Давид III - Великий король (3ч)

Уже на следующий день, на совете, все министры оживленно спрашивали Амирана как же тот смог повлиять на короля и заставить его вернуться к жизни. - Это удивительно, - говорил Люциус. - Несколько дней назад его величество всеми силами пытался отправится на тот свет, а сейчас - наоборот, хватается за жизнь так, что страшно становится, - потешно усмехнулся. Казначей протер красные и уставшие глаза, после бессонной ночи. - Что вы ему сказали? - удивлялся Филипп. - И почему не сказали этого раньше? - не понимал Платон. - Наш король слишком давно в таком состоянии, чтобы не сделать хоть что-то. - Я тут не при чем, - положил руку на стол, сонно поглядев на каждого. - Я с королем не говорил. Моей заслуги в его выздоровлении нет. Он сам решил не умирать. - Да нет же, - настаивал Люциус, - вы точно что-то сделали, так как именно после вашего визита он начал приходить в себя. - Моя заслуга лишь в том, - посмотрел на него, - что я не дал ему умереть. В остальном, он справился сам. - Это удивительно... - поражался Август. - Будто само провидение обрушилось на короля и заставило его вернуться к жизни. - Пусть будет так, - устало кивнул Амиран и сложил руки на груди, удобно облокотившись на спинку. Казалось, будто великан собирался здесь уснуть. Коллеги же еще немного порасхвалиаювали его и, придя к выводу о неожиданной скромности этого человека, перешли на другие вопросы. Военные просили денег, народ - летних увеселений и конкретики касательно короля, знать хотела спокойствия, а министры - отдыха. Пока Давид болел, находясь не в самом жизнерадостном состоянии, все праздники были отменены, из-за страха возможного траура сразу после салютов, так что каждому уже хотелось развлечений. Хоть каких-то. Пусть и не самых веселых, но точно свежих. К тому же, был повод - день рождения Антона, что должен был случиться со дня на день. Слуги и повара делали приготовления, будучи не сильно уверенными в том, что праздник таки разрешат. До этого, состояние Давида не отличалось стабильностью, так что и в этот раз все переживал о том, как бы королю не стало хуже. Однако тот и не думал теперь умирать. Имея твердую уверенность в правдивости своего видения, сна или что бы то ни было, монарх не собирался умирать, даже если его насильно попытаются убить. Не смотря на неистовую слабость тела, мужчина стал мерно возвращать силу духа и твердость намерений, так что даже слуги это заметили. Пусть королю и стало очень сложно ходить и в целом двигаться, но твердость в его глазах была такой сильной, что ни у кого не возникало сомнений о том, что тот снова сможет взять в руки меч, вскочить на коня и повести за собой толпы преданного люда. День рождения принца таки отметили, однако без особого размаха. Отчасти, потому что без Карла дети не очень стремились веселиться, отчасти, потому что больного короля мало кому хотели показывать. Давид временно перестал ходить и его возили по коридорам на специальном стульчике, к которому приделали колеса. По ступеням, монарх поднимался и спускался с чужой помощью, так что всегда его окружали несколько сильных лакеев, которым и приходилось носиться с королем. Сам Давид ходил только по своим временным покоям, пытаясь разрабатывать ноги и всё тело, что от такого долгого голода потеряло не только весь жир, но и почти все мышцы. Ел он понемногу, но часто, как только его посещал голод и до самого момента насыщения. Король всё-таки боялся есть сразу много. Он думал, что такими темпами, еда просто разорвет его теперь небольшие внутренние органы на части. Врачи осматривали Давида с завидной регулярностью, периодически корректируя его диету и давая какие-то советы по восстановлению. Буквально через неделю от того ритуала и сна, король пожелал прийти на совет. Его завезли внутрь на том стульчике. Весь замотанный в одеяло от постоянного холода, что пробирал его, Давид оглядел болезненными глазами удивленных, испуганных и чуть радостных министров. Пусть монарх и был еще очень худым, но цвета кожи и кругов под глазами это совсем не умоляло. Ещё больше жути добавляла та залысина на затылке и расслоенные ногти на иссохшихся пальцах. Давид вытаскивал из-под одеяла только правую ладонь, оставляя всё остальное тело в тепле. Министры ему