Дела прошлого

Девушка молчала до самого дома. Обнаружив, что дочь лишилась сознания, месье де Бертран кликнул горничную, так что более к разговору они не возвращались, находясь в карете втроем. Потому остаток пути в экипаже царила тишина: батюшка молчал, недоумевая, что это его дочери пришло в голову падать в обморок, Франсуаза сердилась на него и на саму себя, а служанка просто не смела ни к кому обращаться с вопросами. За все свои годы Франс ни разу не лишалась сознания раньше, хотя, конечно же, пару раз поддавалась моде и желанию быть стройнее и красивее, а потому затягивала корсет как можно туже, отчего едва могла дышать. Так что сейчас девушке было о чем подумать. Как вышло, что она потеряла сознание? И от чего это произошло? От страха и безысходности? Или от злости и ярости? В тот момент, когда она поняла, что из себя представляет новый жених для нее – старый торговец, презираемый дворянами за то, что порочит свою честь, но терпимый ими за свой толстый кошелек, - в ней смешались все эти чувства, от этого она едва не задохнулась, в глазах разом потемнело… Сейчас Франсуазе хотелось думать, что причина именно в гневе, а не в слабости. Но будучи девушкой неглупой, она допускала, что дело может быть именно в страхе и беспомощности, потому что вот в этот момент она с трудом удерживала слезы, ей хотелось выть от боли, терзающей ее внутри. Старик-жених… Можно ли найти для себя утешение в том, что он дворянин? Можно ли вообще видеть в этом хоть что-то хорошее? Разумом Франс понимала, что может услышать и от отца, и от любой женщины, более опытной: старый богатый муж – это великолепная партия, главное тут – составить успешный брачный договор, чтобы при вдовстве получить хорошую долю денег. А для ее отца успех уже в том, что этот человек убережет их от разорения, позволит ему удержаться в его положении. Такой жених ценен… Вот только девушка не желала видеть никаких плюсов, не верила в то, что ее личный ад не завершился! А ведь Оливье… Атос столько сделал для них! Однако отец, получив малое, не желал этим довольствоваться, он хотел большего. Франсетт не верила или не хотела верить, что со всеми кредиторами нельзя договориться, теперь, когда они узнают об изменении положения их семьи, они должна были уступить. Но месье де Бертран продолжал давить на нее, будто бы ему нравилось издеваться над чувствами дочери. Или у нее не было бы никаких чувств, не занимай ее мысли… Атос? Как бы тогда она думала об этом браке? Девушка прикрыла глаза и кое-как облокотилась на подушки в карете, делая вид, что дремлет – очень не хотелось говорить ни о чем, даже отвечать на вопросы о дороге, а батюшка мог попытаться спросить ее о чем-то, да и видеть эту дорогу, пусть даже это была дорога к ранее любимому дому, она не желала. А может, дело все-таки не в Оливье? Конечно, она была в него влюблена, но это была любовь девочки. Возможно, с его появлением в ней проснулись старые чувства. Но это ли влияет на ее восприятие жениха? Франс осознала, что ничего не знает про этого жениха, даже его имени. Спрашивать у отца сейчас совершенно не хотелось. Однако и так ясно, что последние слова батюшки были справедливы: как бы ни был стар ее жених, но раз он решил жениться, значит, желает получить себе спутницу не просто для редких появлений в свете. О близости мужчины и женщины Франсуаза знала не так и много, вот только этого было достаточно, чтобы при мысли о том, что ей придется отдаваться старику, девушке едва не стало плохо повторно. А еще пришлось подавлять желание броситься отцу в ноги… Ну нет! Она уже довольно рыдала и взывала к батюшке, а что получила? На этот раз еще и болезненную пощечину. У нее остается лишь одно, все то же, решение – монастырь. Однако как все невовремя! Ведь король отправляется на осаду, а значит, ему будет не до прошения девицы. Ожидать помощи от королевы тем более не стоит, да Франс и не сможет вернуться в Париж без позволения отца. Вот если бы у нее была воля Людовика… А впрочем, что тогда было бы? Батюшка может пойти и против короля в этом деле, ведь его власть над дочерью гораздо более важна, именно ему определять ее судьбу. И даже будь у нее благословение Людовика, Франсетт наверняка оказалась бы заперта дома