Flightless Bird

Алекс жил один в таунхаусе в Найтсбридже. Эта собственность принадлежала его семье на протяжении многих поколений. Я почувствовал тяжесть истории, когда он распахнул двойные двери. В одном только вестибюле было больше предметов искусства и антикварной мебели, чем в музее. Я снял куртку, стараясь не опрокинуть вазы династии Мин по обе стороны от меня. В гостиную вел богато украшенный турецкий ковер. Это было все, чего я ожидал, и даже больше. Люстра из бисера сверкала в центре комнаты, как сверхновая звезда. Стены, обшитые панелями, диваны и шелковые подушки - все было цвета слоновой кости с бронзовой окантовкой. Эдвардианские шкафы и боковые столики были из роскошного лакированного дуба, а шторы с кисточками - тяжелые, бархатные и королевского синего цвета. В этом месте не было ни дюйма, который не купался бы в роскоши. Алекс скользнул к бару с напитками. - Коньяк? Мне не следовало больше ничего пить в тот вечер, но я сказал "да". На каждой поверхности были статуэтки и фотографии танцоров в рамках. Они выглядели как надгробия, крошечные кладбища воспоминаний. Мне показалось, что я заметил фотографию Гарри, но это был Ганс. Он был в черных колготках и белом боди, стоял в пятой позиции, положив маленькую руку на перекладину. Это не было снято в RBS. Должно быть, это была студия в Париже, где Алекс обучал его в частном порядке. Я огляделся и понял, что там были десятки фотографий Ганса: в студии, в костюме, на сцене, за кулисами. Были также личные фотографии Алекса и Ганса на пляже на юге Франции, в его доме в Париже, обнимающихся на торжественном вечере... Я и забыл, как они были близки. Бедный Алекс. - Так сожалею о вашей потере, - прошептал я, обнимая его, чувствовал себя виноватым. Вот всю ночь жаловался на свой разрыв с Гарри, когда Алекс все еще оплакивал потерю своего самого дорогого ученика. - Это был шок, - он сел на диван и взял коньяк обеими руками. - Повешение. Какой ужасный способ умереть. Шнур не сломал ему шею, ты же знаешь. Он задохнулся насмерть. Я думаю о том, сколько времени это, должно быть, заняло. Это не дает мне спать по ночам. Это было почти точно то, что Гарри сказал о самоубийстве Ганса. Ни один из них, казалось, не задавался вопросом, почему он это сделал. Я задумался. - Вы так много сделали для него, пока он был еще с нами. - Да, и в смерти. Его родители попросили меня произнести надгробную речь на его похоронах, - Алекс и томно закинул ногу на ногу. Я продолжал блуждать в его воспоминаниях. Там было несколько фотографий его жены Ирины и Бориса Пользина, с которыми он танцевал в балете Парижской оперы. Там также было больше студентов. Он был наставником одного мальчика в RBS до Ганса и еще четырех мальчиков в Школе танца оперы. Джиджи была права. Он действительно благоволил к мальчикам. Но в этом не было ничего необычного, не так ли? Алекс был танцором мужского пола, он, вероятно, чувствовал себя более привязанным к мальчикам, потому что видел в них себя. Что я действительно нашел необычным, так это то, что там не было фотографий Гарри. Он знал, что я ищу. Алекс подошел к книжному шкафу и снял маленькую серебряную рамку. - А вот и маленький дьяволенок. Я бы сделал больше, но Гарри ненавидел фотографироваться. На этот раз он даже не улыбнулся. Снял его во время нашей поездки в Париж. У Гарри, которого я помнил, на фотографиях всегда была огромная лягушачья ухмылка. Когда держал серебряную рамку в руках, мои глаза расширились. Он был младенцем! Кремовый цвет лица, пухлые щеки, пухлые розовые губы и упрямый подбородок под массой диких кудрей. Казалось невероятным, что он когда-либо был так молод. Я не мог оторвать от него взгляда. Безумно завидовал Гарри, когда он уехал в ту поездку. Застряв в школе, представил, как