Дела прошлого

- Отец не стал бы лгать даже ради собственной выгоды, - нахмурилась Франс, словно бы Жульетт обвиняла месье де Бертрана в подлоге. – Уверена, граф это знает, поэтому и не стал проверять. - Неужели? – улыбка Жули стала невероятно широкой. - А может быть, он все проверил! – нашла новое возражение Франсуаза. – Мы не можем знать, возможно, он писал в поместье или даже ездил туда сам, просто не стал об этом говорить, сразу сообщил его величеству о решении. - Хорошо, - кивнула сестра. – Тогда обсудим наши планы на завтра? Мне кажется, я нашла способ попасть в дом градоправителя… - Нет… не сейчас, - смутилась Франсетт. Было неудобно теперь говорить о том, что она уже договорилась с Атосом и не может покидать трактир, а будет дожидаться графа. - Разве мы не торопимся? – удивилась Жульетт. - Торопимся, - согласилась Франс со вздохом. – Но, возможно, появился другой путь достижения цели. Давай спать, я очень устала. Она торопливо повернулась на бок и прикрыла глаза, делая вид, что и вправду устала. Во многом это было и правдой – после такого тяжелого напряженного дня глаза смыкались сами собой. Но сейчас и пропало желание делиться с сестрой любыми тайнами, потому что Франсуаза не знала, что сказать: да, ей очень нравился граф и очень хотелось мечтать о нем, как о женихе, однако разумом она понимала необходимость забыть его и не думать, насмешливые реплики Жульетт на этот раз были совсем не кстати, потому что это бередило рану и не давало рассудку возобладать. Поэтому Франс просто закрыла глаза, стараясь выбросить из головы все, что было связано с Атосом. Наверное, будь сегодня менее насыщенный день, ей бы это не удалось, она бы продолжала возвращаться мыслями к одному и тому же, но на этот раз усталость взяла верх, девушка провалилась в сон. Перед глазами мелькали картинки этого дня вперемешку с надеждами на будущее и мечтами из прошлого. Но Франсетт не могла ухватиться ни за один сюжет, позволяя им просто сменяться между собой. Проснулась она поздно и некоторое время продолжала лежать с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить, что действительно произошло, а что ей приснилось. После сна казалось, что появление графини де Ла Фер, которая служит кардиналу, Оливье, который пытался ее казнить – все это больше походило на сон… - Я принесла завтрак, - бодро сообщила Жульетт, заметив, что сестра уже не спит. – Расскажешь все-таки, почему мы пока не можем уйти? Франс мысленно собралась с силами. *** Ожидание всегда утомительно. Но на этот раз мадмуазель де Бертран была почти спокойна, ее мысли заботило не то, когда же наконец появится граф, а как ей общаться с ним в этот момент. Жули с такой легкостью разгадала сестру, что невольно закрадывались мысли: а если и Атос поймет чувства подруги детства? Жульетт не донимала шутками, поскольку Франс честно объяснила ей, что это слишком болезненно, что граф, наконец, слишком дорожит своим именем, чтобы связать свою жизнь с девушкой ниже себя по происхождению – после истории с прошлой женой это попросту невозможно. Кажется, Жули после этого даже начала сочувствовать сестре, не зная, как помочь пережить невзаимную любовь. Все это было даже немного странно, потому что про любовь обе знали крайне мало, Франсуаза – из книг, а Жульетт – из девических сплетен. Иными словами, бывшая служанка еще меньше верила в любовь, чем ее бывшая госпожа: она слышала о том, что порой девушки буквально теряли голову от кого-то, даже сбегали ради этих мужчин из дома. Правда, истории эти обычно кончались трагично, любовь была символом всего плохого, что могло прийти в жизнь девушки, от нее следовало держаться подальше, чтобы не пасть и не погибнуть. У Франс были схожие представления о любви – романы и баллады о ней всегда заканчивались плохо. Однако собственное чувство скорее придавало девушке сил и надежд, пусть она и не мечтала о совместном будущем с графом. Покинув дом и отца, Франсуаза была уверена, что может стать самостоятельной, при этом не пав до уличной девки. И странным образом чувства