Дела прошлого

Франсуаза не была поражена. Что и говорить, господам свойственно находить ласку в объятиях не только своей жены. И хотя девушке всегда хотелось думать, что отец и мать представляют собой идеальную супружескую пару, она понимала, что большая часть жизни батюшки от нее скрыта: она проводила свою жизнь то в детской с куклами, то за вышивкой или на прогулках в саду, практически запертая в поместье и зная о жизни лишь по чужим рассказам, в которых правды всегда было мало – никто не будет рассказывать ужасную правду девице ее положения. Многим ли больше было свободы у матушки? Замужняя женщина, она подчинялась супругу во всем. Что она сделала бы, если бы и узнала об измене мужа? Просила бы защиты у графа де Ла Фер? У короля? Ныне, ставя себя на место матери, Франс понимала, что предпочла бы молчать и делать вид, что ничего нет, чем признаваться кому-то в подобном. Дворянка, муж которой развлекается со служанкой – великолепный повод для насмешек в округе. О нет, уж лучше убедить себя в том, что в этом нет никакой измены. Может быть, ее и вправду нет… Жульетт рассказывала о том, что месье де Бертран попросту взял ту, которая служила у него в поместье, развлекся с ней пару раз, пользуясь тем, что был сильнее и физически, и по положению. После, узнав о беременности, поспешно нашел сговорчивого супруга для девицы, чтобы молча признал ее ребенка своим за небольшое приданое. Можно ли говорить в этой ситуации об измене? В подобных случаях никто не говорил не то что о любви, речи не шло даже об уважении. Каким бы ни было отношение месье де Бертрана к жене, внешнее уважение он продолжал оказывать именно ей, служанке не доставалось даже подобия этого, но и ни капли любви или хотя бы страсти он к ней тоже не испытывал. Низкая похоть… Франсуаза бледнела и краснела, но продолжала слушать рассказ своей горничной-сестры, походящий на исповедь. Вся эта правда так и была бы похоронена, если бы тот, кого Жульетт считала отцом, не оставил их очень рано. И тогда у матери не осталось никакого иного выхода, как идти вновь к господину и просить место если не для себя, то хотя бы для своей дочери. А той – раскрыть правду о ее происхождении, чтобы у девушки была возможность пробиться в жизни, пусть даже угрозой объявить всему свету о своем внебрачном рождении. - И моему… нашему батюшке не оставалось ничего другого, как дать вам наиболее почетное место – при мне? – угадала Франс. - Наверное так, мадмуазель. Я никогда не говорила с месье о себе, хотя матушка ушла на Небеса два года назад. С тех пор, как вы помните должно быть, я вовсе не покидала вас, а потому смогла хорошо вас узнать. - А вот я вас нет, - прошептала Франсуаза. - У вас довольно иных забот, вы занимались книгами и вышивкой, - без капли упрека и иронии отозвалась Жульетт. - И в этом причина вашей помощи мне? - Поначалу я и не думала о таком. Но господин… он был суров со мной, он был суров со слугами, но он был суров и с вами тоже. Вы, родная дочь его и его супруги, нашей госпожи, были для месье де Бертрана… - Такой же, как и вы, его незаконная дочь? – понимающе кивнула Франс. – Да, это самое верное сравнение. Разница между нами лишь в том, что вас он не может продать за свои долги, а вынужден хоть как-то содержать. Но вместе с моим браком, пожалуй, он и эту заботу передал бы другому. Жульетт помялась, но вынуждена была со вздохом согласиться. - Вы говорили с каким-то кавалером в церкви, я заметила, - продолжила горничная. – И потом в Париже вы уходили куда-то. Франсуаза невольно покраснела – она ведь всячески пыталась утаить все это от служанки, а лучше бы вместо этого взяла ее с собой, тогда, быть может, не заблудилась бы на улицах города и не пришлось бы просить Гримо проводить ее. - Вам он нравится, да, мадмуазель? – продолжала Жульетт. – И мы могли бы искать защиты у этого кавалера. - Не могли бы, - поторопилась прервать ее надежды Франс. – Этот кавалер… Он не сможет мне помочь, если только согласится заступиться за меня перед его величеством – увы, не более. - Ну это вам решать, куда ехать, - попросту отозвалась горничная. – А уж добраться до места мы сможем. - Сможем? – госпожа не испытывала уверенности. - Сможем, - повторила Жульетт. – Завтра мы присоединимся