Накажи меня, Сереж

У Сергея часто случаются тяжелые дни, когда его всего трясет и скручивает, а таблетки перестают действовать. Врач советует сменить обстановку, но вместо этого Сергей боится выйти из своего кабинета и запечатывает себя в нем сам, словно в камере психлечебницы. Он снова трудится дни и ночи напролет, заставляя мозг работать на пределе. Он хочет забыть обо всем, что произошло, очистить свое доброе имя — и отомстить. О своих чувствах он позволяет себе думать только на сеансах. — Что Вы к нему чувствуете? Правило, которое ни в коем случае нельзя нарушать. Никаких «Олег», «Волков», «твой телохранитель/бывший бойфренд», только нейтральное «он». Сергею приходится тяжело, разматывая нить за нитью клубок противоречивых чувств. — Любовь. Ненависть. Страх. — Вы боитесь его или за него? Экспресс-погружение в прошлое с помощью гипноза. Сергей никогда не верил в гипноз, пока доктор Рубинштейн не проделал с ним пару раз эту штуку. Сергей будто снова возвращался в те дни, когда мог сказать Олегу «хватит», когда мог сдать его полиции, но почему-то так этого и не сделал. Рубинштейн хотел, чтобы Сергей переступил через себя и довел дело до конца еще тогда, после убийства Гречкина. Марго ведь уже почти набрала номер. Просто нужно было ответить «да» на ее вопрос. Но каждый раз, когда Сергей так отвечает, Олег валит его на пол и вырубает, а просыпается Сергей уже в цепях. Потому что уже тогда Сергей понимал, что это ловушка. Что он находится в одном доме с опасным маньяком, который лишь делает вид, что кто-то его остановит. — Его. За него Сергей тоже боялся. Но больше — за себя. Что вновь останется в одиночестве, лишившись Олега. Или, что еще хуже, его посадят в тюрьму вместе с ним, отобрав дело всей жизни — «Vmeste». Сергей каждый раз выбирал себя, хотя и уверял, что просто любил Олега и поддерживал его во всем. — Вы чувствовали себя достаточно самостоятельным, чтобы прожить без него? — Нет. — Тогда как Вы собираетесь жить сейчас? «Он все еще рядом», — думает Сергей, поворачивая голову. Если у него случится передозировка, Олег не сможет вызвать скорую и откачать его перед ее приездом. Но он может одарить осуждающим взглядом и напомнить о правильной дозе. Олег всегда все помнит — что и в какой последовательности надо пить, когда нужно поесть нормальную еду, а не размороженные полуфабрикаты, которые и пахнут-то странно, несмотря на их цену. Чувство вины Сергей с Рубинштейном прорабатывали долго, зато теперь он больше ее не чувствует и лучше разбирается в своих мотивах. Ему нужно «Vmeste», ему нужен фонд, нужна поддержка общественности и нужна… месть. Сергей взломал базу данных военной части, в которой служил Олег, чтобы найти все имена и фотографии его сослуживцев, прочитать все их дела и зафиксированные инциденты. Он мог бы сделать это и раньше, но тогда еще верил в право людей на анонимность их данных. Достаточно было покопаться всего в одной базе, чтобы понять, как сильно он ошибался. Если бы вся найденная информация вышла наружу — Олегу не стало бы легче, ведь его психика была уничтожена. Но можно было бы спасти множество невинных людей, кого вот так же травят в данный момент, здесь и сейчас, пока Сергей сидит, не высовываясь, в своем кабинете и трясется из-за каждого шороха. Новая цель дала ему хоть какой-то смысл. Она заставляет вслушиваться в бурчание Олега о правильной дозировке, которое тут же исчезает, стоит только таблеткам оказаться на дне желудка. Но когда вместе с другими побочными эффектами в виде продолжительной апатии, судорог и прочих прелестей приходят панические атаки, Сергей жалеет о том, что никого нет рядом. И именно этот момент спецслужбы выбирают, чтобы заглянуть к нему на огонек. Запреты Марго на вход на них не действуют — у них слишком высокий уровень доступа, который Сергей им, вообще-то, не давал. Двое амбала с клыкастыми улыбками заявляются к нему без предупреждения и начинают тонко наседать, уговаривая передать «Vmeste» под контроль ФСБ. Пользователи ни о чем не узнают, спецслужбы будут действовать максимально скрытно, они лишь хотят заранее вычислять преступников, читая их переписки. — Ты же видишь, к чему приводит безнаказанность, — говорит один из них, грубо ткнув Сергея в пораженную щеку, а затем сорвав с него очки, не позволяя