Я в моменте

      Игорь добегает до пещеры в несколько широких шагов. Он даже не понимает толком ничего, на одних голых инстинктах действует, а уже у самого спуска тормозит себя.       У Грома руки трясутся и сердце колотится как бешеное. Это на помешательство уже похоже. Может быть, он сошёл с ума окончательно?       Игорь поворачивается к Титову в надежде убедиться, что ему не почудилось, что крыша ещё не полностью съехала с катушек в этой глуши. Денис смотрит на него в ответ — и глаза его огромные, потерянно блуждают по лицу напротив. — Ты ведь слышал? — каким-то совершенно не своим голосом хрипит Игорь.       Титов молчит, кажется, целую вечность — только хлопает тёмными глазами и смотрит как будто сквозь. — Денис! — срывается Гром. — Ты ведь слышал его?!       Игорю важно услышать ответ. Важно почувствовать точку опоры. И Денис наконец-то кивает — неуверенно совсем, но Грому достаточно и этого.       Игорь подходит ближе к пологому спуску, пытаясь хоть немного успокоить дрожь в теле: не хватало ещё свалиться вниз и разбить голову о камни. Он слишком хорошо помнит, как отъехал недавно в этой самой пещере. И как мент их горячо любимый оттуда его доставал. Повторения Гром не хочет. — Подожди, давай позовём хотя бы Дубина. Мало ли что это могло быть, — внезапно приходя в себя, кричит вслед Титов.       Он в этой дыре ничему не доверяет — даже самому себе.       Но Игорь, как всегда, упёрто не слушает никого и ничего. Да и плевать ему — пусть хоть сам Чикатило его там поджидает, неважно. Если он сейчас туда не спустится, жить спокойно не сможет. Мыслями себя изведёт. Ведь что, если Серёжа, правда, там? Что, если в прошлый раз ему не показалось?       В нос сразу ударяет уже знакомый запах. Гром натягивает ворот футболки повыше, прикрывая нос: это, конечно, не респиратор, но куда лучше, чем ничего.       В пещере темно. Игорь шарит по карманам в поисках телефона. — Серёжа! — зовёт он. — Разумовский!       Старая «Нокиа» привычно ложится в руку, и парой быстрых движений Гром включает фонарик, осматриваясь по сторонам. Несколько секунд он почти уверен, что ему снова кажется, но, когда на него со страхом смотрят такие знакомые голубые глаза, Игорь осознаёт: правда, он. Настоящий. — Серёжа… — как мантру, повторяет Игорь, прежде чем сорваться к нему.       Разумовский испуганно жмётся в угол, обхватив себя тонкими руками, и смотрит на Игоря словно тот призрак или какое-то чудовище. С другой стороны, с чего бы Серёже не видеть в нём чудовище, после того как Гром вколачивал его в пол и передавал в руки правосудия?       А правосудие, судя по всему, не совсем уж гуманным оказалось: и так худой Серёжа стал совсем тощим, щёки его впали, и скулы теперь ярко выделялись на бледно-сером лице. Игорь ведь помнил: у Разумовского на носу были едва заметные веснушки, а сейчас даже они стёрлись — явный признак значительного ухудшения общего состояния. Губы Серёжи были искусанными до ранок, а волосы, горящие ранее огнём, — спутанными, почти потерявшими свой прежний блеск.       Но несмотря на всё — это Серёжа. Тот самый, в которого Игорь мог бы влюбиться, дай им обстоятельства хоть немного больше времени. Серёжа, которого Игорь так хотел уберечь от всего злого. Серёжа, которого он предал, которого даже не попытался понять. — Серёж, это я, Игорь, — Гром тянется к нему осторожно, самыми кончиками пальцев, как к пугливому птенцу. — Ты помнишь меня?       Игорь не знает, что делали с Разумовским в больнице. Он понятия не имеет, в какие игры играл с ним его разум. Да и если Серёжа его помнит… Помнит ли он то хорошее, что между ними было? Или только тот момент, когда Гром швырял его по всей башне?.. — Тебя здесь нет, — хриплым, дрожащим голосом отзывается Разумовский, зажмуриваясь до ярких пятен перед глазами. — Это всё он. Это он делает.       Игорь боится даже прикоснуться. Он в таких ситуациях нечасто бывает — скорее, даже никогда. — Я настоящий. Я тоже думал, что мне кажется, искал тебя… Но нет, это всё взаправду. Вот, потрогай.       