***
Обеденное время я скоротаю в своем кабинете; мне не хочется видеться с остальными, а потому я просто пришла в столовую офиса заранее, чтобы разогреть в микроволновке еду, приготовленную вчерашним вечером, и сделать кофе. Вернувшись в свой офис, я неспешно поедаю рис и курицу, желая отвлечься за просмотром рандомного видео, да не получается. В мыслях всё блуждает диалог с Гарри и предстоящий вечер. В дверь кто-то стучится. — Можно? — тихо звучит мужской голос. Я тут же перестает жевать. — Заходи, — кладу контейнер в сторону, накрывая его крышкой, и вытираю рот салфеткой. Томас входит нерешительно, словно и вовсе сомневается в том, что делает. От былой уверенности в нашу первую встречу не остается и следа. — Я заметил, что тебя не было на обеде. Принес тут... — в его руках пакет с небольшой упаковкой нарезанных фруктов, йогуртом и французскими круассанами. — Решила поесть в одиночестве, — легонько улыбаюсь, указывая ладонью на свою еду. — Но спасибо. — Так я тебя отвлек... — растерянно чешет затылок и уже было собирается уходить. — Томас... — М? — неловко поворачивается ко мне. Ещё секунду я размышляю о том, а стоит ли говорить о произошедшем сейчас. С того вечера, когда все изменилось, прошло много времени. И несмотря на то, что общались друг с другом мы вполне адекватно, так, как общались бы просто знакомые, что-то обоим нам не давало покоя, вынуждая при каждой встрече обмениваться странными фразами и телодвижениями. — Присядь, — всё же осмеливаюсь и взглядом указываю на рабочее место Гарри. Уверенность в том, что коллега явно ушёл не на обед, а по своим делам, лишь способствует нашей долгожданной беседе. Он послушно шагает к столу, оставляет на нём пакет с едой, сам же усаживается в кресло. — Прошло много времени с тех пор... — я нервно кусаю губу. Думала, что будет гораздо легче начать спустя пару недель. — Я знаю, как это выглядело. И мне очень жаль, я хотел бы... — Стой, — нагло его перебиваю. — Можно я? Томас лишь молчаливо качает головой. — Мы с ней дружили с детства. Думаю, ты и сам догадался, — уголки губ кривятся в неестественной полуулыбке. — Моя мама умерла в прошлом году. Я не особо хотела кому-то об этом рассказывать. Её уход дался мне слишком тяжело, и так случилось, что Линдси не было рядом, хотя я в ней очень нуждалась. Воспоминания мельком всплывают перед глазами. Я с трудом глотаю недавнюю речь бывшей подруги и поддержку, которую не смогла от неё получить, а затем продолжаю: — Понимаешь, Томас... Будь это любая другая девушка, мне бы не было так обидно. Мы ведь свободные люди, и каждый волен решать, с кем ему проводить своё время. Ненадолго замолкаю, запивая нелегкую речь горьким кофе. Томас же не торопит меня, внимательно слушает, не отводя своих глаз. Внутренне Парсон не соглашается со всем сказанным, хочет возразить, что будь у него хоть какой-нибудь выбор, то очевидно он проводил бы вечер именно с ней. Выбор-то был, но лишь иллюзорный. — Многое изменилось за год. Я была очень удивлена, увидев её на дне рождении клуба. И не менее удивлена столь неприкрытой ненависти, которую, видимо, в упор не замечала, считая, что мы будем друзьями всю жизнь. Мне было тяжело не от того, что ты предпочел мне другую, Томас. — Я не... — А от того, что другой была Линдси. И от того, с какой легкостью она вываливала всё своё дерьмо на меня, — с досадой поджимаю губы и перевожу свой взгляд в сторону окон, не в силах совладать с кареглазым напором. — Мне очень жаль, что так получилось. — Мне тоже. — Мы начали встречаться около года назад, — Томас не церемонится и говорит прямо. Что, блять? Около года назад?! Когда умерла мама... — Линдси мне о вас не рассказывала, — сухо отвечаю, не подав виду, как сильно удивили меня эти слова; все еще смотрю в окно, дергая тот же заусенец, и на этот раз сильнее. — Линдси о нас никому не рассказывала. На моём столе предательски жужжит таймер. Время обеда кончилось. — Я не хотел бы отвлекать тебя от работы, Милли, но позволь мне объясниться перед тобой? — Томас замечает, как я нервничаю и начинаю убирать контейнер с едой в свою сумку. — Детальнее. Рассказать тебе то, что происходило всё это время с моей стороны. — Мне надо доработать эскизы и отчитаться перед Роем, — чуть запинаюсь и тут же сама себя поправляю: — Мистером Гудманом. Парсон легонько улыбается такой вольности в сторону имени директора компании, а затем вновь становится серьезным и аккуратно спрашивает: — Я не говорю про сейчас. Может, сегодня после работы? Этот вопрос даётся с трудом. Я тяжело вздыхаю, вспоминая о том, что вечер уже занят другим. Кусаю щеки, размышляя, обвиняя себя же в девичьей глупости, и думаю: «А может всё же деньги просто отдать?». — У меня есть дела, — мысль нехотя срывается с моих губ. — А... — на секунду замолкает. — Тогда сообщи мне, когда будешь свободна, — встает с кресла и хватает пакет с