Автор искренне и настоятельно рекомендует не употреблять предлагаемые незнакомцами напитки в заведениях; всегда следить за тем, что наливают, а также не ездить за рулем в нетрезвом состоянии. Будьте осторожны и заботьтесь не только о других, но и о самих себе в первую очередь.
Я сижу в этом проклятом деревянном кресле уже второй час; нервно листаю новостную ленту и изредка кошусь на полумертвое тело, спящее рядом. Как, например, сейчас. В мыслях так и крутится: «Безрассудная дура», когда подмечаю под глазами посиневшие пятна и взъерошенные волосы, раскиданные по всей подушке. Она, свернувшаяся калачиком, кажется слишком крохотной для этой кровати. Усилием воли перебарываю себя и в который раз отворачиваюсь, перемещая взгляд от безмолвной фигуры, погруженной в беспомощный сон, на стену. Постеры, наклейки, фотографии, вырезанные из книг цитаты — такое чувство, что ей шестнадцать. За первые полчаса присутствия здесь в одиночестве я толком ничего не нашел, пока изучал гостиную комнату, а еще спальню её отца, кроме одной интересной вещицы, о которой пока стоит молчать. Зато много времени провел за цветами, бедными и дохлыми, подобными их хозяйке, свисающими с полок над её головой. Милли совсем их замучила своей безответственностью, открытым окном с беспощадным северным ветром и сухой землей. Мне пришлось долго спорить с самим собой, но я всё же убрал несколько увядших веток и листьев и даже успел полить их водой. Всё это было, конечно же, во благо растений — не мог смотреть на их подступающую гибель. Минуты растягиваются, словно издеваясь над моим терпением. Мысли витают в бесконечном круговороте, пытаясь найти ответы на все вопросы. Зачем? Кто? На кой черт он позвонил именно мне? И ещё потом извинялся, заявляя, что не знал о прошедших отношениях. А я же сорвался. Ещё в тот момент, когда увидел её побледневшее лицо и попытки дойти до туалета, почуял неладное. И уже через пару минут на экране высветилась знакомая фамилия. Зачем-то в первый раз сбросил, подумав, что мне нет никакого дела, но когда телефон завибрировал вновь, то не устоял. Хотел услышать мольбы о спасении от очередного придурка, с коим она лобызалась на том диване, как вдруг услышал его самого. «Ты Гарри?», — голос звучал обеспокоено. Я тут же нахмурился и коротко ответил: «Да». «Слушай, чувак, не знаю, что между вами двумя произошло, но не мог бы ты подъехать и забрать Милли из клуба? Кажется, ей совсем хуево». «Точно бастард», — подумал тогда я и положил трубку, направляясь сквозь толпу. Луи тут же последовал за мной. И почему она вечно тусуется среди идиотов, неспособных самим разрешить ситуацию и в случае чего обратиться за медицинской помощью? Удивительно, что он еще матери собственной не позвонил, слёзно прося о помощи. Но мне всё же чуточку тешило эго, что это был я, а не какой-нибудь Парсон, вслед кричащий «Кто-то сильно нажрался», когда мы с Луи выводили под локти не соображающее тело через черный выход. Едва сдержался, чтобы не вывести за шкирку из этого здания и его самого. Ради Томмо, конечно же. Всё это — ради него, черт бы его побрал. От прошедших воспоминаний меня отвлекает сообщение: 2:40 Открывай Наконец-то. Я не спеша встаю с кресла и направляюсь в коридор. Слышу по ту сторону задорные голоса и раздраженно открываю дверь. — Вы, блять, издеваетесь? — сразу же вырывается, когда Элоиза и Луи неуклюже вваливаются в квартиру Блэк. — Где вас носило почти два часа? — Мы не виноваты в том, что все аптеки в округе закрыты, Гарри, — сердито шепчет девушка, сбрасывая с ног каблуки. — А еще нам захотелось поесть... — ухмыляется Луи, приподнимая пакет с небольшими коробочками. Недовольное цоканье спадает с моих губ. Надо было ехать самому. Они игнорируют моё ворчание и направляются в кухню. — Как она? — осторожно спрашивает Элоиза, пока моет руки в раковине. — Как амёба, — пожимаю плечами и сажусь на стул. — Гарри! — разворачивается и возмущенно шипит мне в ответ. Меня тут же пронзают два презрительных взгляда. Луи молчит, но я замечаю прищур и сомкнутые в тонкую нить губы. Ему определенно не по душе моё поведение. — Господи, если тебе что-то не нравилось, почему просто не уехал? — старается говорить как можно тише. — Тебя здесь никто не держал. — Да что ты? — вскидываю ладони. Эти двое начинают доставать еду. Из-за запаха китайской стряпни чешутся все рецепторы. — «Пожалуйста, Стайлс, останься здесь, за ней нужен присмотр», — пародирую женский голос, потирая указательным пальцем нос. — Какой ты... — Какой? — перебиваю. — Только не говори мне «невыносимый», иначе я точно сойду здесь с ума. Мне сполна хватает одной паразитирующей язвы, поэтому терпеть другую я не намерен. — По-моему, ты уже, — подытоживает и садится напротив. Да уж, кажется, это не я нажрался хрен пойми чего из-за неразрешенных психологических травм, а после — не смог даже самостоятельно спуститься по лестнице. Но почему-то всё равно остаюсь главным на звание умалишенного. — Хазз, — впервые вмешивается Луи, останавливая меня от дальнейших слов. Его молчаливое состояние можно понять. Зная, с каким трепетом и заботой Томлинсон относится к Милли, ситуация напрочь выбивает его из колеи. С Физзи всё начиналось почти так же, а потому переварить произошедшее ему, кажется, из нас троих дается труднее всего, о чем известно лишь мне одному. Поэтому я терпеливо затыкаю рот и случайно обращаю внимание на небольшой барный уголок поодаль. То, что надо. Молча встаю и по-хозяйски начинаю исследовать каждый из шкафчиков; найдя верный, достаю стакан. — Ты что делаешь? — слышится со спины. — А на что похоже? — отвечаю Элоизе, не поворачиваясь. Она что-то ещё добавляет, но я совсем её не слушаю. Приоткрываю дверцу, размышляя, какой именно виски хочу выпить сейчас; на глаза попадается открытая бутылка Шинобу Пью Молт. Усмехаюсь тому, что у нас гребаная азиатская гастрономическая вечеринка: Луи с Элоизой вдоволь объедаются лапшой, когда я — наливаю сполна себе японский виски. Не хватает только Миллисент в костюме гейши; её лицо сейчас как раз подстать их макияжу, только краситься для этого совсем не надо. Да и развлечь нас она уже знатно успела. Меня — точно. Часами ранее мой взгляд скользил по толпе, пока не наткнулся на её присутствие на соседнем диване. Разум тут же начал нашептывать ироничные шутки, перебивая голос сидящей на коленях девушки. Пока другой мужчина играл с концом её платья, лаская