*
- Итак, - говорит Люк, наливает в кружку горячий кофе и ставит на стол, затем толкая к Бену с неодобрительным взглядом и вздохом («Ты должен прекратить пить столько кофе», - повторяет он снова и снова, но Бен лишь смотрит в ответ, не понимая, о чем он. Как еще он будет функционировать?), а затем пожимает плечами и качает головой, будто зная, что битва почти проиграна. Бен берет кружку в руки, сосредотачиваясь на исходящем от нее тепле, и вздыхает в ожидании речи Люка. Оглядывается, пытаясь отвлечься на что-то кроме пронзительных глаз дяди, и останавливает взгляд на горе книг, скопившейся в гостиной; они должны были расставить их в шкафу в новой библиотеке Люка – и шкаф, по правде говоря, до сих пор не собран. В доме Люка тихо и тепло, он напоминает священный храм, где каждая комната наполнена торжественностью. Он вспоминает первые несколько дней, которые провел здесь, когда у него еще не было своей квартиры, как спал на дядином диване и чувствовал себя так, будто дом был живым. Он понимает, что с тех пор прошло много времени. - Итак, - повторяет Люк, снова привлекая его внимание. Бен смотрит на него, поднимает брови, прося продолжать, и подносит кружку к губам, позволяя знакомому вкусу кофеина очистить свой разум. - Рей, - добавляет дядя, наконец садясь за стол и глядя на него с улыбкой на губах. Бен яростно краснеет и продолжает смотреть в свой кофе. Он знает, что Люк ухмыляется, и, что хуже всего, он этого заслуживает. В конце концов, он застукал их в своем магазине, и Бен не может злиться на него или все эти допросы. Ему просто хотелось бы не чувствовать себя подростком, пойманным родителями. - Да, - говорит он, кивая и глядя в кружку, будто кофе мог бы дать ему какой-то ответ или совет в этой ситуации. Когда становится ясно, что кофе лишь сделает его более бодрым и нервным, Бен вздыхает. - Рей, - повторяет он, потому что это кажется самым безопасным вариантом и потому что, хотя ему за тридцать, он, вероятно, так и остался тупым подростком. Люк тихо смеется. Это его обычный смех – тихий, едва слышимый, и Бен знает, что он не смеется над ним и не пытается издеваться. Несмотря на все, что Бен сделал и испортил, Люк относится к нему лучше, чем он заслуживает, и когда дядя смеется, он чувствует, как душу окутывает что-то теплое. Смех Люка так отличается от пронзительного, устрашающего хохота, который он слышал каждый день в «Первом Ордене» - преследующего, кружившего вокруг, как акула. Прошли месяцы, но он не может избавиться от этого воспоминания – оно, как груз, который он несет на себе, куда бы ни пошел. Иногда он почти незаметный. В других случаях тянет его к земле. Он полагает, тут нужно время. Люк протягивает руку, накрывая его ладонь поверх кружки. Ощущение странное. Его не трогали годами, изоляция и одиночество создали вокруг его тела и сердца своего рода клетки, и теперь он чувствует слишком сильное давление, когда Люк берет его за руку, а Рей держит в объятиях, и даже когда По и Финн похлопывают его по спине. Всего слишком много и в то же время недостаточно, но он чувствует, что жаждет этого – тепла, сердечности и легкости объятий. Он забыл, что значит чувствовать прикосновения, любовь и заботу, и теперь едва не задыхается, но еще знает, что больше не может без этого жить. - Бен, тебе не нужно ничего говорить, - мягко говорит Люк, гладя его кожу. Ощущение странное, но приятное. Он не помнит, когда до Набу в последний раз кто-то так прикасался к нему. Вероятно, это была его мать – успокаивала его, ободряла, прежде чем все пошло наперекосяк. Прежде чем он снова облажался. Воспоминание приносит новую волну острой боли, и он не может сдержать тихий стон, как раненое животное. - Я просто рад, что ты даешь себе шанс. Бен отрывается от кофе и смотрит в проницательные светло-синие глаза напротив. - Ты правда думаешь, - пытается сказать он, и слова, застревают где-то между губами и горлом; ему приходится глубоко вздохнуть, прежде чем попытаться снова. – Ты правда думаешь, что я даю себе шанс? Его голос полон надежды и одновременно страха – он звучит уязвимо, как ребенок, как младшая версия себя, когда он спрашивал свою мать, действительно ли его отец вернется, и почти ненавидит себя за это, но затем Люк мягко улыбается и сжимает его запястье достаточно сильно, чтобы заставить его вздрогнуть, но не причинить никакой боли. «Ох, Люк так внимателен», - думает Бен, - «и даже не позволяет мне прикасаться к розам». Иногда это заставляет его чувствовать себя ребенком и вызывает чувство усталости где-то в районе спины, но затем он замечает выражение лица Люка, такое испуганное, хотя тот пытается сдерживать себя, и думает, что сможет это сделать. Он должен, ради него. Есть кое-что, что он не может стереть из своей памяти, как бы ни старался – и это страх и ужас на лице дяди, обнаружившего его через несколько дней после смерти отца. Люк не заслужил этого тогда и не заслуживает сейчас, и Бен должен сделать все, сделать так, чтобы все получилось. - Ты и даешь, Бен, - отвечает он с улыбкой, успокаивающе гладя его руку. – Я помню, как приехал в Корусант. Я даже не мог прикоснуться к тебе, и ты не говорил ни слова. Это было так больно. Бен кивает, снова глядя в свой кофе и слишком хорошо понимая, что они оба избегают упоминать то, что произошло в Корусанте. - Мне очень жаль, - говорит он почти автоматически, потому что это стандартная реакция, когда он слышит о себе – сожаление. Он знает, что причинял Люку боль чаще, чем тот признает, и ему очень жаль – из-за всей боли, которую он причинил Люку, матери и даже отцу. Есть люди, перед которыми он больше не сможет извиниться - «Говорите после сигнала. Или не говорите», но что он может сказать пустому автоответчику? - поэтому должен сказать, что сожалеет, тем, кто остался. Должен. Но Люк, как всегда, удивляет. Бен слышит, как он качает головой, а затем хватка на его запястье становится сильнее, недостаточно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы вернуть его на Землю, чтобы облегчить жизнь в реальном мире, отогнав все мысли . - Нет, Бен, это не твоя вина, - говорит он, и хуже всего