудную клетку. Неимоверное отчаяние охватывало меня с ног до головы. Пробиралось под ребра, скручивало внутренности и сдавливало и без того напряжённое горло. Я пытался сглотнуть скапливающуюся на языке слюну, но лишь заходился в диком кашле, ощущая, как истерика рвет пересушенную гортань.       Мне было страшно. До безумия жутко. Я прижимал трясущиеся руки ко рту, бездумно прикусывая кончики пальцев, и тихонько скулил, вздрагивая от любого, едва различимого шороха.       Нельзя было долго тут оставаться. Нельзя было позволить крадущимся за мной теням вычислить меня, заманить в ловушку. Растащить меня на куски, выкинув кости в ближайшей подворотне. Нельзя было позволить им поймать меня…       Я сорвался с места и побежал, не особо беспокоясь о конечном пункте назначения.       Гулкое эхо смеялось мне вслед, подгоняло меня в спину резкими порывами ветра, тут же плюясь в лицо крохотными снежинками. Мне казалось, ещё немного, и меня хватит удар. Организм не выдерживал жёсткого перенапряжения, заставляя все тело наливаться невыносимой тяжестью. Я никогда не думал, что это будет так. Никогда не думал, что моя жизнь закончится, так толком и не начавшись. Оборвется из-за однажды неверно принятого решения, черным пятном разлившегося на пожелтевших страницах. Как я умудрился добраться сюда? Как мог позволить смертельному яду Мики растечься по моим венам, отравляя разум и парализуя волю? Как мог позволить ему взять над собой контроль, послушно выполняя все его команды, ни на секунду не задумываясь о стремительно приближающейся бездонной пропасти…       Я упал на землю у одного из многоэтажных зданий, больно стукнувшись коленями о край ступенек и надрывно кашляя.       Всё ещё винишь его в том, что когда-то давно не смог сказать ему «нет»? Все ещё пытаешься переложить ответственность за собственные действия на кого-то другого? В суде тоже будешь размазывать слезы, повествуя о тяжёлой судьбе, и надеяться, что тебя пожалеют и отпустят с миром?       Я прерывисто вдохнул, ощущая, как лёгкие сводит судорогой. Легко было храбриться перед Нико, задвигая ему героическую речь о возможности положить конец его непрекращающемуся кошмару? Легко было рассчитывать на него, осознавая, что он всегда сделает выбор в твою пользу? Ты ведь знал это. Все это время знал… Он никогда не выступит против тебя. А что, если?..       Я до крови прикусил губу, захлебываясь растущим отчаянием.       Он не сможет тебя защитить в этот раз. Сейчас уже точно нет. Что бы он ни сказал, это не будет иметь значения. Ничего не будет. Все слишком далеко зашло.       Я сжал холодные перила, ощущая, как кожу бьёт ледяными разрядами.       Снова думаешь только о себе, Хокка. Долбаный эгоист. Ты просто долбаный эгоист…       Хотелось орать. Разорвать себя изнутри и выкашлять лёгкие. Распороть внутренности и вывернуться наизнанку, даже не пытаясь зашить кровоточащие раны. Нечем зашиваться, Йоэль. Уже давно нечем. Ты сам оборвал все возможные нити. Оборвал самую важную нить…       Меня трясло неконтролируемой дрожью. Подбрасывало на заснеженных ступеньках и сковывало удушающим страхом. Давай, разрыдайся, как малолетний пацан, закати выносящую мозг истерику, хлюпая насмерть забитым носом. Набери такой необходимый номер, молясь всем Богам, чтобы на том конце тебя кто-то услышал. Чтобы этот кто-то сейчас захотел тебя слушать…       Я спрятал лицо в ладонях, нервно перебирая в пальцах непослушные волосы. Нужно было идти. Бежать, как можно быстрее. Прочь. Ползти, все глубже погружаясь в растущие белые сугробы. Сваливать из этого города, из этой страны, из этой жизни… Ты ведь уже пытался из нее свалить, не так ли? Ты просто долбаный неудачник, Хокка. Куда ты собрался бежать? Ты же даже не знаешь, куда… Знаешь… Конечно же, знаешь…       Я до боли прикусил палец, ощущая на языке противный металлический привкус, и тяжело сглотнул, с силой зажав рот ладонью.       Перед глазами на секунду встала тяжёлая дверь подъезда и яркая весенняя зелень чужих глаз. Если бы я только мог… Я хотел. Рвался туда с отчаянием смертника, каждую секунду обрывая себя и не давая этой мысли распространиться, не давая ей полностью захватить мозг ненасытными раковыми клетками. Я уже давно был болен… Давно был отравлен, инфицирован. Против твоей болезни нет лекарства, Йоэль. Остаётся лишь тихо загибаться на морозной улице, надеясь окоченеть быстрее, чем твоя жизнь окончательно превратится в кромешный Ад…       Я вздрогнул, почувствовав, как завибрировал вновь сходящий с ума телефон, и сильнее вжался в ступеньки, обхватывая себя руками.       Я уже не различал ничего вокруг. Теперь перед глазами все плыло, и единственное, о чем я всё ещё мог думать — были те бесконечные в своей прелести секунды, безвозвратно утерянные во мраке погаснувшего вечера.       Вновь мечтаешь возвратиться туда? Навеки остаться среди танцующих снежинок, наблюдая, как темная фигура медленно покрывается тонкой корочкой застывающего времени. Представляешь, как протягиваешь руку, наконец, легко касаясь кончиками пальцев прохладной кожи, и утыкаешься носом в растрепанные волосы, вдыхая забытый аромат парфюма. Ты так давно по-настоящему не был дома… Ты ведь знаешь, куда бежать… Домой. Домой… — Почему-то я думал, что найду тебя здесь, — я поднял голову, тут же столкнувшись взглядом с встревоженным Порко. Он резко захлопнул дверь припаркованного авто и сделал пару шагов ко мне, неуклюже упав рядом. — Надеюсь, ты ещё не успел наделать больших глупостей и не пошел к нему на ночь глядя изливать душу, — Я несколько раз моргнул, вытерев нос грязным рукавом куртки, и уставился на Йоонаса, пытаясь обработать в зависшем мозгу только что услышанные слова. — К кому не пошел? Ты о чем, вообще? — К Нико. Ты у его подъезда сидишь. Знаешь, я за эти пару часов, колеся по всему городу и пытаясь с тобой связаться, по-моему окончательно поседел, и обернуть этот процесс вспять уже не смогу. Ты всё-таки мудак ещё тот, Йоэль, — он тихо выматерился, доставая из кармана примятую пачку и вытянув сигарету, быстро прикурил, разбавляя повисшую тишину клубами белесого дыма — Будешь? — Я машинально мотнул головой, неверяще пробегая взглядом по ярко горящим окнам многоэтажки, пытаясь вычислить одно единственное нужное окно. Не может быть. Этого просто не может быть. Я весь день носился по городу, как умалишённый, стараясь удрать как можно дальше, смешаться с толпой, исчезнуть с последними лучами уходящего на покой солнца. Я совсем не ожидал оказаться здесь. Не мог себе представить, что ноги сами принесут меня сюда. Ты всю жизнь старался убежать. Но всегда бежал по кругу… — А потом я понял, что ты придёшь именно сюда. Если начать думать как ты, то все становится намного проще. Хотя, судя по всему, ты редко когда думаешь, Хокка.       Он выкинул недобитый окурок в сторону и сжал в пальцах полупустую пачку. Мне казалось, я слышу, как один за одним трещат и ломаются хрупкие папиросные хребты. Кашляют пеплом, постепенно выхаркивая раздавленные внутренности и загибаются в дикой агонии, задыхаясь в замкнутом пространстве. Наверное, мне все же следовало закурить… — Давай только без драмы. Ещё ничего не ясно. Не время нагнетать обстановку, — он быстро закинул миниатюрное сигаретное кладбище в карман и повернулся ко мне, чуть прищурившись от яркого света придомовых фонарей. Я хмыкнул, пристально вглядываясь в его потемневшие зрачки. Ты действительно в это веришь, Йоонас, или отчаянно пытаешься убедить в этом нас обоих? — А, по-моему, уже все понятно. Мики очнулся и все рассказал. Я в дерьме. Конец истории. — Мы в дерьме, Йоэль. Мы все там были, не помнишь?       