ноги, она пристально наблюдала за мной. Вдруг в её глазах отразилось вызывающее превосходство, словно она смотрела на некоего обыкновенного смертного, на кого-то безобразного и совсем невзрачного. Губы тогда тут же поползли вверх. Я ухмылялся тому, что серая мышка воображала себя царицей невероятной привлекательности. В этой тонкой грани между презрением и неподдельным интересом, я чувствовал ненависть и граничащее притяжение. С её стороны. Но должен признать, что этой ночью Милли действительно была хороша. Особенно когда не выносила мозги, а коротко пискнула мне «Спасибо». После мы с Луи ушли курить, но я никак не мог выбросить из головы тот момент, когда мысли путались в горькой сладости, указывая на неразрывность реальности и иллюзий; а еще на то, что тайное притяжение, от которого я плевался, всегда соседствовало с нашими истинными эмоциями — ненавистью и унижением. Это продолжалось до тех пор, пока я не увидел её в чужих руках, совсем обмякшую и еле понимающую происходящее. Всё, наконец, встало на свои места, и я в очередной раз себе напомнил, что это гребаная Миллисент Блэк, от которой не дождешься ничего хорошего, кроме кучи проблем, по щелчку пальца создаваемых ею вокруг себя. И никакая черная шелковая обертка не может её от этого спасти, пусть даже сидящая ей по фигуре и хорошо скрывающая все недостатки. — Милли точно дважды пила, — голос Элоизы выводит из мысленного транса и нарушает тишину. — Один раз при нас, второй — уже после. Я совсем не заметил, как опустошил уже целый стакан. — Что она пила? — спрашиваю, наливая себе ещё. Делаю глоток, ощущая как яблоко с грушей перемешиваются с нотами ванили и солода. Аромат, сравнимый с травяным и цветочным букетом, щекочет нос. — «Кровавую Мэри». — Безвкусица, — невольно закатываю глаза, смакуя прекрасный японский виски. Bloody Mary — одна из самых несбалансированных и неудачных комбинаций ингредиентов, которая совсем не раскрывает качество алкоголя и не создает гармоничного вкусового профиля. И почему я не удивлен? — Кто-нибудь видел, что было во второй? — тут же спрашивает Луи. — По-моему, то же самое, — пожимает плечами Элоиза. — Ты не уверена, — делаю глоток. — Да, Гарри, потому что я лишь мельком увидела три похожих шота, — разводит руками и встает из-за стола. Направляется ко мне, от чего я шагаю в сторону, она же — открывает нижний шкафчик рядом и выбрасывает туда коробку. — Этот бастард с ней, как его... — свободную руку запускаю в свисающие на лоб кудри, словно это поможет мне вспомнить, — ...Нейл? — Найл, — сходу поправляет Элоиза. — Думаешь? — Луи недоверчиво переводит свой взгляд на меня. — Да. Его брови хмурятся, и он еле заметно качает головой, не соглашаясь с моими выводами. — Ну, расскажите и мне тоже, Ватсон и Холмс, — язвит Риттер, встав рядом и скрестив руки. — Я, к сожалению, не читаю мысли. — Мы думаем, он мог ей что-то подсыпать, — заключает Луи. — Найл? — Элоиза удивлено смотрит налево. Мы все втроем стоим, облокотившись на кухонный гарнитур; она — между нами. — Он же душка. — Ради всего святого, Риттер... Я не успел закончить, как меня тут же перебили: — Если он хотел ею воспользоваться, зачем ему тебе звонить и просить помочь, а, Гарри? — Проще позвать на помощь, сказав, что девушка перепила, чем признаться в участке, что превысил дозу. — О да, и поэтому он решил уведомить всех её знакомых, чтобы они точно запомнили его лицо? — в нотках слышится доля сарказма. — Б-р-е-д. — Какого... черта... — тихий шорох из-за угла заставляет нас троих отвлечься от диалога. В дверном проеме стоит Миллисент с перекошенным от шока лицом. Глаза её широко распахнуты, а рот приоткрыт — она явно не верит тому, что видит. Смешанные эмоции страха, недоверия и смятения заполняют всё помещение, искореняя беззаботность былого разговора. Её тело, покрытое лишь непристойно короткой майкой, крайне бледное. Мной вдруг овладевает странная смесь чувств — хочется высмеять и от стыда отвернуться, но вместе с тем и с интересом рассматривать. И я позволяю себе подобную шалость. — Миллз, ты как? — вдруг спохватывается Элоиза и, подбежав к ней, обнимает. Замечаю, как майка поднимается ещё выше. Взгляд падает на внутреннюю часть бедра, от чего на мгновение я ощущаю отвращение. «Точно шестнадцать», — подытоживаю, про себя возмущаясь. Но чем дольше я туда смотрю, тем сильнее внутри меня что-то дергается. Этот шрам... он такой большой и растянутый, явно слишком глубокий для простого девичьего баловства. Неужто тот самый источник боли, который Милли постоянно скрывала, поправляя неудобные юбки или складывая ногу на ногу под столом во время работы? Я-то думал, что у неё просто шило в заднице, а оказалось всё куда драматичнее. — Ч-что происходит? — заикается от сильной хватки. Взгляд Милли бежит от меня к Луи, а затем снова ко мне, и вдруг ловит мои глаза на своих ногах, а вместе с ними и мысленный вопрос: «Зачем ты это сделала?». Она резко отстраняется от Элоизы и одергивает майку, прячась в тени; улавливаю оттенок стыда и неприязнь на её щеках. — Я... — начинает медленно отходить назад, — ...сейчас вернусь, — и совсем пропадает. Элоиза уходит вслед за ней. Пожимаю плечами и скрещиваю на грудине руки, продолжая пить. — Ты опять её напугал, — тихо говорит Луи. — Я ничего не сделал. — Не сейчас. Но когда-то точно, — с подозрением на меня смотрит. — Иначе я не могу объяснить такую реакцию. — А я могу, — начинаю раздражаться из-за очевидной вещи. — Милли не помнит, как оказалась в своей квартире, спросонья застала трех человек, двоих из которых тут явно быть не должно, — чуть сбавляю тон голоса. — И ты видел, во что она одета? Я бы тоже сбежал, будь я девчонкой в коротенькой майке. — Ни слова больше про короткую майку, — Луи еле сдерживает смех. — Я лично смотрел ей в глаза. — Иди ты, — вытягиваю руку и пихаю его в плечо. Проходит несколько молчаливых минут, пока девушки не возвращаются в кухню. Элоиза садится на стул, Милли же, одетая в ту же майку и спортивные штаны, встает между нами и наливает в пустой стакан, стоящий уже на гарнитуре, воды. Чувствую на себе косой взгляд. — Ты всегда в гостях берешь всё без спроса? — разворачивается ко мне и указывает кивком на открытую бутылку. Непонимание от неожиданной резкости отражается на моем лице; начинают играть желваки, когда за ней я вижу ехидно улыбающегося Луи. — Забей, — резко одергивает себя. — Отец просто может заметить. — А ты