то, что действительно верит в это – действительно думает, что это не его вина. О, он виноват во всем, что сделал. Но боль и горе, которые он им причинил – вот о чем говорит Люк, что он не несет за это ответственности, но как это возможно? Он всегда чувствовал на своих плечах тяжесть всего мира, и теперь, спустя более чем тридцать лет, не знает, как избавиться от нее. - Но посмотри на себя сейчас. Ты улыбаешься, и стараешься изо всех сил, и выглядишь умиротворенным. Ты делаешь Рей счастливой, и я верю, что она делает счастливым и тебя. Бен кивает не говоря ни слова, потому что не знает, что сказать, и не слишком доверяет собственному голосу. Он думает о Рей и о том, как держит ее руку – все так тепло и естественно, как дыхание. Нелегко, потому что ему всегда было трудно дышать, но естественно и никогда не воспринимается как должное. Он действительно делает ее счастливой? Неизвестно, но она точно да. Каким-то образом она делает его счастливым. Несмотря на сомнения, страхи и старые привычки, она делает его счастливым. - Ты даешь себе шанс, - ласково повторяет Люк, и Бен позволяет этим словам влиться в его кожу, в кровь, в сердце. – Ты молодец, малыш. Трудно в это поверить, даже если он знает, что Люк не лжет, но его разум не может осмыслить идею добра и принять тот факт, что с ним в кои-то веки все в порядке. «На это нужно время», - говорит он себе. Нужно время. Он повторяет это в уме, пытаясь позволить разуму приспособиться к этой мысли. Нужно время. - Давай, пей свою отраву, - говорит Люк, мягко отдергивая руку, а затем ухмыляется ему. – Ты обещал помочь мне собрать новый шкаф и так легко не отделаешься. В ответ Бен смеется, поднося кружку к губам.*
- Пойдем, подожду с тобой автобус, - говорит он Рей, помахав на прощание Люку; тот наблюдает за ним с улыбкой на грани чистого восторга. По показывает им большой палец (Бен до сих пор не уверен, что это значит. Он уже осознал, что По, Финн и Рей общаются между собой странным образом, и знаком с ними слишком мало, чтобы по-настоящему понять, но пытается) напоследок, и Бен кивает в ответ, сжав губы. ББ8 лает, и кажется, это своего рода прощание. Рабочий день закончен, и он ведет Рей к автобусной остановке сквозь холодный вечерний воздух держа за руку, до сих пор удивленный тем, что может делать это, и счастливый. Ее кожа теплая и мягкая, и его сердце странным образом подскакивает к горлу всякий раз, когда она поворачивается к нему и улыбается. Волосы обрамляют ее лицо каштановыми волнами, а глаза светятся, как всегда, и он пропадает, пропадает, пропадает. Он чувствует себя жалким и сентиментальным, таким, каким никогда не думал, что может быть, но ничего не может с собой поделать; не сейчас, когда она смотрит на него своими добрыми глазами, улыбаясь лишь потому, что он рядом. Это что-то новое и удивительное – обычно его присутствие в лучшем случае вызывало страх и беспокойство, в худшем издевательский смех, и его разум не может принять, что Рей действительно рада его компании. «Может быть, это уловка», - подсказывает ему голос в его голове, - «может, она просто издевается над тобой» – но ее глаза искренние и теплые, а в изгибе улыбки есть что-то родное. Это пугает, и в то же время это прекрасно. Преследует, не дает уснуть по ночам, пока он смотрит в потолок и ждет момента, когда все пойдет к черту, отлично зная, что ничто хорошее не длится долго, не в его жалком существовании. Но Рей сжимает его руку, возвращая в настоящее, и на мгновение он может забыть обо всем остальном. Может, все пойдет к черту, может, он испортит и это – но прямо сейчас она берет его за руку и не отпускает, и его сердце кажется более живым, чем когда-либо. И, может быть, пока этого достаточно. - Как ты смотришь на то, чтобы я подвез тебя? – спрашивает он, когда они подходят к автобусной остановке, и Рей поднимает глаза – такие яркие на фоне темного неба – и смотрит на него, сморщив нос. Ветер развевает ее волосы и покрывает румянцем щеки, она растрепанна и кажется такой простой и настоящей – даже его безнадежный разум не смог бы вообразить замысловатый узор веснушек на ее носу и то, как вьются вокруг лица мягкие кудри; а ведь она не фантазия или мечта, но существо из плоти и крови, и его сердце готово разорваться от изумления и любви. - Я живу на другом конце города, - протестует она со своим обычным упрямством, сжимая губы. – Это далеко. Я не хочу заставлять тебя ездить туда и обратно. О, какая же она красивая, какая упрямая, какая чуткая – он не ожидал ничего иного от девушки, которая выросла в пустыне в одиночестве, ухаживая за неизвестно откуда взявшимися там цветами и держа все эмоции при себе. Он усмехается, убирая прядь волос с ее лица и заправляя за ухо с легкостью, которая казалась невозможной всего несколько недель назад. Но она улыбается ему, и все становится легче. В глубине его сознания еще есть страх, и он часто чувствует растерянность, не совсем уверенный в том, что делать, но она берет его за руку и направляет к себе, облегчая задачу. Он помнит ее, прижимающуюся к нему, положив голову на грудь, когда она говорила, что ей с ним легко, и он не может поверить в это, но полностью ее понимает. - У меня есть машина, - напоминает он ей, подняв бровь и улыбаясь сверху вниз, не в силах удержаться, даже когда дразнит. – В этом ее предназначение. Преодолевать большие расстояния за более короткое время. Она смеется, запрокидывая голову и обнажая нежную шею. Больше всего на свете он хочет поцеловать ее кожу, и от этого перехватывает дыхание. - Не умничай, - говорит она ему, перестав смеяться. – Хорошо, я позволю тебе подвезти меня. Но только если ты зайдешь ко мне домой. Он удивляется и несколько раз моргает, чтобы убедиться, что она ему не снится и это действительно происходит. - Домой? – повторяет он – довольно глупо, но вряд ли его можно за это винить. Она приглашает его к себе домой, и он снова чувствует растерянность. Каждый раз, когда он решает, что все под контролем, она с улыбкой выбивает почву у него из-под ног, и ему остается лишь смотреть на нее, восстанавливая дыхание. Это пугает, но в то же время