к какому-нибудь каравану или иным путникам, которые едут в ту же сторону, что и мы, так и будем в безопасности. А после найдем иных попутчиков. Франсуаза наконец слабо улыбнулась – ее внезапный побег теперь начинал обретать черты некоего плана. - Но куда же мы поедем, если не к этому кавалеру? – осмелилась спросить горничная. – Я-то надеялась, что помогу вам… быть с вашим любимым человеком. Простите, мадмуазель, я хотела, чтобы вы были счастливы, вопреки… - Вопреки батюшке, который пренебрегал чужими чувствами и бессовестно топтал их? – закончила за нее Франсетт. - Да, мадмуазель. Франс лишь покачала головой, погружаясь в размышления. Но не о дальнейшей дороге, конечная цель ей была уже известна, а Жульетт предложила решение проблемы, как добраться до этой цели. А вот отношения с внезапно объявившейся сестрой стоили того, чтобы их хорошенько осмыслить. С одной стороны, ее происхождение не могло поставить ее вровень с госпожой. Сама Жульетт это прекрасно понимала и не претендовала на что-то большее, чем место камеристки при сводной сестре. С другой же, то, что отец не признавал свою кровь, не лишало дочь этой крови. И Франсуаза полагала, что она тем более не вправе отрицать это в ком-то. Во Франции, да и во всем мире хватало бастардов, как и незаконнорожденных дочерей. Кого-то признавали их родители и давали им достойное воспитание, кто-то оставался прозябать. Чаще всего, конечно, признавали тех, кто был рожден пусть от тех, кто был ниже положением, но все же дворянками. Такой пример показывали даже короли, так сделал и прошлый монарх, он даже пытался воспитывать вместе своих родных и неродных детей, несмотря на протесты супруги… Бастардов от мещан и крестьян признавали гораздо реже, обычно в тех случаях, когда вельможе был необходим наследник, а законных сыновей у него не было. Девочек… нет, пожалуй, Франс не могла припомнить признания незаконнорожденных дочерей. Пользы от этого нет, должна быть разве что очень сильная любовь к матери, чтобы пойти на такое противостояние со светом. И все-таки сейчас Франсетт думала о том, что, оставляя все так, как есть, она будет словно бы невольной соучастницей похоти своего отца. Но признать сестру… означало практически поставить другую женщину вровень с матерью. - Мне бы хотелось как-то исправить ошибки моего… нашего батюшки, - честно призналась Франсуаза вслух. - Ошибки? – опешила служанка. – Но… как вы их можете исправить? - Пока не знаю, - вздохнула Франс. Ну не может же она и вправду превратить горничную в госпожу, не может же дать ей образование и отыскать жениха! И не представляет, как вести себя с девушкой, ниже ее по происхождению, дочерью женщины, которая не была ничем равна ее матери, но на какое-то время все же заняла ее место, однако при всем этом была и дочерью ее же отца, так что соединена с ней общей кровью. - Но я точно знаю, что хочу попросить вас, Жульетт, с этого вечера видеть во мне подругу и компаньонку, а не вашу госпожу, - наконец решилась девушка. Ее бывшая горничная изумленно смотрела на нее, не веря тому, что слышит. - Это честь, мадмуазель… - Это справедливость, - поправила ее Франс. *** Спали путницы вместе, на одной кровати, чувствуя так себя в большей безопасности. Но отдых был коротким – с первыми лучами солнца девушки подскочили, будто опасаясь потерять время, а с этим их мог и догнать месье де Бертран. Легкий завтрак, стоивший пару су, а после – вновь дорога. Держаться рядом с каким-нибудь обозом было простым планом, и путницы очень скоро его осуществили, отыскав небольшой торговый караван, направлявшийся в Тур. Их приняли «бесплатно», то есть с кого-то другого, пожалуй, наверняка попросили бы какую-то плату за возможность путешествовать вместе или возложили бы обязанности, вроде необходимости поить лошадей на стоянках, но путницы не требовали для себя ни еды, ни места в повозке, лишь возможность ехать рядом. В дополнение к этому Франсуаза рассказала хозяину обоза, что на них напали разбойники, ее брат был убит, а им с компаньонкой удалось сбежать, унеся с собой лишь несколько монет. И сейчас они надеются добраться до родственников, которые могли бы им помочь и приютить на время. Этого было достаточно, чтобы получить расположение к себе и