Гром подаёт Серёже руку и смотрит выжидающе, наблюдая, как он несмело тянет к нему ближе трясущиеся бледные пальцы. — Смотри, — кивает Игорь, тыча пальцем в свой шрам над бровью. — Этого никто не знает, кроме меня. Я его не в бою заработал, а в детстве с табуретки упал, когда лез на шкаф за папиной фуражкой.       Тело будто током прошибает, когда холодные пальцы несмело касаются внутренней стороны ладони. — Тёплый, — шепчет Серёжа: в глазах его уже стоят слёзы. — Ты тёплый. А он всегда холодный. Забери меня отсюда, умоляю…       Игорь понимает, что, наверное, этого делать не нужно, и не факт, что Серёжа готов ему доверять, но с собой ничего сделать не может — тянет Разумовского на себя и крепко сжимает его в объятиях.       Серёжа весь трясётся, но несмело смыкает руки за спиной Игоря, утыкаясь холодным носом в его шею. Сопит и вытирает слёзы о Громовскую футболку.       Да, Игорь понятия не имеет, как Серёжа сбежал и почему тут оказался. Да, Разумовский — всё ещё беглый преступник, убивший несколько человек, и, конечно же, он нездоров. Но на всё это Грому глубоко насрать. Серёжа доверился ему после всего, что произошло, и больше он это доверие не предаст. Прежде чем делать выводы, Игорь лучше сотни раз всё перепроверит, чтобы потом ни о чём не сожалеть. — Давай, Серёж, нужно выбираться отсюда, — поглаживая острые лопатки Разумовского, говорит Гром. — Я не виноват… Это всё он! Он сказал, что уйдёт, если мы будем здесь и я попрошу. Пожалуйста, не возвращай меня в больницу! Я больше не смогу. Пожалуйста.       У Серёжи вот-вот начнётся вторая волна истерики, Игорь это чувствует, потому немного отстраняет его от себя и смотрит в голубые глаза, покрасневшие и опухшие от слёз. — Никто и никогда больше не причинит тебе вреда. Мы разберёмся. Обещаю.       Игорь Гром просто так не раскидывается обещаниями. Сергей об этом, конечно же, может и не знать, но Игорю он верит — с первой встречи и до самого конца. Как верил когда-то Олегу. И если Игорь скажет «надо», Серёжа без сомнения пойдёт за ним.       Оба поднимаются с грязной земли, и Игорь крепко держит Серёжу — тот сам, кажется, вот-вот свалится от истощения и нервов. Сколько же он тут пробыл?.. Неужели тогда Гром его видел? И вот так вот ушёл! Должен был сразу вернуться и всё хорошенько осмотреть.       Только вблизи выхода, крепко удерживая Разумовского за руки и вытаскивая его навстречу долгожданной свободе, Игорь вспоминает, что пришёл сюда не один.       Денис реагирует довольно ожидаемо: смотрит на рыжего беглеца в непонятках и даже роняет сигарету. — Охренеть можно, — после недолгого мыслительного процесса выдаёт он.       Даже при всех обстоятельствах и общей неопределённости происходящего найти тут Разумовского Денис не рассчитывал. — И как это понимать-то вообще? — спрашивает Титов. — Как он тут оказался, да и ещё и Сеть мою взломал?       Серёжа теряется под напором незнакомца ещё больше, чем прежде, весь сжимается и прячется за неровно стриженными волосами, слово надеется стать совсем незаметным. Дениса эта история, конечно же, не пронимает, зато Игорь грозовой тучей выплывает вперёд, загораживая Разумовского своей широкой спиной. — Повремени с допросом, Дениска, — хмыкает он. — Непонятно ещё ничего, а ты уже назначил виновных.       Игорь и сам однажды допустил такую ошибку. Хотя в импульсивности Титов его однозначно побеждал. — Ну, так, может, тогда не будешь распускать нюни и всё у него узнаешь? Или он изобразил на лице печаль, и ты поплыл?       Дениса Разумовский бесит. Если честно, он раздражал его ещё до знакомства с Игорем. Благодетель херов! А ведь Титов знал с самого начала, что что-то в его образе Христа Спасителя ой как нечисто, — и глядите-ка, не прогадал! А сейчас стоит, весь из себя святая невинность, цепляется пальцами в Игореву футболку и глаза прячет. Не верит Титов в бескорыстность и святую добродетель. Только такой идиот, как Гром, мог повестись на эту чушь.       