поклонились, по жесту сели. - Порадуйте меня, - выдал он, почесав щёку. - Я болел достаточно долго, но я надеюсь без меня ничего так сильно не ухудшилось. - Ваше величество, - сразу начал Амиран, - я предлагаю временно закончить войну. - Почему? Мы легко продвигались по тем землям. Чего бы не захватить всю Имри? Тем более когда на Исаака со всех сторон нападают. - Пусть Нильс вам сообщит куда подвинулась линия фронта. - Надеюсь, вы не хотите меня расстроить тем, что потеряли те земли, за которые умерли столько солдат, - перевел на него взгляд. - Я сейчас очень не хочу расстраиваться знаете ли. Густав, - позвал своего слугу, что стоял под дверью. Тот кротко подошел, склонился над монархом. - Принеси фруктов каких-то, - взглянул на свои пальцы. - Я опять голодный. Камердинер кивнул и скоро вышел. - Так какие новости? - посмотрел на Нильса. - Куда подвинулся фронт? - Мы потеряли несколько городов, - прискорбно начал. Давид медленно вдохнул и выдохнул, будто называя его идиотом. - И как же? - скептически выдал. - По какой причине? - Задействованы были многие причины. Одна из них... - Вы реально думаете, что я буду слушать ваши оправдания? - недовольно перебил. - Вы были на земле, которую голыми руками взять можно. И вы потеряли несколько городов? Вы с голой жопой на имрианцев вышли? Люциус насмешливо улыбнулся, пытаясь подавить этот смех. Давид раздраженно покосился на того: - Ничего смешного я не сказал. Какого хрена вы все делали? - оглядел подчиненных. - У вас из-под носа забирают мною захваченную землю и вы никак не вмешались? Амиран, почему вы не дали денег на контратаку? - посмотрел на того. - У меня их никто не просил, - ответил как на духу. - К тому же, - косо посмотрел на Нильса, - у нас возникли с военными значительные разногласия в том, что следует делать. - Ваше мнение о том, что нужно закончить войну я уже услышал. Какое же мнение было у вас? - перевел взгляд на своих подручных. - Ну, что вы не пришли к взаимовыгодному решению? М? - Разрешите добавить, - продолжил казначей, от чего на него обратили внимание, - что я подерживаю вашу идею захватить всю Имри, но остановиться нам необходимо из-за распрей в вашей армии, что в таком состоянии не может даже позиции свои сохранить. - Что за распри? - перевел настороженный взгляд на Нильса с Августом. - Моя болезнь так легко подкосила желание воинов захватывать? Или это вы помогли им понять, что Имри им не нужна? Отвечайте! - Сумасбродные генералы... - Сумасбродные?! - гневно перебил. - Таким не место в моей армии! Высечь? Ну уж нет! Казнить за неповиновение! Их гордыня и желание стать героями вышли мне боком! Как это так - король ушел и армия развалилась?! Отвечайте, пока я сознание не потерял! Мне дурно, когда я злюсь, если вы не видите! А я сейчас не просто злюсь! Я в ярости! - приподнялся. - Отвечайте, что вы за начальник, что не в состоянии держать дисциплину в войске? - Я способен держать дисциплину, - возразил. - Тогда на каком основании у вас распри? На каком основании генералы стали сумасбродными? - Они не хотят подчиняться вашему приказу и прислушиваться к этим ученым, что лезут со своими советами туда, куда их не просят. Давид медленно выдохнул, пытаясь успокоить собственный гнев: - Генералы не слушаются моих приказов? Тогда какого хрена они генералы? - посмотрел на Нильса так, что тот вздрогнул в страхе, что его сейчас разжалуют и выбросят за дверь. - Они не подчиняются своему королю? Не чтят своей клятвы на верность и подчинение? Дорогой мой, напомните пожалуйста, какая кара за такое отношение к клятве данной королю? - Смерть, ваше величество, - насторожился. - А вы продолжайте. Какая смерть? В каких условиях? - Публичная, сразу после разжалования и отнятия всех званий с титулами и золотом. - Вот именно. А теперь я спрошу еще раз: на каком основании в моей армии царит бардак и сумасброд? - Я приведу всё в порядок, - опустил виноватые глаза. - Я не знаю, что повлияло на меня. - Сроку - месяц. Думаю за месяц я уже приду в себя и, в случае, если вы не справитесь - жестокое наказание ждет каждого, кто посмел пойти против меня. Вошел Густав. Поставил тарелку с фруктами и ягодами возле господина, и отошёл к стене. - Какие еще новости? - оглядел других, беря яркую клубнику. - Хоть