к Атосу сейчас, как понимала это девушка, не подталкивали ее к решениям, а помогали мыслить разумно. Это поначалу она сомневалась и думала, что из-за любви к Оливье не может и думать о других мужчинах, что любовь затмевает все и толкает ее к авантюрам. Однако сейчас Франс оглядывалась назад и понимала, что действовала она хотя и импульсивно, но удивительным образом осознанно. Где-то внутри нее будто бы рождался вопрос: «А одобрил бы ее действия граф? А продолжил бы он с ней общение, узнав, что она вытворила?». И пусть она не могла достоверно ответить на этот вопрос, все же ей казалось, что ответы на ее вопрос скорее положительные, чем отрицательные. Франсуаза не лукавила с собой. Сбежать от отца – поступок не лучший. А отправиться к военным действиям в мужском костюме – еще хуже. Но мысленно готова была объяснить Оливье, отчего так случилось. И столь же мысленно видела, как Атос принимает это объяснение. - А если господин граф все же откажется? – спросила Жульетт. – Значит ли это, что вам не стоит рассчитывать и на согласие его величества? Девушки занялись штопкой и чисткой одежды. Не так много вещей требовало ухода, но когда еще у них будет время на это? А сейчас это позволяло занять руки и мысли, чтобы не считать часы. - Не знаю, - призналась Франс. – Но, думаю, господин Атос сам все скажет, ведь у него будет возможность поговорить с королем. - Может быть, я все же отправлюсь в город? – предложила сестра. – Мы ведь можем никуда потом не ходить, если это не понадобится. Но у меня сегодня есть шанс очутиться внутри дворца, я хотя бы присмотрюсь к нему. - Хорошо… - согласилась Франсуаза, решив, что ждать мушкетера может и одна. – Но возвращайся к вечеру, я не чувствуя себя уютно в одиночестве здесь. - Хочешь опять спуститься вниз? - Подумываю, если гость все же не появится. - Но ты же обещала ему… - А я и не собираюсь рисковать, просто хочу знать новости, - нашлась Франс. – К тому же, если граф не появится, я буду гадать, что его могло задержать. И мне будет спокойнее знать, что это всего лишь служба. - Я буду до вечера, - пообещала Жули. И девушки расстались. *** До вечера Атос так и не появился, хотя Франсуаза успокоилась и нашла для себя и подходящий вид, и нужные слова – она была уверена, что не выдаст своих чувств, будет общаться только как с лучшим другом. Правда, порой появлялись мысли, что, притворяясь, она чем-то будет похожа на бывшую графиню, ведь та тоже обманывала мужа. Однако разницу Франс тоже видела: она обманывает Атоса ради него самого, а не ради себя, как это делала та женщина. И поддаваться этому сравнению она не станет. Было главное, пожалуй, что отличало ее от бывшей графини, но что было бы неплохо перенять – решительность. Дома все определял отец, Франс оставалось только подчиняться или просить изменить решение. Но после того, как она ушла из дома, выбор приходилось делать самостоятельно, непривычная к этому, девушка колебалась постоянно. И сама себя же ругала за такую нерешительность. Так что в намерении спуститься вечером в общий зал было много просто упрямства, желания доказать себе, что она способна на смелые поступки. И к возвращению Жули Франсуаза уже была одета и полна решимости. Сестра возражать не стала, по одному виду Франс сообразив, что граф так и не пришел. Что ж, можно было поесть и обсудить дальнейшие планы. - Кажется, мне повезло сегодня больше, - делилась она, когда первый голод был утолен. – Я близко сдружилась с девушками с кухни. - Попасть во дворец легко? - Со стороны прислуги – да, нетрудно, - кивнула Жульетт. – Но пройти дальше уже сложнее, везде стоит охрана. Еду доставляют и в комнатах убирают доверенные слуги, никого другого не пропустят. - Жаль, но… думаю, девушка вызывает меньше подозрений, чем мужчина, можно все же попробовать. Они прервали разговор, потому что другая беседа была гораздо интереснее. Ее вели ввалившиеся в трактир швейцарцы, взбудораженные какими-то событиями этого дня, они говорили громко, не таясь, так что даже не нужно было прислушиваться, чтобы узнать