Я до боли прикусил язык, изо всех сил стараясь не съязвить. Я не звал их туда, но какое это уже имело значение? Порко был прав. Мы все в одной упряжке и я не имею никакого права обвинять их в том, что они просто хотели уберечь меня от той тонны говна, в которую я все-равно умудрился нырнуть. В конце-концов, Мики был не единственный, кто пострадал от моих рук, но все остальные жертвы почему-то упорно отказывались сдавать меня.       Он резко выдохнул, проведя ладонью по губам, и замер, уставившись в одну точку куда-то перед собой. Я не сводил с него взгляд, одну за одной отсчитывая несущиеся на огромной скорости в никуда секунды. В этот момент Йоонас был для меня и защитником, и судьей. Мой персональный спаситель и необратимая неизбежность. Адвокат Дьявола. Неплохо, Порко. Тебе подойдёт все из этого. — Слушай, прежде, чем впадать в истерику, давай быстро пройдемся по имеющимся фактам. Нестись в неизвестном направлении сломя голову мы ещё успеем, — Он вновь повернулся ко мне, крепко вцепившись в край нижней ступени. Что ж, радует, Йоонас, что хотя-бы ты способен не падать духом и сохранять холодную голову перед лицом грядущего пиздеца. Сам я чувствовал, как отмирают последние чудом выжившие до этого нервные клетки. — Мики пришел в себя. Это очень и очень хуево. Если честно, я вообще не верил, что это когда-нибудь произойдет. Ни с его травмами. Блин, ты же мокрого места от него не оставил. Просто труп. Труп, который оказался слишком живучий, — Я криво ухмыльнулся, уставившись в ту же точку, что и Йоонас. Мудак был, действительно, через чур живучим. Долбанная крыса, способная уцелеть даже при ядерном Апокалипсисе. Я не удивлюсь, если после всего произошедшего, он умудрится пережить нас всех вместе взятых. — Я не знаю, захочет ли Мики дергать тот змеиный клубок, который вы накрутили. В любой момент одна из нитей может затянуться вокруг его шеи и впиться зубами в сонную артерию.       Он кашлянул, плотнее закутавшись в свою куртку и вновь потянулся к карману, все так же смотря куда-то в темноту безлюдной улицы и почти не мигая. — Итак, что мы имеем? У меня есть пару наспех прикинутых вариантов, но я без понятия, какой по итогу может раскрутиться. Мики может ничего не рассказать, потому что понимает: в таком случае Нико не останется в стороне. Он все просчитал ещё тогда. Нико не тот человек, который при удобной возможности подставляет тех, кто ему дорог. Он будет стоять за тебя. Даже ценой собственной жизни. Он запросто может заявить на Мики. Полтора месяца — ещё не срок для отказа от возбуждения уголовного дела, а в больнице, наверняка, зафиксировали все травмы. И это ведь не единственный его грешок. Нико может запустить механизм, который невозможно будет остановить. Он — главный свидетель. Свидетель, который, опять же, тебя не выдаст. Да, там были ещё другие. В его банде. Несколько человек, которые способны ткнуть в тебя пальцем, но Мики не настолько наивен, чтобы думать, что все будут верны ему до конца. Он прекрасно знает, что они разбегутся кто куда, спасая свои шкуры. С ним рядом останется только Марк, но ты ведь говорил, его не было там в ту ночь.       Я рассеяно кивнул, неосознанно прокручивая в пальцах никак не желающий высыхать после купания в снегу мобильник. Его слова имели смысл. Наверное, имели. Но мой охваченный паникой и липким страхом мозг не мог собрать их в единое предложение, то и дело зависая в попытках обработать хотя-бы что-нибудь из вышесказанного. — Дальше, — Йоонас выдохнул, нервно барабаня пальцами по колену. Мики заявит на тебя, надеясь, что Нико не вмешается. Но Мики хорошо разбирается в людях. Не поэтому ли он выбрал Нико своей жертвой? Он слишком… Слишком благороден, чтобы молча смотреть, как тебя терзают.       Я не знал, что ответить. Не двигаясь наблюдал, как постепенно гаснут фонари в доме напротив, и ускользал… Летел выше, цепляясь ботинками за уступы, замирая у темного, лишённого жизни окна. Он не может так поступить. Просто не может… Он будет стоять за тебя. Даже ценой собственной жизни… Эти слова невыносимо скребли горло, обжигали кожу и кровоточили на бледных губах. Я прокручивал их в голове вновь и вновь, останавливая проигрыватель через каждые пару секунд, пытаясь уверить себя, что Порко все же ошибается. Он же не может, в самом деле, так подставиться из-за меня…       Перед глазами одна за одной мелькали расплывчатые картинки, накладывались друг на друга, размывая и так нечёткие контуры. Я цеплялся за каждую, невольно погружаясь в оживающие воспоминания, нырял все глубже в темные воды вновь добравшегося до меня прошлого.       Я снова видел бегущую за край бесконечности выкрашенную в белый линию на изученной до мельчайших трещинок стене больничного коридора. Вновь ощущал разрывающее грудь сердцебиение, едва касаясь ладонью недоступной ранее, светлой двери. Он впустил меня. Впустил… Несмотря на то, что я совершил. Несмотря на подползающую со всех сторон панику, которую не смог контролировать. Наступил на горло своему страху и растущей изнутри горечи. Он вновь пожертвовал собой ради моего спокойствия… — У меня есть ещё третий вариант, — Йоонас кашлянул, вырывая меня из собственных мыслей. Я вздрогнул и машинально кинул взгляд на занавешенное темными шторами, кажущееся пустынным, окно. Его комната всегда соответствовала его внутренним переживаниям. — Что, если Мики решит, что Нико уже его сдал? Это самый хуевый вариант. Засранец не упустит возможности утащить тебя за собой. И тогда тебе действительно пиздец. — Спасибо за поддержку, Йоонас, — я хмыкнул, нервно проводя рукой по волосам на затылке. — Иди ты, Хокка. Иногда я сам удивляюсь, как с твоей кармой тебе достался такой офигенный друг, — Я слабо улыбнулся, на мгновение прикрыв глаза. Да, Йоон. Где бы я уже был без тебя? Ты точно личный Ангел-Хранитель, непонятно за какие заслуги приставленный к такому идиоту, как я. Жаль, что нашептывающий мне на ухо Дьявол в один момент оказался сильнее. — Если честно, мне весьма слабо в это верится.       Порко все же закурил, вытянув из кармана ещё одну пачку. Я с усилием сглотнул появившуюся горькую слюну, прикрыв глаза и жалея, что не могу зажать ещё и нос. — Мики не боялся огласки, оставляя Нико у гаражей. Он знал, что этого не будет. Долбаный психопат. Ничего не боялся и ничем не рисковал. Впрочем, одно он все же не предусмотрел, — Йоонас медленно затянулся и на миг задержал дыхание. — Ученик превзошел своего учителя.       Я с силой сжал зубы, чувствуя, как меня снова накрывает. Я ощущал подступающие к горлу горькие слезы, и пару раз глубоко вдохнул, стараясь не разреветься вновь. Я бы мог этого и не делать. Рыдания застряли где-то в глотке, образовав спутанный клубок, и так и не увидели свет, постепенно засохнув под палящими лучами заполняющей меня пустоты. Мне было гадко. Мерзко. Абсолютно отвратительно осознавать, во что я умудрился превратиться за последние несколько лет. Кем я мог стать, и кем в конце-концов стал.       Я чувствовал, как сравнение с тем ублюдком заставляет поднимать голову так старательно игнорируемую мною темную сторону. Позволяет ей рассыпаться на тысячи мелких осколков, тут же впитываясь в каждую клетку. Разливаться по организму сводящим с ума и выжигающим до тла опустошением. В это мгновение я ощущал себя отжившим свое стариком, на пороге смерти решившим оглянуться назад на пройденный им путь.       Гордиться особо оказалось нечем. Хотя, наверное, Мики мог бы мной гордиться… — Ты боишься? — Я посмотрел на Йоонаса, остановив взгляд на его чуть трясущихся пальцах.       Я не представлял, как он это делает. Как ему удается сохранять спокойствие даже в такой ситуации, когда в ближайшем будущем он вполне реально может делить со мной одну камеру на двоих и драться за шанс занять верхнюю койку. Когда у меня самого дрожат колени, а отовсюду слышится шум выехавшей за нами машины. — Боюсь, — я кивнул. — А ты?       