что-то хорошее есть? - начал жевать. - Порадуйте меня чем-то. - В казну стало поступать кратно больше золота, - начал Амиран. - Почти в два с половиной раза больше, чем до войны. - Захват Имри - это выгодно, - констатировал Давид и взял еще клубнику. - Еще что-то? - Народ вас любит, - начал Филипп. - А знать? - продолжил есть. - Меня тут давно не было. Что там со знатью? Они всегда какую-то свинью подложить готовы, - оглядел всех. - Неужели всё хорошо? - Ваша болезнь заставила всех их притихнуть. - Ну, хоть немного помолчат. Неужели это всё, что есть хорошего? К плохому я сейчас не очень хочу прикасаться. Особенно после новости о разладе в армии, - вздохнул. Еще немного поговорив о делах, короля отвезли в сад, дабы он мог спокойно погреться на солнышке и насладиться ясной погодой. Там же он встретил и своих детей, что бились друг с другом на мечах, воюя посреди зеленой поляны. Недалеко стояли слуги, сидела беременная королева, что из-за живота поднималась и садилась только с чужой помощью. Ребенок должен был родиться уже в конце июля, крайний срок - в начале августа, то есть уже через два месяца. - Бейся! Защищайся! Принцы дрались с запалмом, толкаясь и нападая, пытаясь любыми способами вырвать победу из лап соперника. В конце концов, победил Филипп, хитрым образом сделав брату подножку и повалив тем самым на землю, приставив деревянный меч к его лицу. Антону весь этот расклад нравился не очень сильно, однако выбора у него не оставалось. Приняв поражение и выигрыш, дети побежали к слугам, что дали им попить. - Я выиграл! - хвастался перед матерью младший. - Какой молодец, - кивнула та. - Продолжай в том же духе. Давид сделал жест своему слуге, дабы тот позвал детей. Лакей кивнул и тут же поспешил к принцам. Поклонился королеве, ее отпрыску с пасынком, сообщил волю короля и провел ребят к его величеству. Те, подойдя ближе, поклонились. Давид как раз осматривал их, замечая как же те выросли и повзрослели за это долгое время. - Неплохо деретесь. Кто вас научил? Те настороженно переглянулись. - Карл, ваше величество, - ответил старший. - Он нас учил, пока вы не уехали на войну. Тот вздохнул: - Скучаете по нему? - Да, - кивнул Филипп. - Дядя Карл был очень веселым. Хотя я его немного боялся, - потупил взор. - Ох, Карла не стоит бояться. Он очень хороший. Он вас не обидит. - Отец, а вы по нему скучаете? - спросил Антон. - Вы ведь были близкими друзьями. - Вы как братья, - печально дополнил младший, поднимая на короля лицо. Давид вздохнул: - Да, мне его недостает. Карл был для меня больше, чем просто другом. Он был неотъемлемой частью моей жизни... - Отец, - негромко начал Филипп, - можно я поглажу вас? Карл всегда гладил вас, когда вам было грустно. - Нет, не надо. Я в порядке. Сколько вам уже? - нахмурился. - Пять и семь? - Мне шесть, - выдал младший. - А мне недавно восемь исполнилось, - продолжил Антон. - Вы ведь были на моем дне рождения. - Да, - кивнул взрослый. - Просто я забыл. Я еще не восстановился после болезни. - Вы так долго болели... Все наши друзья боялись за вас. - Но сейчас я не болею. Так что не беспокойтесь. Далее разговор был почти формальным. Давид спросил про их здоровье, про успехи в учебе и еще про какие-то вещи, на которые дети спокойно ответили, после чего получили разрешение вернуться к дракам и веселью. Наблюдая эти деревянные мечи, маленьких принцев, ловко ими размахивающих, король взглянул на яркую зелёную траву, огляделся по сторонам и окинул взглядом пышные живые изгороди, вельмож и свиту королевы, что толпилась возле Терезы. Бросил взор на замок и поднял глаза к небу, к той необъятной лазури, по которой изредка проплывали пушистые облака. Он сидел прямо на солнце, закутанный в одеяло и с одной ладонью наружу, что придерживала края ткани, лежа на его коленях. Мелькнула легкая усмешка. "Как ящерица, - оглядел солнечные лучи, окружившие его со всех сторон. - Сижу и греюсь на солнышке, - облокотил голову на спинку, прикрывая глаза. - Твоя золотая ящерица," - повернул голову вправо и счастливо расслабился, будто тая в чьих-то объятиях. В таком же положении, он скоро и уснул, удивляя слуг да знать этим умиротворением, царившем на лице. Шли дни. Давид постепенно восстанавливался и приходил в себя, со временем начав есть