Дела прошлого

Мадмуазель де Бертран следовала за графом. Все это осложнялось тем, что у нее не было никакого опыта в делах подобного рода, поэтому Франс старалась держаться подальше от мужчины. Она очень боялась упустить его, но столь же сильно опасалась и приблизиться, оказавшись «разоблаченной». А самым ужасным было то, что Франсуаза никогда не уходила так далеко одна! Сегодня девушка была уверена, что дойдет лишь до храма, переговорит с Оливье и вернется домой – для всего этого ей не была нужна служанка, наоборот, она могла потом случайно проболтаться хозяину о том, что мадмуазель с кем-то говорила в церкви. Дорога до храма была короткой, поэтому девушка решилась отправиться туда одна. Но теперь ее путешествие затягивалось. Франсетт не знала города, не знала, куда они направляются, не знала, как это позволит ей что-то узнать, не знала, зачем ей нужно это имя, ведь ей никак не использовать это знание… однако упорство не позволяло ей отступить. Париж бурлил, но до одинокой путницы никому не было дела – здесь были относительно благополучные улицы. Граф шел уверенно, не оборачиваясь, хорошо зная дорогу, привычный ко множеству людей у него на пути, которые спешно убирались в сторону, видя перед собой уверенного дворянина. Франсуазе приходилось сложнее, не чувствуя себя в одиночестве уверенно, она вынуждена была постоянно через кого-то пробираться, часто извиняться – девушка предпочитала пробормотать извинения лично, а не рисковать и нарываться на какие-то грубости горожан. Мысленно девушка перебирала одну за другой молитвы, прося помочь ей и защитить ее, привести поскорее к месту… Сработало! Граф наконец приблизился к какому-то дому, толкнул дверь… А ей-то что делать? Не отправиться же в этот дом! После того, как Оливье прямо ей сказал, что не желает раскрывать свое инкогнито, стучаться в дверь к нему будет слишком навязчиво. Но оставаться тут, на улице, она тоже не могла. Она не разузнала имя, однако, кажется, смогла узнать, где живет граф. Получается, ей пора возвращаться. Вот только Франс совершенно не помнила, куда ей идти. Она настолько была сосредоточена на том, чтобы следить за Оливье, что из всего пути помнила разве что реку и пару зданий. Девушка стояла, оборачиваясь по сторонам и не решаясь двинуться с места. Она могла пройти назад по улице, но куда двигаться дальше, не представляла. Спустя некоторое время дверь дома вновь открылась, граф опять покинул жилище… Если это вообще было его жилище – только теперь Франсуазе подумалось, что Оливье мог навещать тут кого-то, например, свою любовницу… О таком предположении думать очень не хотелось, но оно напрашивалось. Граф двинулся вдоль по другой улице, Франс же не успела решить, последовать ли за ним или как-то искать дорогу домой, когда из дома появился еще один человек. Девушка сделала пару шагов вперед. - Эй, вы! Прошу, подойдите! – имя слуги, который вышел из дома, так и не всплыло в памяти, но Франсуаза была уверена, что видела его при Оливье. Гримо, а это был он, однако привык еще и не к такому обращению, потому, услышав окрик, слуга огляделся, заметил девушку, немедленно припомнил, кто она и несколько замешкался, думая о том, следует ли ему раскрывать себя, но тут же осознал: за эти годы он уже мог сменить господина, нет никаких причин связывать его с графом. А вот молодая госпожа выглядела не очень уверенно, возможно, ей нужна помощь. Слуга оценил это за несколько мгновений – вот и все время, которое ей пришлось ждать, вскоре Гримо стоял перед Франсуазой, низко кланяясь. - Вы ведь служите… ему? – сразу начала девушка. Слуга промолчал, позволяя трактовать ответ как угодно, может быть, даже делая вид, что не знает, кто такой «он». - Граф просил не называть его так, - уже однозначно обозначила Франс. – Но, право, мне так непривычно называть его просто… простым именем, даже в мушкетерском плаще я вижу своего друга детства. Гримо не поддался на ее уловку, не подсказал имя. Правда, девушка не представляла, что он не сделал это не потому что скрывал новое имя