все необходимое. - Клупости фсе это, я фам скашу! – уверял один. – Настоящее пезумие – лесть на пастион, кде столько сащитникоф! - Но у них федь фсе получилось, - возражал другой. - Смелость есть смелость, фсе так, но и мушкетеры не фсе такие храпрецы, эти исключение. - А по-моему, это фсе коспатин Атос, вот уш кто софсем нишего не поится! Он ше перфый ф атаке, перфый в туэлях, перфый ф фыпифке. - Отнако он и его трусья пошти фсяли пастион! - Кофорят, картинал их фелел накратить… Франсуаза слушала, думая, что сходит с ума. Но выходило, что Атос с друзьями зачем-то отправились брать штурмом какой-то бастион, который закрывает подходы к Ла Рошели! Вчетвером – против всей армии врагов! Смелость графа в данном случае граничила… Франс не могла подобрать слова для этого. Кроме разве что самоубийства. Но почему сейчас? Если до этого можно было предположить, что Атос ищет смерти из-за брака, который опозорил его, то ныне... Ведь этой ночью должно было свершиться правосудие… Или не свершилось? - А может, им с друзьями нравится так развлекаться? – тихо предположила Жули. – Ну… я слышала, что молодые господа любят бравировать друг перед другом. Это пари, которое они выиграли, мгновенно прославило их во всей армии. В ответ Франсуаза нахмурилась еще больше. Ей он смеет приказывать не выходить из комнаты, а сам развлекается, рискуя жизнью. И спустя короткое время сама же удивилась своему гневу: Атос попросту проявил любезность и заботу, прося ее не покидать комнату и не рисковать понапрасну, мужчинам всегда было позволено больше, а у нее не было права и в мыслях упрекать графа в чем-то, ведь никаких обязательств перед ней у него не было. Кажется, она не только сильно влюбилась в Оливье, отчего пытается его контролировать, но еще и стала чрезмерно свободной, потому и приняла ограничения так болезненно. - Идем наверх? – предложила Жули. – Вряд ли мы услышим еще что-то интересное сегодня, можем просто отдохнуть. - Можем и вовсе не принимать гостей, - буркнула Франс, поднимаясь. Сестра удивленно глянула на нее, но промолчала, видя решительность мадмуазель де Бертран и не смея ей возражать. Так в молчании обе и поднялись в свою комнату, заперлись и принялись избавляться от лишней одежды. - Почему все пытаются управлять моей жизнью? – наконец вырвалось у Франсуазы. – Сначала отец, теперь он! - То есть ты была бы против, чтобы его сиятельство управлял ею? Вопрос был будто бы невинным, словно Жульетт просто не очень поняла то, что до этого говорила сестра, но насмешливый взгляд говорил о том, что все она хорошо расслышала, но закладывала иной смысл: муж ведь хозяин жены, именно он решает, чем ей заниматься, где находиться и даже как думать. - Я понимаю, что если выйду замуж, то буду подчиняться супругу, - отозвалась Франс уверенно. – Вот только пока я не собираюсь замуж. - Ну не стоит же отвергать такую возможность. - Давай не будем возвращаться… - Я ведь ничего не говорила про его сиятельство, - хихикнула Жули. – Или ты хочешь навсегда остаться старой девой? Франсуаза не удержалась тоже от смешка. - Не думала об этом, - пояснила она уже серьезно. – Однако не могу сказать, что судьба старой девы пугает меня. Гораздо более меня страшит необходимость искать защиты и помощи, если у меня не будет иного способа прожить честно. - Понимаю, - кивнула Жульетт. – Но сейчас мы вместе, мы всегда сможем поддержать друг друга. - Да, меня это успокаивает… - А что с этой женщиной, как думаешь? – перешла сестра почти на шепот. – Я слышала, что сегодня в городе была казнь. - Значит… ее наказали? - Я не уверена, говорили вроде бы о нескольких преступниках, среди которых были дезертиры и мародеры, кажется. - Тогда и об этом мы узнаем только от господина графа, - с легким раздражением бросила Франс. – Хотя, я думаю, нам проще завтра разузнать все самим, попросту отправившись в город. - Но это вряд ли понравится его сиятельству… - Полагаю, он будет занят на службе, - возразила Франсетт насмешливо. – Или со своими друзьями, так что вспомнит обо мне ближе к