для своего папаши святая дочка? — вновь становлюсь непоколебимым и иронизирую, вспоминая её бездыханное тело. Милли тяжело вздыхает. Берет стакан, и, когда возвращается к столу, говорит: — Я, конечно, тебе благодарна, Гарри, — садится на стул и смотрит на меня, — но не от всего сердца, — сгибает ноги в коленях, подняв их наверх, и запускает ладони в волосы, пытаясь прийти в себя. — Как себя чувствуешь? — спрашивает Луи, желая перебить нашу очередную стычку. — Хреново, — потирает глаза. — Голова раскалывается. Он тут же достает из пакета рядом пачку таблеток и подходит к ней. — Выпей. Врач сказал, должно помочь. — Врач? — она с недоверием осматривает нас троих. — Гарри позвонил своему знакомому, когда мы втроем ехали к тебе, — Луи вновь возвращается ко мне. Девичьи губы кривятся, щеки пульсируют от внутренних укусов. Читаю в её глазах: «Конечно, кто же ещё?», и упиваюсь гордыней. — А как мы добрались? Кто был за рулем? — продолжает допрашивать, когда достаёт таблетки из пачки. — Таксист, — отвечаю сразу же и не жду чужих нареканий. За рулем был я, но ей вовсе не обязательно это знать. Честно говоря, на тот момент мне было абсолютно всё равно, хоть и пьян я был гораздо сильнее, чем в тот раз, когда выпили мы по бокалу вина. Луи попытался настоять на другом водителе, но когда услышал резкий отказ, спорить не стал, лишь молился и на каждом повороте громко кричал мне в затылок, чем только сильнее отвлекал. Добрались-то мы без последствий — и это главное. Благо Элоиза и Луи ни слова не говорят сейчас о моей маленькой лжи, понимают, что и на их плечах лежит ответственность. А то, что Милли задала этот вопрос, только подтверждает мои догадки о том, что сама поездка и то, как она моментами приходила в себя, не сохранились в её рыбьей головешке. — Что ты помнишь? — спрашивает Элоиза. — Почти всё до того момента, когда... Милли бросает короткий взгляд в мою сторону, и я не могу не заметить, как щеки на ее лице обретают едва розоватый оттенок. Тут же теряет фокус в люстре, а после в стакане с водой, запивая таблетку. И что это был за многозначительный жест? — Я отключилась в уборной. — Ты пила что-то ещё? — интересуется Риттер. — Эм... — закрывает глаза и чуть жмурится, обращаясь к памяти. — Да, после того, как к нам подошел Зейн. Я выпила ещё три шота и ушла с Найлом наверх. — И всё? — уточняет Луи. — Ну да, а что? — хмурится и разводит руками в сторону. — Мы думали, было что-то ещё, — пожимает плечами друг. Видит, как Элоизе не терпится рассказать об их разговоре, поэтому еле заметно качает головой, не желая раскрывать общих размышлений. И добавляет: — Хотя если ты почти не пьешь, то в целом от шести шотов водки можно и не такое вытворить. — Я... я что-то сделала?! — глаза её раскрываются от удивления, ищут чужой поддержки. — Ничего, — ухмыляюсь девичьему беспокойству. — Кроме того, что просто перестала соображать и постоянно теряла сознание. — Аа, — понуро склоняет голову. — Мне так неловко перед вами... — вытягивает ноги вперед и начинает перебирать пальцы. С губ моих едва ли слетает: «Не за что», но задерживается на кончике языка. Луи, по-кошачьи улыбаясь, пытается её приободрить: — Эй, всё в порядке, подруга, — вновь подходит и хлопает по плечу, садясь перед ней на колени. Я незаметно закатываю глаза. Зачем так унижаться перед кем-то, Томлинсон? Ей-богу, у тебя столько девок, готовых преклониться пред твоими ногами, а в итоге это делаешь ты. И ради кого? Соседки по больничной палате? — Мы всё равно планировали уходить, — оборачивается на Элоизу и вынуждает её негромко поддакнуть. — А теперь позволь мне... — тянется ладонями к её щекам и большими пальцами опускает веки. Только тогда я понимаю, чего он удумал. И всё же от своих слов про унижение не отказываюсь. Хотя, если быть честным, то после встречи с ней Луи, как минимум, стал меньше пить. И вновь начал писать песни, что не может не радовать его паскудный менеджмент. — Что ты... — Ничего, просто решил подурачиться, — усмехается и встает с колен, — примерить на себя роль врача, растормошить тебя. Поворачивается к ним спиной и совсем незаметно отрицательно качает мне головой, исключая те препараты, что могли подсыпать, о которых мы с ним думали изначально. — Луи? — Проверял сосуды, — отвечаю вместо него. — Ты сильно растерла глаза. Милли косится в сторону Элоизы; та вежливо улыбается и спрашивает: — Голодна? — тихонько поглаживает её по плечу. — Мы взяли лапши из Panda Bites. — О нет, — сжимает губы так, словно от самого вида еды её стошнит прямо здесь. — Но я бы покурила, — с надеждой смотрит на нас с Луи. — Тебе не станет хуже? — с сомнением спрашивает Риттер. — Нет. Я чувствую себя вполне нормально, не считая головной боли. Знакомый ничего не упоминал про никотин, поэтому никто из нас особо не возражал. А ещё мне было интересно, в чью же пользу Милли сегодня сыграет: я знаю, что она избегает крепкие сигареты, которые курит Луи, предпочитая более мягкие и нежные вкусы, однако от моих ванильных воротит нос. — Ну, идем, — киваю головой и привстаю с гарнитура, хотя сам не знаю, куда идти. В их квартире есть лоджия, но сомневаюсь, что мисс я-боюсь-своего-отца разрешит нам покурить именно там. — У меня есть ключи от чердака, — встает со стула и начинает переминаться с ноги на ногу. — Мы можем тихонько пройти в подъезде мимо квартиры миссис Фишер, и я покажу вам секретное местечко. Ну... — чуть заминается, — ...в знак благодарности. — Что не так с миссис Фишер? — любопытничает Луи. — Она не любит гостей, — отвечает Элоиза. — Особенно посреди ночи. И особенно тех, что незаконно проникают в стены дома. — Ого, в ком-то снова просыпается бунтарский дух, — заключаю в никуда. — Это та, что кричала на нас, когда мы пытались открыть твою дверь? — ухмыляюсь, предвкушая реакцию. — Что?! — удивление тут же отпечатывается на лице Милли. — Стайлс! — возникает Луи. — Никого не было, не переживай. Милли бросает короткий взгляд в мою сторону, а после уходит в комнату со словами «мне надо взять кофту». Наша троица идет в коридор, чтобы обуться. Элоиза просит одолжить ей что-то более комфортное, чем туфли, и пока мы с Луи ожидаем сборов, я подмечаю, насколько маленький у неё коридор. Да и вся в квартира в целом. «Крохотный домик для крохотной мышки», — улыбаюсь своим мыслям. «А мышка-то даже оделась в цвет», — разглядываю мешковатую толстовку и штаны серого тона, когда Блэк возвращается. Вдруг