Я не знаю, зачем я задал этот вопрос. Ответ был и так ясен. Наверно, мне просто было необходимо потянуть время. Заполнить его бессмысленными словами и ничего не стоящими фразами. Я боялся оставаться один. Страшился того момента, когда Йоонас медленно встанет, отряхивая снег с джинс, и предложит довести меня до дома. Не важно, до его или моего. Я не готов был вновь оставаться один на один с моими демонами. С моим самым главным демоном… — Тоже.       Я замер, пытаясь переварить такое простое слово. Это было неожиданно. Не то, чтобы он не имел права на это чувство. Просто за все это время я слишком привык к ощущению защищённости и внутреннего комфорта рядом с ним. Привык чувствовать его внутреннюю мощь, стальной стержень, дающий мне неисчерпаемый запас силы и веру в то, что однажды я все смогу преодолеть. Он был тем единственным постоянным, что присутствовало в моей жизни, полной неприятных внезапностей. Наверное, мне просто нужно было знать, что мне всегда есть за что ухватиться. И я не хотел видеть, как начинает раскачиваться моя надёжно до этого стоящая крепость. — Что? Думал, ты тут единственный, кто боится присесть на пару десятков лет? У меня вообще были свои планы, но Мики их неплохо так подкорректировал. Буду, если что, играть рок на зоне. А там, гляди, и аудитория подтянется, — Я прикусил губу, понимая всю бессмысленность готовых сорваться с языка слов. Я вас с собой не звал. Не ожидал, что вы заявитесь, пытаясь спасти мою запятнанную душу. Ты ведь знал, на что шел, Йоонас.       Я быстро выдохнул, сжимая в пальцах тоненькую шею мерзко орущего голоса, с удовлетворением чувствуя его предсмертные конвульсии. Неужели то, через что ты прошел, так ничему тебя не научило? Неужели, ты так и не сделал никаких выводов? — Я не думал, что мне будет так страшно… — я медленно опустил голову, понимая, что не смогу сейчас вынести пронизывающий до костей взгляд Порко. — Ты всего лишь человек, Йоэль. Что бы ты там себе не напридумывал, это нормально — испытывать страх. Никто тебя за это не осудит. — Просто я…мне было все равно тогда, понимаешь? В тот момент, когда я узнал, что Мики все же совершил это… В то мгновение мне было все равно, что будет со мной после. Все, о чем я мог думать — это причинить ему самую страшную боль, какую только возможно. Хотелось заставить его страдать так же, как он заставил страдать Нико. Я хотел отомстить, и мне было похер, схватят ли меня сразу же или через некоторое время. И до этого тоже. Я понимал. Всегда понимал, что Нико вправе меня сдать. Я ему это предлагал, но…       Я закашлялся, проведя ладонью по лбу. Что я ещё мог сказать? Что я просто трус, у которого сердце уходит в пятки от мысли о заслуженном наказании. Заслуженном. Да, я полностью заслужил его. — Но знаешь, что? Я все так же не жалею о том, что сделал. Ни грамма. Мне страшно. Очень. Но, если Мики все расскажет, я не буду сопротивляться.       Йоонас издал тихий смешок и я поднял голову, несмело взглянув ему в глаза. — Я горжусь тобой, Йоэль. Правда горжусь.       Я застыл, чувствуя, как воздух вокруг становится густым, плавно заполняет лёгкие, не давая сделать ни малейшего вдоха. Дышать. Я в одно мгновение забыл, как дышать… — Я помню, каким ты был в дни нашего первого знакомства. Забитый пацан в вечно рваных от падений джинсах, с гитарой в руках и озлобленный на весь мир. Мики просто идеально надавил на нужные точки, сказал тебе то, что ты хотел услышать, и все завертелось, закрутилось. Ты знаешь, я часто себя спрашиваю, как я мог не заметить, куда ты вляпался… Это ведь была просто трясина. Настоящая Черная дыра, без преувеличений. Один неосторожный шаг и… Но ты смог…       Он прервался, нервно облизнув губы. Я не ожидал это услышать. Не мог даже вообразить этот момент, раз за разом обвиняя себя в том, что втянул их во все это. Что втянул его во все это…       Он должен был быть рассержен. По законам Вселенной, он должен был быть тем, кто ради профилактики вставлял мне пиздюлей каждый день, на повышенных тонах выговаривая за свои нервы и рушащуюся на глазах жизнь. Я не мог подумать, что он будет сидеть вот так на стремительно покрывающихся снегом ступенях чужого дома, бездумно теребя в пальцах край собственной куртки, и одно за другим произносить такие нужные мне сейчас слова. «Я горжусь тобой, Йоэль. Горжусь тобой…». — Знаешь, это прозвучит немного грубо, но… Я рад, что ты тогда заметил Нико. В самый первый раз. Кто знает, сидел бы ты сейчас здесь, если бы тогда просто прошел мимо…       Я несколько раз моргнул, нахмурившись.       Йоонас неловко прочистил горло и повернулся ко мне, пытаясь встретиться со мной взглядом. — Слушай, Нико не заслуживает того, через что ему пришлось пройти. Блять, да никто не заслуживает подобного. Но что-то в нем заставило тебя передумать. Остановиться. Перестать творить то, что ты творил, и начать меняться. Вылазить из пропасти, ежесекундно рискуя упасть и быть сожранным заживо. Он сумел до тебя достучаться. Найти того хорошего парня, которого Мики так упорно пытался задавить. Он поверил в тебя, и я тоже верю.       Йоонас прикрыл рот рукой, громко закашлявшись, и встал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Затем вновь полез в карман, вытряхнул порядком поюзанную пачку и быстро закурил, чуть приподняв голову и пробегая взглядом по темным однообразным окнам. — Он решил бороться за тебя, и, знаешь, он стоит того, чтобы и ты поборолся, — Я тяжело сглотнул, ощущая, как душивший меня ком потихоньку сдвигается с места.       Я думал о его словах. Размышлял о них всю недолгую дорогу до дома, прокручивал их в голове, тихо поднимаясь по ступенькам, проговаривал их шепотом и вслух, третий час валяясь на раскаленной от тревожного ноября постели, таращась в разрисованный черными тенями светлый потолок.       Решетка. Фантомные прутья, сквозь которые просачивается лунный свет.                         Искусственная клетка, которая вскоре станет совсем реальной.       Я не понимал, стало ли мне легче после разговора с Порко. Может быть. Совсем на крохотный грамм, которого оказалось достаточно, чтобы окончательно не захлебнуться своим страхом. Мне было интересно, о чем сейчас думает этот мерзавец. Какие планы строит, четко просчитывая в уме все за и против. Где понаставит ловушки в только что начерченных схемах. Он всегда был на шаг впереди. Всегда сам устанавливал собственные правила. Мне безумно хотелось влезть в его голову. Я хотел и одновременно страшился одной только мысли об этом. Я боялся вновь потеряться в больных фантазиях, утонуть в заливающей его мозг жестокости, слиться в одно с его уродливым отражением. — Не вздумай теперь даже на минуту вообразить, что у тебя есть что-то общее с этим ублюдком. То, что ты совершил, не ставит тебя на одну ступень с ним. И это понимают все. Кроме тебя, — Йоонас неспеша завел двигатель, наблюдая, как я открываю дверцу машины и почти вываливаюсь на тротуар. Руки беспощадно тряслись, а ноги были настолько слабыми, что я едва удерживал равновесие, бредя к освещенному уличными фонарями крыльцу. — Йоэль. — Да? , — я медленно обернулся, запнувшись о что-то скрытое под толщей снега, и посмотрел на него, чуть прищурившись от бьющего по глазам света. — Пока сильно не высовывайся. Мы не знаем, куда завернет все это дело, так что не стоит привлекать к себе внимание. Меньше шарься где попало, и сотри с лица это виноватое выражение. Я постараюсь разузнать, что там и как, хотя, ничего не обещаю.       Я кивнул и направился к двери, ощущая, как взгляд Порко прожигает мне спину. Там давно уже дыра, Йоонас…       Я перевернулся на другой бок, покрепче сжимая в руке телефон.       