И нет, Денис совершенно не ревнует — сам ведь установил для себя эти правила — просто Гром стал ему ближе, чем хотелось, и смотреть, как его наёбывает этот рыжий псих, даже не прилагая особо усилий, — мерзко.       В жизни у Титова не так много людей, которых он готов защищать, но так уж вышло, что Игорь как-то незаметно вошёл в их число. И глотку за него Денис перегрызёт, если нужно, без лишних колебаний. Это он умеет. — Мы идём домой, — как обычно, коротко и без всяких расшаркиваний заявляет Гром, прижимая к себе ближе своего Серёжу, от Дениса подальше, словно это он тут психопат, превративший невинных людей в шашлык.       Титов ядовито усмехается и пинает камень в сторону этой сладкой парочки. Хочется послать Грома от души и к чертям собачьим уехать. Но тут уже дело личное: пока не разберётся, что к чему, из деревни этой ни ногой. — Ага, здорово, — шикает Денис, плетясь следом. — Как раз там недалеко есть точка связи, можно в Питер позвонить, чтобы этого психа вернули туда, откуда он сбежал. — Никто никуда звонить не будет, — отвечает Гром: непонятно даже для кого — для Разумовского или для Дениса.       Титов, конечно, и сам не дурак: прекрасно понимает, что толку в этом нет. Пока стражи порядка домчатся в эту глушь, Разумовский стараниями Игорька уже в другом конце страны может оказаться. Тут не с ним вопросы решать нужно, а дать понять Грому, что Серёженька — никакой не ангел и хрень эту со своим последователем сам, по ходу, и замутил. Понять бы только как, а там и дело с концом.       Разумовский неуклюжий до ужаса — цепляется ногами о ветки и не валится в грязь только потому, что Игорь крепко его держит. — П… п… прости… — тихо шепчет он, в очередной раз путаясь в своих же ногах. — Ты чего извиняешься, Серёж? — мигом отзывается Игорь и мягко поглаживает пальцами его по плечу — Дениса от этого жеста аж передёргивает. — Хочешь, понесу?       Гром воодушевлённо сверкает глазами из-под густых бровей, а Денис не может сдержать ядовитого смешка. Что дальше-то, кольцо и в ЗАГС сразу?       Игорю становится немного легче на душе, когда на бледных щеках появляется едва заметный румянец. Гром невольно вспоминает, как краснел Серёжа тогда в баре, неловко переминаясь с ноги на ногу и протягивая ему свою тонкую ладонь.       Сейчас Разумовский только отрицательно мотает головой.       К счастью, домой мужчины добираются раньше, чем на улице начинает темнеть. Путь занял немало времени.       Чем ближе они подходят к дому, тем больше Денисом овладевают злорадство и интерес. Игорь ведь тоже знает, что Юля и Дима поддержат идею сдать Разумовского обратно в дурку двумя руками, да и объясняться с ними придётся, как бы Игорь ни хотел этого избежать.       Ему-то на себя наплевать, он готов держать удар до конца — даже перед собственными друзьями. Только вот Серёжа сейчас совершенно не в том состоянии, чтобы дать отпор.       Поэтому в дом Гром заходит обеспокоенным, но готовым защищать Серёгу до конца. Он сжимает в своей руке его холодную ладонь и всеми силами старается игнорировать острый взгляд Дениса.       У ребят взгляды, впрочем, не менее красноречивые. Юля даже не доносит чашку до лица — так и замирает с приоткрытым ртом. Дима же весь подбирается, слишком хорошо помня их с Серёжей последнюю встречу.       Сам Разумовский уже белее стены и потому вцепляется в руку Игоря до боли, словно его привели на расстрел. — Сюрпри-и-з! — издевательски тянет Денис.       И от этого Пчёлкина сразу отмирает. — Игорь, это как вообще?       Гром бы и сам рад понять, но позже. Он обязательно затем расспросит обо всём Серёжу. Но сам. Так будет лучше для всех. — Я всё объясню, но потом, — в примирительном жесте поднимая свободную руку, отвечает Игорь. — Серёже нужно отдохнуть.       Юля явно хочет возразить, но Гром подталкивает Разумовского к спальне, а Пчёлкиной бросает выразительный взгляд, дающий понять, что они обязательно об этом поговорят, но немного позже и без Сергея.       Денис смотрит, как за этими двумя закрывается дверь, и внутри у него такое чувство, будто ему грудную клетку сдавили в тиски и совершенно нечем дышать. Титову это совершенно не нравится.       