вспоминаю о том, что она выглядела почти так же у меня дома в Манчестере. Луи осторожно щелкает замком, и мы выходим в коридор. Милли судорожно дергает ладошкой, указывая нам на верхний этаж, когда сама очень медленно пытается закрыть дверь. Жаль, что она не знает, как часом ранее эти двое почти во весь голос гоготали на лестничной клетке, а ещё раньше мы пытались занести неживое тело, почти перепутав на пьяную голову квартиру миссис Фишер с её. Милли поднимается к нам и осторожно открывает одну из тяжелых дверей; кажется, скрип раздается на весь подъезд. Пропускает нас внутрь и вновь закрывает её. Впереди предстаёт заброшенный и обветшалый коридор. Место не кажется безопасным. Воздух наполнен пылью и запахом влажности. Свет фонарей едва пробивается сквозь грязные окна, придавая всему мрачное настроение. Ощущается так, будто здесь остановилось время, оставив только призраков, с любопытством наблюдающих за нашей четверкой. Наверное, поэтому нами овладевает безмолвие как дань уважения к прошлому. И только Луи, пару раз влезший в паутину, издаёт шипящие звуки, чем нарушает покой. Темные тени и игра света делают всё вокруг ещё более мрачным и загадочным. Мы медленно продвигаемся, стараясь не шуметь; Милли идет впереди, затем Элоиза, Луи и я. За каждым шагом следует скрежет половицы, а нависающие балки не вызывают доверия. И как в этом доме только люди живут? Наконец, мы останавливаемся. Слышится, как отворяется ещё одна дверь в небольшую комнату. Перед глазами предстает огромное окно, оправа которого выдолблена из массивного дерева и украшена изящной резьбой. По прошествию времени, стекла стали совсем мутными и потрескались, но все ещё пропускают достаточно лунного света, чтобы наполнить комнату приятной атмосферой. Пуфики, разбросанные по полу, обиты старой, но качественной тканью, с узорами, пропитанными историей. В углу стоит небольшой столик, покрытый слоем пыли, на котором лежат несколько исписанных листов, свечи, пепельница и ветхие книги. Позади пуфиков, у стены, виднеется маленький уголок, где растения, вероятно, самостоятельно проросли через трещины в полу и стенах, потому как горшков за их обилием не было видно. — А-ху-еть... — Луи не скрывает своего восхищения. Или шока и желания поскорее сбежать? Я внимательно оглядываю комнатку и подмечаю, что несмотря на заброшенность вокруг, здесь всё ещё чувствуется определенная чарующая аура. Стены, хоть и потеряли своё первозданное великолепие, все ещё излучают некий неповторимый шарм. Как будто бы тайна этого места живет в каждой старой перекладине и трещине на потолке. — Блэк, да ты чертов Поттер, — продолжает Луи, когда садится на один из пуфиков рядом с Элоизой. Мы втроем улыбаемся его аналогии. — Где ты откопала это место? Милли, сев на второй и последний нормально выглядящий пуфик у окна, неловко поджимает губы. Я всё ещё стою в дверях, облокотившись на одну из стен в надежде, что она не рухнет. — Мне показал его Боб, — видно, как ей некомфортно говорить. — Кто это? — продолжает допрашивать мой старый друг. — Боб раньше жил здесь. Ну в смысле... — на секунду останавливается, — в одной из квартир на этаже. Я заносила ему продукты по возможности, а он по выходным учил меня рисовать. За несколько дней до того, как Боба не стало, он показал мне это место. — Здесь уютно, — улыбается Элоиза. По её словам можно понять, что она тут тоже впервые. Милли тепло реагирует на сомнительный комплимент и ни с того, ни с сего обращается ко мне: — Гарри, садись, — неуверенно хлопает ладонью по своему пуфу. Я тут же перевожу свой взгляд на неё, и она не сопротивляется; всё больше и больше поражает. То точит клинки, желая возмездия, то сама подпускает, состроив щенячий вид. А ещё это место! Что это за чертово место? Я бы подумал притон, приведи меня сюда одного и в первые дни нашего знакомства. Но признаться честно, мне здесь даже нравится. Странно только, что Риттер предпочла компанию Луи, а не расположилась рядом с ней. Глаза Миллисент излучают сейчас непонятное мне добро, вместо злого оскала из-за выпитого виски. Отливают искренним желанием разделения секретного места не только со мной, но и со всеми. — Оно открывается? — спрашиваю, не зная, что сказать, когда перешагиваю через грязный пуф в её сторону. — Да. Вам не будет холодно? — вежливо уточняет у ребят; те в унисон качают головой. Подойдя к старому окну, я смахиваю паутину с ручки и прикладываю больше усилий, чем ожидалось; скрип нарушает тишину. Чувствую, как старые механизмы не поддаются, будто противятся после стольких лет молчания; казалось, Милли никогда их не трогала. Внезапно они уступают, и с шорохом воздуха окно медленно открывается, пропуская внутрь свежий приятный ветерок. Потерев ладони, подхожу ближе к ней, отчего девушка невольно сдвигает ноги. Сам не замечаю, как соглашаюсь на предложение, ссылаясь, что стоять в полусогнутом состоянии мне, будучи выпившим, очень лениво. Сажусь рядом и ощущаю, как она напрягается. Смешная. Пригласила и нервничает. Мы с Луи почти одновременно достаем пачки и протягиваем девушкам. Элоиза вежливо отказывается, Милли же осторожно тянется к моей и достает оттуда сигарету. Что, ванильный привкус уже не такой неприятный? Поджигаю свой и её табак, а после — свечи на небольшом столике, до которых сумел дотянуться рукой. Сквозняк не тревожит пламя, позволяет нам рассмотреть окружение уже при тусклом свете. Сажусь поудобнее, облокачиваясь на спинку. Под весом тела её, маленькое, медленно скатывается в мою сторону, отчего левая часть волей случая начинает в меня упираться. Её неровный пульс транслируется мне через касание; нервозность вынуждает меня улыбнуться и неожиданно для себя спросить: — Часто ты тут бываешь? — В последнее время — нет, — тихонько отвечает и делает затяжку. Робость меня раззадоривает. Мне вдруг хочется с ней поиграть. Не знаю, влияет ли так атмосфера, доброжелательный настрой или то, что я пьян, но уже через секунду я беру сигарету в левую руку, правую же кладу назад. Пальцы медленно и осторожно приближаются к её спине и поднимаются вверх. Аккуратно хватают свисающую прядь светлых волос и начинают накручивать её. Легонько и бережно, чтобы никто этого не заметил. Чувствую, как Милли внезапно дергается, останавливает свой взгляд и поворачивает голову в мою сторону. Её глаза встречают мои, и я мгновенно ощущаю, как наше странное взаимодействие от такого