спрятаться от настойчивого волчьего взгляда. А Олегу бы пошло в ФСБ. Неплохо бы информацию из людей выбивал, да вот только ненавидел он всех, кто хоть немного напоминал ему о временах армии и наемничества. — Ты сам от этого пострадал, к тому же, все еще невменяем, верно? Нам ничего не стоит упечь тебя обратно, петушок, а уж твои коллеги, будь уверен, пойдут нам навстречу. Но ради тебя мы, так и быть, готовы заключить договор непосредственно с тобой. Тебе всего лишь нужно подписать пару бумаг и предоставить доступ к своим серверам. Сергей чувствует себя одиноким, всеми брошенным мальчишкой, которого вот-вот изобьют хулиганы. Его трясет, плечо сжимает тяжелая рука, заставляя прогибаться над столом и утыкаться носом в ненавистный договор. Смысл их речи ясен — или ты сделаешь это по-хорошему, или мы добьемся своего по-плохому. Сергей не хочет обратно в психушку. Там его снова не будут считать за человека, будут глумиться, бить, лишать еды. Да и какое это отвратительное чувство — быть единственным разумным среди тысяч тяжело больных пациентов, пускающих слюни, передвигающихся на четвереньках и не видящих границ между реальностью и вымыслом. Там и поговорить-то зачастую не с кем, а мозг костенеет, не находя себе применения. Тогда Сергея спасли только шахматы и разговоры с Вениамином Самуиловичем, а сейчас его не спасет ничего. Ну, разве что Юля, которой Марго прислала предупреждение. Сергей для нее теперь — дойная корова, частый гость на ее канале, видео с которым продолжают набирать тысячи просмотров. Еще чуть-чуть, и она отойдет от тематики канала и начнет снимать с ним челленджи, ей-богу! Это принесет гораздо больше денег, и только призвание журналистки не позволяет ей пойти наиболее легким блоггерским путем. Боевая воительница тут же забегает в кабинет с камерой наперевес и объявляет о том, что совместно с Марго они все записали и могут выложить видео хоть прямо сейчас, без редактуры. Какие громкие заголовки в новостях будут! «ФСБ пыталось купить Сергея Разумовского!», «Внутренние органы вновь лезут в ваши телефоны!». Пчелкина ведет себя так, будто является бессмертной, и ее напор заставляет неприятных гостей отступить. Они бросают злобные взгляды на рыжую парочку и обещают, что они это просто так не оставят. Но бойкая журналистка только машет им в след. Стоит им уехать — как все ее напускное веселье тут же исчезает. Сергей вновь напяливает на себя дурацкие очки и закрывает уши руками. Ей хватает одного взгляда, чтобы понять, что ему плохо, но Пчелкина никогда не позволяет себе жалеть ни себя, ни его. Поэтому она несильно хлопает его папкой по голове, заставляя прийти в чувство. — Эй, Разумовский, ау! Как меня слышно? Долго так сидеть будешь? Они уже ушли. Сегодня она излишне шумная, а ему нужно побыть наедине с самим собой, особенно после такого стресса. Может, она и отогнала их на первое время, но что делать, если они вернутся вновь? Если бы Олег был рядом, он бы их всех положил одной левой… Или просто не дал бы войти, задержав у двери и сказав, что Сережа не может их принять. Ни сегодня, ни завтра, никогда. — С-спасибо… — Сергей отнимает руки от ушей только для того, чтобы переложить их к себе на рот. Как будто хочет помешать самому себе благодарить Пчелкину. Сквозь неплотно стиснутые пальцы слышится глухой голос: — Не могу поверить, что ты все еще мне помогаешь. Так как кресел здесь больше нет, а диван стоит слишком далеко, Пчелкина садится на краешек стола, смотря на Сергея сверху вниз. Фыркает и теперь уже совершенно беззлобно теребит его за здоровое ухо. — Городу нужен герой, Разумовский. И ты вполне можешь им стать. Не хотелось бы, чтобы ты прогнулся. Но запомни: я тебе не нянька и не психологическая поддержка, так что собери сопли. Ну же, будь мужиком! — она несильно его встряхивает и снимает очки — более осторожно, чем до того делали амбалы. Вглядывается в его лицо без всякой неприязни и отвращения, уже привыкнув к его внешнему виду. Лишенный защиты, Сергей чувствует себя слишком беспомощным и отшатывается от нее, закрыв лицо руками. — Дай мне минуту, — с трудом произносит он, болезненно скривившись. Такое поведение Юли давно не раздражает и не вызывает злости. Сергей принимает его как данность — Пчелкина ведет себя с ним так с самого начала, и с