Твой сумасшедший друг.
Черт, Томлинсон! Так, значит, ты всё же намеренно это сделал? Оставил вещи и просто ушел, зная, что рядом лежит мой «враг»? Я перебираю несколько кофт и надеваю ту, что больше всего подходит под офисный стиль. Выдавливаю немного зубной пасты и просто полощу ею рот. Мысленно благодарю своего приятеля за спасение, хоть и подобной ценой. Вещи сестры... Луи рассказывал мне всего лишь однажды, когда мы знакомились, о своей утрате, но более никогда о ней не упоминал. Если честно, то ощущение на себе одежды человека, который умер и не был с тобой знаком, крайне странное. Но у меня не было иного выбора. А ещё внутреннее что-то подсказывало, что это очень обрадует моего нового друга. Поворачиваю кран, в последний раз смотрюсь в отражение, поправляя выбившийся локон, и иду обратно в зал, прихватив свою кофту. Забираю телефон, который оставила на кровати, и сумку, на пути в коридор впихивая в неё свою вещь. Гарри всё так же сопит в подушку. И за что ему вообще платят? Суетливо надеваю куртку и, не найдя ложки, сдираю всю кожу с пальцев, пытаясь влезть в кожаные ботинки. Открываю дверь и тихонько её закрываю; не хочу разбудить хозяина. Игнорирую лифт, у меня нет времени ждать, и быстро спускаюсь по лестнице. Пролетаю через консьержа, мельком глянув на время над её головой: десять сорок. Ааа! Выбегаю на улицу, в щёки тут же ударяет мороз. Быстрым шагом иду к главной улице, надеясь встретить хоть один свободный желтый автомобиль с пометкой «такси»; от Луи добираться пешком до офиса около часа, а до автобусной остановки ещё надо дойти. Прижимаю сумку и куртку ближе к себе, сколько вообще сейчас градусов? Ветер нещадно поднимает мелкие пряди волос, щекочет ноздри и голые пальцы; я натягиваю капюшон и рукава. Как назло машин почти нет! Сегодня среда, а не выходные, вы все там вымерли что ли?! Встаю на светофоре, ожидая зелёный. Рядом появляется ещё один пешеход. — Извините, вы не подскажете, который час? — интересуюсь у прохожего. — Без пяти одиннадцать, — улыбается светловолосый мужчина. — Спасибо, — выдаю подобие дружелюбия в ответ. Начинаю нервно качать одной ногой, оперевшись на другую. Ну почему так долго? Когда загорается нужный свет, нетерпеливо ступаю на дорогу, обгоняя всех, кто присоединился к моей компании недовольно ждущих сигнала. А жёлтых машин всё нет, и автобусная остановка ещё далеко. «Ладно, хочешь, чтобы я пострадала? Дойду пешком!», — бунтую мысленно, обращаясь неизвестно к кому. Хмурюсь, потупив взгляд в увядший в листьях вперемешку с грязью асфальт, и стараюсь идти как можно быстрее. Через пару минут тяжелые, словно свинцовые, капли больно ударяют по голове. Дождь усиливается с каждым шагом, подначивая, казалось, всему, что решило сегодняшним утром пойти против меня. — Ты, блять, просто издеваешься! — от бессилия произношу вслух, подняв голову вверх и разглядывая почерневшее небо. Когда я говорила о том, что хочу принять душ, то совсем не имела ввиду промокнуть до нитки. Несколько прохожих оборачиваются на моё замечание. Кто-то косит глаза, а кто-то смеётся, думая, как же жизненны эти слова; они сами идут без зонтов и стараются прикрыться кто чем. С правой стороны раздаётся громкий гудок, отвлекая от наблюдений. Игнорирую, съеживаясь то ли от холода, то ли от неожиданности. Иду дальше, звон всё никак не утихает. Поднимаю свой взгляд и вижу, как рядом медленно едет машина. — Чего тебе?! — размахиваю руками, косясь на водителя; шустрый холод тут же проникает под куртку. Опускается боковое окно. — На улице идёт дождь, — Гарри говорит громче, чтобы перебить звуки природы. — Да что ты?! — повышаю свой тон, возмущаясь. Когда он вообще успел собраться? Разодетый с иголочки, и вид совсем не болезненный, словно ещё каких-то двадцать минут назад он не нежился в обнимку с подушкой. Неужто решил, что поиздеваться надо мной ещё раз — куда приятнее сновидений? Мне совсем не до этого. Я просто хочу скорее добраться до офиса и не быть отчитанной своим руководителем. Меня не было дома почти сутки; не удивлюсь, если они с отцом уже потревожили Элоизу. — Ты такая недружелюбная по утрам, — закатывает глаза и фокусируется на дороге; всё ещё едет медленно. — Отъебись от меня, Стайлс! — злюсь и ускоряю шаг. — Ладно. Я просто хотел помочь коллеге, — пожимает плечами, — знаешь, подбросить её до работы. Периферией замечаю, как медленно начинает подниматься боковое окно. Черт возьми! Почему он не может просто сказать: «Милли, садись, я тебя довезу» и всё? Зачем устраивать весь этот цирк? Людей вокруг позабавить? Да всем всё равно! Чувствую себя отвратительно. Снаружи бьют обстоятельства, изнутри — сомнения. Мысли долбят и долбят, как тот дятел. Раздражаюсь, что Гарри вынуждает меня негромко и прерывисто произнести «Подожди», когда продолжает медленно ехать рядом; знает, что я не дойду одна. И этого тихого щебета хватает ему сполна. Кивает, взглядом спрашивая «Что?». Вдруг совсем останавливается, и я вместе с ним. Запах сырости въедается в ноздри, а вода, похоже, льдинами покрывает ботинки, потому что я не могу сдвинуться с места. Огромные капли падают на ресницы, стирая перед собой парня, что сидит в своей теплой машине и ждёт. Моргаю, избавляясь от пелены, и встречаюсь с его нетерпением. — Ты что-то хотела, Блэк? — безразлично спрашивает. Не отвечаю. Гарри кажется таким же холодным, как и погода на улице. Нет той забавы на его лице, что красовалась секундами ранее. Слишком уж он переменчивый в своём настроении, и почему сам ещё не посещает сессии Пейна? — Я