невероятно он проводил время на всех лучших вечеринках с самыми искушенными людьми. Это была красивая его фотография, но это было совсем не то, что я себе представлял. Он выглядел несчастным. Когда рассмотрел фотографию более внимательно, я заметил еще кое-что очень странное. - Мои запонки. - Что? - Я одолжил Гарри свои запонки, чтобы надеть их на балет. Он их не надел? - Мужчина взял фотографию и положил ее обратно на полку. - Меня это не удивляет. Гарри был неблагодарным ребенком. Он и сейчас такой, ничего не ценит. Посмотри, что я для него сделал. Когда-нибудь получал благодарность? Нет. - Он сказал мне, что носил их, - прошептал я. Это было не похоже на него - так лгать, точно так же, как это было не похоже на него - хмуриться на фотографии. Алекс обнял меня, и мы вместе сели на диван. Он указал на фотографию, где они с Гансом стояли бок о бок на песчаном пляже. - Ганс был полной противоположностью Гарри. Он постоянно отплачивал мне за все, что я для него делал. Как в песне поется: "Только хорошие умирают молодыми", - я ослабил галстук. - Мне жаль и не следовало так много говорить о Гарри, - он взял мою руку и поцеловал ее. - Все в порядке, - промурлыкал он, - Гарри обидел тебя. Тебе следовало бы разозлиться, - чувствовал фруктовые, металлические нотки коньяка на его губах. Слова Алекса вскормили худшую часть меня, но я жаждал их. - Гарри не любит тебя и не заслуживает. Он эгоист, который причинил тебе боль. Причинил боль твоему другу. - Я ненавижу его за то, что он сделал с Лиамом. - Лиам - последний в длинной череде карьерных потерь. Стайлс проделал то же самое с несколькими коллегами в Большом театре. Не волнуйся, мой милый. Я решил занять должность постоянного хореографа, - Алекс прижался своим лбом к моему. - И буду защищать тебя. Я глубже погрузился в плюшевый диван. Алекс взял стакан из моей руки. У меня голова шла кругом после того последнего глотка. Когда моргнул, время, казалось, двигалось одновременно быстрее и медленнее. Я закрыл глаза, как мне показалось, на секунду, а когда открыла их снова, его рука была у меня в волосах. - Твои волосы такого чудесного цвета, как у олененка весной. Мне нравится, как они темнеют, когда ты потеешь. Я снова моргнул, и его руки оказались на моей рубашке, расстегивая пуговицы одну за другой. - Ты сейчас такой же хорошенький, какой был в пятнадцать. "Нам не следует этого делать", - подумал я. Не хотел рисковать, разрушая наши рабочие отношения, особенно если он собирался занять постоянную должность в компании. Но тоже не хотел, чтобы он останавливался. Был так одинок, так жаждал любви. Я скучал по Гарри, но Алекс был прав: парень не любил меня, он никогда не любил. Безвольно сидел и позволял его руке скользить по моей обнаженной груди. - Давай сыграем в игру, - сказал он, снимая очки и кладя их на кофейный столик. - Что это за игра? - Он облизнул губы. - Ты будешь учеником, а я буду твоим учителем. - Разве мы не можем просто быть самими собой? - Так будет веселее, - он сжал мое бедро, - Доверься мне. Мой желудок затрепетал. - Хорошо. Я на самом деле не увлекался ролевыми играми и не был уверен, чего он от меня хочет. Его просьба немного встревожила меня, учитывая, что когда-то я действительно был его учеником, но у многих мужчин была такая фантазия, многие мужчины хотели того, что было запрещено. - Ты когда-нибудь целовался с мальчиком, Луи? - он спросил. На мгновение задумался о том, как он мог бы хотеть, чтобы я ответил. - Нет, сэр, я никогда не пробовал этого... - Он улыбнулся. - Позволь мне научить тебя. Он схватил меня за загривок и прижался губами к моим губам. Его поцелуи были резкими и сильными, как будто его язык пытался заставить меня подчиниться. - Тебе это нравится? - спросил он, вытирая