Я хотел ему написать. Нет, не так…       Я умирал от желания связаться с ним. Нуждался в этом всей душой и рвался к нему всем сердцем. Я был без понятия, дошли ли до него последние новости, и часть меня желала, чтобы он как можно дольше находился в информационном вакууме, подальше от вот-вот норовящего упасть на него груза. Я не мог даже представить, что он почувствует в тот момент, когда наткнется на это неприятное известие.       Я до боли стискивал зубы, ощущая, как на коже выступает холодный пот, и повыше натягивал одеяло, уверяя себя, что Нико точно ничего о случившемся и не узнает.                   Господи, да он даже от Йоонаса шарахался, не говоря уже об мне. Что с ним будет, когда он поймет, что его самый страшный кошмар незаслуженно получил вторую жизнь и вновь воскрес из пепла.       Я прикрыл глаза, перевернувшись на другой бок и свернувшись в неуклюжий комок.       Я больше не мог его втягивать в это. Не хотел вновь поливать грязью его имя, запятнать его образ, позволив кому-то полоскать в дерьме мои воспоминания о нем. Я втянул его во все, что сейчас происходит, и выкручиваться теперь тоже должен самостоятельно.       Это уже не его игра. Он давно сошел с доски, и я не имею никакого права тянуть его обратно, пытаясь спрятаться от гнева короля за его спиной.       Я вздрогнул, почувствовав, как в ладонях задрожал мобильник. Меня самого трясло.       Мотало во все стороны, и трусило словно в лихорадке. Больше всего я хотел отключиться. А, ещё выпить. Нажраться до потери сознания, резко погружаясь в бескрайнее темное пространство. Без сновидений. Без чувств. Без эмоций. Я был полон ими. Они мешали мне дышать. Забирались в лёгкие и закупоривали трахею. Хотелось выжать себя. Свернуть и выцедить до капли, ощущая, как они стекают в уютный слив, навеки теряясь среди ненужного барахла. Я хотел забвения.       Телефон вновь ожил, и я медленно нажал на клавишу разблокировки, представляя, как нажимаю на спусковой крючок. Одна секунда и все будет кончено. Труп не приговаривают к тюремному заключению. Я моргнул, автоматически пробегая пальцами по клавишам. Два новых сообщения.       Перед глазами на мгновение потемнело, и я быстро вдохнул, приподнимаясь на локте.       Я боялся. Да, именно так. Перебирал в голове все фразы, которые могли бы подойти в данной ситуации, и мысленно готовился дать отпор. Марк. Почему-то я ставил именно на него. Он был слишком труслив, чтобы действовать в одиночку, но теперь мог почувствовать себя гораздо увереннее, зная, что Мики жив.       А ты думал, тебе это сойдёт с рук? Ты же знал, что от них никто живым не уходит. Это было лишь делом времени. Ты их, или они тебя. Убийство всегда похоже на Чёрную дыру.       Вязкое нечто, засасывающее тебя внутрь своим огромным ртом. Стоит лишь пересечь черту и назад дороги не будет.       У тебя больше нет пути назад, Йоэль…       Я открыл сообщение, тупо уставившись на вмиг потерявшие смысл два слова, черными буквами впивающиеся в обожжённые белизной зрачки.       «Как ты?».       Я замер, третий раз подряд перечитывая имя отправителя, и тяжело сглотнул, ощущая, как зрительный нерв постепенно теряет связь с мозгом.       «Я знаю о Мики…»       Я провел ладонью по лицу, пытаясь вдохнуть, но получилось лишь выдохнуть последние крохи кислорода.       Он за все это время мне сам не писал. Ни разу с тех пор, как прислал сообщение с Днём рождения, и я даже не ожидал, что он когда-нибудь осмелится… Тем более, сейчас, когда…       Я медленно подполз к краю кровати, съезжая вниз на ковер, и перевел взгляд на приоткрытое окно.       »…- Я всегда сплю с открытым окном. Даже зимой…»       Я поёжился, поджав колени ближе к груди, и глянул на новый запечатанный конверт посреди экрана. Я же должен быть рад. Должен испытывать неописуемый прилив сил, захлебываться небывалым восторгом, ощущая, как сердце окончательно сходит с ума, в считанные секунды пробегая марафонскую дистанцию. Он сам идёт на контакт. Разве не этого я ждал, часами гипнотизируя его номер в телефонной книге? Не этого ли желал, пытаясь утопить свое отчаяние в очередной бутылке надоевшего пойла? Господи, я же даже не надеялся на такое. Это было лишь несбыточными мечтами и горячечным бредом воспалённого от горя мозга. Так, почему сейчас, все это я ощущаю — это вновь сгибающую меня пополам тревогу, ломающую все мои кости и обжигающую вены?                   Медленно пилящую артерии тупым ножом.       Он сам тебе пишет… Сам держит в руке этот нож…       Зачем он это делает? Зачем?       Я прикрыл глаза, огромным усилием воли игнорируя ещё одно пришедшее сообщение.       Тебе вновь хочется спрятаться? Укрыться под толстым слоем шумо-, звуко- и эмоциинепроницаемого полотна и застыть на сотню лет в благостном неведении?                   Полезешь прятаться под собственную кровать или побежишь просить помощи у родителей, испуганно забиваясь под их одеяло? Ты можешь день и ночь убеждать себя, что все в прошлом, но ты всё-таки трус, Хокка.       Чего ты на самом деле боишься? Не справиться с эмоциями? Задохнуться от все нарастающей паники? Понять, что Нико осознал ступень твоей жестокости и спешит сообщить, что с убийцами дел не имеет? Уже чувствуешь слабую вонь постепенно разлагающейся плоти? Ты гниешь изнутри, Хокка. Гниешь давно, и он точно ощущал эту гниль. Ему стоило прекратить все это гораздо раньше. Отравление трупным ядом никому ещё не шло на пользу.       Я вдохнул и тут же закашлялся, ощущая, как на лбу выступает холодный пот.       Ты хоть представляешь, что он чувствует в это мгновение? Его жизнь сегодня совершила оборот в триста шестьдесят градусов и затормозила у знакомого начала, едва не врезавшись в долбанную красную ленточку у старта. Собственная комната страха без дверей и окон. Ноль шансов сбежать, стопроцентная возможность вышибить себе мозг в темном и пыльном углу.       Ты думал, почему Мики больше не приходит? Не вымазывает собой пол и стены, скребя ночью ногтями по паркету? Все просто. Теперь он навсегда переселится к нему. В его голову. В его кошмары, в его реальность. Сплетет там паутину и сожрёт его, как большой голодный паук. Его паутина прочная. Ты сам так и не разорвал ее.       Я всхлипнул, вслепую тыкая по кнопкам. Я хотел это прочитать. Хотел бы не прочитать. Уже не понимал, что я именно хотел. Хотел бы не хотеть. Просто, хотел бы не… Все, что угодно не…       Перед глазами прыгали яркие круги. Превращались в точки. В буквы. В слова. В имеющие значение слова. В слова, которые я не ожидал прочесть.       «Мне понравился подарок. Не стоило, правда, но спасибо», — Я моргнул, глупо уставившись на последнюю фразу. Подарок. Спасибо за подарок. В голове лениво щёлкнул выключатель, и я на секунду завис, прислушиваясь к звуку его тихих шагов, навеки застывших в моих барабанных перепонках. Это было словно жизнь назад. Сколько жизней ты уже прожил? Просрал? Счётчик все тикает. Скоро будут одни нули.       Телефон вновь звякнул, и я быстро распаковал письмо, бездумно потянувшись за лежащими на тумбочке сигаретами.       «Когда ты это сделал? Порезы на руке?»       Я не удержал вытащенную сигарету, и она упала куда-то на ковер, потеряв сознание и затихнув.       Мне хотелось последовать ее примеру. Упасть на пол и притвориться мертвым, но я больше не мог отступать. Мне был нужен этот разговор. Ты же хотел влезть ему в голову.       Хотел окунуться в бушующий океан его мыслей. Хоть, одним глазком поглядеть, что творится в его душе, так почему сейчас тебе так хочется спасовать? Ответ ты знаешь, Хокка. Ты ведь знаешь.       Я машинально потёр запястье, постукивая пальцем по экрану. Он не спрашивал, «зачем». Лишь когда… Когда…       Блять, Нико, как тебе так хорошо удается чувствовать людей? Считывать их эмоции?       