другими, наверное, так же. Но за ее бесцеремонностью всегда скрывается намек на заботу, в отличие от действий санитаров и полицейских. За это Сергей предпочитает закрывать глаза на ее грубость. Паника перекрывает эффект от таблеток, который и так уже начал проходить. Сначала Сергей чувствует лишь легкое прикосновение, словно его обдувает ветерок. Но все окна закрыты, сквозняка быть не может. Дуновение принимает более четкие контуры человеческих рук, поглаживающих бедра и поднимающихся выше. — Только не сей… — успевает произнести Сергей, но затем с силой прикусывает губу, не желая, чтобы Пчелкина услышала стоны. Хотя, даже если она и услышит, то решит, что ему просто стало плохо. Раньше эти руки только и делали, что причиняли боль, пока Сергей не понял, как с ними работать. Теперь Олег — не хороший и не плохой, не живой и не мертвый. Не тот Олег, которым он был при жизни, а всего лишь проекция, которая давала Сергею то, что ему больше всего было нужно. Проекция не спрашивала разрешения и появлялась, когда сама считала это нужным — или когда это считала нужным его психика. И теперь Сергей отчетливо ощущал чужие губы на своем члене, несмотря на то, что был все еще полностью одет. — Н-нет, нет, хва… хр… Сергей опирается локтями о стол, прячет лицо и тяжело дышит. Пчелкину он выгоняет посидеть где-нибудь в другом месте под предлогом, что прекрасно переживет приступ и без ее помощи. К счастью, она действительно уходит, и можно больше не скрываться. Штаны тут же оказываются спущены вместе с бельем, что придает действию хоть какой-то реалистичности. Разумовский распахивает глаза — и смотрит на Олега. Со здоровым цветом кожи, без следов крови, с живым взглядом. Память наделила проекцию самым лучшим, что было когда-то в Олеге, именно поэтому Сергей решил ее оставить. Интернет любезно подсказал, что такая проекция — не обязательно психическое заболевание и может оказаться обычной тульпой. Сереже хочется в это верить. А еще проекция безотказна. Сергей откидывается назад в кресле, хватает Олега за волосы, прикосновение к которым ощущается едва-едва, и насаживает его сильнее на себя, уже не сдерживая стоны. Еще один вид терапии, хотя доктор, конечно, имел в виду секс с живыми людьми. Плевать. Когда Пчелкина возвращается, Сергей уже привел себя в порядок. Она не знает, какие средства он использует, чтобы прийти в себя, но признает несомненную их пользу: он уже выглядит гораздо вменяемее и готов ее слушать. Подмигивающего за своей спиной Олега, который довольно облизывается, она, разумеется, не замечает. — Слушай, Разумовский, я тут как раз хотела к тебе зайти, и не просто так, а по делу. Сергей внутренне подбирается. Что она хочет у него опять попросить? Их взаимовыгодный союз, безусловно, полезен, ведь именно Пчелкина занимается поднятием его репутации из грязи, но что-то со своими просьбами она в последнее время зачастила, и редко они бывают законными. Перед его глазами приземляется фотография. — Узнаешь? Прапорщик Сорокин, отличился тем, что поймал больше всех последователей твоего… Чумного доктора. Сергей всматривается в лицо мужика, которое ему ни о чем не говорит, и дожидается продолжения, потому что для Пчелкиной это почему-то важно. — А еще многих из них он чуть не запытал до смерти! — Юля ждет хоть какой-то реакции, но ее не следует. — Только вот высокую статистику он себе сделал, ловя и называя последователями всех подряд, и в его руках оказался мой коллега по цеху, Иван Пеньков. Ну, его-то ты знаешь? — Я из современных видеоблоггеров знаю только тебя, — раздраженно замечает Сергей, который уже начинает терять терпение. — Чем прославился твой Пеньков? — Тем же, что и я, в общем-то — своими разоблачениями. На самом деле, мы были соперниками… — И почему ты тогда хочешь его спасти? — Потому что Сорокин и ему подобные почувствуют свою безнаказанность и пересажают всех, кто им неугоден. Ты же всегда был за свободу слова! Ну так помоги! Да, он за свободу слова, но если он влезет в личные переписки Сорокина и прослушает его телефонные звонки, а потом все это еще и опубликует, то пойдет против своих принципов. Он ведь все еще за анонимность? Или уже нет? Пальцы сами собой стучат по клавишам — Сергей углубляется в недра интернета, забывая о существовании Юли. Он хочет