едой, — если, конечно, ты этого хочешь. Хочу, Томас. Я хочу знать, что с ней происходило все эти месяцы, что побудило её так измениться, как они с Маргаритой вообще оказались в сфере нашего бизнеса и каким образом в её жизни вдруг появился ты. — Я тебе напишу, — по-доброму улыбается, подойдя к столу. Легкость этого жеста убаюкивающе на него действует. Томас вдруг почувствовал, что ему всё же дарован ещё один шанс. — Держи, ещё проголодаешься между работой и своими делами, — улыбается в ответ, оставляя пакет на моём столе и спешит на выход. Проголодаюсь... Конечно. Я ещё даже не выбрала место для ужина с Гарри. — Спасибо... — всё, что я успеваю шепнуть, перед тем как очередной парень оставит меня наедине с уймой нерешенных вопросов.***
К началу седьмого в лобби офиса остаются лишь несколько человек. Кто-то заказывает такси, кто-то просто проводит остатки рабочего дня за разговорами, а кто-то нервно дожидается человека, что опаздывает уже на десять минут. В мыслях тут же проскакивает звонкий голос Луи и его фраза о том, что «многие люди просто не знают о том, что можно приезжать вовремя». Кто бы знал, что он тогда говорил именно о Гарри. — Я так устала, — завывает Элоиза, когда плюхается на соседнее кресло рядом со мной, поглядывающей на парковку сквозь панорамные окна. — Рой совсем не щадит? — усмехаюсь, переводя взгляд на неё. — Ага, — мычит, поправляя выбившуюся из хвоста прядь волос. — Адриан предложил поужинать вместе с ребятами. Ты как? — Не смогу сегодня, — отвечаю с досадой, снова косясь на улицу. Думаю уже написать Гарри сообщение. Меня раздражает, что приходится лгать Элоизе из-за дурацкого ожидания, что длится, кажется, вечность. Может просто уехать домой? — Что на этот раз? — корчит недовольную гримасу из-за очередного отказа. — Понедельник, Ло. Я хочу заняться своими делами и выспаться, — недоговариваю; не хочу слышать лишних расспросов. Томас стоит с остальными коллегами в паре метрах. Наш разговор можно с легкостью услышать при должном желании, а потому я не особо тороплюсь рассказывать о предстоящих часах. — Куда решили пойти? — перебиваю надвигающееся игривое недовольство Элоизы. Хоть бы они не выбрали то же место, что и я. — Решаем вот. Я предложила в наш с тобою любимый, но Итан терпеть не может карибскую кухню, поэтому в этот раз точно идем не туда. — Он многое теряет, — хохочу, покосившись на парня, что предлагает различные варианты китайских забегаловок. — Это точно, — добавляет Элоиза. Её взгляд скользит с шоколадных кудрей испанца на белокурую девицу рядом. Подмечает нервозность и постоянное высматривание чего-то вдали. Милли же считает, что ведет себя максимально естественно. Делает вид, будто ждет водителя, однако совсем не того, что работает в службе перевозки пассажиров. — Мы так нормально и не обсудили то, что произошло в Лондоне, Миллз, — говорит с осторожностью, чуть ли не шепотом. — Ты в порядке? Отказываешься в третий раз, сегодня вообще не пришла на обед. Я начинаю волноваться. — О, нет, только ты не угрожай мне доктором Пейном, — улыбается во все тридцать два, вскидывая ладони вверх и демонстративно закатывая глаза. В этот момент в руках Милли звонит телефон. На экране большими буквами высвечивается «Asshole H», фотографии у контакта нет. Она записала его номер ещё с той конференции в Лондоне, когда решились судьбы компаний. Спросить, откуда у него есть её номер не решилась; посчитала, что раздобыл, когда искал отчаянное пьяное тело в округе отеля. Тут же опускает ладони и нажимает на кнопку. Звонок переходит в беззвучный режим; отвечать не собирается, пусть тоже её подождет. Элоиза же успевает заметить имя звонящего, а затем, будто бы невзначай, мельком смотрит сквозь стекла. Фары черного автомобиля на секунду озаряют вечернюю улицу; машину припарковали буквально только что. — И не собиралась, — переводит свой взгляд на Милли и поддерживает её заразительным смехом; все ещё остается совершенно серьезной, когда задает следующий вопрос: — Ты ведь помнишь, что можешь всегда ко мне обратиться? — Помню, — смущается и неловко отводит взгляд в сторону. — И ты ко мне, Ло. Девушки тянутся друг к другу, чтобы обняться, для удобства чуть привстают, поскольку между креслами есть небольшое расстояние. Элоиза крепко прижимает её к себе и, намекнув на то, что подруга своим поведением сама же себя и сдала, тихо шепчет: — Иди уже. Там твой понедельник приехал. — Просто молчи, — виновато улыбается, когда высвобождается из хватки. Элоиза приподнимает одну бровь вверх и язвительно посмеивается. Телефон в очередной раз начинает вибрировать. Милли встает с кресла, быстро со всеми прощается и отвечает на вызов: — Да иду я, иду, — раздраженно шипит. — За каждую минуту ожидания придется... — «платить» хотел сказать Гарри, но не успел. Милли сбросила звонок. Злые касания ветра нещадно разбрасывают её