с условием, что выйдет она оттуда лишь к алтарю. До сегодняшнего дня, пожалуй, она еще питала иллюзии, что вольна выбирать свою судьбу. Но вот ее попытка поспорить с отцом – и тот немедленно напомнил ей, что она не вправе и слова сказать против. Колеса застучали, карету затрясло сильнее – кажется, они въезжали в какой-то город. Неужели дом так близко? Франсуаза открыла глаза и бросила взгляд за окно. Она редко покидала дом, а потому и виды ей были знакомы лишь те, что окружали ее поместье – сейчас она не видела ничего, что напоминало бы дом. Однако экипаж определенно останавливался… Расстроенная всем случившимся, девушка не сразу сообразила, что попросту на улице темно, а ехать в ночи неудобно. И сейчас, подъезжая к Орлеану, Франс наконец припомнила, что где-то тут они и останавливались по пути в Париж, вероятно, на обратной дороге было решено переночевать тут же. Молчание тем не менее продолжалось. Отец перекинулся парой слов со слугой-кучером, но, выходя из кареты, даже не глянул на дочь. Франсуаза прекрасно понимала, что обязана заговорить с батюшкой, попросить прощения и принять его волю. Но сейчас не могла выдавить из себя ни слова и вообще с трудом выносила общество отца. По счастью, Жан помнил не только о своих обязанностях, потому не взялся сразу заниматься лошадьми, но сначала помог выбраться из кареты хозяйке и ее горничной, а лишь потом взялся за вещи. Девушка все в том же молчании проследовала в снятую ей комнату, покачала головой на вопрос Жульетт, что принести на ужин, показывая, что вовсе не желает есть, и взялась за завязки плаща. Горничная поспешила помочь ей с переодеванием, бормоча что-то о том, что и правильно, еда тут все равно паршивая. Пожалуй, она была права, у отца не было денег на дорогой трактир, а вид не самой чистой комнаты лишь доказывал справедливость слов служанки. И все-таки Франс хотелось сказать верной девушке, что та может попросить любой ужин на свой вкус и съесть его сама, чтобы не пропал, чтобы она была не голодна… Но говорить по-прежнему не хотелось, Франсуазе пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдавить из себя: - Вели подать себе то, что хочешь. Оставалось надеяться, что Жульетт сможет додумать остальное: что можно сослаться на то, что это желания госпожи, что можно поесть тут, чтобы отец ничего не узнал. И что сама хозяйка молчалива и мрачна, но это не относится к служанке. Франс же, избавившись от верхней одежды, буквально рухнула на кровать. Сон, правда, так и не шел, девушка никак не могла избавиться от мыслей о том, что ей предстоит. Надо как-то смирить себя, надо взглянуть правде в глаза: Людовик был прав, говоря, что нельзя сбегать к Богу, если нет желания к нему прийти, а потому уход в монастырь не для нее. А это означает, что ей следует как-то смирить себя и молить отца о прощении, готовиться к тому, что она невеста… От досады Франсуаза даже ударила кулачком по подушке… И тут же села на кровати, потому что ей почудился шум, который издают лишь насекомые. Нет, не почудился – она была уверена, в этой грязи еще и не такое может быть. - Вот и урок мне, - прошептала она. И невольно отодвинулась дальше от подушки, понимая, что больше не сможет заставить себя лечь. Да и вообще ночь спокойнее будет провести на стуле, а поспать… это подождет до завтра, в карете лучше дремать, чем вновь говорить с отцом. - Урок, мадмуазель? – Жульетт уже стояла рядом – подбежала, заслышав, что госпожа села на кровати. - Урок смирения… если я не хочу закончить жизнь в нищете… Франс обхватила себя за плечи. Отчаяние накатывало на нее, давило, сейчас она ясно понимала, что если не сможет подавить свою гордыню, то спать в постели с клопами и мучиться от голода будет ее судьбой. - Это ужасно, - вновь прошептала девушка самой себе. – Но даже осознавая все это, я не могу представить себя в постели со стариком. Припоминая то, что она знала о близости супругов, Франс чувствовала столь же сильное отвращение, которое накатило на нее при мысли о ночи с насекомыми в постели. Ей одинаково противны были обе кровати… - Вы можете… уехать от отца, - одними губами предложила Жульетт. Но Франсуаза ее услышала. - Сбежать? – будто эхом отозвалась она. *** Покинуть отчий дом будет