опаздываю, и у меня совсем нет времени на то, чтобы сидеть здесь и смотреть, как ты мокнешь, — секунду ухмыляется и, став снова серьёзным, добавляет: — под проливным дождём. Идиот. Я мечусь. Знаю, что если соглашусь, то снова ему проиграю. Да даже если не соглашусь, то проиграю тоже! Каждое новое соприкосновение природной стихии с моим лицом, одеждой, руками и обувью подобно скачущей стрелке на циферблате: я насчитала уже пятьдесят секунд. Он скоро уедет. И на этот раз без ожиданий. Стихия усиливается, поднимает листья и ветки вверх, словно меня подгоняет. Ладно! Я поняла! «Засуну своё недовольство поглубже, раз тебе этого хочется», — снова мысленно с кем-то беседую. Мне просто нужно скинуть своё негодование в несуществующий диалог, обвинить это утро и всё причастное, чтобы не чувствовать, что облажалась сама. — Гарри, — нервно кусаю щеки. Я не хочу произносить то, чего он так долго ждёт, но у меня нет иного выбора. — Подвези меня до работы, — говорю негромко и через секунду добавляю: — пожалуйста. Гарри кивает головой в сторону. Униженная, обхожу машину и залезаю на переднее пассажирское кресло. Дверцы щелкают, и он тут же давит газ в пол. Я даже не могу на него посмотреть. Замечаю лишь, как делает печку теплее. — В чём твоя проблема, Стайлс? — неожиданно спрашиваю. Меня злит вся ситуация. Меня злит, как легко он себе позволяет так быстро меняться, как не задумывается о последствиях, как глупо ведусь я на это в который раз. Я должна была быть ему благодарна за столь щедрый поступок, но нет! Почему мне приходится терпеть его выходки, а после, когда он вдруг сходит со своих небес, делать вид, будто все грозовые тучи до этого — это божий подарок, а не наказание? — Проблема? — отчетливо звучит шершавый голос. — Нет никаких проблем. — Тогда к чему эти игры? — поднимаю руки в недоумении и мельком грею их о теплый воздух. — Что, шутка про дрочку обидела, или никак не можешь простить мою память? — впервые смотрю на него. Гарри смеётся. Искренне оголяет зубы, выпуская ямки на щёках, и крепче сжимает руль. — Не понимаю твоего вопроса, — строит из себя дурака. — Ты о том, что не отлипаешь от меня уже который день? — облизывает нижнюю губу и кусает её. — В квартире Луи ночуешь. А что дальше? Проникнешь в мой дом? — Уже проникла, если вдруг ты забыл, — напоминаю Гарри про наше второе знакомство. — И я о том, какой же ты странный! В один день не можешь меня терпеть, в другой вдруг внезапно меняешься. Даже не день, Гарри, а промежуток времени! Потому-то и спрашиваю: в чём твоя проблема? Он вздыхает, потирая указательным пальцем под носом, и с наигранным разочарованием выдаёт: — Моя проблема в том, что я только и делаю, что спасаю твою никчемную задницу из разных «проблем», — переводит свой взгляд на меня. Ядовитое озорство так и просится выскочить из него наружу. — И получаю в ответ ноль благодарности. — Ты издеваешься?! — смотрю ему прямо в глаза. «Да», — шепчет его нутро, скрываясь за повеселевшими уголками губ. — Нет, — ехидно улыбается и качает плечами, вновь сместив фокус на дорогу перед собой. Точно надо мной издевается. Он же прекрасно знает, что это не так! И тем не менее я, как самая глупая рыба в мире, ловлюсь на этот дурацкий крючок, который, казалось, все остальные точно проплывут мимо: — Я сказала тебе «спасибо» за тот чертов ужин и готова была даже просто отдать тебе эти деньги! И за слова поддержки не раз говорила «спасибо» тоже! И за то, что отвез в Мортлейк! — Ты сказала, что из меня вышел бы отличный таксист. И послала к черту, — отрицательно, будто бы обижаясь, качает головой. — А это не так?! — мне становится смешно от того, что Гарри вновь занимает водительскую позицию. — Нахрена ты вообще всё это делаешь? Услышать «спасибо»? Да тебе это «спасибо» в жизни никак не сдалось! Тебе просто нравится выводить людей, вот и всё. Делать что-то хорошее, а потом вновь быть плохим, напоминая о своём мимолетном геройстве, когда людям вдруг начинает не подходить твоя настоящая сущность. И всё для того, чтобы выставить их виноватыми! — Ради всего святого, Миллисент, у меня начинает болеть голова, — громко вздыхает и потирает лоб, поправляя несколько выпавших прядей. — Класс! — больно хлопаю ладонями по коленкам. — Могу дать тебе анальгин! — Какая же ты заноза, — мельком бросает свой взгляд на меня. — Мне больше нравилось, когда ты просто молчишь. — Ну так заставь! Ты же здесь самый умный! Всегда добиваешься того, что тебе нужно! Болит голова? Устрани же причину. Высади на обочине, чего же ты ждешь? Это же проще простого! — Если хочешь меня поцеловать, то спроси об этом прямо, — уголки губ изгибаются в улыбке. Что? Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться во весь голос. Меня поражает такая наглость и какое-то возведённое до небес самомнение. — Господи, Стайлс, какой ты невыносимый! Злоба сменяется истерией. Мне так смешно от абсурдности этого диалога. Гарри вновь всё перевирает и оборачивает в свою пользу. Я же уже говорила — дай повод, сделает всё, чтобы выйти сухим. — Это какой-то бред... — выпускаю короткий смешок. — Невыносимый, — перебивает, подняв брови вверх и распахнув глаза, будто что-то удумал, и смакует последнее слово. — Настолько невыносимый, что позавчера ты хотела меня поцеловать. — Я не хотела! — кричу в ответ. Глаза мечутся в поиске хоть какого-нибудь предмета, которым можно кинуть в него. И пусть после этого мы врежемся в ближайший столб, может, хотя бы тогда он усмирит своё кичливое высокомерие? Зачем? Зачем, зачем, зачем? Зачем