Plague of fire

— Ты за это поплатишься, Стайлс, — Томас грубо выплевывает накопившуюся злобу, провожая взглядом уходящую Линдси. — За что? — ухмыляюсь, поправляя воротник. — За то, что переписываюсь с одной, пока трахаюсь с другой? Не смеши меня, Парсон. Ты сам во всём виноват. — Если бы не ты... — Она видела вас в баре. Этот разговор был лишь вопросом времени, и я помог его ускорить. — Ну, ты идёшь? — в диалог встревает его спутница. Томас на пятках разворачивается, как каблук, сгорая от стыда. Для него перечить Гриффин было равносильно самоубийству. — Давай, беги к своей шавке, — кричу вслед, рассмеявшись, как быстро ретировался соперник. Поднимаю черную перьевую маску с пола, которую обронила в порыве ненависти Миллисент, и двигаюсь на выход. Глазами исследую помещение, замечая всех, кроме той, кому принадлежит вещь. Подбегаю к охраннику, интересуясь девушкой в тёмном платье с вырисованными ласточками. Тот лишь отрицательно качает головой. И за что ему вообще платят? Бесполезный кусок мышц. Сквозь толпу направляюсь к бару, заприметив там Зейна. — Ты не видел Милли? — как можно тише спрашиваю, стараясь не привлекать внимание подошедшей Элоизы. — Она схватила первое попавшееся вино и убежала на выход, — уголки губ кривятся в ухмылке. — Пришлось заплатить, чтобы девчушку не поймала охрана. — Я тебе верну, — быстро отвечаю. Уже собираюсь уходить, когда Малик хватает за край рубашки. — Какого черта происходит, Стайлс? — хмурится, не понимая. — Не твоё дело, — в свойственной манере отвечаю грубо, вырвавшись из хватки, и пулей вылетаю из зала. На ходу думает, куда та могла подеваться. Уверен, что в свой номер идти бы не стала, слишком уж просто было бы её там найти. Сам не замечает, как нажимает на кнопку парковки в лифте, проклиная дурочку за то, что та решилась бежать. Гарри отчетливо слышал весь разговор, от чего пазл в его головенке сошелся воедино: вот почему он видел Милли в клинике Пейна. Смерть чужой матери не была для него удивлением, поскольку несколькими годами ранее он и сам принимал участие в похоронах Джоанны, чей сын, Луи, и по сей день является ему близким товарищем. Внутри всё гудело. Гарри противоречил сам себе, отправляясь на поиски той, что ни капли его не трогала, моментами вызывала лишь сожаление и желание оскорблять, но с каждым мгновением в нем что-то менялось, делало его более мягким и сострадательным. Вспоминая, как тяжело восстанавливался Томлинсон, как собственноручно Стайлс снимал с его шеи петлю, как за шкирку волок к Лиаму, Гарри надеялся, что чудная не вытворит ничего подобного, что сама вручит другу его зажигалку, что не раз выдаст ещё что-нибудь эдакое, от чего злость в нём будет кипеть, а нутро изнывать от колкостей, требующих выхода наружу. Он пытался оправдать своё рвение, придумывал нелепые отговорки, пока заводил машину. Мимолетно проклинал себя за то, что вообще вышел на тот балкон, однако продолжал нажимать на педаль газа, катаясь по ближайшим к отелю улицам в надежде найти знакомый силуэт.