хозяина, но просто потому что привык молчать, если от него не требуют ответа, а пока он не слышал от собеседницы даже подобия вопроса. - Мне нужна помощь, - вздохнула Франсуаза. Кажется, ей остается лишь вернуться домой, подумала она. Ее преследование Оливье ничего не дало, слуга молчал и ничего не хотел говорить, но он хотя бы может указать ей дорогу обратно. - Я должна была встретиться с… Оливье, - соврала Франс. – Но я заблудилась. И сейчас не знаю, где его искать. И не знаю, где мой дом. А вот это было уже похоже на вопрос, но Гримо насторожился: что спросит у него появившаяся дама из прошлого? Если она видела, откуда он вышел, то не говорила бы о том, что не знает, где проживает Атос. Значит, она не заметила этого. Что она попытается? Разузнать что-то о графе? Или… - Вы не могли бы помочь мне и подсказать, куда идти? – объяснила Франс до того, как что-то додумал Гримо. Поначалу она хотела попросить проводить ее, но сообразила, что граф наверняка поручил слуге многое, тот вышел, исполняя его волю, и она не вправе надолго отвлекать этого человека, чтобы тот не получил взбучку от хозяина. Однако слуга лишь поклонился ей, делая рукой знак, чтобы указывала дорогу. - Нам надо к кварталу Марэ, - сообразив, что человек не может предлагать ей указывать путь, но ждет ее указаний, пояснила Франс. Гримо вновь поклонился, на этот раз предлагая следовать за ним. *** Обратный путь мадмуазель де Бертран уже старалась тщательно запомнить, каждую улицу и поворот. Своего провожатого она не отвлекала разговорами, убедившись, что слуга говорить то ли не может, то ли не хочет (как ни пыталась вспомнить, Франс не смогла поручиться, что слышала раньше, чтобы он говорил). Но Франсуаза точно знала, что он может слышать, это уже было удачей для нее. - Благодарю вас, мы уже почти на месте, - воспряла духом девушка, заметив особняк, который снял отец. Гримо остановился, воспринимая это как приказ далее не сопровождать. - Батюшке лучше вас не видеть, - пояснила мадмуазель де Бертран, хотя слуга не ждал никаких объяснений. – Я не говорила, куда уйду… для всех я была в церкви. Если он узнает хотя бы часть правды, то будет в гневе. Ее спутник опять молча поклонился. - Мне жаль, что я не могу вспомнить ваше имя, - вздохнула Франс. - Гримо, - внезапно для нее отозвался слуга. Девушка, которая к этому времени поверила своим мыслям о том, что этот человек нем, даже вздрогнула. - Гримо, - она протянула руку с несколькими экю. – Прошу, возьмите это в знак моей признательности. И… не говорите обо мне никому, хорошо? Я поддалась порыву, но он излишен. - Господин Атос должен знать, - сурово отозвался слуга. Франс, наконец услышав имя, не ликовала, сейчас она была в ужасе, что графу расскажут о ее слежке. - Нет, прошу! Она схватила ладонь слуги, в которую только что вкладывала монеты, сжала в своих руках. Слова не приходили в голову, чем заклинать, как отговорить преданного человека промолчать?! - Оливье… Атос знает, как меня найти, - заговорила она. – Если он пожелает, то придет сам, а я более его не побеспокою. Гримо еще колебался – Франс видела это по его глазам. - Я понимаю вашу преданность… Мадмуазель де Бертран прервалась, подумав о том, что преданность слуги и вправду то качество, на которое можно ответить лишь честностью. - Но если вы обо всем расскажете гра… Атосу, то он может разгадать мои чувства, - почти шепотом призналась Франсуаза. – Мне не следовало туда приходить, мы обо всем договорились. Я ручаюсь, что никому не раскрою его. Гримо смотрел на монеты, переданные ему, словно оценивая. - Это не плата за молчание, - уверила его мадмуазель де Бертран. – Я отдала их за то, что вы проводили меня, я совершенно не знаю города… Слуга поклонился ей, благодаря. - Разумеется, вы вправе поступить, как посчитаете верным, - вздохнула Франс. – Я не стану предлагать вам деньги за молчание, потому что понимаю вашу преданность господину. Но я уверяю вас, Гримо, что не желаю ему зла. Он сделал для меня столь многое, что я никогда бы не подумала даже