Plague of fire

Улицы Шеффилда окутаны вечерней осенней пеленой. Оранжевые и золотистые оттенки листвы медленно падают на тротуар. Небо прикрыто плотными облаками, которые с грустью сгущаются над городом. Прохладный ветер, подобно слабому прикосновению нежности, ласкает мои щёки, но в то же время обжигает, становясь суровым и заставляя меня дрожать от холода. Я вдруг усмехаюсь, вспоминая, что Гарри почти такой же. Он — ветер. Беседовать с ветром бывает приятно. Вопреки природной непостоянности он умеет слушать — нащупывает невидимыми руками эмоции, вникает в слова, внимательно отслеживает интонацию. Ветер также умеет молчать. Я молчу в ответ. Умею глотать обиды и делать вид, что всё хорошо. И ещё... ветер похож на смерть. Невидимая, но ощутимая сила, всегда готовая сбить меня с ног. Но я умею держать равновесие или хвататься за ветви рядом — не надо мне помогать. Воздух пропитан запахами увядших листьев, влажной земли и тех самых ветвей, теряющих свои последние зелёные пятна. Удивительно, что они всё ещё есть. И, как назло, подобные его глазам — но не те, за которые я хватаюсь, а те, от которых скорее надо бежать. Каждый шаг кажется тяжелым и медленным; плечи ноют от бремени внутренних переживаний. Улицы, которые я проходила сто раз, сейчас мне незнакомы. Здания и прохожие мелькают перед глазами, но мои мысли где-то далеко. Голова тяжелая, спутанная в нитях раздумий, и мне не удаётся найти нужный конец, чтобы его вытянуть и понять, что вообще происходит с моим миром сейчас. Горечь и обида жгут изнутри, но не спасают от холода. Зачем он так со мной поступает? Зачем издевается? Самый настоящий эмоциональный садист. Боюсь представить, какой чек получу, после тысячного раза на этих отвратительных американских горках. А некогда в детстве я любила на них кататься... Не хочу никуда идти, не хочу звонить Элоизе, не хочу возвращаться домой, но и на улице оставаться не самая лучшая идея. Негодование и раздражение острием ковыряют нутро, кричащее о пустом пространстве, где можно прочистить свои мозги. Ещё и вечерний мороз кусает щёки и руки. Сама не замечаю, как ноги заворачивают в ближайшую открытую дверь. Меня окутывает приятный аромат свежесваренного кофе. Звуки шепота и клубы ароматного пара создают атмосферу умиротворения. Словно вдыхая моментальное облегчение, я чувствую, как напряжение постепенно сходит с плеч, а каждый вдох наполняется спокойствием этого уединённого уголка. Никакой суеты, никаких лишних впечатлений — только я, бариста и несколько незнакомых людей. То, что нужно. — Добрый вечер, — тепло улыбается парень за стойкой. — Чем могу помочь? — Американо, пожалуйста. — Одну минуту. Пока бариста справляется с кофе-машинкой, я оплачиваю заказ и отвлекаюсь на вибрацию телефона. Звонит Луи. Замечательно. Наверняка Стайлс уже успел ему пожаловаться. А, может, я не права... и он на самом деле просто хочет узнать как мои дела? Не хочу сейчас с ним разговаривать, обязательно выдам что-нибудь на эмоциях, а после буду разгребать ещё один созданный бардак. Но имя Луи так и рвет тишину внутри меня, и я на мгновение задерживаю дыхание, размышляя. — Ваш американо, — отвлекает парень и ставит стаканчик на стойку. — Спасибо, — беру кофе. — Хорошего вечера, — улыбается мне, и я ему в ответ. Поворачиваюсь к выходу, пока мой палец застывает над кнопкой ответа, а внутренний голос настаивает на том, чтобы просто отклонить звонок. Уставившись в телефон, я не замечаю, как мой мир сталкивается с реальностью. Внезапный удар встряхивает, а кофе в руках пляшет на грани падения. Подняв глаза, я вижу парня — удивлённый взгляд, замирающий на мгновение, такой же как и мой. И в следующую секунду происходит нечто необъяснимое — я случайно цепляю его руку, стаканчик скользит вниз, неплотная крышка быстро падает на пол, от чего кипяток обжигает мои пальцы. — Ай! — резко дергаю рукой, смахивая последние капли горячей жидкости. До чего же больно! От испуга я не сразу понимаю, что теперь на его бежевой куртке красуется тёмное пятно от кофе. Твою мать, Миллисент, ну как так можно?! — Черт, прости, пожалуйста... Убираю телефон в карман и оглядываюсь по сторонам в поисках салфеток. Встречаюсь лишь с раздосадованным баристой и косым вниманием других посетителей. — Ничего страшного, — тихо хихикает. — Я всё равно собирался её выбросить, Билли. И только в этот момент я понимаю, что не обозналась. — Н-Найл? — неуверенно поворачиваюсь к нему. Он кивает и улыбается такой же невероятно невинной улыбкой, что и той ночью в клубе. Память тут же начинает свою игру, подкидывая отрывки прошлого, когда его губы касались моих, и ладони танцевали на теле, и когда я падала от бессилия на пол при виде обеспокоенных щенячьих глаз. — Не сильно обожглась? — с досадой смотрит на руки. — Нет, — отрицательно качаю головой. — Позволишь? — Что? — Купить тебе новый? — неуверенно спрашивает. — Всё же это я виноват. Кажется, что его сомнение вызвано нашей прошедшей встречей. Будь я на его месте, то тоже бы переживала, думая, что незнакомка посчитает меня странным сталкером, который всё же добьется цели и окончательно усыпит бдительность под действием иных веществ. Но именно сейчас Найл вызывает больше доверия, чем тот же Томас, да и бариста не сможет ничего сделать с моим кофе. Если только они не в сговоре, о чем ведает моя