простого жеста становится чуть более интимным. Внутри приятно свербит от осознания загнанной в угол добычи. Страх неизвестности пахнет персиками и ванилью, и я невольно облизываю губы от подобного сочетания. Не отстраняюсь, наоборот, продолжаю наслаждаться, пока волосы раз за разом скользят сквозь пальцы. — Мне вспомнилось детство, — говорит Луи, и я обращаю внимание на него. Милли не выдает никакой реакции, но её глаза, казалось, были наполнены непониманием, тревогой и некоторым несвойственным одобрением. Не хочет шугать меня при остальных или просто молчит в знак благодарности? Но главное — пусть только не врет после, если вдруг когда-нибудь решусь припомнить. Мурашки по коже ведают о её состоянии и тихо шепчут: «Продолжай, мне нравится». И мне нравится... испытывать её терпение. — И мне, — улыбается Элоиза, смотря в окно. Я еле сдерживаю ухмылку, подумав сначала, что Риттер одобряет ход моих мыслей. — У тетушки Мэй был заставленный вещами чердак, и мы с братьями часто играли там в прятки. Когда они разъехались по колледжам, а я только перешла в старшую школу, то часто находила там успокоение во время родительских ссор, — добавляет она. — А у нас с Гарри было своё логово на районной окраине... Я закатываю глаза, вспоминая конец истории, когда в один из дней мы вновь пришли к нашему «шалашу», а в итоге застали там спящих бездомных людей. Пока Луи рассказывает всю предысторию, я отвлекаюсь на исписанные листы бумаги на столике перед нами, не забывая о мягких волосах и изредка касаясь пальцами спины, поглаживая вверх и вниз. Любопытство берет верх и, стараясь не привлекать чужое внимание, я чуть щурюсь, чтобы разглядеть размашистый почерк: Моё укромное место, милая соседка, это как сад, который я разводил в своём сердце. Здесь каждый цветок — память о моих радостях, каждое дерево — опора в моих трудностях. Но теперь этот сад будет ещё более волшебным, когда я подарю его тебе. Пусть он станет укрытием, где твои беды исчезнут, а счастье распустится в каждом лепестке. Добро пожаловать в мой уголок спокойствия, где твоё сердце всегда найдет дом.Твой ворчливый сосед Боб.
Удивленный и тронутый, я бегло перечитываю слова добродушного старика снова и снова. Сердце странно сжимается от смешанных чувств, соприкосновения с таинственным прошлым и настоящим, сидящим прямо сейчас рядом со мной. Пытаюсь заглушить это состояние никотином; не получается. Правда я совсем не понимаю, почему это настоящее с таким безрассудством относится к чужим словами, если они ей крайне важны. Здесь слишком сыро, чтобы бумага не испортилась. Боится, что его увидит кто-то ещё? Или хранит в себе наизусть, а отсюда не трогает, потому что вырисованные буквы Боба — тоже часть сада, который магическим образом заставляет меня поднимать философские вопросы и размышлять над вселенским смыслом вместо того, чтобы слушать постыдные истории детства? Интересно, скрывает ли она здесь что-то ещё? Быть может, даже что-то своё? — В итоге мы больше туда не ходили, потому что наша крепость стала новым домом бомжей, да, Гарри? — отвлекает Луи и выдыхает дым в сторону; в его взгляде читается беспокойство из-за моей отрешенности. — А, да-да, — я неловко смеюсь, отмахиваясь от собственных мыслей и опуская руку с девичьей спины вниз. Скуренный фильтр кладу в пепельницу. — Да уж... — с облегчением вздыхает Топилинсон. — Не хочу показаться наглым, но я бы иногда приходил сюда поразмышлять... — Я не против, — пожимает плечами Милли. — Только не пугай паучков своими криками, — шутит Элоиза. Луи выпячивает губу, будто бы обижается, чем только смешит нас троих ещё больше. — Хотите остаться на ночь? — вдруг с надеждой спрашивает Блэк. — Ну, не здесь. У меня. — Я пообещала Зейну приехать, как всё наладится, — Элоиза смущенно кусает губу. — А, да ничего, — по-лисьи улыбается Милли. — А мне в десять надо быть уже в студии, — Луи еле сдерживает зёв, сбрасывая окурок в пепельницу. — И я не хочу портить наши подростковые посиделки... но ещё немного, и мне придётся сходить в туалет за каким-нибудь тёмным углом. Или прямо здесь, прямо в эту бутылку... — указывает рукой на грязное зелёное стекло у ножек стола. — Ну нет... — Милли качает головой и встаёт с пуфа, кладя сигарету в пепельницу. Я сразу же чувствую эту пустоту. — Пойдёмте, — добавляет. Встаю вслед за ними и задуваю свечи. Пока закрываю окно, размышляю над её предложением, ведь мой ответ так и не прозвучал наяву. Хочу ли я остаться на ночь? Присутствие Блэк постоянно меня раздражает, но одновременно пленит. Нашу затянувшуюся игру в противостояние, взаимное подталкивание к каким-то граням, можно назвать определенным манящим искусством. Возможно даже актом некоторого садизма, авось кто сколько сможет ещё выдержать, выступая против самого себя. А идея провести с ней ещё больше времени, словно соблазнительный фантом, заманивает меня сейчас в свои объятия. Оказаться настолько рядом, создав очередной непроходимый уровень, в котором мы наслаждаемся маскарадом наших внутренних негативных притяжений — ну не сказка ли? Особенно на пьяную игривую голову. Её ведь постоянно бесят мои выходки, а я внутренне громко смеюсь сопротивлениям, потому что Милли никогда не верит в то, как далеко я могу зайти; всегда считает, что мне не хватит смелости, когда единственная боязливая тут она. Так что, ответ на вопрос очевиден. Притормозив перед дверью и осмотрев помещение в последний раз, я выхожу последним и догоняю её. Легонько кладу ладонь на плечо, замедляя шаг; прикосновение электрическим током проходится по женскому телу. Наклоняюсь ближе и, обжигая дыханием прохладную шею, шепчу так, чтобы было слышно ей лишь одной: — Я остаюсь. Не вопросительно, не ища одобрения, а констатируя факт. Милли ничего мне не отвечает, лишь продолжает идти вперёд, несколько ускорив шаг и сбросив с плеча мою ладонь. Чую пугливость и смущенный трепет. Напряжение тонким шлейфом следует по пятам за ней. Даже находясь ко мне спиной, она с трудом может скрыть своё беспокойство за неестественной походкой. «Ты сама предложила», — довольный думаю про себя. Грех отказать удовольствию от наблюдения за наигранной смелостью. Мы молчаливо выходим из темного коридора, и Милли отдаёт ключи от квартиры Луи в руки, пока сама закрывает другую дверь. Я следую за ним, Элоиза же дожидается подругу. Девушки возвращаются, когда Томлинсон всё ещё справляет нужду. О чем-то между собой