чем-то навредить ему. Однако я оставляю решение за вами… лишь прошу понять: если вы скажете ему о том, что я приходила, то выдадите больше, чем просто дружбу из детства. Мадмуазель де Бертран поправила ленты шляпы и зашагала домой. Она и вправду сказала все, что могла, чтобы убедить слугу. Возможно, он все равно обо всем расскажет графу… Атосу. Лучше привыкать думать о нем теперь так, если она и вправду не хочет случайно его выдать. А вот выдаст ли ее Гримо – будет его решение, давить на него она не вправе. Впрочем, думалось ей, так ли это важно? Завтра они покинут Париж, а она вскоре может отправиться в монастырь. Какое будет иметь значение тогда то, что она чувствует, и что Атос об этом знает? Ровно такое же, наверное, как и ее нынешнее знание нового имени старого друга детства. Что ей с ним теперь делать? Можно утешаться разве что тем, что она всегда сможет написать несколько строк господину Атосу, мушкетеру его величества. Письма от сестры из святых стен – что может быть более невинным? Интересно лишь, что же все-таки вынудило его сменить имя, отчего он решил уйти на службу в полк. Но об этом расспрашивать уже некого. С такими мыслями Франс и вошла домой. - Вас долго не было! – встретил ее хмурым замечанием отец. - Простите, батюшка, - присела в реверансе Франсуаза, - я простояла на коленях всю мессу и после отправилась в часовню, благодарить за заступничество Деву Марию, что не оставила нас в наших страданиях. Месье де Бертран немедленно устыдился своей злости: дочь хоть и не стремилась домой, но молилась о его благополучии. - Ну хорошо, - пробормотал он. – Ступайте, собирайтесь… Франс вновь присела в реверансе и отправилась к себе, чувствуя себя на удивление отвратительно. За сегодняшний день она буквально запуталась во вранье: лгала Гримо, лгала отцу. И самое мерзкое, что делала она это столь легко, будто бы всю жизнь лишь этим занималась. А ведь… Оливье не терпит лжи… *** Гримо ничего не сказал господину, но не потому что проникся чувствами дамы, хотя и прислушался к ним, конечно же. Однако слуга и вправду полагал это личным делом хозяина: если тот спросит, приходил ли к нему кто-то, то ответит. Атос, разумеется, не спрашивал, поскольку ему и в голову не приходило, что Франс будет его разыскивать. К тому же описываемые события случились в ту пору, когда мушкетеры были заняты поиском снаряжения. Атос почти не покидал свое жилище, если не считать появления на службе и разговоров с Франсуазой. Во всех этих заботах, связанных с внезапно ожившей бывшей супругой графа, мушкетер думал о девушке совсем иначе. Пожалуй, это даже напоминало жестокую насмешку судьбы: в то время как он начал верить в то, что бывают женщины, отличные от Анны, вспоминал детскую дружбу с Франс, вдруг появляется вновь то исчадие ада. Это противопоставление? Или предупреждение? Атос ни на секунду не задумывался о том, чтобы вернуться к прежней жизни, но не исключал, что мадмуазель де Бертран совсем иная ныне, что его детская подруга теперь пытается стать его женой. Вот только после их второй беседы в церкви Франсуаза не давала о себе знать, хотя даже не зная его имени она могла просто подстеречь его в Лувре, вероятно, она просто вернулась домой. Интересно, удалось ли ей договориться с отцом о подходящей кандидатуре мужа или она выбирает себе монастырь? Все эти мысли были отвлеченными и редкими. Мушкетерский полк выступил к Ла Рошели. И это вроде бы позволяло больше вольности, скажем, у графа тут было гораздо больше возможностей заговорить с королем и спросить его, получал ли он прошение о постриге. Но гораздо более вероятно, что если такая бумага и пришла, то лежит ныне на подписи у королевы, Людовик, в условиях войны, этим заниматься не стал бы. К тому же в пути Луи заболел, в этих условиях его точно не заинтересовал бы разговор о сторонних девицах. Король метался в лихорадке, находясь между жизнью и смертью, много дней. Как всегда бывает в подобных случаях, немедленно поползли слухи о том, что плохое самочувствие его величества – это козни