паранойя. — А... — неловко улыбаюсь, — да-да... — и шагаю в сторону. Не знаю, зачем соглашаюсь, когда в целом ладони мои уже согрелись. — Ещё один американо? — уточняет бариста. — Угу, — отвечаю ему и Найлу, неловко переминаясь с ноги на ногу и пытаясь перестать думать, как же стереть это ползущее во все стороны пятно. Ненавижу американо, но это было первое, что всплыло в голову тогда и сейчас. Почему? Вероятно, это была моя попытка создать иллюзию нормальности, ведь в настоящий момент внутри бушевали все эмоции, кроме самых нормальных. А хриплый голос эхом напоминал о бездарности и обретенной власти; никогда бы не подумала, что Гарри способен так просто бросаться ядом. «Никогда...», — твержу себе, зная, что он был таким со мной всегда. — А мне двойной эспрессо, пожалуйста. — Одну минуту, — на автомате звучит с той стороны. Кажется, что в этот раз кофе-машина работает чуть дольше обычного. Между нами витает таинственная пелена неловкости. Интересно, какой он меня запомнил? Сумасшедшей, что после слов «я тебя хочу» неожиданно произносит имя другого парня, а после убегает в туалет и теряет сознание? Какой адекватный парень решит после такого вообще общаться? «Он просто вежливый. Возьмет тебе кофе и сразу уйдёт», — уверяю себя. — Ты в порядке? — вдруг спрашивает Найл. — Уже не мерзну, — пытаюсь разрядить обстановку и развожу ладони в сторону, — а ты? — Уже не вижу причин, чтобы не выбрасывать эту куртку, — усмехается. Понимаю, что шутит, но легче от этого не становится. — Слушай, Найл, прости, ладно...? Я правда случайно. — Было бы странно, если бы ты специально обливала кипятком всех парней, с которыми однажды встречалась, — теперь уже обстановку разряжает он. Знаешь, парочку я бы точно облила. Уголки моих губ неуклюже растут вверх, выдавая эмоцию дружелюбия. Он и вправду не злится. — Ты точно в порядке? — снова спрашивает и хмурится. — Прости за подобную честность, но у тебя в глазах ни единого признака жизни, словно там побывал сам дьявол. Нервно глотаю вставший посередине горла ком. Что он только что мне сказал? — Ваш двойной эспрессо и американо, — сообщает бариста. — С-спасибо, — тихо шепчу, когда Найл передает мне стаканчик. — Да... Просто немного устала. Его замечание так и крутится у меня в голове; всё же я была права, сопоставляя его с отродьем. Вот только у Люцифера были какие-никакие причины, в то время как Гарри не более чем ошибка природы. У него не найти души, даже если очень сильно постараться, внимательно всматриваясь, без какой-либо надежды. Он любит только себя и никого больше. Мы одновременно переступаем через лужу на полу, убирать которую идёт недавно вошедшая в зал уборщица, провожающая нас усталым видом. Хочется извиниться перед ней и помочь, но я молчаливо следую за своим знакомым. В лицо снова ударяет ветер. — На следующей неделе обещают снег, — заключает в никуда. — Надеюсь, у тебя есть другая куртка, — прикрываю стыд за глотком кофе. Горький вкус распространяется внутри меня, словно отрава, и я невольно хочу отшатнуться. Стараюсь поддержать улыбку и скрыть отвращение, будто это ещё один напиток, который мне довелось продегустировать. Внутри меня борются две стороны — желание плюнуть это нечто обратно и одновременно сохранить минимальный статус нормальности в этой обстановке. Я не потерплю ещё одной такой выходки рядом с Найлом, и он, думаю, тоже не оценит, если я не сдержусь и выплюну всё на тротуар. Сама виновата. Не сговариваясь, мы начинаем тихонько двигаться в одну сторону. И опять тишина. Кажется, мне стоит привыкнуть к тому, что все мужчины в этом городе вдруг теряют дар речи, когда дело доходит незначительных разговоров. Мы ведь оба знаем, что случилось тогда, в тот вечер в клубе — наши губы желанно встретились в поцелуе. Но сейчас, на расстоянии, наши глаза избегают друг друга, словно боятся признаться в том, что помнят каждый момент. И я лелею надежду, что Найл запомнил этот эпизод сильнее, чем тот, когда я почти что вывернула все свои внутренности прямо на него. «Я хочу тебя, Гарри», — мелькает в голове. Я снова давлюсь горьким кофе. Это неправда. Я никогда не хотела его по-настоящему, разве что поддавалась импульсам тела, перечащим разуму, потому что была пьяна. И даже тогда, на кухне, под тихий ласковый шепот, я всё ещё была не в себе. И даже тогда, когда чувствовала приторный вкус ванили, воображая о его губах, я не хотела его целовать. И в его машине, и дважды в лифте — всё это была игра, всё наше с ним взаимодействие — это чертова игра. Не сказать, что и с Найлом всё было серьёзно, потому что я снова была пьяна и знала его каких-то полчаса. Но Найла целовать мне хотелось, а вот Гарри... мне хотелось утереть ему нос, доказать, что он не забудет меня, что будет сам умолять, зачем только? Поднять свою самооценку? Может быть, у меня нет иных ответов. Как и нет понимания того, как быть дальше. Работать с ним в той галерее точно не вариант, но если он всё же расскажет Рою? Ладно. Хочет испортить мне жизнь? Пусть так. Словно может быть что-то хуже событий прошлогодней осени. Пусть Гудман обо всём узнает. Но я не позволю ему более восхвалять своё эго и считать, что ему всё дозволено. Я сделаю всё сама, даже если мне придётся ночами и днями сидеть за рабочим столом и выдумывать необычные формы. К черту, моё внутреннее состояние, вечно