завораживает, похоже на чудо, рождающееся в душе, пока она смотрит на него своими звездными глазами в полумраке. Она немного краснеет, и веснушки становятся ярче, но не перестает улыбаться. Ее ямочки притягивают его взгляд, умоляют о поцелуе. - Да, домой, - подтверждает она. Их руки все еще соединены, и она поглаживает его кожу большим пальцем, чтобы успокоить. – Извини, это было слишком прямолинейно? Я правда не знаю, как устроены отношения. Рей смотрит на него, ожидая ответа, и ее улыбка немного дрожит. На ее лице нервозность, а в глазах следы страха, который она пытается скрыть, и его чувства настолько сильны, что начинает щипать глаза. Он хочет обнять ее и сказать, что все в порядке, что теперь она в безопасности и ей больше не нужно держать все эмоции внутри. С ним она уязвима и открыта, даже если делает вид, что это не так, а он не хочет ничего, кроме как потеряться в ней и шептать ласковые слова любви ей в кожу, шею, услаждая ее тело комплиментами и любовью. Хочет так много. Бен быстро качает головой, изгоняя мысль из своей головы и изо всех сил стараясь успокоить Рей. Он никогда не ладил с людьми, и слова для него больше оружие, чем форма общения, но все равно пытается. - Нет, все в порядке, - отвечает он, а затем улыбается, чувствуя бешеный стук сердца. – Хорошо. Я зайду к тебе. Ее улыбка такая яркая, что становится почти больно. Почему-то ему всегда было комфортно в темноте, и он знает, что тени давно завладели его сердцем, но вот она улыбается и мгновенно подчиняет все своей красоте и свету. Ее рука берет его и ведет в бездну света, в свою душу, и он покоряется. Это сожжет его целиком, но сейчас не имеет значения - и, в конце концов, он всегда любил боль, не так ли? Поездка на машине тихая, простая и красивая, как все обычные вещи, и он думает, что мог бы привыкнуть к этому; он сосредоточен на дороге, едет медленнее, чем обычно, а Рей тихо подпевает его радио, и да – к этому можно привыкнуть. Сердце в его груди бешено колотится, стучит так быстро, что он теряет счет ударам. Они звучат глухо, и когда Рей кладет руку ему на бедро, как обычно добрая и нежная, даруя удивительный покой, его сердце полностью замирает, а затем взрывается, как умирающая звезда, оставляя после себя ослепляющую сверхновую. К настоящему моменту он знает дорогу к ее квартире наизусть, и они приезжают меньше чем за пятнадцать минут. Она снова поглаживает его бедро, обвивая пальцами колено, прежде чем сказать: - Ты не обязан, если не хочешь. О, но он хочет. Он хочет провести с ней каждую минуту и пойти к ней домой – впервые в жизни у него есть дом. Он хочет потеряться в ней без остатка, навсегда пропасть в ореховых глазах и теплом цвете губ, и он испытывает боль – отчаяние, не похожее ни на какое другое, овладевающее его телом, пока он смотрит на нее в темноте машины. Он очень хочет, и это желание почти обжигает, оставляя невидимые шрамы на коже, но он не жалеет. - Я хочу. Она снова улыбается, и сейчас это мягкая, нежная улыбка, которую она дарит ему наедине. В ее маленькой квартире беспорядок. Повсюду разбросаны листы бумаги, стены покрыты рисунками, а предметы мебели плохо сочетаются друг с другом – но здесь все равно уютно. Это резкий контраст с его чистой стерильной квартирой в Корусанте, полной черно-белых линий, и с его полупустым жилищем здесь, в Набу, где почти нет мебели, хотя он переехал несколько месяцев назад. Квартира Рей совсем другая – она теплая и живая, настоящий дом. То, куда можно вернуться в конце дня; место, где можно расслабиться, успокоиться и наконец почувствовать себя в безопасности. У него этого никогда не было – даже в детстве его дом был таким же пустым и страшным, как остальной мир. Но в доме Рей покой, умиротворение, тишина, и это так прекрасно, что ему почти хочется плакать. - Не дворец конечно, - говорит она, снимая пальто и вешая рядом с дверью. Она забирает и его пальто тоже, и он поражается окружившему их теплу – в его квартире всегда очень холодно, даже когда включено отопление. – Но это все, что у меня есть. - Мне кажется, здесь уютно, - тут же отвечает он, восторженно улыбаясь, как маленький ребенок. С удивлением понимает, что ему нравится это делать – действительно очень нравится. Она тихо посмеивается. - Ну, теперь, по крайней мере, все выглядит прилично, - говорит она, вешая его пальто рядом со своим и пожимая плечами; на ее щеках легкий румянец. – Когда я переехала сюда, у меня были только порванный матрас и несколько стульев. Картина та еще. Он неуверенно протягивает руку и касается ее спины, притягивая к себе. Рей не протестует – улыбается и кладет руки ему на грудь, поглаживая ткань свитера. - Ну, мне кажется, здесь очень уютно, - повторяет он, слегка наклоняясь, чтобы невинно поцеловать ее в щеку. Ее ресницы касаются его кожи, когда она закрывает глаза и вздыхает, так тихо, что он почти верит, что ему показалось. – Квартира теплая, маленькая и, ну, твоя. Мне здесь нравится. Он не говорит ей, что ему нравится тот факт, что все здесь появилось благодаря ей – ее решимости, упрямству, тому, как она преодолела жестокость, боль и страх и добралась сюда, создав дом, где теперь был и он, своей силой воли и решимостью. Он не хочет выглядеть излишне эмоциональным и не знает, как все это выразить, поэтому вместо этого просто целует ее в кончик носа, вызывая хихиканье. - Мне нравится видеть тебя здесь, - говорит она ему, как всегда честно и искренне. Даже здесь ее глаза сияют очень ярко. Бен улыбается, потому что иначе невозможно. Он почти не помнит, как это было трудно всего несколько месяцев назад – до того, как Рей вошла в его жизнь со скрещенными на груди руками и гиперактивным корги под ногами. Он догадывается, что в итоге придется поблагодарить этого маленького жующего монстра. - Мне нравится быть здесь, - отвечает он, и его слова, как всегда, прямые и откровенные – оружие, ножи, орудие убийства, как часто повторял ему Сноук. Но она улыбается, и впервые в жизни Бен понимает, что слова предназначены не только для убийства – они также могут успокоить и заставить кого-то улыбнуться. Они заваривают чай на ее маленькой