сочувствие. Теперь в глазах всех они были не одинокими путницами, а временно лишенными защиты жертвами разбойников. Надо было быть отменными мерзавцами, чтобы ныне замыслить что-то против девушек – ведь после возмездие родственников настигло бы любого. Ну а христианское сочувствие брало верх, заставляя думать, что позволить просто добраться с ними до города – малая помощь, за которую непременно воздастся свыше. Так они и добрались до Тура: вместе с обозом, делая остановки там же, где останавливались и торговцы, в том числе и ночуя с ними. Конечно, так выходило медленнее, но ни одна из путниц не была отличной наездницей. Главной трудностью, пожалуй, были совместные ночевки, потому что торговцы часто снимали одну комнату на всех. Так было гораздо дешевле, часто Франс отдавала за них с Жульетт не больше су за ночлег с ужином и завтраком. Но спать в одной комнате с другими было безумным испытанием. Спасала вновь сестра: Жульетт укладывала Франсуазу в углу комнаты, сама ложась между ней и другими путниками. Нежной барышне полагалось бы упасть в обморок в первый же вечер, но Франс хорошо помнила, что комната, предложенная ей батюшкой, была не многим лучше тех, в которых останавливались торговцы – тоже не очень чистые, в которых приходилось кутаться в плащ от холода, молясь, что он защитит от насекомых. Этим Франсетт и поддерживала себя. С сестрой они почти не говорили – попросту не было времени: в пути почти всегда кто-то был рядом, а уж тем более вечерами. Зато было много времени для размышлений. И Франс вновь и вновь перебирала все то, что случилось с нею в последние дни, пыталась анализировать свои решения от идеи побега до признания сестры почти равной себе. Все это было очень быстро, почти спонтанно, а потому могло быть очень ошибочным. Но девушка не могла бы однозначно отыскать какие-то ошибки в своих решениях. Главной ошибкой было противостояние отцу. Любой исповедник сказал бы, что она не вправе идти против воли батюшки, что тот желает ей лучшего будущего, а потому ей следует принять его приказ, смириться и готовиться к свадьбе. Как в будущем ей следовало бы принять мужа и подчиняться уже его воле во всем, от домашних дел до постели. Но все ее чувства восставали против этого. Воспитанная в послушании и смирении, Франс помнила, что она все же дворянка. И то, что вторым женихом стал все же дворянин, мало что меняло: разве мало дворян подходящего ей возраста? А может, дело было еще и в том, что Франсуаза знала, отчего выбор сделан именно таков. Представь отец все иначе, не как необходимость, но как удачу для нее, возможно, она смогла бы смирить и себя, и даже свои чувства к Атосу. Последнее было бы весьма трудно, но Франс допускала и такое. Однако не ныне, хорошо зная, что она – всего лишь плата, что все это сделано даже не для того, чтобы она жила в достатке, но отец продолжал вести тот образ жизни, который он привык. Как не выходило у нее считать ошибкой свое предложение Жульетт быть ей компаньонкой, а не служанкой. На деле, конечно, очень многое та продолжала делать как горничная. Но все же за эти дни Франс столько узнала у сводной сестры, сколько не узнала, кажется, за все прошлые годы жизни. Только теперь она понимала истинную стоимость тех монет, которые были у нее, осознавала, как вести себя с одними людьми, а как с другими, о чем думать перед сборами в дорогу… Наверное, все это умение и знание были лишними для девушки ее положения, но с каждым днем Франсуаза чувствовала себя все более уверенно. Теперь ей все больше казалось, что она и вправду сможет добиться справедливости, добиться хотя бы возможности быть услышанной. Она переставала думать о себе, как о беспомощной. Жульетт во многом оберегала ее и помогала – и уже за это Франс была ей признательна. Батюшка, пожалуй, сказал бы, что это обязанность горничной, но вот Франсуаза так не считала. После того, что она узнала, она вообще полагала, что другая на месте Жульетт могла бы и бросить свою более удачливую сестру в лесу. Или даже сговориться с какими-нибудь грабителями. Скажем, чтобы остаться единственной дочерью месье де Бертрана, и тот, не имея иного выхода, может быть признал бы и ее… Так что, как бы Франс ни рассматривала свои поступки, она