скачущее рядом с ним, гораздо важнее; и в одиночестве мне будет спокойнее. От размышлений меня отвлекает звук упавшего в урну стаканчика. Поднимаю свой взгляд с ног на рядом идущего Найла. Наши глаза неловко соприкасаются; он такой же другой в реальной жизни, не отравленной алкоголем, как и я. Или мне кажется? Затянувшаяся тишина достает нас обоих, поэтому мы начинаем говорить в унисон: — Я хоте... — Милли, я... Тихую улицу заполняет наш нелепый смех. — Говори. — Я хотела извиниться. — За что? За то, что чуть не блеванула на тебя в день нашей первой встречи, когда мы целовались. — За то представление в клубе. Мне просто было физически нехорошо, а шесть шотов водки сделали всё только хуже. — С каждым бывает, — пожимает плечами, — не переживай. Я вот однажды настолько напился, что решил устроить целое шоу. — Шоу? — в удивлении поднимаю брови. — Ага, — смущенно улыбается. — Залез на ближайший выступ, хотел показать девушке трюк, а в итоге оказался на тротуаре в ушибах и ссадинах и сломал плечо. И ещё наблевал в машине скорой помощи, — еле сдерживает эмоции. — Это отвратительно! — я поддерживаю его заразительный смех, скорчив гримасу. — Зато теперь точно могу заявить, что паркур — это не моё. Я продолжаю улыбаться и выбрасываю недопитый стаканчик кофе в мусор. Преследует ощущение, что его история согрела меня куда сильнее горячей жидкости. Становится легче. Не понимаю, как ему удалось сохранить самообладание рядом и не сбежать после запачканной куртки и всего произошедшего до, но от этого на душе только теплее. Может, нам стоит видеться чаще? Мне вдруг вспоминается, что изначально Найл думал начать разговор по-другому, но уступил. Я опускаю себя на землю, мысленно говоря: «Рано не радуйся», и спрашиваю: — Что ты хотел сказать? Найл поджимает губы, став вновь серьёзным, и поправляет пряди волос. Нервничает. — Не знаю, Милли, помнишь ли ты всю ночь, но я тоже хотел извиниться, — на секунду запинается, — точнее проясниться. Твои друзья думали, что я что-то тебе подсыпал... — Я знаю, что ты этого не делал, я ведь пила не в твоей компании, — уголки губ коряво ползут вверх в ободрении. — Правда, Найл, мне просто было физически плохо. Боже, он переживал из-за этого! Наверное, странно, что я нахожу подобное чем-то милым? Но мне приятно было услышать такое откровение. — Это из-за того парня...? — неторопливо интересуется. — Какого? — Ну, того, что пришел за тобой. Кажется, его звали Гарри? Ты хотел сказать: «Дьявол?». Устало вздыхаю и натягиваю маску безразличия. Не подходящее время для личных драм; да и в целом, для Гарри неподходящее время. Я сыта этим именем, ещё чуть-чуть и меня снова начнет тошнить. Ещё и от того, что единственная вещь, глубоко тронувшая той ночью сердце — его упоминание о шраме и о том, как ему жаль. Но даже этот момент Гарри сумел напрочь испортить своей манипуляцией с Роем. Ему ни черта не жаль, и я вновь в этом убеждаюсь. Ведь всё то успокоение, полученное от него несколько раз, — лишь удачный способ удержать меня ближе к себе чуточку дольше. — А... — холодный ветер забирается под кожу, — нет-нет. Мы просто коллеги. Черт! Зашейте мне кто-нибудь рот уже, ну, пожалуйста! Теперь Найл в курсе, что мы с ним вместе работаем, так я еще и бессовестно посмела произнести его имя прямо ему в рот. Господи, как мне неловко! — Мы с коллегами не ходим по клубам, — усмехается и прячет руки в карманы. «Мы обычно тоже», — думаю про себя, но оставляю подобное «замечание» без ответа. Надеюсь, он позабыл, из-за кого прервался наш поцелуй. На глаза попадается знакомый поворот. Мне жутко не хочется идти с ним до дома из-за стыда, поэтому надо прощаться на этом перекрестке. — Мне пора, — останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Найл стоит в осеннем морозном свете, словно живое отражение этого сезона — его волосы, цвета золотых листьев, нежно покрывают лоб и слегка взметаются на ветру. Глаза, как две янтарные жемчужины, улавливают отблески тусклых фонарей и с теплотой изучают меня. — Рад был увидеть тебя, Билли. — И я тебя, Нейл, — улыбаюсь ему. Мы стоим так ещё секунд десять и не расходимся. Найл хлопает по карманам, поправляет воротник поло под курткой, всё ещё не сводя своих глаз, и неожиданно говорит: — Запишешь мой номер? Вдруг снова захочется упасть в туалете или разлить на меня кипяток? Невольно улыбаюсь тому, как он осторожничает, спрашивая сначала про возможность угостить кофе, а после — предлагая записать его номер самой, чтобы не боялась и если бы действительно захотела ещё одной встречи, то написала бы ему. По крайней мере, сейчас мне хочется видеть в поступках хорошее и как-то оправдать их в своей голове. Ну, или у него просто села батарейка, а, может, он и вовсе не брал телефон с собой, что кажется более странным, чем банальная вежливость. Я достаю свой из кармана пальто. На дисплее несколько уведомлений о пропущенных вызовах и сообщение от Луи. 20:36 Отправь мне хотя бы гребаный смайлик, чтобы я знал, что ты вообще жива Наспех отвечаю, чтобы не волновался. В конце концов, Луи не виноват, что его близкий друг полнейший кретин.

21:01

🙂

Найл начинает диктовать номер, и я подписываю его неправильным именем, ставшим своеобразной изюминкой нашего первого знакомства. — Я обязательно тебе позвоню, когда захочу посмотреть, как ты, пьяный, делаешь сальто.