переговариваются, пока Риттер меняет обувь, но я вовсе не слушаю, лишь наблюдаю за скованными действиями хозяйки квартиры. Она не понимает, чего ожидать, потому что я делаю вид, что тоже собираюсь уходить, просто жду друга, прильнув к стене. — Ой-ёй, — напевает Луи, выйдя в свет, чем вызывает неподдельный смех. Извиняется за то, что прошел не разувшись, и начинает одновременно с Элоизой прощаться с Милли. Неосознанно скрещиваю на груди руки, устав от этих английских любезностей. Наконец, Риттер, в последний раз обнявшись с Милли, выходит из квартиры, и следом за ней то же действие повторяет Луи. Уже в дверях я разворачиваюсь и, убеждаясь, что Элоиза спустилась ниже, говорю ему: — Я, кажется, бумажник на столе оставил. Пойду проверю, — хлопаю приятеля по плечу, подмигивая «иди, не жди». Он недоверчиво меня осматривает; в его взгляде читается обеспокоенность. Не перечит, лишь щурит глаза и уходит вслед за Элоизой. Я закрываю дверь. — Зачем? — с моих губ спадает тяжелый вздох. — Что зачем? — щелкнув замком, Гарри поворачивается ко мне и притворяется, что не понимает. По-хозяйски начинает разуваться, словно его действительно здесь ждут. — Зачем ты остался? — не отступаю, скрещивая на груди руки. — Потому что захотел? — сводит брови в центр и смотрит на меня в недоумении. Это просто бессмысленный диалог. Я знаю, что сама предложила ребятам остаться, поинтересовавшись, хотят ли они, но не ожидала, что подпишусь в итоге на ночь в одиночестве с самим дьяволом. Его непонятная помощь вперемешку со злобой играет с моим эмоциональным фоном. Как я могу быть благодарной и нормально относиться к тому, кто сначала делает нечто хорошее, а после — доставляет вдвое больше беспокойства и раздражения? Да, Гарри был рядом почти всю ночь, да, позвонил врачу, но сейчас... он снова настырный и непонятный, точно дьявол, примеривший на себя обличие ангела. В моей груди воюют противоречия. Я чувствую себя пленницей странного взаимодействия, где благодарность и неприязнь смешиваются в невероятную смесь. Моя душа колеблется между отталкиванием и неустанной притягательной силой, которую я пытаюсь убедить себя не замечать. Он всё еще держит меня в своих когтях, и я не понимаю, как освободиться; язык не поворачивается после всего сказать: «Уйди». — Ладно, — тяжело вздыхаю, разводя руки в стороны, и иду в кухню. Мне надо чем-то себя занять, отвлечься и не показывать беспокойство, когда беспокоиться здесь должен он, ведь это мой чертов дом! А я ощущаю себя так, словно нахожусь опять на чужой территории. Начинаю споласкивать остатки посуды, нетронутой ещё с вечера. Чувствую на себе чужой любопытный взгляд, выжигающий в спине дыру; Гарри стоит, облокотившись у противоположной стены. Мне дискомфортно. Особенно после того, что произошло ночью. Я целовала Найла, думая о Тео, а в итоге произнесла чертово имя Стайлса. Короткий миг, но его хватило сполна, чтобы потревожить мою душу. Я не верила собственному голосу. В тот момент все другие лица и ощущения меркли, оставив место только для его непостижимого присутствия. Моё сознание меня же и предало, создав непрошеную иллюзию, которую я тщательно избегала и отрицала; породило внутренний конфликт, усиливая смутные чувства. А после ещё это противное ощущение... Разум и тело меня вовсе не слушались. Такого никогда не было, и я понять не могла, повлияло ли так чужое имя или дерьмовый алкоголь. — Значит, бывший? — низкий голос вторгается в мысли. Напор воды не слишком большой, чтобы сделать вид, что я не услышала. — Что? — отвечаю в никуда, не понимая, о чем речь. — Ты сказала ему, что я твой бывший, — Гарри подходит ближе. — Не выдумывай, — выключаю кран и вытираю руки о полотенце. Найл спрашивал меня об этом, когда его имя случайно соскользнуло с языка, но насколько помню, я твердо дала ему понять, что нас с ним ничего не связывало. Начинаю закрывать бутылку отцовского виски, раздосадовано вздохнув от его самоволия. Благо, выпил немного; может, не заметит? — Как думаешь, я больше поверю парню, что мне напрямую об этом сказал, или девушке без сознания? — раздается непозволительно близко. — Я этого не говорила, Гарри, — отвечаю медленно, раздражаясь, и разворачиваюсь, чуть ли не роняя всё на пол. Он стоит от меня на расстоянии вытянутой руки. Забавляется реакции и осторожно берет бутылку. Ноги приклеиваются к полу, не дают мне сбежать. Пожалуйста, просто уйди от меня. Я на тебя даже взглянуть сейчас не смогу, особенно после прокручивания последних прошедших часов. И слов сказать не могу тоже; они все напрочь застряли в горле. Гарри делает ещё шаг; я вжимаюсь всем телом в столешницу, пытаясь хоть как-то расширить между нами пространство. — Пугливая, — ставит бутылку поодаль и прикасается пальцами к моему подбородку, — посмотри на меня. Упирается одной рукой с левой стороны в гарнитур, вторую же держит на моём лице. В попытке избежать близости, я осторожно привстаю на носочки, надеясь удалиться ещё дальше, но напряжение и равновесие играют со мной злую шутку. Непрерывное стремление избежать происходящее вынуждает случайно присесть на столешницу, и я понимаю это только в тот момент, когда ноги отрываются от пола, а я ползу ещё дальше, потому что иного выбора уже нет. Поздравляю, Блэк, ты только что облегчила ему задачу! И Гарри доволен происходящим. Чувствует своё превосходство и мою неуверенность. В попытках понять что теперь делать, я неосознанно слушаюсь; глаза мои, испуганные и смущенные, впервые смотрят на него. В это мгновение застывает время, а мир вокруг начинает потихоньку исчезать. Уверенное прикосновение обжигает подбородок, вынуждая ощущать, как всё моё существование буквально сжимается до этого маленького пространства между нами. Все мои мысли и чувства смешиваются, создавая полную путаницу в голове. — Смелая, — тихо мурлычет и ухмыляется. Почти касается большим пальцем нижней губы и вдруг спрашивает: — Думала обо мне, когда целовала его? Весь мой мир окончательно растворяется, а пульс теряет свой ритм. Черт, да он просто надо мной издевается! Нет... Нет, нет, нет. Я не сдамся так просто, не позволю ему надо мной глумиться. Не буду проигравшей в том идиотском споре в машине, когда с пеной у рта доказывала ему, что он первый сорвется. Выражение моего лица сменяется с испуганного на более хитрое. Гарри всё так же с интересом меня изучает. Я игнорирую его вопрос; чуть приподнимаю бровь с издевкой и презренно