его недоброжелателей. Раньше Атос не придавал значения таким разговорам, он уже немало времени провел возле короля, а потому знал о его слабом здоровье, о том, что Людовику не нужен яд, чтобы мучиться желудком. А вот ныне Атос невольно подумывал: может быть, ему просто не хочется плохо думать об особах монаршей крови? Да, несмотря на гражданскую войну, на открытые попытки королевы-матери получить трон для себя или для своего младшего сына, граф предпочитал верить в то, что когда королю несли отравленную сорочку, то это была выдумка исполнителя, а не его господ. Это было во многом глупо, это был самообман. Предупреждение – именно оно, напоминание о том, что любая женщина, от девки до королевы, коварна. Кто-то другой сказал бы, что Атос лукавит, ведь и сейчас если бы при нем прозвучало оскорбление кого-то из королевской семьи, мушкетер обнажил бы шпагу. Но то, что человек, в чьих жилах текла лучшая кровь, вел себя неподобающе, не позволяло графу думать, что он может поступать схоже. Именно потому, во время болезни короля, Атос думал о том, что использование яда вовсе и не исключено, ведь есть такие, которые действуют медленно, день за днем добивая того, кто его получает с едой и питьем. Анна предпочитала ждать не очень долго, ее терпения не хватало, чтобы годами терпеть, пока она не получит титул и деньги. Его бывшая жена была вспыльчива, импульсивна и терпеть не могла какого-либо противостояния ей. Правда, влюбленный в нее граф полагал, что Анна просто хочет быть значимой для мужа. И лишь после, узнав правду о ней, Атос оглянулся назад и ужаснулся тому, что она натворила. Знай он раньше о ядах, может быть, догадался о чем-то. Но тогда быстрая смерть одного из близких казалась просто результатом слабого сердца, даже то, что его лекарь поговаривал о возможном отравлении, не показалось графу подозрительным. Этой темой Атос заинтересовался, когда надел лазоревый плащ, он хотел выяснить до конца все. И вот тогда в одной книге отыскал и описание яда, и его действие. И еще пометку, что противоядия от него нет, если доза большая и прошло более четверти часа с момента принятия яда, то человека не спасти. Может ли быть, чтобы и Людовик получил яд? Действие вроде бы было иным, но Атос помнил о том, что король давно болен, возможно, яд повел себя иначе, именно потому что попал в больное тело. А может ли быть, чтобы Анна служила Марии Медичи или Гастону, хотя она состоит на службе у кардинала? В этом Атос вовсе не сомневался. Он не исключал, что д’Артаньян ошибся, посчитав, что Миледи служит Ришелье. Но даже если и так, Анна была из тех, кто легко бросал одних хозяев ради других или служил обоим, пока их силы равны и один не возвысится над другим. Эти размышления завершились с выздоровлением Людовика. Тот, правда, был еще слаб, однако, едва придя в себя, пожелал отправиться к основной армии. В пути он восстанавливался очень медленно, но все-таки на отравление это более не походило. Мушкетеры прибыли к Ла Рошели, где осада и сражения, присланный «подарок»-напоминание о Миледи полностью затмили любые мысли о Франс. *** А вот Франсетт забыть об Оливье никак не могла. После того, как их положение было счастливо исправлено, батюшка все же наконец собрался домой, более не стремился проводить время в салонах Парижа и поддерживать разговоры, порочащие короля – теперь ему это казалось верным путем на эшафот, а еще черной неблагодарностью. Первое время Франс верила, что их возвращение домой и вправду станет спасением: она будет дома, среди привычных вещей, там она сможет позабыть все глупости, что пришли ей в голову о чувствах к Оливье… А еще была надежда, что отец больше не заговорит о выгодном браке, но она была разрушена почти сразу, они едва покинули Париж. - Моя дорогая, - начал батюшка. По тому, как он теребил перчатку, то стягивая ее с руки, то вновь надевая, Франсуаза поняла, что месье де Бертран хочет говорить о чем-то серьезном. И это было вдвойне удивительно, ведь совсем недавно он буквально ликовал от того, что наконец