кухне, целуясь и смеясь, а затем устраиваются на диване с кружками и смотрят на ноутбуке несколько эпизодов понравившегося ей комедийного сериала. Это кажется таким интимным и простым: она уютно устроилась в его объятиях, и он может чувствовать ее дыхание на своей шее, где свитер обнажает кожу, прекрасное ощущение завладевает его разумом. Его рука обнимает ее за плечи, другая лежит на ее бедре, рисуя мелкие узоры на одежде. Это кажется таким простым и домашним, что его глаза немного щиплет, и он делает вид, что сосредоточен на экране, чтобы избежать ее взгляда. Он определенно мог бы к этому привыкнуть. Его разум кричит, напоминая обо всем, что он разрушил и испортил за эти годы, обо всех людях, которых он сломал и превратил в ничто, и вот оно – инстинкт убежать, оставить позади единственную хорошую вещь, что у него появилась впервые за более чем двадцать лет, потому что он боится, как ребенок, который так и не научился справляться с этим как следует. Он нервничает, но затем ее рука касается его груди, заключая инстинкт в клетку и проясняя его разум. - Расслабься, - шепчет она ему в шею, мягко, как всегда, когда они вместе. Она целует точку пульса, и он чувствует ее прикосновение в своих венах. – Все в порядке, Бен. Ты в безопасности. Все в порядке. Он с легкостью отдается ее прикосновениям, и когда ее рука ложится прямо на его сердце, то улыбается ей и целует в лоб, безмолвно благодаря за то, что она так хорошо его понимает. Как ей это удается, он не знает, но это не имеет значения. На полпути ко второму эпизоду, когда его разум немного успокоился и он чувствует себя умиротворенным и расслабленным, Рей начинает целовать его шею. Сначала это просто нежные прикосновения – поцелуи, похожие на перышки, вызывающие дрожь, но такие приятные и милые. К ним он привык. С ними он справится. Ее губы нежно скользят по его коже, и он вздыхает, чувствуя ее улыбку на своей шее. У него перехватывает дыхание и закрываются глаза, когда она скользит вверх и вниз по его горлу, оставляя сладкие поцелуи с любовью и нежностью. Рука на ее бедре почти инстинктивно притягивает ее ближе. Затем ее поцелуи меняются. Она нерешительно начинает царапать его кожу зубами, но, даже если у него перехватывает дыхание и сердце подскакивает к горлу, он ничего не говорит. Ее рука на его груди становится тяжелее и удерживает его на месте, пока она прикусывает его шею, сначала слегка, задевая кожу, а затем почти что оставляя реальную отметину, впиваясь пальцами в ткань свитера. Он тихо ахает, и что-то меняется. Его рука сжимает ее бедро сильнее, и она издает сладкий звук, который хочется услышать снова, и снова прикусывает мягкую кожу горла, гладя его грудь рукой. По его спине пробегает дрожь, и он с некоторым удивлением понимает, что возбужден. Ее дыхание на его шее вызывает дрожь, и каждый раз, когда ее зубы слабо вонзаются в кожу, он задыхается, почти царапая ее маленькое тело, сжимая бедро так крепко, что может оставить синяк. О Боже. - Ты, - говорит он, когда она снова поднимается по его шее, чтобы прикусить подбородок. «О боже», - думает он. О Боже. Он чувствует, как джинсы стали немного тесноваты, и хочет провалиться сквозь землю. Это чудо, что она еще не заметила. – Ты пытаешься меня отвлечь? – он чувствует ее хихиканье на своей коже. О нет. Ее дыхание обжигает его шею, он не может думать ни о чем другом и не знает, что делать. - А что? Получается? – лукаво отвечает она, а затем поднимает глаза, чтобы посмотреть на него. На ее прекрасных губах улыбка – на тех самых губах, которые были на его шее всего секунду назад, оставляя отметину, а затем ему приходится сдержать себя, чтобы не простонать вслух: «О Боже». Ее пальцы медленно скользят по его груди к лицу, путаясь в волосах. - Все нормально? Он кивает и, ничего не говоря, ловит ее губы своими. Она задыхается от удивления, и он упивается этим звуком, не отрываясь от ее рта. Ее рука погружается в его волосы, сжимает пряди, а затем тянет, углубляя поцелуй, и он стонет ей в губы, слегка приподнимая бедра в поисках трения. Он уверен, что умрет, умрет вот так, и не знает, от смущения или возбуждения. Возможно, от всего сразу. Она немного отстраняется и тяжело дышит ему в губы, не отводя взгляд. Ее зрачки расширенные и темные, а губы изогнуты в легкой улыбке, и он не знает, что все это означает, и хочет спросить, но язык подводит. Он просто смотрит на нее, глубоко дыша, видит, как быстро поднимается и опускается ее грудь, и не знает, что сказать. Как передать все, что он сейчас чувствует? - Рей, - шепчет он, глядя на нее так, словно все ответы на его вопросы заключаются в ее лице, в созвездии веснушек на щеках. Она улыбается ему, лаская кожу головы, прижимает мягкий поцелуй к уголку рта, а затем снова опускается к шее и на этот раз действительно начинает оставлять засос. Он уже может почувствовать – знает это ощущение благодаря старой привычке, тому, как всю жизнь пробивал стены – синяк, расцветающий под ее губами, и стонет, сжимая ее бедро. Он так поглощен ее движениями, что даже не замечает, когда она двигается. Только что она была сбоку, а уже сейчас перекидывает ногу и забирается сверху, осыпая поцелуями его шею и двигая бедрами, слегка и определенно намеренно, и он снова стонет, запрокидывая голову и давая ей лучший доступ, сжимая ее ноги, повторяя движения, и – ох. - Ох, - бормочет Рей, оторвавшись от его шеи и уставившись на него. Она останавливается, распахнув глаза, и наконец замечает выпуклость в его джинсах. Бен краснеет и смотрит в сторону, чувствуя себя униженным. Боже, она просто целовала его, и у него случился стояк. Он чувствует себя подростком (хотя даже не испытывал ничего такого в подростковом возрасте, так что все становится еще хуже) и хочет исчезнуть отсюда. Он даже не знал, как на самом деле жаждет всего этого – возможно, понял бы со временем. Он точно не думал в этом направлении, не думал, что окажется в такой ситуации – потому что был уверен, что они расстанутся прежде, чем мысли об этом посетят его разум. Но теперь он совершенно не готов к обрушившейся на него волне желания, поскольку чувствует ее