волосы. Пальто уже еле спасает. Звенящие чувства выдают словно изморозью тронутые щеки. «Сам опоздал, ещё и выпендривается», — возмущается про себя. Пока Милли неспешно шагает к машине, её сопровождают две пары глаз: карие мечутся в беспокойстве, нервно бегают от удаляющейся фигуры к знакомому черному автомобилю. Перед лицом вдруг начинает маячить копна волос неестественного цвета, и Томас машинально шагает в сторону от Элоизы, только бы не потерять её из виду. Всё боится, что направляется она именно туда. Зеленые же отравлены холодом, да таким ледяным, что способны морозить сильнее британского ветра. Осматривает её лишь раз, удостоверившись, что точна она — те же растрепанные локоны, которые неплохо бы расчесать, и юбка со второго дня в Лондоне, что изредка показывается из-под пальто. Взгляд Гарри медленно скользит на ярко-освещенное помещение впереди, подмечает несколько силуэтов, один из которых не двигается, как прикованный, изучает ту же, что и минутой ранее он. «Забавно, да, Томас?», — скалится в хитрой усмешке и отвлекается на звук открытия пассажирской двери. — Ты опоздала, — скупо подмечает и отворачивается. — Ты шутишь? — не спешу, продолжая просто стоять. Не самое лучшее начало. — Садись, всё тепло выпустишь. Я презренно смотрю на него ещё секунды две, и когда Гарри, не выдерживая, вновь обращает своё внимание, без особого желания забираюсь внутрь. — Если ты весь вечер будешь в таком настроении, отвези меня сразу домой, — сердито причитаю. Уже начинаю сожалеть. Гарри выпускает еле заметный смешок, потирая нос пальцем. Машина тронулась. — Тебе сказать адрес или ты опять всё решил? — недоверчиво спрашиваю; сомневаюсь в том, что слова его о незнании города были правдивые. Молчит. Всем видом своим даёт понять, что решил. — Ясно... — тяжело вздыхаю, скрещивая руки на груди, и удобнее устраиваюсь на сидении. Пальцы залазят под пальто и царапают кожу. Нервно. Мы проезжаем ратушу, символ города, примечательный своей высокой башней, увенчанной статуей бога-кузнеца Вулкана. Поворачиваем на восток в сторону Тудор-сквера, окруженного музеями, театрами и общественными зданиями. В этом районе я бываю редко. Наблюдая за переменчивым видом из окна, я моментами поглядываю и на самого Гарри, сосредоточенного и думающего о чем-то своём. Всё еще теряюсь в догадках истинной цели столь широкого жеста с его стороны, ожидая какой-то подвох. Неужели денег не жалко? Мне вот — да. И именно поэтому я вновь оказываюсь в логове дьявола. А дьявол этот во всём своём обличии сегодня крайне красив, ухожен и собран. Олицетворяет свое темное нутро черной атласной рубашкой и зауженными брюками, словно наряд был подобран на собственный день рождения. Различные перстни обрамляют его длинные пальцы, крепко держащие руль. В салоне автомобиля стоит приятный аромат древесных нот, табака, ванили и женской пугливости, плохо прячущейся за напыщенной дерзостью. Этот запах Гарри чует крайне отчетливо, чем подпитывает своё эго и властный характер, однако где-то в стороне маячит легкое волнение; всё думает, что чудная опять что-то натворит. А чудной хотелось всего лишь покоя. И если покой она могла обрести ценой проведения вечера с дьяволом, то так тому, значит, и быть. Путь их длится недолго, но молчаливо. Машина въезжает на парковку высоченного стеклянного здания, больше похожего на деловой центр. Рев мотора стихает. Гарри достает из бардачка телефон, бумажник, сигареты и зажигалку, пока Милли отстегивает ремень безопасности и проверяет содержимое своей сумки. Уже собирается вылезти самостоятельно, тянется к ручке двери, как она тут же открывается. «Когда успел?», — задает немой вопрос. Игнорирует поданную ладонь, на что тут же получает безмолвное замечание, отразившееся на его лице. Они следуют к лифту. — Это становится какой-то странной традицией, — Милли выпаливает в никуда, когда они поодаль стоят в кабине и терпеливо ждут цифру «пятнадцать» на дисплее. Дьявол молчит, лишь про себя усмехается схожим мыслям. Когда двери открываются, перед нами предстаёт персонал, который тут же уточняет о бронировании на имя парня. Гарри вежливо помогает мне снять пальто и аккуратно вешает его на плечики, я же неловко переминаюсь с ноги на ногу в ожидании, когда разденется он. Нас провожают за столик у панорамных окон в пол, откуда открывается шикарнейший вид на окрестности Шеффилда. В изумлении рассматриваю светлый интерьер, совсем отличающийся от внешнего вида дома того, кто сидит напротив. Атмосфера кажется теплой и доброжелательной, по-особенно южной в сравнении с северным городом Великобритании. — Добро пожаловать в «IL PIACERE». Меня зовут Карл, и я ваш официант на сегодняшний вечер, — молодой парень в выглаженной до блеска белой рубашке ставит на стол два стакана с водой, меню и барную карту. — Подойду к вам, как только вы будете готовы. — Спасибо, — приветливо