вечеру. Естественно, к завтрашнему вечеру. А сейчас я лягу пораньше спать, потому что слуги встают рано, так что чем раньше мы отправимся в город, тем лучше. В этот момент в дверь постучали. - Кажется, он вспомнил о тебе сегодня, - хмыкнула Жули. - Скорее всего, это кто-то из прислуги трактира, - уперлась Франс, но попутно почувствовала себя неуютно: она до сих пор была в мужском костюме, и если внизу, когда они говорили с графом во дворе, ее прятал плащ, то сейчас она ощутила себя так, словно бы разделась до нижней сорочки – ни корсета, ни юбок. В дверь вновь постучали. - Это я, - донесся голос Атоса, вероятно, он решил, что девушка опасается открывать дверь, поэтому решил сразу ее успокоить. - Не прислуга, - заметила Жульетт. – Но если хочешь, давай попросим его принести нам вина и печенья. С этими словами она пошла открывать. *** Решение позавтракать на бастионе пришло Атосу в голову внезапно, когда он услышал про недоступность Сен-Жерве. С самого утра друзья донимали его вопросами, кто эта женщина и чем закончилась ее история: накануне вечером они сопроводили кардинала и пленницу до дворца короля, но после были вынуждены уехать – им нужно было возвращаться на пост близ Ла Рошели, чтобы не оказаться в числе дезертиров, которых должны были казнить на рассвете следующего дня, как объявляли всюду. Однако рассказывать историю своей любви в присутствии то одних, то других слушателей было попросту невозможно. Кроме того, Атос понимал, что д’Артаньян пожелает все узнать в больших подробностях, чем граф мог желать рассказать изначально. Да и обсудить намерения кардинала, вернее, идеи, как эти намерения предотвратить – помня о том, что гасконец катался в Англию, легко догадаться, что он может питать некоторые дружеские чувства к Бэкингему. Так мысль устроить пикник на бастионе, где им точно никто не помешает разговаривать, показалась Атосу необыкновенно удачной. Было и кое-что еще, что будто бы изнутри подталкивало графа к этой мысли. Уходящее прошлое. Желание понять, на самом ли деле оно уходит и какой путь ему искать дальше, если этот уже пройден. Анну (а может быть и не Анну, но он так и не узнал, как ее звали на самом деле и теперь уже не узнает) вздернули на рассвете, еще до основной казни, без объявления приговора, просто разорвав платье, чтобы всем прохожим было видно клеймо. Кардинал торопился, как и предполагал Атос. А Людовик не собирался тратить время на долгие расследования в подобных делах: он выслушал коротко историю графа, узнал у Ришелье, что женщина выдавала себя за знатную англичанку, то есть наверняка была их шпионкой, после чего подписал приговор о повешении. Как он и предполагал, Атос не испытывал угрызений совести. Миледи казнили не за то преступление, которое она совершила, но это было и неважно, в конце концов, главное, что наказание ее настигло. Однако теперь для графа было очевидно, что она не просто так вернулась в его жизнь. Все всегда не просто так случается, а по воле Его. Франс появилась, чтобы напомнить Атосу о том, что вместе с прошлыми правами, которыми он старался не пользоваться, он отказался и пренебрегал своими обязанностями. Бытовые дела, которые решал управляющий, составляли основной массив обязанностей в поместье, но все-таки это было не все. Обязанности судьи оставались за ним, графом, а он бежал от этого, уверенный, что раз сам привел в эти земли преступницу и сделал из нее хозяйку, то не может разрешать споры в Берри. Но и Миледи вернулась не просто так. Она «ожила», потому что он плохо справился со своими обязанностями. Опять плохо. Казнил не до конца, не убедился в том, что она умерла, не позвал свидетелей… Тогда все это казалось лишним. Было слишком больно устраивать из собственной глупости спектакль. Граф прекрасно понимал, что повешенную супругу обнаружат, что вся округа будет обсуждать это – этого позора было достаточно, даже его вынести было невозможно. Стыд перед памятью родителей, понимание своей вины перед людьми, над которыми он был судьей, позор на всю округу… Атос предпочел уехать