почти всё, что он ел до этого. За месяц, его тело значительно поправилось и обзавелось небольшим слоем жира, что обхватывал живот, словно какой-то пузырь. Король, тыкая пальцами в эту свою выпуклость, всё не понимал почему же ему не легче, а наоборот - тяжелее, ходить по лестницам вверх и вниз, имея вокруг себя такой неплохой запас энергии. Щеки его уже не были впалыми, а цвет лица стал приобретать прошлую розоватость. Также начинали расти волосы на затылке и новые здоровые ногти. Правда худоба ног и пальцев с физической слабостью всё не уходили. Давид честно и откровенно пытался ходить, бродить и много всего делать, однако выносливости этого не добавляло. Король всё также очень быстро уставал и желал куда-то присесть. В конце июня, через месяц, монарх отправился на фронт, от чего его пытались отговорить министры, обеспокоенные этой слабостью, и жена, что без толку беспокоилась о всяких болезнях, что сновали сейчас по Имри. Король же, в некой степени обрадовав войско своим прибытием, не терял времени и быстро разузнал силы противников, изменчивую линию границы и проверил генералов, всё еще помня о проступке Нильса. На удивление, всё было отлично и также как до болезни монарха. Все держались порядка, дисциплины, уверенно наступали и с силой отбирали земли. Правда за это время состоялось только два боя. Оценив все возможности как себя, так и армии, что в прошлом временно вошла в состояние "лени и непокорства", Давид на скорую руку создал новый план, по которому войну и впрямь совсем скоро закончат. Идея состояла в том, чтоб увеличить жалование воинам и их количество, повысив уровень не только вооружения, но и жажды крови. После этого начать нападать, забрать несколько земель, включая потерянные, добротно запугав этим всем противника, и предложить мирный договор, где Давид пообещал бы больше не трогать Исаака, если тот даст ему вассальную присягу. Ехидную усмешку короля в этот момент не мог заметить только слепой. Главной же целью было крайнее запугивание, в котором имрианцы видели бы исключительную выгоду от этого мирного договора, нового господина и окончания всех бед, ведь Давид дал разрешение с этим страшным наступлением рушить города до основания и жечь деревни до сплошного пепелища. Стоит ли говорить, что во главу подобных наступлений он поставил своего бывшего шурина - Александра, который всё еще отличался особой жестокостью и любовью к разрушениям? На фронте, Давид оставался недолго, так как сам понимал, что его место сейчас в столице, за улаживанием других дел. Генералам же он пообещал, что никому не даст спуску, если будет замечено хоть малейшее неповиновение. Маркиз Холодный мог только кивать на это, будто говоря, что собственными руками прикончит всех, кто подведёт его старого зятя. С этим, король и уехал, продолжив восстанавливаться уже в королевском замке. Однако сколько бы монарх не упражнялся, вред его здоровью был нанесен колоссальный. Руки и ноги его оставались слабыми, желудок часто болел, а сердце порою начинало сходить с ума от быстрого биения. Давид и рад был бы бросить всё это, тем более, что периодически у него опускались руки, да и ему всегда было чем заняться помимо этого спорта. Останавливало одно - обещание Карла. Монарх сам понятия не имел как тот вернется к нему. Будет ли это во снах или на яву. Будет ли это скоро или придется немного подождать. Одно он понимал точно - если Карл увидит того в этом состоянии, то радушной улыбки ждать не придется. А Давид так ее хотел... Так скучал, так старался и так тосковал, погружаясь в меланхолию, периодически сидя у окна. Пусть он ждал и ничего не говорил, но хотелось встретиться быстрее, не через полгода, а через месяц, не зимой, а уже завтра. Давид просто не мог жить без той поддержки и успокоения, что всегда ему оказывал этот человек. Приходилось довольствоваться только воспоминаниями, фантазиями и мечтами, понапрасну вздыхая и глядя на дождь. Так прошел еще месяц. Кромийцы начали свои наступления и атаки, Исаак пока что заднюю не давал. Давид же драл когти и зубами вырывал себе место под солнцем, сквозь боль, лень и нежелание продолжая ежедневно заниматься хоть каким-то спортом. Как оказалось, эта затея не была лишена смысла, так как уже совсем скоро, король и вовсе стал