Месяцами молчать, а затем прибить одной фразой, ковыряя при этом внутренности тонкой зубочисткой.       Отвечать не хотелось. Я понимал, почему. Стыд. Я стыдливо старался натянуть рукава своей кофты пониже, только бы не дать Нико ещё один шанс убедиться в моей слабости, и я до сих пор помнил, как он пытался сделать то же самое в больнице. Мои шрамы совсем меня не украшают. Они останутся на моих руках вечной татуировкой и горьким напоминанием о собственном бессилии.       Я рвано вдохнул, открывая чистое окошко для сообщений. На руках Нико подобных напоминаний я не заметил.       Слова не шли. Я снова и снова стирал написанное и начинал заново, не в состоянии оформить свой бессвязный поток мыслей в нечто более-менее подходящее.       В конце-концов, кое-как выдавив из себя пару предложений, я быстро нажал на кнопку, боясь передумать, и смахнул челку со лба, сильнее вжавшись спиной в диван.       «После того, как пошел к Мики. Я думал, это будет хорошей идеей. Лучшей из всех возможных. Я просто не мог иначе. Ты, Мики. Все свалилось в одну кучу, и я… Ты считаешь меня слабаком?»       Блять, Хокка, конечно считает. Сейчас напишет о «всегда есть выход» или что-то типа того. Только где он, тот выход? Где выход для меня сейчас? Лишь окно. Йоонас будет рад, что я не повторяюсь.       «Нет, не считаю. Ты просто запутался. Это не имеет ничего общего со слабостью. Глупая фраза — клише, но я тебя понимаю, как никто другой. Иногда я сам не могу разобраться, что происходит у меня в голове. Голоса орут на полную, превращаются в один сплошной шум, и я уже не слышу себя. В такие моменты хочется лишь, чтобы все быстрее прекратилось, и очень трудно заново обрести контроль. Просто ты более импульсивен, и это может привести к необратимым последствиям. Я боюсь того, что с тобой происходит. И может произойти».       Меня словно облили холодной водой. Я все вдыхал и вдыхал, не в состоянии выдохнуть, ощущая, как распухают лёгкие и идёт кругом голова.       Казалось, я только сейчас сообразил, что происходит. Я не мигая смотрел в исписанный ровными буквами экран, ощущая, как кончики пальцев слегка покалывает, а по коже разливается давно утерянное тепло от неожиданно накатившей ностальгии.       Я уже забыл, каково это. Вот так общаться с ним, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы, а рассвет медленно сменяет разлившуюся чернильным пятном непроглядную ночь. Я уже совсем не ждал рассвет, ослепнув и оглохнув в этой мрачной тишине, и сейчас ощущал, как непривычный свет режет глаза, а в ушах звучит тихий шепот Нико… Оказывается, я до сих пор помнил его голос и был уверен, что не смогу забыть его даже через сотню лет.       «Я боюсь того, что с тобой происходит…» Нет, Нико, правда, как тебе удаётся оставаться таким после того, что с тобой случилось? Как ты смог сохранить хотя бы крохи сочувствия и человечности после того, как Мики выжал тебя досуха, расплескав все сострадание красным по пыльному полу? Снова судишь по себе, Хокка? Ты бы моментально завял, как растение в пустыне, не будучи способным ни напоить других, ни напиться самому.       Я поджал губы, проведя ладонью по лицу, и, наконец выдохнул, прокручивая в мозгах последнюю засевшую там фразу. «Я боюсь того, что с тобой происходит. Боюсь…» Разум клещами вцепился в это слово, не желая с ним прощаться. Не желая выпускать его из цепкой хватки. Боюсь… Ты правда настолько меня боишься? Твою мать, Хокка, конечно боится. Разве не это он вчера продемонстрировал, на ходу возвышая одну за одной километровые преграды? Разве не это ты видел в его глазах, не это ли чувствовал в каждом его движении? Он насквозь пропитан страхом. Дышит окутавшим его ужасом и существует в созданном специально для него кошмаре.       Да, я видел все это… видел… Но отказывался принимать. Отчаянно цеплялся за каждую его эмоцию, выискивая самый крохотный намек на то, что я снова неверно все интерпретирую, накручиваю себя, неправильно все понимаю. Он еле держал себя в руках от душащей его паники, да, но он ведь сам пришел… Может, тогда не так все плохо?       Я сжал зубы, борясь с желанием задать этот тупой вопрос. Ты боишься меня, Нико? Ты боишься меня?       Мне нужен был этот ответ. Я до безумия желал увидеть на экране три крохотные буквы, вместо засевших у меня в мозгу раздражающих двух. Хотел понять, что действительно ещё не всё кончено, и он сможет дать мне ещё один шанс.       Этот вопрос зудел в моей голове. Заставлял мысли чесаться и кровоточить. Не оставлял меня ни на минуту все время с того злополучного мгновения в палате. И я хотел покоя. Хотел, чтобы меня убедили в обратном, заставляя все опасения разлететься по ветру и исчезнуть в предрассветной дымке. Он ведь пришел… Сам пришел… И я так хотел быть обманутым… Обмани меня, Нико…       «Ты боишься меня?»       Время снова остановилось. Я считал медленно ползущие секунды, пиная их в спину, но они никак не ускорялись. Лишь замертво падали, заставляя плетущихся сзади спотыкаться об их безжизненные тела, замедляясь ещё сильнее. Мне казалось, прошли часы прежде, чем на экране появился знакомый квадратик, и я быстро открыл его, ощущая, как сердце заходится в неистовом ритме.       «Да».       Вот и все. Это точно было все. Смертельное «да» черными буквами на ненавистном белом фоне. Красными дорожками по дырявому сердцу.       Пустота. Я ощущал ее как никогда явно. Летел вниз на огромной скорости, не чувствуя опоры и собственного тела. Задыхался от бьющих мне в лицо воздушных потоков, не в состоянии сделать хоть один вдох.       Ты боишься меня? — Да…       Осознание медленно заполняло каждую клетку, заставляя сердце отчаянно сжиматься. Я думал, что был готов к этому. Я ведь все заранее знал. Ещё до его ответа. Я думал, что знаю. Надеялся, что ошибаюсь…       Зачем ты тогда приходил, Нико? Зачем продолжаешь наступать на горло своим желаниям, позволяя себе рассыпаться на мелкие песчинки под натиском огромных волн?       Почему продолжаешь жертвовать собой, позволяя призраку Мики раздирать себя на части? Почему ты просто и дальше не мог держать меня в неведении?       Телефон мигнул, и я всхлипнул, пытаясь попасть дрожащими пальцами по нужной клавише.       «Нет. Не боюсь. Я не знаю, как это объяснить. Ты для меня словно разделен на двух разных человек. Знаешь, как в фильмах показывают. Две разных сущности. Одно тело. Я пытаюсь себя контролировать. Иногда путаюсь. Тогда мне кажется, я схожу с ума. Накатывает со всех сторон, и я не могу выплыть. Вспоминаю, что это был ты. Рядом с ним. На другой стороне. И меня охватывает дикая паника. Не могу пошевелиться. Не могу вдохнуть. Как в кошмарном сне, но все наяву. А потом прихожу в себя, но это уже не я, понимаешь? И я не знаю, где я. Где я, который был раньше?»       Я прервался, не в состоянии больше прочитать ни строчки. Мне нужен был перерыв.       На минуту, на год, на жизнь.       Ты радовался, что не похож на него?       Позволил убедить себя, что между тобой и Мики нет ничего общего. Не делай поспешных выводов. Он говорил не делать поспешных выводов. Что ты сейчас скажешь, Йоонас? Что ты скажешь на это?       Я откинул назад голову, чувствуя, как хрустят потревоженные позвонки, и уставился в потолок.       Знакомое отчаяние дергало меня за вновь впившийся в шею фантомный шланг, проводило иллюзорным лезвием по затянувшимся шрамам, заставляя невидимую кровь заливать мои руки и стекать с кончиков пальцев, вымазывая алым светлый ковер.       Это был конец. Жирная точка в финале моей охрененной истории. Мне казалось, я слышу, как в углу тихо завывает пережеванный Мики, баюкая свои раздробленные кости.       