***

У Милли никогда не было привычки запивать горе за исключением смерти матери, но сегодняшний вечер ощущался как-то иначе. Будто бы это единственная вещь, которая поможет забыться в сумбуре испытанных чувств, пусть и на такой короткий период. Приятные освежающие ноты дыни, личи и ананаса отдают непередаваемым лимонным послевкусием. Случайно выбранное в баре вино идеально гармонирует с внутренним состоянием, желающим поскорее избавиться от осевшей в глотке свинцовой пыли. Фруктовые нотки работают как живительный эликсир, а чистейший воздух улиц помогает дышать размеренно. Мысленно благодарит себя за наличие компактного штопора в связке ключей. Пока тело медленно бредёт в неизвестном направлении, слова Линдси не перестают плыть бегущей строкой в голове, каждый раз напоминая о том, что Милли совершенно не знала этого человека. Казалось, в многолетней дружбе не может быть подводных камней, а их отстранение друг от друга объяснялось взрослением и сменой интересов, на деле же — всё гораздо запутаннее. Неконтролируемый гнев Линдси вызван обычной ребяческой болью, которой вовремя не оказали должное внимание не только друзья, но и самые близкие — её родители. Подобное умозаключение отзывается болью в груди, но вовсе не от сказанных слов, а от неумения человека управлять эмоциями и нежеланием разрешить свои проблемы посредством квалифицированной помощи. Небольшой камушек, оказавшийся под подошвой, диким жжением отдаёт в лодыжке, стёртой под тугой застёжкой; долгое времяпровождение на каблуках даёт о себе знать. В голове изредка мелькают мысли избавиться от неудобной обуви, но отрезвляющий ветер не позволяет исполниться задуманному. Послабление в икроножных мышцах заставляет на секунду остановиться, и когда в поле зрения появляется деревянная лавочка, Милли собирается с силами и быстрым шагом топает к ней, врезаясь зубами в нежную кожу губ; старается выбить клин клином, отвлекаясь от боли другой болью. Голова гудит от постоянного анализа произошедшего: частые перебежки от разрушения к спокойствию точно пригласят долгожданную Мару, хранительницу дурных снов, на чай, побуждая демона мучать её этой ночью. Но что может быть изнурительнее застывшего отчаяния на лице Томаса, ярости бывшей лучшей подруги, проболтавшейся о тщательно скрываемых секретах, и зелёных глаз, от которых забота — последнее, что Милли могла ожидать? Желая хоть как-то ослабить пульсацию в висках, освобождает волосы от плотной резинки, зарываясь одной ладонью в прядки и массируя кожу головы. Краем глаза замечает, что за время небольшой прогулки бутылка успела опустеть ровно наполовину. «Нехорошо», — недовольный голос Лиама в мыслях оценивает её подвиги, пока она старательно пытается отмахнуться от собственных нравоучений, убеждая себя в том, что плодовый нектар способен исцелить переживания. «Ненормальная матушка» — таким прозвищем Линдси одарила женщину, что готова была с распростёртыми объятиями каждый раз приручить потерянного котёнка, оставленного родителями на время рабочих поездок Ричарда. Названная дочь оказалась первой крысой, сбежавшей с тонущего корабля, когда могла лишь вовремя оказать необходимую помощь, подлатав наружный корпус судна прочным пластырем. Повреждённый отсек, наполненный водой, подыграл бы её действиям, поскольку давление стихии, основываясь на законах физики, создало бы притяжение металлической пластины, прекращая затопление. Ей всего лишь надо было чуть потерпеть и вовремя рассказать о накопившихся недомолвках, что привело бы синергетический эффект в действие, позволяя двум людям лучше понять друг друга и разрешить навалившиеся проблемы вместе. Бесконечное осмысление прерывается звуком тормозов. На той стороне улицы останавливается большая чёрная машина, и Милли с ужасом начинает перечислять в голове имена коллег, кто мог бы за столь короткий период взять в аренду автомобиль. Никто так и не приходит на ум, пока тёмный силуэт нажимает на кнопку блокировки дверей; он решительно направляется к ней, и Милли так же уверенно делает ещё один глоток, накапливая смелость для того, чтобы защищаться. Жалеет лишь об оставшемся вине, которое ручьями потечёт по асфальту, когда стеклянная бутылка полетит в незнакомца. Свет ближайшего фонаря освещает хмурые брови, а знакомая кружевная рубашка позволяет с облегчением выдохнуть, когда нефритовый оттенок глаз, казалось, вселяющий в них загадочность и ещё большую отзывчивость, пробегает по женскому телу. Еле сдерживает в себе до безумия нервный смех, пытаясь вести мысленную борьбу с красотой и последними поступками мужчины, каждый раз напоминая себе о его придурковатом поведении в первую встречу. — Я же просила оставить меня в