как можно скорее, не сделав всего того, что должен был. Сейчас он смотрел на свой поступок иначе. Тогда казалось, что он не достоин носить имя отца, поэтому уйти в мушкетеры под вымышленным именем, нести честно долг обычного дворянина, служа королю – все это чудилось единственным путем искупления. А если Господь пожелает, то гибели грешника, которому это было бы за радость. Но сейчас Атос видел в этом лишь трусость. Он должен был остаться, должен был прилюдно казнить ее, должен был вынести груз стыда. И все-таки столько лет он успешно жил именно этой жизнью. Избегал гибели на дуэлях, пил, не пьянея – все ради чего? Чтобы однажды встретиться вновь лицом к лицу с бывшей женой и поступить иначе? Потому сегодня неприступный бастион стал испытанием. Он мог погибнуть или оказаться тяжело ранен – и это могло означать, что Небеса принимают его искупление и наконец хотят помочь ему уйти. Или мог остаться жить – чтобы продолжать жить, вернуться к своим обязанностям, чтобы с честью нести их. Атос отправился туда легко, испытывая только легкую дрожь от предстоящих сражений с ларошельцами. И выжил, не получив и царапины. Попутно пришлось все-таки рассказать друзьям подробно историю своего брака и о ее казни на рассвете. - Все-таки Ришелье редкостный… прохвост, - пробасил Портос. - Это называется политика, дорогой друг, - заметил Арамис. – Он понял, что может пасть и предпочел пожертвовать своей шпионкой. Пешки для того и существуют, чтобы жертвовать собой… - Во имя короля, - вставил д’Артаньян. – Но не во имя… - Так ли это важно? – пожал плечами Атос. – Взгляните на это иначе: ни вам, ни вашей возлюбленной больше ничего не угрожает. После окончания осады вы найдете ее и сможете быть вместе… пока она вас не бросит, конечно. Гасконец не стал возражать, догадываясь, какие чувства мучают друга. Но зато заговорил о том, чего граф и ожидал – возможной цели кардинала. - Это легко угадать, - ответил ему Арамис. – Ришелье обратился к женщине, которая имеет имя и положение в Англии – значит, дело касается именно этого острова. И выбор пал не просто на умную даму, но на преступницу. Так что в лучшем случае кардинал велел бы ей скомпрометировать герцога: подкинуть ему какие-то письма, например, подтверждающие его союз с католиками – представьте, какой был бы скандал! - После такого англичане не поверят никаким его намерениям выступить на помощь ларошельцам, - согласился д’Артаньян. – Возможно, решат, что это все обман, а на деле Бэкингем поможет нам, французам. - Неплохой был бы ход, - кивнул Атос. – Нечестный, но… Право, я даже не осудил бы Ришелье как политика. - Полагаете, он планировал что-то другое? - Я излагал лучший план, - вместо графа ответил Арамис. – А в худшем кардинал просто послал бы Миледи убить герцога. Атос лишь вновь молча кивнул, подтверждая эту догадку. - Миледи и вправду была очень умна и осторожна, - с досадой бросил д’Артаньян. – Так что ее Ришелье мог бы отправить для иной цели. Но сейчас у него точно нет выбора, а значит, он найдет нового человека, которого отправит просто с приказом убить. После этого друзья заговорили о том, как можно предупредить Бэкингема. Атос не считал необходимым помогать врагу, но был согласен с тем, что подсылать убийцу – бесчестно, так что не мешал этому разговору, хотя сам почти не принимал в нем участие, попросту не зная, чем он может помочь. Итогом похода на бастион стала выработка плана, как предупредить герцога, а также слава, которая обрушилась на мушкетеров, когда они спустились. В отличие от Атоса другие солдаты считали настоящим подвигом все случившееся, все же это был не просто завтрак вдали от всех, за время их разговора ларошельцы делали несколько попыток прорваться на бастион, но не преуспели в этом. Так что остаток дня мушкетеры шагу не могли ступить, чтобы не столкнуться с кем-то, кто желал с ними выпить. Но это была и удача, потому что после этого подвига все четверо могли пренебречь несением караула. Что и сделал Атос, поздно вечером отправившись в трактир «Красная голубятня».