улыбаюсь и провожаю Карла глазами. Взгляд тут же падает на красиво оформленное меню; подмечаю про себя, что дизайн выполнен на твердую «пять». По названию блюд и самого заведения понимаю, что Гарри привел меня отведать оригинальной итальянской кухни; причем оригинальность её выражается вовсе не в богатом интерьере или названии позиций, а в стоимости, что была вдвое дороже тех мест, куда мы обычно ходили вместе с Элоизой. — К чему весь этот спектакль, Гарри? — в смятении поднимаю на него свои глаза. Если не отдам деньги, так хоть расплачусь за наш ужин. Ты себе это так представил? — Я голоден. Ты разве нет? — совершенно спокойно отвечает и берет в руки меню. — Ты понял, о чем я, — недовольно склоняю голову набок, наблюдая за его изучающим лицом. — Нет, — подшучивает, словно совсем её не понимает. — У них замечательное ризотто с морепродуктами и тирамису по секретному рецепту семьи основателя ресторана. — Может, я не хочу есть? — скрещиваю на груди руки, упираясь локтями на стол, но тут же расправляю их под ним, считая, что веду себя не очень достойно для этого места. Женская нервозность вынуждает оторваться от изучения блюд и следить за тем, как девушка напротив беспокойно кусает губу, во второй раз уже поправляет край рукавов блузки и пытается прийти в себя с помощью глотка воды. «Где твоя смелость, Миллисент?». — Тогда просто составь мне компанию. Пожимает плечами и фокусирует взгляд на официанте, что стоит в стороне и терпеливо ждет. Тот тут же подходит к столу. — Ризотто с морепродуктами, флорентийский стейк с запеченными овощами, два тирамису, жасминовый чай и два бокала Sassicaia, пожалуйста, — Гарри даже не смотрит в меню, словно знает его наизусть. — Год разлива? — Шестнадцатый, — уточняет, когда Карл отмечает в небольшом планшете позиции. — Благодарю. В который раз запивая кристальной водой подступивший от волнения ком, я понимаю, что всё это Гарри один явно не съест, а, значит, он вновь поступает, как ему вздумается. От ризотто может быть я бы и не отказалась, но пить явно не собиралась, удивляясь тому, как мы вообще доберемся домой. — Ты за рулем. — Это одно из самых дорогих тосканских вин. Готов поспорить, ты никогда не пробовала, — довольный собой, оголяет зубы в легкой игривой ухмылке, игнорируя моё наставление. Непроизвольно громко вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Огни города переливаются ярким желтым светом, где-то вдали протекает река Шиф, в честь которой и был назван город. Тишина изрядно нервирует. Именно сейчас она крайне неуместная, оседает на женских плечах тяжестью, вынуждает заговорить первой: — Ты не похож на человека, которому нужна компания, — окидываю взглядом парня, что-то печатающего в своём телефоне. — Ты тоже, — убирает устройство в карман и продолжает: — Тем не менее, мы здесь, вдвоём. — Я повторюсь, к чему это всё, Гарри? — взмахиваю ладонями, указывая на происходящее вокруг. — Хочу узнать коллегу поближе, — в тоне голоса прослеживаются нотки недоумения, будто он высказал нечто слишком уж очевидное. Я вспоминаю наш разговор на веранде и позволяю себе вольность произнести те слова ещё раз: — Ты хотел сказать: «Я просто не могу от тебя отлипнуть». Зеленые глаза прячутся за прищуром; желваки играют ни то от негодования, ни то от внезапной девичьей смелости, о которой недавно вспоминал. — Всё верно, ты просто не можешь от меня отлипнуть. В ответ слышит лишь недовольное цоканье. Достает из кармана брюк портсигар, берет одну из недавно скрученных самокруток и поджигает её. — Здесь можно курить? — начинаю подозрительно оглядываться по сторонам в поисках других курящих людей. — Да. Вижу парочку, что сидит поодаль и тоже травится никотином. Карл тут же оказывается рядом, ставит на стол стеклянную пепельницу и два бокала. — Будете пробовать? — вежливо интересуется. Как указано в регламенте заведения, в первую очередь гостю необходимо налить лишь малую часть вина для пробы, чтобы тот принял окончательное решение в своем выборе или же изменил его в пользу чего-то более вкусного. После отрицательного кивка, Карл аккуратно разливает вино по всем правилам и, пожелав приятного вечера, удаляется по своим делам. Подняв бокал за ножку, чтобы не согревать вино, Гарри чуть наклоняет его; хочет чокнуться. Рубиново-красный цвет манит своей бархатистостью. Пряный аромат черной смородины ласкает носовые рецепторы. Милли невольно смачивает губы языком. Противится внутренним доводам и соглашается разделить удовольствие. В конце концов это может оказаться полезным в работе, несмотря на то, что основной их специализацией является производство виски. Да и незримое напряжение не даёт ей расслабиться, от чего ладони предательски мокнут, а нутро ноет от беспокойства. Тремя пальцами берется за толстую ножку бордо; слышится звон бокалов. Пробует терпкий напиток, обжигающий горло нотами ягод и мятной