***

Уже второй день как я прикована к этому столу и креслу, а ещё к домашней кровати после рутинных рабочих часов. Листы бумаги, хаотично разбросанные вокруг меня, исписанные, изрисованные, а некоторые и вовсе — выброшенные в урну, мозолят глаза. Взгляд напрочь застрял на этом чертовом холсте и на приложении, где открыто более сотни слоёв, но в голову так ничего и не лезет, всё кажется бредом и глупостью. Я не уверена в своих предыдущих эскизах, не уверена в том, что хочу изобразить — чем дальше, тем больше мысли походят на спутанный клубок ниток, а каждая попытка поймать вдохновение кажется провальнее предыдущей. Но я продолжаю сидеть смирно, позабыв о перекурах (странно, что на таком нервяке курить вовсе не хочется), а тем более об обедах и обо всём остальном на свете тоже. — Милли-и! — завывает Элоиза, сидя на кресле Гарри. — Ты вообще ела? Невольно дергаюсь. Я не заметила, как она вошла, не заметила, как по-царски расположилась на чужом пустующем месте и даже не заметила большую часть новостей, рассказываемых ею, пока она доедала остатки своей пищи. — Да, — сухо ей отвечаю. — Когда? Я не помню. Я ничего не помню. Мне надо сосредоточиться. — Два дня назад? — продолжает допрос. — Сегодня утром. Кажется. Да, точно, утром, наспех проглотив невкусный батончик и запив всё это противным и горьким кофе. Мне не хотелось опаздывать, а я почти что проспала, потому что снова сидела до ночи над эскизами. — Уже второй час, stupide! — возмущается. Я не глупая, у меня просто нет времени. К тому же, есть вероятность, что смогу немного сбросить, от чего мне станет только легче. Тело хорошеет, когда утекающие часы направляются на самое важное — работу. — Если ты и дальше продолжишь гробить своё здоровье, чтобы просто доказать что-то Стайлсу, то мне придется начать насильно впихивать в тебя еду, — щурится и едва понижает голос: — И убить Гарри. Знаешь, от последнего я сейчас бы не отказалась. Его имя эхом врезается в уши, комом завязывается где-то внутри, от чего невольно начинает тошнить. Живот издаёт неприятный, ноющий звук. — Я не голодна, — стараюсь перебить этот рёв. — Скажи это желудку, что урчит уже десятый раз, — показательно взмахивает руками и встаёт с кресла. — Обязательно. Берется за спинку ладонью, второй же хватает остатки обеда в коробочке и подвигает кресло к моему столу. — Или я расскажу Луи, — садится напротив. — Знаешь, он за тебя очень переживал. — Когда? — машинально спрашиваю. — Ну... — Элоиза заминается, чем впервые привлекает моё внимание, — той ночью, когда Гарри остался у тебя. Он был сам не свой. Между вами тогда что-то произошло? В её глазах таится непонятный блеск. Она хитро моргает, словно играет в какую-то невидимую игру. Начинаю подозревать, что за этой маской невинности кроется что-то более интересное, пока не замечаю вновь окрашенные яркие волосы, позабыв о любознательности на лице. — Между мной и Луи? — уточняю. — Нет, — продолжаю рассматривать пряди. — Красивый цвет. — Между тобой и Гарри, — не обращает внимание на мой комплимент. — Что?! — я еле сдерживаю возмущение. — Нет, Ло! Элоиза кладет локти на стол, отставив коробочку, подпирает лицо ладонями, и не сводит своих глаз, пока я теряюсь в планшете, стараясь скрыть свою растерянность. Мне. Надо. Сосредоточиться. — Я просто интересуюсь, Миллз, расслабься, — закатывает глаза и искажает голос на более дружелюбный. — Моя подруга крутится в любовном треугольнике и не рассказывает мне ни единой подробности! Почему даже я не в курсе треугольника, в котором кручусь; тем более любовного? По крайней мере, в данный период жизни, когда всё, казалось, уже встало на свои места? Почему все что-то додумывают за меня? Сколько это будет ещё продолжаться? — Он просто остался ночевать, потому что был пьян, — тяжело вздыхаю, внезапно стукнув стилусом по столу, — а с Томасом мы не общаемся. И если бы вы с Луи не сбежали, то тоже бы ночевали у меня. А место Гарри было бы занято Элоизой. Я надеюсь, они не поимели наглость вдвоем сговориться, чтобы после радостно пировать, потому что ни-че-го не бы-ло. И если рассказать подруге о том, как я собственноручно загнала себя в ловушку, изнывая в клетке из мужского тела, а ещё о том, как Гарри зачем-то смахнул прядь моих волос, пока лежал рядом, то, очевидно, что Ло не возьмет в расчет, что это делалось всё назло. Или не назло, но, как минимум, не с тем посылом, с которым подобное делают нормальные люди. А мы ненормальные. И уже не будет этого: «Я убью Гарри», будет нечто похожее на: «Боже, Милли, и ты всё это скрывала? Да он точно в тебя влюблен!». Или: «Это неправильно, Милли, он не должен так поступать с тобой, зачем ты ему позволяешь вторгаться в твоё личное пространство?», и сотни других поучительных слов, до которых сейчас мне нет дела. — На твоей кровати? — игнорирует часть про Томаса. Собственно, о чём я и говорила. Мне не хочется лгать, поэтому я неторопливо киваю головой. — Серьёзно?! — её взгляд оживает. Я выкидываю испорченную бумагу в сторону, аккуратно кладу стилус рядом с планшетом и недовольно скрещиваю руки на грудине. С губ спадает тяжелый вздох предстоящих оправданий. — Я хотела переночевать в гостиной, но из-за усталости легла у себя. Гарри разнылся и не хотел уходить в другое место, поэтому когда