взгляд на себе, чувствует ее близость и не знает, что делать. Рей, кажется, замечает изменение в его настроении: ее руки касаются его лица, такие маленькие, что едва могут охватить его щеки, но она все равно делает это и нежно призывает взглянуть на нее. Он подчиняется, несколько раз моргнув, а она улыбается ему сверху вниз, ласково поглаживая кожу пальцами. - Эй, - мягко говорит она, оставляя на его щеке мягкий поцелуй, совсем не похожий на страстные ласки несколько секунд назад. – Эй, все в порядке. Тебе не нужно стыдиться. Он издает сдавленный звук. - Ты просто целовала меня, и я возбудился, - говорит он, зайдя так далеко, что даже не краснеет. Он все еще тверд, и она все еще сидит сверху, и его руки все еще держат ее за бедра, и все кажется новым и пугающим, но появляется тоска, новое желание, которое, как он думал, никогда не почувствует. Он хочет ее – и не только улыбку, смех и поцелуи, он хочет ее. Это ново. – Боже, прости. Она снова целует его в щеку и хихикает. - Честно говоря, в этом и была моя цель, - бормочет она, ее губы опускаются вниз, касаясь уголка его рта. Она слегка отстраняется, чтобы посмотреть на него, заметно нервничая. Инстинктивно он кладет руку ей на поясницу и проводит пальцами вверх и вниз, пытаясь успокоить. Теперь все кажется иначе. – Все в порядке? Прости, я должна была спросить. Я не хотела причинять тебе дискомфорт, я… Он качает головой, и его рука снова замирает на ее спине, притягивая ближе. Она тихо ахает, и он хочет услышать это снова. Он не хочет пропустить ни единого звука, слетающего с ее губ. Эта пугающая мысль не посещала его раньше. - Это было более чем в порядке. Прости, но это все незнакомо и… - он глубоко вздыхает, а затем поднимает глаза, чтобы посмотреть на нее, и краснеет. – Обещаешь не смеяться? Она хмурится, и ее растерянное выражение лица настолько красивое и очаровательное, что он забывает, о чем говорил. - Обещаю, - тихо отвечает она, целуя уголок его рта. – Я бы никогда не стала смеяться над тобой, Бен. О, он знает. Он просто очень глупый. - Ну, что ж. Я целовал девушек раньше, в колледже. И парней. Он ожидает ее реакции, но она просто кивает, не отрывая глаз от его лица. Ее пальцы продолжают мягко ласкать его кожу, и она слегка улыбается, подбадривая его. - Вот и вся история, честно. На этом все и закончилось. Дальше дело никогда не шло, не потому что у меня не было шансов, а потому что не было желания. Я ни с кем не хотел этого. У нее перехватывает дыхание, и он может читать ее лицо, как раскрытую книгу, впервые с того момента, как они встретились – видеть нежность, заботу, любовь и тревогу, слитые воедино, и он не может вынести всего этого. Он не заслуживает такого понимания, и все же она здесь, помогая ему признаться. - А сейчас? – нерешительно спрашивает она. - Ты хочешь? Он кивает; трудно подобрать правильные слова, пока она продолжает так на него смотреть. - Больше всего на свете, - признается он, и его щеки краснеют под ее пальцами. – Я просто не знаю, что делать. Для меня это все в новинку, и я… я хочу этого, но не знаю как. Она заставляет его замолчать поцелуем, прижимаясь губами к его губам и снова запуская руку в его волосы. Это более нежный поцелуй, в котором нет ни нетерпения, ни отчаяния. Его руки снова опускаются на ее бедра, но не усиливает хватку – он просто целует ее, спокойно и тихо, и может почувствовать скрытое под всем этим страстное желание, но оно не такое уж необъятное и страшное. - Что, если мы будет действовать медленно? Хорошо? – спрашивает Рей, отстраняясь от его губ. Он нетерпеливо кивает, и она улыбается ему, слегка двигая бедрами. Он задыхается ей в губы, снова пытаясь поцеловать. – По правде говоря, у меня тоже немного опыта. Мы разберемся вместе. Идет? Он не заслуживает эту красивую, понимающую девушку, которая движется над ним так медленно и нежно, заставляя его извиваться всем телом, и, когда она целует его, снова дергая за волосы, он стонет, и ему больше не стыдно. Его руки проникают под ее свитер, и, когда кончики пальцев касаются обнаженной кожи, он восхищается ее теплом и мягкостью. Она ахает ему в губы, тихо и хрипло, отчего он вздрагивает, и, прежде чем осознает, что происходит, она берет подол своего свитера и стягивает его одним быстрым движением. Бен не знает, что сказать, и смотрит на свои руки, обхватившие ее талию, такие большие на маленьком теле. Здесь есть несколько шрамов, и он проводит по ним пальцами, удивляясь ее спокойствию и тому, как она даже не вздрагивает, когда кончики его пальцев касаются изогнутой линии прямо над ее бедром. Шрам выглядит слишком аккуратным и точным, чтобы быть случайным, и эта мысль сжимает его сердце. - Джакку, - коротко объясняет она, поймав его взгляд, а затем мягко улыбается, скользя руками по его лицу и отвлекая от мрачных мыслей. – Все в порядке, Бен. Это в прошлом. Она чудесное создание – ужасное и прекрасное, и его сердце, кажется, вот-вот лопнет. - Все нормально? – нерешительно спрашивает она, и он кивает, с трепетом наблюдая, как она заводит руки себе за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Она делает это так быстро и ловко, что приводит его в изумление, а затем отбрасывает белье прочь и смотрит на него улыбаясь, с легким румянцем на лице. О Боже, она идеальна. - Ты идеальна, - говорит он, потому что это правда. Она маленькая и красивая, и его рука медленно скользит вверх по ее телу, слегка касаясь кожи и оставляя мурашки. Он зачарованно смотрит на нее, наслаждаясь каждой реакцией, которую видит, и, когда его рука наконец касается маленькой груди, Рей вздыхает, закрывая глаза. Он осторожно массирует грудь и получает в ответ тихий звук, который она издает, чтобы, возможно, направить его. Она такая красивая, думает он, такая красивая, и она здесь, перед ним, выгибает спину и двигает бедрами, теряясь в его прикосновениях. Бен вообще не понимает, как это произошло и почему она здесь, улыбается ему сверху вниз, но слишком далеко зашел, чтобы волноваться. Он сжимает ее сосок двумя пальцами, осторожно дергает, и она стонет, инстинктивно дергая бедрами. Он улыбается и повторяет движение