осознавала, что ее могут не понять и не одобрить, а особенно не ждала этого от отца, но сама продолжала считать себя во всем правой. Итогом всех этих размышлений стало то, что к прибытию в Тур Франсуаза была спокойна, свободна от колебаний и могла наконец не просто надеяться увидеться с королем, но уже строить планы, как этого добиться. Вот только именно в Туре пришлось задуматься совсем о другом. *** Торговый обоз достиг своей цели и далее не собирался ехать. Поначалу девушки полагали, что найти новых попутчиков будет просто, однако они ошиблись: из Тура можно было смело уехать севернее, на Луару и даже на побережье океана, но вовсе не южнее - в сторону Пуатье и, тем более, Ла Рошели ныне среди почтенных людей было не найти желающих. Туда стремились либо наемники, готовые предложить свои услуги любому, кто щедрее заплатит, либо нечистый на руку народец, рассчитывающий получить свое мародерством или иными делишками. Остановившись в небольшом трактире на окраине города, путницы каждый день ожидали подходящий караван или хотя бы таких же одиноких путников, но кому можно было бы доверять. А попутно все больше опасались погони: их путешествие затягивалось, за это время месье де Бертран уже успел добраться до Парижа – если он вообще отправился туда, а если выбрал дорогу до Тура, то и вовсе скоро перероет весь город. Этому, по правде говоря, могло помешать два обстоятельства. Первым было то, что скорее отец отправился бы разыскивать дочь в Париж, полагая, что она сбежала туда, где была и где кем-то, например, увлеклась. Вторым возможным обстоятельством было то, что батюшка мог вовсе не желать искать Франс, слишком разозленный ее поступком. Так или иначе, но пока никакой погони не обнаруживалось. Правда, и придумать, как отправиться в путь дальше, девушки не могли, одни ехать они не могли решиться, опасаясь тех самых людей, что не боялись ехать навстречу войне. Франсуаза старалась отыскать в их остановке и плюсы, так, остановка в довольно большом городе позволила девушке выбрать среди разных ростовщиков и ювелиров того, кто согласился заплатить дороже за отцовское кольцо. И насколько Франс могла судить, она не продешевила, вряд ли и в Париже она продала бы лучше. Матушкины ценности, очень немногие, что были при ней, девушка пока ни закладывать, ни продавать не желала. Выручив неплохие деньги за кольцо, Франсетт надеялась, что этим сможет обойтись. Вот только день сменялся следующим днем, а путницы оставались все там же, не находя возможности двинуться дальше. И чтобы не отчаяться, Франс старалась проводить время с пользой, а именно: наконец получше узнать свою сводную сестру, именно как сестру, с ее интересами и желаниями, а не просто как горничную. Жизнь и цели Жульетт были гораздо более просты, она желала иметь хороший достаток, который видела в службе достойной госпоже, она хотела выйти замуж за уважаемого мужчину, которого сможет полюбить, родить дитя… Впрочем, вдруг подумалось Франс, а так ли сильно разнятся их цели? Может, только лишь тем, как каждая из них понимает уважение? Хотя выйти замуж за Атоса – о таком Франсуаза не смеет даже и мечтать, пусть и более уважаемого человека она не сможет назвать. Но ныне, ко всем прочим преградам, добавилась еще и незаконнорожденная сестра. И собственное происхождение Франс нельзя было сравнить с графом, но сестра-служанка – все это не те люди, с которыми он мог бы пожелать породниться! Ну, конечно, если бы вообще собрался жениться. Так время от времени Франсетт возвращалась к попыткам строить планы о встрече с королем. Ее не пустят в лагерь просто так, ей не пройти через посты, да еще и могут принять за маркитантку, что тогда сотворят – одному Богу известно. Разумеется, можно было бы попросить провести Атоса, но этот план Франс откладывала, не желая к чему-то вынуждать графа. Возможным решением было бы отыскать хотя бы Гримо, чтобы тот согласился сообщить ей… пароль – ведь военные постоянно используют какие-то такие вещи, чтобы проникнуть в лагерь и уйти из него. Но и слуги должны знать эти слова, чтобы прийти к господину или уйти с его поручением. А дальше можно было бы переодеться в мужской костюм. Последнее время Франс все чаще думала обзавестись штанами, потому что так она