Проводит ногтями по паркету, ползет ближе, выдыхает из разодранных лёгких морозный воздух, заставляя мою кожу стекленеть и трескаться.       Я не знаю, где я. Где я, который был раньше?       Я не думал, что это будет до такой степени больно. До выкручивания внутренностей, до оледеневшей в венах крови, до выстрела в висок.       Находиться в подвешенном состоянии было проще. Пытаться представить, что он чувствует, не зная наверняка, было проще. Изводить себя разьедающими предположениями, яркими картинками в истощенном мозгу, было проще.       Намного проще, чем лицом к лицу столкнуться с обличенными в буквы кошмарами.       Это не сон, Хокка. Не твои лишенные смысла и реальности догадки. Ты действительно уничтожил его. Растащил на части, превратив их в ужасное месиво, и он не знает, как теперь собрать себя воедино. Как склеить все куски обратно, сшить так, чтобы не осталось никаких следов. Ты радовался, что не видел его шрамы?       У создания Франкенштейна их, на самом деле, немало.       Я всхлипнул, сворачиваясь в клубок прямо на полу и утыкаясь носом в пропахнувший кровью ковер. Телефон в руке дрожал вместе со мной, грустно мигая жёлтым глазом.       Зачем он продолжает мне писать? Ведь он уже все сказал. Я — чудовище. Монстр.             Человек с двумя лицами и отсутствием хотя бы одного сердца. Его кошмар, сжимающий его все сильней в своих цепях. Я ему дал ключ. Почему он их просто не снимет?       Мобильник вновь завибрировал, и я поднес его ближе к лицу, пытаясь сфокусировать зрение. Теперь точно все будет кончено. Я почти с мазохистским удовольствием распаковал сообщение, надеясь, что сейчас он мне все выскажет прямо в лицо, и я, наконец, смогу закрыть страницу по имени Нико Моиланен, которая никак не желала покинуть обветшалую книгу о моем существовании. Признайся, что ты просто насильно вклеил ее туда, боясь, что однажды она расправит крылья и улетит.       Его несло, и я не собирался его останавливать.       «Ты боишься быть слабым, но у нас всех свои слабости, Йоэль. Мне обидно, что я просто не могу совершить над собой усилие и забыть, изгнать, стереть ту твою часть, которая уже не существует. Я не боюсь тебя. Даже не так. Я не знал, что существует много сортов страха. Его разновидностей. Они душат по-разному, мучают по-разному. В моем отношении к тебе целый коктейль разных оттенков. Страх имеет свои тона, Йоэль. Я боюсь, да, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу стереть их полностью. Вывести их, как выводят чернила с тетради, пока не остаётся белый лист. Но, по крайней мере, я теперь могу их разграничить. Прости, я понимаю, что все запутанно. Я и с собой объясниться не в состоянии, не то, чтобы объяснить это тебе.»       Я вдохнул, тут же закашлявшись от заехавшего в лёгкие воздуха. Дышать.                         Оказывается, я могу дышать. В голове постепенно прояснялось, и мне казалось, что именно в тот момент я видел, как из-за горизонта появляется до этого спавшее летаргическим сном солнце. Карабкается все выше, наконец достигая моего окна, и заглядывает внутрь, невесомо проводя тёплыми лучами по моему лицу. Я больше точно не чувствовал холода…       »…Я не боюсь тебя…» Одна единственная фраза, неожиданно потерявшаяся в этом сообщении, теперь цеплялась за веки, висла на кончиках ресниц, раскачиваясь перед глазами.       »…Я не боюсь тебя…»       Все остальное мгновенно теряло важность, растворялось в густой тьме, забирая с собой останки разлагающегося Мики.       В этот миг мне было бы все равно, если бы мне зачитали смертный приговор. Я был жив. Теперь я точно был жив, и я был дома. Вдыхал призрачный аромат его парфюма и видел перед собой его промокшую под сентябрьским дождем жёлтую куртку. Я был дома.       Осталось вернуть домой и его…       Телефон вновь звякнул, и я тут же распечатал конверт, жадно вглядываясь в строчки.       «Я даже не понимаю, зачем я это пишу. Наверное, просто хочется выговориться. А мой дневник меня уже не выносит. По телефону всегда проще. Не видишь собеседника. Не видишь его глаз. Того, что может быть в этом взгляде. Не один ты чувствуешь это. Стыд. За то, что совершил. За то, что совершили против твоей воли. Живёшь прошлым. Ставишь везде надоевшую частицу «бы», надеясь, что однажды она потеряется по дороге. Я часто думаю о том вечере. Думаю о том, как мы позволили Мики зайти так далеко. Я не хочу верить в судьбу, не хочу верить в то, что так было предрешено, но так проще. Только этот вопрос все не уходит. Почему я?»       Я прижал ладонь к лицу, ощущая, как наружу просятся горькие слезы. Как мы здесь оказались? По обе стороны общей драмы. Через сотни лет после недавнего лета. Почему я? Почему? Ты задавал уже этот вопрос. В начале пути и в конце, и у меня все так же нет на него ответа. Просто так получилось. Я совсем не хотел верить в судьбу. Эта дрянь не могла намеренно так с ним поступить. Случайность, Нико, долбанная случайность, отобравшая у тебя все. Случайность по имени Йоэль.       Я хотел попросить прощения. Бежать к нему, утопая в снегу босыми ногами. Хотел рыдать… Как же я хотел рыдать. Залить слезами весь мир и утопиться в этой солёной воде самому. Упасть у его ног и уснуть вечным сном. Найти этот долбанный ответ.                   Сделать так, чтобы ему никогда не пришлось его искать.       Я всхлипнул, позволив слезе все же скатиться по щеке. Буквы перед глазами начинали расползаться, превращаясь в грязевые потёки. Пропитывали собой идеальную белизну недавно выпавшего снега.       Ты знаешь, какое на вкус отчаяние? Оно тает на языке, отдавая дешёвыми сигаретами и вонючим, скрученным впопыхах косяком. Течет по горлу теплой кровью и пахнет невыносимыми муками совести. Я задыхался своим отчаянием и захлебывался в его.             Глотал его безысходность огромными глотками, ощущая, как она растекается по комнате, блокируя все выходы. Клетка. Я был в его клетке. Бил ладонями по стеклу, пытаясь разглядеть хоть одну трещину, и ударялся о новые возводимые прямо на глазах стены. В голове шумело, а сердце гналось вперёд, как сумасшедшее, застревая в горле и мешая дышать. Я вновь ощущал ползущую из темных уголков и усиленную в десятки, сотни раз, панику. Она прогрызала дыры в моих внутренностях, сдавливала грудную клетку, заставляя лёгкие содрогаться в предсмертных конвульсиях. Заползала в ушные проходы, скручивая там свои огромные кольца, и орала до боли знакомым голосом, вцепившись когтями мне в мозг.       Почему я?       Я не выдержал. Сорвался с места, неуклюже впечатавшись в край кровати, и понёсся вниз, совершенно не переживая о создаваемом мною шуме. Я больше не мог это выносить. Не мог терпеть ту разрывающую истерику, что наполняла меня до краев. Она текла по моим венам, обжигала артерии и душила… душила…       Я не понимал, как он может жить с этим ощущением. Как ему удалось просуществовать несколько месяцев, не растворившись в поглощающей его горячей лаве.       Как ему удалось так долго удерживать эту лаву внутри себя…       Я вылетел из дома, с разбегу приземляясь в большой сугроб прямо рядом с крыльцом.       Кожу тут же обожгло холодом, и я почувствовал, как она немеет, покрываясь мурашками. Я сделал глубокий вдох, глотая морозный воздух, и упал на спину, ощущая, как снежинки пробираются под плотную ткань свитера. Вдох-выдох.       Ты должен дышать, Йоэль. Ведь он все ещё дышит…       Секунды медленно плыли одна за другой. Превращались в минуты, сплетались в хитрые узоры времени, заставляя меня теряться в их хаотичном танце. Вдох — выдох.             Паника понемногу отступала, оставляя после себя волнение и ужасную опустошенность. Я чувствовал себя выжатым, пропущенным через десятки мясорубок и нелепо собранным обратно. Я не знаю, где я. Где я, который был раньше.       