снова, и снова, пока ее пальцы не хватают его за плечи, погружаясь в ткань свитера. Румянец покрывает ее щеки и грудь, и Бен немного наклоняется, целуя место между шеей и ключицами и медленно опускаясь ниже, к мягкой плоти другой груди. Он оставляет вокруг нее дорожку поцелуев, заставляя Рей выгнуться еще сильнее и снова кладя руку ей на поясницу, а затем берет в рот сосок и целует его, нерешительно обводит языком и царапает зубами. - Бен, - говорит она, двигая бедрами, и опускается ниже, а он стонет ей в кожу, слишком поглощенный ее близостью, чтобы смущаться. – О, Боже, Бен. Ее руки зарываются в его волосы. Она тянет за них, прижимая его к себе, и он почти что всхлипывает – это потрясающее, умопомрачительное в своей красоте чувство, и он хочет, чтобы она сделала это снова, снова и снова. Он отстраняется от ее груди лишь для того, чтобы поцеловать шею, а затем она снова целует его, запутавшись пальцами в волосах и упиваясь его губами, словно от этого поцелуя зависела вся жизнь. Ее пальцы спускаются вниз по его груди, пока не достигают кромки черного свитера, а затем она отстраняется, глядя на него сверху вниз с легкой улыбкой. - Можно? – спрашивает она, дергая свитер, и на мгновение он замирает, думая обо всем, что скрывается под ним; но затем она наклоняется, нежно прикусывая его подбородок и целуя засос под челюстью. – Ничего страшного, если не хочешь. О, как она может быть такой доброй, понимающей и идеальной во всем? Она показала ему свои шрамы, места, где жизнь ломала ее на части, и Бен понимает – он может сделать то же самое. Они похожи: сломанные, побитые и в синяках, но каким-то образом их осколки и шрамы идеально совпадают, и он ужасно боится, но все равно хочет показать ей. Он улыбается ей, берется за подол и помогает снять свитер. На мгновение застывает, пока она разглядывает его, и готовится к отказу и ужасу, но... - Ты прекрасен, - шепчет она, целуя его прямо в плечо, где кожу рассекает уродливый шрам, опуская губы к его ключице. Ее рука ложится ему на грудь, пальцы почти обжигают кожу, но это приятное ощущение, и он не хочет, чтобы она отстранялась. Она касается его бедра, где на бледной коже темнеет еще одна рана, резкий провал прямо над костью. - Боже, Бен. Ты такой красивый, - ласково произносит она, и его рука тянется к ее лицу, привлекая к себе. Она снова целует его, медленно, нежно, и он чувствует, как глаза щекочут слезы, когда она начинает гладить его грудь. Никто никогда не заставлял его чувствовать себя красивым, и шрамы делают из него ужасное создание, но она смотрит на него и кладет руку на сердце, и он может в это поверить, впервые в своей жизни. Его губы движутся к ее шее, посасывая кожу, и она снова ерзает, когда он нерешительно касается ее ноги и играет с подолом юбки. Его пальцы проникают под ткань и сжимают бедро, обжигаясь о горячую кожу. - Рей, - шепчет он ей в ключицу, и она выгибает спину, издавая мягкий, удивляющий его звук. – Я хочу доставить тебе удовольствие. Ты можешь направить меня? Пожалуйста? – умоляет он ее, и она, такая прекрасная, всхлипывает, снова двигая бедрами. – Пожалуйста, милая. - О Боже, - шепчет она, и на мгновение Бену кажется, что она его не расслышала; но потом она кивает, и ее рука ложится на его, пальцы обвивают запястье, ведя его к месту между ее бедрами, такому горячему, что опаляет кожу. Он задевает ее нижнее белье и приоткрывает губы, тяжело дыша ей в кожу: она влажная, почти мокрая. Ее пальцы крепче сжимают его запястье, и она стонет, когда он сдвигает ткань в сторону, чтобы погладить ее горячий центр. - Бен, - так мило, так мягко шепчет она. Крутит бедрами, инстинктивно пытаясь найти его руку, и он поднимает глаза, чтобы посмотреть на нее – покрасневшую, с закрытыми глазами и приоткрытыми губами; сосредоточенно нахмурив лоб, одной рукой она сжимает его плечо, двигаясь в поисках трения, в котором так отчаянно нуждается. - Пожалуйста. Она прекрасна. Бен думает, что может кончить, просто наблюдая за ней в таком состоянии, потерянной, отчаянной, поглощенной его близостью. Сейчас она произведение искусства, при виде которого его сердце бьется как барабан. Она могла бы сказать ему что угодно, попросить что угодно, и он дал бы ей это без вопросов – положил бы свою жизнь к ее ногам не задумываясь, теперь не чувствуя ни малейшего страха перед той силой, которую она над ним имеет. Он следует за ее желанием и нерешительно скользит в нее пальцем; она настолько мокрая, что все получается почти без усилий. Ощущение затуманивает его разум, а затем он смотрит на ее лицо – перекошенное и покрасневшее, совершенно и полностью уничтоженное, и сам ломается под ней и думает, что влюблен. Она прячет лицо у него на плече, тяжело дыша, и он касается ее волос другой рукой, поглаживая голову и проводя пальцами по волнистым прядям. - Все в порядке? – мягко спрашивает он, целуя ее висок. Она кивает, а затем двигает бедрами по его руке и... о, о, о. - Пожалуйста, - говорит она, когда он нерешительно шевелит пальцем. Он пытается следовать ритму ее бедер, очарованный тем, как она двигается на его руке. Он никогда не думал, что может захотеть чего-то подобного – это занятие всегда казалось ему чем-то пренебрежительным, - но сейчас она вцепляется ему в плечо почти до боли, и больше всего он хочет проводить каждый день своей жизни именно так, с Рей, всхлипывающей в его кожу, прикусывающей его шею, уничтоженной его рукой. Ничто другое не имеет значение, даже его собственное удовольствие, если она сможет снова издать этот сладкий звук. Когда он чувствует, что она привыкла к его пальцу, он добавляет второй, и она ломается. Задыхается, уткнувшись лицом в его кожу, и когда он начинает двигать пальцами, осторожно скрещивая и сгибая, она кричит, произнося его имя. - Бен, - говорит она, запыхавшись, прижимая открытый рот к его шее. – Бен, пожалуйста. Он снова целует ее в висок. - Скажи мне, милая, - говорит он, оставляя нежные поцелуи на ее коже, откидывая пряди волос, которые мешают ему смотреть на ее красивое искаженное лицо, и Рей хнычет, двигая бедрами по его руке. Он снова сгибает пальцы, и она снова