вышел из душа, то просто лег рядом. — Стайлс не стал бы ложиться, если бы не хотел быть рядом с тобой, — ухмыляется. Смешно. Будто Элоиза вообще знает, что Гарри из себя представляет. Она просто делает то, о чем я упомянула минутой ранее. Расскажи я ей, как он гладил мою спину, пока мы были на чердаке, и как едва ли касался губами в машине, пока успокаивал в Лондоне, — сожрет живьем. Все его действия легко объяснимы, а я насквозь пропитана скептицизмом, несмотря на то, что слабое тело временами быстро сдаётся и с желанием реагирует. И не только моё. Так что, Гарри не хочет быть рядом со мной в том смысле, в каком его понимает Элоиза. И я не хочу быть с ним. — Он просто хотел побесить меня и занять мою кровать, — раздраженно ей отвечаю. — Ну... — На чьей ты стороне? — перебиваю. — Я же рассказывала тебе про воскресение! Гарри специально всё это подстроил, чтобы меня унизить, и ладно если бы перед всеми, но нет, Ло, перед самим собой! Ему лишь бы самоутвердиться, а ты продолжаешь строить теории заговора о том, как я ему небезразлична! Упоминание прошедших выходных тонкой иголкой впивается в сердце. Черт, я снова трачу время на бесполезные разговоры. Чтобы избавиться от беспокойства, вновь берусь за стилус и начинаю рисовать хоть что-то на дисплее с изображением морского пейзажа, придуманного мной ещё на начальных этапах работы. А что если... — По крайней мере, в субботу он выглядел обеспокоенным и отвёз нас к тебе домой. Прикрываю глаза и прокручиваю возникшую мысль в голове. Только бы не забыть... — Знаешь, — смотрю на Элоизу и ухмыляюсь, — это единственная задача, с которой Гарри блестяще справляется, так что ему определенно стоит сменить род деятельности на шофера. Подруга искренне улыбается, припоминая Мортлейк и свои переживания, и продолжает допытывать: — Вы так и не поговорили после произошедшего? — Нет. — Странно, что он тебе не звонил. — Нет, Ло, это не странно, это за-ме-ча-тель-но. — радостно восклицаю. — Как дела с Зейном? — отвлекаю её от темы и начинаю чиркать наброски из головы. Морской пейзаж. Осьминоги и рыбы. Прикосновение. Всё вокруг оживает, поддаётся чужому воздействию. Как это более точно вообразить, как реализовать...? — Нормально, — прослеживаю фальшивый спокойный тон. — Уехал в Манчестер на пару дней, поэтому на завтрашней дегустации его не будет. Встроить микросенсоры? Нет, слишком уж замудрено и дорого. Не для простого потребителя. Но мы ведь и создаём нечто эксклюзивное? — Скучаешь? — говорю, не глядя. Термохромные материалы? Банально, уже было. 3D-печать? В прошлом и неинтересно. — Ну, так, — издаёт непростой вздох. — Думаю, нам надо отдохнуть друг от друга. Воссоздать запах моря на этикетке? Непрактично для простоя в магазине. Отдохнуть друг от друга? Бывает полезно, но... Стоп, что? — Что? — обеспокоено спрашиваю. — У вас всё нормально? Где-то внутри подкрадывается огромное чувство вины. Господи, я не могу думать об одном и другом одновременно. И сейчас мне ужасно стыдно, что я пропускаю мимо ушей переживания близкой подруги, с головой погружаясь в работу. Но времени нет... А я становлюсь полнейшей мразью, игнорируя её «звоночки» о помощи мне самой. Как же это эгоистично, как же неправильно... Как мне разорваться? — Нет, но всё же так будет лучше, — с пониманием улыбается. — Не волнуйся. Лучше скажи мне, ты слышала новость? Нас пригласили в Таунхолл на выходных. Таунхолл... Нас? Они пригласили компанию? Кто пригласил? Может, использовать световые ленты? Уже было на той бутылке с космосом, снова повторяюсь. Почему Элоиза с Зейном не общаются? Я ужасный друг. Что если Гарри уже всё придумал, и мои попытки бесполезны? Черт, черт, черт... От бесчисленных вопросов раскалывается голова. И снова эта блядская суббота! Ну нет, в этот раз я так просто не поведусь. — Мероприятие? В честь чего? — Кто ты и что сделала с моей подругой?! — внезапно восклицает. — Хэллоуин, Миллз! — Х-Хэллоуин? — удивленно спрашиваю. — Да! — разводит руками и вновь подпирает ими подбородок. — Ты же мне все уши прожужжала, как обожаешь этот праздник. Правда я ещё не решила, кем мне нарядиться... Уже конец октября, так скоро? Все эти обязанности и хлопоты, слияние с другой компанией, личные драмы, новые знакомства и уйма работы просто утянули меня в какой-то невероятный бардак. Я совсем позабыла о том, как раньше с нетерпением ждала этот мистический праздник, отсчитывала дни в календаре, готовила костюмы, создавала декорации, ходила по домам с Линдси и пекла с мамой тыквенные пироги. Прошлый год был куда хуже: я пыталась прийти в себя, на тот момент выдался ещё и период адаптации после переезда — неудивительно, что чувство волшебства и таинства затерялось где-то на заднем фоне. Сейчас же мне просто некогда, потому что я пытаюсь выжать максимум из каждого часа и даже не могу себе позволить погрузиться в подготовку к Хэллоуину. Время словно ускользает между пальцами, а у меня лишь одна мысль: «Что делать с этими чертовыми эскизами? Как всё успеть?». — А вот ты, хм... — смотрит на меня исподлобья, — Что там сейчас популярно...? Точно! Ты можешь пойти в образе Барби. Или оденься как женщина-кошка — это, по-моему, бессмертная классика. Барби? Женщина-кошка? Я еле сдерживаю смех и не могу даже вообразить своё тело в