спрашиваю: — Думал обо мне, когда сжимал бедра той девки? Искренний хриплый смех ласкает уши. Он чуть кусает свою нижнюю губу, склонив голову набок, не поверив сначала тому, что услышал. А после вдруг становится совсем серьёзным; за секунду убирает пальцы с моего подбородка, приближается ещё ближе, протиснувшись меж моих ног, и обжигает шею своим дыханием: — Хочешь, чтобы и твои сжал? — шепчет и, не дождавшись ответа, кладёт руки на мои колени. Запах ванильного табака, алкогольных фруктов и мужского тела дурманит меня. Кусаю изнутри щеки, не в силах совладать со своим телом, которое, кажется, только подыгрывает, желает сократить расстояние донельзя и отдаться внезапному импульсу. — Гарри... — тихая мольба случайно срывается с моих губ. — Ммм? — хрипит мне на ухо и чуть отстраняется, наблюдая за реакций. Глаза игриво поблескивают, а я не понимаю, что мне делать. Сбежать не получается, тело не слушается, поддается касаниям горячих ладоней, медленно скользящих вверх. Они задерживаются на середине, чуть сжимая ткань и кожу под ней, и останавливаются; большие пальцы поглаживают внутреннюю часть бедра. — Зачем ты это сделала? — вопрос звучит уже наяву, а не только в его глазах. Я сразу же понимаю, про что он говорит. Ещё тогда поняла, как сильно проебалась, выйдя бессознательно к ним лишь в одной майке, еле доходящей до середины бедра. Благо, что Луи и Элоиза ничего не увидели. — Случайно, — бормочу куда-то в сторону. — Такие шрамы не появляются у людей случайно, Милли, — выжидающе на меня смотрит. — Лиам знает? — Нет. Никто не знает. — И даже Риттер? — губы кривятся в полуулыбке. — Я польщен. А я зла. Мне нечего ему ответить, если только раздражением от того, что затронул больную тему. Зла из-за того, что бездумно забываюсь в алкоголе, а после — в чужих мужских ласках; из-за того, что позволяю так с собой обходиться и не сопротивляюсь. Наоборот, самостоятельно загоняю себя в ситуации, из которых не удаётся сбежать. И ещё зла из-за того, что он делает прямо сейчас; из-за его эгоистичного желания отравить мою жизнь и насладиться первенством там, где соревнования вовсе неуместны. «Хватит это терпеть», — шепчет внутренний голос, и я внезапно для самой себя пихаю Гарри рукой. — Пора спать. Он не сопротивляется, послушно шагает в сторону, когда я спрыгиваю, и самодовольно потирает кончик носа, смотря мне вслед. Начинает казаться, что моей больной голове даже нравится это дурное внимание. Доказываю сама себе, что я необычная? Может быть. Но какой толк Гарри играться, если он сам от этого не получает удовольствия? Стал бы так явно тешить своё эго, если бы меня за девушку совсем не считал? Ну не дурак ли, когда вокруг полно дам? Особенно в компании известного Луи. Но, признаться честно, нравится оно, это внимание, мне только до тех пор, пока Гарри вновь не срывает свой манящий ангельский покров, поправляя на голове рога. Ухожу к себе в комнату, всё ещё ощущая чужие иллюзорные касания на своём теле; и внимательный взгляд. Гарри везде ходит за мной по пятам. Я достаю из шкафа чистые полотенца и несколько старых отцовских вещей. — Держи, — отдаю ему в руки. — Должно подойти. Поспишь в зале, уедешь утром, — говорю в никуда и начинаю поправлять простынь. — Я не буду спать в зале, — возмущается, кладя вещи на стул, и садится на край постели, мешая мне. — Я не буду спать с тобой в одной кровати, — останавливаюсь и недовольно скрещиваю на груди руки. — Тогда я поехал домой, — пожимает плечами и встает. — Гарри, — с губ спадает тяжелый вздох, когда он проходит мимо. Я разворачиваюсь к нему и встречаюсь с невозмутимым лицом. — Милли. Гарри или уедет вновь пьяным, а я знаю, что за рулем всё же был он, или сделает всё возможное, чтобы испортить этот вечер ещё больше. Если заикнуться про такси — рассмеётся и по-детски закатит глаза. Как мне это надоело… У меня всё ещё болит голова, а спорить сил нет. В очередной раз он побеждает, но лишь потому, что я в отвратительном состоянии. — Ладно! — раздосадованная, развожу руками, соглашаясь. — Спи здесь. — А ты? — Я сказала, что не буду спать с тобой в одной кровати. Уйду в зал. — Так не пойдёт, — качает головой. — Вдруг у тебя там монстры? Ещё ночью меня сожрут, — выпячивает губу. «Тебе что, пять лет?», — мысленно возмущаюсь. — Ты большой мальчик, Гарри, справишься сам, — вздыхаю и беру из-под одеяла пижаму. Направляюсь к ванной комнате вместе со своим новым «питомцем», не отстающим от хозяйки ни на шаг. И чего увязался? Я даже не успеваю закрыть дверь, как Гарри тут же встаёт в проёме. Просто сделаю вид, что его не существует. И того, что было на кухне с чердаком тоже. И особенно того имени, слетевшего со рта ночью после поцелуев с другим. Морщусь невольно, когда включаю кран, то ли от холодной воды, то ли от воспоминаний. — Ты не очень гостеприимная со своими друзьями, — заключает, скрестив руки и облокотившись о дверной косяк. — Мы не друзья, — резко отвечаю, выдавливая зубную пасту на щетку. — Точно! — он щурится и довольный задирает указательный палец вверх. — Бывшие. Нет. Его нет. Это звуковая иллюзия. Шум воды, эхом отскакивающий от стен. Втираю все эти мысли в свою голову, зубной щеткой с силой проходясь по деснам. Споласкиваю её и рот, и достаю умывающее средство. Элоиза как смогла протерла глаза, пока я была в отключке, поэтому надо бы завершить начатое. Выдавливаю немного пенки и намыливаю лицо. — Ты плохо ухаживаешь за растениями, — отчитывает низкий голос. Перед закрытыми веками появляются зеленые зрачки. Случайно открываю глаза и тут же пытаюсь смыть водой то, что в них попало. — А ты плохо работаешь, — раздражаюсь. — У меня не было времени, потому что я отдувалась за нас двоих. Какое ему вообще дело до моих цветов? Мне вдруг вспоминается дом в Манчестере и то обилие зелени, которыми был обставлен весь зал. Неужто своего садовника посоветовать хочет? — Я предупреждал, что жду дегустации. Окончательно смываю всё и выключаю воду. — Я за тебя рада, Гарри, — беру крем и начинаю массировать кожу. — Только у меня всё уже готово. Хватаю пижаму под руку и двигаюсь на выход, всё ещё втирая пальцами крем. Гарри отходит в сторону. — Вы посмотрите, кто тут у нас, — восклицает, когда я прохожу мимо, — лучший сотрудник месяца — Миллисент Блэк, задира и... «Пьяница», — заканчиваю слова в голове и, разозлившись, поворачиваюсь к нему: — Если ты слово ещё хоть скажешь... Гарри понимает намёк