большим пальцем уголки моего рта. - Да, сэр. Мне это не совсем нравилось, но мне нравилось доставлять ему удовольствие. Его одобрение было подобно наркотику. Он снова поцеловал меня, на этот раз еще грубее, сжимая мои волосы. Я ахнул. Он взял мою руку и положил ее себе между ног. Был тверд. - Посмотри, что ты наделал, - выругался он. - Ты видишь, что ты делаешь со мной, Луи? - мужчина больше не был сочувствующим слушателем и другом или любезным собеседником за ужином. Теперь он был суровым инструктором, который мог поставить молодого танцора на колени. Я кротко кивнул. - Ну? Что ты собираешься с этим делать? Я прикусил нижнюю губу и начал тереть его через штаны, целенаправленно делал свои движения неосознанными, как будто все это было для меня в новинку. Как только понял, чего он хочет, сыграл роль наивного инженю до последней буквы. Он зарычал и схватил меня за руку. Мы встретились взглядами, и мужчина медленно снял зубами золотую ленту с моего запястья, плавая между подушками. - Сядь ко мне на колени, - приказал он. Оседлав его, он быстро расстегнул мой галстук и стянул с меня рубашку. Я почувствовал, как его пальцы заплясали на моем горле, прежде чем грубо заломить мне руки за спину. Я был сильнее его, но подыгрывал и делал вид, что не могу убежать. Он продолжал целовать меня, сильно и быстро, покусывая мою шею и плечо. - Сегодня вечером я собираюсь научить тебя самым разным вещам, Луи. - Например, чему? - спросил я, невинно хлопая ресницами. Он наслаждался моим выступлением, отпустил руки и погрузил пальцы в мои бедра, с силой усадив меня к себе на колени. - Ты всегда был моим любимым учеником, ты это знаешь? Ты особенный. Ты мой особенный мальчик... Застонав, мои глаза закатились, как будто был одержим. Его голос гипнотизировал. Я был в трансе точно так же, как когда смотрел, как он танцует или когда руководил моими упражнениями в студии: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре... Я бы прикоснулся к нему, но он был так взволнован, что мне не пришлось этого делать - на самом деле, думаю, он предпочел, чтобы я этого не делал. Алекс хотел, чтобы я был полностью пассивен в его объятиях. Это также нравилось Гарри. Чем больше он возбуждался, тем больше они сливались воедино. Он качал меня на коленях, как тряпичную куклу, пока не смог больше терпеть и не захотел обладать мной. - Наверх. - Да, мистер Бошамп, - выдохнул я, когда он снял меня с себя. Алекс взял меня за руку и вывел, как ребенка, из гостиной. Мы прошли мимо фотографии юного Гарри на книжном шкафу. Его зеленые глаза следили за нами. Я отвернулся, избегая пристального взгляда. Спальня была наименее нарядной комнатой во всем доме - только кровать с балдахином, туалетный столик и комод. Там были те же бархатные синие шторы и обивка цвета слоновой кости, что и этажом ниже, но в остальном стены и поверхности были голыми. Единственное, что выделялось - это старинные немецкие часы в гостиной под стеклянным куполом, громко тикающие на его тумбочке. Он закрыл дверь спальни и подошел ко мне, расстегнул мой пояс и брюки, зацепил пальцем пояс моих боксеров и тоже снял их. Соскользнул из них и застенчиво посмотрел на него. Больше не действовал. Действительно стеснялся. - Ложись на кровать, - обнаженный, лег на спину, с нетерпением ожидая, когда меня возьмет мой бывший учитель. - Нет, на колени. И снова сделал, как мне было сказано. Алекс снял одежду и обошел меня, прежде чем забраться на кровать. Его тело было худым и жилистым, его черные волосы на груди теперь смешивались с небольшим количеством седины. Я почувствовал, как матрас прогнулся под его весом. Он встал позади меня, приподнял мои бедра и приподнял меня на локтях. Его прикосновение было твердым и поучительным. - Вот и все, - он