Просто быть с тобой рядом

На могиле Альбуса Дамблдора было ветрено и холодно. Поттер сидел на сером камне, зажав голову руками, и плакал молча, нехотя, пытаясь сдержаться, но слезы сами лились, бесконтрольно, солеными подтеками размазываясь по щекам и губам, падали с подбородка, а некоторые подхватывал ветер и уносил на гробницу. Гарри не знал, зачем опять пришел сюда. Уже в который раз он приходил то на могилу к директору, то на могилу родителей, и только на могилу к бывшему преподавателю зельеварения не смог пойти. Жизнь после победы должна была стать сказкой, но не стала. Смерть темного лорда положила конец битве, но не положила конец войне. Часть из упивающихся скрылась, те, кого успели схватить, ждали суда в Азкабане, власть проводила дознания, аврорат вел следствия, шли аресты, где-то авроры проводили спецоперации, но вся эта информация лишь частично доходила до Гарри, и то в основном через Артура Уизли, когда тот что-то рассказывал в норе. Министерство гудело словно улей, и все чаще и четче проскальзывали разговоры об оппозиции, никто не знал, кто ее новый лидер, никто не знал, где и когда ожидать удара. А в норе, которую лишь частично восстановили после нападения, было тоже не сладко. После похорон Фреда Молли была сама не своя, и ее перемещения по дому все больше походили на метания. Она то хваталась что-то делать, то останавливалась на половине, прятала слезы и уходила в другую комнату, то замирала, и на лице ее было невозможно ничего прочитать. Только оклик, и то не всегда и не сразу, выводил ее из ступора. Артур почти все время был на работе, Джордж пытался восстановить магазин, а Рон, Гермиона и Гарри первый месяц сидели в норе фактически под домашним арестом, с редкими посещениями министерства для встречи со следователями. Вокруг норы поставили чертовски сильную охрану, также ее поддерживали постоянно несущие караул авроры, количество которых менялось в зависимости от напряженности политической ситуации. Герои были слишком важны после победы как символы новой власти, и охраняли их соответственно. - Уже месяц сидим, – сказал в очередной раз Рон, сидя на подоконнике и глядя в окно с третьего, последнего восстановленного этажа. Гермиона оторвалась от книжки и, не зная, что ответить, уткнулась в нее вновь. Рон бесился, и с каждым днем все сильнее. Он кинул карты, которые держал в руке, на кровать, встал с подоконника и начал метаться по комнате. - Почему они держат нас тут, а? – он хлопнул кулаком по подоконнику и сверху посыпалась пыль. - Сколько можно, а? Его вопрос не требовал ответа, но Герми подошла и положила ему руку на плечо. - Рон, скоро сентябрь, и снова поедем в Хог, ты ж знаешь, он тоже хорошо защищен и нас туда отпустят. Осталось чуть потерпеть, – в который раз повторила Гермиона. Гарри слушал эту перепалку уже в сотый раз и она порядком ему надоела. После победы их наградили в торжественной обстановке, провели несколько пресс-коференций, сопровождали с усиленной охраной по всем панихидам и торжественным мероприятиям, а потом заперли здесь. И только редкие выезды в министерство им были разрешены, никаких других перемещений не предусмотрено. Слишком ценные для политических нужд. Слишком уязвимые. - Гарри! Гарри! – Рон подошел к другу и сел на кровать рядом, – Ты спишь что-ли? А? Ну надо же что-то делать! Я так с ума сойду. - Успокойся, Рон, – сказала Гермиона, – Оставь его. Гарри сидел молча, смотря перед собой в пол. Чем дальше, тем больше такие моменты за ним замечали друзья, он уходил в себя, и не сразу возвращался, даже когда к нему обращались. Может быть, если бы их не заперли, если бы можно и дальше было бы двигаться к какой-то цели, то все было бы иначе. Но на Гарри навалилась какая-то апатия и страх. Днем он общался с друзьями, с Джинни, хотя их общение все больше напоминало игру в одни ворота. А ночью… Ночью Гарри мучил один и тот же сон, только концовка его была разной. Но ни одна из ее вариаций не делала его жизнь легче. И казалось бы, ну это же всего лишь сон? Но когда он постоянно приходит, проступает, как туман, даже если только задремлешь, не дает спать ночью, не дает сомкнуть глаз днем, он становится чем-то большим. Страхом, кошмаром, наваждением. А еще, Гарри мучило чувство вины. Вины, которую никто бы не подтвердил. Вины, о которой все говорили, что за ним не было. Но он ее чувствовал постоянно. Когда погиб Темный Лорд, все закрутилось. Спасение раненных из-под обломков, врачи из Мунго, все помогали мадам Помфри, расчищали