будет чувствовать себя гораздо спокойнее близ осажденной крепости. В образе мужчины, например, как чей-то слуга, ей будет гораздо проще пройти туда. Может быть, тогда ей и пароль не понадобится, она может сказать, что является посыльным и у нее письмо… например, к господину де Тревилю. Кстати, этот месье вроде бы слывет галантным кавалером. Возможно, он не откажется помочь девушке, которая попросит провести ее к королю? Пусть даже отправится вместе с ней, если будет подозревать злой умысел. Ну а если все же он не захочет ее и слушать, тогда можно будет попросить его спросить о ней Атоса, ведь своему мушкетеру капитан должен доверять! Складывалось вроде бы неплохо… Не выстроенные до конца планы пришлось вновь поменять, когда в один из дней Жульетт вернулась с новостями. Однако же, как всегда бывает, Божьи планы оказываются лучше любых людских. *** - Виллеруа – это далеко, мадмуазель? Людовик не добрался до Ла Рошели и слег с лихорадкой в городке Виллеруа – именно такие известия докатились до Тура и именно эту новость услышала Жульетт и поспешила ею поделиться с сестрой. - Я не знаю, - честно призналась Франс. – Это какой-то небольшой город, должно быть, где-то по пути к Ла Рошели. - И нам не добраться даже туда? - Мы попробуем! – решительно кивнула Франсуаза. – Надо лишь спросить у трактирщика, как далеко туда ехать и в какую сторону. - А если он расскажет о нас кому-то? Лихого люда тут хватает, мадмуазель, они не смеют трогать хозяина таверны или постоялого двора, но могут подстерегать добычу где-то по пути, узнавая у него о путниках. Франс призадумалась. Переодевание тут никак не поможет, да и бессмысленно пытаться расспрашивать про разные дороги, их могут подстеречь на любой. Однако же мысль добраться именно до городка, где находится король, была слишком соблазнительна. Попасть туда гораздо проще, а если даже не получится увидеться с Людовиком, можно следовать вместе с военными – вот как раз там можно переодеться мужчиной и ехать с одним из обозов, как чей-то слуга, никто и внимания не обратит на одного лишнего. О дороге можно было бы разузнать и у кого-то еще в городе, скажем, у того же ювелира – вряд ли он будет подыскивать жертв для разбойников. Или просто за разговором с любым горожанином. Так что это вовсе не было проблемой. Но что делать с лошадьми? Путницы не могли покинуть трактир незамеченными, разве только оставив животных здесь. Однако лишаться своего транспорта, столь дерзко украденного у батюшки, Франс тоже не желала, тем более, что добираться пешком было бы слишком тяжело, а значит, пришлось бы либо покупать новых лошадей, либо вновь пытаться отыскать некий подходящий обоз. Оставить лошадей где-то еще, чтобы позже на них сесть, тоже было невозможно: вывести их следовало за ворота, потому что на ночь город запирали, а бросать животных было все равно, что оставить их тут, доверять же другому трактиру было попросту глупо, неизвестно, кто на самом деле сотрудничает с разбойниками. Если бы только отыскать хоть какого-то союзника… Франсуаза готова была кусать локти от отчаяния, не представляя, как ей лучше поступить. И, чтобы как-то отвлечься, уговорила Жульетт пройтись по торговым лавкам городка – день был не базарный, но все же торговля шла полным ходом. Покупать что-то девушки не собирались, Франс только хотела прогнать тяжелые мысли из головы и почувствовать себя чуточку более беззаботно… Она полностью погрузилась в перебирание тканей, обсуждала с Жульеттой цвет и возможный крой платья из них, когда вдруг знакомое имя словно бы в насмешку прозвучало где-то рядом! Франсуаза резко обернулась. В паре шагов от них стояла некая знатная дама, она скучающим взглядом скользила по кружевам – наверняка такие ей кажутся слишком простыми и дешевыми. Рядом с ней, чуть переминаясь с ноги на ногу, стоял мужчина, по виду слуга. Ничего примечательного, откуда бы им знать графа… под его новым именем? - Мой господин вместе с господами Атосом, Портосом застряли при короле, сударыня, - завершил свою речь мужчина. При упоминании Людовика дама заметно поморщилась. - Хорошо, - кивнула она. – Ступайте… Но приходите сегодня вечером, я напишу ему… После тушения огней и к известной вам двери. Слуга поклонился и отступил назад.