обходится без слуг, что ему раньше помогали. Сам ходил, сам что-то брал и всё еще часто ел, как только почувствует голод. Наряд его снова стал королевским. На голове сияла корона, на теле - обворожительный кафтан с золотой вышивкой. Давид снова следил за своей внешностью и опрятностью, чистотой. Гонял слуг, чтобы они не били баклуши, принуждал стражу держать службу более ответственно и гордо. Министрам спуску не давал, так что те часто находились в стрессе и волнении, когда начинался совет. Каждый просто-таки удивлялся с какой же силой их прижали к стенке, едва король вышел из того неоднозначно состояния, близкого к его гибели. Давид интересовался всем. Давал новые приказы, писал новые законы и успевал подумать об армии, людях, знати и других существах. Откровенно ему мешали Дикие земли, что лежали ровно на границе между ним и завоеванной Имри, чему никто рад не был. - Эти голодранцы поселились именно там, где их быть не должно. Нужно убрать их. - Прикажите уничтожить? - спросил Филипп. - Я помню как они меня сжечь пытались, - недовольно постучал пальцем по столу. - Вооружите три полка огнестрельным оружием, конницей и перережте их. Они мешают моим людям пересекать границу. Была начата новая война, однако и войной это назвать было сложно. Просто прибежали много людей в доспехах и под чистую уничтожили бо́льшую часть этих дикарей, оставив нетронутыми разве что какое-то несчастное племя, что жило на болотах. Правда и его участь уже была решена. В таких условиях эти голодранцы долго бы не прожили и размножаться точно не стали бы. Великанов, которых до этого страшились как могучих силачей, кучами закапывали в курганы, не боясь за то, что они когда-то восстанут и нападут на проезжающих мимо путников или на близлежащие села. Теперь, эта местность была готова для заселения, к чему Давид и приказал приступить. На очереди стояли новые вопросы, как послышался отдаленный женский крик. На дворе было 26 июля. Тереза разродилась сыном. Король был в принципе доволен и, имея достаточно неплохое настроение, даже навестил роженицу с ее чадом. Взглянул на спящее существо, что звалось младенцем, пожелал им с супругой здоровья, сил, и сделал небольшие подарки. Третий потомок мужского пола королю точно не помешал бы, так что Давид был вполне доволен всем этим. Однако Исаак всё не отступал, заставляя соперника значительно задуматься о новой тактике запугивания. Этим были поглощены все мысли короля, так что он даже никого не принимал. Да и в принципе, в компании его найти было невозможно. Давид бо́льшую часть времени проводил сам, в обществе слуг, с которыми не собирался беседовать на светские темы. Улыбкой он не удостоил даже свою жену и сына только после рождения. Всем монарх казался полностью погруженным в свои мысли и помыслы, о которых не готов был говорить с кем бы то ни было. - Вам не кажется состояние его величества... - задумчиво начал Люциус как-то перед советом, когда все еще усаживались и подготавливали свои бумаги. - Каким-то одиноким? - О чем вы? - не глядя спросил Филипп, переглядывая свои листки. - У короля много друзей. Любой с радостью поддержит какую-то тему в разговоре с ним. - И всё же... - сомневался тот. - А я не удивлен, - выдал Амиран, усаживаясь за стол. - Наш король слишком увлечен работой, чтобы отвлекаться на пустую болтовню, о которой говорит каждый вельможа. - Как давно вы видели, чтобы он говорил с кем-то кроме нас и слуг? - посмотрел на него Люциус. - Я имею ввиду нормальный диалог, а не вежливые реплики за столом. Некоторые задумались. - А вы с чего таким интересуетесь? - насторожился Бронислав. - Я не считаю это нормальным, - пожал ему плечами. - Это как-то странно. Короли в его возрасте порою такие вещи вытворяют, а его величество даже не общается ни с кем. Где это видано, чтобы первый человек страны был нелюдимым? - С чего вы взяли, что он нелюдим? - озадачился казначей. - А вы посмотрите на его поведение. - Я думаю это вполне нормально, что он не веселится и не тратит уйму времени на какую-то болтовню, - выдал Амиран. - Точнее, это вполне ожидаемо. - Ожидаемо из-за чего? - посмотрел на него зачинщик разговора. - Ну, он потерял любимого человека. Люди, после такого, редко когда живут по-прежнему. - Я не считаю это нормальным. Пусть