кричит так же прекрасно. – Я дам тебе все, что нужно, милая, просто скажи мне. Пожалуйста, дорогая. Ему кажется, что он умоляет ее, и она снова кивает ему в плечо, кусая его ключицу. - Потрогай меня, пожалуйста, Бен, - ее голос прерывается и ломается, и он удивлен тому факту, что все это из-за него. Он сразу понимает, и, когда ее рука снова направляет его, показывая нужное место, немедленно подчиняется. Он трогает клитор, мягко очерчивая его большим пальцем, и вознаграждается сладкими, мягкими звуками, которые она издает; ее вздохи и стоны так прекрасны, что он вряд ли сможет думать о чем-то другом до конца своей жизни. Она сжимается вокруг его пальцев, и это ощущение заставляет кричать его самого, вызывает дрожь удовольствия, щекочущее спину. Она близко, он понимает это по сбившемуся ритму бедер. - Рей, милая, пожалуйста, посмотри на меня, - шепчет он ей в висок, ускоряя темп своих движений. - Пожалуйста, милая, пожалуйста. Она подчиняется. Она поднимает голову от его плеча и смотрит ему в глаза, разбитая и обессилевшая; ее покрасневшее лицо такое, такое очаровательное и красивое, и он не может отвести взгляд от ее ореховых глаз, теперь почти черных из-за расширенных зрачков. Он снова прижимает большой палец к клитору, сгибает другие два и... о. Она кончает под его взглядом, дрожит и сжимается вокруг его пальцев, и выглядит такой красивой – безумной, почти дикой, и он так любит ее, любит, любит, что не может думать ни о чем другом и почти готов разорваться на миллион частей. Он проводит ее через удовольствие, а затем она падает на него, обмякшая и изможденная, снова пряча лицо у него на плече и тяжело дыша. Даже Бен пытается оправиться от этого и чувствует, как его грудь поднимается и опускается так быстро, что он даже не может больше считать вдохи. Он вытаскивает из нее пальцы, и она тихо стонет, а он смеется, целуя ее в макушку. - Все хорошо? – спрашивает он через некоторое время и слышит смех, заглушенный его собственной кожей. Его рука обвивает ее талию, притягивая к себе, и она издает счастливый звук. - Более чем хорошо, - отвечает она, а затем снова начинает целовать его шею, на этот раз нежно. Удовлетворенная и истощенная, когда она отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза, то почти светится. Волосы облепили ее щеки и лоб, она потная и взъерошенная, но Бен думает, что никогда не видел ничего более прекрасного. - Можно? – спрашивает она, скользя рукой вниз по его груди к пуговице джинсов. Разумеется, он все еще возбужден. То, что он видит ее такой, с приоткрытыми губами и покрасневшими щеками, ничуть не облегчает ситуацию, но смущение не так сильно. Однако он все же краснеет, потому что, в конце концов, является неуклюжим девственником. - Тебе не обязательно, - бормочет он, изучая ее лицо, но она склоняет голову и сладко улыбается. - Я знаю, но хочу. Ты заслуживаешь того, чтобы чувствовать удовольствие, - отвечает она так просто, будто это происходит каждый день. Сердце Бена охватывает абсолютный хаос, и он понимает, что перестает дышать, когда ее другая рука касается его лица. – Но только если хочешь. Я не хочу на тебя давить. - Да, да, пожалуйста, - говорит он так быстро, что, должно быть, выглядит нелепо, но ему все равно, потому что Рей улыбается ему так счастливо и сладко, что он не видит ничего, кроме нее. Ее руки снова опускаются на его джинсы и расстегивают, а затем он приподнимает бедра с дивана, чтобы помочь ей стянуть их, а затем и боксеры. Он знает, что дрожит, но Рей целует уголок его рта, заставляя расслабиться под ее нежным прикосновением. - Покажи мне, как, - говорит она ему, а затем осторожно обхватывает рукой его член, и он уверен, что пропал навсегда. Она нерешительно двигает рукой, и он ведет ее, обхватывая пальцами запястье, чтобы помочь ей установить медленный, мягкий ритм, заставляющий его извиваться всем телом, повторяя ее имя снова и снова. Ее рука горячая и нежная, она целует его лицо, когда двигается, улыбаясь ему, и он чувствует, как что-то взрывается прямо под его кожей, а в венах горит огонь. - Ты такой красивый, Бен, ты и понятия не имеешь, - бормочет она ему в кожу, покрывая его лицо мягким, как бабочки, поцелуями. Он всхлипывает, и она немного ускоряется, заставляя его дернуться к ее руке. – Да, ты прекрасен и идеален, и ты мне так нравишься, Бен, мое сердце едва не разрывается всякий раз, когда я смотрю на тебя. В уголках его глаз слезы, и он не знает, почему вообще плачет, но Рей улыбается и осторожно промокает их губами, обнимая его другой рукой. - Ты просто потрясающий, да, именно, - мягко говорит она, целуя его подбородок, шею, уголок рта, пока он двигает бедрами ей в руку. - Рей, я... - пытается сказать он. Из-за ее прикосновений и ласковых слов он знает, что не выдержит долго, но она успокаивает его, заглушая стоны и всхлипы губами. - Все в порядке, - говорит она, почти останавливая руку, и он скулит, запрокидывая голову и открывая доступ к своему горлу. Она оставляет засос под его подбородком и возобновляет движение, на этот раз быстрее. – Все в порядке, Бен. Теперь можешь отпустить. Для меня, пожалуйста? Он подчиняется. Он взрывается на миллион кусков прямо на месте, и она продолжает целовать его лицо, прижимая к себе и шепча на ухо ласковые слова. Вот как это происходит - он разваливается на части с добрыми словами, запечатленными на его коже, пока его держат ее маленькие нежные руки, и он точно знает, что влюблен в эту девушку, которая целует его и смотрит на него, как на небо, полное звезд. После этого Рей приносит полотенце, чтобы вытереть его и устранить беспорядок, улыбаясь так ярко, что он даже не смущается. Он чувствует себя истощенным, довольным и спокойным и, вероятно, тоже улыбается, что совсем на него не похоже, но ему все равно. - Это был твой план с самого начала? – спрашивает он, когда она снова садится рядом. Они все еще полуголые и взъерошенные, но она смотрит на него так, словно он прекраснее всех в мире, и он сомневается, что вообще этого заслуживает, но это уже неважно. – Заманить меня сюда и соблазнить? Она смеется, а затем наклоняется, чтобы