латексе. Это какой-то бред. — Скорее в костюме клерка, Ло. Или ходячего мертвеца, — указываю на просачивающиеся сквозь консилер синяки под глазами. — Ходячие мертвецы тоже здорово, — слышу взволнованность. — Я люблю зомби! — Нет, — качаю головой, — и не надейся. Мероприятие организовано для компаний. Там будут абсолютно все, и я более чем в этом уверена. А чем заканчивались все «вечеринки», проведенные в компании Томаса или Гарри? Правильно, ничем хорошим! Вдруг Парсон ещё и Гриффин притащит? И что тогда? Мне терпеть её кислую рожу, глотая очередную порцию дружеского дерьма в один из самых ожидаемых дней? А после нажраться вдоволь, как это обычно бывает, и рыдать в прикосновениях другого мужчины? Нет, нет и ещё раз нет. Мне нельзя так бездумно растрачивать свои силы сейчас. И себя тоже. — Ты же не собираешься от них вечно бегать. Кто сказал: «Нет»? — Тем более завтра они тоже приедут на дегустацию. — На дегустации они не будут ебать мне мозги, — тяжело вздыхаю. — Я на это надеюсь... — говорю тише. Наступающая среда вспыхивает мерцающими огоньками раздражения на фоне моего беспокойства. Мы не разговаривали с Гарри с воскресенья, и кто знает, что он сотворит после моего сожаления и криков о том, что все в их компании отвратительные люди. Конечно же, я не питала подобной ненависти к Зейну или Итану, или даже Ребекке, но Стайлс ведь любитель подать всё на блюдечке с выгодной для него стороны. С Томасом же мы не разговаривали с субботы и почти не пересекались эти два дня; наша последняя беседа в баре прервалась моим разочарованием и его невысказанными обвинениями. Между нами словно висит плотный мрак недосказанных слов и мыслей, и, честно говоря, нарушать его не хочется. Пусть разберется сначала с собой. Тем более внутренне я все ещё не могу отпустить мысль о том, что Томас подсыпал мне что-то в алкоголь. Страх бьет ключом, и нахождение с ним в одной комнате кажется небезопасным. Хотя какая-то часть внутренне говорит мне, что это всё домыслы и некачественный алкоголь, что я переживаю из-за пустяков, внутри всё еще тлеет недоверие и беспокойство. А масла в огонь подливает тот факт, что Гарри в курсе моих смятений. У них не самые теплые отношения, но это не мешает им объединиться против меня, ведь так? Особенно после всего произошедшего. Как бы я хотела просто справиться со своими эмоциями и пойти на эту дегустацию с полнейшей уверенностью, но сейчас это что-то почти невозможное. — Я обещаю тебе, что всё пройдет гладко, Миллз, — уверяет Элоиза, когда я с ней не соглашаюсь. — Так же, как и в Viper Rooms? — Эй, — обижается, — это не я их пригласила. Знаю. Просто пытаюсь найти пути, чтобы не говорить ещё одну причину вслух, но, видимо, выбора нет. Отвлекаюсь от писанины и заключаю: — У меня просто нет времени, Ло. — Я знаю, что есть, — выпячивает губу в отчаянии. — Ну, хочешь, я тебе помогу? Подключим Джона и Адриана, у них вроде не сильный завал. Да даже Ребе или Луи! Нет! Это исключено! Если Гарри узнает, что я собрала вокруг себя группу поддержки, а он точно узнает, то даже при учете, что его эскизы будут хуже моих, я всё равно проиграю, потому что справилась не самостоятельно; лишний раз ему подтвержу свою никчемность. — Нет, Элоиза. Ты не понимаешь, я должна сделать всё сама! Сдача материала уже на следующей неделе, а у меня ничего не готово! — срываюсь и после немного понижаю тон голоса. — Я не хочу подставлять Роя своей безответственностью. Мою тираду прерывает негромкий стук; дверь внезапно распахивается. Наши глаза останавливаются в удивлении, встречаясь взглядом с... мистером Гудманом. На мгновение наступает полная тишина, как будто время остановилось и в комнате воцарилось напряжение. Взгляд Роя скользит по нам, непонятный и изумленный. Его молчание добавляет ситуации остроты, и я ощущаю, как сердце начинает биться быстрее. Надеюсь, ему не довелось услышать последнюю сказанную мною вещь. — И он тут как тут, собственной персоной! — драматично заявляет Элоиза. Кажется, давление между нами тремя возрастает ещё сильнее. — Обеденное время кончилось пятнадцать минут назад, Риттер, — спокойно ей отвечает и отходит в сторону, придерживая дверь. — Ладно, я поняла, — вскидывает ладони в знак поражения и незаметно закатывает для меня глаза. — Уже иду. Хватает пустую коробочку и выбрасывает в мусор. Поправляет на выходе юбку, ненадолго останавливаясь в проёме. — Сообщи мне, если передумаешь, — шепчет и уходит прочь. В помещение, наконец, заходит Рой, закрывая за собой дверь. В нос ударяет запах сигар, свежего кофе, только что напечатанной бумаги и деревянной мебели — сплошная визуализация его собственного кабинета. — Очередные авантюры от Риттер? — тепло улыбается. Подходит к моему столу и берется за спинку кресла. — Хочет поехать в Таунхолл. — А ты отказываешься? — Угу, — негромко мычу в ответ. Скрежет ножек по полу приковывает моё внимание; Рой решительно ставит чужую вещь на место. Я чувствую, как витавшее напряжение меняется, и каждое его действие оставляет свой отпечаток в воздухе. Он вновь осторожен и заботлив, даже к таким мелочам. В тот момент, когда наши взгляды соприкасаются, внутри начинает пульсировать адреналин. Гудман воплощает в себе не просто визуальный образ, а целый ансамбль восприятия — звуки, запахи, движения. Всё