сначала просто посмотреть, чтобы убедиться, стоит ли оно того. Чем Пеньков мог насолить людям? Поняв его задумку, Пчелкина тоже лезет в свой телефон, и уже через час перед Сергеем лежит вся информация: что, где, когда произошло и к чему привело. Личных счетов тут нет, просто Пеньков много раз открыто осуждал власть, да еще и встал на сторону Чумного доктора. И хотя в протестах он не участвовал, разумно сидя дома со своей бабушкой, его лицо благополучно прифотошопили к фотографии с места событий, а его самого отправили на нары. — Доказать, что фотошоп, будет несложно, — замечает Сергей. — Но власти это в качестве доказательства все равно могут не принять. Пеньков у них как кость в горле. Тут надо заходить с другой стороны. Все, что я могу сделать — это обнародовать деятельность Сорокина, но мне нужна дополнительная информация от какого-нибудь проверенного источника. Гром же вернулся в полицию, да? Он может разговорить кого-нибудь из своих? Это первый раз, когда Сергей вслух упоминает Грома. Пчелкина об их взаимоотношениях знает только то, что каждый из них захотел рассказать: объединились против Олега, но оба попали в его ловушку. На одной из двух провокационных записей секса на самом деле не было. Точка. И больше они к этому не возвращались. Сергей делает вид, что бравого полицейского не существует. Пусть сам восстанавливает свою репутацию в гомофобной среде и решает свои проблемы — в конце концов, психиатр у них был один, а доктор из Вениамина Самуиловича хороший. Должен был помочь. Образ Грома все еще слишком тесно переплетен в сознании с образом Волкова и с тяжелыми воспоминаниями, это все еще триггер, который Сергей старается обходить стороной. Но сейчас не упомянуть его было невозможно — Гром единственный знакомый Сергея из полиции, который, к тому же, в самом деле может помочь. — Не верю, что я действительно это делаю… — вздыхает Сергей, начиная закачку каких-то файлов. Юля смотрит на него пристально, он чувствует это даже с закрытыми глазами, поэтому напряженно спрашивает: — Что? — Тебе никогда не приходило в голову продолжить дело Чумного доктора? Сергей аж подскакивает. Это действительно сказала Юля — или его личное безумие научилось принимать чужую форму? А может, это какая-то проверка? Да, у нее сейчас включена скрытая камера или наушник, и она все записывает. Полиция подослала, чтобы проверить, не врет ли он по поводу Чумного доктора. А он тут же без вопросов начал искать информацию о Сорокине на закрытом для посторонних сервере… Сергей с трудом сдерживается, чтобы не захлопнуть ноутбук. Даже если это проверка, надо всегда сохранять самообладание. Потому что если Сережа будет истерить, как раньше, он в этом мире попросту не выживет. — Ты всерьез спрашиваешь это, глядя мне в глаза? — Сергей больше не боится использовать свою внешность в качестве устрашения. Когда надо, это работает прекрасно. Вот и сейчас он показательно достает из ящика стола специальную жидкость и капает ее в глазное яблоко, которое постоянно сушит. Еще и зрение на этом глазу ухудшается, но не монокль же Сергею носить? Хотя об очках уже реально стоит задуматься. Коррекцию пока не советуют — может стать только хуже. — Я говорю не об убийствах, а о самой идее справедливости. — Олег убивал не во имя справедливости, а потому что хотел убивать, — жестко возражает Сергей. Не замечает, как начинает злиться и все сильнее повышает голос: — Его идеи подхватили, чтобы прикрыть ими банальный разбой. Город горел несколько дней, а теперь я пытаюсь разгрести все это дерьмо, и это единственная причина, почему я сейчас не лежу в психушке под седативными. Тебе все еще интересен ответ на твой вопрос? Или он очевиден? Знакомые руки приобнимают, голос шепчет что-то неразборчиво, а Сергей пытается успокоиться, раздраженно расчесывая ладонь. Старается не чесать до крови, иначе Рубинштейн заметит и, кто знает, вдруг прикажет ему вернуться. — Думал ли я об этом? — продолжает Сергей почти спокойно. — Да, думал. Пчелкина его вспышку переживает спокойно. Она никогда не поддерживала Чумного доктора из-за тех методов, которые он избрал, а так же из-за того, что ее собственный дом во время погрома чуть не уничтожили, но было кое-что, что ее цепляло. Многие ублюдки спрятали голову в песок и до сих пор боятся