Телефон вновь издал признаки жизни, и я едва смог поднять руку, не с первой попытки попадая по кнопке.       «Ты прости, что я все это на тебя выливаю. Я понимаю, как это выглядит. Я так долго не отвечал, игнорировал тебя, игнорировал всех. Всех, на самом деле. Даже себя. Того, кто орет внутри день и ночь, пытаясь найти выход. Просто я не мог. И сейчас не могу.             Сейчас тоже не могу. Но хочу… Я так хочу сделать шаг навстречу, но слишком боюсь шагать, понимаешь?»       Я выдохнул, слизывая с губ пролетающие снежинки. Понимаю ли я тебя, Нико? Как никто другой. Я тоже боюсь шагать. Я привык бежать. Бежать за тобой, в стремлении загнать в одну из расставленных ловушек. Я не помню, как это — идти к тебе навстречу, осторожно отмеряя каждый свой шаг. Я тоже боюсь выходить за пределы, но прямо сейчас я готов рискнуть. Я прыгну, если ты готов прыгнуть, Нико. Полечу с закрытыми глазами в манящую неизвестность, если ты скажешь, что сможешь протянуть мне руку.       Даже если ты только скажешь…       Пальцы отказывались слушаться, и я едва смог набрать сообщение, чувствуя, как материализовавшаяся между нами нить постепенно начинает исчезать. Мне хотелось удержать ее, удержать его, не дать ему вновь затихнуть на долгие месяцы. Не дать пустившимся по его крепким стенам трещинам регенерировать, навсегда отрезая его от внешнего мира.       Он впервые за долгое время говорил со мной, и я слышал его голос громче, чем что-либо в этом мире.       «Я все время думаю о том вечере. Проживаю его снова и снова, в сотый раз подряд меняю в голове ход событий. Оно не оставляет меня. Не даёт мне покоя. Я должен был быть там. Должен был быть с тобой. Я должен был тогда ответить на твой звонок. Всего один звонок, Нико, и ты бы не переживал всего этого».       Я закрыл глаза, ощущая, как мой разум вновь отдергивает кулисы, приглашая меня на выученный наизусть спектакль. Антракт будет ещё не скоро, а мои силы были уже на исходе.       Всего один звонок, Нико…       Я видел, как гасли звёзды. Одна за одной выключали свет, желая друг другу сладких снов. Проваливались в призрачное небытие, накрываясь пушистым одеялом, стирали ластиком выстроенные тысячелетиями рисунки, и исчезали, уступая место просыпающимся солнечным лучам.       Я тонул в так неожиданно наступившей тишине. Балансировал на краю обрыва, отчаянно вглядываясь в стремительно густеющую темноту. Он все никак не приходил.             Вполне вероятно он уже не был готов бездумно следовать за мной по пятам, и ему просто нужно было выговориться. Быть может, он понимал, что мое время истекает, и у него больше не будет возможности высказать то, что его тревожит.       Я вздрогнул, когда телефон подал сигнал, оповещая о входящем смс. Вдох-выдох. Я ощутил, как грудь вновь сдавило, и медленно сглотнул, наткнувшись на застрявший в горле ком.       «Он очнулся, хотя я надеялся, что все скоро закончится. Ты был прав. Никогда не знаешь, что от него ожидать. Если до этого дойдет… Я расскажу правду о той ночи. Ты меня спас, Йоэль. Я это помню. Пришло время спасать тебя.»       Я прикусил губу, смотря, как бледнеют выведенные черным буквы. Он так больше и не написал ни строчки. В голове загудело, и я прикрыл веки, позволяя вновь начавшемуся снегу погребать меня в самолично вырытой мной могиле. Внутри снова была пустота…

***

      Следующие дни были похожи на двадцать пятый круг моего персонального Ада. Я почти не выходил из дома, лежал на заправленной кое-как постели, уставившись в потолок и пересчитывая все имеющиеся на нем линии. Пять, десять, пятнадцать. Их количество не менялось. В моей жизни вообще ничего не менялось…       Каждое утро, разлепляя тяжёлые веки, я жалел, что ещё не умер. Жалел, что Мики так и не умер. Он копошился в углу моей комнаты, занимая собой все больше и больше места. Больше моего личного пространства, больше моих мыслей, больше меня…       Он всегда стремился откусить кусок побольше. Стучал раскрошившимися зубами, одновременно смотря на меня с фото, выставленного вверху короткой заметки в интернете. Я попивал остывший за весь день чай, стуча зубами о край чашки, и думал, что мы потрясающе попадаем в общий ритм, в два рта отбивая чечётку в пронзительной тишине нашей общей комнаты.       Я боялся закрывать глаза. Боялся открывать, чтобы однажды не увидеть хмурого офицера на пороге собственного дома и мать, в ужасе прижавшую руки ко рту. Да, мам. Твой сын теперь убийца… Не совсем этого ты для меня хотела.       Каждый раз, смотря на свое отражение в зеркале ванной комнаты, я едва мог разглядеть очертания моего стремительно бледнеющего лица. Мне было интересно, сколько времени пройдет, прежде чем я совсем сольюсь со светлой стеной напротив.             День, два, три… Сколько этих дней у меня ещё осталось?       Йоонас, по-видимому, тоже задавался этим вопросом. Периодически появлялся у моего порога и, упав на одну из немногих ступенек у крыльца, вглядывался в известную только ему точку, бездумно уничтожая одну сигарету за другой. На меня не смотрел. Я обводил взглядом его значительно похудевшую фигуру, останавливаясь на таком же бледном, как у меня, лице, и думал, что, скорее всего, Йоонас сойдёт с дистанции раньше.       После его ухода я вновь оставался один на один с воющим в затянувшейся агонии Мики. Меня совсем не устраивала его компания. Его, судя по всему, устраивала моя. Он изводил меня ночами на пролет, не давая сомкнуть глаз. Стонал порывами ноябрьского ветра, смеялся скрипом не до конца закрытого окна, кусал охватывающими меня как рой разозленных пчел мыслями.       Я открывал окно на полную, надеясь, что однажды его выдует прочь, и садился на подоконник, наблюдая, как он цепляется кончиками пальцев за колышущиеся от ветра жалюзи.       Мне было одиноко. До безумия невыносимо в этой имеющий фальшивый выход клетке. Я хотел на волю. Хотел найти тот наспех построенный мост между двумя мирами и заново окунуться в оглушающе громкий немой диалог, наблюдая, как облака вышивают на земле волшебные узоры белыми нитками.       Он больше не писал. Я не выпускал телефон из рук ни на минуту, убеждая себя, что сегодня точно услышу почти позабытый сигнал входящего сообщения. Сегодня проходило. А затем завтра и послезавтра. В ушах на повторе раздавался тихий телефонный звон, и я закрывал глаза, принимаясь напевать одну из наших песен, видя подпевающего мне Нико на обратной стороне век.       Быть может, ему нужно было время. Нужно было собрать себя в кучу, насытить мыслями свой дневник, переселяя меня на пустые страницы. Вычерпать до дна свои размышления, разливая их по разным сосудам. Смириться с тем, что его жизнь пошла к хренам…       Я всхлипывал, ударяясь затылком о стену. Его слова никак не желали выходить из головы. Становились ярче, насыщались красками, врезались в каждую клетку моего тела.       Я произносил их вновь и вновь, до крови кусал уже и так искусанные губы, повторял их наизусть, как мантру, чувствуя, как они понемногу сводят меня с ума.       Я хотел искупления, хотел прощения. Его прощение зависло надо мной долгими минутами молчания, и я не был уверен, что когда-нибудь смогу различить его сквозь безумный ор мучающей меня совести.       Возможно, если я сменю свою клетку на тюремную, то смогу заставить этот назойливый голос заткнуться, обретя, наконец, такой долгожданный покой. Я не знал ответ, но ощущал, как часть меня постепенно перестает сопротивляться и искать пути отступления. Быть может, в мрачной и одиночной камере я найду свое прощение.       