я продолжаю ему протестовать? Глупая. Глупая, глупая. Он же только и жаждет подобного. И я поддаюсь этой шалости, где главное правило — кто кого сильнее выведет из себя. Может, моему больному мозгу просто всё это нравится? Ведь только истинная мазохистка способна терпеть и подыгрывать такому нарциссу. Чем больше ссадины я себе причиняю, тем меньше боюсь проживать эту жизнь, так теперь это работает? Получается, я — главный свой враг, а не он? — Ты не умеешь лгать, — хрипло смеётся, когда мы останавливаем на светофоре. До офиса ехать ещё минуту. — Настанет день, когда ты будешь умолять меня прикоснуться своими губами к твоим. — И ты словно жаждешь, чтобы этот день наступил! — не скрываю своего хохота, поражаясь его идиотским домыслам. — Смотри сам ещё не сможешь мне отказать. — Самонадеянно, — косо смотрит и продолжает путь, когда зелёный сменяет красный. — Самонадеянно думать, что пьяная девушка и вправду хочет тебя, — в неверии качаю головой. — Это просто какой-то бессмысленный разговор. — Ты сама его начала, — пожимает плечами и останавливается на парковке вблизи здания нашей компании. Слышу звук разблокировки дверей и, не дожидаясь, вылетаю из автомобиля. С меня достаточно на сегодня. И я даже не бросаю в ответ «Спасибо». Гарри насытился моей девичьей и незрелой реакцией — вот его наслаждение и благодарность. И я уверена, что подобное потешило его эго куда больше, чем сказанное бы в никуда слово. Он молча движется следом за мной. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж и стараемся как можно тише пройти к кабинету. Судорожно начинаю искать в сумке свои ключи. — Миллисент, Гарри, — Рой выглядывает из-за угла. — Доброе утро, — выделяет конец предложения. Да ладно тебе, я и без этого знаю, что уже почти полдень! И не надо смотреть на нас так, слово мы только что кого-то убили. — Доброе, — говорим в унисон. Наконец, во всём этом бардаке нащупываю ключи и вставляю в замочную скважину. Гудман подходит совсем близко. — Милли, — останавливается рядом. — Айвен просил передать, что ему срочно надо было вылететь ранним утром в Лондон. Черт. Отец даже не смог до меня дозвониться, чтобы лично предупредить. Щеки красятся в розовый от стыда, мне не миновать тяжелого разговора позднее. Стараюсь не подавать виду и с серьезным лицом произношу: — Я поняла. Спасибо. Дверь открывается. — Всё в порядке? — осторожно спрашивает, понизив голос. — Да, мистер Гудман, — тепло улыбаюсь и ступаю за порог. Гарри всё ещё в коридоре, Рой стоит на его пути. — Рад слышать, — звучит со спины. — А что касается тебя, ещё одно опоздание, Стайлс... Вешаю куртку на стойку и останавливаюсь, слыша суровый тон друга семьи. Что я ему говорила? Терпение Гудмана небезгранично, и если вдруг случается так, что оно лопается, то лучше бы дальше его не злить. — Почему вы... «Не отчитываете за это Миллисент?», — заканчиваю его речь в своей голове, поворачиваюсь к ним и перебиваю: — Он опоздал из-за меня. Моя машина заглохла на полпути, и Гарри подъехал так быстро, как только смог, — стараюсь говорить как можно естественнее. Мы не прибыли раньше по большей степени из-за его неумения нормально спрашивать, но и себя в этой ситуации я чувствовала виноватой тоже. Как минимум, потому что Рой ничего не сказал в мой адрес, хотя в прежнем коллективе всегда ставил наравне со всеми. Как максимум, потому что бездумно уснула в чужой квартире. Гарри еле приподнимает бровь, но молчит. Воображаю, как если бы я ничего вообще не сказала, он уже бы завалил меня глупыми шуточками, мол «неужели вы спите». Воображаю, как при всех остальных ехидно бы посмеялся и язвительно выставил меня любимицей босса. От этих мыслей становится не по себе. То, что Гудман не высказался сейчас, не значит, что мне не прилетит потом. И всё же лучше бы он сделал это прилюдно, чтобы не давать ему ни малейшего повода опять поиздеваться. — Что ж... — хмурится, — я ценю твоё радушие, но это не отменяет моих вчерашних слов. Надеюсь, Гарри, я ясно выразился? Тот кивает головой, и когда Рой покидает нас, заходит внутрь. Вешает пальто, бросает портфель под стол и нервно садится на стул. Я занимаю своё место и первым делом ставлю на зарядку свой телефон, достав провод из ящичка. — Мне не нужна помощь директорской фаворитки, — сухо бросает, пока включает компьютер. О чем я и говорила. Спасибо, что не при всех. — Ну да, — закатываю глаза. — Если бы не я, ты бы и дальше спал на том диване. — И не слушал бы твоих истеричных воплей сейчас, — нехотя отвечает, словно ему совсем неинтересен наш разговор. — У Роя заканчивается терпение, — тяжело вздыхаю. О чем он припоминал? Нет, я не хочу этого знать. Не хочу ведь? Ты же этого не достоин, мальчишка. Не-дос-то-ин. Но я чертовски любопытна — и это та часть, которая мне нравится. Та часть, что довольно сильная, такая сильная, что шла наперекор всем моим страхам. Всегда. Кто я такая, чтобы остановить её на таком пустяке, ну? — Что он вчера тебе говорил? Гарри переводит с дисплея свой взгляд на меня. — Что, дружище не делится своими секретами? — ядовито улыбается, прикусив губу. Решаю ничего не говорить в ответ. Не хочет если, то мне и подавно не надо об этом знать. Это и вправду был самый непримечательный пустяк. Мне стоит сконцентрироваться на работе. Осталось совсем немного времени до того, как Рой потребует отчитаться о проделанной работе, а готов лишь один эскиз. И меня злит, что Стайлс не предпринимает абсолютно никаких действий по тому, чтобы ускорить этот процесс. Достаю планшет из тумбы; заприметила его там, когда искала зарядку для телефона. Странно. Мне казалось, что я оставляла его на столе. — Кто такой Айвен? — Гарри отвлекает от собственных мыслей. Ну нет. Он уже залез в мою жизнь, разузнав всё о матери, и я не хочу, чтобы его любознательный нос проникал ещё дальше. Даже если ему хватает ума не издевается надо мной из-за смерти, кто знает, как он отреагирует, если поймет, что речь шла о моём отце и о связи с Роем. Игнорирую его, открывая нужное приложение, и принимаюсь рассматривать предыдущий рисунок. Хочу убедиться, надо ли что-то в нём изменить. — Коллега? — не отступает. Я даже на него не смотрю. — Брат? Друг? Ещё один парень? Или... — останавливается на секунду, — ...