свежестью. — Я же говорил, что понравится, — Гарри облизывает свою губу, не сводя с неё своих глаз. — Не говорил, — ставлю бокал обратно на стол. — Но тебе понравилось, — показывает ямочки на своём лице и затягивается едким дымом. — Оно идеально подходит к жареному или тушеному мясу, пасте болоньезе и ризотто со сливочным соусом. — Это что, персональная дегустация? — в наигранном изумлении приподнимаю бровь. — Расширение кругозора, — ехидничает и стряхивает пепел в пепельницу. Ореховые ноты Берлея, сладость вишневой Вирджинии и утонченный аромат ванили проникает в мои ноздри, вытесняя оттуда алкогольное послевкусие. — Угостишь? — сама не замечаю, как нарушаю ещё один свой запрет. Гарри протягивает портсигар, и я с осторожностью достаёт самокрутку. Жду, пока мне подкурит. — Где твоя навороченная зажигалка? — иронизируя, протягивает свою. — Ты знаешь, что она у Луи, — бубню с сигаретой во рту, пока мужская ладонь закрывает пламя. — Знаю, конечно. Я ведь её подарил. Значит, Гарри с самого начала знал, что она не принадлежала отцу. Лишний раз решил поглазеть, как я проиграю. Класс. — Дай угадай, а не сказал, потому что было бы не так интересно? — затягиваюсь, разжигая табак сильнее, и выдуваю облако в сторону. — Да, — сбрасывает скуренный фильтр в пепельницу. — Ты быстро учишься. — Мхм, — недовольно мычу в ответ. Клубки дыма продолжают обжигать горло и витать в воздухе до тех пор, пока не объявляется Карл с подносом. С легкой подачей, отточенной за несколько месяцев, ставит перед гостями две тарелки на стол, содержимое которых такое же противоположное, как и сидящие рядом: стейк, приготовленный на углях, отливает темным оттенком, идеально гармонируя с яркими овощами, ризотто же покрывает белоснежная пелена вперемешку с морепродуктами нежнейшего цвета. Темные и светлые тона в еде, в их внешнем виде и спрятанных душах словно сами напрашиваются на банальное «Инь и Янь». Милли с осторожностью наблюдает за тем, как Гарри ловко управляется с ножом и вилкой, предварительно отказавшись от нарезки мяса официантом. С такой же осторожностью пробует и своё блюдо. Кремообразная текстура тает во рту, балует морем и сливками, а затем вовсе по-новому раскрывается после очередного глотка вина. «А у него хороший вкус не только в выборе алкоголя», — про себя отмечает. Тихий женский вздох после первой пробы приятной мелодией разливается в мужских ушах. Он даже не удивлен, напротив, ждал подобной реакции, от чего был крайне доволен собой и своими познаниями. Всё думал, с чего бы начать диалог, как бы так старательно подойти к волнующей теме Томаса и его пассии, чтобы не выглядеть полным дураком и не выдать мотивов, что движут его развивать эту тему. Милли даже не догадалась, как сама упростила ему задачу: — Гарри... — отвлекает его от размышлений и после легкого кивка продолжает: — Как давно ты знаком с Линдси? «Что же, это было проще, чем я ожидал». — Около года, — задумчиво отводит взгляд в сторону, вспоминая тот день, когда впервые увидел её на одном из рабочих мероприятий. — Томас встречался с ней тогда? «Если ты задаешь этот вопрос так открыто, значит, уже знаешь ответ. Любопытно». — И да, и нет. Трудно понять их отношения. Почему не спросишь сама? — Неэтично, — пожимает плечами и прячет глаза в полупустой тарелке. — А ему трахаться с другой этично? — резко срывается с его губ. Гарри тут же вытирает рот салфеткой, изучая реакцию и как бы отмахиваясь от только что сказанного. Волнуется, что мог испортить начавшийся диалог. Игнорируя колкое высказывание, Милли задает следующий вопрос: — Ты говорил, я многое не знаю о Гриффинах. Самое время рассказать, не находишь? В мыслях обоих всплыл разговор на балконе. Сейчас отвечающий отчетливо понимал, что избежать его в этот раз не получится; Зейна с Элоизой, так удачно появившихся в тот раз, здесь, к сожалению, нет. — Ты становишься слишком любопытной под действием алкоголя, — тянет время, глазами анализируя испаряющееся с каждым глотком вино. — Мог бы просто сказать «нет», — раздосадовано поджимает губы и ставит бокал на место. — Мог бы, но ты ведь не это хочешь услышать, — повторяет за ней, освежая горло темно-алым напитком. — Твоя подружка была беременной на тот момент, когда я её встретил. Матери Линдси такой расклад не особо понравился, вот она и начала трясти бабки с его папаши. Как видишь, одними деньгами дело не ограничилось. О своих сомнениях в том, был ли это ребенок Томаса, Гарри решил умолчать. — У неё есть ребёнок?! — несдержанно выпаливает и давится кусочком кальмара; пытается успокоиться глотком воды. — Мог бы быть. Я не вдавался в подробности. «А», — только и срывается с её губ. Милли поверить не может, насколько далека была от той, что считала самой родной. «Ребёнок...», — с трудном глотает эту мысль и очередные несколько миллилитров сухого красного. Данная информация кажется ей