достаточно сложно – там слишком много глаз, там повсюду будут те, кто из лучших побуждений остановят и посоветуют, там на ночь запираются все двери… Сбегать и вправду следовало сейчас, когда все, что от нее требуется – это взять то немногое, что и так собрано было в дорогу и сейчас находится в паре тюков, внесенных в ее комнату, когда взгляд не наткнется на что-то до боли родное, что остановит ее, когда у нее есть какие-то надежды на будущее. Но куда она может сбежать? Чьей защиты просить и на кого надеяться? Без отца или брата она беспомощна. - У меня нет даже небольшого дохода… По-хорошему, Франс следовало думать не об этом, а о том, что горничная может быть предана хозяину больше, чем хозяйке, а потому может пойти и рассказать обо всех планах батюшке. Однако ухватившись за эту идею – бежать от отца и его тирании, - девушка не желала и мыслить о чем-то ином. - Но у вас есть несколько монет для мелких расходов. А если вам не жаль что-то из ваших украшений, можно было бы продать, - предложила Жульетт. – Этого хватит, чтобы снять жилье на первое время. - Да, но лишь на первое время, - кивнула мадмуазель де Бертран. – А на что нам жить потом? И сама себя прервала. Она не о том думает, на первое время она и вправду сможет найти деньги, у нее есть пусть и небольшие, но все же собственные сбережения, а после можно к этому добавить деньги за проданные украшения – в этом горничная права, можно продать то, что досталось ей от матушки, а уж тем более ей не жаль то единственное кольцо, которое досталось ей в подарок от отца на прошлое Рождество. Однако главное, что надо решить, это куда именно ей направиться? И уже тогда можно будет думать о том, на что хватит ее денег и как ей поступать после, может быть, этих денег ей будет достаточно. Людовик, по слухам, должен был выступить уже к Ла Рошели, а потому возвращаться в Париж было бы глупо. Выпрашивать в столице аудиенцию у Анны Австрийской можно годами, но даже получив встречу, ничего не получить на ней – Франсетт нечего было сказать королеве, кроме того, что она не хочет выходить замуж за старика. Это ли повод выделить денег неизвестной девице на оплату пострига? Да еще и в то время, когда любые средства необходимы армии. А если прибавить к этому то, что девушка слышала об Анне Австрийской, ее желании тратиться на свои развлечения, а не на чужие нужды, то шансы что-то получить становятся ничтожными. Потому оставалось подумать о том, чтобы… отправиться за королем! - Там будет опасно, - шептала себе под нос девушка, - а еще там будет точно не до меня и моих мелких чаяний… Но там же будет больше возможностей попасть к Людовику, шептали ей то ли чувства, то ли мечты. Король будет занят войной, но не будет занят другими делами, у него может отыскаться несколько минут, чтобы принять ее. К тому же он будет помнить ее желания и спросить коротко, не передумала ли она. В конце концов, будет довольно, если его величество хотя бы подпишет бумагу, позволяющую девушке хотя бы временно найти укрытие в монастыре. А еще там будет граф… Атос. Но она прибегнет к разговору с ним лишь в том случае, если не будет иного выхода, если король не пожелает ее выслушать или посчитает ненужным ей помогать и защищать от батюшки. От мысли о том, чтобы броситься в ноги отцу, Франс сейчас трясло, как в лихорадке, но девушка была готова умолять своего сюзерена заступиться за нее, поддержать ее просьбу перед королем или, если он считает возможным для себя, выделить сам ей небольшую сумму, с которой ее приняли бы в какой-нибудь монастырь. Может быть, это было излишне дерзко с ее стороны, но Франсуаза готова была вновь напомнить Атосу о его долге, чтобы получить хотя бы малую защиту. - А если он не согласится? – вновь сама себя вслух спросила девушка. И немедленно ответила же: - Но лучше попытаться и потерпеть неудачу, чем просто смолчать. Следует признать, что я ничего не потеряю, если попытаюсь, но точно ничего не получу, если не сделаю этой попытки. Франсетт поднялась с кровати, заметив, что горничная ожидает ее решения, но при этом держа наготове корсет, то есть во многом угадывая итог всех колебаний и размышлений своей госпожи. - Но что с лошадьми? – уже принимая помощь служанки, продолжала