быстро поцеловать его между смешками. - Да, в этом и был мой план, - говорит она, а затем проводит рукой по его груди, следя за линиями белых тонких шрамов на его руке. Он больше не чувствует себя напуганным, но все же странно видеть ее такой. Она не убегает, не смотрит на него грустными глазами и не говорит, что он болен – и Бен ее не понимает, но, возможно, теперь это и не главное. Он счастливый и уставший, и ему не нужно ничего, кроме Рей, свернувшейся рядом в клубок и оставляющей поцелуи на его коже, удерживая рядом. Рей сжимает губы, а затем приподнимает уголки рта и снова смотрит ему в глаза. - Останешься здесь на ночь? Мы можем принять душ, лечь в постель и… - Да, - нетерпеливо говорит он, и она смеется, как обычно запрокидывая голову. Он использует этот момент, чтобы поцеловать точку пульса на ее шее, и слышит ее вздох. В конечном итоге они принимают душ по отдельности, потому что он не уверен, что сможет выпустить ее из объятий, после того как увидел ее нагой, а затем они ложатся в ее постель – Рей в шортах и тонкой футболке, а он в боксерах, потому что у нее нет одежды его размера, - и Рей обнимает его со спины, прижав лицо к лопаткам и положив руку на грудь, прямо на сердце. Их ноги сплетаются под одеялом, и все кажется тихим и приятным. - Ты слишком маленькая, чтобы быть «большой ложкой», - со смехом говорит ей Бен, и она фыркает. Ее единственный ответ – более крепкое объятие, и он снова смеется, беря ее за руку и переплетая их пальцы. Они засыпают так, и, даже если ему и снятся кошмары, он вообще не может их вспомнить.*
Рей возится с чернилами и новыми стерилизованными иглами, повернувшись к нему спиной, поэтому не видит, как он закатывает рукав свитера и обнажает шрамы, которые скрывал под ним более десяти лет; на мгновение ему хочется исчезнуть, а затем он вспоминает, как ее пальцы касалась этих тонких белых линий на его коже всего несколько ночей назад, без отвращения, страха или жалости, но с добротой. В прошлый раз такого не было – такого не было с Люком, который в ужасе смотрел на него сверху вниз, пока доктор заново зашивал его руку, но обстоятельства тогда были другими, и Люк, в конце концов, пытался. Несмотря ни на что, он все еще пытается, и Бен не может понять почему. Рей, кажется, понимает значение его молчания, медленно подходя к стулу, на котором он сидит. Ее волосы собраны в пучок, рукава закатаны, на губах появляется добрая понимающая улыбка, и на мгновение Бен забывает обо всем остальном. - Нервничаешь? – спрашивает она, немного склонив голову, как всегда, когда ей любопытно, даже если она не признает этого. Бен нерешительно пытается улыбнуться. - Немного, да, - отвечает он, потому что это кажется проще, чем сказать ей правду целиком. Как он смог бы объяснить ей, что нервничает не из-за боли, а из-за идеи получить от нее удовольствие? Он попросил ее о татуировке давным-давно и даже не думал, что сможет зайти так далеко, но теперь она прямо перед ним, с доверием в глазах и добротой в улыбке, и он так боится разочаровать ее, показав, кто он на самом деле. Она видела его ушибленную руку и слышала его прерывистые всхлипы, и рисовала узоры на его руке, заверяя его, что все в порядке, чертила фигуры на его шрамах, но – он все еще напуган. Что, если она это возненавидит? Что, если больше не захочет с ним быть? Он не смог бы ее винить, она была бы права – но он был бы опустошен, и, возможно, вот оно, возможно, вот та правда, которую он избегал все эти месяцы: он эгоист. Он знает, что не заслуживает этого, не заслуживает ее, но остается в ее присутствии, будто мучаясь от голода, и не может отказаться от этого, как бы ясно ни понимал, что она заслуживает лучшего. Но Рей – замечательная, удивительная Рей – понимает его. Он может точно определить момент, когда эта мысль вспыхивает в ее сознании, потому что кладет чернила и иголки на стол рядом и ласково улыбается ему, медленно скользя рукой по его руке. Ее прикосновение теплое и успокаивающее, и Бен смотрит на ее пальцы, которые грациозно двигаются от одного шрама к другому. Раньше он думал, что со временем они исчезнут, как раньше исчезали синяки на его костяшках, но затем быстро понял, что красные царапины просто превратились в белые линии, все еще заметные на его бледной коже, и он никогда не сможет избавиться от них. Они всегда будут напоминать о том, кто он такой. - Тебе не нужно этого стыдиться, - бормочет Рей, пока кончики ее пальцев рисуют узор вдоль его шрама, будто она хотела вытатуировать собственный рисунок пальцами и нежностью. Бен чувствует себя таким хрупким под ее прикосновением, что кажется, более сильное давление может разорвать его на части. – Они часть тебя. Я не собираюсь осуждать тебя за это. Он качает головой, все еще пытаясь принять эту мысль. Он всегда представлял, что у этого – у этих отношений, этой любви – есть срок годности, и с самого начала пытался приготовиться к тому моменту, когда Рей поймет, что ему уже не помочь, но вместо этого она здесь, смотрит на него с легкой улыбкой, пытаясь успокоить. Он не может этого понять, но, ох, как сильно жаждет доброты, которую она к нему проявляет. - Я не хочу их больше видеть, - тихо отвечает он, глядя на свои шрамы. Пальцы Рей разведены в стороны, скрывая кожу от его глаз, но он знает шрамы наизусть и может видеть их даже через ее защиту. – Я был так напуган. Был полон ярости, боли, ненависти. Я больше не хочу таким быть. И не хочу видеть это. Он поднимает глаза, встречая ее теплый взгляд, и Рей ободряюще улыбается. Что он сделал, чтобы она так на него смотрела? Он не может даже представить, но жаждет узнать. Кажется, будто его раны покрывает бальзам, и он знает, что любовь не может исправить все, не может стереть прошлое, изменить то, что произошло в его жизни, но на мгновение она делает все мягче, и, возможно, это то, что ему нужно в данный момент. - Что ж, - говорит она, снова склоняя голову, чтобы лучше рассмотреть его; ее глаза сияют даже в неподвижном свете салона. – Хорошо, что ты в тату-салоне. В ответ Бен наконец-то смеется, и когда Рей начинает работать, то больше не чувствует страха.