очень полезной, и она даже начинает радоваться, что смогла поговорить с кем-то из окружения Томаса раньше, чем с ним самим. Верить ли словам Гарри — вопрос хороший, поскольку он не раз за этот вечер говорил одно, делал же совсем другое. Всё же ей вдруг стало интересно, совпадет ли история Парсона с услышанным сегодняшним вечером, или он вовсе решит об этом умолчать? И если решит, стоит ли ему доверять в остальном? Нетерпение мужской исповеди незаметно крадется за ней по пятам. Так же незаметно, как и официант, забравший опустевшие тарелки и сменивший их на десертные блюда, чашки и чай. — Расскажешь мне, что случилось той осенью? — хрипотца нарушает повисшую тишину, изредка прерываемую тихими звуками наслаждения от поданного тирамису. Милли нерешительно косится на него. Гарри ведь и так уже многое видел и слышал. Терзают сомнения, а стоит ли вываливать всё остальное. Прошедшие дни только подыгрывают, поскольку за всё это время он ни словом не обмолвился о трагедии, а значит домыслы об эгоистичных желаниях, завязанных на издевательствах об утрате, не могли найти свое подтверждение. — Мама погибла в пожаре... — начинает с трудом, делая несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем продолжить: — Я была на пути к дому Линдси, думаю, помнишь из разговора с ней. Она хотела вскрыть себе вены, оставила мне сумбурное голосовое, я же просто хотела её спасти. Слушатель не перебивает. Неловкость от подступившей тишины невольно принуждает её говорить дальше: — Она умерла такой странной смертью, Гарри. Линдси возненавидела меня за это, позволяла себе называть меня сумасшедшей; а я всё не верила заключению. В этой истории Гарри постепенно узнаёт и себя, и Луи, что отчаянно пытается добиться правосудия до сих пор. Неудивительно, что простую девчонку и вовсе никто слушать не стал. — Мама всегда была предельно аккуратной с огнем, а то, что случилось, больше похоже на чью-то злодейскую «шутку», нежели на неисправность газовых труб. Время идет, и я смирилась с тем, что выдумываю небылицы, но не до конца смирилась с тем, что не смогла спасти ни мать, ни, получается, Линдси. Милли тут же заедает сказанное ложкой пропитанного кофе печенья с сыром маскарпоне и запивает жасминовым чаем, глазами теряясь где-то в столовой посуде. Стыд красит щеки в пунцовый цвет. «Теперь он точно посчитает тебя сумасшедшей после ненужного откровения в своих подозрениях. Дура», — бегущей строкой крутится в голове. — Ты не смогла бы её спасти, Миллисент, — шершавый голос бьёт по ушам, заползает туда, куда не дозволено, и нагло скребётся где-то в районе сердца. — Не говорит так! — взгляд полон злобы; голос дрожит. — Будь я дома в тот день... — Ты бы погибла вместе с ней. — Нет, я бы... — пытается оправдаться, но Гарри её перебивает: — Нет, Милли. Посмотри правде в глаза. Ты ведь знаешь, что случилось у Луи? — Он потерял мать и сестру, — отвечает сдержанно. — Всё винил себя в чужой смерти, места не находил. Сам готов был уйти вслед за ними, а я не готов был потерять и его. От услышанного женская ладонь дрогнет, оставляя несчастную ложку в покое. Прячется за рукавами блузки, ногтями повреждает кожу. Зрачки покрываются прозрачной пленкой. «Луи...», — сердце болезненно сжимается от осознания, что Милли и вовсе могла с ним никогда не увидеться. «Гарри его спас...», — трясущиеся руки тянутся к чаю; надеется изгнать противный ком, вставший поперёк горла. — Сожаление о том, чего не произошло, будет тащиться за тобою как хвост, который никогда не отвалится. Человеческая психика крайне удивительна: она способна ассимилировать в опыт только завершенные дела. Если в настоящем нет целостности и удовлетворенности, в мыслях тут же возникают те ситуации, что не имели логичного завершения в прошлом. Стайлс наизусть помнит монолог, что не раз зачитывал Луи в его худшие годы. Следит за девушкой, руки которой движутся в хаотичном порядке: то под столом, то прядь уберут, то мочку уха подергают. Ей неудобен этот разговор, но дослушать его придется. — День за днем ты продолжаешь вести внутренний, оборванный диалог с человеком, которого уже нет. Ты прокручиваешь в голове ситуацию прошлогодней давности и проживаешь её так ярко, будто пребываешь в ней прямо сейчас. Беспомощность приходит на смену обиде, злости, досаде, разочарованию и потере. Эти чувства застревают, как непереваренные кусочки десерта в желудке, — Гарри легонько усмехается, ложкой отделяя часть тирамису, — и беспокоят, когда, казалось бы, истинная причина переживаний давно неактуальна. Поправляет кольца на пальцах, выжидая немного времени. Хочет понять, будет ли она что-то отвечать. Хмурится, когда та в очередной раз одергивает воротник блузки, и невольно повторяет это движение за ней. — Теперь думаешь, как из этого выбраться? — молчаливо соглашается с вопросом. — Терапия. Лиам один из лучших, ты и сама в