хоть кто-то развлечет его, а то получается, что все его мысли только о стране, а страдаем от этого мы. Мы в жизни столько не работали! - Не могу не согласиться, - отвел взгляд казначей. - И кто же его должен развлечь по вашему мнению? - поднял глаза Филипп. - Я не знаю. Вот вы и скажите, - посмотрел на него. - Вы были с ним друзьями. Точно также как и вы, Амиран, - покосился на того. - К сожалению, - начал второй, - наша дружба не действительна уже давно. - Наша - тоже, - кивнул Филипп. - Но надо что-то делать, - решительно выдал Люциус. - Я не успеваю спать и есть, постоянно копаясь во всём этом, - указал на бумаги перед собой. Открылась дверь. Все тут же замолчали. Вошел король. Все встали. - Краем уха слышал, что вы настроены что-то делать, - серьезно прошел к столу монарх и сел за свое место, а за ним и остальные. - Кабы вы ничего не успеваете, - посмотрел на самого говорливого. - Наймите себе еще помощников. Амиран выделит вам сумму, - кивнул на того и оглядел весь стол. Те двое неохотно переглянулись. Обоим хотелось отдыхать, а не учить еще одного помощника, однако выбора у них не было. Начался совет. После решения многих дел, все ушли на обед, где король не проронил и слова. Люциус дал знак своим приятелям, будто говоря: "Посмотрите на него. И вы не считаете его нелюдимым?" Министры, аккуратно глядя на монарха, могли всё-таки отметить какую-то его отрешенность от всего того, что происходило за столом. Давид просто ел, просил слуг что-то подать или унести, ни на кого не смотрел и был обращен лишь в свои мысли. - Ваше величество, - непринужденно начал казначей, понимая, что сейчас осложнит свою жизнь, - вы очень много думаете о других. Не хотели бы вы подумать и о развлечениях? Возможно, стоит устроить праздник? Тереза тут же заинтересовалась: - Праздник? Это было бы очень кстати. Тем более, что скоро будет день рождения Марии. Полагаю, ей уже можно будет показаться в свете. Ей как раз исполнится пять. - Праздник? - не поднимая глаз уточнил Давид. - Если хотите, Тереза, занимайтесь этим. Я же не очень люблю эти скопления людей. Так что предпочту ограничиться своей обычной участью - приду уже на празднество. - И вы как обычно не будете танцевать, - скептически выдала жена. - Да, не буду. - С вами очень скучно, ваше величество. - У вас всегда есть замена и вы всегда можете повеселиться с кем-то другим. - Вы подаете плохой пример знати. - Тем, что работаю больше чем отдыхаю? - нейтрально посмотрел на нее. - Тем, что не поддерживаете контакты с ними. Люциус уже догадывался, что обо всей нелюдимости, королеве донесла его жена, с которой он обсуждал это накануне вечером. - И что прикажете мне делать? - спросил Давид. - Что бы я не сказала, - недовольно продолжила, - вы не станете этого делать. - Конечно. Потому что приказывать мне не дозволено никому. Тереза промолчала. Министры переглянулись. После обеда, правитель как обычно ушел в свои покои и заперся там. А вот королева собрала своих фрейлин в саду, дабы поговорить и развлечься. Принцы отправились играть с друзьями, а министры - кипеть над страной. - Это невозможно, - недовольно выдала Тереза. - Раньше его хоть Карл потормошить мог, а сейчас? Ходит угрюмый и ничего не хочет. - Возможно, сказались последствия болезни, - подумала Виктория. Королева отвела взгляд. Давид же тем временем снял обременительные слои одежды и начал упражняться в своих восстановленных и приукрашенных покоях. Сделав несколько приседаний и отжиманий, он сел на кресло и тяжело вздохнул, погружаясь глубоко в свои мысли. На душе царил мрак и гнетущая печаль. Король не мог долго жить без ласки, без любви, без объятий. Он снова падал в тоску по знакомым рукам, что всегда его успокаивали, по знакомому голосу, что всегда умиротворял, и по знакомому телу, что всегда было готово принять его подле себя. Давид хотел телесного контакта, мягкости души и ласкового взгляда. Он был зависим от всего этого и просто не понимал, почему Карл медлит и не может прийти к нему даже во сне. Снова ему приходилось довольствоваться лишь своим воображением, что всё равно не сравнилось бы с кем-то настоящим и реальным. Давид грустил, тосковал и постоянно пытался переключиться на работу, что всегда хорошо отвлекала его от подобных мыслей.