решен вопрос с лесами. - Вас что-то беспокоит, мой почтенный отец? – решила помочь ему Франс и показать, что готова выслушать. - Да… наши долги… - Вы же сказали, что мы сможем рассчитаться с ними. - Конечно, но… кредиторы давят на меня, Франсетт! Я могу оказаться на улице до того, как рассчитаюсь с ними. Нам… нам нужна отсрочка. Никто не даст мне ее без веских на то причин. - И какой же должна быть эта причина? – сердце девушки заколотилось часто от неприятного предчувствия. - Веская причина или… поручительство уважаемого человека. - Который, конечно, не даст его просто так? - Франсетт, вы что же, насмешничаете надо мной? – голос батюшки теперь уже стал более уверенным, месье де Бертран говорил даже зло. – Разумеется, никто не даст поручительство просто так. Ваш долг, дитя мое, долг перед нашим родом – выйти замуж за почтенного человека… - За мещанина? Вы полагаете это моим долгом?! – в ужасе прошептала девушка, которой возвращение к этой беседе казалось чем-то чудовищным. - Нет! Боже, нет! – вскричал отец. Он стянул шляпу и принялся судорожно вытирать пот со лба, но в этот момент карета подскочила на ухабе – и месье де Бертран больно ударился затылком о заднюю стенку экипажа, от чего тут же застонал. Франс испуганно ойкнула и наклонилась к батюшке, беспокоясь о нем. Правда, когда она осознала, что это просто ушиб, то с трудом удержалась от замечания, что это было предупреждение Господа – решение отца на Небесах никак не одобряют. Однако это было бы слишком непочтительно, так что девушка прикусила язычок. - И что же за брак вы предлагаете на этот раз, господин отец мой? – насколько возможно спокойно спросила она. - Брак с дворянином, - торопливо заметил месье де Бертран, показывая, что думает о дочери. – Этот почтенный господин не имеет поместья, но у него отличное состояние, полученное благодаря… коммерции. - Коммерции? – растерялась Франс. - Моя дорогая, ну вам же хорошо известно, что второму и третьему сыну не достается от отца ничего, кроме его крови. - И что же? – начала было девушка, а потом ее осенило: - А, позвольте угадать! Этот месье не получил себе аббатства, а место сельского священника его не устраивало? Его таланты во владении шпагой столь ничтожны, что не стоило и надеяться сделать военную карьеру? При дворе его не ждали. В кого он подался? В стряпчие? Ответом стала болезненная пощечина. - Не смейте говорить со мной таким тоном! – рявкнул месье Бертран. Франсуаза сглотнула слезы, выступившие на глазах от боли и обиды. Она и вправду была не почтительна, но… Матерь Божья, как обидно, когда собственный отец полагает ее достойной лишь торговца! Или в ней говорят сейчас… чувства к иному мужчине? Чтобы отвлечься, Франс принялась искать в вещах несколько монет, чтобы приложить к лицу – обычно на помощь в такие мгновения спешила горничная, но сейчас ей было велено ехать верхом, чтобы не слушала господские разговоры. - Этот человек делает деньги на вложениях, особенно его интересуют торговые дела с колониями, - продолжил месье де Бертран таким тоном, словно бы только что не кричал на дочь. – Это занятие заставило многих из дворян отвернуться от него, но другие вынуждены кланяться ему, потому что его состояние хоть и не огромно, но заставляет купить уважение к нему. Франсуаза молчала, ей нечего было ответить более отцу. - А уж среди мещан и ростовщиков, которые донимают меня, он тем более пользуется уважением, - молчание дочери не было помехой для продолжения. – Он с легкостью убедит их дать мне необходимую отсрочку. Вот увидите, сударыня, вскоре он купит себе тот титул, который только пожелает. - Отчего же он до сих пор не купил? – иронию было почти не услышать, а потому месье де Бертран и не пожелал ее услышать. - Людовик не так щедр на продажу титулов. Зато родовое поместье прибавит стимула для получения положения. Как и появление наследника… Уверен, что несмотря на свой возраст, ваш муж будет в силах возлечь с вами. - Несмотря на свой возраст? – эхом повторила Франс, но ответа не слышала, лишаясь сознания.