этом, думаю, убедилась. — Да, но... — Мало? Действуй сама. Сожаление подавляет до тех, пока ты перекладываешь свою ответственность. Невозможно вернуть себя прежнюю, но возможно создать себя новую. Впервые за вечер Карл появляется совсем не вовремя и сообщает о том, что ресторан в скором времени закрывается. Гарри натягивает неестественную улыбку, от чего ямочки видны сильнее обычного; что-то ему отвечает, чего Милли совсем не слышит, погрузившись в раздумья над словами, а затем дополняет: — Знаешь, у тебя множество уважительных причин не делать этого. Но причины будут всегда, а жизнь после сорока окажется короче, чем виделась в двадцать. Некуда уже откладывать. Тем более что неизвестно ещё, сколько времени ты на всё это можешь потратить. И он был как никогда прав. Маска «у меня всё хорошо, лечитесь сами» потихоньку спадала этим вечером с миловидного лица. Осмысление торможения собственного «я» за счёт прошлых воспоминаний резко ударило в голову, как и осмысление того, что как бы Милли не старалась убедить себя в том, что она двигается дальше, делала она это крайне нехотя, даже с неким самообманом. Если той ночью в Лондоне ей казалось, что боль от утраты испарилась совсем, эгоистичная же натура говорила об обратном, смачивая хлопковые простыни слезами беспомощности после приезда. От того-то Милли и не хотела посещать совместные ужины, боялась собственных дум и проявленной слабости. — С-спасибо... — заикаясь, впервые за долгое время смотрю в его глаза. — И за ужин. Я заплачу. — Чтобы ты потом до скончания дней припоминала мне об этом? — разбавляет обстановку. Тонкие губы искривляются в еле заметной искренней улыбке. — Нам пора. — Они не принесут счёт? — растерянно оглядываюсь по сторонам. — Нет. Я оплатил заранее, — Гарри встает со своего места и дожидается Милли. Неудивительно. Он помогает надеть пальто и молчаливо провожает меня до цокольного этажа в кабине лифта. От поданной руки в это раз не отказываюсь. Уже в машине, пристегиваясь, осторожно спрашиваю: — Ты уверен, что можешь ехать? Может, закажем водителя или такси? — Не доверяешь? — поправляет волосы, оставляет все свои вещи в полочках и заводит автомобиль. Да. — Скорее переживаю за безопасность, — пытаюсь придумать оправдание, краем глаза наблюдая за выглянувшими из-за рукавов мужского пальто татуировками. — Дороги пустуют, даже патруль ездит крайне редко. Максимум — врежемся в столб, — издаёт громкий смешок. Отлично, этого же мало, чтобы просто разбиться! — Знаешь, хотелось бы, чтобы эта поездка не была нашей последней. — Нашей? Уже хочешь ещё, Блэк? — мельком оборачивается в мою сторону, однако смотрит на боковые зеркала. На меня вдруг что-то находит, вероятнее всего, отголоски последнего разговора, и я становлюсь к нему снисходительнее, чем обычно: — Ты кажешься приятным, когда не плюешься ядом. Комплимент остается без ответа. Я достаю телефон и проверяет уведомления. «Лиса», — думаю про себя, когда вижу очередное сообщение Элоизы про Гарри, написанное из любопытства. А потом и еще одно: 19:40 Томас в курсе, в чью ты садилась машину. Видела бы ты его кислую мину в этот момент Черт... Устало запрокидываю голову назад и опускаю руки на колени. И почему меня должно это волновать? Если Гарри прав, и они действительно трахались в тот же день, когда он как потерянный пес стоял на балконе, то почему я должна стыдиться того, что просто села в чужую машину? Если он не в состоянии принять тот факт, что мой мир не завязан на нём одном, то, кажется, кому-то пора к врачу. — Куда ехать? — прерывает внутренний монолог. — Ты же сам всё у нас тут решаешь. Может и адрес мой где-то узнал? — взбесившись из-за собственных рассуждений, грубо отвечаю. — Не надейся, к себе я тебя не повезу. — Как жаль! — саркастично восклицаю, поджав губы и бросив косой взгляд. — Говард стрит, 51. Гарри на девичью истерику не реагирует. Держит путь уже по знакомым местам, проезжая офис WoodGulp, откуда до дома Милли ехать не больше пятнадцати минут. Очень странно, что Линдси отстранилась от неё в тот момент, когда забеременела. Я не спорю, что гормоны начинают управлять женщинами, но так сильно, чтобы бросить подругу во время потери близкого человека? С трудом верится. То, что Гудман не её отец, мне удалось разузнать ещё пару недель назад. Значит, он близко знаком с её настоящим папашей, так же близко, как и с моим. Её растерянная мордашка во время речи Робина на собрании ясно дала понять, что в курсе отцовской дружбы она не была. Почему Рой не стал говорить, если точно знал, с кем будет сотрудничать? Знал ли он Линдси? Знал ли её семью? Знал ли Адама? И если знал, то зачем полез в бизнес, где его имя годами ранее мелькало во всех новостях? Милли считает, что кто-то устроил поджог. Довольно навязчивая идея, но как с нею спорить, если у Луи произошло то же самое, а в ситуации с Физзи, я уверен, передозировка