отец? Машинально глотаю слюну; звук кажется слишком громким. Веки дрогнут, и я замираю, чем сама себя и выдаю. Поднимаю свой взгляд на него, зная, что мне некуда больше скрыться. На его щеках появляются ямочки от удовольствия. — Сколько дней его не будет? — игриво спрашивает, склонив голову набок. — Тебя это не касается, — нотки безразличия эхом разлетаются по всему помещению. — Как грубо, — цокает и поджимает губы. — Я думал, что мы друзья, и ты захочешь пригласить меня в гости. — Ты сам-то веришь тому, что ты говоришь? — незваный смешок вырывается из моего рта. Ответа не следует, и я окончательно погружаюсь в работу.***
— Привет, — Томас здоровается осторожно, когда садится за соседний стул. — Привет. У нас есть обеденный час, чтобы всё выяснить. Он написал мне почти сразу же, когда мы прибыли в офис, и мне показалось, что лучше нам сделать это сейчас в ближайшем кафе с возможностью затеряться в рабочей рутине и других людях, но никак не во время личной прогулки. Тем более что даже дома мне предстояло дальше думать над разработкой остальных этикеток. — Как ты? — неловко поправляет воротник рубашки. Выглядит совсем растерянным. Взял себе только чашечку чая и ничего более. На моей же стороне стоит небольшая тарелка с куриным супом и кофе. Не хотелось бы заболеть после незапланированной пробежки утром. — Потихоньку, — делаю глоток; горячий напиток обжигает горло, — а ты? — Тоже, — кусает губу и не находит места своим рукам. — Милли, клянусь, это она меня поцеловала! — Погоди, — я еле сдерживаю кашель. — Мы можем начать сначала? Когда вы познакомились? Такой неожиданный напор сбивает с ног. Час для серьёзного разговора — это непозволительно мало, но начинать сразу так в лоб — это не то, к чему я готовилась. — Угу, — чуть заминается. — В конце прошлого лета на одной из студенческих вечеринок. — Где она проходила? — хмурюсь, пытаясь вспомнить хоть что-то. — На Эшли-роуд. Поднимаю глаза вверх, пока ложкой зачерпываю суп. Точно. В том районе жила подруга с университета, а мои мать с отцом настояли на долгожданной семейной встрече. Однако бывшая подруга никогда не говорила про кого-то, с кем у неё мог завязаться роман, хоть и описывала в красках тот вечер. — Линдси упоминала, что с ней должен был быть кто-то ещё, — негромко вздыхает. — Смею предположить, что это была ты. — Мы с семьей уезжали к родственникам на выходные, поэтому пришлось ей отказать. Томас делает глоток чая, осторожно наблюдая за моей реакцией. Я же на удивление чувствую себя очень спокойно, несмотря на противное утреннее настроение. Разве что легкий мандраж от предвкушения всей истории щекочет где-то под рёбрами. — Так получилось, что мы виделись ещё несколько раз, а потом уже начали встречаться. Киваю головой и негромко мычу в ответ, убеждая его в том, что внимательно слушаю. — В Лондоне мне показалось, что я увидел тебя, когда скоротал время за баром, но тут же выбросил эту мысль из головы, — оставляет чашку в покое и двумя пальцами начинает крутить пуговицу на рукаве. — Мне так хотелось провести время с тобой, а в итоге я просто сидел и пил, не желая никого больше видеть. Она сама ко мне подсела. — И коктейль тоже заказала сама? — неуместно усмехаюсь, припоминая, как Томас однажды подарил его мне. — Знаю, как это прозвучит, но да, — поджимает губы. — Я просто не хотел лишних ссор, потому и улыбался во все тридцать два, чтобы не привлекать чужое внимание. Линдси бывает чересчур истеричной. О, Томас, я это заметила. Прочувствовала на себе всё буйство эмоций — от ненависти и до малейшей надежды на сожаление. Она совсем изменилась за год, из тихой девчонки превратившись в наглое и агрессивное существо. — Мы вышли подышать свежим воздухом, и Гриффин начала меня целовать. — А ты не смог устоять? Вспышки их жадного наслаждения предстают перед глазами; я еле сдерживаюсь, чтобы не поперхнуться бульоном. — Не то, чтобы не смог. Я... — запускает ладони в волосы и оттягивает, заметно нервничая. — Я не знаю, может, я был просто пьян, может, былые чувства нахлынули, но я зачем-то целовал её в ответ. «Кажется, у тебя ещё есть возможность устроить сюрприз», — хриплый голос из ниоткуда появляется в моей голове. Такое ощущение, что сюрприз сделали мне, вскрыв всю подноготную той, в ком я всегда видела нечто родное. Даже не понимаю, надо ли радоваться? — И при этом желал другую, — поднимает свои глаза на меня. У меня с трудом получается сохранить на лице серьёзность. Его интерес ко мне сейчас совсем неуместен. — Так вы расстались? — спрашиваю очевидное, игнорируя заявление. Потому что иначе мне совсем непонятен посыл его действий. Томас на секунду теряется. Глаза его мечутся, пальцы беспокойно хватают чашку, и когда он скрывает своё лицо за посудой, то легонько кивает головой и отвечает мне: — А потом на балконе вдруг появилась ты, и я