вспоминать проблемы девушка. - За экю мальчишка-конюх оседлает нам двух лошадей вашего батюшки, хватит господину и одной оставшейся, что шла следом за каретой, - немедленно нашла решение та из девиц в этой комнате, что была более самостоятельной. – А за второй экю он даже согласится ничего никому не рассказывать. - Значит, пожертвуем двумя экю, - кивнула Франс. – И… и еще одним за то, чтобы он указал нам дорогу в… Нет, сделаем так, спроси у него дорогу в Париж, в Тур и в Бурж. Если отец после что-то разузнает, то это запутает его. Будем надеяться, что он бросится искать нас в столице. - Хорошо, мадмуазель, я спрошу у него дорогу на Париж, а еще спрошу, куда ведут другие дороги. Вы справитесь далее сама? – бодро осведомилась Жульетт. – А я отнесу все вещи и отыщу мальчишку. - Действуй! – вновь согласилась девушка. Служанка бросилась вниз, благо, выход из комнаты вел сразу в коридор постоялого двора, а не в комнату месье де Бертрана. А Франсуаза принялась обратно одеваться, натягивая до того снятые юбки и дорожный дублет. Отцу нет до нее дела, думала она, он даже не побеспокоился о том, закрылась ли дочь на ночь и не угрожает ли ей кто-то. Все было бы иначе, если бы девушка намекнула на свое желание идти против воли батюшки, но запер бы он ее не ради нее, а опасаясь потерять свой… товар в этой сделке с тем старым торгашом! Она для него была оплатой благополучной жизни, племенной кобылой! Лишь на мгновение, когда Франс уже стояла в дверях, ей подумалось, что ее решение может быть безумным и вести к гибели, что лучше бы ей придумать повод, чтобы отсрочить свадьбу, надеясь на скорое возвращение короля… Но девушка немедленно откинула эти мысли: батюшка сейчас будет торопить брак, который, по его мнению, гарантирует его положение, она не сможет ему противостоять, а если попытается, то окажется взаперти, без малейшей надежды чего-то добиться. Из всей защиты у нее был лишь стилет. Франсетт плохо владела оружием, но сжимая ладонь на его рукояти, девушка чувствовала себя спокойнее. Так она и спустилась к конюшне, держа одну руку на стилете, а другой прижимая к себе небольшой мешочек с ценностями. И тут вздохнула с облегчением, заметив, что мальчишка заканчивает с седлами. Как удачно, что, когда они уезжали из дома, Франс настояла на том, чтобы взять дамское седло, хотя отец и был против, полагая, что в этом нет нужды – всю дорогу они проделают в экипаже, в Париже тоже будут ездить в карете, а где нельзя проехать – ходить пешком. В этом он был прав, за все время поездки девушка ни разу не села на лошадь верхом. И вот вдруг оно понадобилось… Не иначе, как сам Господь надоумил ее тогда настоять на этом решении! Тихо прошептав благодарность Небесам и робкую просьбу о защите ее и Жульетт в их дальнейшем пути, мадмуазель де Бертран направилась к лошади, более не позволяя себе и думать о том, чтобы остаться. Мальчик-конюх умел все, даже услужить госпоже, подсаживая в седло. И все это придавало Франсуазе сил: жизнь без защиты отца, начинающаяся столь внезапно, вовсе не была столь ужасна и невозможна, пока получалось обходиться самой. Ну, вернее, с помощью горничной, но это все равно не то же, что всюду следовать за батюшкой. Так две девушки и выехали в ночь, держа лошадей рядом друг с другом. И первое время обе чувствовали себя достаточно покойно и уверенно. И лишь отъехав на приличное расстояние от постоялого двора, обе путницы невольно притормозили. Жульетт просто не представляла, куда ехать, ее хозяйка немного представляла географию страны, но именно это ее и заставило остановиться. - До Ла Рошели порядка семидесяти лье, - высказала свои мысли вслух Франсуаза. – Как мы их проедем одни? - Вам известна дорога, мадмуазель? - Ну… сначала нам следует ехать в сторону Тура, я полагаю, мы туда и направились, насколько я могу судить… Мальчик указал ведь три направления, мы объехали тот дом, рядом, чтобы он не видел, куда именно мы направились, но далее мы двинулись именно по дороге на Тур. - Если позволите, мадмуазель… - Конечно, говорите, Жульетт! – поторопила ее Франс. – Вы подсказали мне решение, пусть пока частичное, которое освобождает меня, но осуществить его не так и просто. А кроме того, я… пока не знаю даже, отчего