это только подыгрывает непонятной атмосфере и ожидаемой встрече, о которой я думала ещё с тех самых пор, как он приезжал к нам в гости, и разговор о которой я благополучно откладывала на потом. Видимо, это «потом» наступило сейчас. — У тебя всё хорошо, Миллисент? — уточняет, когда обходит стол Гарри, и направляется к окну. Следую глазами за ним. Рубашка, вымоченная в крахмале, сильно натягивается под мышцами из-за скрещенных на груди рук. — Да, мистер Гудман. Он поворачивается ко мне. — Тогда почему отказываешься? Это же твой любимый праздник. — Не знаю, — тяжело вздыхаю. — Много дел. Прячусь в бумагах и создаю видимость бурной деятельности. Чувствую на себе его внимательные глаза так, будто он трогает ими меня наяву. — Гарри сообщил мне, что вы собирались вместе поработать у мистера Уильямса в галерее. — А, да? — голос дрожит от неожиданности; я замираю и медленно поднимаю взгляд на него. А что Гарри тебе ещё рассказал? Может, то, как я вусмерть напилась и постоянно теряла сознание? Ты поэтому такой суровый и непоколебимый сейчас? — Не знала, что вы с Альпином знакомы, — пытаюсь хоть что-то ответить. Страх берет верх, и я почти что физически ощущаю, как кровь отходит от лица. Внутри меня начинают бушевать волнение и тревожные мысли. Я была готова ко многому, но не к тому, что Стайлс, действительно, так просто обо всём проболтается. Искренне думалось, что это лишь обычная манипуляция, способ получить желаемое, но вдруг нет? Вдруг он и вправду всё рассказал? Легкие протыкаются словно мечом, и томительное ожидание усиливает опасения с каждой секундой. Я не чувствую себя в безопасности, не могу считать эмоций Роя. Ну же, не томи, крепче хватайся за рукоять, доведи начатое... И тут вдруг происходит непонятное мне волшебство: Гудман неожиданно меняется. Грозное отцовское выражение, которое мне так знакомо, медленно рассеивается, словно уносится ветром, о котором мы сейчас говорим, и на его место приходит что-то совершенно иное. Темные брови разглаживаются, глаза приобретают мягкость, а ранее грубые черты лица окутывает невидимая теплая улыбка. — «Если ты не знаком с Альпином, то что ты тогда вообще забыл в этом бизнесе?» — усмехается. — Прямая цитата одного из коллег по цеху. Моё лицо замирает в полном недоумении. Я сижу, окаменелая, пытаясь понять, что происходит. Внутри меня мелькают смешанные чувства — удивление, непонимание, но и небольшой порыв надежды, что, возможно, Гарри не рассказал о том, что произошло между нами тогда. Нет, это даже не надежда, это уверенность. Рой ведь не тот, кто просто так обходится одним молчанием. И когда тайное становится явью, он не держит всё в себе. Рой — тот, кто всегда готов встать на защиту и поддержать. Он заботится о нас, как о своей второй семье, а обо мне особенно, и его реакция на подобные события обычно не остается незамеченной. Значит, Гарри всё же ничего не сказал... Пока что. — Ты уже второй день здесь, — вытягивает меня из мимолетной радости. — Вы встречаетесь после работы? — Да, — на автомате отвечаю. Мне хочется дать себе по лбу. Что я несу? Но если отвечу: «Нет», вопросов последует больше, поэтому приходится молча глотать собственную ложь и надеется на какое-то чудо. — Надеюсь, выходит успешно. С Гарри бывает непросто сработаться. И, кажется, оно происходит. Рой и вправду ничего не знает о том, что нихрена мы не сработались. И не собираемся. — Угу, — быстро проговариваю. — Вы поговорили с отцом? — меняю тему. Пытаюсь понять, что происходит в его голове, но лицо Гудмана остается непроницаемым. — Да, — сухо мне отвечает и опирается на подоконник спиной. Дневной свет его полностью поглощает, и мне удаётся разглядеть лишь очертания. — И...? Секунда кажется бесконечной. Рой медленно опускает глаза, как будто ищет правильные слова в глубине своих мыслей. — И всё прошло хорошо, Милли. Тебе не о чем волноваться, — быстро проговаривает. — Уже дали ему имя? Брови медленно поднимаются, зрачки скользят по его чертам лица в поисках подсказки. «Уже дали ему имя?», — повторяю себе, пытаясь понять, о ком идет речь. И вот тогда, как пазл, в разуме начинают сливаться кусочки информации. Отец, обещание прийти не одному, воскресенье и... маленький черный котенок! О, этот милый, пушистый сюрприз, который я обнаружила в своей квартире в воскресенье! Я улыбаюсь, ощущая, как весь мой мир вдруг начинает светиться. Все сомнения, страхи и напряжение кажутся теперь такими маленькими и несущественными в сравнении с этой приятной неожиданностью. Наверное, это единственное, что спасает меня вечерами от бесконечной работы. — Ещё нет. Папа думает насчет Пуррито, но это звучит просто ужасно! — возмущаюсь искренне и шутливо, отвлекаясь от посторонних дел. Упоминание об имени «Пуррито» сразу вызывает воспоминания о любимом блюде отца, и Рой, похоже, прекрасно осознает это забавное совпадение. — Айвен просто обожает буррито, — усмехается. — Неудивительно, что он хочет назвать кота в его честь. — Он заворачивает его в полотенце и напевает: «Ты моё маленькое буррито. Я тебя сейчас съем»! Мистер Гудман смеётся. — Ты бы знала, как он сначала противился. Соглашаюсь, кивая, так как выражение отца в тот вечер надо было просто видеть. И что потом? Я спешу на работу и застаю их обнимающихся