на мгновение оценил мое тело и угрожающе лизнул меня через край. Я задрожал. Затем почувствовал его длину у себя на бедре. - Раздвинь колени немного шире для меня, Луи. - Да, сэр. Я раскрывался до тех пор, пока не оказался обнаженным, полностью уязвимым и в его власти. Тихонько вздохнул в матрас. Это происходило. Мы действительно собирались это сделать. Я представил его танцующим на сцене, когда мне было пять лет, и коллаж, на котором был изображен у меня в спальне на стене в школе. Я, должно быть, провел сотни часов, разглядывая эти плакаты. И теперь он был здесь, мы были здесь, вместе. Это казалось каким-то предопределенным, неизбежным, как будто я исполнял какое-то несказанное пророчество из своей юности. Я склонил голову в знак покорности и ждал, когда он войдет в меня. Мужчина наклонился и прижался губами к моему уху. - Ты такой послушный. Такой хороший мальчик, - мое сердце остановилось. Эти слова. Я уже слышал эти слова раньше. Алекс прижался своими бедрами к моим. Я вспомнил, как мы с Гарри в первый раз занимались сексом, потом вспомнил его мрачную, неулыбчивую фотографию внизу. Это было невозможно. То, о чем я думал, было невозможным. Алекс просунул руку под меня и погладил мой живот. - Впусти меня, Луи. Наш разговор за ужином зазвенел у меня в ушах, как пронзительный тревожный звонок. Ему нравились "молодые люди". Но Гарри тогда еще не был мужчиной. Он был мальчиком. Он был всего лишь мальчиком. Алекс терся об меня, готовясь войти. Это было похоже на шипение змеи на моей коже. Вспомнил проблемы Гарри в спальне, как он плакал, когда я хотел войти в него и как плакал после того, как взял меня в рот. Мои мышцы сжались. Алекс обхватил руками мое горло. - Будь хорошим мальчиком и впусти меня, Луи, или мне придется заставить тебя. Это была не игра. Это не было фантазией. Алекс сделал это по-настоящему. Он сделал это с Гарри. - Думаю, ты хочешь учиться на собственном горьком опыте. Алексу не просто нравились те же вещи, что и Гарри, парню нравились эти вещи, потому что Бошамп научил его этому. Гарри был слишком мал, чтобы знать что-то лучшее. Его пальцы сжались вокруг моей шеи, и он начал толкаться в меня. Я вздрогнул так сильно, что он отлетел назад. - Нет! - прогремел я. С колотящимся сердцем спрыгнул с кровати и как можно быстрее оделся. Алекс лежал ошеломленный. - Что не так? Что на тебя нашло? Я просто немного повеселился. - Я не могу этого сделать. - Вернись. Я буду нежен, мой милый. - Мне нужно идти. - Луи, не говори глупостей, - он ухмыльнулся. - Это из-за Гарри? Я заставлю тебя забыть о нем, - мужчина потянулся ко мне, и все мое тело отшатнулось. - Не прикасайтесь ко мне! - Думал, что меня сейчас стошнит. Выбежал из спальни и спустился по узкой лестнице, задевая бесценные картины, позволяя им раскачиваться на крючках позади меня. Как я мог этого не заметить? Гарри забронировал столик в спальне. Каким робким он был в студии с Алексом. Он уже никогда не был прежним после той поездки в Париж. Я принял саморазрушение за честолюбие. С тех пор он медленно разрушал себя. Совсем как Ганс. Ганс. Вот почему на Гарри так повлияла его смерть. Вот почему ни Гарри, ни Алекс не говорили о том, почему он покончил с собой. Это было не потому, что они считали причину неважной; это было потому, что они уже знали. Я нашел смятый галстук парня на диване и выхватил его фотографию из серебряной рамки. Не хотел, чтобы у Алекса была какая-либо его часть, даже одна фотография. Выбежал за дверь, моя рубашка была наполовину расстегнута, галстук расстегнут на воротнике. Я должен был пойти к Гарри. Он принимал обезболивающие каждый день в течение двух недель. Он не спал. В последний раз, когда он видел меня, я выходил из оперного театра с Алексом. Что я наделал?