почувствовал себя самым ничтожным человеком в мире. Хмурюсь. Все слова до абсурдности ощущаются приторными. Словно Томаса обвиняют во всех существующих людских грехах, а он не находит способа лучше, чем подлизать; и только подтверждает свою порочность. Тарелка с супом опустела лишь наполовину, но большее не лезет в горло. Если он и дальше продолжит считать меня чем-то настолько далеким, совсем неземным и прекрасным, сомневаюсь, что смогу допить оставшийся кофе. — Мне было так стыдно за то, что я не смог ничего тебе тогда сказать, не смог тебя защитить. Я просто стоял и слушал всё это дерьмо, что лилось на тебя, и не мог ничего поделать... — Мне не нужна была помощь, — перебиваю его. К чему эти оправдания? Они кажутся совсем неискренними, совсем безысходными. И мне это жутко не нравится. Отчаянно хочется верить, что неприятие исходит из-за испорченного настроения утром, но не получается. — И всё же, я до сих пор чувствую себя виноватым. До сих пор вспоминаю тот день, и то бесчеловечное отношение, которого ты не заслужила. Я не хочу это слушать. Сколько можно говорить мне о ядовитом языке своей подруги? Небось ещё вкус её вспоминаешь, упиваясь словами, мелькающими в голове? Речь сейчас ведь не об отношении Линдси ко мне, а о том, какого черта ты делал с ней на балконе. Какого черта не побежал за мной, даже если мы всё ещё чужие люди? Какого черта вместо тебя меня искал гребаный Стайлс? Да даже если мне не нужен был никто на тот момент, ты видел моё состояние, видел трясущееся тело, видел полные слёз глаза, слышал изломанный голос! Но предпочел выебать бывшую девушку на заднем сидении. И если Гарри солгал, решив расковырять старые раны, какого черта ты не говоришь о беременности? Личное слишком? Казалось, тебе хотелось рассказать обо всём со своей стороны. И когда ты говорил «обо всём», то точно имел ввиду ваши взаимоотношения, но никак не свою кислую рожу и сожаления из-за произошедшего в Лондоне. Беспричинная злость овладевает моими мыслями. Мне хватает одного игрока, вечно подкидывающего партейки в шахматы, когда единственное, что мне посильно — в четыре хода поставить детский мат. Может, я многое требую от человека, с которым знакома чуть больше месяца? Может, я дура, считая, что, наверное, если бы он поехал за мной — это показало бы больше искренности и намерений, чем ненужные угрызения совести в данный момент? Но ведь Гарри поехал. Гарри, мать его, Стайлс. Человек, о котором я могла подумать в последнюю очередь. Но никак не сидящий напротив парень. И тем не менее Томас продолжает твердить о своей безучастности, позабыв о поцелуе с другой, позабыв в целом об истинной цели данного разговора, от чего во мне потихоньку начинают подкрепляться сомнения в правдивости слов. Есть лишь одна возможность узнать — расспросить о беременности, но как? Напрямую нельзя — так не поймешь, хотел ли он утаить это. Я делаю глоток кофе, убирая всю неуверенность, и решаюсь спросить: — Это всё, о чём ты хотел мне рассказать? Томас сжимает губы в тонкую нить и молчаливо кивает. В смысле всё? «Мы начали встречаться летом, а ещё я не знаю, зачем её целовал, и вообще я думал тогда о твоих губах, а не о Линдси. И мне очень жаль. Точно жаль. Тысячекратно жаль. Ты поняла ведь, что мне жаль?». Это должно быть шутка? А беременность? А выкидыш? Или аборт? Может, сказать, что я знаю? А вдруг Гарри солгал, и я просто выставлю себя идиоткой? Нет, нельзя ему говорить. Даже если сейчас окажусь права, мне нельзя. Кто знает, сколько ещё секретов он утаит, если вдруг я проболтаюсь? Чутье, нервирующее чутье не подводит, не зря вызывает злобу во мне. А его неловкие движения тела только подыгрывают, во всю крича о сокрытии очевидного. — Могу теперь я спросить? — аккуратно интересуется, вырывая из размышлений. Киваю и пытаюсь избавиться от навязчивых вопросов в голове. — Ты ведь была с Гарри тогда на балконе? Наконец, его ладони находят покой. Томас даже садится удобнее, пряча руки в замок под столом. — Мы просто вместе курили, — пожимаю плечами. Замечательно. Хочешь выставить меня виноватой? Будь осторожней, я начинаю воспринимать всё в штыки. — А в понедельник? Я видел, как ты садилась в его машину, — замолкает на секунду и добавляет: — Все видели. И что мне сказать? Прости, я ужинала с Гарри в шикарнейшем ресторане из-за долга в шесть тысяч, потому что той ночью в Лондоне сошла с ума и случайно украла бутылку после того, как твоя бывшая девушка решила меня прилюдно унизить? Я еле сдерживаю смех, вспоминая всё произошедшее. Это звучит так же бессмысленно, как и рассказ Томаса до этого. И раз уж мы затеяли игру в молчанку, то и ему совсем необязательно знать о настоящей причине. Не изменившись в лице, отвечаю вполне серьёзно: — Я говорила тебе про дела, а Гарри было со мной по пути. За пару часов до окончания рабочего дня он предложил подвезти. — У вас с ним... — Ничего не было, Томас, — перебиваю его. Мысленно скрещиваю пальцы, надеясь, что он не видел нашего совместного опоздания сегодня. Иначе это выглядит слишком уж странно, а вновь солгать о поломке машине я не смогу. Только совсем отчаянный дурак в это поверит. — А он тебе нравится? — продолжает утолять свой интерес. Мне хочется сменить эту тему. То, что Томас всего пару раз видел нас вместе, это ещё совсем ничего не значит. Всё, что происходило между мной с Гарри, все эти игры, слова, нелепый флирт и прикосновения, всё это было наедине и лишь по единственной глупой причине — выбесить, поэтому какой толк сейчас мучить мои мозги? — Мы просто