завалы, приносили бинты. Собирали погибших. Два дня они спали на полу в Хоге по несколько часов. Урывками, потому что что-то надо было делать, и помощь была всегда нужна. Профессор Макгонагл крепко взяла всю организацию спасательных работ в свои руки и довольно быстро все было сделано, все из возможного на тот момент. Тела погибших перенесли в отдельное крыло и применили чары заморозки до похорон. Раненных распределили между Мунго, для особо тяжело пострадавших, и больницей самого Хога, для более легких. И только когда приехала комиссия из переформированного министерства, на третий день, и началось следствие, Гарри вспомнил о профессоре Снейпе. - Что было потом, мистер Поттер? – спросил следователь, фамилию которого Гарри не запомнил, так как уже совсем плохо соображал от недосыпа и усталости. Он пошелестел свитками и с нетерпение покрутил пером. Видно было, что работа не приносит ему удовольствия. Конечно, разговаривать с победителем было престижно, и наверняка это следствие высокого доверия к нему лично, что именно ему поручили допрашивать Поттера, естественно как свидетеля. Но сама процедура была скучна и давно приелась. - Потом я почувствовал, где Темный Лорд. Я точно знал, что он около Визжащей Хижины, и мы… Тут Гарри выскочил из-за парты, так как следователю пришлось расположиться в одном из, сравнительно с остальными, уцелевшем классе и бросился бежать. - Стойте, мистер Поттер! – но крик следователя уже не застал Гарри даже в коридоре. Так он давно не бегал. Сердце колотилось и пыталось выскочить из груди, ноги не слушались, но он не мог сейчас остановиться. Чувство дикой боли, сравнимое только с ощущение потери самого дорогого, с осознанием своей вины в этой потере и невозможности все исправить – вот что он испытывал. Почти три дня! Почти три дня прошло с того момента как профессор передал Гарри свои воспоминания, истекая кровью из прокушенной раны на полу Визжащей Хижины. И никто не вспомнил. Конечно, ведь никто не знал, какую роль сыграл Снейп в финале этой битвы. Никто не знал, на какую жертву ему пришлось пойти, никто не вспомнил про него, и его тело так и осталось лежать на полу, как никому не нужная кукла, мертвая и окровавленная, брошенная, холодная, пустая. Сердце Гарри разрывалось от боли и несправедливости, от злости на себя и весь этот мир. Хотелось выть и вырывать клоками землю, хотелось умереть. Хижины не было. Гарри упал на колени, ноги не держали. Там, где раньше было строение, остался только остов с выпирающими из земли балками по краям огромной воронки и куча пепла. Когда и кто сжег хижину, никто так и не узнал. Скорее всего, кто-то из нападавших, во время отступления, но это уже не так и важно. Тела профессора так и не нашли. Да и не смогли бы, в воронке расплавились даже металлические предметы. Это было сильное заклинание, что уж говорить о плоти и крови. С тех пор и пришел к Гарри этот сон. И больше не уходил. Зелья могли отправить его в вязкую пустоту сна, но он не мог пить их постоянно. Сначала, когда все ему говорили, что не его вина, что профессор был уже мертв, еще когда они покидали хижину, когда Герми держала его за руку, и рассказывала, что ничем ему нельзя было помочь, Гарри еще держался. А потом… - У тебя глаза матери, – и рука, которая с невероятной нежностью проводит по лицу Гарри. Иногда Гарри думал, что сейчас, зная правду, мог бы относиться к Снейпу, как к отцу. А потом понимал, что нет. Что это разное. Он не мог бы хотеть целовать его глаза, гладить его волосы, тянуться к его губам. Стресс и последствия шока. Нервная депрессия. Ассоциативное переключение. Пока сидели в норе под негласным арестом, Гарри перечитал все по психологии, что по его просьбе присылала ему профессор Макгонагл из Хога. Гарри всем сказал, что ему интересно это направление на будущее, поэтому книги ему доставляли регулярно и это не вызывало повышенного внимания. В принципе, все, что было написано, можно было смело к нему применять прямо с разбегу и в качестве окончательно диагноза. У всех война оставила следы. Просто у него не следы, а раны. И они не хотели затягиваться. Через месяц контроль ослабили, и его отпустили на Гримо. Зачем он приходил на могилы, он бы и сам не ответил. Просто тут он мог снимать маску героя, и быть самим собой. Тем, кто выдохся, устал, тем, кого гложет чувство вины перед всеми, тем, кто бесконечно просит прощения у всех мертвых, которых он не спас. У тех, которым он не верил. У тех, кого он подвел. Он не герой.