покое, — недовольство отражается в прикованном взгляде, желающем испепелить в возвышающемся над ней телом дыру. Для нынешней Милли границы дозволенного были стёрты ещё пару часов назад, когда она совсем позабыла о нормах приличия и поддалась искушению быть загипнотизированной его речами, что начисто выбивалось из желания сохранять лишь дипломатические отношения, а лучше всего — просто избегать встреч; о вторжениях в личное пространство можно и вовсе молчать. — Это не я сбежал с чужим пиджаком, — еле заметная улыбка намекает на несерьезность обвинения и дополняется поднятыми вверх руками в качестве оправдания. Гарри совсем сокращает расстояние и без приглашения садится рядом. — О, если ты приехал поиздеваться, то мне жаль, — поворачивается к нему. Её лицо полно сожаления: брови чуть приподняты вверх, а нижняя губа прижалась к верхней. — Первое место уже досталось не тебе. — Нет, я просто приехал забрать свою вещь, — тонкие губы искривляются в язвительной ухмылке. Сдаваться совсем не хочется; несколько приподнятое настроение от усталости бесконечного напряжения и проникающего в кровь спиртного жаждут сыграть злую шутку. Гарри, совсем не готовый к нападению, пошатывается чуть в сторону, когда её локоть сталкивается с его рёбрами. — Хватит меня толкать. — А то что? — наигранное возмущение подначивает испытывать его терпение, и Милли повторяет действие снова. Хриплый смех лишь убеждает в том, что он вовсе не злится; подыгрывает, каждый раз «падая» всё артистичнее и изредка с небольшой силой пихая в ответ. Импровизированная игра, правила которой теперь были заданы Милли, длится каких-то несколько минут, но на тот момент кажется чем-то вечным. Прекращается лишь тогда, когда Гарри бережно хватает её за предплечье, как тогда на балконе, когда Линдси каждым произнесённым словом выкапывала для бывшей подруги могилу. — Сегодня ты другая, — хриплый голос кажется сейчас более приглушённым. Касание длится всего несколько секунд, и парень опускает руку в карман; несложно догадаться зачем. — Менее дерзкая и послушная. Гарри не хочет затрагивать услышанное, лишь пытается сменить тему, не давая Милли повода думать, что её слова на веранде о том, что он от неё отлипнуть не может, являются правдой. Сам отрицает подобное, испытывает лёгкое раздражение, считая свой подвиг милостью и банальной человечностью. Милли невольно морщится, закатив на подобное заявление глаза. Вспоминает про отложенное в сторону вино, ставшее на некоторое время импровизированным орудием против незнакомца, надвигающегося ранее в её сторону. Сладостный вкус обволакивает горло, согревая изнутри. Ощущает на себе неодобрительный взгляд, но останавливаться не собирается. Почему ему можно травить себя никотином, а ей залечить неприятные последствия таким образом — нет? — Серьёзно? — Гарри аккуратно забирает из рук бутылку и начинает рассматривать этикетку. — Нет, прекрасный выбор, я не спорю, но отдать пять тысяч фунтов за то, чтобы так нажраться... — выдерживает секундную паузу, размышляя, стоит ли продолжать непрошеные нравоучения, — это сплошное расточительство. — Сколько? — выкрикивает, не поверив сказанному. Выхватывает переливающееся на свету стекло оливкового цвета, впервые обратив внимание на белоснежную наклейку: в центре красуется нарисованный орёл, пролетающий над соломенной крышей под покровом ночи; картину дополняет название — Screaming Eagle, заглавные буквы которого невозможно было не заметить. Ладонь, держащая горлышко бутылки, медленно скатывается по бедру вниз и запястьем упирается в деревянную скамейку. Тело обессилено падает на спинку. Глаза смыкаются, не желая верить увиденному, пока запрокинутая назад голова от сильного удара о дощечку начинает предательски изнывать. — Поздравляю, Милли! — края её губ изгибаются в саркастической улыбке, пока слова неконтролируемо вываливаются изо рта. — Ты нажралась охренительно дорогущим вином и за один вечер смогла проебать доверие и появившуюся надежду на отношения, — начинает поочерёдно загибать пальцы на свободной руке, — лучшую подругу, которая в тайне ненавидела тебя и всю твою семью; собственное достоинство и... — голос становится тише, когда она чуть приоткрывает глаза и бросает косой взгляд на Гарри, — и ещё ты тут сидишь, до одури нервируя своим странным поведением. Ей-богу, лучше бы дальше издевался или продолжал развлекаться на вечеринке. С губ слетает громкий и протяжный вздох, когда она занимает прежнее положение, теперь уже добровольно ложась в вырытую яму; даже начинает шевелить ладошками, смахивая горки влажной земли на свои ноги за то, что чуть не проболталась о его красивых глазах и неуместной, но приятной заботе; за то, что, не задумываясь, отдала