высовываться. Власти объявили о масштабной судебной реформе и, заявив, что дело Чумного доктора создало прецедент, которого раньше не было. В конце концов, ее ролики стали более просматриваемыми, призывы к созданию новой России будущего не остались неуслышанными. С ресурсами Разумовского можно было навсегда покончить с коррупцией, кумовством, полицейским и судебным произволом и многим, многим другим. И он сам же подтвердил, что все это приходило ему в голову. — Одно слово, — говорит Пчелкина, заговорщески понизив голос. — WikiLeaks. Тут же повеяло ностальгией по студенчеству. Ведь именно тогда Сергей заинтересовался этим сайтом и сливал туда любую информацию, которую ему удавалось своровать, взломав чью-нибудь почту или даже целую организацию. — Русский Викиликс, сосредоточенный только на делах России? — задумчиво протягивает Сергей, подхватив идею. Пчелкина мысленно хвалит себя: ей получилось поймать Разумовского на крючок. — Можно начать с Санкт-Петербурга и постепенно расширяться. Подумай сам: надежные анонимные источники, которые нельзя отследить, публикуют секретные документы на твоем сайте. Если бы ты заранее раскрыл людям глаза на финансовые махинации банка Исаевой, как Джулиан Ассанж когда-то сдал всю подноготную банкирского дома «Юлиус Бэр», вам… точнее, Чумному доктору даже не пришлось бы ее сжигать. Она вполне могла бы попасть под статью о мошенничестве, а дальше и еще что-нибудь можно было бы вытянуть… Сергей вдруг понимает: вот оно, он нащупал новый смысл. Когда-то соцсеть «Vmeste» была делом всей его жизни. Он потратил на нее много времени и сил, и она выстрелила. Безусловно, он и дальше будет ее развивать, апгрейдить, защищать от хакерских атак и поползновений правительства. Но ведь он может сделать еще один сайт, так? В нем будет доступна вся информация, которая раньше считалась секретной, и которая будет компрометировать нечистых на руку представителей власти (и не только). — Да, вот только где Джулиан Ассанж сейчас? — возвращается Сергей с небес на землю. — В тюрьме строгого режима с клинической депрессией и склонностью к суициду. — А ты что, струсил? Сергей тянет шиворот майки вверх, закрывая ею лицо и прячась в собственной одежде, как в домике. Вроде давно отвык от этой привычки, а теперь она вернулась наравне с обкусыванием ногтей под корень. Какое там у этого научное название? Онихофагия? Вениамин Самуилович ему точно голову оторвет. — Назови любую вещь, и с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процента выяснится, что я ее боюсь. Под майкой темно и уютно. Свет приглушен и присутствует чувство защищенности от внешнего мира. Это помогает успокоиться и начать дышать ровнее. Сегодня все, что угодно, способно вывести его из равновесия. Но мысли о сеансах у психиатра помогают прийти в себя быстрее. Сергей никогда не читал столько книг по психологии и психиатрии, сколько после них. А вот от книг по тульповодству, наоборот, держался подальше, дабы не поддаться соблазну. — Но идея мне нравится, ее стоит обдумать. Я даже знаю, с чего начну… С военных. — Почему именно с военных? — Юля стягивает майку Сергея вниз, требовательно заглядывая ему в глаза. — Если что, у меня есть пара генералов на примете, о преступлениях которых стоит рассказать. Или подожди, подожди… — она прикладывает палец к его губам, не давая заговорить. — Это из-за Олега Волкова, так? По потемневшему взгляду Сергея тут же понимает — зря подняла эту тему. Он ведь предупреждал, что даже имя Олега в его присутствии произносить не стоит. А она опять напомнила. Его рука начинает судорожно скрести ногтями по столешнице — и он этого даже не замечает. Одна из многих его неконтролируемых нервных реакций, которые весьма сложно скрывать на публике. Пчелкина тут же вспоминает об огромном количестве незаконченных дел и улетает, оставляя Сергея в полном (почти) одиночестве. Он с трудом пересиливает себя, чтобы подняться, и медленно добредает до картины. Потайной шкаф все еще находится в рабочем состоянии, пусть никакого костюма в нем больше и нет. Сергей забирается в него, оказавшись в тесном темном пространстве, прекрасно зная, что не сможет вылезти из него в течение следующих нескольких часов просто потому, что кнопка не будет откликаться на нервные движения трясущихся пальцев.