В комнате стоит спокойный вечерний полумрак. Игорь закрывает распахнутое настежь окно, чтобы Серёжа не замёрз, и расстилает свою кровать, усаживая туда Разумовского. Как только Гром забирает свою ладонь из Серёжиной хватки, тот тут же в привычном жесте обхватывает себя руками.       Игорь тем временем копается в чемодане, выуживая оттуда свой свитер и спортивные штаны. Серёже всё это, конечно, будет велико, но одежда его явно не первой свежести, а брать шмотки у Дениса кажется совершенно тупой идеей. — Держи, нужно переодеться, — говорит Гром.       Хорошо бы ещё помыться и вычесать волосы, но это потом.       Серёжа же весь дрожит и явно боится притронуться к чужим вещам. — Серёж, что такое? Холодно? — обеспокоенно спрашивает Игорь, осторожно сжимая ладонями острые плечи.       Разумовский мотает головой и до крови закусывает губу. Он, правда, старается не рыдать, не доставлять проблем ещё больше, чем уже есть, но теперь его эмоции живут какой-то своей жизнью. — Игорь, прости меня… Ты д… д… должен вернуть меня обратно. Там м… м… моё место.       Игорь даже в полумраке замечает, что Разумовский плачет, и садится перед ним на корточки, пытаясь поймать его взгляд. — Серёжа, посмотри на меня, — просит он, наконец-то заглядывая в голубые глаза, блестящие от слёз. — Я не знаю, как ты тут оказался и что произошло. Но я верю тебе и знаю, что ты сможешь мне всё объяснить. А сейчас нужно немного отдохнуть. Договорились?       Разумовский трёт тыльной стороной ладони кончик острого носа и послушно кивает, а у Игоря от этого простого жеста что-то внутри переворачивается. — Я могу помочь? — спрашивает Гром, бросая взгляд на собственный свитер.       Несколько секунд тишины кажутся вечностью, Игорь давно не чувствовал себя так глупо. Только когда Серёжа снова робко кивает в ответ, Гром понимает, что всё это время не дышал.       Он осторожно стягивает грязную, местами рваную рубашку с Разумовского, задерживаясь взглядом на острых ключицах: у Серёжи на плечах россыпь веснушек и несколько родинок тянутся вдоль предплечья. Он худой совсем, практически как Титов, только как-то болезненно. Денис тёплый, пышет огнём, сжигает пожаром — Серёжа холодный совсем, кажется, тронешь — и рассыплется в ладони, как тонкий лёд.       Разумовский поднимает руки, помогая Игорю натянуть на себя тёплый свитер, и только сейчас Игорь замечает тёмно-синие кровоподтёки на его рёбрах. Гром хочет спросить, но вовремя осекается — знает: в таких местах, где был Серёжа, с пациентами не церемонятся, особенно если те — опасные преступники, на которых всем плевать.       Штаны Серёжа натягивает уже сам. Руки у него всё так же дрожат. Так было и раньше, Игорь сразу обратил внимание на его излишнюю зажатость и неуверенность в себе. Странно это было для одного из самых завидных женихов города, но оттого даже более притягательно.       Одежда на Серёже ожидаемо висит, но это даже хорошо: теплее будет.       Игорь укладывает его как маленького — не хватает только сказку на ночь почитать. Впрочем, не в их случае. Сказок им обоим хватит на всю оставшуюся жизнь. — Ты м… м… можешь что-нибудь рассказать? — неловко спрятав взгляд за длинной чёлкой, просит Разумовский.       Игорь улыбается в ответ. — Что, например?       Раньше, ещё когда они были детьми, Олег всегда рассказывал Серёже какие-нибудь нелепости — например, о динозаврах или летающих машинах, которые изобретут в будущем. Но Игорю Сергей об этом не говорит. — Что угодно. Мне так легче уснуть, — отвечает он, а потом осознаёт сказанное и снова начинает лепетать: — Прости, прости, пожалуйста. Тебе не до этого сейчас. И вообще…       Гром не даёт ему закончить — подтыкает одеяло, как ему когда-то мама делала, и начинает говорить, рассказывать всякую ерунду: о том, как в школе учился, как в первый раз с велика упал или как подрался и заработал свой первый фингал.       Серёжа слушает его голос и впервые за долгое время наконец-то чувствует себя в безопасности.