коллеги, — безразлично отвечаю. — Я на допросе? — пытаюсь выдать приветливость и намекнуть на нежелание продолжать говорить об этом. — Ну, мы с тобой тоже просто коллеги, — усмехается. — Я за тебя переживаю, belle. Стайлс плохой человек. Томас не называл меня так уже очень давно. И по какой-то причине мелодичное прозвище сейчас только сильнее режет слух. Я знаю Гарри меньше, чем Томас, и тем не менее, каким бы подонком временами он не был, те нежные руки, что запускали мои в его кудри, то разнообразие слов, что спадало с его губ в Лондоне и в ресторане, тот непринужденный разговор на балконе и сам факт того, что он поехал меня искать, он, а не тот, ради кого я приехала — они явно раскрывали его с иной стороны. Запретной, тайной, появляющейся лишь иногда, но той, что срывала с него весь тёмный покров и не давала окончательно мне поверить, что Гарри совсем бесчеловечен. И то, что мы открыто друг к другу питали ненависть, совсем не означало, что я должна была опускаться до нижнего уровня, выставляя его кретином, каким зачастую он бывал со мной. Только не перед Томасом; они и так были не в самых хороших отношениях, как мне показалось у Гарри дома. А я не хочу быть той, что подкармливает чужую злобу внутри. — Он странный, но я бы не назвала его плохим, — пожимаю плечами. — По крайней мере иногда он делает и говорит хорошие вещи. — Только чтобы залезть в твои трусы, — сразу мне отвечает. — Я бы поспорила, — еле сдерживаю смешок. К серой мыши незачем лезть под одежду, Томас. И Гарри ясно дал это понять ещё в первый же день. А все эти мимолетные прикосновения, взгляды и миллиметровые расстояния меж наших губ — очередная игра, которая никогда не будет завершена слиянием. — Серьезно, Миллисент, — голос вдруг становится более грубым. — Мой тебе совет: держись от него подальше. Томас кладет руку на стол и нервно постукивает ей. Мне не нужны эти предупреждения. Я начинаю раздражаться сильнее. Он ведет себя так, словно меня застали целующейся с другим; вынуждает зачем-то оправдываться, передаёт своё чувство вины, когда её тут быть не должно. Играющие ноты собственничества в нём только сильнее отталкивают. Мы не начинали встречаться. И да, мои мысли о том, что Томас мог бы пойти за мной на балконе, — чистейшей воды эгоизм, но разве это не говорит о небезразличии и беспокойстве? О настоящих переживаниях, физически доказуемых, не хаотично вылетающих из его рта прямо сейчас. — Это какая-то глупость. Мы работаем в одном помещении. И я могу за себя постоять, если ты вдруг так переживаешь за мои трусы. Чего не скажешь о твоих собственных. Это бессмысленный разговор. И время уже на исходе. — Ты не понимаешь... — тяжело вздыхает и качает головой. — Я сказала, что могу за себя постоять, Томас, — хватаюсь за сумку. — Твоя гиперопека излишняя здесь. Мне хочется, чтобы это всё прекратилось. Пусть я буду грубой, пусть покажусь невоспитанной, но выяснять отношения из-за Гарри, а после лицезреть его весь оставшийся день с неприятным чужим послевкусием — это не то, зачем я сюда пришла. Мне хватило наших личных утренних стычек; его и без того в моей жизни становится крайне много. — Нам пора, — встаю из-за стола. — Он рассказывал, что вчера произошло? — Томас вдруг хватает меня за запястье, когда я начинаю идти в сторону выхода, и сразу же его отпускает. — Что вчера произошло? — озадаченно разворачиваюсь. Вспоминаю покрасневшие от капель крови губы и сбитые кулаки. А затем впервые, словно выйдя из затуманенной пелены пред глазами, замечаю посиневшие костяшки на запястье Томаса, когда тот потирает руку. — Значит, нет. Спроси у Зейна или Ребекки, или, может, ещё кто-то слышал, — одергивает рукав рубашки, словно сожалеет о том, что я увидела, и встаёт. — Почему не расскажешь сам? — Потому что чувствую, что мне ты не доверяешь.***
Мы разошлись у кафе. Томас уехал по своим рабочим делам, я же направилась обратно в офис. На улице стало гораздо спокойнее. Дождь стих, а ветер ему подыгрывает, появляется из ниоткуда лишь иногда. Надо бы поблагодарить Луи за свитер, когда освобожусь. Сомневаюсь, что мне было бы так тепло в моей легкой кофте. Неужели Гарри приехал к нему из-за перепалки с Томасом? Он ли его избил? Парсон ведь совсем не идиот — просить меня разобраться в ситуации, если вина там на самом деле на нём. Господи, как я устала. В какую машину времени мне удалось попасть, что я вернулась в школьные годы и снова кручусь вокруг эмоциональных драм? Уже в здании из размышлений выводит вибрация телефона в руке. Сообщение от Элоизы. 13:56 Ты снова пропускаешь обед Быстро печатаю, идя по коридору:13:56
Я пообедала с Томасом в Hidden Gem
Медленно поднимаюсь по лестнице, смотря на дисплей. 13:57 А Понедельник к Среде не приревнует? — Милли, — басистый голос отвлекает от недовольства, возникшего после прочтения сообщения. Поднимаю глаза, передо мной стоит Гудман. — Зайди ко мне через десять минут, — говорит он, когда обходит меня стороной и спускается вниз. — Хорошо, — отвечаю вслед. 