и, рассмеявшись, пропадает в ванной, закрыв за собой дверь. Наконец-то… Тишина. И даже виски будто стали пульсировать меньше. За стенкой вдруг слышится шум воды. Удовольствие длилось недолго. Я быстро переодеваюсь в пижаму с зебрами, выключаю свет и забираюсь под одеяло, погружаясь в размышления. Объятия темноты раздирают противоречивыми эмоциями. Внутри меня витает неприятное ощущение, бурлящее горечью. Найл сказал ему, что мы бывшие? Зачем? Как он вообще с ним связался? Телефон… помню лишь яркий свет, обжигающий глаза. Я разблокировала телефон, и он не придумал ничего лучше, чем позвонить на номер с именем «Мудак Г»? Почему ему, а не Ло, которая была последней во входящих? Не прослеживаю никакой логики… Когда я ушла переодеваться, Элоиза мельком сообщила, что войдя в туалет по нужде, увидела Гарри и Луи, и Найла, оправдывающегося, что он ничего не делал. И я почему-то была в этом уверена. Слепо поверить незнакомцу — сущая глупость, но ведь я не брала ничего с его рук, не пила алкоголь, да и во время поцелуя не ощущала, что он тайком языком пронес внутрь какое-нибудь запрещенное вещество. Мне никогда не было так плохо от спиртного. Разве что один раз, когда я наплевала на наставления Лиама и специально смешала его с седативными, но я давно не на таблетках, да и шесть шотов разбавленной водки не могли сотворить такое с моим сознанием. «Ваш счет оплачен», — эхом мелькает в голове. Я вспоминаю Томаса и его самодовольную улыбку, когда он видит моё удивление. Нет… это не может быть правдой, не может же? Я глотаю неприятный ком, пытаясь избавиться от этой мысли, но сотни вопросов, возникающих следом, мешаются, сплетаются в единый клубок, застревающий в глотке ещё сильнее. Мне нечем это доказать. Да и как мог он совершить подобное, трясясь днями ранее в надежде вернуть былое отношение? Как он мог? Бармен ведь подал совершенно новые шоты, и я вроде следила за тем, что он готовил. Если только не… Голос в голове притихает, когда слышу, как открывается дверь. Лежу спиной к комнате, делая вид, что если не двигаться вовсе, то меня никто не заметит. Тяжелые шаги приближаются ближе и ближе. Чувствую, как рядом прогибается кровать. Блять… — Я же сказала... — разворачиваюсь к Гарри и тут же закрываю глаза, отвернувшись обратно к стене и пожалев о своих действиях. Мне вдруг становится вдвойне неловко. — Почему ты без футболки? — Кто вообще спит в одежде? — недоуменно спрашивает, удобнее устраиваясь. — А ещё, если тебе интересно, я без штанов. — Мне неинтересно, — быстро бормочу, рукой запихивая одеяло под свою спину так, чтобы наши тела не соприкасались. — Ну да, — раздается шершавый смех. Черт, Миллисент… Ты просто совершаешь одну ошибку за другой. Я совсем забылась и легла в свою кровать! И как мне теперь уйти в зал? Гарри точно меня не пропустит, а перелезать через него — плохая затея; слева же была стена. Что мне, медленно сползти вниз, чтобы выбраться со стороны ног? И оказаться совсем дурой в его глазах? Спасибо за то, что Гарри ни слова сейчас не говорит, не акцентирует на мне внимание. Лишь забирает половину личного пространства, чем только вынуждает меня упереться сильнее в противоположную сторону. Скрещиваю пальцы наяву, чтобы и дальше продолжалось молчание. Внутри всё неприятно сжимается. Ощущение его в своей кровати кажется слишком близким, чем-то уж очень интимным, чем-то более, чем то, что происходило между нами двумя до. По телу вдруг пробегают мурашки, когда я чувствую движения позади, воображая, что он только что закинул обе руки за голову. Мысли о его ладонях напоминают мне о чердаке и о том, с какой нежностью его пальцы касались волос, накручивая их, и еле-еле дотрагивались до спины. Всё то время я пыталась уловить в глазах Элоизы и Луи вопросы, но они словно не видели того, что происходило, когда рассказывали истории детства. А слова о чужих губах, заставшие меня врасплох... Что если музыка как назло вдруг остановилась, а люди вокруг затихли, от чего его имя звучало во всех ушах? Нет, это какой-то бред. Провокация, чтобы потрепать нервы. И ему как обычно всё сходит с рук. «Ммм», — тихое мурлыкание иллюзорным звуком отзывается в ушах, когда я думаю о его обжигающих ладонях на своих коленях. Пульс вдруг учащается, и тело невольно дергается от воспоминаний. Мой разум борется с иррациональными мыслями, отталкивая их, словно струны рояля, исполняющие диссонанс. Я отказываюсь признавать, что отклик моего тела на его прикосновения является чем-то большим, чем просто остаточной реакцией на странную смесь алкоголя. В этой туманной паутине, что свила судьба, я злюсь на саму себя. В тишине моих размышлений витает смутная тень подозрения. Рассеянные фрагменты общения и намеки уносят меня в мир загадок, где двое парней затеяли против меня свою дьявольскую игру. Их злобные улыбки и прикрытые взгляды вызывают тревогу в душе, словно нарушают неприкосновенность реальности. Между этими двумя мирами я балансирую, натягивая нервы до предела. Сердце мое колотится в согласии с одним, и содрогается в ужасе от дурных предчувствий, вызываемых вторым; и оба постоянно между собой меняются ролями. Через размытый занавес непредсказуемости я пытаюсь разобраться, кому из них верить: Гарри или Томасу, уже укрепившему статус «лжеца», от чего вопрос этот бесполезен. И тем не менее сила их воздействия на меня затмевает мысли, превращает их в клубок сомнений и тревоги. Я чувствую, как моё существо находится на краю пропасти, и лишь маленький шажок в одну из сторон может определить судьбоносный выбор. — Долго будешь рассматривать стену? — тихий голос разбавляет путаницу в голове. — Угу, — тихонько мычу в ответ. В глубине души роятся сомнения, подобно теням в тусклой комнате. Вопрос о том, стоит ли рассказывать Гарри о подозрениях вынуждает разум колебаться между желанием раскрыть тайны и страхом открыть двери, за которыми скрываются заблуждения и возможные последствия. Стоит ли рисковать и показаться странной, или лучше оставить всё в молчании, в надежде, что время само расставит все точки над «и»? Внутри что-то неистово ноет, уверенно заявляет, что нечего ждать, время уже пришло. И я поддаюсь этому чувству, даже если в его глазах буду выглядеть совсем дурной: — Гарри? — М? С полминуты молчу, думая, стоит ли всё же говорить. И после тяжелого вздоха и ощущения чужих глаз на затылке, не сдерживаюсь: — Мне кажется, Томас что-то подсыпал в алкоголь.