почти все свои деньги, накопленные на съём жилья, не посмотрев, какой картой оплачивала счёт. «Какая же ты дура», — усмешка, принадлежащая совсем не ей, только подтверждает, что сказала она это было вслух. Гарри так и сидит рядом, не издавая ничего, кроме еле слышного дуновения от губ, свёрнутых трубочкой и выпускающих серый дым. Об оплаченном вине предпочитает молчать. Исподлобья следит за каждым действием, не оставляя без внимания повторный разочарованный взгляд на белоголового орла и ещё один совершенный глоток. — Вот так открыто в этом признаться — достаточно смелый поступок, Стайлс? Резкий взмах рукой заставляет оставшиеся капли на горлышке упасть рядом с нежной розовой тканью брюк, пачкая её, к счастью, лишь приятным фруктовым ароматом. Гарри бросает окурок в мусорку и вновь переводит свой взгляд на Милли. Поправляет выбившуюся прядь и протягивает ладонь, опущенными глазами намекая на бутылку. Заполучив желаемое, ни на секунду не останавливается, когда переливающееся на свету стекло, бережно сохраняющее жидкость светлого лимонного цвета, звонко ударяется о железо, падая следом за скуренным фильтром. — Издеваешься? Оно стоило чертовых пять кусков! Кто из нас ещё расточительный? — Смелый поступок, Милли, — Гарри игнорирует возмущение, зная, что за бутылку заплатил он, — это набраться достаточно мужества, чтобы вовремя остановиться и не травмировать свой организм. — О, святая Мать Тереза, что бы я без тебя делала? — закатывает глаза, прижимая пиджак ближе к телу. Становится холоднее; и речь сейчас не о позднем вечере или об обречённом скитаться из века в век Агасфере — когда ветер неожиданно взметает опавшие пожелтевшие листья и дорожную пыль, точно подмечая, что рядом прошёл Вечный жид. Тепло, исходившее от Гарри, испарилось так же быстро, как и появилось, словно он не посмел ослушаться и принял предложение вернуться на начальную точку взаимоотношений. «Поздравляю, Милли, можешь загнуть ещё один пальчик», — мысленно дает себе пощечину за то, что проебалась и здесь. — Не знаю, — улыбка его наполнена мрачностью, а в глазах показались уже знакомые силуэты змей. Та самая Милли, по которой он скучал, предстала перед ним во всей красе, вынуждая забыть о всякой эмпатии и человечности. Убедившись, что она не решилась спрыгнуть с какого-нибудь моста или попасть под первую встречную машину, Гарри чуть успокоился, возвращая себе амплуа того самого, от которого Милли всеми силами пыталась сбежать. — Сидела бы в одиночестве, пока какой-нибудь мудак не решил бы воспользоваться ситуацией. Красивая пьяная девушка совсем беззащитно ёжится на лавочке, пока вокруг — ни души. Не находишь это заманчивым? — чуть закусывает губу, взглядом опускаясь по оголённому бедру, словно визуализирует сказанное. Ей противно. — Уже красивая, Стайлс? — ухмыляется, недовольно натягивая подол платья, сожалея о сделанном в его пользу выборе. — Ты уж определись, какая я. — Ненормальная, — Гарри смахивает указательным пальцем невидимую пылинку со своего носа и встаёт с места. — Зачем ты тогда приехал? — вскрикивает, размахивая руками, и встаёт следом. — В этом и был подвох, да, Гарри? Добить меня окончательно? — подходит почти вплотную, прожигая взглядом и тыча пальцем в грудину. — Вы только посмотрите на неё... Бедная девочка Милли! Похоронила собственную мать, сидела на долбанных антидепрессантах, потеряла веру в любовь и людей... Ну что Стайлс, убедился в моём сумасшествии? Ты же именно такой меня посчитал, когда я тебя не узнала! — Убедился, — не проронив больше ни слова, Гарри аккуратно наклоняется и, обернув кольцом руку вокруг бёдер, запрокидывает на плечо, не желая видеть её лица. — Ты что творишь? — начинает тарабанить ладонями по спине. — Поставь меня на место! Игнорирует дикие вопли, крепче прижимая тело к себе. Недовольно вздыхает, понимая, что если бы оставил Милли в таком состоянии в одиночестве, как минимум, получил бы выговор от отца или Зейна, потому что не сомневался, что та бы всё растрепала Элоизе, а дальше всё по цепной реакции. Луи бы тоже остался недоволен, потому как записал Милли в разряды лучших людей, что он встречал за последнее время, даже если знакомство их длилось каких-то пять минут. Столь яркая вспышка неконтролируемого гнева и обиды побудила Гарри вовремя остановиться. Почему-то именно в тот момент он посчитал себя таким никчемным, неспособным быть «нормальным», таким же душевнобольным, желающим оставлять после себя только раны. Его затошнило от самого себя, от собственной жестокости, от потерянного над ситуацией контроля. Подойдя к пассажирской двери, открывает её, всё так же удерживая тело на плече. Аккуратно опускает вниз, заключая Милли в клетку: одной рукой держит за дверцу, другой же — упирается в автомобиль, не давая ей сбежать. — Я отвезу тебя в отель, а там уже делай что хочешь. — Я могу и сама дойти, — ворчит, скрещивая на груди руки. — Неужели? — вскинув брови, осматривает подкосившиеся от усталости ноги. Милли поднимает свой взгляд на него, встречаясь с яркими жёлтыми бликами от фонаря в зрачках. Змеи снова запрятались в свои норы и больше не нервируют неприятным шипением. Гарри, нетерпеливый получить желаемое, в своей манере нарушает все правила: подушечки пальцев прикасаются к подбородку Милли, поднимая голову выше и заставляя смотреть прямо. Снова ощущает тепло, от неожиданности обжигающее кожу так, словно опустили в разгорающийся костёр. — Не спорь со мной, Милли. Хотя бы сейчас. — Не трогай меня, — шипит в ответ, одергивая голову, и отворачивается в сторону. Неуверенно забирается на переднее сидение и пристегивает ремень, когда Гарри захлопывает дверцу и обходит машину спереди. Невольно сглатывает появившийся в горле ком от эхом звучащего в голове низкого голоса. Провожает его взглядом, раздумывая о том, как заглушить противоречивые чувства. Убеждает себя в том, что покорность была результатом мелькнувшего в голове плана, ставшего второй целью приезда в Лондон; и подобное повиновение никак не связано с его губами, родинкой на подбородке, выбившейся прядкой, смешанным запахом табака и сухофруктов, мелодичным хриплым смехом и совсем неожиданным приездом — всё это лишь мимолётные и ненавязчивые мысли, блуждающие в голове из-за обиды на другого мужчину и алкоголя, вызывающего желание рассматривать человека и обращать внимание на каждую мелочь. Да, всё именно так, по другому и быть не может. Гарри вставляет ключ зажигания и сразу же включает печку, словно его прикосновений не хватило для того, чтобы растопить чужой лёд. Машина тронулась. Знакомые пейзажи улиц, по которым ещё около часа назад Милли в растерянности пыталась найти укромное место, где её никто не найдёт, намекают на то, что они уже на половине пути в отель. Краем глаза пытается изучить его настроение, чтобы решить, стоит ли вообще с ним говорить. Размеренное дыхание и чуть приоткрытые губы только подтверждают расслабленное состояние; руки спокойно держат руль, и даже вены не сильно просачиваются сквозь кожу — Гарри больше не злится. Злился ли он вообще? Мысленно спорит сама с собой из-за того, что смена настроения могла быть ненастоящей, лишь частью очередной игры, только бы посмотреть, как отчаянная девушка от безысходности в эмоциональном порыве ведает всё то, что у неё на уме. Она даже не хочет знать, какой это по счёту проигрыш. — Милли, — Гарри бросает мимолётный взгляд и вновь начинает следить за дорогой, — я вижу, как ты на меня смотришь. — А что, нельзя? — улыбается, пытаясь разрядить обстановку саркастичным недовольством. Краешки его губ легонько изгибаются в усмешке, но тут же возвращаются в привычное положение. Из-за того, что завтрашний день полностью зависит от деталей сотрудничества, Гарри на данный момент — единственный вариант, благодаря которому Милли может осуществить задуманное. Она нервно покачивает лодыжкой из стороны в сторону, покусывает губу и борется с отсутствием смелости, тотчас испарившейся после нетрезвого признания. Способность памяти вызывать определенные воспоминания подобна лесным тропинкам; чем чаще по ним ходить, тем заметнее они становятся. Лиам как-то упоминал, что если постоянно возвращаться к одному и тому же дню, то это только помогает нейронным связям закрепить день смерти матери как нечто важное, что никогда не получится отпустить. Но что если спустя полтора года она вновь увидит тот самый дом? Вдруг нахождение в собственном прошлом наяву сможет окончательно дать понять, что утерянное не вернуть и необходимо продолжать двигаться дальше? — Если ты не прекратишь дёргать коленкой, то мне самому придётся её остановить, — его глаза бегло перемещаются с лица на ноги, подпитывая желание устранить ладонью нервирующие периферийное зрение во время вождения движения. Трезвый разум борется с остатками алкоголя, испарившимися в момент осознания быть брошенной посреди улицы. Мимолётное желание ощутить разгоряченные пальцы на оголённой коже тут же испаряются, когда тело послушно останавливается в надежде на то, что покорность сыграет на руку. Пока они стоят на перекрестие, Милли всё пытается уговорить себя произнести три чертовых слова. Всё ещё молчит. И только когда впереди мелькает знакомый поворот, сигнализируя о скором прибытии, осознание того, что не столь опасно принять решение, как не решиться ни на что придаёт небывалой уверенности, заставляя сказать задуманное вслух: — Отвези меня в Мортлейк.