вы предложили такое. Мне бы хотелось понять, зачем это вам нужно? - Потому что я знаю… простите, мадмуазель, но я знаю господина де Бертрана и то, каким он может быть. - Он может быть? – растерялась девушка. - Я готова все вам рассказать, но позвольте мне все же спросить, вы уверены, верно ли мы движемся? Давайте я уточню дорогу… вот у того путника? Благо, он один и не может представлять для нас опасности. Франсетт лишь одобрительно кивнула. В столь поздний час людей на дороге почти не было, а те, кто был, могли и вправду нести опасность. Но одинокий путник, который наверняка спешил тоже отыскать ночлег, и вправду не мог быть опасен. После того, как путь был проверен, девушки двинулись дальше, правда, на этот раз поминутно оглядываясь по сторонам, радуясь только тому, что эта часть дороги не проходит через лес. Именно теперь Франс осознавала, насколько может быть опасно путешествовать в одиночку, что в ночи их могут подстерегать разбойники и злодеи. Впрочем, ехали они недолго: достигнув очередного постоялого двора, который обеим путницам показался достаточно спокойным и безопасным, девушки остановились там на ночлег, то есть сняли одну небольшую, но на первый взгляд чистую комнату, попросили бутылку анжуйского и простенький ужин, с которым и заперлись, более не намереваясь никого пускать к себе. Правда, ложиться отдыхать не спешили. На этот раз пришло время для некоторых откровений со стороны горничной. *** - Я не могу назвать месье де Бертрана слишком жестоким хозяином, но и мягкости я от него не видела… Так начала рассказ служанка, видя, что госпожа внимательно поглядывает на нее и лишь едва прикоснулась к еде и вину. Франс и вправду очень ждала разъяснений той внезапной помощи, которую ей предложила девушка. Жульетт служила ей давно, уже несколько лет она всюду следовала за хозяйкой, помогая и с платьем, и с мелкими делами. И все-таки никаких особых поручений Франсуаза ей не давала. Правда, ей никогда раньше и не было нужно что-то личное от горничной. Впервые понадобилось довериться, когда мадмуазель де Бертран назначила встречу графу. И вот тогда она не была уверена, что может доверять служанке, не представляя ни ее интересов, ни ее преданности. Лишь ныне, внезапно встретившись с помощью и поддержкой, Франс поняла, что очень мало знает о собственной горничной. А еще, кажется, крайне мало знает о батюшке, в котором видела только защитника и судью. - Говорите, Жульетт, - уверенно кивнула девушка. – Кажется, после недавнего разговора с отцом я… готова многое услышать о нем. - Месье де Бертран любит вас, мадмуазель! - Наверное, это так… Я тоже так всегда думала, сравнивала с другими отцами – батюшка проявляет ко мне столько же внимания, сколь и другие… Франс помолчала, а затем вдруг покачала головой. - Я не уверена, Жульетт, что это любовь. Для отца я чуть более ценное имущество, чем его поместье: я тоже требую присмотра, денежных трат и того, чтобы пристроить меня кому-то, кому он доверяет… или кто может диктовать ему условия. - И теперь он настаивает, чтобы вы вышли замуж и таким образом ему простили часть его долгов? Девушка призадумалась. А и вправду, почему она поверила, что дело только в гарантиях, которые даст этот человек? Если батюшка многим задолжал, то этот неизвестный жених может быть из их числа. И это было попросту его условие: прощение долга или его части взамен на брак и укрепление своего положения среди дворянства. Чем чаяния одного торговца отличаются от другого? Лишь тем, что вместе с невестой этот не получает проход к дворянству, но попросту укрепляется среди них. - Он подобрал мне дворянина без имени и в весьма преклонных годах, но с толстым кошельком, - не стала пояснять подробнее Франсуаза. - Именно потому я и предложила вам это… Жульетта еще колебалась, было видно, как она опасается встретиться взглядом с госпожой, как любыми разговорами оттягивает главный. - Прошу, скажите мне то, что я должна знать, о чем мы уже начали разговор, - выдохнула Франсуаза. – Я прошу понять, что я более не вынесу незнания, у меня столько страхов и сомнений, что я не выдержу еще и этого. - Да, я скажу… Горничная кивнула, уже решительно вдохнула и выпалила: - Мы сестры с вами по отцу, мадмуазель.