и синяки, бесследно исчезнувшие в заключении о смерти, были настоящими? Может, и её теория имеет место быть? Но кому они перешли дорогу? Линдси, судя по её скрытной жизни, или семейке Томаса, появившейся как раз в тот момент?. Хмурюсь, постукивая пальцами на очередном светофоре. Меня злит, что узнал не так много, как того хотелось. Вопросов становилось ещё больше. Только бы Луи не мешался, и без него тяжело, а смерть её матери только усугубляет ситуацию. Еще и начал строить из себя тут психолога. Господи, надеюсь, она не подумает, что мы друзья. А ведь Гарри по-другому не мог поступить; всему виной был его собственный друг, чье состояние терпел он с трудом и болью в грудине, от того-то иначе не вел себя. Он же не последняя тварь, чтобы так просто играться с чужою больной душой, ножом протыкая кровоточащие раны. Это явно не было его полем для битвы, зато были другие, где язвительность, колкость, игривость, отрешенность и выгода знатно отыгрывались, занимая призовые места. Машина останавливается у небольшого пятиэтажного здания прошлой эпохи. — Ты точно доедешь один? — отстегиваю свой ремень и поворачиваюсь к водителю. — Беспокоишься за меня? — зеркалит мои движения. Я аккуратно заправляю прядь за ухо и теряюсь глазами в приборной панели. Гарри с интересом внимает неприкрытое смущение. Легкий хриплый смешок заполняет небольшое пространство. — С чего бы, Блэк? Ты же терпеть меня не можешь. — Иногда всё же могу, — решительно поднимаю взгляд на него. Кудрявый локон спадает на лоб. Небольшая родинка на подбородке легонько двигается из-за расплывшихся в улыбке пухлых губ. Он почти не моргает, пристально изучает её тонкий вздернутый нос. Останавливается на темно-синих зрачках, дрожащих, сомневающихся, а затем в миг осмелевших и приобретших отблеск соседнего фонаря. Какой ты мудак, Стайлс, но, сука, красивый. Грех такого не обдурить сейчас. Взвешиваю все «за» и «против». Благодарю про себя за хороший ужин, за нужные слова, за прощание пяти тысяч. И при этом тихонько всё ещё злюсь за все издевательские выходки, что тот с наслаждением вытворял каждый раз. Так что, теперь была моя очередь доказать, что не только ему подвластно управлять чужим телом. Возможно я пожалею об этом через пару часов, но сейчас мне хочется лишь одного — внимания, реакции и контроля. Пусть знает, что не всё так просто, пусть чуть помучается, взбесится, почувствует те же качели, на которых с удовольствием каждый раз катает меня. Я осторожно тянусь рукой, чтобы поправить выбившуюся прядь и чуть приоткрыть его лицо от волос. Мягкое касание до оголенной кожи несколько нервирует обоих. Гарри резко поднимает руку и хватает меня за запястье. Ищет большим пальцем вену, хочет нащупать пульс. Наклоняется ближе, от чего моё хрупкое тело непроизвольно отстраняется назад. — Испугалась? — Нет, — заявляю решительно. Гарри чувствует, как учащается пульс. Он словно проникает сквозь большой палец электрической волной, заставляет и его сердце биться чуточку чаще. Наклоняется ещё раз и про себя удивляется, когда Милли поддаётся его игре, приближаясь к лицу. — Тогда чего же ты ждешь? — медленно облизывает нижнюю губу; зрачки его скользят от полуприкрытых век до тонкой линии женских губ. Дыхание сидящих учащается одновременно. В машине становится жарко. Милли рассматривает каждый миллиметр его лица, отражает игривость, разрешает себе наклониться чуть ближе и приоткрыть рот. Гарри не торопится быть первым, терпеливо ждет, чтобы лицезреть столь лёгкое падение перед чарами. Как бы ни противился он её внешности, как бы не раздражался из-за её поведения, как бы не хотел он рассматривать её в качестве очередной жертвы, способной дать ему лишь чуть больше знаний о деле Луи, тело его под легким действием алкоголя и предательски манящих женских флюидов вынуждало физически проигрывать собственным мыслям об отрицании привлекательности. Хватка слабеет, но он всё ещё держится за запястье. Одной рукой Милли тянется в сторону двери, что остается им незамеченным, вторую же держит смирно, не хочет разрушить свой план. Наклоняется донельзя близко. Дурманит саму себя ароматом ванильного табака, кофейного десерта и легкими нотами ягод. Дыхание обжигает, завлекает, так и манит дотронуться языком. Но Милли не уступает. Расплывается в задорной улыбке, той самой, присущей умалишенным, и мигом выхватывает свою руку. Гарри даже не успевает среагировать. Отстраняется, быстро выпаливает: — Не забудь подрочить. И тут же вываливается из машины, чудом не спотыкнувшись и не выронив сумку. Громким хохотом заливается от удавшейся шалости. Повернуться назад и посмотреть не решается. — Вот сука, — кричит в ответ; голос его прорывается сквозь закрытые окна и двери. Нервно поправляет штанину и ударяет ладонью о руль. Не может свыкнуться с мыслью, что Милли воспользовалась его же оружием против него самого.