13:57 Думаю, ты уже в курсе. До трех мы тут, заходи, когда удобно 13:58 Я ничего не знаю, но как раз спросишь у Ребе, поссорились ли они вчера из-за тебя :) Игнорирую её последние слова и направляюсь в сторону их кабинета, когда окончательно поднимаюсь на второй этаж. Осторожно стучусь и, услышав звонкое "Да", открываю дверь. — Милли, привет! — Ребекка встаёт из-за своего рабочего места и в свойственной манере тянется обниматься. — Привет, — обнимаю в ответ и улыбаюсь Элоизе, сидящей поодаль. Та оголяет свои зубы вовсю, ожидая дальнейшего диалога. Так ей не терпится узнать, была ли она права в своих домыслах. Я шутливо закатываю глаза, видя её воодушевлённое лицо. — Всё хорошо? Без тебя тут вчера творился какой-то бардак, — Ребекка опирается на свой стол. — Не расскажешь мне? Девушка напротив победно кусает губу, словно только ждала такого вопроса. — Когда я выходила, Гарри с Томасом шли в кабинет Гудмана. Парсон хотел узнать, как твои дела, и начал расспрашивать Гарри о твоём отсутствии. А ты, — хитро улыбается, — что-то мне подсказывает, уже знаешь, каким он бывает, когда его достают. Такое чувство, что все уже в курсе какой-то немыслимой связи между нами двумя, вот только забыли об этом нам рассказать. Что за намёки со всех сторон? — Хочешь сказать, Гарри с ним что-то сделал? — неуверенно спрашиваю. — По словам Томаса — да, — пожимает плечами. — Кстати, у вас с ним всё хорошо? — к Ребекке вновь возвращается лисий прищур. — С Томасом имею ввиду. — Ну, вроде того, — нехотя отвечаю. Если Гарри действительно что-то с ним сделал, то мне противно. Как он смеет с лицом, полным жуткого отвращения, указывать мне на действия несуществующего парня, когда сам набросился первым? Это чистейшей воды идиотизм. — Миллз! — протяжно завывает Элоиза, когда видит, как поменялось моё лицо: брови нахмурились, щеки втянулись внутрь. Мне вдруг хочется выйти из комнаты и застать Гарри врасплох. Накинуться на него, подобно Парсону, и высказать всё, что крутится на языке. Пусть только попробует мне сказать, что у него вновь мигрень. И я даже не удивлюсь, что беременности не существовало. Кажется, в это поверить сейчас проще, особенно при наличии определенных свидетелей. «По словам Томаса...», — эхом разливается где-то внутри и перебивает возродившуюся злость. Меня бросает из стороны в сторону, как маятник. Я поддаюсь чужим словам и действиям, игнорируя собственные ощущения. А они по немыслимой мне причине нехотя склоняются больше к правде кудрявого. Хотя врезать ему я бы не отказалась. — Эй, — перед лицом щелкают чужие пальцы. Чуть покачиваю головой, возвращаясь в реальность. — Что надумала? — осторожно спрашивает Элоиза, тепло улыбаясь. — В том-то и дело, что ничего, — тяжело вздыхаю. Надоело. Мне хочется избавиться от всех этих дум, хочется, чтобы кто-нибудь решал дела без меня. Все словно взвалили свои проблемы на мои хрупкие плечи и хотят, чтобы мною вершились чужие судьбы; я всё ещё хочу одного — покоя. И, может, чуточку выпить. — Ничего и не надо, — утешает меня Элоиза. — Главное помни — суббота, ночь, Viper rooms. — ухмыляется, прикусив губу. — И никаких отговорок, собственноручно тебя туда притащу. Или не я, — приподнимает бровь. Кого бы ты там себе не придумала, выброси эту мысль из головы. Единственный, на чьё предложение я согласилась бы в таком случае — Луи, но боюсь, что такими темпами он всё же сопьётся. И я вместе с ним после сегодняшних разговоров. Элоиза так и не сказала мне, кто приглашён, но я всё же надеюсь, что тусить мы поедем лишь девичьей компанией. Кто знает, что эти парни устроят ещё и в клубе? Совсем не хочется объясняться перед охраной, а после читать нотации, как подросткам, впервые сбежавшим из дома. — Я подумаю, — в шутку закатываю глаза и перевожу взгляд на время. Гудман ждёт. — Мне пора к Рою. — Сил и терпения, — слышится тихий шепот подруги. — Он с самого утра не в себе. И я даже знаю, кто виноват, но вслух не признаюсь. Улыбаюсь и прощаюсь со всеми. Иду по пустому коридору и заворачиваю за угол, входя в наше бывшее пространство. Чуть задерживаюсь, вспоминая шутливые диалоги между Джоном и Элоизой, переживания за соседа по столу — Адриана, и как на том же столе стояли роскошные темно-бордовые пионы. Кажется, это было совсем давно. Подхожу к двери и неловко стучусь, перед тем как зайти. Рой сидит на своём кресле и, не отрываясь от писанины, поднимает глаза. Его немой взгляд красноречивее каждых последующих слов; он недоволен. Морщинки в уголках напоминают отца. Рой вдруг смягчается, пытается улыбнуться, когда я подхожу ближе, и откладывает бумаги в сторону. Но меня не обманешь, я знаю, что ты не рад, и знаю, как тебе неуютно отчитывать меня так, словно мне снова пятнадцать, и я солгала отцу, прикрывшись твоим дружеским именем. — Милли, я не собираюсь допытывать тебя, почему ты не ночевала дома и не отвечала на звонки Айвена, — вздыхает, сместив брови вместе. — Ты взрослый и разумный человек, поэтому я надеюсь, что ничего плохого ты не натворила. — Он сильно паниковал? — кусаю изнутри щеку. — Не сильно. Сказал ему, что ты ночевала у новых друзей, — Рой щурится. Солгал ему прямо как шесть лет назад. На моём лице мельком появляется неуместная улыбка. Застав меня с Гарри сегодняшним утром, Рой очевидно подразумевал под новым другом его. И всё же правда в его словах была, только о Луи он совсем ничего не знал. — Спасибо, — тихо произношу, склонив голову. — Хотел поговорить с тобой о вчерашнем. Поднимаю взгляд на него. О чем именно? — Я понимаю, что в коллективе прибавилось больше мужчин, но настоятельно тебе рекомендую не пудрить себе же мозги и взяться за оставшиеся проекты. Что, прости? Хмурюсь в неверии. Ты серьёзно? — То есть в случившемся виновата я? — удивленно спрашиваю. — Я этого не говорил. Нет, ты именно это мне и сказал. Схватил меня за воротник, ткнув в прошедший день, как сделали это двое до этого. Спасибо, что выстоял свою очередь. Не терпится узнать, кто же будет следующим! — Ты можешь мне объяснить, что вообще вчера произошло? — развожу руками. — Меня даже