вместе; это было очень мило. — По-моему, он вылитый Люцифер, — на автомате отвечаю Рою, размышляя об имени котенка. — Особенно с его надменным взглядом в столь юном возрасте. «Лю-ци-фер», — по слогам звучит в голове. Вспыхивает яркая вспышка осознания, и мне становится дурно. В тот вечер, когда я взяла малыша на руки, то увидела те же яркие и презрительные глаза. Внешне же он был совсем иным, милым и безобидным, но в тот момент, мне казалось, я видела нечто большее. Поэтому никаких Люциферов. Я не хочу, чтобы единственное, что доставляет мне сейчас радость, ассоциировалось с Гарри. — Немного банально? — неуверенно спрашивает. — Ну, да, — заминаюсь. — Пуррито гораздо интереснее. Я улыбаюсь, пытаясь скрыть неловкость, когда Рой удивленно вглядывается в меня; неожиданная смена решения явно его смутила. Мои пальцы едва ли снова касаются стилуса, но тут же останавливаются. Успокойся, Милли, веди себя естественно. — А как бы мама его назвала? — увожу глаза вверх, размышляя. — Определенно, это было бы Флаффи или... Ромео. С губ Роя спадает несдержанный смешок от воспоминаний о животных, что были у мамы в детстве, и упомянутых мною кличек. — Она бы назвала его Салем, — в уголках глаз виднеются отцовские морщинки. — В детстве ты часами сидела перед телевизором, упрашивая её посмотреть «Сабрину» вместе, — Рой смотрит куда-то вдаль и привстаёт с подоконника. — Думаю, она бы назвала его так, в честь памяти об этом моменте. Давние и теплые картинки детства приятно разливаются где-то внутри меня. Я вспоминаю о размышлениях Элоизы насчет образа на Хэллоуин. Невольно улыбаюсь, представляя себя в костюме ведьмы, с волшебным посохом и широким колпаком. Если бы у меня было время, то я бы выбрала именно его; в честь памяти об этом моменте с мамой. Но реальность требует своего, и я возвращаюсь к бумагам и планшету, поднимая взгляд на Гудмана, стоящего перед моим столом. — Мне тоже так кажется, — уголки губ ползут вверх. — Предложу отцу. Рой смотрит на меня с ухмылкой, словно предчувствуя, что у меня мало шансов переубедить папу от идеи с именем «Пуррито». Но я вижу ещё нечто большее — поддержку? И будто бы связанную не только с выбором клички. — Мне надо идти, — крутит часы на запястье и поправляет рукав рубашки. — Ты не забываешь про Лиама? — Нет, мы недавно созванивались. — Ну хорошо. Рад видеть тебя снова встрою, Миллисент, — заключает и выходит из кабинета. Как только закрывается дверь, я медленно выдыхаю, сбрасывая остатки напряжения. Наш разговор начался тяжело, но превратился в легкую беседу, которая, к моему удивлению, даже оказалась приятной. И нужной. Но надо работать дальше. О чем я там думала...? Вновь смотрю на непонятные каракули, записанные во время разговора с Ло. Голова полна бесконечными вариантами идей для этикетки, но ни одна из них не вызывает у меня ощущение «да, это то, что нужно». Я перебираю разные концепции, пытаясь найти что-то, что действительно оживит дизайн бутылки. Вычеркиваю варианты, уже ранее получившие мысленный отказ. А если... сделать этикетку прозрачной? И не мудрить с цветовой палитрой, сохранить уже готовый давно эскиз, заменив белый фон? Да, это нечто схожее с термохромным покрытием, точнее, почти что оно и есть, но бесцветное, изменяющееся при прикосновении в определенные стороны, позволяющее создать визуальный эффект «погружения». А те обитатели, что там есть, будут становиться видимыми, оживать... Такое сочетание морской тематики и виски сможет олицетворить гармонию, роскошь и неповторимость, привнося особую глубину в мир изысканного алкоголя. Необычный же вид и взаимодействие с продуктом точно запомнятся потребителю. Моя рука в спешке начинает набирать заметки, теперь уже более понятные, а сердце бьется быстрее от волнения и восторга, словно я нашла тот источник вдохновения, который так долго искала. Мне более не нравится «Mare», и я не замечаю, как наименование само рисуется под всеми записями: «Liquared & WoodGulp: Echo Of Waves». И-де-аль-но. Довольство и уверенность начинают наполнять меня изнутри. Пульс скачет, а взгляд горит энтузиазмом. Я приступаю к созданию остальных эскизов, размышляя о том, как сочетать элементы других тематик и вдохновения с изысканностью виски. Меня отвлекает вибрация на столе, но я не реагирую; всё продолжаю творить. Но неприятное жужжание не прекращается. Беру телефон в ладони, несколько сообщений в общей рабочей беседе, где нет руководства. Мельком просматриваю обсуждение предстоящего праздника и завтрашней дегустации. Неужели в этом месте ни у кого нет работы, кроме меня? Где-то внутри что-то свербит. Мне мимолетно хочется вступить в разговор, но я резко себя одергиваю. Несмотря на то, что способность видеть цвета и контуры и превращать мысли в нечто реальное и стоящее, наконец, ко мне вернулась, я всё ещё переживаю, что могу не успеть. Но иллюзорная ведьма перед глазами так и не даёт покоя. Я наспех открываю диалог, но не с ребятами, и печатаю сообщение; оно ведь ни к чему не обязывает, а я просто интересуюсь, с кем смогу, например, посмотреть хотя бы кино.

15:02

Какие планы на выходные?

Или, например, пожалеть о том, что не посмотрела, все дни проведя в скрюченном положении за зарисовками из-за идиотского желания выиграть в импровизированной борьбе.