К ранам души ты кота приложи

Телефон пиликнул смс-кой —судя по звуку, от мамы. Наверняка беспокоится, чем её ненаглядный сынок питается и не надо ли помочь чем-нибудь. Щурясь на бьющее в окно солнце, Антон улыбнулся: ничего, мам, я справлюсь. И позвоню, только чуть-чуть попозже… вот честное-пречестное слово! Антон учился. Как, скажите, сюда личную жизнь вписать? Иногда, едва живой от усталости, он мечтал об отпуске: обычно люди грезят курортными радостями—море, пляж, солнце—а ему, пожизненному обитателю южного приморского курорта, хотелось бы собственными глазами увидеть Санкт-Петербург. В самом этом названии Антону чудилась строгая стройность мраморных колонн и гулкая ширина проспектов, всё казалось, что именно в Питере ему откроется что-то… что-то важное, абсолютно необходимое. Но планы на отпуск откладывались раз за разом. Какой тут отпуск, если нет времени-скорее, впрочем, сил и желани—даже в кафе на набережной посидеть, праздно глядя в сверкающий морской простор. Но в последнее время действительно кое-что изменилось. На Эдуарда Антон налетел в больничным дворике: он стремглав нёсся в лабораторию, а Эд прогуливался возле взрослой травматологии, куда заглянул навестить одного из друзей. К таковым он, впрочем, относил чуть ли не половину города, хотя вроде бы считается, что программисты—а новый знакомый отрекомендовался именно так-нелюдимые мрачный типы, которых из домашней «берлоги» не вытащишь, и ходят они в растянутых свитерах, не стиранных с момента покупки, с крошками чипсов в неухоженной бороде и пивными пятнами на обвислых джинсах. Бороды Эдуард не носил, свитера признавал только в качестве походной экипировки, джинсы сидели на нём ладно, как на витринном манекене, а футболки—без единого пятнышка, разумеется, — отчётливо благоухали стиральными ополаскивателями «какая-нибудь свежесть». Пива и прочего алкоголя Эдуард сторонился (мозги дескать, жалко), мяса не употреблял в принципе (а вдруг это корова-четвероногий Эйнштейн, а мы её жевать станем?) и вообще был ярым защитником природы. Антон и сам в детстве и юности зачитывался Дарреллом, чьи пёстрые глянцевые томики до сих пор занимали на книжных полках почётное место, его деятельностью по спасению исчезающих видов искренне восхищался, но к себе лично все это никогда не относил: не всем же зверей спасать, кто-то и детей лечить должен. У Эда же как-то получалось совмещать спасение (кого и чего угодно) и основную работу. Тем более, радостно рассказывал он уже на первом свидании, в 21-м то веке совершенно не обязательно подыхать со скуки, привязывая себя к одному месту. Ноутбук в рюкзаке—и работай где угодно: хоть на пляже, хоть в тундре, хоть на необитаемом острове. Но Антону все это было чуждо. Слушая его веселый голос, Антон грустно констатировал, что при всем своём брызжущим обаянии Эд совершенно не его тип. Да, напористый-с ходу пригласил приглянувшегося парня в кафе, да, не поленился—дождался после дежурства-чтоб не сбежал, забыв о назначенном свидании. Предприимчивый, предусмотрительный, внимательный… И при всем этом—словно из другого мира. Он почти убедил себя, что не слишком расстроится, если первая встреча окажется и последней. А так обычно и бывало: после третьего-четвёртого его «извини, сегодня никак не получится» очередной «соискатель» просто переставал звонить. Эд, однако, обнаружил не только настойчивость, но и неожиданную готовность к компромиссам. Антоновы «давай на послезавтра перенесём» его, кажется, вовсе не обижали, никаких далекоидущих выводов (ах, если он вечно занят, значит, не больно-то я ему нужен) он из этого не делал. Зато, когда свидание все же удавалось, радовался искренне, как только дети умеют. Антон убеждал себя, что «в этот раз просто звёзды так сошлись», но в то же время ловил себя на том, что и сам старается перестроить свой график так, чтобы оставалось время на встречи с Эдом. Хотя первое впечатление-человек из другой вселенной—оказалось даже более верным, нежели можно было предположить. Эд, со всеми своими дружелюбием, отзывчивостью и обаянием, оказался той ещё головной болью. Не то чтобы он специально искал приключение, но почему-то возле него постоянно возникала необходимость кого-то спасать, кого-то защищать, кому-то помогать. И все это, разумеется, срочно-срочно-срочно! Так что он вполне мог сорваться и исчезнуть, не удосужившись предупредить ни Антона, ни кого-нибудь из своих многочисленных друзей-забыв при этом телефон или оказавшись «вне зоны действия сети». Но несмотря на это, думать об Эде было приятно. Вот так бы лежать в кресле, убаюкивая себя этими расслабляющими мыслями. В общем, вся жизнь Антона была полный о’кей. Он хорошо разбирался в людях, не пьянел от водки и не курил дудки, ночами не плакал, звонко смеялся. Ему давалась любая работа: на машинке шил, в газеты писал, рисовал картины, вёл пару блогов. У антона чудесный был парень-Эд, кто не мечтает об этом? Но в один прекрасный день, отец Антона увидел, как его сыночка зажимал какой-то парень во дворе их же дома. Папа тут же решил, что ее сынок с отклонениями, и отправил его к психиатру. Но там обнаружили тучу других заболеваний, и ни одно из них не про гомосексуальность. Поэтому он и оказался здесь. В больничной койке палаты с мягкими стенами с чуваком из сна. Иронично, да?       И вот, мечта юного Шастуна сбывается, он попал в Петербург. Да, в психушку, да на 3 месяца, но в Петербург же! Во всем есть свои плюсы: возможно, получится сбежать и увидеть Питер не только в решетчатое окно… Ещё и Арсения встретил…это большой плюс. Он чувствует себя рядом с ним беззащитным котёнком, которого Попов готов оберегать всю жизнь…