не было на рабочем месте! На лице Роя играют желваки. Не смей на меня сейчас злиться. Я — единственная, кому это позволительно, потому что вы все, по-моему, за этот день приняли несколько разноцветных таблеток и вдруг, сговорившись, решили объявить меня национальным врагом. Я выжидающе смотрю на него. Если он думает, что ему удастся утаить всё происходящее, то ошибается. И под таким напором Рой всё же сдаётся: — Во время утреннего обхода я застал Томаса, прижимающего Гарри к шкафам, — ему не нравится об этом рассказывать. — Удивлен, что Стайлсу хватило ума не набрасываться в ответ. — Томас напал на Гарри? — озадаченно спрашиваю. Глаза еле заметно приоткрываются от удивления, а в горле проскакивает комок. Мне нет смысла не верить ему. Учитывая, каким злым Гудман был сегодня на Стайлса, прикрывать его прямо сейчас — идея глупая. — Не напал, но они явно что-то не поделили. Или кого-то. — Не смеши меня, Рой, — издаю негромкий смешок. — И не собирался, — серьёзно отвечает он. Значит, всё же Томас сотворил это с его лицом и костяшками? Тогда на кой черт он ввязал меня во всю эту путаницу, прося разузнать о случившемся, если собственноручно всё сотворил? Только если Томас не в курсе был о моих связях с нынешним своим руководством и надеялся, что я узнаю обо всём лишь от Ребекки. Это ведь и ежу понятно, что никакой бы директор не стал обсуждать рабочие стычки, а я бы, не зная Гудмана так хорошо, ни за что в жизни бы не сунула нос в это дело. Ребе лишь опиралась на рассказы старого друга, которому всецело доверяет. Значит, Гарри был прав... А мне уже хотелось вершить самосуд. Так безрассудно, как и всегда во время эмоциональных скачек. Почему не признался только? А раны ведь свежие были к тому позднему часу… Что-то подсказывало, что получены они были вовсе не из-за Томаса. Кажется, что Рой закончил со своими нападками. Молчаливо изучает меня взглядом, ожидая чего-то ещё. И мне определенно есть о чем с ним поговорить. Робин Стайлс. Они вместе провели всё своё детство, но ни единого упоминания об отце Гарри за двадцать три года моей жизни я так и не смогла услышать. И когда перед ним стоял выбор о сотрудничестве, Рой даже не решился обо всём рассказать. Что же, теперь моя очередь. И пусть не делает вид, будто не ждал этого с той самой поездки. Начинаю сначала: — Как давно ты знаком с семейством Стайлсов? Рой разминает шею, понимает, что разговора не избежать; он и так заждался своей очереди. Поправляет рукой воротник, расстегивая верхнюю пуговицу, и тянется к стакану воды. — Так же давно, как и твоей отец. Мы учились втроем, — отвечает, смочив губы. — И почему ты это скрывал? — скрещиваю руки на груди. — Потому что начались разногласия, Миллисент, — в нотках голоса отчетливо слышится несдержанная грубость. — История слишком длинная, а у нас у обоих на сегодня запланировано много дел. Ничего, моего терпения хватит на нас двоих. Я делаю глубокий вдох, успокаиваясь, и готовлюсь к оборонительному наступлению. — Я жду объяснений. — Милли? — в неверии приподнимает бровь. Рой впервые за долгое время видит такой запал. С меня хватит. Может хоть кто-то в этом гребаном мире рассказать хоть одну правдивую вещь? Я по горло сыта ответами, не несущими в себе конкретную суть. — Ну, — чуть киваю головой вперёд. Со стороны ощущается, будто мы с Гудманом поменялись местами. Он сидит в своём кресле как провинившийся под презрительным взглядом, не находя себе места. Мне вдруг становится не по себе, видя понурый взгляд взрослого мужчины, но я продолжаю стоять и питать атмосферу своим желанием разузнать истину. Мой черед быть язвительной сукой, жаль только, что Гудман стал тем, на кого обрушилась кара. Он ведь сам подписал себе приговор, когда решил утянуть меня в мальчишеское неумение держать кулаки в карманах штанов. — Не поделили общий бизнес, идея которого принадлежала твоему отцу, — говорит быстро, не сводя своих глаз; на лице ходуном ходит челюсть. Начинает злиться. Неприятно, правда? Но это твоя вина. — А он знает, что теперь вы партнеры? — Ещё нет, — поджимает губы. Тянется к пачке, лежащей в столе. Я прознала о его тайнике ещё в прошлом году, и даже имела наглость пару раз стащить оттуда несколько сигарет. В нос ударяет запах бензина из зажигалки Zippo, а вслед за ним и искушающий аромат табака. — И когда ты собирался ему об этом сказать? — продолжаю давить, наблюдая за его действиями. — Это не твое дело, — Рой срывается и ударяет по столу, от чего пепельница подскакивает вверх. — Я сам с этим всем разберусь. Мелкая дрожь от неожиданности проходит по телу. Я не собираюсь сдаваться. Еще слишком рано. — Господи, это просто смешно! — повышаю голос вслед за ним. — Что? — удивленно спрашивает. — Всё это! — размахиваю руками. — Ты отчитываешь меня так, словно я виновата в мужицкой тупости, хотя я даже не появлялась в офисе! А когда дело доходит до моего родного отца, то говоришь, что это меня не касается! Ещё как касается, Рой... — Милли! — кричит; из его рта брызжет крохотная слюна. — Если ты с ним не поговоришь, когда он вернется, то я сделаю это сама. Не думаю, что папа обрадуется, когда узнает, что ещё один близкий друг его предал. — Миллисент Блэк! — Рой резко встаёт из своего кресла. Бессознательно делаю несколько шагов назад, подходя к двери почти вплотную. Вот теперь точно достаточно. — Не трать свои силы, — оборачиваюсь, хватаясь за ручку. — У нас у обоих на сегодня запланировано много дел. И выхожу оттуда прочь. — Чертово поколение малолетних манипуляторов! — слышится со спины.