Я был готов к этому. Был готов к худшему. Прокручивал в голове все варианты событий, предложенных Порко, вертя в руках так и не распакованную пачку сигарет. Я оказался не готов лишь к одному. В идеальном расчете Йоонаса, спустя время, обнаружилась крохотная дыра, с каждым ударом моего пустившегося в бега сердца, разрастающаяся все сильнее и сильнее. Она расширяла свои края миллиметр за миллиметром, пожирая исписанный множеством букв фантомный лист, пока последние его кусочки не растворились в лучах заходящего солнца.       Я молча смотрел, как рождаются умершие недавно звёзды, восстают из пепла, словно сгоревший феникс, и в тот момент я чувствовал, что я один из них… Заново родившаяся звезда… Заново воскресший феникс… — Выдыхай, Хокка, — голос Йоонаса был непривычно громкий, оглушающе громкий для уже вечность окружающей меня тишины. — Мики ничего не расскажет. Он ничего не помнит. Ходит под себя и смотрит тупые мультфильмы по телеку. Ему очень повезет, если он однажды сможет удержать ложку без посторонней помощи, — Я застыл, ощущая, как перед глазами проносится вся жизнь, скручивает меня в тугую спираль, разбирая на молекулы и тут же собирая обратно…       Я глубоко вдохнул, понимая, что теперь, наконец, могу выдохнуть. Выдохнуть и заново вдохнуть полной грудью. Вдох — выдох… За окном пролетали проснувшиеся только сейчас снежинки, быстро перебирали маленькими ножками, пытаясь успеть за упавшими ранее братьями. Мерцали и искрились, причудливо меняя свой оттенок белого на более темный, становясь похожими на те танцующие в больничной палате крохотные пылинки. — Откуда ты знаешь? — Я впервые услышал свой голос. Впервые с того дня в коридоре колледжа, и сейчас его звуки непривычно били по перепонкам, заставляя связки напрягаться, а язык неметь от забытого вкуса. — Умею находить общий язык с людьми. Я теперь должен свидание симпатичной медсестре с его палаты, а ты мне должен обещание больше никогда не совать свой глупый нос в разного рода передряги. Жизнь тебе дарит шанс, Йоэль. Смотри, не просри его.       Я неверяще сжимал в руке телефон, наблюдая, как мир вокруг постепенно становится из черно-белого, обжигающим глаза цветным. Сердце гулко отбивало первые секунды моего второго рождения, и я ощущал, как по телу расползается внезапно накатившая слабость.       Свободен. Я был свободен…       Я не помнил, как я оказался на улице. Несся вперёд со всех ног, понимая, что в данный момент точно могу добежать до края земли, до края бесконечности…       Ты уже добежал до края, Йоэль. Повис на кончиках пальцев над кишащей твоими демонами бездной и все же сумел выбраться, оставив их ни с чем. Оставив их самих загибаться в вытертой до белизны палате. Жизнь тебе дарит шанс. Шанс…       Ты ведь его просил. Ещё одну единственную попытку. Возможность начать все с начала. Я понятия не имел, почему Вселенная оказалась так благосклонна ко мне, и я уже не хотел искать ответы. Вообще никакие ответы… С вопросами теперь раз и навсегда было покончено. Все, чего я с этого момента желал — было спокойное повествование…       Я затормозил у магазина, опираясь ладонями в колени, и на миг прикрыл глаза, стараясь перевести дыхание. Организм все никак не мог насытиться кислородом, заставляя лёгкие раздуваться до невероятных размеров. Я больше не ощущал сковывающую мои движения смирительную рубашку, не чувствовал впивающиеся в кожу железные цепи и сдавливающие горло невидимые веревки.       Все закончилось. Я повторял это снова и снова. Сам не до конца в это верил, но шептал, как молитву, запирая прошлое на сотни хитроумных замков. Я больше не хотел о нем думать. Не хотел жить прошлым, пропуская такие ценные минуты настоящего, позволяя им утекать сквозь пальцы. Я знал, что сделаю все, что угодно, только бы помочь и ему выбраться из этой трясины. Забыть частицу «бы» и сжечь все, что было раньше, наблюдая, как огонь слизывает неприятные воспоминания. Он стоит того, чтобы за него бороться. Он точно стоит.       Я вздрогнул, почувствовав, как что-то легко коснулось моей ноги, и, открыв глаза, увидел рядом с собой маленького котенка. Я аккуратно протянул к нему руку, невесомо касаясь разноцветной шерсти, и он тут же уткнулся темным носом мне в ладонь. — Хэй, ты потерялся? Где твои хозяева? Я заозирался по сторонам, но вокруг не было ни души. — Что ты здесь делаешь один? — Я присел на корточки, поглаживая котенка по голове, и он тихо мяукнул, принявшись облизывать мою ладонь. — Ты голоден? Где твоя мама? — он вновь мяукнул и принялся мурчать, слегка помахивая хвостом. — У меня нет еды. Мне нечего тебе дать. Иди домой, — я последний раз погладил его за ушком и встал, ощущая, как голова идёт кругом. Я несколько раз вдохнул, пытаясь поставить вертящийся мир на место, и сделал пару шагов вперёд, ухватившись за стену магазина.       Сзади послышалось надрывное мяуканье, и я вновь остановился, почувствовав, как котенок упирается лапками мне в ботинок. — Слушай, я не могу тебя забрать. У меня и о себе не очень получается заботиться.       Снизу послышался душераздирающий мявк, и я тяжело вздохнул, беря котенка на руки. На вид ему было месяца полтора. Крохотная трёхцветная девочка с грязной и промокшей от медленно таявшего снега шерстью. Она постоянно дрожала и тыкалась мордочкой мне в руки, прося то ли еды, то ли внимания.       Я прикусил щеку, пытаясь придумать, что делать дальше. Я совершенно точно не мог взять ее себе, но уже не мог отпустить, чувствуя, как мокрый носик елозит по моей коже.       Она была такая несчастная. Абсолютно одинокая. Брошенная на произвол судьбы и вечное выживание в этом кажущемся огромным мире. Она полностью помещалась в мою ладонь и смешно фыркала, смотря на меня ярко-зелеными глазами. Я чувствовал, как у меня внутри все сжимается, наливается невообразимой тяжестью, заставляя душу выворачиваться наизнанку. Удивительная зелень наталкивала на воспоминания о других наполненных такой же грустью глазах, отбрасывала меня назад во времени, оживляя с таким трудом забытые воспоминания. Я не помог ему тогда. Лишь оставил валяться в луже собственной крови, не дав ему никакой надежды на спасение.       Он был точно таким же. Несчастная, вымазанная в грязи зверушка, молчаливо умоляющая о помощи. О помощи, которая так и не пришла. Я быстро пошел прочь, прижимая к себе котенка и слушая, как он тихо мурлычет мне в шею. В голове постепенно складывался план действий, и я ускорил шаг, на ходу вытягивая из кармана телефон. Было почти одиннадцать, и я очень надеялся, что не испугаю его таким поздним появлением. Я не был уверен, что он не откажется, но почему-то знал, что поступаю правильно. Он больше не должен быть один в той населенной кошмарами квартире. В ней больше не должно быть места сводящим его с ума демонам. Вы нужны друг другу, Нико.       Такие разные и такие одинаковые. Ты дал мне шанс. Теперь дай его и себе.       Я затормозил у его подъезда и потянул на себя дверную ручку, тихо проскальзывая внутрь. Нужно было как-то дать о себе знать, и я нажал на кнопку вызова на телефоне, ощущая, как сердце уходит в пятки. Я так давно не делал этого. Так давно не звонил ему, понимая, что потерял на это право. Гудки шли один за одним, нарушая повисшую вокруг тишину, и я рвано выдохнул, медленно подходя к его двери. Он был внутри. Он точно был там. Наверняка сидел на том же матрасе, по уши завернувшись в одеяло, и со страхом смотрел на мое имя, нагло высветившееся на экране телефона. Я мог слышать приглушённый рингтон, доносящийся из его квартиры, и мне пришлось на секунду зажмуриться, пытаясь восстановить сбившееся от нервов и быстрой ходьбы дыхание.       Рука мелко тряслась, пока я бесконечно долго тянулся к выкрашенной в темное двери. Ты нарушил все правила, придя сюда, Хокка, и сейчас собираешься нарушить ещё больше.       Стук, второй, третий. Я задержал дыхание, с силой впившись ногтями во влажную ладонь. За дверью наступила гнетущая тишина.